Два жениха, одна невеста

Глава шестая

Гаррет миновал больничные двери и, не дожидаясь лифта, взбежал по лестнице. Его галстук-бабочка еще не был завязан — он никогда толком не умел это делать. Он как раз одевался, чтобы ехать в Иствикский загородный клуб, когда ему позвонили из больницы.

Его сестра снова сменила палату. Ее, слава богу, не поместили обратно в реанимацию, но перевели в маленький психиатрический блок, где с помощью монитора персонал мог наблюдать за ней круглые сутки. Выздоровление Каролины, казалось, шло быстрыми темпами до сегодняшнего дня, когда у врача возникли опасения, что она может снова совершить попытку самоубийства.

У дверей в ее палату он замедлил шаг, чтобы отдышаться. При виде сестры желудок его болезненно сжался. Она лежала на кровати свернувшись калачиком, лицом к стене.

Гаррет пожалел, что с ним нет Эммы. Она бы знала, что нужно говорить и делать. Он умел работать, зарабатывать деньги, но не обращаться с людьми. И никогда не умел.

Сестра, должно быть, почувствовала его присутствие, потому что внезапно повернула голову.

— Привет, большой брат, — пробормотала она.

— И тебе привет.

Она заметила его смокинг.

— Ух, ты! Ты выглядишь так классно, что мне хочется присвистнуть, да только в горле пересохло. Они дали мне что-то очень сильное. — Ее отяжелевшие веки то опускались, то поднимались.

Гаррет схватил стул и сел возле кровати.

— Кто звонил тебе, Каро?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь. Ты быстро шла на поправку. Мы все думали, что через день-два ты уже будешь дома. А потом сестра сказала, что днем тебе позвонили…

— Дневная сестра такая сплетница.

Гаррет проигнорировал последнее замечание.

— И сразу после этого она обнаружила тебя в ванной с куском стекла в руке.

— Все вышло случайно. Я разбила стакан…

— Перестань, Каро. Это не было случайностью. Кто звонил тебе? — повторил Гаррет, а когда она не ответила, сказал: — Я знаю, это был местный звонок, значит, кто-то из Иствика. Что, бога ради, могло так напугать тебя? Расскажи мне.

Каролина улыбнулась.

— Ах, Гаррет, мой Белый рыцарь. Ты всегда вставал между мной и папой, когда у меня были неприятности. Какие бы трудности ни возникали, я всегда могла рассчитывать на тебя. Ты единственный близкий для меня человек в семье.

— Не пытайся заговорить мне зубы. Пора рассказать, наконец, что происходит.

— Понимаешь, — медленно, невнятно проговорила Каролина, — я совершила ошибку, с которой не могу жить.

И снова Гаррет пожалел, что рядом с ним нет Эммы.

— Нет таких ошибок, с которыми ты не могла бы жить, Каролина. Не существует на свете ничего такого, чего я не мог бы простить тебе. Ничего, через что я не мог бы помочь тебе пройти. Но я не смогу убедить тебя в этом, пока ты не начнешь говорить.

— Ты хочешь помочь мне? Тогда скажи врачам, чтобы отпустили меня домой.

Ага, конечно. Чтобы ей еще раз позвонил тот, кто терроризирует ее? Черт, он не знает, что делать. Когда его сестра уснула, Гаррет покинул больницу и направился прямиком в загородный клуб.

Он был отнюдь не в настроении развлекаться, но эта летняя вечеринка являлась крупнейшим событием года. Кто-нибудь из гостей наверняка знает, что происходит с Каролиной. И у Эммы могут возникнуть какие-то идеи насчет того, кого еще можно расспросить.

Еще за полмили до клуба он заметил огни. Место было освещено, как маленькая галактика. Люди танцевали как внутри, так и снаружи. Фонтаны радужно искрились. Строго одетые официанты сновали с подносами. Все мужчины были в смокингах, зато женщины щеголяли нарядами всевозможных цветов, начиная от непорочного белого до вызывающе красного. От обилия драгоценностей рябило в глазах. Они поблескивали и мерцали на каждой шее, в каждом ухе, на каждом запястье.

Гаррет прошел к заднему входу, сторонясь толпы, надеясь проскользнуть внутрь незамеченным. Внезапно он приостановился. Он не боялся подобных сборищ, поскольку вырос среди сливок иствикского общества. Он предпочел бы работать, чем слушать светскую болтовню, но не это заставило его замедлить шаги.

