Древний Восток. У начал истории письменности

Китайские начинания

Откуда попали в Китай первые домашние лошади? Откуда попали туда первые горшечники, работающие на гончарном круге, первые мастера, обрабатывающие бронзу?

Некоторые ученые в течение долгого времени настаивали на том, что — ниоткуда. По их мнению, китайцы все постигли сами, живя в своем особом мире, который отделяли от Западной и Южной Азии бескрайние степи и вздымающиеся до самого неба цепи гор.

Действительно, во многом китайцы были пионерами. Шелковичных червей, например, уже с незапамятных времен они разводили как домашних животных или, если это звучит лучше, как домашних червей. Из древнейших надписей мы знаем, что китайцы приносили жертвы духу этой полезной гусеницы, видимо, в надежде получить хорошие, полные коконы.

Надписи, о которых идет речь, были вырезаны или нацарапаны на лопаточных костях диких оленей и домашнего скота или на брюшных щитках панцирей черепах и служили для гадания. Вопросы задавались письменно: какая будет погода, какой ожидается урожай, предать ли огню во славу Неба, чтобы не запаздывал дождь, раба, сколько скота, сколько людей принести в жертву, когда отправляться в военный поход, можно ли рассчитывать на победу и т. д. Затем к гадательной кости прижимали раскаленный медный прут и по образовавшимся так трещинам читали ответ.

Китайское письмо тоже было оригинальным изобретением. Подобно шумерам и египтянам, и китайцы начали с пиктографии. Сначала они изображали на рисунке землю, воду, дом, небо, человека, дерево и многое другое, потом, как и в клинописи, эти рисунки постепенно превращались в постоянные знаки более простых очертаний.

Но уже и первоначальные рисунки, по крайней мере, те из них, которые дошли до нас, выглядели довольно необычно, состояли из многих черточек. В предании говорится, что легендарный изобретатель этих рисунков, императорский чиновник Цан Чи, создал их, взяв за пример следы, оставляемые лапками птиц.

Самые древние письменные знаки рассказывают нам о многом. Знак раба, например, изображает женщину, поскольку в древности держали только рабынь, мужчин побежденного неприятельского племени убивали. Китайцы начали рано разводить свиней, к тому же занимались этим женщины, остававшиеся дома, в то время как мужчины уходили охотиться. Пиктограмма «Свинья под крышей» первоначально значила «дом женщины» (позднее она превратилась в иероглиф «чиа» — «семья»). Но, как видно из письменных знаков, были у китайцев не только свиньи, но и прирученные северные олени и слоны, были у них овцы, козы, буйволы, гужевой скот, обработанные земли, выкопанные колодцы, сады, фруктовые деревья…

Что и откуда достали китайцы, где и чему научились, сказать теперь уже трудно. Некоторых животных приручили и несколько видов растений вывели, очевидно, они сами. Но не были они отрезаны наглухо и от остального мира. Так, многие ученые считают, что китайский буйвол ведет свое происхождение от индийского буйвола. По тропинкам, ведущим сквозь джунгли Бирмы, пришел он в долину Янцзы, а оттуда на север, в долину Хуанхэ. Прирученный слон тоже дошел до китайцев, по-видимому, тем же путем. Лошадь же, вероятно, попала к ним с запада, через засушливые степи Средней Азии. А еще раньше той же дорогой, переходя от племени к племени, дошло до Китая умение делать глиняную посуду на гончарном круге.

Самое трудное — распутать тайну китайской бронзы. Для нее необходимы медь и олово, а богатые месторождения этих металлов находятся только в Южном Китае. Первые плавильщики бронзы жили на севере, в окрестностях Хуанхэ. Может быть, китайцы и этому мастерству научились у живших от них на север степных народов? Но откуда доставали они сырье для выплавки бронзы?

Ведь не следует забывать о том, что тогда еще не существовало великой Поднебесной Империи позднейших времен! Китай был всего лишь маленькой, лежащей вблизи реки Хуанхэ страной, которую сначала называли Шан, а позднее Инь. Но нигде больше, а только здесь жили тогда знающие письменность люди, только здешние жители умели выплавлять бронзу, ковать оружие, изготавливать боевые повозки, разводить и запрягать лошадей, систематически грабить более слабые племена, подчинять их своей власти и облагать данью, налогами.

И именно здесь около 1500 года до н. э. началась запечатленная в письме история Китая, и началась она довольно-таки кроваво.

Об этом свидетельствуют знаки-рисунки (пиктограммы) на гадательных костях: они говорят о членовредительстве, о лишении зрения, о закапывании живых людей в землю, о повешении, четвертовании, сжигании на костре. И если бы мы не поверили пиктограммам, нам пришлось бы поверить конкретным доказательствам, обнаруженным при раскопках на территории древней столицы, Аньяна, где были найдены массовые захоронения и склады при мастерских, вырабатывавших костяные инструменты и орудия, куда свозили берцовые кости казненных, чтобы вырезать из них наконечники стрел, шпильки, шила.

Жертвы в большинстве своем были рабами, которых приносили в дар небесным силам и убивали при соблюдении торжественных церемоний. Кроме того, вместе с умершими царями — ванами — хоронили и многих их подданных, и мужчин, и женщин.

Ваны, стоявшие во главе всего государства, — тогда еще жили во дворцах, крытых соломой, и не купались ни в золоте, ни в серебре, в лучшем случае были у них в изобилии разукрашенная бронзовая посуда, блестящие шелковые ткани, украшения из жемчуга, раковин, полудрагоценных камней.

Цари считали, что ведут свое происхождение от ласточки: их легендарная праматерь понесла от яйца этой птицы цвета ночи. По словам старинной народной песни: «Небесный наказ был послан ласточке — спуститься на землю и создать страну Шан. Потомки ее жили на земле Инь и выросли большими».

