Душой и телом…

9

Оставив джип в конце квартала, Зик достал банку содовой и, устроившись поудобнее, приготовился к ожиданию. Одним из благоприятных последствий вчерашней драки явилось его совместное с Эдди решение насчет необходимости усилить охрану. Они решили, что вышибала станет присматривать за Челси в клубе и провожать ее домой, а Зик будет следить за квартирой.

Они не случайно разделили обязанности. Зик боялся, что не сможет все время следить за Челси. Во всяком случае, каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывало неодолимое желание.

Стиснув зубы, он пытался уверить себя, что рано или поздно яркие воспоминания об их любовной близости померкнут, и кровь не будет закипать в жилах всякий раз, когда он думал об этом. Он ведь уже не мальчик и знает, как нужно унять сексуальное влечение к женщине. Да, он не мальчик и должен, черт побери, знать, что делает.

Но проблема состояла в том, что дело не ограничивалось одним физическим влечением. К нему примешивалось непреодолимое, необъяснимое чувство.

Зик хотел ее постоянно. Он мечтал о том, как медленно, глубоко, раз за разом будет овладевать ею, пока оба в полном изнеможении не откинутся назад, зная, что больше нет способов доставить друг другу наслаждение. Он желал раствориться в ней — в ее теле, в ее мыслях, в ее душе, — слившись воедино так, что уже невозможно будет разобрать, кто где.

А что будет, когда твой ангелочек поймет, что ты не собираешься вручить свою бессмертную душу в ее очаровательные, талантливые пальчики? — зло огрызнулся он про себя.

Зик залпом осушил банку содовой и, раздавив ее в руке, вышвырнул на обочину. Это действие, дав выход скопившейся злости, немного успокоило его.

Спустя час он увидел вынырнувший из-за поворота серебристый седан Челси. Она повернула голову, и блики, отбрасываемые уличными фонарями, скользнули по ее темным волосам. Черт побери, где же Эдди?

Рядом с пешеходной дорожкой, которая вела к ее дому, находилась автостоянка, но, как только она направила к ней машину, ехавший навстречу микроавтобус отрезал ее и прижал к тротуару. Оцепенев от удивления, Зик выпрямился на сиденье джипа.

Вспыхнули фонари сзади, и, дав задний ход, серебристый седан двинулся вдоль по улице, к перекрестку.

Выбравшись из микроавтобуса, женщина средних лет заперла дверцу и направилась поперек улицы к одному из стоявших вдоль нее жилых домов.

Выругавшись сквозь зубы, Зик выскочил из джипа, с силой хлопнул дверцей и направился к Челси.

Если ты проводишь ее до двери, то не ограничишься тем, что поцелуешь ее, пожелав спокойной ночи. А разве кто-нибудь говорил, что этим следует ограничиться?

На мгновение Зик потерял Челси из виду, но вот она выбралась наружу со стороны водительского места и сунула руку в салон, чтобы взять что-то, лежавшее на сиденье. Вытянув шею, Зик видел, как она обошла машину спереди.

Звук хлопнувшей дверцы другой машины пронзил его, словно предупредительный выстрел. Он миновал уже почти половину улицы, когда заметил человека, бежавшего к ней со стороны припаркованной неподалеку машины, которая, судя по всему, преследовала ее. Испустив вопль, Челси рванулась в сторону от мужчины. Когда нападавший схватил ее за руку, она оступилась и чуть не упала. Из рассыпавшихся по тротуару сумок выпали листы бумаги и разлетелись в разные стороны. Челси упала на мостовую, пытаясь сопротивляться человеку, который одной рукой заломил ей руку за спину, а другой — зажал рот.

Сапоги Зика гулко стучали по мостовой, его прерывистое дыхание отдавалось у него в ушах. Мужчина наклонился к лицу Челси, его гладко зачесанные волосы, схваченные в хвостик, растрепались, и несколько прядей выбилось наружу. Услышав приближающиеся шаги Зика, он неуклюже встал и, резко развернув Челси, поставил ее прямо перед собой. Зик слышал, как у нее от боли вырвался судорожный вздох, но, заскрежетав зубами, она сильно лягнула нападающего в голень.

