Утром капитан Идс сделал короткую поверку людей и драконов. Несмотря на страстное желание как можно быстрее отправиться в путь, он понял, что день отдыха абсолютно необходим. Все были слишком измотаны, слишком усталы и слишком потрепаны, чтобы двигаться.
До перевала Кохон оставалось, вероятно, миль сорок, а от перевала еще сорок, чтобы спуститься в долину Данделин в Верхнем Арнейсе. Идс вернулся к себе в палатку, принялся изучать карту дороги и планировать маршрут.
В это утро Релкин поднялся позже обыкновенного, покормил дракона и, несмотря на многочисленные раны и боль, принялся таскать воду. Правая рука ныла, а ушиб над локтем стал уже густо-лилового цвета. Мальчишка приложил примочки, пропитанные Старым Сугустусом, к испещренным кровавыми струпьями ногам и со свистом втянул воздух от боли. Когда с собственными ранами было покончено, он занялся Базилом и сменил дюжину повязок на коже дракона. Несмотря на латы и кольчугу, которые защищали грудь и ноги, Базу все же здорово досталось. Особенно Релкина беспокоили неприятные укусы на хвосте, которые он тщательно промазал медом, а потом и Старым Сугустусом. В течение всей процедуры Базил оставался спокойным, хотя Релкин чувствовал, что тот крепится.
– Большая битва, – это было все, что произнес Хвостолом.
Затем драконир взял большой меч дракона и точильный камень и принялся за работу над клинком. Экатор находился в прекрасном состоянии. Релкин в который раз поразился тем, что Экатор, пройдя столько битв, не имеет на сияющем лезвии ни одной зазубрины. В нем поистине обитал дикий и совершенный дух.
Все остальное снаряжение не столь хорошо сохранилось. Оба щита были изрублены. Его собственный меч – в зазубринах. Одна из хвостовых булав сломана. На шлеме Базила красовалась вмятина.
Релкин собрал все в кучу, намереваясь отнести для починки кузнецу.
– Мне нравился Расп, – внезапно пробормотал Баз. Релкин взглянул на дракона, их глаза на какой-то момент встретились, а затем юноша снова вернулся к работе.
Лагерь был спокоен. Даже громадный Пурпурно-Зеленый отдыхал, подчинившись заботам Мануэля, который обрабатывал ему неприятный порез на спине.
– Ну как, Релкин, – спросил Мануэль немного спустя, когда они наполняли кувшины с водой, – ты все еще веришь в своих старых богов?
– Конечно, почему же нет?
– И ты веришь, что старый Асгах теперь вручает души наших товарищей богу Гонго, чтобы тот поместил их в пещеры мертвых?
Мануэль был поразительно хорошо осведомлен. «Все это – книжные знания», – с тоской подумал Релкин. У него самого никогда не было достаточно времени, чтобы читать с тех пор, как он окончил три класса сельской школы. Он научился читать и считать, и это было практически все.
– Да, полагаю, что так. А куда, по-твоему, они отправляются?
Мануэль улыбнулся:
– В руки Великой Матери, конечно. Релкин отвернулся. Действительно ли существует этот старый Гонго? Чудовище с восемью головами и тридцатью семью руками? Кто живет в пещерах в самом низу мира и управляет душами мертвецов – разве их не отбирают боги нижнего мира?
Было невозможно узнать, действительно ли Гонго живет там внизу, ниже королевства гномов, глубже, чем пожиратели. Релкин чувствовал себя не в своей тарелке. По сравнению с Великой Матерью старый Гонго внезапно показался ему странным варваром. Как могло что-то, похожее на старого Гонго, вообще жить под землей?
«Мать пребудет во всех нас ныне, присно и во веки веков», – промелькнули слова литании в его голове.
Релкин подумал о старом Каймо, своем любимом боге. Вмешивался ли Каймо в битву? Кажется, нет. Это была на редкость тяжелая драка и очень длинная, под конец они перешли в наступление и обратили бесов в бегство. Они сделали все сами. Старый Каймо тут ни при чем. Во всяком случае, если он и сделал что-то, то при этом позволил бессмысленно погибнуть множеству людей. Релкин видел, как рыли могилы – их были сотни. Если Каймо отвечал за своих поклонников, то почему же он позволил убить старину Распа или, скажем, Брайона.
Все это казалось Релкину бессмысленным. Он был зол на бога и на самого себя за то, что упрямо цеплялся за эти древние верования.
Мальчик позаимствовал тележку, чтобы отвезти щит и шлем к кузнецу, а когда его вещи выложили в ряд для осмотра, взял свой арбалет и отправился на пустошь поохотиться и немного побыть одному. Он шел медленно, чувствуя слабость в ногах и общее недомогание. На пустоши он увидел кроликов, но, к несчастью, они тоже увидели охотника и тотчас же разбежались по своим норам, как только он приблизился к ним на расстояние выстрела.