Цари Шан правили, вероятно, примерно до 1050 г. до н. э. К тому времени уже и другие племена овладели секретами народа Инь и основательно вооружились бронзовыми топорами, кинжалами, секирами, копьями с бронзовыми наконечниками, боевыми повозками, запряженными двумя или четырьмя лошадьми. Племени чжоу удалось организовать сильный племенной союз и свергнуть традиционную власть Инь. Царь племени чжоу занял неприятельскую столицу Аньян и вырезал на найденных там бронзовых жертвенных сосудах: «Царь By свергнул с трона династию Инь, и теперь он, а не владыка Инь совершает жертвоприношения богам».

Период Чжоу длился целых 800 лет. Страна тем временем все росла, на востоке она уже доходила до моря, а на юге границы ее перешли за реку Янцзы, но цари династии Чжоу не стали от этого более могущественными.

В государстве меньших размеров легче было заставить знатных правителей провинций по временам появляться — нагруженными богатыми дарами — в столице «Поднебесной Империи» перед царем и там получать причитающиеся им за их дела награды или наказания. Правители никогда не знали, вернутся ли они живыми, но ехали ко двору, так как должны были ехать. Однако, по мере роста державы живущие вдали от столицы местные властители начали пренебрегать этой обязанностью, не показывались при дворе, особенно если были у них на счету дела, из-за которых следовало бояться царя.

Кстати, правители провинций также приказывали своим сановникам являться в их резиденцию с подношениями, это был испытанный метод устрашения, особенно, если не появившимся при дворе, неповинующимся действительно угрожало быстрое возмездие. Но если царское наказание запаздывало или вообще не осуществлялось, правители провинций (а число их все увеличивалось) становились все более независимыми.

Спустя несколько столетий после победы династии Чжоу предостережение из уст ванов во время аудиенции для верных им местных сановников: «Будь поддержкой своему государю против тех правителей, которые не являются ко двору», — звучало уже лишь как ритуал. Часто звучали и такие воззвания: «Я расширю твои земли, чтобы был ты опорой дома Чжоу».

Землю китайские монархи — ваны — давали не в вечную собственность: при каждом пожаловании земли речь шла лишь о том, кто и в скольких поселениях получит право накладывать подати и собирать рекрутов. На одного правителя приходилось около 500 селений, т. е. 50-100 тысяч человек. Но полученное так же легко могло быть и утрачено, потому что законным собственником земли всегда оставался ван. По словам старинной песни:

Но с ослаблением власти владык из дома Чжоу, а их уже тоже теснили степные кочевые племена, хун-ну и жуны, все больше провинций и подданных выскальзывало у них из рук. Правители, ставшие независимыми, часто нападали один на другого, то один из них, то другой старался подняться над соседями, ограбить, обложить данью другие народы. И тогда уже полетели по стране такие песни:

Народ с тоской вспоминал о прошлом, которое теперь казалось ему прекрасным, все мечтали о старом добром времени. Нашлись образованные люди, которые выразили эти мечты. К числу их принадлежал Лао-цзы, автор «Книги дороги и добродетели», живший в VI веке до н. э. По его мнению, великие державы, обширные царства не нужны. Крестьян надо оставить в покое, пусть они живут своей старой, традиционной жизнью: «Пусть страна будет крошечной, а народ малочислен; сколько бы у них ни было орудий, пусть они ими не пользуются; люди пусть до самой смерти не уходят далеко от дому; если будут корабли, повозки, пусть никто на них не ездит; если будут панцири, мечи, пусть никто не воюет; вместо того, чтобы писать, пусть люди лучше вяжут бахрому и кисти; пусть будет нарядной их одежда, пусть будет мирным их жилище, пусть будут счастливыми их обычаи; и если они заглянут за рубеж соседней страны и донесется оттуда кукареканье петухов, лай собак, пусть доживут люди до старости, до смерти, никогда не побывав на той стороне».

Начитанный, ученый человек, Лао-цзы был искренним приверженцем простой жизни и пренебрегал ученостью так же, как безрассудной роскошью:

Более молодой современник Лао-цзы, второй великий мудрец этого смутного времени — Кун-цзы (551–478 гг. до н. э.), известный в Европе под латинизированным именем Конфуций, искал выхода в другом направлении. Он мечтал о державе, управляемой преданными царю, образованными сановниками, главное стремление которых — благо страны и процветание народа.

Это тоже была утопия, но более плодотворная, чем восхваления неиспорченной простоты в духе Лао-цзы. Находившийся в состоянии разброда Китай, действительно, весьма нуждался в умных и добродетельных государственных деятелях. Страна не катилась в своем развитии назад лишь только потому, что тем временем в Китае открыли тайну выплавки и обработки железа. Оружие и прежде делали из металла — из бронзы, но железные орудия, начавшие широко распространяться, облегчили, сделали более эффективной повседневную работу как земледельцев так и в ремесленных мастерских. Постепенно стало легче строить дороги, оборонительные стены, плотины, оросительные и судоходные каналы. Оставалось только объединить созидательные силы общества и преградить дорогу силам разрушения.

Каким образом?

Конфуций не возлагал больших надежд на потомков древних знатных семей. Он хотел опираться на знать другого типа, на тех, кого благородными делали их знания, гуманизм и добродетели. Таких людей он поучал так:

И так далее. Сначала учение Конфуция было предназначено для узкого слоя общества, служило для поучения образованных людей, которые шли на государственную службу, но постепенно оно стало главной формирующей силой образа мышления образованных китайцев. Влияние учения Конфуция может быть прослежено до наших дней.

Со временем узкий слой конфуцианцев становился все шире, все более забирал в свои руки не только ежедневные дела управления, но и саму власть, лишая ее тех, кто считался знатью не по образованию и добродетели, а по рождению.

Или не образование и добродетель играли здесь главную роль, а то, что государь мог прогнать их в любую минуту? Что не только все их состояние, но и их жизнь и смерть зависели от того, сумеют ли они доказать, что являются полезными, нужными винтиками государственной машины?

