Два года на северной земле

ГЛАВА I

В туманный пасмурный день 19 августа 1878 года пароход экспедиции шведского ученого А. Э, Норденшельда «Вега» впервые в истории исследования Арктики бросил якорь у самой северной оконечности Азии — мыса Челюскина. Предыдущие удачные плавания — в 1875 году на рыболовном судне «Опыт» и в 1876 году на пароходе «Имер»— в устье реки Енисея убедили Норденшельда, что водный путь вокруг северных берегов Евразии не миф, а вполне реально осуществимая возможность. В 1878 году он и решил это доказать. Ледовая обстановка, как мы теперь это можем установить, сложилась в тот год весьма благоприятно. Несмотря на середину августа, время сравнительно раннее для плавания в этих широтах, льдов было встречено очень немного, да и те оказались сильно разъеденными и взломанными, так что суда экспедиции «Вега» и следовавший с ней в устье реки Лены пароходик «Лена» дошли до мыса Челюскина почти по чистой воде. «Мы достигли великой цели, к которой стремились в продолжение столетий, — пишет в своем отчете[1] А. Норденшельд. — Впервые судно стояло на якоре у самой северной оконечности Старого света».

С производством научных наблюдений и определением астрономического пункта экспедиция простояла у мыса Челюскина 19 и 20 августа. Во время стоянки пароход «Лена» сделал попытку пройти на север, но уже через 8 минут хода встретил столь густые и плотные льды, что вынужден был вернуться обратно. Пасмурная погода и туман во время стоянки значительно ухудшали видимость, и потому обширный архипелаг Северной Земли, расположенный всего в 60 км к северу от мыса, остался неоткрытым, хотя виденная Норденшельдом большая стая гусей, пролетавшая на юг с моря, дала этому исследователю основание высказать мысль, что севернее мыса Челюскина расположена неизвестная полярная земля. Убеждение в существовании этой земли среди экспедиции было столь велико, что один из ее участников, магнитолог и метеоролог, лейтенант датского флота А. Ховгард в 1882 году убедил датское правительство организовать специальную экспедицию для исследования северной части Карского моря и в частности для поисков этой новой земли[2] на судне «Димфна» (Dijmphna), Но ледовые условия сложились в Карском море в тот год весьма неблагоприятно. «Димфна» была затерта льдами в юго-западной части Карского моря и зазимовала у полуострова Ямала. На следующий год судно возобновило свои попытки проникнуть на восток к Таймырскому полуострову, но обломало лопасти винта, было вынесено льдами, благодаря господствовавшим северо-восточным ветрам, обратно в Баренцово море через Карские ворота и вернулось обратно в Данию.[3]

Следующие экспедиции — Нансена в 1893 году и Толля в 1901 году, огибавшие мыс Челюскина в условиях более неблагоприятных, чем Норденшельд, Северной Земли также не заметили. Ф. Нансен, с трудом пробившись сквозь льды у берегов Западного Таймыра, смог достичь мыса Челюскина только 10 сентября. Торопясь к основной цели своего путешествия, Новосибирским островам, откуда намеревался начать свой знаменитый дрейф, он остановки у мыса Челюскина за недостатком времени совершенно не делал, обогнув его в тумане при очень плохой видимости. Не более удачлива в этом отношении была и экспедиция русского геолога Э. Толля 1901–1902 годов. Его судно «Заря» в первый год смогло добраться только до берегов Западного Таймыра, где и зазимовало. На следующий год «Заря» «освободилась лишь 25 августа и мыса Челюскина достигла 1 сентября. Здесь на восточном мысу бухты был выложен знак-пирамида из камней и произведены астрономические и магнитные наблюдения. Признаков земли к северу усмотрено не было.