На вершине холма, заросшего вереском, Релкин нашел место, откуда мог видеть полукруг из десяти кроличьих нор. Он спрятался в вереске и стал ждать.
Кролики были очень осторожны, но и голодны, и спустя некоторое время они стали нервно выглядывать наружу. Несколько раз высунувшись и снова спрятавшись, один кролик все-таки вылез и принялся щипать траву внизу у песчаной отмели. Постепенно зверек приблизился к месту засады. Релкин ждал. Ему не хотелось промахнуться. Раненый кролик мог спрятаться в свою нору и умереть под землей.
Наконец кролик сделал еще один прыжок в сторону засады. Парень прицелился и хотел было спустить тетиву, когда кролик внезапно дернулся, завизжал и умер, пригвожденный к земле чьей-то стрелой.
Неподалеку из зарослей вереска поднялся горец в кожаной одежде и обуви, он подобрал тушку и вытащил стрелу.
Релкин, возмущенный и злой, встал, готовый выругать горца, когда понял, что это была Эйлса, дочь Ранара.
– О, во имя древних пророков, – в удивлении воскликнула девушка, – ты напугал меня! – затем она заметила арбалет в его руках. – Ты что, тоже целился в него?
Его неудовольствие внезапно улетучилось:
– А, такой уж это выдался день, я полагаю. Мы израсходовали все свое счастье вчера.
– Мы добились великой победы. Отчего же так плохо на душе, Релкин?
И она думала о том же. Он мрачно улыбнулся про себя. Эйлса была готова к сражениям. Просто ей никогда не приходилось видеть так много смертей.
– Всегда печально, когда теряешь сразу многих. Все вдруг становится бессмысленным. Если люди погибают, кому важно, кто выиграл сражение? Но вскоре это чувство уходит, и ты вспоминаешь, что защитил невинных людей, которых враг обрек бы на вынашивание бесов. И ты вспоминаешь все, что ты слышал о врагах, и понимаешь, что должен бороться, даже если это унесет жизнь кого-то из твоих друзей. И даже твою собственную.
Она немного помолчала.
– Наверно, ты прав, Релкин. Меня огорчают потери, но одновременно я испытываю громадное удовлетворение от того, что мы разгромили этих ужасных бесов и проклятых троллей.
– И не только троллей и бесов, – с гневом сказал Релкин. – Там было много людей, сражавшихся на стороне врага. Капитан Идс и его солдаты захватили в плен нескольких наемников. Их всех допросят. А потом повесят.
В глазах Эйлсы промелькнуло пламя:
– Я бы сожгла их на костре.
Релкин кивнул. Наконец-то Эйлса стала прежней.
– Никто не любит тех, кто сражается на стороне врага. Но повесить – это лучше. Так обычно поступают в легионе.
Она фыркнула:
– В клане Ваттель принято казнить только настоящих убийц. Но мы их не вешаем. В Зеленом замке они становятся на колени, кладут свою голову на чурбан, и палач отрубает им топором головы.
На Релкина вновь нахлынуло воспоминание о старом Гонго. Эти ребята из Ваттеля сохранили многое от старых времен, из времен Золотого Вероната. Впрочем, это слышно даже по их речи.
– Тебе нужен кролик? – внезапно спросила Эйлса. – Может быть, мы попытаемся убить еще одного?
Релкин посмотрел на темные входы в норы на песчаной отмели:
– Нет, не надо. На ужин у нас будет мясо. Я видел, что ваши люди привели нам несколько быков из своих стад.
– Да, – с гордостью подтвердила она, – мой отец приказал устроить вечером пир. Мне нужен был кролик, чтобы приготовить пирог для отца. Ему нравится хороший пирог с кроличьим мясом. На пиру мы будем иметь честь принять тебя, если ты согласишься прийти.
Релкин был поражен, он не привык к подобным приглашениям:
– Это честь для меня, конечно – быть приглашенным к твоему костру. Но ты уверена, что другие воспримут это правильно? Например, твой отец. Я только драконир. Разве он не предпочтет лейтенантов из хороших семей, владеющих землей в Аубинасе? Они наверняка будут искать твоей руки, Эйлса, дочь Ранара?
Она рассмеялась:
– Какое мне дело до лейтенантов. И в особенности, какое мне дело до лейтенанта Аптено со всеми его землями в Аубинасе. Мой отец – мудрый человек, Релкин, и он будет счастлив принять такого храброго воина, как ты.
Они вместе прошли по вереску и спустились в сухой овраг с крутыми склонами. По дороге они обсуждали волновавшие их темы и делились планами, как они будут жить, когда станут «свободными». Для Релкина свобода была весьма осязаемым понятием, свобода придет к нему через семь лет. Для Эйлсы она была более туманной и трудно воображаемой, хотя и желанной.
