Душа греха и разврата

Глава 2

Нико

Тонкая струйка пота стекает по моей коже, когда я двигаю бёдрами.

Пиппа стоит перед зеркалом в полный рост в углу комнаты, облокотившись на антикварный французский столик у изножья моей кровати. Её лицо краснеет, когда она видит в зеркале как мы трахаемся.

Я наматываю её волосы на кулак и крепко натягиваю их над кожей головы.

— Блядь, да, — кричит она.

Я лениво шлёпаю её по заднице, и смотрю, как она покачивается, затем делаю это снова, любуясь покраснением её кожи.

Мы находимся в холостяцкой квартире, которая есть у меня в городе, и здесь нет ничего, что могло бы пригодиться её боссу, даже если она шпионит за мной. Вряд ли, ведь это было бы равносильно желанию умереть.

Интересно, что подумает Картер Джонсон о том, что одна из его подчинённых трахается с другим боссом.

Эта мысль заставляет меня ухмыльнуться.

— С чего ты смеёшься? — спрашивает Пиппа, задыхаясь от глубокого толчка.

— Мне интересно, что бы Картер сказал на это.

— Он счёл бы это слегка забавным.

— Может, он бы ревновал. Возможно, он сам хотел бы попробовать тебя.

— Нет. Картеру нравятся парни. Он с гораздо большей вероятностью захотел бы попробовать тебя, Нико.

Я откладываю эту информацию, и на краткое мгновение задумываюсь о том, чтобы покопаться ещё, но затем её руки так сильно сжимают стол, что костяшки пальцев белеют. Её тугая киска пульсирует вокруг моего члена, и она прижимается ко мне, из-за чего я теряю ход своих мыслей.

Отпуская напряжение, беспокойство о дерьме, которое происходит с нашим бизнесом, раздражение на Павла за то, что он в открытую трахает девочек в клубе, я перестаю сдерживаться и трахаю её сильнее и быстрее.

В зеркале мы похожи на двух животных, а не на цивилизованных людей, и от этого зрелища я окончательно теряю самообладание, когда наполняю презерватив.

Целуя её в плечо и шлёпая по заднице, я вытаскиваю член из Пиппы и прохожу в ванную комнату, где избавляюсь от презерватива, затем пью воду из-под крана.

— Могу я принять душ? — спрашивает Пиппа.

— Нет. Мне нужно идти, — говорю я.

— Что? Ты выгоняешь меня? Это мудацкий поступок³, — она права, но раз уж я кончил, то хочу, чтобы она ушла. Мне нужно разобраться со многими вещами. Можно было бы ей об этом сказать, но я не люблю привязывать к себе людей таким образом. Это слабый, жалкий ход. Лучше быть честным и дать им понять, что всё кончено.

— Я пришлю тебе большой букет цветов завтра, — я улыбаюсь ей.

— Я бы предпочла второй раунд.

Я хватаю её за запястье и сжимаю его достаточно сильно, чтобы причинить боль. Её глаза расширяются, и она стонет. Ладно, это не та реакция, на которую я рассчитывал или ожидал, но из-за этого я снова становлюсь твёрдым.

— Мне это нравится, Нико.

Боже, это заманчиво, но она работает на человека, который может и не является прямым соперником, но он, безусловно, опасен и работает близко с моим участком земли.

— Что ты делаешь для Картера? — спрашиваю я, поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону её запястья.

— Я его ассистентка. Я веду его дневник, организовываю встречи, и, прежде чем ты начнешь беспокоиться, скажу, что ты ничего от меня не добьёшься.

— Ты уже сказала мне, что ему нравятся парни.

Она смеётся.

— О, Нико, он и сам бы тебе об этом сказал.

Мой телефон жужжит, и я иду к комоду, смотрю на него и вздыхаю. Сообщение разрушает все остатки вожделения. Блядь.

— Прости, Пиппа, но мне действительно пора. Мне нужно уехать из города сегодня вечером, — я переворачиваю её запястье и целую внутреннюю сторону. — Ты не любишь цветы?

— Нет.

— Что тебе нравится?

— Ну, если второго раунда не будет, то я ничего не хочу. Нико, ты подарил мне чертовски сильный оргазм. Ты мне ничего не должен. Я не куплена и не оплачена.