Только в 1913 году, т. е. спустя 35 лет после А. Норденшельда, Северная Земля была открыта уже фактически Русской гидрографической экспедицией Северного Ледовитого океана под начальством Б. А. Вилькицкого. Работы этой экспедиции начались еще в 1910 году и имели целью общее гидрографическое исследование всего северного побережья Азии как морского пути. В первые годы (1910–1912) работы велись в восточном секторе Арктики, вплоть до восточных берегов Таймырского полуострова. В следующем, 1913 году суда экспедиции — ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач»— попытались проникнуть еще далее на запад, в Карское море, с целью повторить сквозной поход Норденшельда, но уже в обратном направлении. Состояние льдов в море Лаптевых в тот год было довольно благоприятным, и суда встретили льды только у северо-восточного берега Таймыра, в районе островов Петра. Следуя далее вдоль берегов Таймыра с описью и промерами, «Таймыр» и «Вайгач» 1 сентября приблизились к мысу Челюскина, но не доходя до него 11 км неожиданно встретили невзломанные льды,[4] тянувшиеся от берега на северо-восток до са-мого горизонта. Было решено итти вдоль их кромки на север, чтобы при первой возможности обогнуть припай и двинуться далее на запад и юго-запад к берегам Таймыра,[5] На следующий день двинулись в путь, но обойти ледяное поле оказалось не так-то просто. Невзломанный покров шел без перерыва на северо-восток, и прохода на запад нигде не было видно. Пройдя около 60 км вдоль ледовой кромки, на горизонте заметили низкую полосу полузанесенной снегом земли. Лед и здесь, как и ранее, примыкал к суше вплотную. Земля представляла низменный остров (сейчас он называется «Малый Таймыр») около 30 юм в длину и 8—10 км в ширину. Сделав на нем часовую остановку для осмотра, обогнули его с востока, где встретили уже битые льды и впервые за все время плавания ледяные горы-айсберги, представляющие обломки спускающихся в море ледников. Некоторые из этих ледяных гор стояли на мели на глубине 90—100 метров. Откуда взялись айсберги, казалось непонятным, так как ледники до сих пор были известны только на Новой Земле, Земле Франца-Иосифа и Шпицбергене. Тяжелые льды попрежнему преграждали путь кораблям к югу и западу, но на северо — запад продвижение было возможно. Идя в этом направлении, 3 сентября рано утром впереди заметили очертания неизвестной земли. Стоявший туман вскоре рассеялся, и участники экспедиции увидели перед собою величественную панораму обширной, высокой, гористой, отчасти покрытой снегом земли. Ледяное поле примыкало к ее южному берегу вплотную, преграждая и здесь дорогу на запад, но вдоль восточного берега на север путь был свободен. Пройдя около 40 км в этом направлении, около полудня 3 августа «Вайгач» стал на якорь для определения астрономического пункта, что, впрочем, не удалось из-за вновь сгустившихся туч, а «Таймыр» пошел дальше на север продолжать опись берега. Во время стоянки «Вайгача» была произведена высадка. Прибрежная часть земли представляла низменность, но далее вглубь, примерно в одном километре, поднимались горы. Взобравшись на одну из них, высотою около 450 м., участники могли видеть ряд еще более высоких вершин, уходящих вглубь земли и отчасти покрытых ледниками. Снявшись затем с якоря, «Вайгач» пошел дальше догонять ушедшего вперед «Таймыра».

На широте около 79° гористый берег завернул довольно круто на запад, образуя большой залив или пролив,[6] названный заливом Шокальского. За заливом горы стали более разрозненными и несколько отошли вглубь земли.

Утром 4 сентября суда вновь соединились, погода несколько улучшилась, появилось солнце. Это позволило при второй высадке на мысе, названном мысом Берга, определить астрономический пункт, координаты которого оказались: широта 80° 1′31"; долгота 99°21′39" к востоку.