Несомненно одно, ученые чиновники этих древних времен, являлись они последователями Конфуция или нет, закладывали основы для скрепления распадавшейся державы. И тем, что они мастерски владели приемами управления, и тем, что не позволяли растаскивать в разные стороны государство, дававшее им власть и доход, соответствующий их рангу.

А чтобы меньше было соблазна, вышедших из их среды правителей провинций не оставляли подолгу на одном месте. Поэтому не приходилось опасаться, что, вступив в сговор со своими подопечными, они впадут в смертный грех измены.

Но пока что Китай состоял из множества отдельных частей. В одной части сохранилась власть чжоуских ванов, оторвавшиеся же от нее или и прежде уже бывшие независимыми провинции постепенно образовали четыре других царства. Потом уже не пять, а семь царей боролись друг с другом, пока одному из них, правителю царства Цинь, не удалось взять верх над остальными. Победитель, Ин Чжэн (правил с 246 по 210 г. до н. э.), вместо титула «ван» взял себе титул «хуанди». И с этого времени он повелел называть себя так: Ши Хуанди, т. е. Первый Император.

Из названия Цинь в восточных языках образовалось название Чин, Чина, потом позднее в западных — Хина, Шин, Чайна (Chino, Chine, China), по-русски же государство называли Китай, по имени «китаев» — народа монгольского происхождения, жившего в северной части страны.

Это была уже настоящая и единая империя, с почти 50-миллионным населением, которое раньше — в зависимости от царства, где оно жило, — называлось по-разному. Теперь же по указу Ши Хуанди все они должны были называться хошу, т. е. черноволосыми. Новый император ввел единое письмо, единые меры, единую денежную монету.

Как Дарий в персидской державе, Ши Хуанди поставил во главе каждой провинции двух правителей: военного и гражданского и следил за ними с помощью своих верховных сановников. Он опоясал страну сетью дорог, оросительных и судоходных каналов, и он же начал строить на севере страны — для защиты от хун-ну — Великую Китайскую стену, достигавшую в среднем 10 метров высоты. Для ее постройки он отрядил два миллиона солдат, военнопленных и принудительно посланных работать местных жителей. Последних было больше всего: жестокие законы с необычайной быстротой умножали число этих государственных рабов, для отличия одетых в красную одежду. Даже за мелкие провинности уводили из дома всех мужчин семьи. Многие так навсегда и остались на гигантской стройке, ибо тела умерших замуровывали в Великую стену или в башни, стоявшие на расстоянии 60-100 метров одна от другой.

Новоиспеченному императору хватало врагов и по эту сторону стены. Для того, чтобы у недовольных не появились вожди, 120 тысяч человек из наиболее знатных родов по приказу императора было переселено в столицу, где за ними следили соглядатаи. Затем он приговорил их 460 образованных представителей к смерти и очень многих к принудительным работам, потому что, будучи последователями Конфуция, проповедовавшего почитание предков, они осуждали многие нововведения и пренебрежение к традициям. Все жители должны были сдать бронзовое и железное оружие, а тот, кто осмеливался выразить недовольство тяжкими налогами либо по любому другому поводу, должен был радоваться, если отделывался тем, что ему отрезали нос или дробили колени, потому что распиливание надвое или четвертование были наказанием совсем не редким.

Но именно эта бессмысленная жестокость явилась одной из причин прекращения существования империи Цинь. Большому отряду солдат-новобранцев к определенному сроку нужно было попасть в назначенное им для службы место на северной границе. Они же вследствие долгой и тяжелой дороги опоздали и боялись, что из-за этого их приговорят к смерти. Тогда они взбунтовались и повернули обратно: терять им было нечего. Сначала к ним присоединились тысячи, потом сотни тысяч людей, вспыхнули и другие мятежи, и после яростной борьбы, в ходе которой будто бы погибла половина населения империи, власть захватил вождь крестьян Лю Бан.

И теперь уже он, бывший сельский староста, стал императором и основал новую династию и империю Хань.

Императоры из династии Хань (206 год до н. э. — 221 год н. э.) более умно продолжали то, что начал первый Хуанди. Они сделали государство всемогущим. Наголову разбили они выступивших против них ванов (тогда так называли уже не царей, а глав древних родов высшей знати) и управляли империей уже почти исключительно с помощью армии чиновников, которых позднее в Европе называли мандаринами. (В Китае их так не называли никогда.)

Экзамен на государственного служащего могли сдать и способные юноши простого звания. Кроме всего прочего они должны были в совершенстве знать учение вновь превозносимого до небес Конфуция. Так это оставалось до самого нового времени, вплоть до начала XX века…

Преувеличенное почитание традиций, вдолбленная в головы государственная философия позднее связали Китай миллионами пут, но общество эпохи Хань было еще подвижным и действенным. Империя все более сплачивалась воедино, чиновники усердно выколачивали налоги. Никто, кроме государства, не имел права чеканить монеты, продавать соль и железо, и это приносило императорам большой доход. Но первое время богатство и власть императора усиливали и страну. Императоры вооружали большие конные армии, которые уже осмеливались преследовать хун-ну в самую глубь степей и, окружив их справа и слева, вынуждали вступить в открытый бой. Китайцы до тех пор изматывали их силы, пока остатки хун-ну не переселились дальше на запад, но китайцы и туда отправились против них в большой поход. Тем временем китайцы заняли и большую часть Средней Азии, вплоть до Кашгара, где их караваны, идущие по прославленной «шелковой дороге», уже могли продавать привезенный ими шелк и другие товары персидским, греческим, арабским и прочим купцам, которые снабжали знать Римской империи предметами восточной роскоши. В обмен китайцы получали рабов, изделия из стекла, драгоценные и полудрагоценные камни, пряности и благовония, т. е. тоже предметы роскоши, но, между прочим, познакомились они и с люцерной, фасолью, шафраном, виноградом, гранатами, орехами; все эти культуры они стали возделывать и сами. Еще больше радовались они породистым лошадям, которых захватывали, а позже покупали за деньги в далекой Фергане, и которые по крайней мере на голову были выше их степных лошадей и могли быстрее мчаться даже с всадником в тяжелых доспехах.