Она хватает свою сумку, и я замечаю, что это Chanel. Тогда всё просто. Я позвоню в один из больших лондонских торговых центров, и попрошу доставить для неё что-то утром.

— Если тебе когда-нибудь захочется ещё развлечься, ты знаешь, где я.

— Да. Я знаю. Но я не хочу. Я не прихожу дважды.

Её лицо сникает, но она исправляется. Они все одинаковые. Как бы они не старались играть по мужским правилам, им всегда хочется большего. Я редко этого хочу.

Я ещё раз шлёпаю её по заднице, когда она выходит за дверь, и не обращаю внимания на гневный оскал, который заработал. Захлопнув дверь, я возвращаюсь к своему телефону.

Эндорфины после секса исчезают в порыве кислотного гнева.

Приезжай в загородное поместье. Как можно скорее. Предпочтительнее вчера. Мы с матерью хотим срочно поговорить с тобой.

Мой отец — заносчивый, властный, высокомерный ублюдок. Я стискиваю зубы, когда читаю и перечитываю надменное требование. Что, чёрт возьми, теперь?

Я решаю не уезжать сегодня. Пусть подождут день или два.

После того, как смыл с себя Пиппу, я проскальзываю меж своих шёлковых простыней, и закрываю глаза.

Следующим утром моё дерьмовое настроение только ухудшается. Совет директоров требует встретиться на следующей неделе. Блядь. Уверен, поэтому отец прислал свою повестку. Совет слишком долго был занозой в моей заднице. В этом и заключается проблема ведения легального бизнеса. Если бы мы были в старой стране, со старыми порядками, я бы быстро и жестоко расправился с теми, кто усложняет жизнь. К сожалению, капитализм, как ни крути, не позволяет убивать открыто.

Быстро принимаю душ и одеваюсь, не утруждаясь позавтракать, и отправляюсь в путь до часа пик.

Я отправляю сообщение Джеймсу, чтобы он пробыл здесь пару дней, а потом уехал из города в деревню. Когда я наконец подъезжаю к дому нашей семьи, то сдерживаю горький смех. Отец купил эту громаду, потому что считает, что в ней он выглядит как деревенский помещик. Самое забавное, что это современный дом, построенный в начале девятнадцатых-двадцатых годов так, чтобы выглядел как старинный. Это глупость. Подделка. Мой глупый отец купился на эту безвкусную фальшивку.

Он зачал меня, и я уважаю его за это и за его способность сохранять различные синдикаты в Италии под контролем Андретти. Но в последние годы он всё чаще принимает необдуманные решения. Я поддерживаю его желание переключить большую часть деловой активности на законные интересы, но по практическим и денежным причинам, в то время, как, я уверен, он хочет сделать это, чтобы лучше вписаться в британское общество. Он так очарован этими ублюдками, но они не лучше нас. На самом деле, я бы сказал, что многие из них намного хуже. Заносчивые, глупые Итонские мальчишки⁴, которые живут в телах взрослых мужчин, которые никогда не делали ничего по-настоящему мужественного в своей жизни.

Они из тех, кто считает, что стрелять по птицам — это воплощение крутизны.

Уёбки.

Экономка открывает дверь до того, как я достигаю нижней ступеньки.

— Мистер Андретти. Добро пожаловать, сэр.

— Спасибо, Лиза.

Я прохожу мимо неё и вручаю Дживсу своё пальто. Это не его настоящее имя, но мы с сестрой прозвали его так, потому что он носит форму дворецкого, что чертовски смешно. Держу пари, он ненавидит то, как низко пал. Когда-то он работал на герцога Росфорта, а теперь, несмотря на всё его историческое наследие, работает на гангстера в притворном историческом доме, который с таким же успехом мог быть построен парком развлечений.

— Нико! Дорогой, — мама выбегает из гостиной и заключает меня в свои объятия. — Постарайся не заводить его, у него снова высокое давление, — шепчет она.

— Он способен сам довести себя до такого состояния, — отмечаю я.

Она вздыхает.

— Нико. Я люблю тебя, но ты знаешь, что у нас не может быть ещё больше семейных скандалов. Твоя сестра и так нанесла достаточно вреда.

