Друзья и возлюбленные

ГЛАВА 11

— Миссис Хеннел прислала африканскую фиалку, — сказала Кэт Барнетт. — А мистер Паже предложил заняться клумбами.

Дуг фыркнул. Он уже два раза ходил к Дэну в больницу, но Кэт стеснялась его навещать.

— Ты ни в чем не виновата, — вновь и вновь повторял Дуг. — Сердечный приступ может случиться у всякого, даже если он целыми днями лежит в кровати.

— Миссис Ситчелл так не думает.

— Неудивительно.

— Она уже наверняка слепила для меня восковую куклу и колет ее иголками!

— Ну, это мы скоро узнаем, — пошутил Дуг. — Когда у тебя нога отвалится.

Кэт подошла к окну, выходящему во двор, и приподняла занавеску.

— У нас был такой счастливый квартальчик…

— Не сходи с ума, дорогая.

— О, глянь, пришла эта бедная девочка.

Дуг поднял голову и увидел в окно Софи Бедфорд. На ней были джинсы и огромная синяя рубашка. Волосы она заколола наверх, так что шея казалась особенно длинной.

— Приятно видеть здесь молодых…

— Вроде бы миссис Ситчелл ушла в больницу. Пойду скажу.

Дуг раскрыл газету на программе скачек.

— Пригласи ее на кофе.

Он принялся читать. Вечером будут скачки в Йорке. Скорее бы уж закончился сезон скачек по плоским трассам и начался стипль-чез!.. В окно Дуг увидел жену: Господи, ну и толстуха она по сравнению с Софи! Ей категорически противопоказаны леггинсы — с такими-то бедрами! Софи была немного выше Кэти выглядела чересчур серьезной. Да и подбородок задрала обиженно, даром что улыбалась. Красивая девочка. Или по меньшей мере хорошенькая, особенно когда так славно закалывает волосы.

Кэт часто говорила, что на долю Софи выпало слишком много страданий. Дуг не соглашался: чем раньше узнаешь, как жестока судьба и как правильно держаться на плаву, тем лучше. Взять хоть их с Кэт — сколько лет они гнули спину или вообще не могли найти работу, прозябая в дешевых мотелях и общежитиях! Только после пятидесяти гол удалось кое-как устроиться. Софи Бедфорд хотя бы живет в достатке, имеет собственную ванную (а не делит ее с одиннадцатью другими людьми) и не думает, что вся жизнь — лишь длинная вереница дождливых понедельников.

Она попятилась, и рука Кэт соскользнула с ее плеча. Затем Кэт пошла обратно в дом, запахнув жилет, словно бы почувствовала, что Дуг разглядывает ее фигуру. Под жилетом на ней была розовая футболка с огромным попугаем. Наверное, после пятидесяти уже не стоит носить розовое. А попугаев в особенности. Хотя на Ви Ситчелл и розовое, и красное, и фиолетовое смотрятся превосходно — вот ведь штука!

— Не придет, — сообщила Кэт. — Она вежливо сказала, что у нее есть ключ от бабушкиной квартиры и она хочет просто побыть одна и немного подумать.

Дуг прикурил сигарету и глубоко затянулся.

— Что ж, ее дело…

— Она очень решительно это заявила. Никогда ее такой не видела.

— Да… — протянул Дуг и уткнулся в газету. — Послушай, Кэт…

— Что?

— Когда ты последний раз смотрелась в зеркало? — как можно непринужденнее спросил он. — В полный рост?

Гас подумал, что мама выглядит так же ужасно, как Джина в тот вечер, когда их бросил Фергус, — словно услышала или увидела нечто страшное. Она стала белая как простыня, а глаза так покраснели, будто она не смыкала их несколько ночей. И она жутко сердилась.

— Ты чего, мам? — спросил он, остановившись в дверях родительской спальни с миской хлопьев в руках. Хилари ожесточенно заправляла постель, точно хотела порвать белье.

— Ничего!

Он глотнул молока с хлопьями.

— Что с тобой такое? Я могу как-нибудь…

— У меня раскалывается голова! — злобно отрезала Хилари. — И месячные, и полный дом постояльцев, и четырнадцатилетний сын, который льет молоко на ковер, точно дитя малое!

— Ой, прости! — Гас растер каплю подошвой, и она превратилась в темное пятнышко.

