Древняя Греция. Книга для чтения

Чума в Афинах (М. Н. Ботвинник)

В театре Диониса шло представление трагедии Софокла «Эдип-царь». В Греции хорошо знали миф об ужасной судьбе Эдипа.

У коринфского царя Полиба не было детей. Однажды пастух, пасший стада этого царя в горах Киферона, отделяющих Коринфский перешеек от Беотии, принес царю Полибу новорожденного мальчика, будто бы найденного им на пастбище. Ножки младенца были окровавлены и опухли: какой-то жестокий человек проколол острым шилом и туго стянул ноги ребенка. Царь Полиб пожалел ребенка, залечил раны на его ногах и усыновил мальчика, назвав Эдипом, что по-гречески означает «пухлоногий».

Эдип вырос в семье Полиба, ничего не зная о своем происхождении и считая себя законным наследником коринфского царя.

Когда Эдип уже был молодым человеком, один из гостей на пиру в доме его отца неосторожно обмолвился, что юноша не по праву считает себя наследником и сыном Полиба. Нежно любивший приемного сына царь Полиб сумел успокоить взволнованного Эдипа. Но все же юноша решил обратиться к дельфийскому оракулу, чтобы божество подтвердило или отвергло слова оскорбителя, назвавшего его «поддельным сыном».

Пифия, предсказательница дельфийского оракула, ничего не ответила Эдипу по поводу его происхождения, но предрекла ему страшное будущее. Эдипу предстоит, сказала она, убить своего отца и стать мужем собственной матери. В ужасе выслушал Эдип слова пифии и тотчас решил сделать все от него зависящее, чтобы пророчество дельфийского оракула не исполнилось. Он не сомневался, что его отцом является коринфский царь Полиб. Ведь оракул не подтвердил оскорбительные слова наглого гостя.

Чтобы сделать невозможным исполнение предсказания, Эдип решил уйти из отчего дома и никогда не возвращаться в область, где правил коринфский царь. Бездомным странником отправился царевич куда глаза глядят, чтобы избежать предсказанной ему страшной судьбы. Много приключений произошло с ним по дороге. В те древние времена путник только силой и смелостью мог отстаивать свою жизнь и имущество. Никакие законы не защищали иноземцев. Если у человека не было родичей, которые стали бы мстить за его смерть, он мог рассчитывать только на собственные силы. Эдипу тоже пришлось бороться за свою жизнь, когда на перекрестке трех дорог на него чуть не наехала колесница, сопровождаемая тремя всадниками. Лишь чудом удалось смелому юноше спасти свою жизнь в возникшей драке. Четверо из его пятерых противников нашли свою смерть в этой битве.

Вскоре странник подошел к цветущему городу Беотии — Фивам. Здесь новая опасность поджидала его. Сфинкс, чудовище с львиным туловищем, птичьими крыльями и головой женщины, останавливал всех проходящих и загадывал им загадку:

Никто не мог разгадать загадку чудовища, и оно пожирало путников.

В Фивах в это время не было царя. Старый царь Лаий погиб незадолго до появления сфинкса, и было решено, что царем станет тот, кто избавит Фивы от чудовища.

Мудрый юноша Эдип сумел разгадать загадку сфинкса. «Человек, сказал он, — такое существо, о котором говорится в загадке. Первый год жизни, совсем еще слабый, он четвероногий так как не ходит, а ползает. В зрелом возрасте твердо и быстро шагает он по земле на двух ногах. Состарившись, человек становится слабее и нуждается в третьей опоре — посохе. Тогда он превращается в трехногого».

Когда чудовище убедилось, что его загадка разгадана, оно бросилось в пропасть, и жители Фив получили возможность выходить за стены города и ездить в чужие страны.

Радостно встретили фиванцы Эдипа и сделали его своим царем дав ему в жены вдову Лаия, красавицу Иокасту.