На месте определения был поставлен обложенный камнями деревянный столб, на котором вырезана дата высадки. Невдалеке от столба водружен также обложенный камнями бамбуковый флагшток» на котором во время торжественного провозглашения присоединения вновь открытой земли к русским владениям был поднят национальный флаг. Из береговых обнажений взяты образцы горных пород, и с борта судов произведены гидрологические и гидробиологические наблюдения. В тот же день суда двинулись дальше на север. Земля постепенно стала ниже, горы перешли в низменную плоскую равнину и около трех часов утра следующего дня на широте 80°53′ берег, загибаясь полукругом, казалось, повернул — на запад. Льды стали сплоченнее, температура упала ниже нуля, и хотя на запад и юго-запад было ясно видно водяное небо, свидетельствовавшее о значительных здесь пространствах открытой воды, экспедиция не рискнула к ней пробиваться и повернула обратно к мысу Челюскина. По пути вновь был осмотрен открытый первоначально остров (Малый Таймыр), на запад от которого врачом «Таймыра» Л. Старокадомским был усмотрен еще второй низменный островок, названный астровом Старакад омского. У Челюскина льды стояли неподвижно попрежнему. Пешая партия, высадившаяся на мысу, установила, что сплошные нев зло манные льды тянутся и далее на запад до пределов видимости, небо всюду белое, без темных отсветов, что указывало бы на близость воды. После попытки форсировать невзломанные льды работой обоих ледоколов, причем за сутки удалось пройти всего 7–8 мм, хотя лед оказался довольно тонким, одногодичным, командование решило повернуть обратно в Владивосток.

В следующем, 1914 году Гидрографическая экспедиция в прежнем составе судов возобновила свою попытку пройти сквозным морским путем в Архангельск. Пролив, отделяющий Таймырский полуостров от Северной Земли (теперь он носит название пролива Бориса Вилькицкого), на этот раз оказался вскрытым, но подход к нему с востока был затруднен сплоченными льдами. Подойдя 1 сентября к мысу Челюскина, «Таймыр» остался здесь для устройства на берегу опознавательного знака, а «Вайгач» пошел на разведку на северо-запад к берегам Северной Земли, где благодаря отжимным северным ветрам было довольно много свободной воды. Пройдя вдоль ее берегов на запад около 200 км, «Вайгач» повернул обратно. Здесь Северная Земля стала вновь низменной и завернула к юго-западу по направлению к северной оконечности архипелага Норденшельда — Русским островам, до которых оставалось не более 100 километров. Ясная погода на обратном пути позволила «Вайгачу» произвести съемку южного берега Северной Земли достаточно полно и, как впоследствии оказалось, довольно точно. Ледники, кое-где спускавшиеся с гор к морю, благодаря хорошей видимости были видны вполне отчетливо, так что местное происхождение встреченных еще в 1913 году у острова Малый Таймыр айсбергов не в-нушало теперь сомнений.

4 сентября суда вновь соединились. Во время стоянки у Челюскина северо-восточным ветром нажало льды, которыми едва не выбросило «Таймыр» на берег и сделало пробоину корпуса в кормовой части. После встречи суда двинулись совместно на запад, придерживаясь чистой воды вдоль южного края Северной Земли, но через несколько часов отклонились к югу к берегам Таймыра. Таким образом, западное окончание земли, как в 1913 году северное, осталось невыясненным.

В результате работ Русской Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на карту оказались нанесенными очертания восточного и южного берегов вновь открытой земли, причем только южная часть была заснята более или менее точно. Восточный берег нанесен лишь весьма приближенно, в особенности в его северной части. Очертания же западных и северных берегов так и остались неизвестными. Ни общий характер строения земли ни, тем более, ее геологическое устройство, растительный и животный мир, климатические особенности, конечно, не могли быть выяснены. Задача дальнейших исследований и состояла в разрешении этих вопросов. Но сделать это было не так просто.

Одно дело пройти на судах вдоль берега с описью» и другое — объехать ее по сухопутью вдоль и поперек, детально заснять на карту и изучить.