Но захватнические войны, возрастающая роскошь пожирали деньги и истощали силы народа. Снова начались разброд, бунты, жестокости и снова начались набеги степных народов. Китай все это пережил, но развитие его застопорилось. Это долгое отставание по сей день ощущают позднейшие поколения.

Страна слонов

Древняя Индия славилась многим, а больше всего своими слонами. В Китае, при дворе царей династии Шан, имелось только несколько слонов, напоказ; у царей позднейших династий слоны и напоказ не всегда бывали, в Индии же их держали тысячами. В большинстве случаев слонов использовали в военных целях: был такой царь, который наряду с 600 тысячами пеших воинов и 30 тысячами всадников мог выставить девять тысяч боевых слонов. Против них ничего не стоили стрелы с железными наконечниками и пики. А если слоны оказывались ранеными, тем яростнее вламывались они в боевые ряды неприятеля, сметая на своем пути пеших воинов, всадников, ломая боевые колесницы и даже персидские передвижные башни, запряженные волами. Приручать слонов было нелегко, но труд окупался: слоны живут долго и за свою жизнь они служили двум-трем поколениям людей, не так, как гораздо быстрее стареющие боевые лошади. Цари многих стран, особенно соседней Передней Азии, завидовали владыкам Индии из-за их слонов. Например, один из преемников Александра Македонского, Селевк I, после окончания одной войны отдал в жены индийскому правителю Чандрагупте свою дочь и отказался от лежащей в долине Инда провинции, получив за это 500 слонов, с которыми позднее ему удалось выиграть много сражений. Примеру Индии последовали даже далеко на запад от нее. Опыт индийцев решил использовать и Ганнибал: чтобы победить римские легионы, он двинул против них боевых слонов. Будь их у него в два-три раза больше, пожалуй, его расчеты оправдались бы…

Индийские правители и другие знатные вельможи часто и в мирное время ездили верхом на слонах или запрягали слонов в свои парадные колесницы. У кого хватало средств только на упряжку из четырех коней, тот не считался высшей знатью, еще меньше считались благородными те, кто восседал верхом на верблюдах. Как известно из греческих источников, при триумфальном выезде владыки в голове шествия шли музыканты и курители благовоний, слоновью упряжку царя окружали женщины-телохранительницы на слонах, лошадях и на боевых колесницах.

О времени, когда в Индии начали приручать слонов, хроники не говорят, но это могло произойти уже в 2000 годы до нашей эры. Вскоре вслед за расцветом Шумера и Египта в долине Инда возвысился народ, обладающий письменностью, строящий города, умевший плавить бронзу, знавший много разных других ремесел, а в качестве домашнего животного державший не только овец, коз и свиней, но и буйволов, зебу и — как указывают разные признаки — слонов.

К сожалению, мы мало знаем об этом народе, создателе цивилизации в долине Инда: только то, что рассказывают нам найденные при раскопках предметы и кости.

Письмо этого народа до сих пор еще не разгадано. Большинство текстов писцы запечатлели на каком-то недолговечном материале, а те немногие, что дошли до нас на печатях и амулетах, вырезанных главным образом из жировика, не дают ученым достаточно опорных точек, чтобы найти ключ к разгадке неизвестных знаков, нигде больше не встречающихся.

На этих небольших резных камнях рисунок всегда сопровождается коротким текстом, и на рисунках мы тоже встречаемся со слонами.

На территории древнего Шумера также были найдены амулеты, раковины и жемчужины, происходящие из Индии. Следовательно, эти два древних народа торговали друг с другом, к тому же, по-видимому, без посредников. Среди руин городов в долине Инда нашли изготовленную на шумерский образец цилиндрическую печать, туалетный набор, более того, в Мохенджо-Даро обнаружили сосуд с шумерской надписью. Но кажется более правдоподобным, что торговля между обеими странами происходила через посредство кораблей, отправлявшихся от берегов Индии и к ним же возвращавшихся. Одно время продажей отправляемых в Шумер товаров, например слоновой кости, возможно, занималась постоянная индийская купеческая колония. Одно из изображений на найденной в долине Инда вазе, по мнению археологов, рисует древнее богослужение жившего там народа.

Вкратце вот что известно нам об этой стране и ее народе:

Пожалуй, и этого хватит для доказательства того, что этот народ самостоятельно, своими силами поднялся на более высокую ступень цивилизации. В своем развитии он соперничал с жителями долины Нила и Междуречья, и по времени его цивилизация лишь немного отставала от их, если отставала вообще.

Однако здесь — во всяком случае, непосредственно в долине Инда — развитие прервалось. Здешние города исчезли в окружающих их джунглях, стали логовищами тигров и змей.

Что произошло? Какая катастрофа?

Мы находим здесь следы наводнений, подобных потопу. Но к вызванным ими разрушениям присоединились и опустошения, причиненные не знающими пощады вражескими войсками.

Правда, конные племена, вторгшиеся в Индию около 1500 г. до н. э. со стороны Ирана, родственные персам арии или древние инды, не были очень дикими и кровожадными. Во всяком случае сведения, дошедшие до нас от эпохи переселения народов и сохранившиеся позднее в записях, об этом ничего не говорят. В преданиях нет и следа упоминаний об обычной для завоевателей борьбе не на жизнь, а на смерть. Тогда что могло заставить завоевателей, если все-таки они были причиной разрушений, так расправиться с жителями цветущей страны?

Или древнее население само, по своей воле отступило перед захватчиками, оставило землю своих предков, увидев, что спасения нет? Вместо рабства оно выбрало бегство, переселение в далекие края?