Зик размахнулся и ударил мужчину по лицу. От неожиданности тот крякнул. Зик оторвал его от Челси, не чувствуя ничего, кроме слепой ярости. Она вырвалась, и Зик снова врезал своему сопернику по челюсти. Падая, тот ухватился за куртку Зика, потом вскинул руки, словно защищаясь. Повернувшись, он бросился к своей машине, припаркованной позади автомобиля Челси.

Зик подождал, пока он завел двигатель и отъехал от тротуара. Резко повернувшись туда, где находилась Челси, он двумя размашистыми шагами подошел к ней и, присев на корточки, заключил ее в объятия.

Обхватив больную руку, она прерывисто дышала и так дрожала, что он засомневался, смогла бы она встать самостоятельно, если бы у нее возникло такое желание.

— Господи, ангелочек, — пробормотал Зик срывающимся голосом, в котором еще чувствовались остатки гнева и возбуждения, охвативших его во время драки. — С тобой все в порядке?

У нее вырвалось сдавленное всхлипывание.

— Он сделал тебе больно? — Погладив черные волосы, он прижал ее к груди, словно мог защитить от насилия, которое ей только что пришлось пережить. Челси покачала головой, но дрожь не унималась, и, встав одним коленом на мостовую, Зик усадил ее к себе на другое колено.

— Бог мой, — пробормотал он сдавленным, хриплым голосом. — Почему ты поехала на машине одна? Ты же, черт побери, должна была быть вместе с Эдди.

— Он… ему позвонили. У него что-то стряслось в семье. Я его отпустила. — Она запнулась, и Зик рукой обнял ее еще крепче. У него вырвалось односложное ругательство.

— Какого черта я вообще втянул тебя в это дело, Челси? Ты же предназначена для другого. Господи, ты предназначена совсем не для… этого. — Он перешел на глухое бормотание, с усилием выдохнув последнее слово под наплывом охватившего его волнения.

— Я… не знаю, что ему было нужно, — с усилием выговорила Челси. — Он только сказал что-то насчет моего… друга…

— Ш-ш… Ни о чем не думай. Я обо всем позабочусь. Не надо снова об этом думать.

— Но… ты же был прав. — От того, с каким усилием далась ей эта фраза, она получилось какой-то скомканной. — Он хотел отомстить тебе.

— Ш-ш… — снова принялся успокаивать ее Зик. — Я знаю, что был прав. Я этого не забуду. А вот ты должна все забыть. Забудь. Забудь это все.

Она по-прежнему крепко сжимала кисть другой рукой. Накрыв ее руку своей, он нежно взял ее за запястье, слегка надавив, повернул к свету и принялся рассматривать.

— Что он тебе сделал, Челси? — пробормотал он.

Она снова покачала головой.

— Ничего. Ничего особенного. Ничего.

— Черт побери, если он сделал тебе больно, я…

Но, пристально поглядев на ее запястье, Зик запнулся, и от неподдельного удивления у него вырвался глубокий вздох. Большим пальцем он дотронулся до частой сети давнишних шрамов, покрывавших ее руку. Начинаясь с внутренней стороны запястья, у основания большого пальца, они шли дальше, к ладони.

Все еще не в силах опомниться от изумления, он повернул вторую ее руку ладонью вверх. Здесь повторилось то же самое, старые шрамы зарубцевались и поблекли, но были все еще заметны даже в тусклом, рассеянном свете, падавшем от фонаря, висевшего над входом в дом.

В голове крутилось с десяток вопросов, но он не стал их задавать. Перед его мысленным взором отчетливо, словно отражение, проецируемое на экран, возник образ Челси, сидящей в джипе с прижатыми к ветровому стеклу руками, и он сразу все понял.

— Разбитое стекло, — сказал он тоном, не допускавшим возражений. — Ты сунула руку в разбитое окно, да?