Прошло около 15 лет. Фивы под властью Эдипа процветали и жители славили мудрого правителя. Внезапно гнев богов обрушился на страну. В Фивах началась чума…

С описания страшных бедствий, вызванных болезнью, началась трагедия Софокла, которую только что смотрели афиняне. Трудно было придумать начало, которое так сильно подействовало бы на зрителей, как описание несчастий, причиняемых чумой. Ведь эта страшная болезнь свирепствовала и в Афинах. Слушая стихи Софокла о «яростных волнах болезни, захлестнувших город», каждый афинянин думал о собственном горе и, следя за судьбой мудрого и справедливого Эдипа, сравнивал ее с участью Перикла недавно еще бывшего первым гражданином Афин.

Мудрый Перикл так же, как Эдип, много лет счастливо правил в родном городе. Он был кумиром сограждан; афиняне называли его «Олимпийцем», приравнивая к бессмертным богам Как опытный кормчий, твердой рукой вел он Афинское государство среди всех трудностей и опасностей. Не раз Афины, казалось были на краю гибели и избегали ее только благодаря уму и предусмотрительности Перикла. Но вот началась война со Спартой. Перикл давно понял что это столкновение неизбежно, и заблаговременно подготовил Афины к предстоящей борьбе. Длинные стены соединяли город с гаванью, и, господствуя на море, афиняне могли выдержать долгую осаду. Напасть на Спарту Перикл решил с моря, высаживая войско в Пелопоннесе и поднимая восстания илотов.

Вначале военные действия развертывались так, как предполагал Перикл.

Однако на второй год войны, летом, случилось то, чего ни Перикл да и никто другой не мог предвидеть. В городе вспыхнула эпидемия чумы. Эта непредвиденная беда подорвала авторитет Перикла. Его привлекли к суду, отстранили от занимаемой должности и подвергли большому штрафу.

Несчастья одно тяжелее другого преследовали Перикла. Его ближайшие друзья, родная сестра, наконец, оба сына умерли от чумы. Раньше Периклу никогда не приходилось переживать сколько-нибудь значительных неудач или несчастий, и теперь, когда беды посыпались на него одна за другой, он пал духом. Правда, сограждане через несколько месяцев снова избрали его первым стратегом и доверили управление государством, но Перикл уже не сумел оправиться от обрушившихся на него ударов. Через два с половиной года после начала войны Перикл умер.

Чума, поразившая Афины, продолжала свирепствовать уже второй год. Все приметы чумы, все несчастья, которые постоянно происходят в городе, охваченном эпидемией, были известны каждому афинянину. Переживший это бедствие афинский историк Фукидид записал все виденное им так точно, что и сейчас, читая его лишенное прикрас описание, можно ясно представить картину города, в котором свирепствует страшная болезнь.

«Болезнь, — пишет Фукидид, — начиналась у всех одинаково: краснели глаза, распухала гортань и дыхание человека становилось зловонным. Кожа синела, и на ней появлялись пузыри и нарывы. Жар был настолько силен, что больному казалось невыносимым прикосновение самой легкой одежды. Обезумевшие от жара люди в поисках холодной воды нагими выскакивали на улицу, бросались в колодцы и там тонули. Чума распространилась даже на птиц и собак, живших среди людей и переносивших болезнь из дома в дом. Врачи были бессильны против этого бедствия: они сами заражались и умирали».

Распространению эпидемии способствовала скученность населения. Крестьяне, изгнанные из деревень войной со Спартой, бежали под защиту надежных афинских стен и жили в палатках и выстроенных наспех шалашах посреди улиц, на площадях и даже на храмовых участках, хотя храм и прилегавший к нему священный участок считались местом, которое посещает бог, и поселение здесь людей было оскорблением божества. Самым страшным, по представлению древнего грека, было осквернение святилища смертью. Оскорбленное присутствием покойника божество могло покинуть храм и лишить город своего покровительства. Крайне редко случалось прежде, чтобы человек умер, а тем более был убит в святилище.

Сотни лет вспоминали жители такое событие и виновников «святотатства» обычно изгоняли из города и даже потомкам их запрещали возвращаться на родину. А в этот страшный год люди в Афинах ежедневно умирали повсюду: на площадях, улицах и даже на ступенях храмов.