Раскопки, проведенные в Индии в последние десять-двадцать лет, доказывают, во всяком случае, что многие из древних жителей долины Инда уходили в трех направлениях — по морю в Суарастру, по суше — в Восточный Пенджаб и долину Ганга. На своей древней родине они жили только примерно до 1500-х годов до н. э., но в других частях Индии можно найти следы существования их больших или малых поселений на протяжении еще тысячи лет.

Пока что мы не знаем, когда началось это переселение, но по морю оно началось наверняка еще перед случившейся в середине II тысячелетия до н. э. огромной катастрофой: падением метрополии. К тянувшемуся от дельты Инда до кончика Индостанского полуострова побережью Индийского океана не раз приставали, преимущественно в устьях рек, большие или малые группы кораблей. Прибывшие на них люди закладывали поселения, цветущие города, среди них и Лотал, который со временем вырос в большой торговый центр. Археологи и здесь нашли такие же как Мохенджо-Даро и Хараппе правильные, четырехугольной формы кварталы, в домах — комнаты для омовений, на широких улицах — крытые канавы. Сейчас Лотал лежит уже далеко от моря, речные наносы превратили в сушу мелководную прибрежную полосу, но в свое время это был оживленный порт с огромными доками, построенными из обожженного кирпича, в которые заходили корабли, шедшие не только из устья Инда, но и со стороны сегодняшнего Персидского залива. Как видно из раскопок, здесь выгружали товары из Месопотамии и, возможно, даже одно время и из Египта, не говоря уже о богатой добыче множества морских рыболовных судов. В городе же гончары изготовляли нарядную посуду, медники выплавляли и выковывали превосходное медное оружие и орудия, но поскольку в этих местах медь была редкостью, находилась работа и умелым шлифовальщикам каменных орудий.

Жители Лотала и других позднейших поселений, связанных с культурой долины Инда, передали окружающим их народам много знаний — и связанных с ремеслами, и прочих. Но в ходе столетий медленного упадка их письменность совершенно исчезла, и их самих постигла та же судьба, быть может потому, что захватчики-арии подчинили их себе.

Арии, постепенно завоевавшие Индию, будучи пастушескими племенами, сначала обходились без городов. И даже построенные ими спустя долгие столетия города-резиденции правителей, защищенные земляными насыпями и деревянными ограждениями, выглядели весьма скромно по сравнению с теми поселениями, которые в долине Инда к тому времени навечно обезлюдели.

Об этом более позднем периоде, об Индии первого тысячелетия до нашей эры, мы знаем гораздо больше уже и из письменных памятников. Во времена Дария персы додумались, что из шумеро-аккадских клинописных знаков им достаточно выбрать столько, чтобы они смогли передать письмом каждый звук своего родного языка. Но писцы древнеперсидской державы хорошо знали и арамейский способ письма, созданный по образцу финикийского. Поселившиеся в Индии жрецы родственного народа, по-видимому исходя из этого, создали — около 500 г. до н. э. — письменные знаки, предназначенные для увековечивания священных текстов.

Или это произошло еще до персов, около 800 г. до н. э.? Существует и такое предположение, только нет у нас никаких, ну никаких доказательств.

Здесь также кроется какая-то тайна. Новым письмом записаны и такие религиозные стихи-веды, которые уже и тогда считались неимоверно древними. Хотя нам известны применяемые в Азии и по сей день весьма развитые методы устной передачи памятников народного творчества, но и тогда трудно постичь умом, как могли сохраняться эти памятники в течение 600–800, а может, и тысячи лет.

И если бы речь шла только о священных текстах! Но старинные памятники сохранили нам целый язык, санскрит, который к тому времени, когда его впервые записали на бумагу, вернее на пергамент, описали его правила, чтобы точно соблюдали их те, кто знал этот язык: жрецы и другие образованные люди, — в своей первоначальной форме уже совершенно вымер, исчез из живой речи.

Этот язык стал общим литературным языком потомков племен ариев-завоевателей, которые все более умножались в числе, а потом распались на много народов. Этот язык понимали образованные люди во всей огромной Индии. На этом языке написаны многие песни бесконечно длинного — в двести тысяч строк — героического стихотворного эпоса «Махабхарата» и другой, более короткий эпос «Рамаяна», история приключений царевича Рамы.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь — так могли бы мы начать рассказывать эти две замысловатые истории сыновей рода Бхарата, но слишком долго пришлось бы дожидаться конца. В этих эпосах, особенно в «Махабхарате», пожалуй, больше всего бросается в глаза то, что арии, господствующие над темнокожим туземным населением страны, над «безносыми», в основном заняты ссорами, соперничеством и сражениями друг с другом. Но они появляются перед нами уже не так, как в эпоху завоевания Индии; не только на конях и повозках, но и на слонах. Самая большая похвала, которой может удостоиться воин: «такой могучий герой, как десять тысяч слонов». Цари и другие вельможи отправлялись в поход на слонах, и в пылу битвы:

В ходе борьбы, которую вели между собой мелкие и крупные правители — арии, постепенно возникли те великие царства, которые наконец подчинили своей власти всю Индию — огромную, лежащую на юг от Гималаев часть Азии, равную по величине почти всей Европе.

Внук уже упоминавшегося выше царя Чандрагупты, Ашока (приблизительно 273–236 гг. до н. э.), был первым государем, который подчинил себе всю страну за исключением Южного мыса Индостанского полуострова. Но потом и он, подобно победоносным войскам из «Махабхараты», которые, как говорится в эпосе, отправились в Гималайские горы в последнее паломничество и там нашли свою смерть, пресытился кровью. Ашока, правда, остался царем, но перешел в буддизм и сделал целью своей жизни распространение этой миролюбивой религии.

