Дунайский лоцман

Глава XVII ВПЛАВЬ

Баржа, казалось, летела по воде. Опьяненный гневом, возбужденный, Сергей Ладко более яростно, чем когда-либо, налегал на весло. Поборов законы природы силой страсти, он каждую ночь позволял себе лишь совсем немного покоя. Он падал, погружался в свинцовый сон, пробуждался внезапно, часа через два, точно от удара колокола, и принимался за свой невероятный труд.

Свидетель этой остервенелой погони, Карл Драгош удивлялся, что человеческий организм одарен такой выносливостью.

Чтобы не отвлекать несчастного лоцмана, сыщик не нарушал молчания. Все, что следовало, было сказано при отплытии из Рущука. Как только лодка двинулась по течению, Карл Драгош объяснил все, что полагал необходимым. Прежде всего он открыл свое истинное положение. Потом в немногих словах объяснил, что отправился в путешествие для преследования дунайской банды, чьим атаманом народная молва объявила некоего Ладко из Рущука.

Лоцман выслушал рассеянно, нетерпеливо. Что ему до этого? У него одна мысль, одна цель, одна надежда: Натча!

Его внимание пробудилось лишь с того момента, когда Карл Драгош заговорил о молодой женщине, поведал, как он узнал от Титчи, что Натча спускается по реке пленницей на борту шаланды, где командует атаман шайки, подлинное имя его не Ладко, а Стрига.

При этом имени Сергей буквально взревел от ярости; рука еще сильнее сжала весло.

Он больше не расспрашивал. С тех пор он спешил почти вообще без отдыха, с наморщенными бровями, с безумными глазами, и вся душа его стремилась вперед, к цели. Он питал в сердце полную уверенность, что достигнет этой цели. Почему? Он не мог бы этого сказать. Он был уверен, и все тут. Шаланду, где Натча — пленница, он узнает с первого взгляда, даже среди тысячи других. Как? Он и этого не сумел бы объяснить. Но он ее найдет. Об этом не могло быть и спора. Теперь он понял, почему ему казалось, будто знает тюремщика, приносившего еду во время первого заточения там, на шаланде, и почему доносившиеся до него голоса будили смутный отзвук в его душе. Тюремщик был Титча. Голоса были голосами Стриги и Натчи. И больше того, крик, долетевший до него в ночи, оказался криком Натчи, бесполезно призывавшей на помощь. Почему он тогда не остановился?… Скольких сожалений, скольких упреков совести избежал бы он!…

После бегства он едва взглянул в темноте на сумрачную тушу плавучей тюрьмы, где он оставлял, сам того не зная, милую его сердцу. Ничего! Все придет в свое время! Невозможно миновать судно Стриги: властно заговорил таинственный голос из глубины его существа.

Расчеты Сергея Ладко были не столь самонадеянными, как можно подумать. Возможность ошибки сильно упала с уменьшением количества шаланд на Дунае. После Орсовы их число не переставало убывать, сделалось совсем незначительным ниже Рущука, и последние остались позади в Силистре. Ниже этого города, который баржа миновала через сутки, на реке осталось только два парусника, Дунаем завладели почти исключительно паровые суда.

Возле Рущука Дунай огромен. По левому берегу он разливается нескончаемыми болотами, и ширина русла достигает восьми километров. Ниже он становится еще обширнее, и между Силистрой и Браилой он доходит в иных местах до двадцати километров. Такое водное пространство — настоящее море, на нем хватает и бурь, и огромных пенистых волн; понятно, что плоскодонные шаланды, не приспособленные к морскому плаванию, избегают там появляться.

К счастью Сергея Ладко, погода выдалась хорошая. Такое маленькое суденышко со столь не морскими формами сильный ветер непременно принудил бы искать убежище в береговых заливах.

Карла Драгоша, от чистого сердца принявшего участие в заботах товарища, но имевшего и другую, свою цель, очень смущала пустынность обширного угрюмого пространства. Не дал ли Титча ложные указания? Исчезновение с Дуная шаланд заставляло Драгоша опасаться, не последовал ли Стрига их примеру? Наконец Драгош поделился беспокойством с Ладко.

— Может ли шаланда спуститься к морю? — спросил он.

— Да,— отвечал лоцман.— Это случается, хотя и редко.

— Вы и сами их водили?

— Иногда.

— Как они разгружаются?

— Заходят в укрытые бухты гирл[46] или передают груз на пароходы.

— Гирла, говорите вы. Ведь их на Дунае несколько?

— Главных два,— ответил Сергей Ладко.— Северное, у Килии; южное, у Сулины[47]. Это более значительное.

— Мы из-за этого не пойдем по ложному пути? — спросил Карл Драгош.

— Нет,— заверил лоцман.— Кто скрывается, тот не направится через Сулину. Будем догонять по северному рукаву.

Карл Драгош не совсем успокоился: бандиты могут рассуждать так же и, чтобы обмануть преследователей, ускользнут как раз по южному рукаву. Но тут приходилось рассчитывать только на удачу.

Угадывая его мысли, Сергей Ладко закончил объяснения убедительно:

— За килийским гирлом есть бухта, где шаланда может укрыться для перегрузки. А в сулинском рукаве надо разгружаться в порту Сулина, это опасно для разбойников. Что же касается третьего, георгиевского гирла, оно едва проходимо, хотя и шире всех. Мы не ошибемся.