В 1918 году зимовавший у северо-восточных берегов Таймыра Р. Амундсен сделал попытку санным путем проникнуть к Северной Земле. Его судно «Мод» стояло на зимовке километрах в — сорока к юго-востоку от мыса Челюскина, В апреле четверо участников экспедиции — Тессем, Кнудсен, Теннесен и Олонкин — прошли по льду продива Вилькицкого на остров Малый Таймыр, а с него на остров Старокадомского и вернулись обратно. Во время маршрута велась съемка, а на обоих островах произведены Кнудсеном магнитные наблюдения. Попасть на самую Северную Землю участникам похода не удалось, хотя от острова Старокадомского до Северной Земли оставалось не более 30 км. Препятствием, вероятно, послужили сильно торосистые льды, повидимому, ежегодно образующиеся вдоль южного и юго-восточного края земли при нажимных осенних и зимних ветрах южных господствующих румбов.

После Октябрьской революции в первые же годы советской власти, несмотря на тяжелые экономические условия, интерес к исследованию полярных областей и, в частности; к Северной Земле значительно вырос.

В 1923 году по инициативе центра при Государственном Географическом обществе в Ленинграде была организована Комиссия по выработке плана исследования Северной Земли. В состав ее входили и представители Постоянной Полярной комиссии Академии Наук, Экспедиция должна была отправиться на парусно-моторной шхуне к берегам Северной Земли летом 1924 года. Однако целый ряд обстоятельств заставил временно отказаться от экспедиции.

В 1925 году в Полярную комиссию Академии Наук был представлен весьма подробно разработанный обстоятельный проект всестороннего изучения Северной Земли. Экспедиция должна была состоять из 7 человек, иметь 30 ездовых собак, запас продовольствия на 1½ года и 200-дневный запас облегченного провианта для санных маршрутов из расчета на 5 человек. Достигнуть места работ предполагалось на парусно-моторной небольшой шхуне, приспособленной к зимовке в полярных льдах. При планировании работ были учтены варианты зимовки судна непосредственно у берегов Северной Земли, у острова Большой Таймыр и у берега Харитона Лаптева. Был произведен подробный подсчет необходимых для исследования продовольственных баз при всех трех вариантах, составлен календарный план их заброски и т. д.

Недостаток средств и трудность снаряжения экспедиции при нашей в то время еще недостаточной технической оснащенности заставили отложить на время осуществление и этого проекта.

Выдвигались планы исследования Северной Земли и за границей. В 1928 году германским аэронавигатором Вальтером Брунс был предложен проект исследования Северной Земли с воздуха помощью дирижабля типа «Цеппелин».

Предполагалось на северной оконечности земли высадить санную партию из двух-трех человек, которая должна была пересечь землю в меридиональном направлении и выйти на Таймырский полуостров.

Проект не был осуществлен вследствие сомнений в возможности высадить с воздуха санную партию с несколькими упряжками собак и значительным запасом продовольствия и снаряжения.

В 1928 году из Сиэтля на Аляске должна была выйти на судне «Morissay» американская экспедиция для исследования Северной Земли под начальством капитана Бартлетта, бывшего сподвижника Р. Пири, не раз участвовавшего в полярных экспедициях. Однако и эта экспедиция, как и предыдущие, не состоялась.

У. Нобиле во время своего полета на дирижабле «Италия» в 1928 году намеревался пролететь на восток, исследовать Северную Землю с воздуха с целью установить ее западные границы и общие очертания. Отправившись из Кингс-бэя 11 мая, дирижабль из-за неблагоприятной погоды долетел лишь до мыса Нордкап на северной оконечности Шпицбергена и был вынужден через 8 часов повернуть обратно на базу. Второй полет состоялся 15–18 мая и продолжался 69 часов. Пролетев вначале вдоль северной окраины Шпицбергена и Земли Франца — Иосифа, дирижабль затем взял курс на восток-юго-восток. 16 мая достиг 79°16′ северной широты и 91°40′ восточной долготы,[7] но из-за встречного сильного ветра, тумана и недостатка топлива был вынужден повернуть обратно на юго-запад, к берегам Новой Земли. Пролетев около 250 км вдоль ее северо-западного берега, дирижабль вернулся на базу.