Он поймал устремленный на него взгляд широко раскрытых, доверчивых глаз.

— Да.

Сжав обе ее руки в своей, он наклонил голову и, закрыв на секунду глаза, с усилием выговорил:

— Ты что, пыталась спасти родителей, Челси? Когда случился пожар?

Она не ответила. Да и не нужно было ничего отвечать. Зик и так знал, каким будет ответ. Он еще крепче прижал ее к себе, спрятав ее руки у себя на груди.

После непродолжительного молчания она заговорила тихим голосом, отчетливо произнося слова:

— Когда окно разбилось, пламя разгорелось еще сильнее. Потому что из окна потянуло сквозняком. Я ничего не знала ни о пожарах… ни о воздушных потоках. Когда приехала пожарная команда, было уже слишком поздно. Они так и не смогли проникнуть в дом.

Глубокая грусть, сквозившая в воспоминаниях Челси, тронула Зика до глубины души. Он попытался что-то сказать, но дыхание перехватило, и он промолчал.

— Тогда ты и начала играть на рояле? — наконец спросил он.

— Рэй меня уговорил. Мне не хотелось общаться только с врачами или психоаналитиками. Я была слишком… — Она повела плечами. — Так можно было упражнять руки. Ну, а потом это увлечение переросло в нечто большее.

Стиснув зубы, Зик попытался заглушить невольное чувство протеста. Тогда ей было восемь лет. Только восемь. Еще и в помине не было обласканной, избалованной примадонны. Маленькая девочка без родителей, винившая себя в том, что осталась в живых, а они погибли, выучившаяся играть на рояле только для того, чтобы обрести цель в жизни.

Подняв глаза, Зик уставился в туманную темную ночь, мысленно представляя себе жест, который вырывался у нее всякий раз, когда она пыталась протянуть руку, — еле заметное, невольное движение руки, которое он отвергал так часто, что в конце концов она перестала это делать. На мгновение, полное мучительного раскаяния, его пронзила такая жгучая, леденящая боль, что ему показалось, будто его чем-то ударили.

Молча, словно прося прощения, он поднес руку Челси к губам и поцеловал сеть шрамов у края ладони.

Она замерла в его объятиях, не шевелясь, по всему ее телу прошла дрожь, потом, выпростав руку, она погладила Зика по щеке и прижала к ней ладонь.

— Я не заслуживаю твоего доверия, Челси.

— Нет, — отчетливо сказала она. — Это мне решать, не тебе.

Рука ее была теплая и нежная, но Зику почудилось, что под этой мягкостью скрывается женское упорство. Он пристально, взволнованно посмотрел на нее и поймал устремленный на него ответный взгляд.

— Челси, ты же не знаешь, что…

Покачав головой, она прижала пальцы к его губам, и он увидел, что в глазах у нее заблестели слезы.

— Нет. Это ты не знаешь.

Он никогда раньше не видел ее плачущей. Ни тогда, когда она проснулась среди ночи, мучимая кошмаром, ни днем позже, когда ей угрожали, ни тогда, когда она рассказывала ему о родителях.

— Чего я не знаю? — спросил он срывающимся от волнения голосом.

Она дотронулась до его лица, коснувшись кончиками пальцев того места, где его ударили.

— Проводишь меня домой? — с серьезным видом спросила она. Ее глаза по-прежнему блестели чуть больше обычного, а губы изогнулись в улыбке.

От его сопротивления не осталось и следа. У него не было выбора. Отвергнуть ее приглашение для него так же невозможно, как перестать дышать.

Челси прижалась к нему, охваченная волнением. В этом движении не было и намека на желание соблазнить его, но у Зика вырвался нечленораздельный стон, в котором слышалось томившее его вожделение. Челси влекла его к себе, лишая способности контролировать свое поведение. Почувствовав это, она провела рукой по его щеке и сильнее прижалась к нему, и он позабыл обо всем на свете.