На четвертый день после отплытия из Рущука баржа наконец вошла в дельту и двинулась по килийскому рукаву. В полдень миновали последний значительный пункт — Измаил. Завтра утром увидят Черное море.

До этого нагонят ли они шаланду Стриги? Едва ли. После того как они оставили главное русло, река стала совершенно пустынной. Насколько хватал глаз, нигде ни паруса, ни дымка. Карла Драгоша съедало беспокойство.

Однако Сергей Ладко не выказывал опасений, если они и были. Согнувшись над веслом, он неутомимо гнал баржу вперед, следуя по руслу, где только долгая практика позволяла находить путь среди низких болотистых берегов.

Его нетерпеливое упорство должно было быть вознаграждено. В тот же день около пяти часов пополудни показалась наконец шаланда, она стояла на якоре в десятке километров ниже Килии. Сергей Ладко остановил лодку, схватил подзорную трубу и внимательно рассматривал судно.

— Это он! — сказал Ладко глухим голосом, опуская трубу.

— Вы уверены?

— Уверен. Я узнал Якуба Огула, искусного лоцмана из Рущука, преданного сообщника Стриги.

— Что же делать? — спросил Карл Драгош.

Сергей Ладко не ответил. Он думал.

Сыщик продолжал:

— Нужно вернуться в Килию, а если понадобится, то и в Измаил. Там мы получим подкрепление.

Лоцман отрицательно покачал головой.

— Возвращаться против течения в Измаил или даже только в Килию — отнимет слишком много времени. Шаланда опередит нас, а в море ее не найдем. Нет, останемся здесь до ночи. У меня есть замысел. Если мне удастся, станем следить за шаландой издалека и, когда определим место ее стоянки, будем искать помощи в Сулине.

Когда совсем стемнело, Сергей Ладко подвел баржу на расстояние в двести метров от шаланды. Там он тихо опустил якорь. Не говоря ни слова удивленному Карлу Драгошу, он разделся и спустился в реку.

Рассекая воду сильной рукой, он направился прямо к шаланде, смутно видной во мраке. Приблизился настолько, чтобы не быть замеченным, обогнул судно, подплыл к рулю и ухватился за него. Он слушал. Кто-то напевал вполголоса над его головой. Цепляясь руками и ногами за скользкий борт, Сергей Ладко мощным усилием поднялся до верхней части руля и увидел Якуба Огула.

На борту все выглядело спокойно. Никакого шума не доносилось из рубки, где, без сомнения, находился Иван Стрига. Пятеро из экипажа спокойно беседовали, растянувшись на палубе в передней части шаланды. Их голоса доносились еле слышно. Якуб Огул сидел в одиночестве на рулевом брусе и, убаюканный ночным спокойствием, выводил любимую песенку.

Крепкие руки обхватили горло певца, и он, сдернутый с места, упал и остался недвижимым. Бесчувственное тело свешивалось как тряпка с той и другой стороны узкого рулевого бруса. Сергей Ладко ухватил Якуба за пояс, потом, слегка сжимая коленями руль, соскользнул вниз и тихо погрузился в воду.

На шаланде никто не заметил нападения. Иван Стрига не вышел из рубки. Впереди пять собеседников невозмутимо продолжали разговор.

Тем временем Сергей Ладко плыл к барже. Возвращаться оказалось, конечно, труднее, чем плыть туда. Приходилось бороться с течением и поддерживать тело Якуба Огула. Если тот и не умер, то был близок к этому. Свежесть воды не оживила его; он не шевелился. Сергей Ладко начал бояться, что поступил с ним слишком круто.

Достаточно было пяти минут, чтобы доплыть от баржи до шаланды; но больше получаса потребовалось для обратного пути.

— Помогите мне,— сказал он Карлу Драгошу, схватившись за борт.— Я притащил одного.

С помощью сыщика Ладко перевалил Якуба Огула на палубу.

— Он мертв? — спросил лоцман.

Карл Драгош наклонился над пленником.

— Нет, дышит.

Сергей вздохнул с удовлетворением и начал грести против течения.

— Тогда свяжите его, да покрепче, если не хотите, чтобы он ушел, не прощаясь, когда я ссажу вас на берег.

— Значит, мы должны разделиться? — спросил Карл Драгош.

— Да,— ответил Сергей Ладко.— Когда вы будете на суше, я вернусь к шаланде и завтра постараюсь войти на ее борт.

— Днем?

— Днем. У меня свои соображения. Будьте покойны, я не подвергнусь опасности, по крайней мере, в первое время. Позже, когда мы будем у моря, положение может измениться, согласен. Но я буду рассчитывать на вас в этот момент, который постараюсь всячески оттянуть.

— На меня? Но что я могу сделать?

— Привести помощь.

— Я все сделаю для этого,— заверил Карл Драгош.

— Не сомневаюсь в этом, но вас ждут затруднения. Постарайтесь как можно лучше преодолеть их, вот ваша задача. Не забывайте, что шаланда снимется с якоря завтра в полдень и, если ничто ее не задержит, будет в море к четырем часам. Так и рассчитывайте время. Если опоздаете — я, вероятно, погибну.