Дуэт влюбленных

8

Маджи покорно последовала за мужем на второй этаж. Главная спальня поразила великолепием обстановки. В комнате господствовала роскошная кровать с резным изголовьем в виде лебедя, распростершего крылья. Покрывало — настоящее произведение искусства из кружев ручной работы. Бронзовые, под изящными шелковыми абажурами, лампы на двух тумбочках, украшенных резьбой в том же стиле, что и кровать.

Через полуоткрытую дверь она разглядела не менее экстравагантную ванную комнату. Другая дверь вела, очевидно, в гардеробную, поскольку в спальне не было шкафов, только изящный туалетный столик, длинная, обитая сатином, софа и два кресла.

Сплошная застекленная стена выходила на балкон. Маджи вышла наружу, сразу ощутив нестерпимую жару после прохлады, создававшейся в помещениях кондиционерами.

Перед ней на протяжении двухсот ярдов круто спускались вниз сады, переходящие в буйно расцвеченные террасы, заканчивавшиеся пляжем с серебристым песком, омываемым лазурным морем. Слева виднелись пристань и крыши нескольких домов; справа только море и далекий черный утес.

— Так волшебно красиво, так покойно и мирно, — восхищенно прошептала Маджи, обернувшись.

— Я рад, что тебе здесь нравится.

Никос обвил руками ее талию, привлек к себе. Маджи охватил легкий трепет, когда он нежно коснулся губами ее волос за ухом.

— И ты волшебно красива, Мадж. Надеюсь, мы оба обретем мир и покой. Хватит воевать, малышка. — Его пальцы нащупали пуговки блузки, спустили молнию на юбке. Он раздевал ее неторопливо, бережно, словно боясь спугнуть. — Сейчас время сиесты, все отдыхают. Нарушать заведенные традиции — дурная примета.

Маджи закрыла глаза, она ничего не могла с собой поделать: тихий шепот, осторожные касания рук, запах, исходивший от мужского тела, сделали ее мягкой и покорной. С тихим стоном она обвила его шею и притянула голову к своим ждущим губам.

Так начиналась их первая сиеста. Прохладные шелковые простыни, жаркие тела, жадные поцелуи. В последующие недели они не пропустили ни одной.

Маджи вышла из воды, смахнула лезущие в глаза мокрые волосы и бегом устремилась к тени, отбрасываемой высокой скалой, где оставила полотенце. Наступил сентябрь, но жара не спадала. Самое разумное — оставаться в помещении, охлаждаемом кондиционером, но в тишине виллы, когда Никос уезжал, вернее улетал по делам, что в последнее время становилось все чаще, ей было невмоготу.

Опустившись на полотенце, тяжело дыша — она проплавала дольше, чем следовало бы, — Маджи перевернулась на живот и положила голову на руки. Взглянув на группку домиков и пристань за безлюдным пляжем, она вдруг остро ощутила себя пленницей. Да, да, той самой пленницей, которой обещал ее сделать Никос еще в Париже.

С первого дня на острове, точнее с их первой сиесты, Никос, сам того не подозревая, все больше и больше увеличивал свою власть над ней. Он вел Маджи тропинками благоуханного сада эротики, пробуждая ее чувственность. Вместе они находили новые дивные способы наслаждения друг другом, и часто небо освещалось рассветом, прежде чем они забывались в изнеможении.

С дьявольской искусностью он всегда доводил ее до экстаза. Мало того, не давая передохнуть, вновь вызывал в ней бурю, которую жаждало тело. Сейчас Маджи с горечью подумала — она в самом деле оказалась в его сексуальном плену, что отнюдь не означало, что он любит ее. Постель сблизила их, хотя душа Никоса оставалась для нее закрытой. Сознавать такое было невыносимо обидно. Когда нет взаимного настоящего чувства между мужчиной и женщиной — рано или поздно придет пресыщение. Возможно, это с ним и происходит. Уж очень часто в последнее время он оставляет ее одну, ссылаясь на дела.

Она с грустью вспомнила день (боже, каким же далеким он теперь кажется!), когда Никос повез ее в Афины. Хотел, чтобы она развлеклась, сделала покупки, а в результате подарил ей браслет и серьги с бриллиантами.

И еще один день они провели чудесно. Никос вывез ее на осмотр достопримечательностей Парфенона, руин древнего театра Диониса. Вечером, когда уже стемнело, они сидели под открытым небом и, наслаждаясь спектаклем звука и света, слушали историю знаменитого Акрополя, сопровождавшуюся великолепной музыкой.