Овраг привел молодых людей в круглую впадину, в центре которой темнел пруд, поросший сорняками и дававший пристанище целому выводку разговорчивых лягушек. На противоположной стороне пруда они заметили кроликов, но даже не попытались перебраться туда, потому что им больше нравилось сидеть на бугорке, жевать травяные стебельки и болтать.
Эйлса, дочь Ранара, с удовольствием разговаривала с юным дракониром. Она чувствовала, что их не разделяют никакие барьеры. И кроме того, она была заинтригована его упоминанием о «судьбе».
– Ты оказался прав, Релкин. Ты сказал, что мы выживем, и вот мы сидим здесь. А теперь ты отправишься в Арнейс и найдешь свою судьбу.
Он засмеялся:
– Насколько я понимаю, это означает только – быть в Арнейсе и там погибнуть. Иногда мне кажется, что это все просто глупость.
– Не смей говорить, что скоро погибнешь, – запротестовала она.
Релкин видел, что небезразличен ей, и мальчишеское сердце замирало. Между тем Эйлсу внезапно обуял страх потерять этого человека. Он уйдет на восток рано утром, а она останется здесь. Через несколько дней он может погибнуть на поле сражения. Она понимала, что будет безутешна и никогда никого больше не полюбит.
Она поражалась самой себе. Будучи дочерью вождя клана, она не имела права рассчитывать на женитьбу по любви, или, как некоторые шутили, сделать собственную ошибку в браке.
Они шли по песку и вереску под ярким солнцем, и Эйлса на время выбросила из головы все свои страхи и пыталась просто наслаждаться настоящим.
Они говорили о своей жизни, и Эйлса описывала как могла жизнь принцессы. Они вместе смеялись над ее рассказами об учителях в замке Ваттель, о старом Риммеере, математике, о мисс Гимбрел, учившей ее языкам и манерам поведения. Девушка рассказала Релкину о своей испорченной, но замечательной бабушке с материнской стороны, которая в зимние праздники всегда была навеселе и отпускала грубые шутки. И если верить всему, что о ней говорили, могла вести себя и более вольно.
Потом она рассказывала о друзьях, таких как Сильва, которые были с ней, начиная с детства. И о старом Руфусе, резчике по дереву, который, сколько она помнила, всегда вырезал для нее всякие вещи. Она поведала ему даже о шутке, которую слышала об Эдоне Норвате, неоперившемся юнце, который, как она полагала, будет ее мужем. Эта мысль заставила обоих стать чуть серьезнее, потому что напомнила о том, что их любовь невозможна.
Эйлса понимала, что, даже если бы она действительно любила этого юношу, она все равно не смогла бы жить с ним. Он уже был помолвлен с легионом – на семь лет. И со своим драконом – на всю оставшуюся жизнь. Драконы могут жить до сорока.
Нет, это невозможно.
Она удивилась на какой-то момент, не это ли было причиной столь несерьезного отношения Ранара к ее чувствам к дракониру. Вождь знал, что Релкин уйдет в горы и, возможно, никогда не вернется.
Ранар был хитрым человеком, уж ей-то это было хорошо известно! И он изучил характер своей дочери. Не рассчитал ли он заранее, что может произойти между ними и как все это окончится?
Релкин, в свою очередь, рассказывал о городах Урдха, в которых он побывал, о толпах народа, заполнявших их, о просторных улицах, которые тянулись на целые мили и были запружены экипажами. Рассказывал о реках, кишевших небольшими судами. И» кроме всего прочего, о пирамидах – зиккуратах многочисленных древних религий, которые держали в повиновении массу народа. На какой-то момент Эйлса забыла обо всем, пытаясь вообразить эти огромные зиккураты. Она много слышала о них и знала, что это самые большие сооружения в мире.
Внезапно идиллию прервал какой-то особенный резкий крик, прозвучавший позади молодых людей. Они обернулись и присели, увидев орла, низко пролетевшего над их головами. Он пронесся направо, через пруд, затем обратно. Летел он очень низко и явно направлялся к людям. Релкин зарядил арбалет, но стрелять не стал.
У него едва хватило времени заметить, что с орлом не все в порядке, когда более крупная птица или другое летающее создание устремилось с неба прямо на орла. Крылья размером с парус судна громко хлопали, и на громадной морде, похожей на крысиную, пылали, как яркие угли, красные глаза.
– Рукх-мышь! – закричал Релкин и столкнул Эйлсу с дорожки. Он тщательно прицелился и вогнал стрелу в грудь гигантской летучей мыши, когда та начала резко снижаться.
Страшилище издало леденящий крик ярости и боли, затем закружилось и стало набирать высоту над прудом, чтобы спикировать на людей. Релкин достал вторую стрелу, перезарядил арбалет, прицелился… Но на самой высшей точке подъема крылья рукх-мыши сложились, она камнем упала прямо в пруд и с ужасным всплеском исчезла в воде.
