Дунайский лоцман

Глава V КАРЛ ДРАГОШ

Господин Иегер положил расписку в карман и начал устраиваться. Получив разрешение расположиться на сундуке-кушетке, он с чемоданом протиснулся в каюту. Десять минут спустя он вышел, преобразившись с головы до ног. Одетый как настоящий рыбак — грубая куртка, высокие сапоги, шапка из меха выдры,— он казался копией Илиа Бруша.

Господин Иегер немного удивился, обнаружив, что за время его краткого отсутствия хозяин покинул баржу. Верный взятому на себя обязательству, гость не позволил себе ни одного вопроса, когда владелец судна вернулся через полчаса. Но и без хлопот со своей стороны он узнал, что Илиа Бруш счел долгом послать несколько писем в газеты, чтобы объявить о своем прибытии в Ратисбон на следующий день и в Нейштадт послезавтра вечером. Теперь, когда в игру вмешались интересы господина Иегера, столь выгодные рыболову-лауреату, не следовало пренебрегать публичными встречами. Илиа Бруш даже выразил сожаление, что не сможет остановиться в городах, которые минует до Нейштадта, а именно в Нейбурге и Ингольштадте, довольно значительных пунктах. Эти остановки не входили в его план, и он принужден отказаться.

Господин Иегер казался восхищенным заботой о его выгоде и не досадовал вслух на то, что им не придется остановиться в Нейбурге и Ингольштадте. Напротив, он одобрил своего хозяина и еще раз заявил, что ничуть не желает стеснять его свободу, как они условились.

Два компаньона поужинали, сидя лицом к лицу на скамейках. Господин Иегер достал все из того же неистощимого чемодана великолепный окорок, и это произведение города Майнца было по достоинству оценено Илиа Брушем, он начал признавать, что гость — добрый малый.

Ночь прошла без приключений. Перед восходом солнца Илиа Бруш поднял якорь, не смущая глубокого сна своего приятного пассажира.

Скорость течения, уже очень замедлившегося, едва достигала одного лье в час. Баржи всевозможных размеров, иногда тяжелые, нагруженные до предела, спускались по течению, помогая себе широкими парусами. Погода обещала быть прекрасной, без дождя.

Оказавшись посреди потока, Илиа Бруш принялся действовать веслом, ускоряя ход суденышка. Несколько часов спустя господин Иегер, проснувшись, нашел его за этим занятием, чему рыболов предавался до вечера, кроме короткого перерыва для завтрака. Пассажир не сделал никакого замечания и если удивлялся такой поспешности, то делал это про себя.

Мало слов было сказано в течение дня. Илиа Бруш энергично греб. А господин Иегер наблюдал за судами, бороздившими Дунай, с таким вниманием, которое, конечно, удивило бы его хозяина, если бы тот был менее поглощен своим занятием; иногда же Иегер пробегал взглядом по обоим берегам Дуная. Они здесь значительно понизились. Река расширилась за счет окрестностей. Левый берег, наполовину затопленный, уже нельзя было ясно различить, по правому же берегу, искусственно поднятому для прокладки железной дороги, бежали поезда, пыхтели паровозы, смешивая свой дым с копотью пароходов, чьи колеса били по воде с изрядным шумом.

На следующий день, после такого же трудного перехода, как и предыдущий, якорь бросили в пустынной местности, в нескольких километрах выше Нейбурга, и снова, когда наступил рассвет, баржа уже находилась посреди потока.

На вечер этого дня Илиа Бруш назначил прибытие в Нейштадт. Было бы стыдно явиться туда с пустыми руками. Погода благоприятствовала, переход оказался значительно короче, чем предшествующие, и Илиа Бруш решил заняться рыбной ловлей.

Утром он тщательно проверил снасти. Компаньон, сидя на корме, с интересом следил за приготовлениями, как и полагается истинному любителю.

Работая, Илиа Бруш не пренебрегал разговором.

— Сегодня, как видите, господин Иегер, я рассчитываю удить, и приготовления к ловле немного затянулись. Рыбы недоверчивы по натуре, и не могут быть лишними никакие предосторожности, чтобы их привлечь. Некоторые из них крайне хитры, и среди них линь. С ним надо сражаться хитростью же, и губы у него такие жесткие, что он может оборвать лесу.

— Не слишком замечательная рыба линь, как мне кажется,— заметил господин Иегер.

— Согласен, ибо он предпочитает болотистую воду, что придает его мясу неприятный привкус.

— А щука?

— Щука превосходна,— объявил Илиа Бруш,— но при условии, что она весит не менее пяти-шести фунтов[18], а в маленьких одни кости. Притом щуку нельзя поместить в разряд хитрых, умных рыб.

— В самом деле, господин Бруш? Итак, акулы пресной воды, как их называют…

— Так же глупы, как акулы соленой воды, господин Иегер. Настоящие скоты, на том же уровне, как акулы и угри! Их ловля может доставить выгоду, но славу — никогда… Как заметил один тонкий знаток, это рыбы, «которые ловятся», а не те, «которых ловят».