Повернувшись, они направились к входной двери. Зик пропустил ее вперед и вошел следом. Дверь за ними захлопнулась со слабым стуком, приглушенным их дыханием и участившимся биением сердец.

На плечах у нее лежала теплая, сильная рука Зика, сообщавшая ей уверенность и спокойствие. Челси почувствовала, как он повернул к ней голову, глядя на нее сбоку и пытаясь понять, о чем она думает. Потом, не говоря ни слова, он взял ее на руки, пронес через погруженную во мрак гостиную и опустил на восточный ковер, лежавший перед камином.

Камин, который когда-то работал, был снабжен обогревателем с чугунным орнаментом. Бережно опустив ее на ковер, он наклонился к камину и принялся возиться со старомодными выключателями, которые помешались сбоку от вытяжной трубы.

Вскоре заструилось тепло, которое обволакивало все тело. В слабом отсвете, отбрасываемом камином, она перехватила его потемневший взгляд, в котором читалась такая решительность, что по спине у нее побежали мурашки.

Зик стал перебирать ее волосы, потом нагнулся и прижался губами к ее губам. В его медленном поцелуе таилась какая-то торжественность, словно они подписывали договор в официально-праздничной обстановке, и он скреплял эту процедуру ритуальным обрядом. Ее тело захлестывали то ледяные, то жаркие волны, отчего голова шла кругом. Нежно обхватив ладонью длинную шею Челси, он не отнимал губ от ее рта. Захлестнутая волной страстного желания, она чувствовала, как все ее тело ослабевает, а кожа становится горячей.

Челси ощущала, как в ней медленно, плавно нарастает страсть, нахлынувшая на них обоих подобно проливному дождю. Под рукой она чувствовала сильное, быстрое биение сердца Зика, и дрожь, пробегавшую по его телу. Но на сей раз вчерашней торопливости не было и в помине.

Зик прижал Челси к груди, потом его холодные пальцы переместились на талию. Нехотя оторвавшись от ее губ, он осторожно, словно легкий, прозрачный хрусталь, поднял ей кисть и, поднеся к губам, поцеловал.

— Тебе нужно приложить лед к руке, Челси, — пробормотал он. — Я сейчас принесу.

Челси и забыла про боль в руке. Она охотно забыла бы про нее еще на целый час, но, разжав объятия, Зик встал и прошел на кухню. Хлопнула дверца холодильника, и послышался звон кубиков льда в бокале.

Ее охватило ощущение нереальности, далекой и прекрасной, словно несбыточная мечта.

Вернувшись, он обернул махровое полотенце, куда вложил кубики льда, вокруг ее кисти, подошел к музыкальному центру и принялся крутить ручку настройки. Секунду спустя в темной комнате раздались звуки музыки.

Челси улыбнулась ему и, издав смущенный смешок, дотронулась свободной рукой до его груди.

— У тебя так хорошо все получается, — тихо сказала она. — Обогреватель… лед… музыка… я еще не успела сказать, а ты уже делаешь все так, как мне хотелось бы.

Зик прижал ее к себе, на губах у него заиграла слабая улыбка, которая сразу же погасла, и он принял серьезный, задумчивый вид.

— Нет. Я ни о чем не думаю, когда ты рядом. Я просто хочу это делать, вот и все. Все, что скажешь. Все, лишь бы к тебе прикасаться. Все, лишь бы ты прикасалась ко мне. Дело не в простом желании. Так было прошлой ночью. Это что-то… такое, чего я не могу объяснить словами.

В его голосе слышались резкие, низкие нотки, напоминающие приглушенные звуки саксофона. Она не видела выражения его лица, погруженного во мрак. А ей хотелось видеть его. Встав, она подошла к находившейся рядом с диваном тумбочке и зажгла стоявшую на ней свечу. Когда вспыхнул тусклый, золотистый свет, тени метнулись в сторону и рассеялись по углам комнаты. Повернувшись, она подошла к нему.

