Друзья и возлюбленные

ГЛАВА 10

— Помнишь старого Гаррисона? Школьного учителя, который оставил мне «Би-Хаус»…

— Конечно, — ответила Джина.

Она положила голову на его голое плечо.

— Однажды он рассказывал нам про зимородков. Греки считали, что зимой, в ясную спокойную погоду, эти птицы вьют на море плавучие гнезда. Разве не поразительно? Я даже помню их греческое название: alkyon. Затем древние поменяли его на halcyon, чтобы оно больше соответствовало легенде о плавучих гнездах: hals означает море, a kyon — зарождение.

— И?

Джине было хорошо и спокойно в объятиях Лоренса. Приятно было прижиматься к нему щекой.

— У меня такое чувство, будто мы свили гнездо на море, в затишье, — объяснил он, глядя в потолок. — Прежде вокруг бушевал шторм, выл ветер, и вдруг все улеглось, потому что мы нашли ответ.

— Тебе правда так спокойно со мной?

— Да.

Джина приподнялась на локте и ласково посмотрела на Лоренса. Он сейчас занимал место Фергуса, но это ее нисколько не смущало.

— Даже несмотря на ложь, тайны и редкие встречи по полчаса?

— Да.

Она перевела взгляд на часы, которые по настоянию Фергуса стояли на его тумбочке. Было уже двадцать минут пятого. Скоро или вернется Софи, или Хилари заподозрит, что муж слишком долго покупает сыр и гречневую муку.

— А мне вот неспокойно. Совсем. Я невероятно счастлива, но не спокойна.

Лоренс провел пальцем по ее лбу, носу и замер на губах.

— Чувствуешь себя виноватой?

— Да. А ты?

— Я тоже. Но не слишком. — Он посмотрел в окно. — Мы с Хилари…

— Не надо.

— Что не надо?

— Не говори «мы с Хилари». Это невыносимо. Хилари…

— Если бы между нами с Хилари все было хорошо, я бы не лежал сейчас в твоей постели. И не влюбился бы в тебя… — Лоренс задумался. — Хотя иногда мне кажется, что я всю жизнь был в тебя влюблен, просто по глупости не отдавал себе в этом отчета.

Джина улыбнулась и поцеловала его.

— Тебе пора.

— Ты пахнешь сливами.

— Это лучше, чем пепельницей.

— С какой стати ты должна пахнуть пепельницей? — удивился Лоренс, вставая.

— Не знаю, просто дурачусь.

— Я тебя люблю.

Она кивнула.

— Не повторяй эти слова слишком часто, не то они надоедят и потеряют красоту.

Лоренс встал и обернул вокруг талии полотенце.

— Глупости!

— Лоренс…

— Да?

— Когда мы увидимся?

Он закрыл глаза.

— Скоро. Очень скоро. Может, в четверг.

— Где-то между паштетом и лимонными пирожными…

— Ага, примерно.

Джина тоже встала и накинула халат.

— Ты расскажешь Хилари?

Лоренс молчал.

— Расскажешь?

— Конечно. — Он пошел в ванную. — Обязательно расскажу. Когда решу, что говорить.

Дверь в ванную закрылась. Джина взяла расческу и стала причесываться.

«Обожаю прямые волосы, — недавно сказал ей Лоренс. — Прямые, густые, блестящие волосы. Ужасно сексуально. Почему волосы так сексуальны?»

Сейчас все сексуально, подумала Джина. Попросту все. Невероятно! Еще недавно она чувствовала себя брошенной и никому не нужной, а теперь так любима. Удивительное, чудесное преображение.

Два дня назад Лоренс написал ей письмо: «Мы наконец отыскали это волшебное место, правда? В шестнадцать лет нам с тобой дали карту, и мы взбирались на горы, брели сквозь леса, реки и джунгли, а потом пришли сюда. Не пойму только, почему мы не пришли раньше».

Ему, оказывается, стало гораздо легче, когда Фергус ушел, и он сам не понимал отчего. Дружить с Фергусом было трудно — они совершенно разные люди. И Лоренс очень любил Софи, больше, чем просто дочь подруги.

— Понимаешь, я все эти годы проходил с повязкой на глазах, и мне ни разу не пришло в голову ее снять.

