Дунайский лоцман

Глава XII ИМЕНЕМ ЗАКОНА

Открыв дверь, Стрига в нерешительности остановился на пороге. В каюте было совершенно темно. Он ничего не видел, кроме смутного прямоугольника окна. Где-то в углу валяется пленник, но его не различишь.

— Титча! — нетерпеливо позвал Стрига.— Свету!

Титча поспешил принести фонарь, дрожащий блик осветил каюту. Двое обежали ее быстрым взглядом, удивленно посмотрели друг на друга. Каюта оказалась пуста. На полу — обрывки веревок, порванная брошенная одежда и никаких следов пленника.

— Ты объяснишь мне…— начал Стрига.

Вместо ответа Титча бросился к окну и провел пальцем по косяку.

— Удрал,— сказал он, показывая окровавленный палец.

— Удрал! — с проклятием повторил Стрига.

— Но недавно,— продолжал Титча.— Кровь еще свежая. Впрочем, не прошло и двух часов, как я приносил ему еду.

— И ты ничего не заметил?

— Совершенно ничего. Он был связан, как сосиска.

— Дурак,— заворчал Стрига.

Титча распростер руки, ясно выразив этим жестом, что он не понимает, как произошло бегство, и что, во всяком случае, не считает себя виноватым. Стрига этим не удовлетворился.

— Да, дурак,— повторил он яростно, вырвал фонарь из рук пособника и провел расплывчатым лучом по каюте.— Надо было почаще посещать пленника и не доверять видимости… Ага! Смотри на этот кусок железа, отполированный трением. Это им он перетер веревку… Ему понадобились на это дни и дни… И ты не заметил ничего!… Можно ли быть таким ослом!

— Когда ты кончишь? — возразил Титча, в свою очередь рассердившись.— Что я тебе, собака?… Раз уж тебе так нужен был этот Драгош, сторожил бы его сам!

— У меня хватает других обязанностей и забот,— сказал Стрига.— Но прежде всего, Драгоша ли мы тут держали?

— Так кто же это, по-твоему?

— А я знаю? Я вправе предполагать что угодно, раз ты так выполняешь поручения. Ты его узнал, когда схватил?

— Не могу поклясться, что узнал,— сознался Титча,— потому что он сидел спиной…

— Эх!…

— Но я прекрасно узнал лодку. Это та самая, которую ты мне показывал в Вене. Уж в этом-то я уверен.

— Лодка!… Лодка!… Наконец каков он был, твой пленник? Высокий?

Сергей Ладко и Иван Стрига были совершенно одинакового роста. Но лежащий человек кажется, неизвестно почему, гораздо выше стоящего, а Титча видел лоцмана только распростертым на полу тюрьмы. Вот почему он без всяких колебаний ответил:

— На голову выше тебя!

— Это не Драгош! — пробормотал Стрига, который знал, что он выше сыщика. Он раздумывал несколько мгновений, потом спросил: — Походил он на кого-нибудь из твоих знакомых?

— Моих знакомых?— возразил Титча.— Ничуть!…

— Например, не смахивал ли он на Ладко?

— С чего ты взял? — вскричал Титча.— За каким чертом Драгош будет смахивать на Ладко?

— А если нашим пленником был не Драгош?

— Тем более он не мог был Ладко, его-то я знаю достаточно, черт побери, чтобы не ошибиться.

— Отвечай на мои вопросы,— настаивал Стрига.— Походил он на Ладко?

— Ты бредишь,— протестовал Титча.— Прежде всего, у Ладко борода, а у пленника не было.

— Бороду можно сбрить,— заметил Стрига.

— Я не спорю… А потом, наш пленник носил очки.

Стрига пожал плечами.

— Брюнет он или блондин?

— Брюнет,— убежденно ответил Титча.

— Ты в этом уверен?

— Вполне!

— Тогда это не Ладко!…— снова проворчал Стрига.— Это должен быть Илиа Бруш…

— Какой Илиа Бруш?

— Рыболов.

— Ба! — воскликнул ошеломленный Титча.— Но если пленник не был ни Ладко, ни Драгошем, тогда не важно, что он улизнул.

Стрига, не отвечая, приблизился, в свою очередь, к окну. Осмотрел следы крови, высунул голову наружу и напрасно пытался рассмотреть что-нибудь в темноте.

