Глава 8

Она лежала без сна уже несколько часов и лихорадочно думала о том, что сказала Джону. Она никогда раньше не лгала ему. Неважно, что он подумает о ней, неважно, что он поймет, как она уязвима, она все же должна сказать ему, что не собиралась в постель к Доналду.

Протянув руку, она подняла трубку. В конце концов, что она теряет? Только гордость и уважение к себе…

Пальцы, державшие трубку, дрожали. Время уже за полночь, но Джон, конечно же, не спит. Он, типичная сова, не мог так рано лечь. Сердце бешено колотилось в груди. Чувствует ли он то же, что и она? Его поведение на балу доказывало то, что она желанна ему. Может быть, не поздно все исправить, пока пропасть между ними не увеличилась еще больше.

На другом конце провода подняли трубку.

— Резиденция Дуранго. — Это был Хосито, напряженный, встревоженный.

— Здравствуй, Хосито, это я, — сказала она после минутного колебания. Последовала пауза.

— Так… так приятно слышать ваш голос, сеньорита, — несколько неестественно произнес он.

— Могу я поговорить с Джоном? — спросила она торопливо, опасаясь, что передумает. Хосито откашлялся.

— Momentito[2], — пробормотал он, — сеньор Дуранго, это мисс Виньи…

Последовала пауза, затем залп ругательств и отрывистые приказания, Мадлен не могла расслышать какие. Она ждала с замиранием сердца.

Хосито снова откашлялся.

— Ой, сеньорита, — начал он сдавленным голосом, — он говорит…

— Скажи ей, черт тебя подери, — услыхала она, как проревел Джон где-то совсем рядом с трубкой, заглушая голос Хосито.

Хосито набрал в легкие воздуху.

— Я сожалею, сеньорита, но он говорит… Он никогда больше не захочет… видеть вас или же говорить с вами и… просит больше его не беспокоить.

Она закрыла глаза, даже не пытаясь отвечать, потом осторожно положила трубку на место, а слезы ручьями лились по щекам. Она редко плакала, разве что в каких-то совсем особых случаях. Но сейчас был именно такой случай. Ее словно хоронили заживо, потому что жизнь без Джона была для нее равносильна смерти.

Остаток уик-энда прошел как в тумане. И только утром в понедельник блеснул просвет: позвонил Билл Гоннелс и сказал, что ее дом наконец отремонтирован и она может переезжать.

Она сразу же принялась собирать вещи и переносить их в багажник своего желтого «фольксвагена». Доналд стоял, засунув руки в карманы, и с тоской наблюдал за ней.

— Мне было приятно приютить тебя, — сказал он, улыбнувшись. — И не только потому, что это злило Джона.

Она улыбнулась в ответ.

— Я перед тобой в долгу. Он удивленно поднял брови.

— Ты хочешь сказать, что, если у меня провалится крыша, ты позволишь мне пожить в скворечнике за твоим домом?

— Только там нет ни стен, ни крыши. Он вскинул подбородок.

— Но ведь я был бойскаутом. Она пожала плечами.

— Тогда он твой. Доналд, я и вправду очень благодарна тебе за то, что ты позволил пожить у тебя, — добавила она уже серьезно.

— К моему удовольствию. — Он внимательно поглядел на нее. — Ты ужасно бледна последние дни, следует пойти к врачу…

Она отвернулась.

— Я живу на нервах, в этом все дело. А кроме того, вряд ли я больна — я прибавила в весе. — Она тронула поясок брюк. Он был не застегнут, так как не сходился на талии.

— Но все же мне за тебя неспокойно.

— Как мило с твоей стороны, — промурлыкала она, хлопая ресницами. — Если будут звонить, скажи, что я переехала.

Он пристально поглядел на нее.

— То есть Джону? Она покраснела.

— Всем.

— Ну конечно. — Он откашлялся. — Хочешь, я скажу ему правду о том вечере с шампанским?

— Нет. Иначе мне придется сказать ему правду о другом вечере — после благотворительного бала. Я ему вроде как намекнула, что ты ждешь меня, — призналась она.

Он удивленно вскинул брови.

— Зачем?

Она состроила гримасу.

— Это долгая история. Но номер сработал, к сожалению. А когда я пыталась позвонить ему и все объяснить, он отказался разговаривать со мной и велел передать, что просит больше его «не беспокоить».

— Может быть, он был не в настроении и вовсе не имел это в виду, — предположил Доналд, — у него ведь отвратный характер.

— Может быть. — Она вздохнула. — Поживем — увидим. Остается только ждать.

Но ждать пришлось недолго. В этот же день под вечер «роллс-ройс» затормозил на дорожке, ведущей к ее дому. Она, затаив дыхание, выглянула из окна и с разочарованием увидела, что это Хосито, а не Джон. В руках он нес небольшую коробку, а вид у него был точно у грешника в день Страшного суда.

Она открыла дверь прежде, чем он позвонил.

— Ну как дела? — спросила она с надеждой. Может быть, Джон решил помириться?