Надписи, сделанные Ашокой, совершенно необычны, если вспомнить о торжественных хвалебных надписях, оставленных потомкам другими древними владыками. Вот одна из них: «Спустя восемь лет после того, как угодный богам царь был помазан на царствование, благосклонно взирающий захватил Калингу. Сто пятьдесят тысяч человек было угнано оттуда, сто тысяч убито и много тысяч погибло. И теперь, после захвата Калинги, любимец богов усердно занимается проповедью учений „Закона“, любви к „Закону“. Печален любимец богов с тех пор, как завоевал Калингу. Ибо неизбежно захват еще не покоренной страны сопровождается убийством, гибелью или угоном людей. И от этого терзают любимца богов печаль, горестные мысли и тяжелые мысли». Царь остерегает потомков, говоря: «Не одерживайте новых побед, а как победу над самими собой любите терпение и умеренную строгость».

Ашока, очевидно, верил в сказанное им. Потому что в Индии на самом деле считалось похвальной добродетелью воздерживаться от бессмысленной жестокости.

Создатель буддизма, индийский принц Сиддхартха Таутама, получивший впоследствии имя Будда, осуждал всякое насилие. И по сей день есть у него много последователей, которые щадят даже цветы, не срывают ни одного цветка. А если видят сорванный цветок, поднимают его и ставят в воду, чтобы хоть на короткое время продлить его жизнь.

Дело в том, что Будда верил в переселение душ из одного живого существа в другое, поэтому душа жившего прежде человека может существовать дальше в каком-либо животном или растении. И сам Будда, по верованиям его приверженцев, прежде чем принял нынешний облик прожил много жизней — обезьяны, слона, купца и только после этого стал сыном раджи — правителя одного небольшого города.

Оставив отцовский дворец, семь лет скитался он по стране занимающимся самобичеванием странствующим проповедником. И вот однажды, когда он сидел под фиговым деревом, ему открылась великая тайна того, как навсегда освободиться от скорбей земной судьбы: не надо ничего желать, не надо ни к чему стремиться, не надо даже цепляться за свою собственную жизнь, и тогда человек сможет окунуться в божественную нирвану, в состояние полнейшего успокоения, и эта высшая ступень счастья может выпасть на долю каждого человека еще при жизни и тем более после смерти.

Будда проповедовал около 500 года до н. э., а спустя два с половиной столетия уже и Ашока, великий царь, стал горячим приверженцем его учения. Более того, он посылал толпами миссионеров за рубежи могущественной Индии, чтобы знакомили они народы с новой верой.

Буддизм широко распространился и укоренился в Юго-Восточной и Центральной Азии, в Китае, Японии… Только в самой Индии Будда со временем отошел на задний план, его учение было вытеснено верой в древних богов — Брахму, Вишну, Шиву, Индру и других, и даже в бога мусульман — Аллаха.

Но потерпели поражение также бедняки и отверженные, о которых в учении Будды говорится, что с ними надлежит обращаться так же, как со всеми другими.

Величайший из древних богов — Брахма — с самого начала постановил, что всегда должны быть различия между людьми. Из уст своих он сотворил касту жрецов, брахманов, из рук — воинов, из бедер — прочих свободных людей, из ног — касту слуг. И так было постановлено в своде законов Ману, праотца человечества. По мнению индусов, т. е. индийцев, исповедующих индуизм, законы эти насчитывали тридцать миллионов лет (хотя на самом деле они возникли в первые века нашей эры, во всяком случае, в той форме, в которой дошли до нас). Среди прочего в них говорилось: «Слуга, даже если господин его дает ему вольную, неосвобождаем от рабства; он родился рабом, кто же может вывести его из этого состояния». Но и воин не имел права стремиться стать жрецом. Если же «корыстолюбие» подвигало его на это, ему приходилось расплачиваться потерей имущества и немедленным изгнанием.

Брахма создал и царя, чтобы тот правил и наказывал. По своду законов Ману, царь защищает слабых от сильных, чтобы последние не зажарили бы первых, «как рыб на вертеле». Но в то же время, если бы не было царя, «ворона сожрала бы принесенный в жертву богам калач, пес облизывал бы принесенные в жертву богам яства, ни у кого не осталось бы собственности и низкие одержали бы верх. Все касты погибли бы, разрушились бы все барьеры, последовало бы брожение во всем человечестве …».

Нет, касты погибнуть не могли. Барьеры не могли разрушиться. Позднее в Индии образовались помимо четырех основных каст еще много десятков других, и члены их не могли вырваться из тех рамок, в которых родились. Особенно тяжела судьба париев, отверженных, к которым членам высших каст было запрещено даже прикасаться.

Но это строгое деление общества имело и свою пользу: касты защищали своих членов, делили между ними общий доход и заботились о тех, кто нуждался в опеке.

Но самым бедным это не очень помогало. Втоптанным в грязь, униженным, им не оставалось другого утешения кроме веры в переселение душ, которая и после оттеснения буддизма на задний план передавалась от поколения к поколению: если заслужат они своими поступками, то в будущей жизни не только останутся людьми, а не собаками, пауками или другими существами, но в награду смогут попасть в более высокую касту и там будут счастливы и богаты.

И с этой верой Индия дошла до нашего времени, до XX века.

Два мира

Когда в 331 году до н. э. юный царь Македонии Александр, заслуживший эпитет Великий, ниспровергнул державу персов, когда он победоносно прошел весь Ближний Восток и вместе с войсками своих европейских наемников вторгся даже в Индию, он оказался владыкой преобладающей части известного ему мира. Поначалу казалось, что несмотря на это он не утратил трезвого рассудка. Один из его греческих биографов, Плутарх, передает, будто поначалу сам царь остерегал своих вельмож: не будьте изнеженными, как персидская знать, не наряжайтесь, не мажьтесь вместо масла дорогой миррой. Он удивлялся, что вельможи, «сравнивая свою жизнь с жизнью персов, не осознают, какое рабское занятие — праздность и какое царское — тяжелый труд».

