Другой Путь. Часть 1

Глава 12

Если есть на свете города, которые никогда не меняются, то Луисвилл как раз из таких. В нем даже природа застыла в том же состоянии, что я оставил десять дней назад.

Захар встретил меня сверкающей белозубой улыбкой в тысячу звездных величин. Он долго хлопал меня по спине и восторгался балалайкой, прихваченной мною в Москве специально для него. Из аэропорта мы поехали сразу в больницу к Чарли, но по дороге остановились в дорожной забегаловке – Пицце Аурелио.

За исключением беззвучно жующей в дальнем углу парочки, посетителей не было. Когда у нас приняли заказ на чикагскую пиццу на тонком тесте, Захар сразу перешел к делу:

– Ну что там с Чарли нарешали?

– Чарли поступил неправильно, и это, Зак, не только наша точка зрения. Все, как и предполагалось – деньги вернуть, Чарли приказано уволить насовсем. И не жалеть. Вместо него человек будет попозже. Наверное. Я не очень понял, видимо, для Павлова поступок Чарли тоже был неожиданностью.

– Да уж, наворотил Чарли.

– Как он, кстати?

– Да жив, что ему сделается? Завтра выписка должна быть. Поедет домой свои кости лечить. А там как?

Я понял, что он имеет в виду Москву.

– Так, как я и говорил. Только в реальности выглядит все гораздо ярче и насыщенней, чем в памяти. Холодно, многим голодно. Но в глазах блеск и желание все поменять. Правда, еще не очень знают – что будут менять и как?

– Я тоже соскучился. Ночью снится. Березы, луга, все такое… Как на картинке, – пожаловался Захар.

– Съезди в Канаду. Там все это есть. Отведи душу. А года через три можно будет и… к оригиналу в гости наведаться.

– Я уж дождусь. Рассел интересовался твоим отсутствием. Я сказал Чарли, что ты уехал в Лондон – смотреть Сити и пытаться вылезти на их площадку. Так что твое отсутствие замотивировано, но если станет спрашивать – выкручивайся сам.

Мы на самом деле не проговорили детально причину моего десятидневного отсутствия – сказался невеликий опыт планирования таких операций. Как бы не засыпаться в дальнейшем…

Нам принесли порезанную на квадраты пиццу, к которой я уже привык почти как к пельменям. Миловидная официантка – если бейджик не врал – Дженни, доложила противным голоском:

– Чикагская пицца на тонком тесте, две колы. Бон аппетит.

Картинно вертя тощим задом, пошла в угол к желающим расплатиться.

– Во какая! – Похвалил Захар то ли пиццу, то ли Дженни – уточнять я не стал.

Мы дожевали коржи, расплатились с поджимающей губы официанткой, и минут через сорок я уже входил в палату к Чарли.

Он уже сидел на кровати, перевязанный так, словно побывал как минимум в авиакатастрофе.

– Привет, Чарли, – я подержал его за кончики пальцев, выглядывающие из гипсовой трубы на руке. – Как ты?

– Уже лучше гораздо, – он улыбался мне из-под повязки. – Как Лондон?

– Тонет Лондон. Осень, дожди, Темза и дым. На площади Патерностер чисто и благолепно. Джентельмены, что с них взять? Они даже грабят друг друга в белых перчатках. Все как на картинке.

– Посмотрел?

– Насмотрелся. Думать будем, там тоже большие деньги, Чарли. Очень большие. Как бы не больше, чем здесь. Ты давай, выздоравливай. Дела нас ждут великие.

– Да самому уже надоело валяться. Вы только без меня ничего серьезного не начинайте, ладно?

Я пообещал, что мы непременно дождемся его выздоровления, да и в ближайший месяц ничего особенного не предвидится.

Я сдержал слово: весь ноябрь мы с Захаром планировали несчастный случай для Чарли – и без него ничего серьезного не начинали. Ведь он должен был стать главным участником предстоящего события.