— Не смей так делать!

— Прости…

— Принеси тряпку и вытри как следует, дурачина! Ковер же провоняет!

— Хорошо, я…

— Живо! — прикрикнула Хилари, швырнув на место подушки. — И возьми какое-нибудь чистящее средство.

Чуть позже они встретились в коридоре возле бара, и она ласково потрепала его по голове.

— Прости, сынок. Конец сезона, сам понимаешь…

Он кивнул. Ему хотелось обнять ее, как Софи, — скорее для собственного утешения, чем для ее, но ни мама, ни Софи обниматься не любили. С папой было проще, он всегда клал руку ему на плечо, даже если не очень понимал, что его тревожит. Хилари выглядела так, словно нуждалась в поддержке, но ударила бы любого, кто попытается ее обнять.

Странно: Гасу не терпелось пойти в школу, он чуть ли дни не считал. Лето было длинное и ужасно скучное, а школа сулила какие-никакие забавы и долгожданное возвращение к нормальной занятой жизни. Гас любил нормальный ход дел, любил также сильно, как Адам презирал. Гас и нарушал-то лишь «нормальные» правила — скажем, запрет на курение — и при этом старался не усердствовать. Его раздражало, когда что-то выходило из-под контроля, а сейчас, по всей видимости, происходило именно это. Все точно сошли с рельсов и носились вокруг сами по себе. Должно произойти нечто обыкновенное, чтобы вернуть всех в нормальное русло. И школа — отличное средство. Еще две недели, и жизнь пойдет своим чередом.

— Бездельничаешь? — спросил его бармен, когда Гас предложил подмести подвал. — Небось в школу охота?

— Угу…

— Ишь ты! Не знал, что услышу такое от современного подростка. Тебе врача не позвать?

— Полагаю, — сказала молодая особа, остановившись на пороге гостиной Хай-Плейс, — здесь можно устроить игровую для детей.

Джина внимательно ее рассмотрела. Не красавица, но взгляд притягивает: четкий боб, красная помада, черная одежда. Муж был такой же, в солнечных очках и черной футболке. Оба занимались дизайном.

— Видите ли, у нас двое детей, — сказала дама.

— Пока что, — добавил ее муж и только что не подмигнул.

— Наша дочь… — начала Джина и осеклась. — Моя дочь всегда любила играть на кухне. Поближе ко мне.

Женщина сморщилась:

— Ну, у нас-то мальчики…

— Я слышала, сыновья еще больше липнут к матерям.

Дизайнер подошла к камину и, подперев рукой подбородок, осмотрела кладку — словно любовалась скульптурой.

— Только не к такой, как я…

— Ох, не обращайте внимания! — встрял ее муж. — Она с ума сходит.

Они пришли смотреть дом час назад. Джина сварила им кофе и даже нашла минеральную воду для миссис Пью («Зара», — представилась та, протянув ей белоснежную руку с громадным серебряным перстнем). Затем Джина стала показывать дом — отчасти гордо, отчасти с жалостью, как свойственно большинству людей, продающих свое жилье. Гости осмотрели все шкафы и углы; мистер Пью постоял в каждой комнате, оглядывая стены с внимательным прищуром, будто раздумывая, как их выгоднее сфотографировать. Это была уже седьмая пара и самая многообещающая, несмотря на чудаковатый вид.

— Хорошо, — приговаривал мистер Пью, изучая аккуратно утопленные розетки и полированные полы на кухне. — Хорошо. — Иногда он снимал очки, чтобы получше все разглядеть.

Джина пристально за ним наблюдала. Она не хотела произвести впечатление несчастной брошенной женщины, которую можно обвести вокруг пальца. Поэтому она надела пиджак и золотые серьги кольцами, давая понять, что с ней шутки плохи. Увидев этих современных и непривычно утонченных людей в своих комнатах, она с удивлением осознала, что рада избавиться от Хай-Плейс. Главное — деньги. За сто с лишним тысяч она сможет выбрать дом по душе и посвятить его себе и своим любимым, а не какой-то абстрактной идее реставрации. Джина наконец-то почувствовала — и поделилась этим с Дианой Тейлор, — что Фергус оказал ей добрую услугу.

— Будьте осторожны, — предупредила ее Диана.