— У тебя была Хилари. Ты влюбился в нее.

— Да, но ты ведь была рядом.

— Не совсем. Я уехала в По.

— Почему ты все опровергаешь?

— Хочу убедиться, что ты говоришь от чистого сердца. Хочу тебе доверять. Второго предательства я не вынесу.

Лоренс вышел из ванной, одетый и приятно пахнущий мятой.

— Я выгляжу слишком чистым?

Джина хихикнула.

— Скорее, пахнешь!

— Куплю «горгонзолы» и буду всю дорогу мять ее в руках.

— Не хочу, чтобы ты уходил…

— Я тоже не хочу.

— Поверить не могу, что раньше мы так легко прощались, расставались… — сказала Джина.

— До н.л. и после н.л. До нашей любви и после нашей любви.

Она многозначительно подняла указательный палец.

— И назад дороги нет.

— Конечно, нет! Каноэ уже свалилось в водопад, обратно не подняться.

— Слава Богу.

Лоренс улыбнулся.

— Что скажешь Диане Тейлор?

— Пока не думала. Разумеется, никаких имен. Надо признать, что она права насчет любви.

Он поцеловал ее, держа за руку.

— Пока, сладкая. Лоренс Вуд любит Джину Ситчелл.

Она закрыла глаза и тихо выговорила:

— А теперь проваливай.

Из окна гостиной Ви наблюдала, как Адам и Гас Вуды пропалывают клумбы Дэна. Их прислала Хилари, сказав, что общественные работы им не повредят, а ей уже давно хотелось избавиться от них на часок-другой.

— Мужчина без дела — огромная ответственность. И морока, — пожаловалась она Ви. — Надо было нарожать себе дочек.

— Зато сыновья не докучают тебе опекой.

Они не очень-то хорошо пропалывали, Дэну бы не понравилось. То и дело рассыпали по дорожке землю. Надо будет заставить их все подмести и только потом угостить тортом — кофейным тортом с шоколадной глазурью и грецкими орехами. Грецкие орехи такие забавные, похожи на крошечные мозги. Хорошо, что хоть есть кого угощать, а то Софи целыми днями работает, а Дэн и не ест почти — только клюет, как птичка. Совсем усохнет в больнице! Больница называется! Работный дом, не иначе. Столько правил, запретов, а тамошней едой и собаку стыдно кормить. Она бы сейчас сидела с Дэном, угощала бы его всякими лакомствами, да он сам попросил ее нанять кого-нибудь, чтоб пропололи клумбы. Никак они у него из головы не шли. И о чем он там думает, бедняга, один-одинешенек?

Вдруг она вскочила, распахнула окно и закричала:

— А ну глядите под ноги!

Адам удивленно посмотрел на свои ноги в кроссовках, словно и не знал, что имеет к ним отношение.

— А?..

— Лобелии! Ты ж их топчешь, верзила!

Адам убрал ногу с раздавленного голубого кустика.

— Извини…

— Чего уж теперь извиняться!

Адам перешагнул клумбу и подошел к окну. Ви нравилась ему своей сердечностью и прямотой.

— Прости, Ви, я правда не нарочно. Ноги у меня…

Они одновременно посмотрели на его ноги.

— Угу, вижу.

— Я посажу новый кустик, хочешь?

— Нет, — сердито ответила Ви. — Не надо. Все равно они еще молоденькие. Софи видел?

— Сегодня нет.

Ночью они с Гасом соорудили из подушек куклу и положили ее под одеяло на кровать Софи. Получилось неплохо, только у куклы не было головы. Гас пожалел, что негде раздобыть парик. Родители ничего не заметили. Им как раз было не до Софи: они поругались, и Лоренс среди ночи вышел на улицу — «остыть». Адам точно не знал, в чем причина ссоры, но догадывался, что все из-за работы по отелю. Несколько раз они услышали от Лоренса слово «рутина». По большому счету Адаму было плевать, а вот Гас расстроился и все порывался обсудить с братом то, что они подслушали. Даже видео не помогло — он сидел перед теликом, теребил волосы и грыз ногти, пока Адам не потерял терпение и не заорал на него. Вошла Хилари и попросила их не шуметь, потому что у нее раскалывается голова. Еще она сказала, что Лоренс ушел прогуляться.