Хосито вручил ей коробку. Там были разные мелочи, которые она приносила в дом Джона, включая ее фотографии, сделанные им. Она еле удерживалась от слез, глядя на эти памятные безделушки.

— Я так сожалею, — простонал Хосито. — Он все равно что раненый зверь, я не могу с ним разговаривать. Что он заставлял меня говорить вам по телефону… Вы меня простите, сеньорита, но он даже не дал мне позвонить вам и извиниться, сказал, что уволит меня. Он бы и уволил.

— Уволить тебя? — ахнула она. — Да ты ведь с ним уже…

— Это все так, — согласился Хосито, пожав плечами. В черном костюме он казался немного выше. — Но сейчас он совсем без жалости увольняет людей. Он всегда был суров, а сейчас и вовсе стал непробиваемым, как кирпичная стена. Тогда ночью, когда вы звонили, он взял бутылку виски к себе в комнату и до вчерашнего утра не мог поднять головы. Это первый раз после смерти миссис Дуранго он так напился. — Он горестно покачал головой. — Как только протрезвел, то заставил меня ходить по дому и собирать все вещи, которые вы приносили, а потом отвезти их сюда, вернее, не сюда, а в дом мистера Доналда. Это уж он сказал мне, что вы переехали. — Тут он снова вздохнул. — Что делать, ума не приложу. Он вышвыривает с тарелки картофельное пюре, потому что, видите ли, оно слишком жирное, заставляет меня по телефону говорить невесть что такому старому другу, как вы. Но самое странное случилось на той неделе. Вы помните телепередачу, что он всегда смотрел вместе с вами? Она как раз шла, а он схватил с кофейного столика большой горшок африканских фиалок — и об экран.

Она опустила глаза на коробку, хотя ей было невыносимо больно видеть ее.

— Значит, ты помнишь, Хосито, как мы , смотрели это шоу? — с грустью сказала она. Затем тихонько засмеялась. — Я сама, наверное, виновата. Я солгала ему… — Она тряхнула головой, чтобы возвратиться к реальности. — Тебе лучше вернуться назад, пока ты еще не лишился места, да и у меня много работы. Спасибо тебе, Хосито.

— Да, сеньорита. Lo siento mucho…[3].

— Мне тоже жаль, дружочек, — сказала она мягко. — Хосито, позаботься о нем. Он слишком изводит себя.

Он кивнул.

— Да я всегда готов, даже несмотря на то, что… в тот момент я с радостью взял бы одну из его машин, дал задний ход и придавил бы его, — добавил он кровожадно.

— Как тебе не стыдно, Хосито! Ты же знаешь, какие дорогие нынче покрышки! Он вздохнул.

— Хосито, — она старалась не смотреть на него, — он все еще видится с Мелоди? Она как-то упомянула, что собирается с ним в Нассау на уик-энд.

— Мелоди? — Он нахмурился. — Сеньорита, он почти все время сидит у себя в офисе, он этой работой себя в могилу вгонит. А когда он на ранчо, то заставляет своих ковбоев посещать церковную службу.

Она удивленно подняла брови.

— Он что, читает им проповеди? — спросила она.

— Ну что вы, сеньорита! Они просто молят Бога избавить их от него, — ответил он. — Adios[4], сеньорита.

На следующее утро она не смогла поднять головы из-за мучившей ее тошноты. Переволновалась, убеждала она себя, просто эмоциональный шок, в который вогнал ее Джон своим обращением.

Но проходил день за днем, а тошнота не прекращалась, и она всерьез начала беспокоиться. Может, она переработала? Она решила отдохнуть и пролежала в постели два дня.

Ее очень удивило появление Доналда однажды утром с небольшой картиной под мышкой.

Она открыла дверь, накинув темно-красный вельветовый халат, бледная, растрепанная.

— Привет, — сказала она слабым голосом. Он во все глаза в ужасе уставился на нее.

— Бог мой, что с тобой? — вырвалось у него.

— Просто вирус. А это что? — она кивком указала на сверток.

Он протянул ей картину, где был изображен ее крошечный домик с маленьким желтым «фольксвагеном» неподалеку.

— Подарок на новоселье, — сказал он, улыбнувшись. — Думаю, он тебя немного развеселит.

Она ненавидела себя за слезы, неожиданно подступившие к горлу. Последнее время ей ничего не стоило расплакаться — она даже перестала смотреть старые сентиментальные ленты по телевизору.

— Спасибо тебе, Доналд. Как это трогательно с твоей стороны.

Он пожал плечами, явно испытывая неловкость.

— Я не придумал ничего лучше… — Он оглядел ее с головы до ног. — Ты виделась с Джоном? — спросил он тихо.

Она покачала головой, слегка улыбнувшись.

— Все кончено, ты же знаешь. Он сделал шутливую гримасу.

— Я могу надеяться, что ты когда-нибудь простишь меня? — спросил он.

Она с нежностью дотронулась до его руки.

— Это все равно бы случилось, рано или поздно, — заверила она его. — Доналд, я должна снова лечь, — добавила она с улыбкой. — Мне очень нехорошо.

— Я могу чем-нибудь помочь тебе? — спросил он обеспокоенно. — Хочешь, я вызову доктора?