Признаков Северной Земли усмотрено не было, хотя, как теперь можно установить, воздушный корабль при повороте находился всего в 20 км от островов С. Каменева и 15 км от острова Самойловича, если, конечно, координаты места поворота были определены правильно. Впрочем, в это время года земля и особенно острова еще закрыты снегом, почему в пасмурную погоду очень легко могут остаться не замеченными с воздуха. Тот факт, что Северной Земли во время полета усмотрено не было, дал основание Нобиле высказать соображение, что она, вероятно, представляет лишь архипелаг мелких островов.

Во время полета на широте 80° и долготе 84°30′ было усмотрено значительное пространство открытой воды шириною 10–40 км, идущей с севера на юг. Так как ветер в то время был северный и северо-восточный, это, по мнению Нобиле, могло указывать на наличие к северу от трассы полета суши, от которой льды ветром и отжало. Эта суша могла быть крайней северо-западной частью архипелага Северной Земли, Соображения Нобиле оказались правильными, за исключением впрочем того, что Северная Земля представляет группу не мелких, как он думал, а весьма крупных островов — до 150 км в поперечнике, не уступая в этом Новой Земле.

Основываясь на том, что во время полета «Италии» Северной Земли усмотрено не было, стали даже высказывать соображения о мифичности этой земли вообще. Такая мысль, например, была высказана в приложении к гидрографическому справочнику «Arctic Pilot» за 1930 год.

В январе 1930 года я вернулся из полярной экспедиции, во время которой было пройдено на лошадях, оленях и моторной лодке более 8000 км с исследованием северо-западной части Таймырского полуострова. Работы мои в Арктике начались еще в 1919 году с низовьев реки Енисея и, постепенно развиваясь, подвигались все далее и далее на север и северо-восток. Следующим естественным этапом после Таймырской экспедиции являлась Северная Земля.

Эту экспедицию, план которой был уже давно обдуман, я намеревался осуществить в 1931/32 году, после обработки материалов предыдущего, Таймырского путешествия. Однако, уже месяца через два после приезда, в марте, я узнал, что недавно вернувшийся после трехлетней зимовки на острове Врангеля ученый секретарь Якутской комиссии Академии «наук Георгий Алексеевич Ушаков выдвинул проект исследования Северной Земли уже в текущем году. Естественно, нужно было к этому делу присоединиться, оставив обработку материалов Таймырской экспедиции на будущее, а сейчас ограничиться лишь предварительным отчетом.

Решение принято. Оставалось встретиться с Ушаковым и договориться с ним о совместной работе. Эта встреча произошла в вагоне железной дороги между Ленинградом и Москвою, куда мы оба оказались вызванными на заседание Правительственной арктической комиссии.

Переговоры о совместной работе не заняли слишком много времени. Наши планы и намерения в отношении Северной Земли совпадали полностью — «Вопрос этот назрел, — говорили мы, — уже было составлено не мало проектов, не мало было и попыток организовать экспедицию на эту загадочную землю, ставшую после полета Нобиле почти такой же легендарной, как земля Санникова, Джиллиса и другие. Дело чести, дело неотложное это исследование осуществить». Если не сделать этого сейчас, придут иностранцы, выполнят за нас эту работу, и выполнят недаром. Северная Земля, лежащая на пути будущих больших трансарктических воздушных и морских дорог, будет иметь огромное значение как опорная база. Изучившее ее государство, несомненно, будет пытаться считать ее своей территорией, хотя и лежит она в пределах нашего Советского арктического сектора. Пример острова Врангеля, захваченного англичанами и американцами, тому служит порукой. Чтобы выселить оттуда незванных гостей, нам пришлось посылать в 1924 году из Владивостока специальное судно «Красный Октябрь», которое сняло пришельцев, заменив их советскими колонистами, и водрузило на острове флаг Советского Союза. После этого инцидента на Врангеле, чтобы окончательно его закрепить за собою, как известно, была организована советская колония из нескольких семейств эскимосов, переселившихся сюда с Чукотского побережья. Георгий Алексеевич и был первым начальником и организатором этой полярной колонии острова Врангеля.