Но уже несколько недель Маджи не выбиралась с острова. Никос по-прежнему учил ее науке любви и… все больше они отдалялись друг от друга.

Ее собственная глупость состояла в том, что в свадебную ночь, признавшись себе, как любит его, она поклялась никогда не говорить ему об этом. Маджи тщательно скрывала свою тайну. Вместо того чтобы наконец открыться, она почти постоянно спорила с ним. Уязвленная гордость затмевала ей все. Иногда, даже после самых интимных ласк, Маджи чувствовала себя просто игрушкой для секса и со злобой вспоминала его слова: «Я буду пользоваться своим правом мужа иметь тебя сколько захочу и когда захочу». Вот тут-то она и взрывалась.

Слава богу, дом стоит одиноко, иначе на мили вокруг все слышали бы их перепалки. И так уж экономка Катерина высказывала им свое неодобрение, хотя почти не говорила по-английски.

А теперь и времени для скандалов не стало: Никос постоянно отсутствовал. Каждое утро в восемь вертолет перебрасывал хозяина в его афинский офис. И каждый вечер он возвращался все позже и позже.

Маджи давно знала горький вкус одиночества, с тех пор как довольно рано осталась без родителей. Второй раз осиротела, когда похоронила Шейлу. Но только сейчас поняла, что означает истинное одиночество.

Ей в сущности не с кем было даже поговорить. Катерина и Лукас почти не понимали английский. То же самое происходило на пристани, куда Маджи иногда заглядывала. В единственном баре, где мужчины потягивали пиво, а она, пожарившись на пляже, заказывала себе воду со льдом, ее встречали почтительной улыбкой да вежливыми приветствиями по-гречески — вот и все. Маджи чувствовала себя рыбой, вытащенной из воды. Она задыхалась от одиночества, отсутствия привычной работы, всегда доставлявшей ей радость, и от глодавшей сердце тоски.

Вчера Никос вернулся домой позже обычного и с места в карьер сообщил:

— Мне позвонила мама. Она прибудет послезавтра, в пятницу, вместе с Аспасией и Медеей. Организуй, пожалуйста, что надо. Катерина и Лукас тебе помогут.

— Как? — усмехнулась она. — Я должна организовать все, объясняясь с помощниками языком жестов?

Надо же явиться в одиннадцать ночи и сразу же начать командовать! Маджи рассердилась, нахмурилась.

— Забудь о сарказме, Маджи. Я не в том настроении. У меня было несколько трудных мероприятий.

Они не виделись три дня. Он действительно выглядел уставшим. Его загорелое лицо приобрело сероватый оттенок, осунулось.

— Ты ел? Я могла бы принести что-нибудь.

— Я устал, а не голоден.

— Тогда идем спать.

— Это приглашение? — с усмешкой спросил Никос. — Мы никак осмелели? — Он наклонился и поцеловал жену.

— Н-нет, вовсе н-нет, — пробормотала она, поспешно вскочив.

— Сядь, мне нужно выпить. — Никос подошел к серванту с богатым выбором бутылок, налил в хрустальный стакан добрую порцию виски, потом оглянулся: — Не выпьешь за компанию?

Маджи опустилась на софу.

— Да, пожалуй, от бренди с содовой не откажусь.

Никос приготовил напиток, протянул ей стакан. От соприкосновения с его рукой ее сразу же охватил знакомый трепет.

— Спасибо, — чопорно произнесла она и сделала торопливый глоток.

Никос присел рядом, вытянул перед собой длинные ноги, расслабленно откинулся на мягкую спинку и залпом выпил.

— Мне это было необходимо. А теперь поговорим. — Он чуть повернулся и изучающе глянул на ее изящный профиль.

— О чем? — поинтересовалась Маджи. — По-моему, мы уже достаточно наговорили друг другу.

— Разговор не о нас — это неважно. Насчет предстоящего уик-энда. Я не хочу, чтобы что-либо огорчило мать, тетку и других гостей. — Никос протянул руку, запустил пальцы ей в волосы, развернул лицом к себе. — Иными словами, Маджи, милая, я надеюсь… нет, требую, чтобы ты держала под контролем свои эмоции и думала, прежде чем демонстрировать свой характер.

— Не такой уж он у меня плохой, — вспылила Маджи.