Зик ожидал ее, его карие глаза с золотистым оттенком горели еле сдерживаемой страстью. Взяв за руку, он прижал ее к своей груди. Под мягкой тканью рубашки она ощутила тепло разгоряченного тела, крепкие, рельефно выступавшие мышцы. Ладонь у нее начало слегка пощипывать.

Челси прижалась к Зику и закрыла глаза, чтобы насладиться этим ощущением, охваченная желанием чувствовать тепло рук, губ, тела, прижавшегося к ней.

Зик легко коснулся ее щеки. Большим пальцем он нежно провел по ее нижней губе, возбуждая так, что она почувствовала, насколько его желание совпадает с тем, чего хотелось сейчас ей.

Время словно остановилось, пока Челси пыталась заставить себя отвергнуть то, что было неизбежным. На самом же деле единственное, чего ей хотелось, это приблизить момент блаженства, притянуть его к себе и больше никогда уже не отпускать. Подавшись к ней, Зик обхватил ее сзади за голову и прижался губами к ее губам.

Челси слышала сильное и настойчивое биение сердца, охваченного страстью, а их губы тем временем слились в едином порыве, ласкали и говорили друг с другом на языке, древнем как мир и одновременно новом.

Когда он еще сильнее впился в ее губы, а языком принялся ласкать влажные уголки рта, отыскивая новые, неизведанные места, Челси нежно обвила его за шею и ближе притянула к себе. Опустив Челси на ковер, он оторвался от ее губ, чтобы поудобнее устроится на мягкой, потертой шерсти восточного ковра.

В лице его все дышало желанием, а грубая уверенность, которую она так часто замечала раньше, уступила место какой-то уязвимости.

Челси улыбнулась манящей улыбкой, гармонировавшей с чувственными звуками трубы, которые заполнили комнату вместе со светом свечи и жаром, струившимся от камина. Подняв голову, она прижалась губами к еле заметной жилке, бившейся у него на кадыке, и вдохнула запах, исходивший от его разгоряченного тела.

По телу Зика прошла дрожь возбуждения, и Челси охватило радостное чувство при мысли, что она способна так распалить его. Но тут Зик, взяв ее лицо в ладони, заставил посмотреть на себя.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Челси. Как мне доставить тебе удовольствие? Иначе я с ума сойду от нетерпения. То, что ты со мной делаешь… просто безумие. Словами этого не выразишь. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Всегда. Чтобы все у нас с тобой было общее.

От этих слов у нее внутри все запело, и волна счастья затопила ее. Почти не дыша, Челси сияющими глазами смотрела на него.

— Откуда ты знаешь, что я не сойду с ума от нетерпения? — пробормотала она.

Полотенце со льдом соскользнуло с травмированной кисти. Взяв руку, Зик поднес ее к жарким губам, ткнулся ими в запястье, кожа на котором была холодна как лед.

— Не снимай лед, — сказал он. — А то рука разболится снова.

— Все в порядке. — Сама не своя от нахлынувших чувств, Челси почти ничего не видела и не слышала, кроме Зика, ощущая лишь прикосновения его руки, его губ и впитывая в себя звуки его голоса. — У меня ничего не болит.

— Со временем может заболеть снова. Что случится, если завтра ты не сможешь играть на рояле?

— Ох, наверное, наступит конец света.

Он улыбнулся, продолжая держать ее за кисть, словно пытался защитить от самого воздуха.

— Когда я тебя увидел, Челси… когда увидел, как тебе сделали больно…

— Если из-за этого мы с тобой и оказались вместе, то я бы не против еще раз…

— Нет. — Зик окинул пристальным взглядом ее лицо, шею, плечи. — Нет. Ты не должна так говорить. Не должна…

Зик замолчал и помрачнел так, что у нее перехватило дыхание. Подвинувшись к ней ближе, он страстно прижался губами к ее губам, слившись с ней в поцелуе, в котором не было колебания или неопределенности. Раздвинув языком ей губы, он принялся ласкать их с такой же нежностью, как и тогда, когда целовал ее, стоя под дождем у джипа. Теперь он целовал ее, твердо зная, что она уступит нарастающему в нем желанию и сторицей вознаградит его.