Опыт многих прежних полярных экспедиций и, в частности, опыт одой и Ушакова свидетельствовали, что для успешного выполнения задачи изучения неизвестных, трудно доступных районов экспедиция должна — быть как можно более легкой и подвижной. Как состав ее, так и снаряжение должны быть минимальными по количеству, но исключительно высокими по качеству. Успех работы, обычно, обратно пропорционален количеству участников, Наибо лее трудные санные переходы (Нансен в 1894 году, Амундсен в 1911/12 годах, Стефансон в 1916 году) были проделаны только вдвоем, втроем. Все работы по исследованию Таймыра мною были сделаны в составе партии из 3–4 человек. Исходя из этих соображений, было решено число участников Северо-Земельокой экспедиции ограничить четырьмя человеками, с тем чтобы каждый взял на себя максимум функций. Санные маршрутные походы будем делать вдвоем, в исключительных случаях втроем.

Кроме производства геологических исследований, я взял на себя определение астрономических и магнитаых пунктов, топографическую съемку и общее научное руководство работами. Георгий Алексеевич должен был возглавить всю экспедицию в качестве ее начальника и взять на себя метеорологические, ледовые и биологические наблюдения.

Основным фактором в нашей маршрутной работе, от чего в значительной мере зависел успех, являлись собаки. Нужны были первоклассные животные, крепкие и выносливые, которых можно найти, по мнению Г. Ушакова, только в Восточной Сибири, Нам нужно было много, не менее полусотни собак. Чтобы прокормить в течение зимы эту прожорливую ораву, необходим первоклассный охотник — промышленник. В труднейших условиях севера он должен за кратковременный период осенней охоты, когда море вскрыто и есть зверь, успеть заготовить столько мяса, чтобы до следующего сезона экспедиция располагала нужным запасом корма. Иначе собаки к весенним маршрутам будут истощены и не смогут выполнить падающей на них грандиозной работы.

В современных условиях жизни основную роль играет связь. Наша связь в экспедиции с внешним миром, связь с Советским Союзом, с пославшими нас, могла осуществляться только по радио. Регулярные метеорологические наблюдения на Северной Земле, расположенной в центре Арктики, на стыке ее восточного и западного секторов, будут иметь огромное значение для всей службы погоды Союза, давая возможность не только правильнее вести ежедневную синоптическую службу, но и давать долгосрочные прогнозы погоды, что для хозяйства страны весьма существенно. Значит хороший радист, умеющий самостоятельно разбираться во всех вопросах радиотехники и монтажа, — вот четвертый участник экспедиции.

Охотника-промышленника следовало искать среди жителей наших приполярных областей. Между ними имеются весьма опытные, бывалые во всяких полярных невзгодах люди. Их можно найти в Таймырском крае, в Якутии и на. Чукотке.

С радистом дело обстояло сложнее. Обыкновенный радио-телеграфист — «морзист-слухач» — был нам мало пригоден, так как в большинстве случаев он довольно слабо разбирается в вопросах радиотехники, электросхем и монтажа, тем более, что наша радиостанция в целях портативности могла быть только коротковолновой.

Я напомнил Георгию Алексеевичу, что среди нашей молодежи имеется в настоящее время немало энтузиастов коротковолновиков. Многие из них прекрасно разбираются во всех радиотехнических вопросах, могут сами собирать и монтировать радиоприемники и передатчики, были бы лишь материал да детали. Не беда, если такой радист будет работать на ключе несколько хуже профессионала. У нас телеграмм будет немного, но зато такой человек не станет втупик при неполадках электроустановок и сможет произвести исправления любых повреждений радиостанции.

Итак решено, радиста будем искать среди молодежи, объединенной в городские ассоциации коротковолновиков-любителей.