— Давно ли он скрылся? — спросил он вполголоса.

— Не больше двух часов, я уже говорил,— ответил Титча.

— Ну, тогда он далеко! — вскричал Стрига, с трудом подавляя гнев. После момента раздумья он прибавил: — Сейчас делать нечего. Ночь слишком темна. Птичка улетела, доброго пути! А мы пустимся в путь перед рассветом, чтобы как можно скорее оставить позади Белград.

Мгновение он оставался в задумчивости, потом, не говоря ни слова, оставил каюту и вошел в противоположную. Титча навострил уши. Сначала он не слышал ничего; но скоро через закрытую дверь на него донеслись постепенно усиливающиеся раскаты атаманского голоса. С презрением пожав плечами, Титча пошел спать.

Стрига неверно рассуждал о бесполезности немедленных поисков: беглец ушел недалеко.

Услышав скрип ключа в замке, Сергей Ладко, отчаянно рванувшись, преодолел препятствие. Под яростным напором мускулов сначала плечо, потом бедро проскочили, он проскользнул сквозь узкое окошко, как стрела, и упал головой вперед в дунайскую воду, та почти бесшумно расступилась и сомкнулась над ним. Когда Ладко вынырнул, течение уже отнесло его от места падения. Он очутился за кормой шаланды, перед ним лежал свободный путь.

Он решил дать потоку отнести себя подальше. Когда окажется вне досягаемости, он поплывет к одному из берегов. Правда, он явится гуда голым, и это создаст большие трудности, но что поделаешь… Самое важное — удалиться от плавучей тюрьмы. А на берегу будет видно.

Внезапно перед ним во мраке возникла небольшая темная масса другого судна. Каково же было его волнение, когда он узнал свою баржу, что шла за шаландой на буксире! Он уцепился за руль и на мгновение замер неподвижно.

В ночной тишине он услышал голоса. Без сомнения, спорили об обстоятельствах его бегства. Он ждал, высунув только голову из непроницаемого покрова темной воды, скрывавшей его.

Голоса усилились, потом стихли, вновь наступило молчание. Сергей Ладко взобрался на баржу и исчез в своей рубке. Там, насторожившись, он продолжал слушать. Он не услышал никакого шума вокруг.

В каюте ночная тьма была еще гуще. Ничего не видя, Сергей Ладко шарил, как слепой, чтобы узнать знакомые предметы. Казалось, здесь ничего не тронули. Вот рыболовные снасти. На гвозде все еще висит шапка из меха выдры, ее он сам повесил. Направо его кушетка; налево — та, на которой так долго спал господин Иегер… Но почему открыты сундуки? Их, значит, взломали?… Руки во тьме неуверенно перебирали скромное имущество… Нет, у него ничего не взяли. Белье и одежда лежали в том порядке, как он их оставил; даже нож оказался на обычном месте… Обнажив лезвие, Сергей Ладко пополз на животе к носу лодки.

Как он передвигался! Уши настороже, глаза напряженно впиваются во тьму, дыхание замирает при каждом всплеске воды… Не меньше десяти минут потратил он, прежде чем добрался до цели. Потом схватил буксирный канат и перерезал его одним взмахом.

Веревка шлепнулась в воду с большим шумом. Ладко с бьющимся сердцем снова упал на палубу. Невозможно, чтобы не услышали падение каната в такой глубокой тишине…

Нет… Никто не движется… Лоцман, мало-помалу выпрямляясь, заметил, что он уже далеко от своих врагов. В самом деле, освободившись, баржа поплыла по течению, и вскоре ее и стоявшую на якоре шаланду разделила непроницаемая стена мрака.

Когда Сергей Ладко был достаточно далеко, чтобы не бояться погони, он взял весло, и несколько ударов быстро увеличили расстояние. Только тогда он заметил, что дрожит, и решил одеться. Он без труда нашел белье и необходимую одежду. Потом схватил весло и принялся яростно грести.

Где он был? Он не имел ни малейшего понятия. Ничто не указывало, в каком направлении шло судно, где он был заточен. Поднималась или спускалась по реке его плавучая тюрьма, он не знал.