Умирающие лежали вперемежку с трупами или ползали no улицам, мучимые непрерывной жаждой. У людей иногда не было сил похоронить своих близких как полагается. Каждый совершал похороны как мог. Многие ждали, когда будут сжигать какого-нибудь богача, чтобы бросить тело своего родича в чужой костер. Находились и такие, которые, захватив чужие, приготовленные для погребального костра дрова, совершали погребальный обряд раньше, чем успевали прийти те, которыми костер был сложен. Вера в богов пошатнулась у афинян. Разуверившись в могуществе богов, люди отваживались на такие дела, о которых раньше не смели и помыслить. Их не удерживал страх перед богами или законами. Никто не надеялся дожить до того момента, когда он сможет понести наказание за свои преступления. Некоторые стремились взять от жизни хоть что-нибудь, прежде чем их настигнет смерть.

Спартанцы, осаждавшие Афины, боялись, как бы эпидемия не перекинулась в их войско, и увели своих воинов назад в Пелопоннес. Афинские крестьяне получили возможность расселиться по деревням, но чума в Аттике, хотя и пошла на убыль, все-таки не прекращалась.

Наступил март, когда в Афинах было принято справлять праздник весны — Большие Дионисии. Граждане, как обычно, собирались в театре Диониса, расположенном у подножия акрополя, и, забыв о своих горестях, с напряжением следили за событиями жизни Эдипа. Казалось, что трагедия Софокла рассказывает не о далеком и легендарном прошлом, а о сегодняшнем дне. Зрители с напряжением ждали, что произойдет дальше. Перед ними развертывалось окончание страшной сказки, вторая часть мифа об Эдипе.

…Только что вернулось посольство, направленное в Дельфы, чтобы узнать причину чумы, бросившей жителей Фив в пучину бедствий. Дельфийское божество приказало найти до сих пор ненаказанных убийц предшественника Эдипа, царя Лаия, и отомстить за совершенное злодеяние изгнанием их из родной земли. Эдип энергично принимается за розыски. Он удивлен, что убийцы не были разысканы сразу же после совершения преступления. Брат его жены, царицы Иокасты, Крео́нт, правивший Фивами до прихода Эдипа, напоминает царю, что после гибели Лаия Фивы подверглись нападению чудовищного сфинкса и нависшая над городом опасность заставила забыть о розыске убийц.

Слуга, сопровождавший покойного царя, рассказал, что царь был убит многочисленной шайкой разбойников, разыскивать которую в тот момент не было никакой возможности. Теперь найти преступников стало еще труднее. По совету Креонта Эдип прибегает к обычному в те времена способу — призывает местного прорицателя, древнего Тире́сия, про которого говорят, что он хотя и слеп, но видит больше, чем иные зрячие. Однако на этот раз Тиресий упорно отказывается помочь в розысках убийц. Эдип не может понять упорства прорицателя. Он подозревает, что Тиресий связан с убийцами, и осыпает слепого старика градом упреков. Разгневанный прорицатель не желает больше молчать. В ответ на упреки царя он называет Эдипа убийцей Лаия. Эдипу ни на минуту не приходит в голову, что обвинение выдвинуто Тиресием серьезно. Он подозревает, что брат Иокасты Креонт, посоветовавший вызвать Тире́сия, подговорил предсказателя обвинить Эдипа, чтобы захватить власть в Фивах. Может быть, Креонт, стремясь к власти, сам нанял убийц, покончивших с Лаием, и умышленно не довел расследование до конца. Страшными словами проклинает Эдип убийцу покойного царя, навлекшего своим преступлением чуму на город, и клянется разыскать его, чего бы ему это ни стоило. Зрителям трагедии становится жутко от этих проклятий. Почти каждый из них знает или хотя бы подозревает, кто окажется убийцей.

Целью Эдипа, помимо розысков убийц, становится борьба с Креонтом, в котором он видит вдохновителя преступления. Пришедшего к нему Креонта он встречает угрозою предать его немедленной казни. Креонт защищается, но Эдип не желает слушать его оправданий.