— Вот только не надо меня одергивать…

— Я должна. И вам лучше не пренебрегать моими советами.

— Но ведь вы говорили, что я должка жить для себя, что приятные события помогут мне пережить горе…

— Любые перемены неизбежны без жертв, — сказала Диана. — Вам не кажется, что за вас эту жертву приносят другие люди? Подумайте хорошенько.

— Это береза? — спросил мистер Пью, потрогав полку кухонного шкафа.

— Вяз.

— Вяз!.. — почтительно проговорил он и осмотрелся. — А твоей любимой «Аги» нет.

— Жаль. Обожаю эти милые печки. У меня есть такая в Камдене. Она — моя лучшая подруга. — Дама выглянула в окно. — У вас в саду какой-то мужчина.

Джина подбежала к стеклянной двери. На готической скамье сидел, опершись локтями на колени и глядя в никуда, Лоренс.

— О, это мой друг…

— Выглядит расстроенным. У него все в порядке?

— Пойду узнаю, — сказала Джина, выходя в сад. — Я скоро вернусь, вы пока осматривайтесь.

Она выбежала на лужайку.

— Лоренс…

Он поднял голову и протянул руки ей навстречу.

— У тебя все…

— Нет. Ненормально.

Она присела рядом с ним на корточки. Лоренс выглядел так, словно не спал несколько недель.

— Я рассказал Хилари. Вчера вечером. Я не хотел, но пришлось…

— Что ты ей рассказал?

— Что люблю тебя.

— И все?

Лоренс пристально на нее посмотрел.

— Этого мало?

Джина оглянулась. Пью нигде не было видно.

Лоренс осторожно высвободился.

— Она была страшно потрясена. Я… я думал, что она возненавидит меня. Но нет. Ей очень плохо, она на всех злится, и…

— …все еще любит тебя.

— Да.

Джина поднялась и села на скамейку рядом с ним.

— Я сейчас не могу разговаривать. Люди пришли смотреть дом. Ты…

— Что?

— Ты пришел сказать, что передумал?

Он приблизился к ней вплотную.

— Ничего я не передумал.

Джина крепко сцепила руки, чтобы унять дрожь.

— Слава Богу.

— Джина! Ты за кого меня принимаешь? Я пришел потому, что привык обращаться к тебе за поддержкой, когда мне плохо. Я не жду от тебя поступков или особых слов. Просто хочу поделиться, рассказать, как все ужасно, как…

— Как что?

— Каким виноватым я теперь себя чувствую.

Она взяла его за руку.

— Мне очень жаль. Честное слово.

Лоренс поморщился:

— Никто ведь не просит любви, так? Она просто случается и не оставляет тебе выбора.

— Я мечтала о любви. Мечтала о ней больше всего на свете.

Джина снова оглянулась на дом. Пью стояли у окна спальни и, судя по жестам, обсуждали новые шторы.

— Прости, мне правда нужно идти.

— Конечно. Я зайду позже. Днем. По крайней мере мне теперь не придется врать, что я иду за розовым перцем. Ох, Джина, какое у нее было лицо…

— Не надо.

— Дай мне полюбоваться твоим.

Она повернулась. Лоренс несколько секунд разглядывал ее, как будто пытался запомнить каждую черточку.

— Поначалу всегда тяжело, — промолвила Джина. — И мне было тяжело, когда Фергус ушел. Я думала, что умру. В прямом смысле.

Лоренс встал.

— Не знаю, не знаю. — Он прищурился и посмотрел на голубое небо с большими бело-серыми облаками, похожими на воздушные шары. — Последствий я боюсь еще больше.

Софи два часа проспала на бабушкином диване. Она хотела просто посидеть, глядя на коллаж с белыми парчовыми лебедями на шелковом пруду среди бархатных камышей, и спокойно подумать. Но усталость, душное тепло и уют гостиной ее сморили: она положила голову на лоскутную подушку и крепко уснула.

Временами ее сознание выплывало на поверхность, точно рыба на воздух, но Софи не хотела просыпаться и медленно поворачивала его обратно, в тяжелое забытье. Ей снились диковинные сны, полные огромных красочных образов, которые слегка ее пугали, но даже они были лучше, чем явь.