Он рассмеялся.

— Оно и видно! Заруби на носу — мы счастливая молодая семья, ты — жена, обожающая мужа, ну и все такое.

Сейчас, лежа в тени на песочке и размышляя над судьбой, Маджи горестно вздыхала. Знал бы кто, какая «счастливая» молодая семья отдыхает здесь на острове. Особенно как счастлива жена, постоянно пребывающая между раем и адом. То Никос заботливо принесет ей утренний кофе в постель, то, как сегодня, улетит не попрощавшись. Хорошо, что завтра она увидит Дороти. Уж больно тоскливо вот так в одиночестве валяться на пляже и бесконечно заниматься бесплодным самокопанием.

Двадцать пять лет она ухитрялась сохранять самообладание даже в самых тяжелых ситуациях. А тут — на тебе, раскисла. И все из-за того, что Никос разбудил в ней женщину? Женщину, обладающую, как выяснилось, богатым сексуальным темпераментом. Хуже, он разбудил в ней любовь.

Рев вертолета нарушил тишину. Маджи вскочила, торопливо собрала вещи, глянула на часы. Только четыре! Она посмотрела наверх и проследила, как вертолет исчез за домом. Неужели муж вернулся так рано? Что за новая причуда?

На лужайке перед входом ее встретил Никос.

— Я думал поплавать с тобой — в Афинах невыносимая жарища.

Одетый в черные плавки, мускулистый, загорелый, он отнюдь не тянул на свои сорок, а скорее напоминал достигшего физической мощи и зрелости атлета. Маджи опустила глаза, чтобы не выдать, как невольно залюбовалась им.

— Я уже наплавалась. — Она еще не могла понять его настроения и нервничала от этого.

— Так доставь мне удовольствие, а? Мне нужно расслабиться, а когда ты рядом — у меня лучше получается.

Он взял ее за руку, и ей еще раз пришлось спуститься на пляж.

Он плавал в прозрачной голубой воде. К удовольствию Маджи, Никос не стал заплывать слишком далеко, как обычно, и довольно быстро плюхнулся на ее полотенце. Почувствовав рядом прохладное, все в соленых брызгах тело, она вздохнула.

— Почему ты вздыхаешь, Маджи? — поинтересовался он.

— Да вот подумала, как здесь прекрасно все — и море, и дом, и погода, но…

— Но тебя не устраивает моя компания — ты это хочешь сказать? — В его тоне Маджи уловила неприятную издевку.

— Нет, я хотела сказать другое. Ты пойми, я не привыкла к безделью. — Ей не хотелось все снова обострять, заводить его и себя. — Я до безумия тоскую по делу, по своей работе.

Никос облегченно расхохотался.

— Ну, это не проблема. Никто не сможет сказать, что я лишаю жену работы. Немедленно возвращаемся в дом, и я смело отдаюсь тебе.

Теперь рассердилась Маджи:

— Черт побери, ты опять подначиваешь? Да сколько же можно испытывать мое терпение?

— Мадж, — взмолился он. — Не знаю, что ты имела в виду. Я же намекал исключительно на стрижку. Смотри, как зарос. Завтра явится маман и задаст мне взбучку.

— Мне тоже давно пора стричься, — улыбнулась Маджи.

— Нет, ни за что на свете. Пусть твоя рыжая копна растет, как ей хочется. Ненавижу дам, у которых волосок к волоску, да еще склеены лаком.

— Ничего ты не понимаешь в женской красоте, Никос, — счастливо рассмеялась Маджи.

Сегодняшний четверг, начавшийся адом, кончился раем.

А в пятницу к ланчу прилетели гости. Дороти от души расцеловала молодоженов, то же самое по-родственному позволили себе Аспасия и Медея. Потом все размещались по комнатам. Дом наполнился шумом, смехом.

— Ну, как вы тут, затворники? — спросила Дороти, обращаясь к сыну.

Тот бросил на жену осторожный предупреждающий взгляд и беззаботно ответил:

— Все хорошо, ма. Разве сама не видишь? Правда, Мадж немного скучает по своей работе.

— Ничего, дорогая. Обещай, что сегодня ты постараешься сделать трех женщин неотразимыми. К приезду остальных гостей Аспасия, Медея и я в твоем распоряжении. Какой толк в собственном косметологе в семье, если нельзя воспользоваться его искусством?

И Маджи с радостью согласилась.