— Я ничего не сделал, — протестую я.

— Да, ты сделал, мальчишка, — раздаётся крик.

О, чёрт меня побери. Если он начинает это с «мальчишки», то мы закончим тем, что будем кричать друг на друга, а мама будет плакать.

— Что, чёрт возьми, я сделал? — требую, врываясь в гостиную.

Он сидит на ужасном, жёстком диване, на котором, по его мнению, располагают свои задницы богатые британцы, и потягивает чай.

— Ты снова в газетах.

— Что? — я бросаю взгляд на прессу на мраморном столе перед ним.

Он поднимает газету, переворачивает пять страниц, а потом машет ею мне. На меня смотрит лицо. Знакомое. Поэтому я редко возвращаюсь повторно. Это лицо звезды сериалов. Женщина, с которой я трахался несколько раз и которая становилась всё более навязчивой. В конце концов я оторвал её от себя и бросил на произвол судьбы.

Судя по всему, её судьба сложилась так, что она выпила две бутылки таблеток с бутылкой шампанского и ей промыли желудок, если верить заголовку.

Ебать.

— Она упоминала обо мне?

— Нет, идиот. Но в газетах есть фото, где ты с ней в каком-то убогом клубе, и ты последний мужчина, с которым она связывалась. Одна из её подруг говорит: «Она была так увлечена Нико Андретти, хотя мы все пытались сказать ей, что он — плохие новости»⁵.

— Плохие новости, — выкрикивает мама, будто это худшее, что она когда-либо слышала.

— Знаете, вы оба так отчаянно пытаетесь вписаться сюда, но вместо того, чтобы показать стойкость духа⁶, как это делают британцы, вы всё ещё слишком драматизируете.

Отец встаёт и тремя удивительно бодрыми шагами оказывается у меня перед носом. Он ударяет меня по голове газетой.

Я сжимаю руки в кулаки. Он мой отец. Я бы не ударил его в ответ, но, Боже мой, иногда меня охватывает сильное желание.

— Совет директоров назначил встречу. Они хотят, чтобы ты покинул компанию.

Я смеюсь с этого.

— Это я — компания.

— Сын, они могут избавиться от тебя, — он бросает газету на стол.

— Пусть. Кому не похуй? — если придётся, я создам другую компанию, и проведу вражеское поглощение. Я мог бы разобраться с этим по-своему, если бы старик дал мне больше свободы действий. Несколько удачных угроз тут и там сработали бы на ура. Он слишком обеспокоен тем, что старые пройдохи из его джентльменского клуба могут услышать о его сыне-головорезе, и поэтому решительно против этого.

— Мне не похуй! — он начинает выкрикивать в мой адрес ряд итальянских ругательств, что в переводе означает приблизительно: ты хочешь трахнуть души наших мёртвых предков, тупая свинья?

— Совет директоров имеет значение, — спокойно говорит мама.

Она всегда пытается сгладить ситуацию, и у неё есть право голоса, но в конечном итоге она всегда поддерживает отца, как и подобает её воспитанию. Ей приходится уговаривать и льстить ему, чтобы он двигался в нужном ей направлении. Наверняка, быть ею — утомительно. Я всегда считал, что у неё вдвое больше ума, чем у моего отца, но ей приходится использовать его, чтобы мягко манипулировать мужем, заставляя делать всё так, как она считает нужным.

— Пока ты не сможешь получить достаточно рычагов влияния, чтобы сделать членов клуба, недовольных твоим поведением, ненужными, — они имеют значение. Нравится тебе это или нет, — она права, и это только больше меня бесит.

— Наша власть не заключается в этом совете директоров и этой компании, — я закипаю. — Она — в пропитанной кровью земле нашей родины.

— Да, Нико, это так, — моя мама вышагивает, её волосы так туго закручены в элегантный шиньон, что, должно быть, ранят кожу головы. — Нам нужна легитимность, которую дают нам совет директоров и компания. Всё труднее вести дела по-старому. В регионе твоего кузена вся община ополчилась против семей. Их вытесняют.

Я не спорю, потому что, когда я спокоен и не раздражён, я знаю, что она права.