Господину Иегеру осталось только удивляться такому убедительному рассуждению Илиа Бруша, а равно тщательному вниманию, с каким он готовил снасти.

— Ну! Все готово, и остается только попытать счастья,— объявил наконец лауреат.

В то время как господин Иегер прислонился к кровле каюты, рыболов сел на скамейку с подсачком под рукой, потом забросил удочку.

Понятно, что глубокое молчание воцарилось в лодке с этого момента. Шум голосов, известно, отпугивает рыбу, да у серьезного рыболова есть и другое занятие помимо болтовни: он должен внимательно следить за всеми движениями поплавка и не упустить момент, когда следует подсекать добычу.

В это утро Илиа Бруш мог быть довольным. Он не только вытянул два десятка плотвы, но и дюжину карпов и несколько подлещиков. Если господин Иегер в действительности был страстным любителем, каким он старался себя показать, ему оставалось лишь восхищаться быстротой и точностью, с какой его хозяин подсекал так, как это требовалось для данного вида рыбы. Едва только он замечал, что рыба взяла, он остерегался тотчас выводить добычу на поверхность воды, он давал ей походить в глубине и устать от напрасных усилий освободиться: Бруш показывал непоколебимое хладнокровие — необходимое качество рыболова, достойного этого звания.

Ужение закончилось около одиннадцати часов дня. В хорошее время года рыба перестает клевать, когда солнце, поднимаясь до высшей точки, заставляет блестеть поверхность воды. Добыча, впрочем, казалась достаточно обильна. Илиа Бруш даже опасался, что ее слишком много, из-за незначительности городка Нейштадта, где баржа остановилась в пять часов пополудни.

Он ошибся. Человек двадцать пять или тридцать сторожили его появление и приветствовали аплодисментами. Не пришлось много хлопотать, в несколько минут рыба оказалась продана за двадцать семь флоринов, Илиа Бруш немедленно вручил их в качестве первого дивиденда господину Иегеру.

Этот последний, сознавая, что не имеет никаких прав на публичное восхищение, скромно укрывался в каюте, где к нему присоединился Илиа Бруш, отделавшись от своих восторженных почитателей. Нужно было не терять времени для сна, так как ночь предстояла очень короткая. Желая добраться пораньше до Ратисбона[19], куда считалось около семидесяти километров, Илиа Бруш решил отправиться в час ночи, что давало ему возможность поудить днем, несмотря на продолжительность перегона.

Тридцать фунтов рыбы поймал Илиа Бруш до полудня, так что зеваки, толпившиеся на набережной Ратисбона, ждали не напрасно. Энтузиазм публики, видимо, увеличивался. Любителями был устроен на свежем воздухе аукцион, и дневная распродажа принесла лауреату «Дунайской лиги» сорок один флорин.

Он и не мечтал о подобном успехе, и ему пришла в голову мысль, что господин Иегер, пожалуй, заключил превосходную для себя сделку. В ожидании, пока это дело выяснится, он готов был вручить сегодняшний заработок законному владельцу, но Илиа Брушу оказалось невозможным выполнить свой долг. Господин Иегер скромно оставил баржу, предупредив компаньона, что его не надо ждать ужинать и что вернется поздно вечером.

Илиа Бруш нашел вполне естественным, что господин Иегер хочет посетить город, который был в продолжение почти полустолетия местопребыванием немецкого райхстага[20]. Может быть, он испытал бы меньше удовлетворения и больше удивления, если бы мог видеть, каким занятиям предавался там пассажир, и если бы он узнал его подлинное имя.

«Господин Иегер, Вена, Лейпцигерштрассе, номер 43» — послушно написал Илиа Бруш под диктовку незнакомца при первой их встрече. Однако вновь обретенный спутник очутился бы в большом затруднении, если бы рыболов оказался более любопытным и, предприняв со своей стороны расследование, неприятности какового только что испытал на себе, он, по примеру нескромного жандарма, попросил господина Иегера предъявить документы.

Илиа Бруш пренебрег предосторожностью, законность которой ему, однако, продемонстрировали, и это пренебрежение должно было повлечь для него более чем серьезные последствия.

Какое имя немецкий жандарм увидел в паспорте, поданном ему господином Иегером, никто, кроме них двоих, не знал; но, если это было действительно имя владельца настоящего документа, страж порядка прочитал имя Карла Драгоша.

Страстный любитель рыбной ловли и начальник дунайской полиции были в действительности одним и тем же человеком. Решившись попасть во что бы то ни стало в лодку Илиа Бруша и предвидя возможность непобедимого сопротивления, Карл Драгош заранее принял меры. Вмешательство жандарма было подготовлено, сцену разыграли, как в театре.