Позже, тщательно раскладывая свои причиндалы в спальне свекрови, она никак не могла отделаться от мысли, что Дороти отнюдь не выглядит той несчастной леди, которая всю жизнь страдает из-за коварства золовки, околдовавшей когда-то ее покойного мужа. Достаточно было увидеть, как эти пожилые женщины общаются: ни тени отчужденности, а уж тем более неприязни. Совершенно непонятно. Столь драматическая семейная тайна не могла бы не проявляться в поведении обоих. Хотя, подумала Маджи, по мне самой тоже ведь не скажешь, каковы в действительности мои муки.

Если бы сейчас можно было повернуть часы назад, она, пожалуй, отказалась бы от предложенного ей Дороти контракта, несмотря на то что он был выгоден.

— Ты чем-то расстроена, дорогуша?

— Да нет, — обернулась, вздрогнув, Маджи. — Все в порядке.

Не могла же она сказать свекрови правду о супружестве. Изобразив улыбку, Маджи спросила:

— Итак, с кого начнем?

На протяжении следующего часа она показала свое искусство, сделав сногсшибательно красивой сначала Медею, потом Аспасию и, наконец, взялась за Дороти. Разговор был чисто женским — тряпки, косметика и, конечно, мужчины.

Среди прочего Аспасия вдруг коснулась прошлого, когда они с Дороти были еще относительно молоды.

— Ты помнишь, Дороти, как я однажды искупала своего мужа в фонтане на Трафальгар-сквер?

— Смутно.

— Ну как же, ты была рядом, мы гуляли. Я ни слова не знала по-английски, поэтому не могла без тебя и шагу ступить.

— Неправда, твой младший братец очень быстро его освоил благодаря своим лондонским делам, и с ним ты чаще всего и гуляла, — возразила Дороти.

Аспасия кивнула.

— Вот-вот, с него-то все и началось. Накануне я была у брата в гостях. Акис рассказал мне, что стал совладельцем одной солидной компании. Я ужасно за него порадовалась. Утром мы пошли с тобой на Трафальгар-сквер. Ты сидела на скамейке и читала «Тайме», а я у фонтана ждала мужа. И надо же было мне похвастаться успехами брата! Когда муж услышал про его «клубы здоровья», он пришел в ярость и заявил, что они мало чем отличаются от обычного борделя. Мы отчаянно разругались, и я толкнула его в фонтан.

— Теперь вспомнила, — расхохоталась Дороти. — Ты кричала: «Откуда, черт возьми, ты это знаешь, если сам не побывал там?» На вас смотрели как на психов, сбежавших из дурдома. Представляешь, Маджи, на глазах у англичан кто-то размахивает руками и выясняет отношения на греческом?

Неожиданное упоминание о «клубах здоровья» поразило Маджи, она ничего не понимала. Как могут эти респектабельные женщины со смехом говорить о каком-то купании в фонтане? Знали бы они, что чаще всего кроется за подобной «клубной» респектабельной вывеской. А муж Аспасии, судя по всему, догадывался. Сделав беспечный вид, Маджи тем не менее спросила:

— Так кому вы все-таки больше поверили — мужу или брату?

— Что теперь, дорогая, говорить об этом, когда ни одного из них давно нет в живых, — вместо золовки сказала Дороти.

Понять выражение ее лица было невозможно из-за косметической маски, которую Маджи наложила ей на лоб, щеки и шею.

Но Аспасия ответила:

— Маджи, мы теперь родственники, поэтому буду с вами откровенна. В каждой семье есть паршивая овца. К несчастью, в нашей ею являлся Акис. Как человек, склонный по характеру к авантюризму, он часто пускался в рискованные операции, балансируя на грани закона. Такое, естественно, никому из мужчин в семье не нравилось, особенно моему мужу, который, вроде вашего Никоса, был щепетилен до крайности. В результате Никосу потом и пришлось все расхлебывать.

— О… — только и смогла произнести Маджи. — Он ни разу ни о чем не обмолвился.

— Еще бы, — печально вздохнула Аспасия. — Ведь все это в первую очередь касалось меня, а семь лет назад я оказалась в чудовищном состоянии! Муж погиб, брата убили в перестрелке, причины которой следствие так и не выяснило. Никос взял на себя заботу доставить тело Акиса из Лондона в Афины, расплатиться с его долгами и разобраться с собственностью, которая за братом осталась. Выяснилось, что ни больших денег, ни солидного капитала нет. Единственным делом, приносившим кое-какие доходы, являлись «клубы здоровья», а Никос почему-то упорно настаивал, чтобы я избавилась от них.