На расстоянии картина выглядела как мечта: красивые, нарядные люди, смеются, танцуют, наслаждаются обществом друг друга. Вот в чем дело, внезапно осознал Гаррет. Люди стремятся вступить в клуб не ради престижа, а ради принадлежности к какому-то сообществу. По сути, все присутствующие были членами одной большой семьи.

Возможно, предположил он, в этом и заключается проблема его сестры. Видимо, перед ней возникла угроза потерять кого-то важного, значимого.

До возвращения в Иствик, до встречи с Эммой Гаррет ведь тоже не считал себя одиноким. Он никогда не думал, что ему кто-то нужен. Однако теперь желание быть с ней рядом росло с каждой секундой…

И тут он увидел предмет своих мечтаний. Эмма пробиралась сквозь танцующих, потом, миновав их, вышла в патио и направилась в сторону клубного бассейна.

Он наблюдал, как она отперла стеклянную дверь и вошла внутрь. Ее платье переливалось в ярком свете мощных ламп. Стиль напомнил ему римскую тогу — ничего вычурного, просто полоска сапфирово-синей ткани, переброшенная через плечо и ниспадающая к лодыжкам. Тонкая золотистая тесьма перехватывала материю на талии и под грудью. Этот простой наряд идеально шел ей.

Она любила украшения — какая женщина не любит? — однако сегодня украшений на ней не было. Глаза Эммы сияли ярче драгоценных камней. Сердце Гаррета радостно запело при виде ее. От одной лишь возможности быть рядом.

Но она была не одна.

Эмма держала за руку мужчину, о котором Гаррет предпочитал не вспоминать. Своего жениха. И, похоже, между ними шел серьезный разговор, потому что Рид Келли выглядел ужасно раздраженным.

Эмма уже пожалела, что решила серьезно поговорить с Ридом в разгар клубного вечера. С самого начала ей едва удалось перемолвиться с ним парой слов, не говоря уж о том, чтобы поговорить наедине.

Ее постоянно кто-нибудь останавливал, чтобы поболтать — просто так или по делу. Потом она провела несколько минут в обществе закадычных подруг, которые тоже были здесь. Фелисити все время бросала на нее многозначительные взгляды, явно пытаясь напомнить об их недавнем разговоре.

Затем ее ненадолго похитила Эбби Тэлбот. Все активно обсуждали слухи о смерти ее матери и о том, кто продолжит «Иствикский светский дневник». Оказывается, местные жители уже скучали по нему. Эбби выглядела великолепно, как всегда, но смерть матери, кажется, превратила ее из тихой, мягкой женщины в паровой каток. Она желала получить ответы на накопившиеся вопросы. И как можно скорее.

Сама Эмма внешне выглядела как обычно, милой и улыбающейся, но внутри была натянута как струна. Она все время думала о предстоящем объяснении с Ридом. В конце концов, она решила, что больше не может выносить такого напряжения.

Она отыскала его, беседующего с сенатором, и схватила за руку. Ничего не подозревающий Рид был счастлив, что его похитили. Эмма заблаговременно выбрала для них уединенное место у бассейна, зная, что разговор предстоит непростой.

Эмма поделилась с ним своими сомнениями по поводу того, что их брак будет счастливым, но Рид снова отмахнулся от ее слов. Кажется, он, как и Фелисити, решил, что у нее предсвадебные нервы.

В конце концов, он таки заметил у нее на глазах слезы, которые нельзя было объяснить простой нервозностью.

— Ну хорошо, Эмма. Говори прямо, что все это значит?

Она чувствовала себя ужасно, потому что еще никогда никому намеренно не причиняла боли.

— Рид, признайся наконец, что не хочешь меня. Я тебе не нужна.

— Что? Разумеется, ты мне нужна. С какой бы стати я просил тебя стать моей женой, если б не хотел, чтобы ты стала частью моей жизни?

Она сжала ладонями виски.

— Я имею в виду секс, Рид. Ты ведь не испытываешь ко мне особого влечения.

Рид никогда не выходил из себя. Он обладал терпением святого, но Эмма видела, что сейчас ему с трудом удается сдерживаться.

— Ты сама не захотела, чтоб мы спали вместе до свадьбы.

— Я знаю.

— Ты очень настаивала на этом. Объясняла свое решение тем, что не хочешь, чтобы наша близость стала для нас чем-то обыденным, а была уникальной, особенной, поэтому нужно подождать. Ты хотела, чтобы первая брачная ночь запомнилась нам на всю жизнь.

— Я помню, что говорила тогда, и я действительно думала так раньше.

— Насколько я понимаю, мы ждали все это время не потому, что не хотим друг друга.