Спустя секунду орел приземлился недалеко от Релкина. Парень увидел, что перья в хвосте крылатого хищника и на крыле повреждены. Видно, рукх-мышь атаковала его в воздухе.
Разглядел он и более любопытную вещь. На шее орла был привязан кожаный мешок. В воздухе что-то мелькнуло, и Релкин мог поклясться, что успел заметить маленькую птичку, возможно, воробья, выпорхнувшего оттуда и перелетевшего на землю.
Орел оставался неподвижным и молчаливым, крылья его были сложены, он очень спокойно с расстояния двадцати пяти футов глядел на Релкина и Эйлсу. Релкин никогда не видел вблизи таких больших птиц. Но кожаный мешок заинтересовал мальчика намного сильнее.
– Что это? – спросила Эйлса, показывая в сторону утонувшего чудовища. Волны, вызванные его падением, уже достигли берега пруда.
– Это летучая рукх-мышь, изобретение врагов. Я видел однажды такую тварь в Урдхе, как раз когда мы оставили город Дзу.
«Этот парень видел слишком много таинственных вещей в свои годы», – подумала Эйлса, дочь Ранара. Мир за пределами Ваттель Бека, где она прожила всю свою жизнь, вдруг показался ей ужасно страшным.
– Это был великолепный выстрел. Релкин. Драконир пожал плечами:
– Нет, Эйлса, дочь Ранара. Я сказал бы, что это сравнительно легкий выстрел. Она летела прямо над головой в пятидесяти футах, не меняя направления. Ты могла бы выстрелить не хуже. Я видел, как ты застрелила кролика.
– Но ты убил ее.
– Возможно, старые боги глядели вместо меня.
– А этот орел ведет себя как-то странно.
– Я думаю, он ранен.
– А что это за кожаный мешок на его шее?
Эйлса и Релкин, соблюдая осторожность, подошли ближе к орлу, тот не улетал и не пытался напасть.
Вернулась маленькая птичка. Она запрыгала по земле, затем уселась на стебель вереска и теперь пристально глядела на Релкина своими маленькими темными глазками.
Это был крапивник. Вот он снялся с места и пролетел мимо драконира в нескольких дюймах от носа. Релкин отпрянул. Он слышал об агрессивности крапивников, но никогда не видел, чтобы они атаковали человека.
Крапивник устроился на ветке неподалеку и уставился на парня. Затем разразился быстрыми звуками, которые совсем не походили на пение обычного крапивника. Релкин глядел во все глаза, и волосы у него на затылке шевелились. Из вереска появилась мышь, встала на задние лапки и тоже уставилась на драконира своими глазами-бусинками.
Эйлса была ошеломлена.
– Кто они, Релкин, – спросила она дрожа. – Это твои друзья?
Он почувствовал, что его глаза вылезают из орбит. Два крошечных животных приблизились друг к другу. Они переговаривались странными звуками, которые не напоминали ни пение птиц, ни писк мыши.
– Они заколдованы, вот и все, – Эйлса отступила на шаг.
Мышь подошла поближе, видимо, вполне доверяя людям, и остановилась только тогда, когда оказалась прямо перед Релкином. Здесь она уселась и подняла голову.
В ее глазах было что-то, какая-то необоримая сила. Релкин наклонился и поднял зверька.
– Нет-нет, Релкин, не трогай ее, здесь какое-то колдовство! Это вражеские штуки, их злые духи.
– Я так не думаю, Эйлса. У меня такое чувство, что я знаю эту мышку.
Эйлса посмотрела на него. Он мог иметь в виду только колдовство. Он уже несколько раз упоминал эльфов и колдуний, но она не верила ни единому слову, полагая, что это просто басни драконира. Нельзя же принимать такое всерьез!
«Он знает эту мышь? Как? Откуда?» – вопросы множились в голове девушки. Крапивник перелетел на плечо драконира и, довольный, уселся там.
– Я знаю их, Эйлса, я чувствую это.
Релкин посмотрел мыши прямо в глаза. В такие блестящие маленькие глазки. Они блестели, как черный жемчуг, а внутри что-то переливалось, словно намек на скрытый смысл. Он должен был понять это «что-то». И глядя все пристальнее и пристальнее, он чувствовал, что близок к разгадке. Там что-то кружилось, и мысли мальчика внезапно улетучились, как будто он засыпал, только это не было состояние сна.
А затем все еще слабо, но четко, как будто обрушились барьеры между ними, в его мозгу зазвучал голос. Он был тихим и отдаленным, как если бы ребенок кричал на дальнем конце улицы. Но Релкин ясно понимал смысл сказанного и теперь твердо знал, что перед ним была сама Королева Мышей.