Проснулась Софи к обеду. Подумала, не вернулась ли Ви из больницы и не открыть ли ей банку супа. Может, натереть сыру и поджарить хлебцы? Она вышла на кухню. На доске среди крошек лежала буханка хлеба, рядом стояли банка джема, заменитель сахара и соломенная корзинка с двумя помидорами. В раковине — немытая бабушкина кружка. Софи открыла холодильник и присела на корточки. Внутри были продукты, которые Фергус презирал: сосиски, плавленый сыр и половинка пирога с говядиной и почками. Софи вытащила сыр и отрезала два мягких резиновых куска. Один свернула в трубочку и съела, прижимая к нёбу, пока он не растаял. Второй положила на хлеб и тоже съела, закусывая помидором. Она почти не чувствовала запахов и вкусов. Затем Софи сполоснула кружку Ви, набрала в нее воды из-под крана и пила, пока не затошнило.

Рядом с телефоном лежал блокнот. Сверху большими буквами было написано «ДЭН» и номер телефона больницы. Софи вырвала следующий листок и написала: «Бабушка, я тут у тебя чуть-чуть посидела. Хотелось побыть одной. Ты ведь не против? Я съела немного сыра и помидор. Скоро приду тебя навестить. Надеюсь, у Дэна сегодня все хорошо. Твоя Софи». Она перечитала написанное. М-да, звучит нагло и по-детски. «Прости, — добавила она. — Я тебя очень люблю. Софи».

Может, немного прибрать на кухне? Нет, наверное, не стоит: а) Ви не заметит; б) Ви будет все равно; в) лучше не соваться, куда не просят. Она запихнула листок в корзинку с помидором и ушла.

— Ее нет дома, — сказала Лотте. — Вышла куда-то. Мистер Вуд на кухне, если надо.

Она подняла с пола пластиковый мешок с мусором.

— Сегодня затишье, мы даже не ожидали. Всего три двухместных забронировано. Ну и хорошо. У миссис Вуд болит голова. У моей мамы тоже голова болела, так боденский врач сказал ей, что это мигрень, и запретил есть копченую рыбу…

— Когда моя смена? — перебила ее Софи.

— Сегодня вечером дежуришь на кухне. У Кевина выходной, а Мишель работает в столовой. У моей мамы боли всегда начинались в один и тот же день месяца, а зимой, когда ночи были длинные и солнце мы видели только в обед, ей совсем плохело. Ужас! В Бодене и помереть недолго. Ни за что туда не вернусь.

— Понимаю, — сказала Софи, протискиваясь мимо Лотте с мешком.

Затем она помчалась наверх, перепрыгивая по три ступеньки зараз. Кто-то бросил на лестнице обертку от конфеты, и Софи ее подняла, помня о мигрени Хилари. Сверху донесся грохот и визг музыки. На кухне было пусто и не убрано, то же самое — в комнатах Адама и Гаса. Дверь в комнату Джорджа оказалась закрыта.

Софи немного постояла перед ней, запихивая обертку в карман джинсов. Затем постучала. Ей не открыли, музыка не смолкала. Софи постучала громче.

Наконец выполз Джордж. Он выглядел сонным и помятым.

— На черта ты стучишь? Вошла бы сама.

— Ну, это же все-таки твоя спальня. Личное пространство.

Джордж попятился и впустил ее. В комнате пахло постелью и табачным дымом.

— Вот бы еще братья так думали!

— Можно убавить музыку?

— Не вопрос. — Джордж покрутил регулятор громкости на проигрывателе. — Давно не виделись. После Лондона ты куда-то пропала.

— Да…

Перешагивая через одежду, разбросанные журналы и газеты, Софи прошла к расправленной кровати и села. Сидела она прямо, а не горбясь, как обычно, — будто бы извиняясь за свою худобу, за себя и вообще за все на свете.

— Кофе хочешь?

Она покачала головой.

— Может, попозже. Ты занят?

Джордж зевнул.

— He-а. Лежу вот и пытаюсь не волноваться. Мне предложили работу в магазине садового инвентаря. По идее я должен согласиться, но я боюсь. А вдруг привыкну и не захочу увольняться? Вдруг я там застряну?

— Тебя же никто не держит…

— Нет. Но так со всеми случается.

Джордж глянул на Софи и прилег на другой край постели, поперек смятых подушек.