Новостные каналы девятнадцатого ноября захлебнулись необыкновенной новостью – в России правительство и компартия разрешили частную инициативу. Появился закон, легализовавший «подпольные» доходы. Перестройка прочно встала на рельсы. Теперь ее главный лозунг звучал не по-горбачевски «каждый на своем месте должен ответственно делать свое дело», а прямо-таки по-бухарински «обогащайтесь!». Правда, незабвенный родитель «диалектики стакана»[89] и «любимец партии» имел в виду по большей части крестьянство. Теперь же разрешалась частная инициатива практически везде: «все, что не запрещено – то разрешено». И в стране скоро появились другие «руководящие и направляющие центры», действующие на законных основаниях. На самом деле этим вроде бы полезным законом было позволено оппозиции внутри страны – национальной или политической – иметь и высказывать свои убеждения не опасаясь, что однажды придут ребята из ОБХСС[90], как происходило это раньше и прикроют нарождавшуюся демократию банальным обвинением в расхищении социалистической собственности. Кто женщину кормит, тот ее и танцует. Если у коммунистов денег нет, а у Маматкула деньги есть – я стану слушать Маматкула, и делать то, что попросит выполнить этот хороший, достойный человек.

Рассел появился в офисе в конце ноября – как раз в разгар скандала «Иран-контрас»[91], когда Оливера Норта[92] уволили из аппарата Совета национальной безопасности, а Ронни Рейган уже прикидывал – стоит ли уходить в отставку?

Он пришел, опираясь на трость, но сам. Захар, поехавший с утра к Расселу домой, шел чуть сзади, страхуя. Чарли был доволен своим здоровьем, делами и успехами. Немножко расстраивало его, что рокеры так и не были найдены, но он не терял надежды. Да и полицейский инспектор заверил нас, что если они в Кентукки, то из штата им не выбраться. Мне было забавно наблюдать его наглую самоуверенность – Захару на днях пришла почтовая открытка, стоимостью в тысячу долларов – ровно столько, сколько он остался должен бородачам. На открытке два довольных абсолютно лысых – как бильярдные шары – парня в гавайках что-то удили в море. Отправлена она была с островов Бимини[93].

Два дня мы вместе делали то же самое, что и всегда: грузили наших брокеров ордерами, отправили Джоша в Калифорнию – присмотреться и провести переговоры о приобретении тамошних виноградников – все было как обычно.

На третий день – это был четверг, я прикрыл дверь к девчонкам и сказал:

– Чарли, есть информация, что скоро, где-то через неделю, повторится нечто подобное той игре против немецкой марки. На нужно собрать все, что у нас есть.

В его глазах блеснул живейший интерес.

– То есть, Сардж, мы гарантированно сможем удвоить наш капитал за пару месяцев?

– Нет, Чарли, не удвоить, а утроить. Примерно за месяц. Движение на рынке будет мощным! Правда, не везде. – Я должен был как-то обезопаситься от желания Рассела сыграть самому. – Так что готовься, спать не придется.

И мы начали постепенно выводить наши активы из позиций и аккумулировать деньги, как делали это в прошлый раз.

В понедельник Чарли явился в офис возбужденный:

– Зак, Сардж, у меня есть отличная новость! Наш инвестор из Европы решил тоже принять участие в игре. Сорок пять миллионов долларов!

Все-таки пятерку где-то прижал наш жадный Чарли. Но и то хлеб.

– Если еще не поздно, – продолжал он, – то завтра деньги будут на счетах.

– Отлично, Чарли! – обрадовался Зак, потому что все разыгрывалось ровно так, как рассчитывалось. – А какая там доля «Торговой компании Смита»?

Этот вопрос застал Чарли врасплох – видимо, он всерьез рассчитывал, что мы станем работать для него бесплатно. Видно было, как он терзался, одолевая свою алчность.

– Не знаю, Зак. В прошлый раз речь не шла ни о каком вознаграждении?

– В прошлый раз была демо-версия, – ввернул Майцев подхваченное у Бойда словечко.

– В прошлый раз и не было закона «Об индивидуальной трудовой деятельности», – заметил я. – Мы тоже хотим кушать, Чарли.