Успех был такой полный, что Драгош даже смутился. Почему, прежде всего, Илиа Бруш так сильно взволновался после приказа жандарма? Почему он так боялся быть доставленным в полицию, боялся так, что даже пожертвовал любовью к одиночеству, причем самая сила этой любви представлялась чрезмерной? Честный человек, черт возьми, не трусит до такой степени перед полицейским комиссаром: ведь самое худшее, что могло из этого выйти — задержка на несколько часов, а когда не спешишь… Правда, Илиа Бруш спешил, над чем тоже стоило пораздумать.

Недоверчивый, как всякий хороший полицейский, Карл Драгош размышлял. Он был достаточно наделен здравым смыслом, чтобы придавать значение случайным обстоятельствам. Он просто регистрировал эти мелкие замечания в памяти и прилагал все силы ума к разрешению более серьезной задачи, которую возложил на себя.

План, который Карл Драгош приводил в исполнение, напросившись к Илиа Брушу в качестве пассажира, не зародился целиком только в его мозгу. Подлинным творцом был Михаил Михайлович, который, впрочем, об этом совсем не подозревал. Когда этот веселый серб от нечего делать намекал в «Свидании рыболовов», что лауреат «Дунайской лиги» может оказаться либо преследуемым преступником, либо преследующим полицейским, Карл Драгош обратил серьезное внимание на это предположение, брошенное скорее шутки ради. Серб прекрасно знал, что между удачливым рыболовом и сыщиком Карлом Драгошем нет ничего общего. Посмеявшись, он сообразил, что вероятность какой-либо связи между рыболовом и разыскиваемым разбойником также бесконечно мала. Но Карл Драгош прикинул иначе. Если ничего не случилось, то из этого не следует, что ничего не может случиться. Драгош тотчас подумал, что благодушный серб, возможно, прав и что сыщик, желающий наблюдать Дунай на полной свободе, оказался бы очень удачлив, появившись под маской рыболова настолько известного, чтобы никто не мог заподозрить обман.

Но как ни соблазнительна была такая комбинация, от нее пришлось отказаться. Конкурс в Зигмарингене прошел, Илиа Бруш, победитель турнира, объявил публично о своем проекте, и, конечно, он не согласится по доброй воле на подмену его персоны, подмену тем более сомнительную, что внешность лауреата отныне стала известна большому количеству его коллег.

И все же, размышлял Драгош, если приходилось отказаться от мысли, что Илиа Бруш позволит другому выполнить под своим именем задуманное им путешествие, быть может, существовало иное средство достигнуть той же цели. Раз невозможно стать Илиа Брушем, не может ли Карл Драгош удовольствоваться проездом у него на борту? Кто обратит внимание на компаньона человека, который почти прославился и поэтому употребляет себе на пользу всеобщее внимание и восхищение? И даже если кто-нибудь нечаянно бросит взгляд на незаметного компаньона, придет ли ему в голову подумать о связи между этой неопределенной личностью и полицейским, который, таким образом, будет выполнять свою миссию в спасительной тени?

Подробно обдумав проект, Карл Драгош нашел его превосходным и решил осуществить. Он с большим искусством и успехом разыграл начальную сцену, но ведь за этой сценой, если первая не удалась бы, могли последовать другие эксцессы. Если бы потребовалось, Илиа Бруша потащили бы к комиссару, даже посадили бы в тюрьму под удобным предлогом, запугали бы десятком способов. И можно быть уверенным, что Карл Драгош разыграл бы роль благожелательного посредника и устрашенный рыболов увидел бы спасителя в пассажире, которого он чуть не оттолкнул.

Сыщик был доволен, что восторжествовал без такого жестокого нравственного насилия, и не продолжил комедию дальше первого акта.

Теперь он занял место, и настолько прочно, что, если бы сделал вид, что хочет покинуть хозяина, тот воспротивился бы его уходу с такой же энергией, с какой сопротивлялся водворению. Оставалось извлекать пользу из своего положения.

Для этого Карлу Драгошу пришлось только отдаться на волю течения событий. Пока его компаньон удил или греб, сыщик наблюдал за рекой, где ничто более или менее важное не ускользало от его опытного взора. Во время пути он виделся со своими людьми, рассеянными вдоль реки. Если поступит известие о преступлении, он покинет Илиа Бруша, чтобы броситься по следам злодеев; а когда при отсутствии разбоя или грабежа какое-нибудь подозрительное событие привлечет его внимание, он вмешается и тут.

Все это было задумано умно, и чем усерднее об этом размышлял Карл Драгош, тем больше хвалил себя за идею, которая обеспечила ему инкогнито на всем протяжении Дуная и увеличила шансы на успех.

К несчастью, рассуждая таким образом, опытный сыщик не учитывал возможные случайности. Он не подозревал, что совокупность самых странных событий через немногие дни повернет розыски в непредвиденном направлении и придаст его миссии неожиданную широту.