— Значит, они принадлежали вам, а не Никосу? — оторопела Маджи.

Вихрь пронесся в голове, мысли путались, она была совершенно сбита с толку.

— После гибели брата, конечно, мне. Я ничего не понимала в финансах, как, впрочем, и сейчас. Подписала доверенность на Никоса, чтобы он распорядился всем по своему усмотрению. В первую очередь он отказался от прибылей по клубам, не очень-то объясняя мне причину.

Помалкивавшая до сих пор Медея фыркнула.

— А что тут непонятного? Для Никоса честь семьи и безупречная репутация превыше всего! Никогда не забуду, как он лишил меня карманных денег только потому, что мы с подружкой и одним приятелем решили на троих снять квартиру в Париже.

Маджи попыталась улыбнуться. Она уже не вслушивалась в оживленную болтовню Медеи насчет каникул в Париже, коим так решительно воспротивился пуританин Никос. Ее бил озноб от той чудовищной напраслины, которую она возвела на него, не зная по существу ничего. Как выяснилось, злодей оказался не злодеем, а она сама себя загнала в угол.

К счастью, процедура с косметикой подошла к концу. Дороти и остальные выглядели, словно с картинки. Сказав, что ей тоже необходимо привести себя в порядок, Маджи торопливо покидала в чемоданчик мази, кремы, салфетки и удалилась.

В спальне она сбросила с себя халатик, стянула лифчик и трусики, босиком направилась в ванную. Руки и ноги ее были как деревянные и почти не слушались. Сильные струи воды ударили в лицо. Лучше бы они промыли мне мозги, в отчаянии злилась на себя Маджи. Ну почему я такая тупая? С какой стати вообразила несусветные ужасы вместо того, чтобы присмотреться внимательней к человеку, с которым свела судьба? Разве самолюбивый и гордый нрав может ужиться с низостью помыслов? Да никогда!

— Боже, что я наделала! — воскликнула Маджи.

— А что такого ты наделала? — услышала она веселый голос Никоса, неожиданно возникшего рядом. — Попробую угадать. Ты сбрила им брови? Или, может, ножницами остригла своим клиенткам уши? Не знаю, как уши, но уж брови-то точно вырастут. Не расстраивайся.

Он был, в отличие от нее, в прекрасном расположении духа. Она и опомниться не успела, как Никос тоже влез под душ.

— Брр, как холодно. Я люблю погорячей.

Он потянулся к кранам. Чтобы не дать ей поскользнуться и упасть, прижал к себе свободной рукой, так что ее лицо окунулось в курчавые заросли могучей мужской груди.

Маджи разрыдалась. Он мой муж, а я… я… Ей было невыносимо сознавать собственную глупость, которая, возможно, и погубила их счастье.

Удивившись, Никос выключил воду, за подбородок приподнял ей голову, заглянул в глаза.

— Ну, ну, успокойся! Тебя кто-то обидел?

В ответ Маджи еще пуще заплакала.

— Мадж, — прошептал Никос. — Будь умницей, расскажи, в чем дело, если, конечно, ты мне доверяешь.

Доверие? Вот в чем беда. Она никогда не доверяла ему. В эту секунду Маджи поняла: что бы он сейчас ни сказал ей в ответ — она поверит Никосу.

— В тот день, когда я увидела тебя в проклятом салоне… Он ведь не принадлежал тебе?

Никос окаменел, его пальцы с силой сжали ее плечи.

— Ну и что?

— Почему ты не сказал мне правду, не опроверг моих обвинений?

— Зачем? Это ничего не изменило бы.

— Еще как! Неужели ты не понимаешь? Если бы я знала, что ты не имеешь к проклятому салону отношения, мне не пришло бы в голову винить тебя в смерти Шейлы и других ужасных грехах, оскорблять и строить коварные планы, как побольнее отомстить. Все было бы иначе, и наш брак ничем бы не омрачился.

— Все и так чудесно, моя милая Маджи, — протяжно произнес Никос. Его сильные руки скользнули по спине, обхватили ягодицы жены и прижали к полыхающему жару мужской возбужденной плоти. — Лучше не бывает, — хрипло прошептал он, впиваясь поцелуем ей в губы.