Этот язык ему был понятен. И еще больше укрепил его в правдоподобности предстоящей операции. Хотя для видимости он посопротивлялся:

– Не знаю, парни, нужно поговорить с инвестором. Он не в курсе ваших новых правил.

– Нам много не нужно, Чарли, – обнадежил его Захар. – Выручка от этих сорока пяти миллионов составит еще около восьмидесяти. Нам нужно всего лишь два. По одному на брата.

– Вы же понимаете, что мне придется доложить о ваших запросах? – Такими жадными будут только российские миллионеры!

– Конечно, Чарли, докладывай, – легко «разрешил» Захар. – Это твоя обязанность.

Рассел засобирался и вскоре уехал.

Отсутствовал он часа три и вернулся к обеду, когда мы ждали заказанной пиццы.

– О-кей, парни, – с порога заявил он. – Я обо всем договорился. Два миллиона будут наши. Если прибыль составит более восьмидесяти. Если от пятидесяти до восьмидесяти, то полтора.

Захар многозначительно посмотрел на меня: «смотри-ка – читалось в его глазах, – он и здесь не желает отдавать нам с тобой два миллиона! „Два миллиона будут наши!“».

Но Чарли прочел в наших взглядах удивление его способностями переговорщика.

– Трудно было, – пожаловался он. – Не привыкли там еще к таким отношениям.

Я пожал плечами, как бы говоря: а что они хотели? Чтобы мы сидели на миллионах и нищенствовали?

– Тогда в четверг и начнем, помолясь? – предложил Захар.

Во вторник счета действительно распухли почти вдвое. И хоть снять со счетов эти деньги мы не могли без Чарли, но использовать их в сделках – вполне.

А ночью случилось несчастье – дом Чарли, купленный им совсем недавно в ипотеку, взорвался! Приехавшая полиция с пожарными установили, что причиной взрыва был бытовой газ, неосмотрительно оставленный открытым.

В останках хозяина обнаружили приличную дозу алкоголя и его соседи подтвердили, что в тот день вернулся домой Чарли навеселе и с сигаретой в зубах. Больше никто ничего расследовать не стал – все было ясно, как божий день: очередной несчастный случай из-за пьянства.

Полиция допросила нас, наших помощниц и Джоша Келлера, с которым часто видели Рассела, но все мы были чисты, искренне сожалели о безвременной кончине несчастного, а Мария даже всплакнула. Она недавно рассталась со своим юристом и имела определенные виды на молодого перспективного холостяка Рассела. Вот так и бывает – человек предполагает, Бог располагает.

Похороны Рассела были торжественными и печальными.

И в тот же вечер мы с Заком почувствовали, что потеряли что-то по-настоящему важное. Нам впервые за долгие годы даже не хотелось разговаривать друг с другом. Нами овладела какая-то апатия, и мы несколько дней не ходили на работу. Нам часто звонила Линда и докладывала о текущих делах. Иногда они с Захаром обсуждали какие-то мелочи – мне было откровенно неинтересно в это вникать.

Наследников у Рассела не оказалось. Особых средств тоже – остатки зарплаты за год работы в «Первой торговой компании Смита», что-то около двадцати тысяч долларов, машина, уцелевшая после пожара – она стояла на дороге, да куча обугленных дров. Все это было изъято властями штата: отделом по наследованию и завещаниям в пользу будущих покойников, что останутся без средств на похороны.

Только через неделю мы вернулись к делам.

«Винокурни Келлера-Коллинза» мы благополучно продали консорциуму из нескольких участников, выручив за свой контрольный пакет еще около двадцати миллионов. Джош Келлер остался президентом новой компании, за его будущее можно было не опасаться – если не начнет по своему обыкновению истерить и прикладываться к бутылке.

Мы выполнили перед ним все обещания, и он даже еще не сел в тюрьму за мошенничество. Хотя, какое это было мошенничество? Так себе.

Главному мошенничеству еще только предстояло случиться.

Два месяца ничего интересного не происходило – рутина, а потом события понеслись с такой быстротой, что мы боялись за ними не успеть.