Она отрицательно покачала головой.

— Ничего, все пройдет, — ответила она уклончиво. — Хотя эта пакость дьявольски упорная, не знаешь, как избавиться от нее. Она буквально высасывает из меня силы. Придется брать машинку в постель, — вздохнула она.

— Ну ладно, если тебе что-нибудь понадобится, звони мне. Договорились?

— Ты душечка, Доналд. Спасибо тебе. Он кивнул и, махнув рукой, повернулся и сбежал по ступеням.

Она вернулась в дом и заперла дверь. Когда же она все-таки придет в себя, подумала она с тоской. Может, ей следует перестать жалеть себя? Может, это просто лень или депрессия? Еще денек она полежит, а потом заставит себя встать и начать работать.

Она снова взялась за книгу, но вскоре вынуждена была себе признаться, что мешает ей жить вовсе не вирус, а что-то совсем другое. Она подозревала, что знает, в чем дело. Ни она, ни Джон не подумали о мерах предосторожности в ту безумную ночь, которую они провели вместе. Две недели она не решалась идти к врачу, потому что симптомы были слишком явные. Прошло уже шесть недель после той ночи, и наконец она отправилась на прием к доктору, умирая от страха. Он послал ее в лабораторию сделать анализы, но по его дружескому, благожелательному тону ничего нельзя было понять. Наутро она позвонила в его приемную, чтобы узнать результат, и в состоянии шока выслушала ответ. Она была беременна.

Беременна! Следующие полчаса она в трансе мерила шагами комнату. Один телефонный звонок — и вся ее жизнь полетела вверх тормашками.

Она прошла в гостиную и села в большое глубокое кресло, руки невольно потянулись к слегка уже раздавшейся талии. И вдруг неожиданно она ощутила внутри себя жизнь. Крохотный, распускающийся бутон. Ребенок.

Она рассеянно смотрела на новые белые занавески, которые только что повесила, и тупо думала о том, как прелестно они выглядят и как хорошо, что она вытащила их из шкафа в спальне. Ей вдруг стало смешно. Она сидит здесь, незамужняя, беременная, одна как перст в этом мире, и все, о чем она способна думать, — это о новых занавесках.

Со вздохом она откинулась на подушки. Слава Богу, теперь хоть она знает, что вызывает тошноту и обморочное состояние, так мучившие ее. Своего рода вирус.

Ребенок. Она улыбнулась, подумав о кружевных крошечных распашонках и платьицах и о существе, которое потребует ее любви и заботы. Сладко пахнущее молоком нежное маленькое дитя, которое вырастет…

У нее вдруг остановилось дыхание. Какое будущее ждет ребенка без отца? Хьюстон не маленький город, но она достаточно хорошо в нем известна. Она не может оставаться здесь. Обречь ребенка на вечное клеймо незаконнорожденного — это было бы слишком несправедливо по отношению к нему. Она, конечно, могла бы предложить Доналду жениться на ней — она понимала, что он сделает это не колеблясь, но это было бы нечестно. А если Джон узнает, что она беременна… Она горько улыбнулась. Он решит, что это ребенок Доналда, именно так он и подумает. Они с Эллен не могли иметь детей, и она знала, что Джон наотрез отказался выяснить, чья это вина. У него были псе основания считать, что он бесплоден.

Она не долго тешила себя мыслью, как она сообщит ему, — всего какую-то минуту. Если он не поверил правде насчет Доналда, он уж точно не поверит, что этот ребенок его. И кроме того, у нее не было сил сражаться с ним снова. Он мог бы ранить ее слишком жестоко. Друзья, которые становятся врагами, хорошо знают, как нанести удар побольнее.

Спустя некоторое время, когда прошли оцепенение и шок, она заварила себе чаю и стала думать о том, как ей поступить и куда поехать. В штате Джорджия, в небольшой общине в окрестностях Атланты, жила ее незамужняя тетка. И если придумать историю о трагически погибшем муже…

Она кончила пить чай и отставила чашку. Ей показалось странным, что она сидит и размышляет о предстоящих месяцах беременности. Она совсем не думала сейчас о тех тяготах, которые вскоре свалятся на нее. Она просто сидела и улыбалась, думая о том, как хорошо, что в доме появится еще одно живое существо. Быть может, маленький мальчик, похожий на своего отца; она отдаст ему всю свою любовь, которую отверг Джон Дуранго. Она назовет его Камерон, если это будет мальчик. Это было второе имя Джона, и ей нравилось, как оно звучит. И еще Эдвард, в честь ее покойного отца. Камерон Эдвард… Виньи. Нет, ее девичье имя не годится, придется придумать другое. Она помрачнела. Впрочем, времени еще достаточно. А сейчас пора за работу — очередная глава рукописи требует своего продолжения.

Она встала с кресла и направилась к машинке, когда раздался звонок в дверь. О Господи, только бы не мисс Роуз и целый час ее жутких историй про соседей напротив.

Она открыла дверь, ожидая увидеть мисс Роуз, но на пороге стоял Джон Дуранго с букетом темно-красных роз.

Загрузка...