— Зачем? — тут же спросил Гас.

— Остыть захотел.

— Зачем?

Хилари будто и не видела, как он расстроен.

— Ты что, ничего не слышат?

Потом она легла спать, пришел Джордж, Гас заварил себе горячий шоколад, и они втроем пошли смотреть на подушечную Софи.

— Клево, — ухмыльнулся Джордж.

Адам спросил Ви, не нужно ли что передать Софи, если он ее встретит.

Та вздохнула, сняла с белого кардигана длинную красную нитку и выбросила в окошко.

— Нет, ничего. Просто хотела узнать, как она.

— Немного расстроена.

— Как и все, — сказала Ви. — Как и все…

Адам покачивался на пятках, задрав руки, так что была видна полоска бледной кожи на животе.

— Кроме меня. — Он без тени самонадеянности улыбнулся Ви. — У меня-то все хорошо.

В кладовке на третьем этаже Хай-Плейс Джина наконец нашла то, что искала — коробку из плотного картона, в которой хранились ее памятные вещи из Франции: открытки, карты, путеводители, фотографии, ресторанные счета и статуэтка Генриха IV, в камзоле, чулках и туфлях с розочками, подаренная благодарным учеником из По.

— Я могла бы вернуться во Францию, — сказала она Лоренсу во время их неожиданной ночной встречи. — Давно об этом подумываю.

— Во Францию?! — слегка испуганно переспросил он.

— Да, мы могли бы там жить, устроились бы на работу. Я прекрасно знаю По.

— В По ты познакомилась с Фергусом…

— Это плохо?

Он поморщился:

— Наверное. А вообще для меня сегодня все плохо. Не представляю, что бы я без тебя делал.

— Ну, я-то всегда была рядом…

Они сидели за столом на кухне. Попугайчик Софи спал в своей клетке, повернувшись к ним спиной и сунув голову под крыло.

Лоренс взял Джину за руку.

— Да, но раньше ты была рядом по-другому. Не так, как теперь.

— Теперь вообще все по-другому. Такого никогда не было и не будет. Поэтому я и думаю о По.

Он поцеловал ее руку.

— Прости, любимая, я так вымотался, что ни о чем не могу думать. Кроме одного: не хочу от тебя уходить.

Около часа Лоренс все-таки ушел. Они немного постояли в темном саду, держась за руки, а потом он тихо выскользнул за ворота. Джина заварила себе чаю и на радостях решила отменить утреннюю встречу с Дианой Тейлор и сходить к Ви. Затем она легла спать — в таком чудесном настроении, что самой не верилось. У двери в спальню она на секунду замерла и посмотрела на лестницу, ведущую в комнату Софи. Софи… Когда она вспоминала о дочери, сердце ее падало, словно лифт, сорвавшийся с троса. Ведь надо рассказать все Софи… «Что ж, — как можно решительнее подытожила Джина, — нам обоим предстоят нелегкие разговоры. Лоренс поговорит с Хилари и мальчиками, а я с Софи и мамой».

Она вытащила коробку в коридор, на солнечный свет. Как чудесно снова вспомнить По, его дивные виды на Пиренеи и глупые английские традиции вроде охоты или бильярда (жители По открыли настоящий английский клуб с бильярдной и бюстом королевы Виктории). Джина была там по-настоящему счастлива. Снимала крохотную квартирку на Пиренейском бульваре, по утрам преподавала английский в школе, днем давала уроки фортепиано в высоком тихом доме за Верденской площадью… Солнце пробивалось сквозь длинные кружевные занавеси, на подоконнике стоял горшок с адиантумом, а на фортепиано — метроном в форме Эйфелевой башни из меди и дерева, которым Джина никогда не пользовалась. В По у нее были друзья, с которыми она ездила в долину Оссо и на виноградники Жюрансона. Через одного друга — англичанина и владельца старинной виллы, которую его дедушка построил еще в те славные времена, когда По был излюбленным курортом англичан, — она и познакомилась с Фергусом. Он приехал оценивать мебель в этой вилле, а Джину пригласили на ужин. Она вошла и увидела в дверях салона, выходящих в сад, высокого красивого блондина.

