Душа в тротиловом эквиваленте

14 октября 1952 года, вторник

Завершает работу XIX съезд КПСС, который открывался как съезд ВКП (б). В последний раз с речью выступает И. В. Сталин.

В последний раз — это совсем не радует. Опять же, если до власти дорвется лысый, будет плохо. Артели проживут всего четыре года. Социальные лифты отключат. Сокращение армии превратят в расправу с неугодными. Про «освоение» целины и кукурузу даже думать не хочется… Мне бы времени немножко!

Сан Франциско до Паула, Бразилия. Самолет Douglas DC-3 компании REAL задевает возвышенность и разбивается. Из 28 человек на борту погибают 14. Ошибка навигации в условиях плохой погоды.

«Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется». Положа руку на сердце, говорил я о статусах из чистого хулиганства! А оно вон как повернулось… Буквально с понедельника детям зажиточных родителей студенты попроще стали говорить, указывая на дорогие вещи:

— Что, золотые часики — это у тебя способ указать на статус родителей? А сам-то ты, что из себя представляешь?

— Да я что, я ничего такого, — слабо отбивалась очередная жертва. — Родители вот, на день рождения…

— И ты, как тот павиан, рад выделиться из коллектива?

Активисты пошли дальше и выдвинули лозунг: «Забота о статусе — признак классового врага». Вышел перегиб чистой воды. Любителей золотых украшений и дорогих вещей, упорствующих в своих заблуждениях, стали бить.

Комсомольская организация в стороне не осталась. В группах прошли собрания, где всем, увлекающимся модными и дорогими вещицами, отсутствующими у большинства, было указано на недопустимость такого поведения. И было предложено не демонстрировать статус, а заниматься учебой и зарабатывать уважение коллектива реальными делами. Богатеньких буратин стыдили:

— Слышал, что Семецкий сказал? Ведь семь лет всего парню, а как он вас таких припечатал! Одно слово, наследники худших повадок приматов! Давайте, растите до человека, статусные вы наши!

Энтузиасты наглядной агитации и поборники социальной справедливости выпустили пару стенгазет, где любителей выделиться наглядно заклеймили. Особо впечатляло изображение противной обезьяны с красным задом и золотыми часами на левой ноге.

Горком комсомола счел правильным распространить опыт МГУ и на другие высшие учебные заведения. И это все за каких-то десять дней! Поэт, конечно, был прав, но видит Бог, я никого бить не призывал!

Большую часть времени пришлось провести дома, готовясь к контрольным занятиям. Работать приходится много, помимо всего остального я успел составить план работ по квантовому генератору. Лазером в этой ветке истории его звать не будут. Сплю мало, устаю зверски. Прийти в себя утром помогает только холодный душ и зарядка.

Вчера, в понедельник, свободного времени стало еще меньше. Соколов напомнил о моем обещании прочитать доклад. Сижу, пишу. Надо успеть до субботы.

Утро принесло новость. Вера решила праздновать новоселье. Иначе, мол, коллектив не поймет.

— Когда?

— Сегодня!

Да, не было печали…

…Места на вешалке не хватило, гости завалили одеждой обе кровати. В квартире стало тесно. Девушки выгнали меня с кухни. Я обиделся и пошел жарить мясо в камине, жестко пресекая все попытки дам воспрепятствовать порче продуктов.

— Отойдите, дамы! Вы и шашлык несовместимы!

Сначала за мною наблюдали с некоторой долей скептицизма, однако все переменилось, как только по гостиной поплыл дразнящий аромат жареного мяса. Не зря говорят, что любой безнадзорный коллектив моментально скатывается на уровень самого молодого и шкодливого из его членов.

Толстая проволока, найденная в кладовке, вполне заменила фирменные шампура, а старинный камин ничем не хуже мангала, а в чем-то даже и лучше. По крайней мере, я теперь точно знаю, что за счет отражения тепла от стенок, мясо там пропекается лучше.

Пещера, очаг, троглодиты или камин в московской квартире и студенты-физики — это примерно одно и то же, если и те, и другие дружно жарят мясо. Я уверен, что ничто так не способствует сплочению коллектива и не роднит мужские души, как охота, рыбалка, и совместное пожирание жаренного мяса. Думаю, всем известно, что в таких случаях, водка материализуется прямо из воздуха. Даже мне налили, правда, по малолетству, на донышке рюмки. Чисто символически.

Душа воспарила, и я стал мурлыкать себе под нос веселую песенку про голубой вагон. Народ прислушался и стал подпевать. Андрей приволок баян, моментально подобрал мелодию, стали петь хором. Я не удержался от мелкого хулиганства, и через пару минут мы хором исполняли альтернативный вариант детского шлягера. Тот самый, про хлорциан и остатки Америки в голубом вагоне.