Но позднее и он начал понемногу перенимать азиатские обычаи: одевался в нарядные, ниспадавшие до земли мидийские одежды и начал превращаться в восточного деспота. Правда, он уже с самого начала считал естественным, что покоренные им азиатские владыки падали ниц перед ним, но от греческих воинов, от своих военачальников он еще долгое время не требовал такого смирения. В начале своего правления он счел бы это смешным, но позднее уверовал, что всем надлежит воздавать ему такой почет. Жрецы постоянно нашептывали ему: он-де не простой смертный, а потомок богов. Но только не каждый грек и македонец так легко и покорно сгибал поясницу. Не могли они, например, примириться с тем, что царь приказал высечь прутьями одного из своих пажей только потому, что во время царской охоты тот осмелился убить дикого кабана раньше царя. Еще менее нравились грекам и македонцам казни, совершавшиеся без суда и следствия. Наконец, дело дошло до того, что царь окружал себя телохранителями-персами, и персидские же воины по его приказу сбросили в Евфрат взбунтовавшихся македонцев. Он приказал убить жившего при его дворе греческого философа, который осмелился указать царю на его пороки, хотя этот философ, как и сам Александр, был учеником великого Аристотеля. Но что стоила здесь, под небом Азии, отечественная мудрость, трезво взвешивающая каждый аргумент? Что стоил мыслящий, светлый разум? Царский дворец, как это полагалось мучимому вечными подозрениями, суеверному тирану, был набит приносящими жертвы и изгоняющими злых духов жрецами и предсказателями…

Александр победил Восток, а Восток победил Александра, переделав его на свой лад.

Мечами своих воинов царь Македонии проложил себе дорогу в такой мир, где он мог править лишь как внушающий страх полубог, где — хотел он того или нет — он мог терпеть вокруг себя лишь согнутые хребты.

Вероятно, вначале он этого не хотел. Но потом должен был хотеть, потому что сохранить авторитет в глазах своих азиатских подданных он мог, лишь сломив более свободный и смелый греческий дух своих соотечественников.

Восток и Запад были к тому времени уже двумя различными мирами. Именно Александр попытался было соединить их воедино. И даже спустя столько времени мы можем вменить ему в заслугу, что он не делал разницы между людьми и не считал азиатов людьми более низкого порядка, чем своих соотечественников или уроженцев Эллады. Более того, он поощрял своих подданных заключать браки и смешиваться с азиатами, чтобы образовать единую нацию.

По следам его войск сотни тысяч, если не миллионы, греческих поселенцев двинулись в покоренные страны. От Египта до самых границ Индии основывали они новые города или оседали в старых, всюду строя храмы, театры, бани, стадионы, школы…

Но где их потомки? Их поглотил Восток.

И не только потому, что они были малочисленны. Завоевавшие Индию арии были тоже численно невелики по сравнению с уже жившими там дравидами, а сегодня все-таки сотни миллионов людей говорят на унаследованном от них языке.

Правда, арии следили за тем, чтобы не рассеяться, и жили в строгой изоляции. Греки, если даже они не разделяли принципов Александра, выражали большую готовность к смешению.

Но все же не это было главной причиной того, что греки Ближнего Востока исчезли почти бесследно. Скорее всего то, что Азия оставалась Азией. Как и Европа оставалась позднее Европой несмотря на то, что обрушивались на нее с востока и гунны, и арабы, и турки.

Пути Европы и Азии разошлись более двух тысяч лет тому назад, хотя развитие всех нас, всего человечества, выход его из времени дикости и варварства началось на Ближнем Востоке.

Там оно началось, оттуда распространялось все дальше, в одну сторону — до европейских берегов Атлантического океана, в другую сторону — до азиатских берегов Тихого океана.

Когда начали люди этого огромного мира делиться на две части, на людей восточных и западных? Трудно точно сказать. Но когда-то еще в начале первого тысячелетия до нашей эры. Если не раньше.

Азия огромна. На большей части ее дождей выпадает мало, но в Азии много рек, воду которых общими силами можно использовать для орошения.

Сперва лишь небольшие, живущие вместе группы людей объединяли свои силы, чтобы строить каналы, плотины, водохранилища. Позднее жители целых городов, еще позднее — целых стран, целых империй.

Кто бы ни был владыкой в том или ином месте Азии, он был и правителем общих работ. Время от времени он собирал и посылал армии работников на строительство то оросительных сооружений, то дамб, защищающих от паводка, то городов и городских стен, то стен, защищающих всю страну, то дорог, то судоходных каналов, то водопроводов, то огромных храмов, то гробниц.

В этом отношении Египет не отличался от стран Азии. Более того, он был одним из первых больших примеров для подражания. Людей в армии работников поставляли главным образом жители сел. Они же поставляли необходимое продовольствие и прочие материальные средства.

В Азии на пригодных для возделывания территориях уже две-три тысячи лет назад было великое множество поселений. Если жители не помещались в селении, они уходили и занимали новые земли. Места хватало. Азия — огромна.

В непрерывных войнах многие селения пустели. Но почти всегда люди вновь заселяли их.

Сельские жители не стремились к завоеваниям, они хотели только спокойного существования. Но господствующие над ними правители всегда отбирали у них и то, что было нужно селянам для их собственного благополучия.

«Как пиявка, теленок и пчела питаются по крохам, так и царь должен по крохам собирать ежегодный налог для своего царства, — говорилось, например, в „Своде законов“ Ману. — Скота и золота — одна пятидесятая часть, зерна — одна восьмая, одна шестая или одна двенадцатая полагается царю. Точно так же он может забрать одну шестую часть деревьев, мясной пищи, масла, а также благовоний и притираний, целебных трав, корней, плодов и листьев, огородных растений и травы, шкур и предметов из тростника, а также глиняных сосудов и всего, что изготовлено из камня».

По крохам, только по крохам! «Царь не должен чрезмерной алчностью подрывать корней ни своих, ни других».

Этот добрый совет выполняли не все цари. Но если народ восставал, восстания всегда подавлялись.