— Вы только посмотрите! — сказал он Джине смеясь. — Чудо! Здесь даже араукария есть, так называемая китайская сосна. Araucaria araucana. Только викторианцы могли ее посадить!

Фергус весь вечер завороженно любовался этим деревом.

Джина открыла коробку и заглянула внутрь. Лучше не вспоминать тот день, потому что мысли о плохом всегда переходят в тоску по хорошему. Да и вообще не хочется думать о Фергусе. Она отправится в По без него, с Лоренсом (или он приедет позже), где будет дышать горным воздухом и заново познавать себя.

На самом верху лежала открытка с видом на По и заснеженные Пиренеи на заднем плане. Джина перевернула ее и прочитала: «Обязательно приезжай. Здесь все такое дивное и странное, насквозь французское, только почему-то полгорода ходит в розовых пальто. Нет, серьезно, подумай. С любовью, Джина». Справа стоял адрес получателя: «Лоренс Вуд, Лис-стрит, д. 17, Уиттингборн». Она написала это, совершенно не думая о Хилари, да так и не отправила, потому что встретила Фергуса. Теперь она изумленно смотрела на открытку — самый настоящий знак судьбы, очередной крошечный ориентир на карте…

В витрине агентства «Бартон и Нукс» Хилари увидела глянцевую фотографию Хай-Плейс — она гордо стояла в самом центре. «Уникальная возможность. Старинный дом, визитная карточка города. Не пропустите!» — гласила надпись под рамкой. Снимок, очевидно, сделали с верхушки фонарного столба напротив, поскольку на нем красовалось старинное каменное крыльцо, которым никто не пользовался и которое видели разве что пролетавшие мимо птицы. Хилари зашла в агентство, где ей подробно рассказали о доме и подарили фотографии — не какие-нибудь ксерокопии, а целый буклет со снимками фасада, обитого деревянными панелями коридора и сада с готической скамьей. Дом стоил двести двадцать пять тысяч фунтов.

По неясной причине Хилари было приятно нести этот буклет в сумке, где, кроме него, лежали починенные туфли Лоренса и несметное количество дешевых почтовых марок. Не то чтобы она желала подруге зла — вовсе нет, — но несчастная покинутая Джина вызывала в Хилари смутную тревогу, точно взбесившаяся лошадь на скачках «Гранд-Националь». Никаких поводов тому не было, однако Хилари держала ушки на макушке. Лоренс стал регулярно относить или посылать в Хай-Плейс разные лакомства — вроде бы уместный и правильный жест с его стороны, и все-таки Хилари это было не по душе.

Когда дом купят, Джина, наверное, уедет из Уиттингборна. А что, было бы неплохо. (Тут Хилари подумала, что становится похожа на старшую сестру.) Джина и Фергус — одно дело, а брошенная Джина — совсем другое. У Софи впереди последний год учебы, и потом она тоже примкнет к длинной веренице молодежи, неохотно плетущейся в безрадостное будущее.

В конце Орчард-стрит Хилари, будто по мановению мысли, встретила Джину. Та шла от мамы, с которой ходила в больницу. Дэн с трудом их узнал и был очень сонный. Ви целый день молчала, что на нее совсем непохоже, и Джина после долгих уговоров и пререканий отправилась домой.

— Мне, наверное, стоит признаться… — сказала Хилари, положив руку на сумку.

— В чем?

— Я взяла буклет с фотографиями Хай-Плейс. Знаю, что лезу не в свои дела…

— Я ни от кого не скрываю, что продаю дом.

— Да, но мне сперва надо было спросить…

— Необязательно.

— Фотографии прекрасные. — Хилари помолчала, затем с чрезмерной легкостью, о которой тут же пожалела, поинтересовалась: — А ты уже решила, что будешь делать потом?

Джина медленно провела обеими руками по волосам, как бы повторяя беспечный настрой Хилари.

— Подумываю вернуться во Францию.

— Правда? В Монтелимар?

— Нет, в По. Мне там очень понравилось.

— Но там ты встретила…

— Знаю. И что? Я могла бы, как раньше, давать уроки. Впрочем, все пока вилами на воде писано, ты уж…

— Конечно, я никому не скажу. Как Ви?