— Подожди, Никос, — взмолилась Маджи. — Я хочу объяснить. — Ей просто необходимо признаться в своей глупости, на коленях просить о прощении.

Никос чуть отстранил Маджи от себя и долгим, изучающим взглядом окинул ее с ног до головы. Она даже не представляла, насколько была ему желанной: припухшие от слез зеленые глаза, обвисшие, мокрые рыжие кудри, грудь и бедра, покрывшиеся от холода пупырышками, — все в ней казалось бесконечно трогательным и прекрасным.

— Нечего тут объяснять, Маджи, — сдавленным грудным голосом пробормотал Никос.

— Да есть же, — застонала она. — Аспасия рассказала о своем брате — позоре семьи и о его «Клубе здоровья». Если бы я только знала!

— Если бы только… — фыркнул Никос неожиданно. — Неужели, Маджи, мы будем объясняться в сослагательном наклонении? — Он потянулся за полотенцами. Одним обмотал себе бедра, другое, глянув довольно хмуро, бросил ей. — Хочешь поговорить? О'кей, поговорим. Вытирайся сама — если я прикоснусь к тебе еще раз, никакого разговора не получится. — И он вышел из ванной комнаты.

Маджи торопливо вытерлась, закрутила пушистое полотенце на манер сари и последовала за ним.

Он сидел на краешке кровати. Вид у него был невеселый.

— Ну? Или ты опять передумала?

Она остановилась как вкопанная в шаге от него. Испугалась, что объяснение ничего не даст. Недаром же он напомнил ей собственные слова о том, как она «передумала» стать ему женой. Но все-таки отважно набралась духу.

— Почему в нашу первую брачную ночь ты ничего не сказал, когда я обвинила тебя в?.. Ну ты знаешь, в чем.

— Потому, Маджи, что не посчитал это важным. Мне лучше других известно — кто я и что собой представляю. Оправдываться или разоблачать чужие заблуждения не в моих правилах.

— Ты не захотел сделать исключение даже для жены? Мы ведь только поженились?

— Верно, но свидетельство о браке не давало мне права рассказывать о сомнительных делах моих родственников.

Какой же слепой я была, мучительно размышляла Маджи. Злобно била по его самолюбию, а он терпел оскорбления и хранил молчание, взяв вину на себя во имя сохранения фамильной чести и достоинства! Маджи впервые поняла всю глубину, твердость и благородство его натуры. Она порывисто шагнула к нему, запустила пальцы во влажные волосы, потом наклонилась и поцеловала, вложив в поцелуй все свое сердце.

— За что такая награда? — пробормотал он и упал спиной на постель, увлекая жену за собой.

— Ни за что… Я люблю тебя, дурачок. — Маджи громко, радостно рассмеялась. — Люблю, несмотря на твое самодовольство и апломб, мой деспот!

— Дурачок и деспот? — с нескрываемым удовольствием отозвался Никос. — Это гораздо приятнее мерзавца, сутенера и тому подобного. «Деспот» вполне терпимо.

В мгновение ока Маджи оказалась под ним. Вихрь захватил их обоих. От любви и счастья у Маджи кружилась голова. В ней не было места ни прежним сомнениям, ни чувству предательства по отношению к подруге. Ее измученная душа раскрепостилась, расцвела. И Маджи ощутила себя свободной, свободной, свободной…

Притянув к себе его голову, она тихо прошептала:

— Я полюбила тебя, как только увидела, и буду любить всю, всю жизнь.

Он вопросительно посмотрел, словно сомневался в ее искренности. Но глаза, улыбка, тело красноречиво подтверждали слова, только что произнесенные ею. Она вся шла навстречу ему.

Не было нужды в предварительной любовной игре — ее разгоряченное и жаждущее тело само призывало к более мощному и глубокому мужскому вторжению. Сгорая от нетерпения, она движением бедер, распахнутых до предела, подгоняла его ритм, со стоном встречая одну волну страсти за другой, пока бурное содрогание не потрясло их обоих.

— Боже, какое блаженство, — наконец едва слышно произнесла Маджи. — Я всегда наслаждаюсь тобой.

Никос поцеловал уголок ее рта.

— А я уже начинаю думать, что до конца жизни мне будет мало. Даже во сне я хочу тебя. И сейчас… опять снова.

— Я не против, — озорно ответила Маджи, растрепав ему шевелюру.

— Я тем более, — в тон ей ответил Никос и вздохнул. — Однако нас уже заждались. Мама с Аспасией, наверно, давно на пристани.