В этот момент появляется жена Эдипа, сестра Креонта — Иокаста. «Не время сейчас, в годину народного бедствия, сводить личные счеты», — обращается она к брату и мужу. Креонт клянется, что Эдип несправедливо обвинил его в злом умысле. Иокаста советует Эдипу не обращать внимания на пророчества Тиресия. Желая успокоить и утешить царя, она рассказывает ему, какое нелепое пророчество было дано покойному царю Лаию. Жрецы в Дельфах предсказали ему, что он умрет от руки собственного сына. Жестокий отец, чтобы сделать невозможным исполнение пророчества, приказал убить сына, пока тот был еще младенцем. Но это страшное дело, признается Иокаста, Лаий совершил напрасно. Пророчество оказалось лживым. Лаий не был убит сыном, а погиб на перекрестке трех дорог от рук разбойников.

Рассказ жены не успокоил Эдипа. Впервые у него появилось подозрение, что, разыскивая убийцу Лаия, он ищет самого себя.

говорит царь жене. В его памяти встает забытая картина схватки, которую ему пришлось выдержать. Эдип расспрашивает жену, как выглядел ее первый муж и с кем отправился он в свое последнее путешествие.

С ужасом узнает Эдип в описании Иокасты того высокого человека, которого он убил на перекрестке дорог вместе с тремя спутниками. Эдип рассказывает жене обо всем, что с ним произошло тогда. «Боюсь, — говорит он, — слепой провидец был прав, назвав меня убийцей Лаия».

Одно только успокаивает Эдипа, дает ему право не признавать обвинение прорицателя: ведь единственный спасшийся слуга Лаия утверждал, что царь и его спутники убиты «несметной силой рук» целой шайки разбойников, а Эдип хорошо знает, что он был один, когда сражался со старцем в повозке и с его спутниками, мужественно сражался один против пяти. Необходимо разыскать этого единственного свидетеля смерти Лаия. Только он один может, подтвердив свои прежние слова, снять с Эдипа тяжкое подозрение. Тщетно Иокаста уговаривает Эдипа прекратить поиски убийцы. Она страшится, что розыски принесут Эдипу лишь новое горе.

Но царь неумолим. Пусть виновником несчастья окажется он сам, но он должен довести дело до конца, избавить Фивы от страшной чумы. В этом его долг правителя. Он посылает за видевшим смерть Лаия слугой, который, как сообщила Иокаста, покинул после воцарения Эдипа дворец и пасет стадо далеко в горах. Со страхом ожидают Эдип и Иокаста решения своей судьбы. Этот момент наивысшего напряжения, когда зрители с нетерпением ждут решения вопроса о виновности героя трагедии, Софокл сумел продлить умышленным замедлением, новой перипетией, как говорили греки. Неожиданно к дворцу Эдипа подходит прибывший из Коринфа вестник. Он сообщает, что умер коринфский царь Полиб и жители просят Эдипа вернуться и стать их правителем. В душе Эдипа, хотя и опечаленного смертью нежно любимого отца, вновь проснулись надежды. Предсказание дельфийского бога не исполнилось. Не он, Эдип, убил Полиба; может быть, и Лаий пал не от его руки, и тогда ему еще удастся найти истинного убийцу и спасти жителей Фив от страшной болезни.

Хотя смерть Полиба доказала Эдипу, что предусмотрительный человек может избегнуть своей судьбы, Эдип решил отклонить предложение коринфян стать их царем. Оставалась ведь вторая часть дельфийского предсказания: брак Эдипа с родной матерью. Вдруг боги нашлют на него безумие или потерю памяти, и он с помраченным разумом исполнит страшное предсказание и женится на вдове Полиба. Нет, лучше жить вдали от матери. Этими опасениями Эдип поделился со стариком, принесшим ему известив о смерти Полиба. Вестник издавна был своим человеком в доме коринфского царя.

Услышав слова Эдипа, старик засмеялся; сейчас он освободит Эдипа от страха, преследующего его всю жизнь, даст ему великое счастье — право вернуться на родину. И старец сообщает ошеломленному Эдипу, что Полиб вовсе не был его отцом, а жена Полиба не его мать. Младенцем был Эдип найден в горах с проколотыми и связанными ногами. Старец знает это очень хорошо. Ведь это он, служивший тогда пастухом у коринфского царя, развязал ребенку туго стянутые ноги и отдал его бездетному царю Полибу.