У нее невольно вырвался еле слышный, сдавленный стон, но он потерялся в страстном поцелуе, в котором слились их губы, дыхание у них участилось, то и дело слышались нежные слова, которые они шептали друг другу.

Зик на секунду отстранился, она вскинула руки, и он стянул через голову ее шелковый блузон. Челси выгнулась всем телом, чтобы он мог дотянуться до застежки на лифчике. Он расстегнул застежку, и лифчик повис на бретельках, обнажив великолепные полные груди, которые он пожирал взглядом. Кружевной шелковый лифчик полетел на пол, рядом с блузоном…

— Ох… Челси… я никогда не видел такой красивой кожи… — Зик подложил ей под спину руки, и она снова выгнулась всем телом, подставляя торчком стоявшие розовые соски под его ищущие губы. Она приподнялась и приняла грациозную, томную позу, говорившую красноречивее всяких слов.

У Зика вырвался сдавленный стон, и срывающимся от волнения голосом он пробормотал ее имя.

— У тебя кожа такая мягкая, как шелк… как атлас, — невнятно произнес он и губами обхватил напрягшийся сосок. А когда его горячий, влажный язык облизал его, из горла у Челси вырвались звуки, больше напоминавшие бессвязное бормотание, в котором слились его имя и жгучее наслаждение, которое он давал ей.

Она прижалась к нему, с готовностью откликаясь на страстные прикосновения его губ, рук и восставшей плоти. Она растворилась в нем так же, как частенько растворялась в музыке. Ни стены комнаты, обступавшие их со всех сторон, ни мерный рокот включенного на полную мощность камина не были для нее помехой.

Он играл на ней так же, как она сама играла на рояле, демонстрируя безошибочную интуицию, в которой угадывался опыт и желание доставить ей удовольствие. Но получая несказанное удовольствие от его ласк, она тоже хотела ласкать его, даря наслаждение в той же мере, в какой получала сама.

Челси одну за другой расстегнула пуговицы его рубашки, отшвырнула ее в сторону и коснулась ладонями его обнаженной кожи. Когда она просунула руку за пояс его джинсов, лаская и пытаясь проникнуть ниже, он прерывисто вздохнул, а по телу пробежала дрожь. Подняв голову, он на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их, то в его взгляде читалась такая безудержная страсть, что Челси почудилось, будто ее душа отделились от тела и слилась воедино с душой Зика. Лежа в объятиях друг друга и дыша в унисон, они замерли на мгновение, поразившее их обоих, — настолько неожиданным и определенным оно показалось. Челси почувствовала дрожь, сотрясавшую тело Зика, и эта дрожь в следующую секунду передалась ей самой.

У Зика вырвался какой-то невнятный звук, он хотел было что-то сказать, найти какие-то слова, но она знала, что они ни в какой мере не смогут передать тот смысл, который он хотел в них вложить.

Она властно потянула его на себя.

— Поцелуй меня, — прошептала она. — Просто поцелуй меня, Зик…

Его поцелуй был жарким, властным, опьяняющим. Языки сплелись в упоительном танце, а тела следовали охватившему их взаимному желанию, которое обволакивало их музыкой более страстной и чувственной, нежели та, что разносилась из динамиков, установленных в гостиной.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и, казалось, тепло, исходившее от их разгоряченной плоти, и кожа — все было общим. Его бедра двигались, повинуясь безыскусному древнему языку, в котором неразрывно соединились душа и тело, и она отвечала ему тем же. Даря друг другу наслаждение, они оставили всякие попытки опираться на предыдущий опыт, полностью доверившись инстинктам, и каждого из них снедало желание доставить удовольствие партнеру.

Челси гладила его по спине так же, как он до этого гладил ее, нежно проводя большими пальцами по позвоночнику. Зик оторвал губы от ее губ, стиснул зубы и издал глухой, хриплый стон непереносимого желания.