— Но ты ведь не хочешь меня, — тихо проговорила она.

— Разумеется, хочу. Бога ради, Эмма, что за глупый разговор? Ты великолепная женщина. Не можешь же ты на самом деле считать, что я не нахожу тебя непривлекательной.

— Если бы ты хотел меня, — настаивала она, — хотел по-настоящему, то не стал бы ждать. Точно так же, как и я. Я люблю тебя. Ты замечательный. И долгое время я верила, что такой любви достаточно для брака…

— Но больше не веришь, — с раздражением бросил он.

Эмма кивнула.

— Думаю, мы… поладили бы. Но в конечном итоге оба были бы несчастны. Одиноки. Несчастны оттого, что у нас был бы не брак по любви, как у твоих родителей, а, скорее, деловое соглашение, как у моих. Я не хочу такой участи, Рид. Уверена, что ты тоже.

Он молчал какое-то время, а потом произнес:

— Я мог бы попытаться убедить тебя в обратном, но вижу, ты уже все решила. Ты хочешь разорвать помолвку.

Эмма сняла кольцо с сапфиром и протянула ему. Когда Рид не взял, мягко сунула кольцо в его нагрудный карман.

— Я скажу всем, что это моя вина, потому что так оно и есть, — сказала Эмма.

Он немедленно отверг эту идею.

— Для тебя последствия разрыва будут гораздо тяжелее, чем для меня. Я возьму всю вину на себя. Но сейчас… — Он покачал головой, затем отвернулся. — Сейчас, я думаю, мне лучше уйти. Исчезнуть на несколько дней. Если не возражаешь, какое-то время я бы не хотел с тобой говорить.

Он зашагал прочь, через двор к своей машине, на ходу стаскивая смокинг. Эмма не помнила, когда в последний раз чувствовала себя настолько отвратительно. Она причинила боль такому хорошему, замечательному человеку.

Тем не менее, какими бы сильными не были угрызения совести, в глубине души Эмма испытывала облегчение. Впервые за несколько месяцев она задышала полной грудью.

Завтра, несомненно, ее ждет расплата, когда по Иствику поползут слухи о расторгнутой помолвке. Сейчас самое время уехать домой, чтобы избежать лишних расспросов. Эмма развернулась, собираясь вернуться в бальную залу за сумочкой и накидкой. На миг ей почудилось, что она уловила чуть заметное движение в тени деревьев возле бассейна. Там кто-то есть?

Есть или нет, она направилась назад, в бальную залу. Теперь, когда эмоциональное напряжение спало, ее начало знобить. Ей хотелось как можно скорее поехать домой или к себе в галерею. Поскорее забиться в угол — вот все, о чем Эмма могла сейчас думать.

В полпятого утра Эмма отказалась от попыток уснуть. Отпивая по глотку зеленый чай, она сидела на застекленном заднем крыльце галереи. На ней все еще было вечернее платье, туфли валялись здесь же, возле кресла. На плечи она набросила старый свитер.

Должно быть, она выглядела смешно, но ей было все равно. До восхода солнца оставалось еще не меньше часа, и Эмма пыталась успокоиться и мысленно подготовиться к тому, что ожидало ее предстоящим днем. Она знала, что придется нелегко.

Прежде чем уехать из загородного клуба, она отыскала свою мать и сообщила ей, что помолвка расторгнута. Это был единственный способ заставить ее прекратить безостановочно болтать о свадьбе. Однако к тому времени, как Эмма приехала в галерею, ее телефон уже раскалился от звонков.

Мать звонила несколько раз. Потом Фелисити и другие подруги.

Потом отец.

Между звонками ее вырвало, что было прямо-таки смешно. Все в Иствике всегда считали ее спокойной, уравновешенной особой. Она слыла дипломатом и никогда ни с кем не конфликтовала. И вдруг такой скандал. Вряд ли хоть кто-то в городе одобрит ее решение.

Сейчас желудок уже успокоился, и она отключила свой сотовый и все телефоны в галерее. Было так поздно, что даже сверчки и лягушки перестали стрекотать и квакать. Молодая луна опустилась к самому горизонту. По дороге не проезжало ни одной машины.

И все же, прислонившись головой к шероховатой стене террасы, она никак не могла успокоиться. В темноте Эмма услышала, как открылась щеколда задней калитки, увидела высокую, темную тень и, наверное, должна была испугаться. Но не испугалась.