— На пристани? А что они там делают?

— Я разве не сказал тебе? Сегодня на яхте пожалует дюжина друзей и моих деловых партнеров.

— Вот поросенок! Даже не предупредил.

— Тебе не о чем беспокоиться. Катерина со всем справится. У нее есть опыт.

— Значит, ей ты доверяешь больше. — Маджи ощутила нечто похожее на обиду.

— Только по кулинарной части, дорогая, только по кулинарной, — отшутился он. — Пойдем примем душ вместе. Но на этот раз постараемся не забыть, что пришли сполоснуться. У тебя и так синяки под глазами, а я хочу, чтобы за обедом ты была неотразимой.

Маджи спускалась по лестнице, опираясь на руку Никоса. У нее было ощущение, будто она парит в воздухе.

Никос выглядел блестяще. Белый смокинг очень шел к его загорелому лицу. Она знала, что тоже смотрится превосходно. Свои рыжие волосы Маджи подобрала на макушке, оставив несколько локонов, дразняще ниспадающих на обнаженные плечи. На ней отлично сидело кремовое шелковое платье без бретелек, оттенявшее золотистую кожу. Оно едва доходило до колен, оставляя напоказ ее стройные ноги, обутые в изящные босоножки на высокой шпильке. На шее красовалось то самое бриллиантовое ожерелье, которое Никос подарил ей в Афинах.

Это был самый шикарный обед в жизни Маджи. За огромным овальным столом разместилось шестнадцать персон. Вино и блюда подавали вкуснейшие, общий разговор ни на минуту не смолкал, все вели себя весело и непринужденно. Никос сидел во главе стола, Маджи — на противоположном конце, но это не имело значения: сейчас она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо. То и дело их взгляды встречались, и они обменивались мимолетными потаенными улыбками.

К счастью, рядом с ней оказались Аспасия со вторым своим мужем — толстяком Александросом Веакисом и Медея с Роем Бартоном, правой рукой и помощником Никоса, так что ее окружали не незнакомцы. Остальные гости рассматривали ее с нескрываемым интересом, пытаясь понять, как ей удалось окрутить такого закоренелого холостяка. Иногда их шутливые намеки смущали Маджи, но Никос успевал прийти на помощь, заявляя, будто запретил жене выдавать обществу их маленькие секреты. Некоторые из них были очевидны — во внешности Маджи присутствовали мягкость и обаяние, простота и естественность поведения сочетались с порывистостью натуры. Она не была красавицей в общепринятом смысле, но ее безусловно отличали пикантность и шарм.

Кофе подали на террасе. Негромко играла музыка, гости танцевали, но большинство расположилось дружескими группами, беседуя и попивая вино.

Маджи вышла из круга танцующих вместе со своим партнером — Роем Бартоном. В креслах у балюстрады можно было спокойно передохнуть.

— Поздравляю вас, Маджи, с первым приемом гостей. Он вам на славу удался.

— Я рада, приезжайте повеселиться еще раз.

— Да мы завтра же с утра и продолжим. Разве Никос не сказал, что пригласил нас на два дня?

— Д-да, разумеется, — вспыхнула Маджи, смутившись.

Безобразие, Никос и словом не обмолвился. Рой Бартон заметил ее мгновенное замешательство.

— Не волнуйтесь, я в вашем распоряжении, если понадобится помощь. Можете считать меня своим преданным рабом. — Он картинно преклонил перед ней колено и поцеловал руку.

И тут же рядом оказался Никос.

— Рой, поухаживай-ка лучше за Медеей, — насмешливо приказал он, — и понапрасну не трать свой пыл на мою женушку.

Маджи покосилась на мужа. А когда они остались вдвоем, с гневной тирадой обрушилась на него:

— Не ставь меня в идиотское положение! Я приглашаю гостей приехать еще раз, а они, оказывается, и так остаются здесь на пару дней. Если мы муж и жена, будь любезен держать меня в курсе хотя бы общих семейных дел.

Никос вздохнул.

— Я виноват, глупышка. Не стоит королеве кипятиться из-за такой ерунды. — Он приподнял Маджи из кресла, притянул к себе.

Их дыхание смешалось в поцелуе. Маджи моментально забыла о присутствующих. Она не чувствовала стыда или смущения, только глубокую неизбывную любовь к мужчине, прижавшему ее к своему сердцу.