Большинство сел не имело ограждений и было беззащитно. Посылаемые городскими властями конные отряды, оснащенные сперва бронзовым, позже — железным оружием, быстро карали их за любое неповиновение.

По сравнению со множеством сел городов было довольно мало. Но, как видно, достаточно много для того, чтобы их правители господствовали над каждой живой душой.

Подати почти всегда накладывались на селение целиком, ведь земля принадлежала общине, а не отдельным людям!

Общине? Царю!

Сельские жители владели землей лишь по милости царя. Только он считался настоящим собственником, хозяином всей пригодной для возделывания земли, всех лесов, рудников, всех вод.

Право собственности на земли, на села принадлежало царю так же, как все прочие права — на чеканку монет, сбор таможенных пошлин, торговлю железом и солью, на то чтобы обезглавливать, сажать на кол своих подданных.

Конечно, эти свои права царь осуществлял через посредство других лиц: без армии мелких и крупных чиновников, правителей, наместников и сборщиков налогов он и не мог бы править.

Все его помощники получали свою часть от царских доходов. Но всем им приходилось сгибаться перед царем до земли.

Возникали и рассыпались в прах державы, но кто бы ни стал царем или императором, сановники всегда исправно ему подчинялись, а народ так же исправно платил налоги, да и мог ли он поступать иначе?

Протекали столетия, а жизнь едва менялась. Крестьяне сами пряли и ткали свои одежды, снабжали себя продовольствием, строили себе дома. Если им нужны были железные орудия, их выковывал сельский кузнец, если нужна была посуда, ее делал и обжигал сельский гончар.

Извне в деревню попадали только железо и соль. Да в безлесных местностях еще древесина. Но тем, что забирали в деревнях люди царя — в виде налога натурой, — жили и многие городские ремесленники и купцы, но они снабжали всеми земными благами знать страны.

Таков был Восток. Попал в него и завяз в нем уже и великий Александр Македонский. Своими быстрыми победами он не в последнюю очередь был обязан тому, что не только простому народу, но и доброй части господствующей над ним знати было почти все равно, перед кем склонять голову, кому лобызать ноги — Александру или Дарию III.

Но люди Александра — македонцы и греки — пришли из другого мира, с Запада. С берегов Средиземного моря. Из стран, где развитие пошло по-другому. Где, не считая египетской дельты, мало имелось хороших, пригодных для возделывания земель. Но зато было широкое море.

Финикийцы, теснившиеся на узкой прибрежной полосе, были первыми, кто попытался расширить свое жизненное пространство в сторону моря. Они занимались рыболовством, торговали сперва с Египтом, уже во времена первых фараонов, а может быть даже еще до них, потом с жителями Кипра, Крита и других островов и побережий.

Со временем на островах и в приморских районах населения становилось все больше, и повсюду строились города, в которых жило все больше купцов и ремесленников. Там, где был пригодный для порта залив, заселялись даже бесплодные побережья, в особенности если поблизости можно было добывать ценные камни или руду. Большинство городов располагалось вблизи горных склонов, пригодных для виноградников и оливковых рощ. Городам не хватало скорее пахотных земель. Но недостающий хлеб они возмещали за счет ремесел и торговли.

А именно — морской торговли, которая тем отличается от сухопутной, что товар перевозят не на повозках, которые тянут волы, не на запряженных лошадьми двуколках, не навьюченным на хребты мулов и верблюдов, а в трюмах судов, т. е. во много раз дешевле. Ведь сколько можно поместить на повозку, на двуколку, на спину мула или верблюда? Даже длинные караваны не могли транспортировать такое количество товаров, как один среднего размера корабль.

Развитие алфавитов

Сухопутная торговля в основном обеспечивала предметами роскоши богачей. Морская — сделала более легким существование миллионов.

Но для развития ее были необходимы такие изрезанные берега, как у Средиземного моря, его разнообразное побережье. И еще три таких изобретения, которые родились в этом районе: выплавка железа, буквенное письмо и разменная монета.

Эти достижения раньше или позже проникли в самые отдаленные уголки Азии. Буквенное письмо, например, за несколько столетий дошло даже до Кореи и Филиппинских островов, хотя Китай и Японию не завоевало. Орудия из железа и мелкая монета из серебра или меди постепенно распространились повсюду.

Но только здесь, в Средиземноморье, они стали настоящими товарами массового потребления уже за тысячелетие до нашей эры и дали огромный толчок развитию человечества.

Железо сделало более эффективным и земледелие и промышленность, облегчило строительство прочных, не боящихся бурь судов. Оно дало оружие в руки и простых людей, а буквенное письмо позволило сделать образование достоянием многих. Наконец, серебряные и медные мелкие монеты, которые часто звенели уже и в горстях бедняков, ускорили оборот необходимых для каждого товаров — орудий труда, посуды, одежды, продовольствия — и тем способствовали разделению труда, развитию ремесел.

Разделилась собственность, но разделилась и власть. Сотни городов в течение многих поколений были сами себе хозяевами, почувствовали вкус власти народа, демократии, при которой правителей выбирали на собрании горожан.

А все это, хотя права и вольности в значительной их части оказались временными, высвободило такие человеческие способности, которые питают Европу и по сей день.

Как три близнеца, родились когда-то человеческие культуры более высокого порядка — письменные цивилизации. Один из близнецов, колыбелью которого была долина Инда, после начального взлета пережил тяжелые катастрофы и постепенно утратил силы, два же других: один — в Междуречье Тигра и Евфрата, другой — в долине Нила — со временем вышли из младенчества, объединили свои силы и, развиваясь все дальше и дальше, за прошедшие с тех пор пять тысяч лет, можно сказать, завоевали весь земной шар.

Мы должны хорошо знать истоки начала, ибо лишь в этом случае сможем по-настоящему понять, какие задачи это накладывает на нас.

На нас? На живущих сегодня? Даже на внуков наших внуков!