В начале января 1987 года Горбачев сделал еще один шаг к пропасти: вышло постановление Президиума Верховного Совета «О совместных предприятиях». Называлось оно длинно: «О вопросах, связанных с созданием на территории СССР и деятельностью совместных предприятий, международных объединений и организаций с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления». Закон был мутный и для зарубежного инвестора практически неинтересный – очень сложная процедура регистрации такого предприятия, отсутствие каких-либо прав для иностранного участника сводили его привлекательность для иностранцев к нулю. Но вот для тех, кто сидел у более-менее приличных денежных потоков – областных, краевых, республиканских администраций и комитетов партии – это закон стал настоящим подарком.

Деньги у государства кончились для государственных структур и вдруг полноводными реками наполнили эти совместные предприятия, образованные при каждом властном центре.

Мы не спешили – возвращаться в Россию было еще рано.

Видимо, и Георгий Сергеевич, глядя на начинающуюся вакханалию в партийных органах, решил более не ждать: в середине февраля к нам в офис пришел незаметный человечек лет пятидесяти. Он назвался Брайаном Золлем и сказал, что очень хочет вложить в наше предприятие некоторые средства, любезно предоставленные ему венским Донау-банком под поручительство господина Павлова. Он заискивающе улыбался при каждой произнесенной фразе и старался произвести впечатление человека совершенно никчемного, но при обсуждении некоторых финансовых тонкостей выдавал суждения, более приличествующие акуле из лондонского Сити, чем неудачнику из Миддлтауна, которым он желал выглядеть.

Советское руководство в массовом порядке принялось освобождать сидевших в тюрьмах и психушках диссидентов, а у нас появилась новая задача: нам требовалось создать новую финансовую машину, которая позволила бы собирать сливки со всех глобальных рынков – от Токио до Лос-Анджелеса – и при этом скрывать от недремлющего ока надзирающих наши действия.

Первая половина 1987 года запомнилась Захару как бесконечная вереница самолетов, гостиниц, городов, банков, лиц и дорогих костюмов. Я, оставшийся в Луисвилле – чтобы не дай бог, не упасть в каком-либо из самолетов – сильно завидовал Майцеву, объездившему практически все развитые страны, учредившему без малого триста компаний.

На это он ухмылялся и заламывал руки, сетуя, что хоть и увидел так много разных женщин, что иному не увидеть и за три жизни, но все хорошо в меру и он с удовольствием готов предоставить мне возможность подменить его на несколько дней. Я тяжело вздыхал и отказывался, а Захар, чмокнув в щеку Линду и одарив очередными сувенирами Марию и Эми, мчался в какой-нибудь Париж или Йоханнесбург.

С середины июля стали поступать обещанные Брайаном деньги – по миллиону, по пять, по тридцать – мы размещали их в Штатах и за границей. В Сингапуре, Сиднее, Гонконге, Бомбее, Париже, Гамбурге, Лондоне, Риме, Нью-Йорке, Чикаго, Монреале – везде, где шла торговля воздухом.

Мы с ним редко виделись, зато практически каждый день часами разговаривали по телефону. Кажется, мы вообще не клали трубки целыми днями. Он, как и я, совершенно не загорел, хотя дороги его часто проходили через всемирно известные курорты вроде Ниццы. Из самолета – в машину, из машины – в офис, из офиса – в банк, из банка в машину, потом в гостиницу и снова на самолет – не до загаров.

К началу августа общая стоимость активов, поступивших в наше управление, превысила девять миллиардов долларов. Нам приходилось едва не ежедневно отправлять Кручине для отчетности по пять-десять-двадцать миллионов, но мелькнув в его документах, они снова возвращались к нам.

Чтобы не нарваться на какое-нибудь громкое расследование, игру на понижение мы начали загодя – в двадцатых числах августа. Мы последовательно продавали-продавали-продавали бумаги. Каждый день на полсотни миллионов по всему миру – каждая отдельная сделка никак не влияла на рынки и не могла никого насторожить. Мы продавали в августе, в сентябре, в начале октября.

К вечеру шестнадцатого октября мы владели только долгами по акциям. Брайан Золль практически поселился в нашем офисе. Оставалось пережить последние выходные перед триумфом.

Конец первой части.