Старик удивлен, что его слова, возвращающие Эдипу право вернуться на родину, не вызвали никакой радости. Отчего так испугалась Иокаста, жена Эдипа? Для нее теперь все ясно; она хорошо помнит, что жестокий Лаий, когда ему предсказали, что он умрет от руки рожденного ею сына, передал его пастуху, проколов и связав ножки младенцу, и приказал бросить ребенка в горах Киферона. Каждое слово коринфянина, рассказывавшего о ранах на ногах младенца, о фиванце, передавшем ему ребенка, причиняет Иокасте мучительную боль. Она умоляет мужа прекратить расспросы. «Довольно и того, что я страдаю», — убеждает она мужа, но Эдипа уже невозможно остановить. Он даже не замечает горя жены, ему необходимо выяснить, кто же его настоящие родители.

Наступает трагическая развязка. Приходит вызванный Эдипом свидетель смерти Лаия. Он испуган предстоящим допросом: ведь чтобы оправдать свое позорное бегство, он обманул всех, придумав рассказ о нападении целой шайки разбойников. Теперь, возможно, его ждет расплата за трусость и обман. Но, подойдя к Эдипу и увидев прибывшего из Коринфа вестника, слуга испугался еще больше. Он сразу понял, что ему грозит еще одно наказание за старый проступок — нарушение приказа, которое, как он думал, никогда не будет открыто.

Когда-то Лаий призвал его к себе и приказал ему бросить в горах израненного младенца, а он, пожалев ребенка, передал его пастуху из соседней страны. Пастух обещал забрать мальчика на свою родину. Слуга был уверен, что никогда не увидит больше ни этого пастуха, ни ребенка и никто не узнает, что он ослушался своего господина. И вот теперь он узнает в прибывшем из Коринфа вестнике человека, взявшего из его рук сына Лаия. Отпираться бесполезно. Вестник тоже сразу узнал пастуха, передавшего ему Эдипа. Но Эдип не собирается наказывать неверного слугу. Впервые он до конца осознал весь ужас своей судьбы. Теперь ясно, что это он сын Лаия и Иокасты. Может ли он, убивший своего отца и женатый на родной матери, осуждать кого-нибудь? Есть ли на свете более тяжелые преступления? Предсказания дельфийского оракула исполнились. Иокаста не в силах перенести позор, на который ее обрекла судьба, покончила с собой. Эдип, сорвав застежку с одежды Иокасты, выколол себе глаза, чтобы исполнить приговор, вынесенный им самому себе. Он не смеет уйти из жизни и должен нести расплату за невольно совершенные им преступления. Последние стихи трагедии обращены к зрителям:

Трагедия окончена. Зрители, покидающие театр Диониса, выходят на площадь. Много мыслей пробудил в них страшный конец трагедии. Виновен ли Эдип и справедливо ли постигшее его бедствие? Споры об Эдипе тотчас же переходят в споры о Перикле, судьба которого казалась афинянам сходной с судьбой фиванского царя.

Теперь, когда Перикл умер, многие не скрывают той ненависти, которую вызывал у них вождь афинской демократии.

В толпе афинян, выходивших из театра, особое внимание привлекали три громко споривших человека: один из них, судя по одежде, был моряком, другой, пожилой, крестьянином, третий, державшийся несколько в стороне, резко отличался от них щеголеватой одеждой и был, по-видимому, аристократом.