— А у тебя что было? В Лондоне?

Софи вся сжалась.

— Как-то все нелепо вышло.

— Нелепо?

Она потянулась, потрясла руками и закрыла глаза, как будто хотела отогнать дурные мысли.

— У него новый дом. Очень красивый и обставленный так… ну, знаешь, будто там молодожены поселились. Он хочет завести кошку, и еще там этот парень… Тони зовут.

Джордж притих.

— Очуметь…

— Я ничего не поняла, — сказала Софи, сидя прямо и высоко подняв подбородок. — Только догадываюсь. На кухне куча разной техники, деликатесы, красивые часы, всюду металл, и они… ну, им как будто хорошо вместе. Уютно так. Спальни у них на разных этажах, и папа все время говорил, как Тони помог ему купить дом… и все же мне показалось, что они привязаны друг к другу.

— Жуть! — хмыкнул Джордж и подвинулся ближе к Софи. — Бедная Соф…

— Я прямо озверела от злости! Раньше я тоже злилась, но потом этот Тони открыл дверь и попытался со мной любезничать, и я взорвалась. Когда папа вернулся, я хотела обнять его и убить одновременно. Он, видимо, решил… — Софи ударила кулаками по смятому одеялу, — …что имеет право жить с кем захочется!

— Софи, это ненормально, так не должно быть…

— Гей он или нет, — продолжала она, — но сейчас он живет с другим человеком, не со мной и не с мамой! — Софи оперлась на локоть, почти вплотную придвинувшись к Джорджу. — От их дома меня затошнило. Знакомые вещи вперемешку с новыми. Да еще фотографии повсюду…

— Ну может, он действительно скучает, — предположил Джордж. — Дай отцу шанс. А маме ты сказала?

Софи прижалась щекой к одеялу.

— Нет.

Джордж разглядывал ее лицо, скулы и подбородок, изящные изгибы бровей и ресниц.

— Я думала об этом, когда ехала домой. Но пока не решилась. Ей, по-моему, полегчало от советов психолога. Она стала уверенней и все такое. Не хочу загонять ее обратно — самой же потом придется ее утешать, а она обязательно расстроится, если я заговорю о папе.

Джордж хмыкнул. Софи чуть-чуть помолчала и добавила:

— Да и вообще лучше ей не знать, что я ревную.

— А ты ревнуешь?

— Конечно! — подскочила Софи. — Конечно, ревную! Я только об этом и думаю!

Джордж опустил глаза и потрогал маленькую впадинку на одеяле, где только что была голова Софи.

— Я тоже немножко ревную.

— Ты?

— Да, — ответил Джордж и отвел взгляд в сторону. — Удивительно, как ты можешь испытывать к отцу такие сильные чувства. Удивительно!

— Вряд ли он замечает, — почти прошептала Софи.

— Должен замечать. Если тебя кто-то так сильно любит, то это вообще все меняет. Да, я знаю, мама с папой желают мне добра, но я не самое главное в их жизни. Наверное, будь оно так, мне бы это не понравилось, и все же… — Джордж умолк, а затем проговорил уже другим тоном: — Последнее время они ссорятся, как кошка с собакой. Папа прошлой ночью даже из дома ушел. Может, это и пустяки, но семья катится к чертям, и… — Он опять умолк, прикрыв рукой глаза.

— Джордж?

Он покачал головой.

— Джордж… — прошептала Софи, двигаясь ближе. — Джордж, не плачь…

— Я и не плачу!

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо. — Затем оперлась на руки и нежно поцеловала его в губы.

Он убрал руку с лица. По щекам катились две слезинки. Софи отодвинулась, а он пробормотал:

— Необязательно…

Она покачала головой. Джордж дрожащей рукой прикоснулся к ее щеке и сам поцеловал ее, уже не так нежно. Софи обвила руками его шею, и он положил ее на горы постельного белья. Они лежали рядышком, почти соприкасаясь лицами.

Софи прошептала:

— Никто ведь не узнает?

— Нет, — ответил Джордж и заглянул ей в глаза. Поразительно было видеть их так близко. Они смотрели только на него, больше ни на кого на свете.

— Нет, — повторил он, прижимаясь еще ближе, чтобы Софи могла и вправду видеть только его. — Никто не узнает.