Веселье набирало обороты. Мелкие бытовые проблемы типа отсутствия нужного количества посуды или нехватки стульев решаются легко и изящно. Метнулись к соседям и заняли, заодно пригласили в гости хороших людей.

Проверено опытом поколений: расставить бутылки-стаканчики у нас во все времена могли быстро. Те, кому не хватило места за столом, использовали подоконники, благо они у меня широкие.

Мне налили лимонаду и предложили что-нибудь сказать. Как хозяину дома и виновнику праздника. Чуть подумав, я провозгласил:

— За наше прекрасное будущее!

И грянул пир! Неважно, что на столах разнокалиберная посуда, несущественно, что стол не так уж богат. Самое главное то, что у нас вдруг возникла атмосфера праздника и благословенного студенческого братства.

Пили, кстати, немного. Больше говорили, шутили, смеялись. Вскоре у одного из парней в руках оказалась гитара. В общем, все было так, как бывает, когда за столом собираются молодые люди.

Когда веселье было в самом разгаре, салатики были в основном съедены, но до горячего дело еще не дошло, вновь хрипло тренькнул дверной звонок. Прибыла делегация от профессорско-преподавательского состава. Арсений Александрович, Тамара Ивановна как его секретарь и постоянный спутник, и еще три молодых преподавателя.

— Познакомься, Юра, — сказал Соколов. — Это Михаил Николаевич Мещерский, кафедра общей физики, ассистент, это Хуан Антонио Карранса, с кафедры физики твердого тела…

— Можно просто Иван, — улыбнулся гость. — Хуаном меня кроме Арсения Александровича, давно никто не зовет.

— … И наконец, представляю последнего неизвестного тебе, Юра, гостя. Николай Моисеевич Рубин, кафедра общей физики, ассистент.

— Очень, приятно. Семецкий Юра.

Меня снова поздравляли, желали, выражали надежду и все такое. Обычное советское новоселье, просто хозяин дома очень молод. Прибывшие принесли подарки — ткань на занавески и чайный сервиз на шесть персон.

Я, в свою очередь, высказал надежду, что у нас еще будут поводы собираться такой хорошей компанией. В общем, все как бывает всегда…

Через некоторое время, собравшиеся потянулись на перекур. Кто-то пошел на лестничную площадку, кто-то решил стряхивать пепел с балкона. Официальная часть закончилась, коллектив разбился на мелкие группы, чтобы говорить о разном, и выпивать без тостов.

Обо мне как будто забыли. Все правильно. Так случается на любом торжестве. На свадьбе или юбилее — неважно. Отдав долг вежливости, люди всегда начинают говорить о своем и развлекаться небольшими компаниями.

Прошелся по комнатам. Заметил, что гости совершенно явно образовали несколько групп «по интересам». В гостиной голосили под гитару. На кухне шептались девочки. Из коридора выскочил сразу — там уже целовались две трудно различимые тени.

Подумал, что неплохо было бы прибиться к музицирующим и спеть им что-нибудь эдакое, из будущего. Но тут вдруг услышал обрывок разговора о том, как злые власти вдруг, буквально за несколько дней, вывезли инвалидов-фронтовиков куда-то в лагеря.

В моем кабинете собрался небольшой Гайд-Парк. Открытое окно, переполненная пепельница, рюмки, бутылочка — куда без нее, родимой… И разумеется, пяток интеллигентных собеседников обоего пола, обсуждающие что-нибудь умное. Классика жанра, однако…

— Я тебе точно говорю, для увечных лагерь специальный построили, — горячился Рубин.

— Да не может такого быть, чтобы фронтовиков, да без вины — в лагерь! — возразил Мещерский, рубанув кулаком воздух.

— Может, может! У нас все могут, — не унимался Рубин. — Им, видите ли, не хотелось, чтобы инвалиды войны, вымаливающие милостыню, портили вид московских улиц, не ночевали на вокзалах.

Надо же, восхитился я, нет на них «кровавой гэбни»! Если верить воспоминаниям записных сторонников общечеловеческих ценностей, то на сегодняшний день за подобные речи с ходу всаживают десять лет без права переписки, и вперед, граждане, в рудники или на лесоповал!

А вот ведь, треплются, и ничего, судя по всему, не боятся. Ситуацию надо срочно разруливать.

Подхожу поближе, и задаю вопрос:

— Хуан, Тамара Ивановна как-то говорила, что Вы — фронтовик. Вы действительно воевали?