— Челси… детка… не делай этого, — хрипло прошептал он ей на ухо.

— Ты что, не хочешь…

— Нет, очень хочу. Я так сильно тебя хочу, что, боюсь, не выдержу.

— Я и хочу, чтобы ты не выдержал. Вместе со мной. В меня.

— Челси… милая, ангел мой… да, хорошо. — Перекатившись на спину, он увлек ее за собой. — Если только земля не перестанет вращаться вокруг своей оси. Если не случится глобальных изменений в природе вещей.

Сильные, загорелые руки нежно сжали ей бедра, спуская эластичный пояс ее шелковых брюк. Он привлек ее к себе и дал ей возможность ощутить напряженную плоть, проступающую сквозь плотно облегавшие его джинсы.

Оказавшись сверху, Челси получила возможность ласкать его так, как ей хотелось с той минуты, как она впервые увидела его без рубашки, стоявшего перед окном у нее в квартире. Она выпрямилась, желая исследовать его тело, очертания которого угадывались под одеждой, но, когда попыталась расстегнуть молнию на джинсах, он перехватил ее руки и отвел в сторону, к ее полуобнаженным бедрам. Встав на колени, она позволила ему стащить с себя брюки. Потом он слегка приподнял ее, развернул и уложил на теплый ковер, где она вытянулась во всю длину. Зика переполняли чувства, о которых он до сих пор запрещал себе говорить вслух. Он сбивчиво заговорил, и со стороны казалось, что он чуть ли не бредит.

— Челси, милая, дай мне до тебя дотронуться… дай доставить тебе удовольствие. Дай, я сделаю так, что тебе будет хорошо…

Руки Зика задрожали, сжав ее полные груди. Он принялся осыпать ее тело жаркими поцелуями и все время что-то бормотал, водя языком по ее разгоряченной коже, прислушиваясь к тому, как она содрогается от наслаждения. Когда кончиками пальцев он провел по мягким, вьющимся, темным завиткам, образовывавшим треугольник у нее в низу живота, она содрогнулась, закричав от желания, и порывисто прильнула к нему.

Вырвавшийся у Челси крик эхом отозвался в нем, распалив его до предела, как будто ее наслаждение передалось и ему. Зик задрожал, пытаясь унять первобытную страсть, захлестнувшую его с головой и смывшую все самообладание и силу воли, которые, как он считал, составляли неотъемлемую часть его духовного мира, и которыми он так гордился.

Головокружительный водоворот ощущений с головой поглотил их обоих. Челси нащупала молнию его джинсов, и он позволил ей расстегнуть их, потом, поведя бедрами, выскользнул из них, и ее пальцы обхватили его напряженную плоть.

Зик прерывисто задышал в такт с ней, не зная, кто задал ритм их телам, двигавшимся в унисон, — он сам, она или какая-то посторонняя сила, которая словно околдовала их обоих.

Медленно, едва сознавая, что делает, Зик плавно вошел в нее и приподнялся на руках, чтобы видеть ее лицо, целовать ее губы, бессвязно бормотать какие-то слова, которые постепенно теряли всякий смысл, пока их тела вели разговор на своем, понятном только им языке.

— Да, Зик… Да, — прошептала она, когда он полностью вошел в нее.

Зик начал двигаться, следуя древнему ритму, на котором испокон веков говорили человеческие тела. Это было сродни ритуальному танцу, который дарил им такое наслаждение, которое, казалось Зику, он никогда не испытывал прежде. Ее страсть разожгла его собственное желание, так же как саксофон во много раз усиливает малейшее дыхание. Зик чувствовал, как они все больше подпадают под власть этой музыки, отдаваясь ей целиком и стремясь к гармонии, о существовании которой он и не подозревал ранее. Руки Челси вцепились ему в плечи, и у нее вырвался судорожный крик. Когда она приподнялась навстречу ему, чтобы разделить с ним последнее содрогание, музыка смолкла, и все мысли мигом вылетели у него из головы.