— Очень подавлена и страшно волнуется. Дэну не хуже и не лучше, и я понимаю ее чувства насчет больницы. Врачи и сестры очень вежливые, но Ви прямо в ужасе от их официоза.

— Я велела мальчикам прополоть клумбы. Они хоть чем-нибудь помогли?

— Цветам — нет. Зато слопали весь торт и порадовали Ви.

Хилари улыбнулась. Приятное облегчение разлилось по всему ее телу, словно глоток бренди.

— Мы присмотрим за ней, если ты уедешь во Францию…

Джина пристально посмотрела на подругу, немного подумала и ответила:

— Я буду очень признательна.

Хилари слегка обняла ее и уловила свежий цитрусовый запах.

— Приятно было поболтать, — тепло сказала она. — Береги себя.

— Постараюсь, — почти равнодушно проговорила Джина.

Поздно вечером, закрыв столовую, Лоренс пошел в кабинет к Хилари — сказать, что Софи осталась мыть посуду на кухне и что ему не нравится, как она выглядит. Девочка и раньше была бледная, а теперь и вовсе осунулась. Может, Хилари с ней поговорит?

— Хил…

Склонившись над столом, она писала имена сотрудников на листочке бумаги. Справа лежал незаконченный рабочий график.

— Да?

— Как тебе кажется, у Софи все нормально? Выглядит она неважно.

— Она всегда выглядит неважно.

— Сегодня особенно.

Не отрываясь от работы, Хилари спросила:

— Так спроси у нее сам.

— Я не мать.

Она резко обернулась.

— А это тут при чем?

— Может, у нее просто месячные. О них она мне точно не скажет.

Хилари подумала, вздохнула, пробормотала: «Ну ладно, дай мне еще десять минут», — и вытащила из-под графика какую-то папку.

— Смотри.

Это оказался буклет с фотографиями Хай-Плейс. Лоренс кивнул:

— Шикарно.

— Двести двадцать пять тысяч фунтов. Я сегодня видела Джину.

Лоренс прислонился к стене напротив стола.

— Правда?

— Да, она шла от Ви. По-моему, она нисколько не расстроена продажей дома.

Молчание.

— Разве?

— Ну да. Видимо, не хочет жить там без Фергуса. И я ее понимаю: это не дом, а салон дорогой мебели. Она подумывает уехать во Францию.

— Неужели?

— Вроде как в По. — Хилари подняла глаза на Лоренса. — Тебе неинтересно?

Лоренс слегка пожал плечами, и это движение навело Хилари на мысль, что он очень красивый мужчина. Господи, какой же он красивый!

Чтобы скрыть свои чувства, она выпалила:

— Мне кажется, переезд во Францию пойдет ей на пользу, как считаешь?

Он снова пожал плечами и закрыл глаза.

— Пожалуй…

— Я к тому, что теперь ничто не держит ее в Уиттингборне. Я пообещала ей присматривать за Ви.

Лоренс очень медленно оторвался от стены, сдвинув календарь, и так же медленно закрыл дверь. Хилари внимательно за ним наблюдала: что-то в его движениях и перемене атмосферы в этой крошечной захламленной комнате не позволило ей вымолвить ни слова. Она лишь смотрела, как он отошел от двери и оперся на край стола, повалив банку с ручками и помяв рабочий график.

— Хилари, — промолвил Лоренс.

Она молча разглядывала его лицо и голубую рубашку под белым фартуком, такую знакомую и родную.

— Я не хотел говорить тебе об этом сегодня, но беседа приняла неожиданный поворот, и теперь мне придется… Я не хотел говорить, потому что не знал как. Скажу прямо. Вряд ли для моего признания найдется подходящее время, так что тянуть не буду. — Он чуть опустил голову и смотрел прямо на нее — серьезно и уверенно, почти как отец на ребенка. Таким же серьезным тоном он произнес: — Я влюбился в Джину.

Наступило молчание, которое показалось Хилари очень долгим и тревожным. Оцепенев, они оба прислушивались к словам, буквально повисшим в воздухе. Потом Хилари почувствовала, как ее руки впились в лицо, в очки, сорвали их и швырнули на стол. Она услышала крик — ее собственный крик, рвущийся из груди.

— О нет! — кричала она. — Только не это! О, Лоренс, только не это!