Душа греха и разврата

Глава 1

Нико

Умоляющий несчастный передо мной жалкий, и я устал.

Наши сведения должны быть ложными, и он ничего не знает. Иначе он наверняка уже выложил бы всё, что мог.

Я трудился над ним до тех пор, пока мои костяшки не превратились в кровавое месиво, а мой член стал твёрдым.

Насилие всегда вызывает у меня желание секса. Это моя причудливая особенность.

Я последний раз бросаю на него взгляд, затем поворачиваюсь к Джеймсу, моей правой руке.

— Не думаю, что он что-то знает. Он бы заговорил.

— Согласен, — говорит Джеймс.

— Ты можешь вызвать уборку?

— Само собой, Нико.

— Уборка? — выкрикивает мужчина. — Нет. Подожди. Я знаю, что это значит. Ты не можешь быть серьёзным. Я ничего не сказал… ты сам это сказал — я ничего не знаю.

— Теперь знаешь, — говорит Джеймс, вытаскивая пистолет из-за спины.

Я выхожу из комнаты, тихо закрывая дверь и ухожу по коридору, вытирая кровь с рук шёлковым платком с монограммой.

Моя обувь — Gucci.

Мой носовой платок — Hermes.

Мои часы — Rolex.

Мои грехи? Бесценны.

Я покидаю грязный, сырой склад, и сажусь в свою машину, наслаждаясь урчанием двигателя на полной мощности, когда завожу её. Эта малышка никогда не разочаровывала меня. Я ещё не устал от неё, в отличии от почти всего остального в моей жизни.

Скучно.

Мне так чертовски скучно.

Христос, это повторяющееся дерьмо. Почему люди настаивают на лжи, когда они, должно быть, знают, что мы получим от них правду так или иначе? Человеческая натура никогда не прекращает удивлять меня. Может это потому, что они понимают, что умрут в любом случае? Если бы я оказался в таком затруднительном положении, то хотел бы, чтобы всё прошло безболезненно. Я бы рассказал им то, что они хотят, а потом получил бы пулю, вместо того, чтобы подвергаться длительному избиению. Уроды. Тупые грёбаные уроды. И теперь у меня разбиты костяшки. Снова. Всё же насилие — это всегда хороший выброс адреналина. Я поправляю свой стояк и спокойно выезжаю с подъездной дорожки на окраину Лондона.

Не желая находиться в компании своей семьи этим вечером, я направляюсь в клуб, где, как я знаю, будет большинство наших людей.

Это притон, но это наш притон. Для нас это место — не более чем тусовка. Большинство людей о нём не знают, и оно явно мрачновато. Нам это нравится. Несколько бильярдных столов, полный бар, женщины. Один из мужчин увлекался дартсом и установил доску для игры в дартс, и это было весело, пока не началась драка, в которой другой мужчина метнул дротик прямо ему в горло. Попробуйте объяснить это в отделении неотложной помощи. Так что теперь доска для дартса исчезла.

Я проезжаю дорогие районы Лондона. Здесь расположены наши семейные офисы. Здесь находится неприметный джентльменский клуб моего отца. Место, куда он ходит, чтобы притворяться старым и таким-уж-благородным. Как и парикмахерская и салон красоты матери. Мои охотничьи угодья несколько менее благополучны.

Ещё через десять минут езды пейзаж сменяется на более грязные окраины Сохо. Даже это место сильно пострадало от дубинки джентрификации¹. Бьюсь об заклад, это был взрыв в шестидесятых и семидесятых. Какое это было бы время для жизни. Музыка, контркультура. Теперь всё так контролируемо и безопасно. Этот район живое тому доказательство. Хипстеры переехали сюда, а проститутки уехали, и всё это стало скучновато.

И всё же это предпочтительнее, чем уёбки, которые слоняются по Белгравии, считая себя королями мира. Сохо гораздо честнее и правдивее.

Неоновый свет мигает над задней дверью нашего логова. Я паркую машину и закрываю её. Никто здесь не тронет мою малышку. Все знают кто я, и кто мои люди. Тем не менее, она дорога мне, и я забочусь о том, что принадлежит мне.

Когда я попадаю внутрь, на меня обрушиваются три вещи.

Волна шума: басы настолько громкие и глубокие, что мои кости вибрируют.

Тепло и жара, здесь почти как в парной.

И запах. Аромат дыма, алкоголя, и секса.

Я взбегаю по короткой лестнице и прохожу сквозь распахнутую дверь в большое открытое пространство.

В самой комнате шум достаточно громкий, чтобы мои проклятые зубы дребезжали, и я с раздражением смотрю на звуковую систему.