К тому времени, когда Гаррет поднялся по ступенькам и тихо постучал в дверь, она уже знала, что это он. В отличие от нее, он был одет в удобные брюки и рубашку. Эмма почувствовала себя слабой и уязвимой. Но ее сердце радостно забилось при виде мужчины, который стал значить для нее так много. Почему-то она знала, что он обязательно придет.

— Я не хотел беспокоить тебя, клянусь. Но свет в галерее так и не погас. Под утро я начал беспокоиться, что ты до сих пор не спишь, и теперь вижу, что так и есть. — Гаррет вошел, быстро прикрыв за собой дверь от комаров, но вместо того, чтобы подойти к ней, прошел в противоположный угол террасы и опустился на японскую циновку.

— Видишь? Я сижу в противоположном углу и не собираюсь тебе мешать. Но… я видел тебя. С твоим женихом. У бассейна.

— Мне показалось, что кто-то был там. — Ее пульс зачастил от одного лишь его присутствия. — Тебе не стоит беспокоиться обо мне, Гаррет.

— Но я беспокоюсь. Какой прок в нашей дружбе, если я не буду знать, что с тобой все в порядке? Вижу, у тебя выдалась тяжелая ночь.

— Ну да… полагаю, нормального человека должна мучить совесть, если он совершил нечто гадкое.

— После того как ты ушла, по клубу в мгновение ока разлетелись слухи. Говорили о том, что свадьба отменяется. Но никто не имел ни малейшего представления, кто расторг помолвку и почему. Вас считали идеальной парой.

— Это я расторгла помолвку. Я — ничтожество.

— Ты чувствуешь себя виноватой?

— Я ненавижу причинять людям боль, ненавижу обижать тех, от кого не видела ничего, кроме добра. Все это так ужасно.

— Хочешь излить душу?

Она не хотела. Никому, а особенно Гаррету. Однако и молчать она больше была не в силах. Молчание изводило ее не меньше мук совести.

— Рид был просто хорошим другом. Так что я потеряла не только жениха, но и друга.

Гаррет ничего не ответил. Он молча ждал продолжения, прислонясь к стене террасы.

— Долгое время… много лет я не собиралась выходить замуж, не хотела играть по общим правилам. И потом, я помнила ту безумную, пылкую страсть, которую испытывала к тебе…

— Я тоже.

— Но когда ты уехал в колледж, порвал наши отношения, то знаешь что? Как только я перестала страдать от разбитого сердца, то испытала облегчение. Еще девчонкой я боялась неукротимых эмоций. — Он не подгонял ее, не торопил, и это тронуло Эмму. — У моих родителей ужасный брак. Ужасный в смысле отношений друг с другом.

— У моих ничем не лучше.

— В том-то и дело. Деньги и власть в нашей среде компенсируют все. Разумеется, неограниченные финансовые возможности позволяют делать много хорошего. И мы делаем. Мне нравится среда, в которой я живу. Но когда дело доходит до выбора спутника жизни… — Она выразительно покачала головой.

— Я не совсем понимаю… как несчастливый брак родителей связан с твоим решением никогда не выходить замуж.

— Браки в нашей среде — это деловые соглашения. Задача женщины — с помощью своей привлекательности заполучить наиболее влиятельного мужчину. И я просто…

— Что?

— Я никогда не хотела жить такой жизнью.

— Перестань, Эм. Тебя никто не заставлял играть по общим правилам. Или я не прав?

— Я испытывала сильнейшее давление со стороны родственников. Мои родители, бабушка — все горячо хотели, чтобы я вышла замуж за подходящего мужчину, в подходящую семью, чтобы начать производить на свет детей и продолжать династию Деборнов. Мне казалось, что Рид — идеальное решение вопроса, ведь он такой хороший друг. И все складывалось хорошо до тех пор, пока ты не вернулся.

— Эй, а я-то тут при чем?

— Ты ужасный человек. Я столько лет убеждала себя, что сексуальное влечение неважно.

Она наклонилась вперед, и в сумерках Гаррет почувствовал на себе ее осуждающий взгляд.

— Но ты вернулся, поцеловал меня, — тихо проговорила она, — и я словно очнулась ото сна. Начала вспоминать, как нам хорошо было тогда, в юности. Пылкое желание, трепет, томление. И внезапно правильной, добропорядочной жизни стало мало.

— Мне в жизни доводилось слышать кое-какие обвинения в свой адрес — что я хладнокровный в бизнесе, небрежный в отношениях, жесткий в переговорах. Но не припомню, чтобы кто-то обвинял меня в том, что мои поцелуи имеют такую силу.

— Мне сейчас не до шуток, Гаррет. Ты разрушил мою жизнь, — сказала она и встала.