— Мышь рылась, рылась, да и дорылась до кошки, — громко говорил он, обращаясь к спутникам, — хотел Эдип узнать правду, вот и пришлось выколоть себе глаза и пуститься по белу свету нищенствовать. Да и поделом ему. Навлек на город чуму. Сколько людей погибло из-за него одного… Так и у нас. Затеял Перикл войну со спартанцами, и вот поля наши в запустении: все крестьяне спрятались за стенами города, а спартанцы хозяйничают на нашей земле. Софокл хорошо показал всем в своей трагедии, что прорицаниям надо верить. Ведь и у нас болезнь возникла потому, что мы прогневили богов. Дельфийский оракул давно предсказал афинянам: «Наступит со Спартой война и чума вместе с нею». Перикл не побоялся предсказания, и божество покарало его. Да и мы хороши, сколько времени терпели в Афинах отродье Алкмеонидов. Все потомки отвечают за преступления своих родичей. Ведь один из потомков Алкмеона — предка Перикла — совершил страшное преступление: перебил людей, искавших защиты у священного алтаря богинь. С тех пор весь этот род проклят богами, а мы еще поставили Перикла главой города. За это и чума!

— Оракулы и предсказания здесь ни при чем, — резко возразил моряк. — Чуму завезли к нам из Египта. Там эта болезнь вспыхнула раньше, чем у нас, хотя египтяне не нарушали религиозных законов и никакие оракулы не предрекали им беду. Не случайна у нас, в Аттике, болезнь началась в гавани — в Пирее, куда прежде всего попадают приезжающие из Египта. Из Пирея эпидемия распространилась и в Афины. Перикл и Алкмеониды не могли вызвать появление этой болезни, так как чума началась не в городе, где они живут. Что же касается Софокла, то, пока Перикл был жив и могуществен, поэт никогда не выступал против него. Софокл считался его ближайшим другом, всегда голосовал за все его предложения и даже вместе с ним участвовал в военном походе. Из трагедии Софокла вовсе не следует, что автор осуждает Эдипа. Эдип не жалел себя, отыскивая причины постигшей город болезни. Он не виноват в том, что навлек на город несчастье. Эдип не преступник, а жертва судьбы, с которой он мужественно боролся.

— Неважно, где началась эпидемия, — сухо возразил аристократ. — Сейчас поэт вовремя напомнил афинянам о том, что воля богов сильнее всякой государственной мудрости. Демократия, которую насаждал Перикл, привела к тому, что люди забыли установленные богами старинные порядки и древнее благочестие, и государство наше идет к гибели.

— Ну, не скажи, приятель, — неожиданно заговорил внимательно слушавший его речь крестьянин. — Каждый честный человек должен защищать демократический строй. Демократия дала мне землю, орудия, чтобы ее обрабатывать. Теперь у нас правый суд, и такие, как ты, не могут больше безнаказанно притеснять крестьян. Ни один здравомыслящий человек в Афинах не станет сейчас верить предсказаниям дельфийского оракула. Все знают, что жрецы в Дельфах открыто встали на сторону спартанских аристократов. Поэтому-то они и сулят нам чуму, голод и другие несчастья, если мы не смиримся перед спартанцами. Нет, раз уж война началась и дома наши разорены, мы не дадим себя запугать и отомстим за все наши страдания.

Старый крестьянин был прав. Трагедия «Эдип-царь» понравилась народу не за то, что автор убеждал почитать дельфийского оракула, все самые невероятные предсказания которого исполнялись в его драме чудесным образом. Таких трагедий, доказывающих мудрость предсказателей и всесилие богов, афиняне и раньше видели немало.

Софокл первый показал человека, который пытается бороться с предсказанной ему судьбой, не смиряется под ее ударами и не сдается, даже когда самые тяжелые беды постигают его. Эдип сам обрек себя на слепоту, чтобы не смотреть на невольно причиненное им людям горе, но он не пытается трусливо уйти из жизни. Он гордо идет навстречу своему горькому будущему, не прося пощады, уверенный, что, даже лишенный зрения, он еще будет полезен людям и искупит совершенное им зло.

Зрители покидали театр Диониса, веря в силу и могущество человеческой воли.

Пускай сегодня на Афины, как некогда на Эдипа, обрушиваются всевозможные несчастья, афиняне сумеют перенести их, не отступая перед врагами. Может быть, через тысячи лет описание их бед так же, как и трагедия об Эдипе, покажет грядущим поколениям, что мужество помогает преодолевать самые жестокие и нежданные удары судьбы.