Бармен бросает на меня взгляд, как будто чувствует моё раздражённое присутствие, и благоразумно подходит к музыкальной системе и убавляет звук.

Верхний свет направлен на бар в задней части комнаты и на бильярдные столы в стороне. Над маленькой сценой в дальнем конце, где одинокая женщина танцует под музыку, есть прожектор. Один взгляд на неё говорит мне, что она не в себе из-за какого-то вещества, или чего-то ещё.

Некоторые из моих мужчин играют в бильярд. Некоторые выпивают. Несколько наблюдают за женщиной, но двое, или трое находятся с женщинами в своих тёмных нишах.

Я говорил уёбкам об этом. Если бы полиция решила устроить у нас облаву и обнаружила парней, занимающихся сексом в помещении, имеющем лицензию на продажу алкоголя, у меня были бы проблемы, и, возможно, мне сказали бы, что мне нужно подать заявление на получение лицензии на бордель.

Это не грёбаный бордель.

Я даже представить себе не могу, какой стресс случился бы у моей матери, если бы к нам пришли с обыском и сказали, что мы содержим бордель. Она бы упала в обморок. Мой отец, скорее всего, присоединился бы к ней.

Эти женщины не шлюхи, ну, не официально. Но вполне могли бы быть. Они здесь для острых ощущений, или выпивки и кокса, или подарков. Дорогие побрякушки, которыми уродливые ублюдки вроде Павла должны разбрасываться чтобы заинтересовать женщин — затратны.

А может, дело в опасности. От этого, наверное, их трусики тоже намокают.

На коленях у Павла, лицом вперёд, сидит блондинка с большими сиськами, и когда он поднимает и опускает её, я осознаю, что он трахает её. Её трусики сдвинуты в сторону, а его член торчит из штанов, исчезая каждый раз, когда она опускается. Он проскальзывает в её киску, а затем снова появляется, как блестящий леденец на палочке, когда она поднимается до самого кончика, прежде чем снова скользнуть вниз.

Если она такая мокрая, как говорит его член, значит, ей это нравится, и я не понимаю, потому что он уродливый, глупый и грубый. Должно быть, он один из тех опасных торчков, которые у нас ошиваются. Это похоже на тех девушек, которые хотят присоединиться к банде мотоциклистов, или которые любят бойцов в клетках. Из-за опасности они становятся мокрыми. Не мне судить. Я тот парень, у которого эрекция от избиения кого-то.

Павел хватает блондинку за сиськи и оттягивает её топ в одну сторону, освобождая их.

Они весьма впечатляющие, и мой стояк почти полностью возвращается.

В стороне от всего этого сидит темноволосая женщина. Она внимательно смотрит на свою бутылку пива, крутит её, изучает этикетку, как будто в ней заключён секрет жизни.

Она не желает здесь находиться, и я уверен, что она пришла с блондинкой с большими сиськами.

Мне нравится тот факт, что она не хочет быть здесь. Не знаю, какого хрена я делаю, но, похоже, у меня странная тяга к высокомерным девушкам из британского светского общества. Мне нравится их роскошь. Мне нравится омрачать их полированный блеск и позволять частичкам моего греха проступать на их фасаде «хорошей девочки».

По правде говоря, они мне очень нравятся, но найти невинную девственницу в Лондоне — всё равно, что найти горшок с золотом на конце радуги. Невозможно, блядь.

Всё же, она почти то, чего я хочу. Немного неуверенная, нервничающая, и… она поднимает взгляд, и мой член проявляет несомненный интерес — о, да, осуждающая. Она ненавидит то, что происходит вокруг неё.

С ней будет непросто.

Я подзываю бармена, и он приносит виски со льдом. Киваю в знак благодарности и сажусь на свободное место возле брюнетки.

— Ты не выглядишь счастливой от того, что находишься здесь.

Её голова дёргается, как будто я ткнул в неё электрошокером. Её глаза блуждают по чертам моего лица и расширяются, когда останавливаются на моём шраме.

— Моя подруга с твоим… другом, — она пьёт своё пиво и ковыряет пальцами этикетку.

— Он не мой друг, — говорю я.

— О. Прости.

— Не нужно извинений.

Я смотрю на неё и сдерживаю улыбку. Она так чертовски нервничает. От этого мой член становится твёрже, чем когда-либо за долгое время.

Затем она делает кое-что странное. Она смотрит на часы на запястье. Это быстрое движение. Мимолётный взгляд, после которого её запястье возвращается под барную стойку, пока другой рукой она ковыряет пивную этикетку. Выделяются две вещи. Во-первых, этот взгляд был не нервным, а деловым. Во-вторых, она носит часы Cartier, которые, если только это не подделка, стоят кучу денег.