Во всяком случае, теперь он снова поплывет вниз, потому что там Рущук, а в Рущуке — Натча. Если его увезли назад, он наверстает время усиленной работой рук, вот и все. Он решил грести всю ночь, чтобы оказаться как можно дальше от неведомых врагов. Он мог рассчитывать еще часов на семь темноты. За это время проплыть можно много. Когда настанет день, он остановится отдохнуть в первом попавшемся городке.

Сергей Ладко сильно греб минут двадцать, когда среди ночи раздался крик, заглушённый расстоянием. Что он выражал — радость, гнев или ужас? Ничего нельзя было сказать об этом смутном отдаленном крике. И, однако, как ни был слаб голос, долетевший к нему издалека, он наполнил сердце лоцмана неясной тревогой. Где он слышал такой голос?… Еще немного, и он поклялся бы, что это голос Натчи… Он перестал грести и прислушивался к глухим звукам ночи.

Крик не повторился. Пространство оставалось немым вокруг баржи, которая плыла, увлекаемая течением. Натча!… Сергей Ладко усилием воли отбросил навязчивую мысль и принялся за работу.

Время шло. Около полуночи на правом берегу смутно обрисовались дома деревни; Ладко миновал ее, не узнав.

Некоторое время спустя, на рассвете, показалось другое поселение; Сергей и его не узнал и тоже проплыл мимо.

Заря разгоралась, а берега опять стали пустынными.

Лишь только начало светать, Сергей Ладко поспешил исправить недостатки в своей маскировке, которые появились в долгом заточении. Через несколько минут его волосы снова сделались черными от корней до кончиков, бритва снесла отросшую бороду, а пропавшие очки заменены новыми. Проделав все это, он принялся грести с неистощимой бодростью.

Время от времени он бросал взгляд назад, но не видел ничего подозрительного. Очевидно, враги остались далеко.

Когда он покончил с неотложными заботами, ощущение завоеванной безопасности позволило ему снова подумать о странности его положения. Кто были враги, от которых ему удалось бежать? Чего от него хотели? Почему держали так долго в своей власти? Столько вопросов, и он не мог на них ответить. Но кто бы ни были эти враги, он должен, во всяком случае, бояться их в будущем, и эта забота осложнит его путешествие, если только он, несмотря на опасность такого поступка, не попросит защиты полиции от неизвестных похитителей в первом же встречном городе.

Какой это будет город? Он не знал, и ничто не давало ему указаний на пустынных берегах, где далеко одна от другой лепились бедные деревушки.

Только около восьми часов утра опять же на правом берегу обрисовались на небе высокие колокольни, а на горизонте показался отдаленный город. Сергей Ладко обрадовался. Он хорошо знал эти места. Ближе к нему был Землин, последний придунайский город Австро-Венгерской империи; вдали виднелся Белград, сербская столица, тоже расположенная на правом берегу после внезапного изгиба Дуная, при впадении Савы.

Итак, во время заточения он продолжал спускаться по реке, плавучая тюрьма приблизила его к цели, и, не подозревая об этом, он проделал более пятисот километров.

Сейчас Землин — это спасение. Если понадобится, он найдет там помощь и покровительство. Но решится ли он просить помощи? Если он пожалуется, если поведает о своем необъяснимом приключении, не начнется ли дознание, первой жертвой которого станет он сам? Быть может, пожелают узнать, кто он такой, куда направляется и, возможно, им удастся выведать имя, какое он поклялся не открывать, что бы ни случилось.

Так и не приняв решения, Сергей Ладко ускорил ход своего суденышка. На колокольнях города пробило половину девятого, когда он привязал лодку к кольцу набережной. Он навел в барже порядок и снова занялся проблемой: говорить или молчать. Наконец он решил воздержаться. Принимая во внимание все, лучше хранить молчание, отдохнуть в каюте, в чем он очень нуждался, и удалиться из Землина незамеченным, как туда явился.

Но тут четыре человека показались на набережной и остановились перед баржей. Люди спрыгнули в нее, и один из них, приблизившись к Сергею Ладко, смотревшему на него с удивлением, спросил:

— Ваше имя Илиа Бруш?

— Да,— ответил лоцман, с беспокойством глядя на чиновника.

Чиновник распахнул свое одеяние, чтобы показать опоясывавший его талию шарф, окрашенный в государственные цвета Венгрии.

— Именем закона, вы арестованы! — провозгласил он, кладя руку на плечо лоцмана.