Дернув плечом, Карранса неохотно отвечает:

— Было.

Продолжаю задавать вопросы:

— Вы тоже, Миша?

— С Хуаном вместе.

— Тогда вопрос. Вот если бы с вами беда случилась, вы бы надели ордена, медали и пошли молить о копеечке?

У бывших разведчиков каменеют лица. Чувствую, что Миша готов хватануть меня за грудки. Но я маленький, а солдат ребенка не обидит. Хуан, успокаивающе положив другу руки на плечи, со льдом в голосе произносит:

— Нет, Юра, не пошли бы.

— Что и требовалось доказать, — говорю я. — Вы — воины, бойцы, явно смерти в глазки заглядывали. Потому унижаться до милостыни ни при каких обстоятельствах не будете. Так почему же вы верите этому уроду, что всех фронтовиков в грязь опустил? Вот ты, Хуан, как думаешь, что бывает, когда вдруг выясняется, что ордена на калеке — ворованные?

— Если по горячке выяснится, то и прибить могут.

— Так теперь скажите мне, почему для попрошаек с орденами отдельную зону построили? Собравшиеся притихли. Рубин вдруг встал, и не прощаясь, выбежал из квартиры. Глухо хлопнула дверь. Вывод был очевиден, его озвучила незнакомая мне девушка с добрым крестьянским лицом, до этого момента тихо сидевшая в углу.

— Спасали их. От смерти спасали.

— С выводами согласен, — подытожил я. — Возражений ни у кого не будет?

— Ты странный парень, Юра, — медленно проговорил Михаил. — Я же чувствовал, что чушь несет Коля, но как-то сразу ответить не получалось, потому и злился. Но знаешь, сегодня ты нажил себе первого врага.

— Надеюсь, что и друзья у меня тоже будут! — ответил я.

— Почему будут? Есть! — широко улыбнувшись, сказал Хуан Антонио Карранса.

Вытаскиваю из верхнего ящика стола стопку исписанных листов бумаги, протягиваю Хуану, и прошу:

— Почитайте, похоже, будет нужна Ваша помощь.

— Что это, Юра?

— Это дальномеры, прицелы, бескровный скальпель, нивелир, резак для сверхтвердых материалов, устройства для напыления сверхтвердых покрытий. Читайте.

И пошел в гостиную развлекаться. Была у меня еще одна идейка — запечь в камине пару картофелин. Оказалось, меня опередили. Родной декан, разворошив угли, выкатывал из камина умопомрачительно пахнущие картофелины. Девушки чинно пили чай с тортиком.

Затем соседи принесли патефон и стопку пластинок. Ребята начали расчищать комнату. Народ готовился к танцам.

В этот момент в гостиной появился взволнованный Мещерский, что-то тихо сказал Арсению Александровичу. Тот удивленно на него глянул, и оба преподавателя быстро вышли.

Минут через пятнадцать меня позвали. Зайдя в свою комнату, я обнаружил, что рукопись уже распотрошили, отдельные листы ходят по рукам. Карранса терзает логарифмическую линейку, Мещерский что-то втолковывает Соколову. Праздных слушателей, судя по всему, выгнали.

Арсений Александрович, испытующе посмотрев на меня, спросил:

— И как это тебе пришло в голову?

— Не мне. Эйнштейну, — ответил я. — Причем еще в 1916 году. Просто на его статью никто не обратил особого внимания.

— Хорошо. Мы попробуем экспериментально проверить возможность постройки этого твоего когерера.

— Нашего.

— Хорошо, нашего. Как думаешь, с чего проще начать?

— С газового варианта. Мы вряд ли сможем достать нужный нам рубин со строго параллельными торцами. К тому же, это достаточно сложная схема. Не в принципе, а по деталям ее реализации. Не уверен, что у нас есть импульсные лампы. А результат надо дать быстро. К тому же, с твердотельным прибором мы, скорее всего, получим только сверхлюминесценцию и ничего более. А вот хороший углекислотный прибор будет способен разрезать кирпич. Продемонстрируйте его военным, и нам дадут денег на продолжение работ. Только прошу учесть, мне помогала Вера, и я бы хотел видеть ее в составе группы разработчиков.

— Врешь конечно, не могла она тебе помогать. Ну да ладно, желание помогать своим понятно. И много у тебя еще таких идей, Юра?

— Будет много, хорошее к себе отношение надо отрабатывать.

На следующий день в моем кабинете установили сейф.

— Пока не настаиваю, но если так пойдет дальше, будешь писать в прошнурованных тетрадях и на учтенных листах, — сказал дяденька из первого отдела, передавая мне ключ.