Она, блядь, проститутка?

Я убью Павла, если он нарушил мои правила и зашёл слишком далеко, пригласив на ночь проституток. Нам сейчас не нужно это дерьмо. Совет директоров законной части нашей компании уже дышит в затылок моей семье.

Она смотрит на меня, нервная и неуверенная, и я действительно смотрю на неё в ответ. По-настоящему воспринимаю её. Язык её тела говорит о неуверенности, но её глаза — в них нет страха или нервозности. Они закалены.

Я придвигаюсь ближе.

— Кто заплатил тебе?

— Что? — она моргает, глядя на меня, будто ей дали пощёчину. — Заплатил мне?

Отличная игра.

— Да. Чтобы быть здесь и изображать из себя маленькую мисс Невинность.

Теперь она смеётся.

— Никто не платил мне, Нико.

Она знает моё имя. Что за хрень?

— Я фанатка. Это была небольшая игра, потому что мне нравится притворяться невинной маленькой мухой, попавшей в паутину большого, плохого паука. Ты — самый большой и самый плохой из всех. Как я уже сказала, я твоя поклонница.

Теперь она направляется на опасную территорию.

— Что, чёрт возьми, это значит? — вряд ли я рок-звезда, так что это странный выбор слова с её стороны.

— Мне нравится твоя работа. Я нахожу её… захватывающей, — она наклоняется ближе. — Твой большой друг, в данный момент трахающий мою подругу, рассказал мне, что тебе нравятся… немного более состоятельнее, чем я. Немного паиньки². Так что я решила сыграть роль.

— Ты хочешь сказать, что ты и твоя подруга — фанатки преступных группировок? Это ниша для фанатов.

Она пожимает плечами.

— Я работаю на Картера Джонсона. На самом деле, он хочет, чтобы я была в офисе в шесть утра, так что я не могу задерживаться допоздна сегодня. Или я могу превратиться в тыкву.

Картер Джонсон. Что ж, это интересно. Он ещё не на моём уровне, но старается. Он также не входит в нашу прямую сферу деятельности, так что не является конкурентом. Тем не менее, её присутствие здесь означает, что она может быть шпионкой.

— Я не шпионю за тобой, — смеётся она, будто читает мои мысли. — Картер не интересуется, что у тебя есть, или чем ты занимаешься. Он хочет расширить сферу азартных игр. Можно получить много прибыли, наживаясь на тех, кто готов бросить всё на последнюю ставку, — она надувает свой красивый ротик и снова ковыряется в этикетке. — Даже так, его рынок сильно отличается от твоего. У тебя казино высокого уровня, у нас — низкие ставки. Вы ни в коем случае не конкурируете.

Её рука скользит по горлышку бутылки, поглаживая его, пока не упирается в основание, а мизинец проводит по потёртому дереву барной стойки. Ногти у неё короткие, аккуратные, бледно-розового цвета. В голове мелькает образ этих пальцев, ласкающих мой член, и я наклоняюсь ближе.

— Так ты моя фанатка, почему? Тебе нравится моя торговля драгоценными металлами?

Она смеётся, и этот смех глубокий, гортанный, и сексуальный.

Ладно, может то, что она не маленькая мисс невинность не так уж и плохо. Сегодня я так заряжен адреналином, что было бы плохой идеей лечь в постель с девственницей. Но эта девушка знает, чего хочет.

— Не-а, — говорит она, пожимая одним плечом. — Это скорее шрам, глаза, тело. Я видела тебя здесь. Мне нравилось то, что я видела. Когда Мисти, — та, что прыгает на члене твоего вышибалы, начала возиться с ним, я спросила, можно ли мне присоединиться однажды ночью.

Её глаза расширились, когда она увидела мой шрам вблизи, и я воспринял это за страх, хотя, вероятно, это было что-то другое.

— Здесь шумно и неприятный запах. Хочешь пойти куда-нибудь, где потише? — это отстойная фраза, но рыбка была у меня на крючке до того, как я узнал, что собираюсь рыбачить. Сейчас мне не нужна хорошая наживка.

— Да.

Просто. Легко. Прямо. Почему бы мне не делать так чаще? Вместо заносчивых стерв, к которым у меня, похоже, странная склонность.

Мне нравятся избалованные и богатые, но сегодня я собираюсь повеселиться с…

— Как тебя зовут?

— Пиппа.

— Пойдём, Пиппа, — я соскальзываю с барного стула и протягиваю руку.

Она принимает её и улыбается.