Если вести дела законно, можно получать гораздо больше денег без огромных рисков. Многие наши богатства связаны с торговлей драгоценными металлами, и в этом мире существует удивительная текучесть и проницаемость границ между незаконным и законным.

Имея крупное юридическое лицо, можно избежать слишком тщательного контроля. Кроме того, это отличный способ отмывания денег. Обычные направления, как казино, так тесно связаны с преступным миром, что любой, кто в них инвестирует, считается мафией. Конечно, они есть и у нас, ведь через казино можно столько отмыть, но это рискованно.

Недвижимость и роскошные курорты — не такой большой риск. Я понимаю, почему мы ведём организацию в том направлении, в котором ведём, мне просто не нравится, когда это влияет на то, как я проживаю свою грёбаную жизнь. Я ни перед кем не отчитываюсь.

— У нас есть решение, — говорит мама. — Твой отец много думал об этом, — её глаза умоляют.

Она умоляет меня послушать и, хотя бы выслушать его.

— Да, это успокоит всех и заставит совет отступить. Как только они это сделают, ты сможешь работать над тем, чтобы сделать более проблемных членов неактуальными. Но нам нужно время, — говорит отец, смахивая волосы с высокого лба.

Я мог бы сделать создателей проблем неактуальными уже завтра, но отец не позволит мне их убрать, так что вот так мы здесь.

— Что за решение?

Мне не понятно, что, по их мнению, успокоит совет. По мне, так они — кучка старомодных пуритан⁷. Если бы я был главным, создавая это дерьмо, я бы не позволил им иметь столько власти. Наверняка я бы проверил их личные убеждения более тщательно. В том, что этого не произошло, виноват мой отец.

— Ты женишься, — говорит отец.

Я разражаюсь смехом.

— Прости. Я не расслышал. Мне показалось, что ты сказал, я должен жениться. Очевидно, что это не так, так как это абсурдная идея.

— Нам нужно, чтобы ты сделал это, Нико. Ради бизнеса и ради семьи, — мама берёт моё лицо в свои ладони, её кожа сухая на моих щеках, — Пожалуйста, мой сынок. Сделай это ради имени и чести Андретти.

Так это больше, чем бизнес? Это также о нашей чести? Ну нахуй, они действительно собираются надавить на это, причём сильно. Их решительные лица говорят мне всё, что мне нужно знать.

— Жениться на ком? Мама, я не могу просто взять и вырвать невесту из воздуха. Иисусе.

— Мы нашли кое-кого, — говорит она. Её лёгкая улыбка подсказывает мне, что она имеет в виду, что это она нашла кое-кого.

Отец может быть тем, кто устанавливает закон своим криком и вспыльчивостью, и, в конце концов, именно он наверняка будет договариваться с другой семьёй, как и должно быть, но мама решит, кто будет этой женщиной. Я могу только молиться, чтобы она поступила правильно. Хорошая молодая девственница из старой страны — не так уж и плохо. Я смогу испортить её именно так, как мне понравится, и подстроить её под свои самые тёмные желания.

Мама улыбается мне.

— Это идеально. Чистый брак по расчёту. Тебе не нужно ни любить её, ни прикасаться к ней, — она приглаживает свои волосы. — На самом деле, её отец запретил тебе к ней прикасаться. Вы с ней поженитесь, совет успокоится, а ты получишь год. Год, в течение которого ты должен сделать свой ход и лишить тех, кто доставляет неприятности, их акций и власти, но правильным способом. Без кровопролития. Твоя невеста получит хорошее вознаграждение, а мы — репутацию её старой английской фамилии.

Значит, не милая юная девственница с родины. Хреново.

— Кто она?

Она кашляет, и её щеки краснеют. Мама кладёт руки мне на плечи, и я сразу понимаю, что ответ мне не понравится.

Я делаю шаг назад из её объятий, но её лицо остаётся непоколебимым, как и у отца.

Они заставят меня это сделать. Это будет какая-то ужасная дочь британских аристократов с зубами, как у лошади, и ногами, как стволы деревьев, и они заставят меня сделать это.

Тюремная дверь захлопывается, когда мои родители смотрят на меня с единой решимостью.