Каков же должен быть план наших работ?

Главною основною целью экспедиции должна быть подробная и тщательная съемка всей Северной Земли в целом, с целью нанесения ее на карту. На месте этой земли вместо расплывчатых неопределенных пятен на современных картах должны появиться четкие, ясные контуры.

Чтобы выполнить эту задачу, необходимо землю объехать полностью кругом, проделав несколько замкнутых круговых маршрутов и опирая съемку на достаточно густую сеть астрономических пунктов. Как расположить сеть маршрутов, в какой последовательности, сколько их должно быть, — можно сейчас только гадать, поскольку западные границы Северной Земли неизвестны даже приблизительно, — Кроме того, это будет зависеть в значительной степени от места нашей высадки и устройства жилой базы. Идеальным случаем была бы высадка и устройство жилья на западном берегу, примерно в центре района, под 79° сев. широты. Но если эго и не удастся, при наличии хороших собак, легкого походного снаряжения и продовольствия объезд земли возможно осуществить даже в случае наиболее неблагоприятном, в случае высадки на западном берегу Таймырского полуострова. Тогда лишь потребуется предварительно разбросать целый ряд вспомогательных продовольственных депо, на что уйдет первый год целиком.

В общем работу можно будет выполнить в 2–3 года, из этого расчета и следует исходить при подсчетах нужного запаса продовольствия и снаряжения. Детали же плана маршрутных исследований уточнятся на месте после высадки и ориентировки в обстановке, в которую попадем.

Итак, снаряжаемся на работу на 3 года, состав партии 4 человека и 40–50 собак. Оборудование должно быть легким, портативным, в минимальных количествах, чтобы при неблагоприятной обстановке высадки можно было бы легко и быстро выбросить его даже на лед берегового припая.

О многом еще было переговорено в эту ночь в вагоне между Ленинградом и Москвою. И о роли и значении собак, об одежде и походном снаряжении, о возможных случайностях и предстоящих трудностях. Но мы были уверены, что как бы ни сложилась для нас обстановка, четыре здоровых человека при наличии оружия и достаточного количества патронов вполне могут прожить на севере даже охотой. И не только прожить, но и произвести научные исследования. Пример тому хотя бы поход Нансена с Иогансеном и зимовка их на северо-восточной оконечности Земли Франца-Иосифа.

В Москве выяснилось, что проект Ушакова нашел поддержку в правительстве и был утвержден. Для выполнения его отпускалось из резервного фонда СНК около 50 тыс. рублей. Это было немного, но при нашей наметке состава из четырех человек должно было хватить, тем более, что председатель Арктической комиссии С. С. Каменев обещал оказать поддержку и выдать некоторое снаряжение, оружие, патроны, обмундирование и проч. сверх отпущенных средств. Коротковолновая передающая радиостанция системы Телефункен в 35 ватт с переносным аггрегатом в 2,5 лошадиных силы, предназначенная для обслуживания проектировавшегося в 1929 году полета «Цеппелина», также передавались нам. Экспедиция включалась в план работ текущего года Института по изучению Севера при ВСНХ.

В текущем 1930 году институт должен произвести смену зимовщиков полярной станции в бухте Тихой острова Гукера на Земле Франца-Иоси фа, построенной еще в прошлом 1929 году. Станция имела назначение вести метеорологические и другие научные наблюдения на этой земле, чтобы окончательно закрепить ее за Советским Союзом, так как, хотя она и расположена в пределах Советского сектора, но капиталистические государства и, в частности, Норвегия стремились наложить на «нее свои лапы.

Нынешний год, кроме смены зимовщиков, предполагалось построить дополнительно специальное здание радиостанции и произвести исследования всего архипелага, насколько, конечно, позволит ледовая обстановка. С этой целью из Архангельска посылался ледокольный пароход «Георгий Седов», арендуемый институтом на время похода у Совторгфлота.

Начальником и правительственным комиссаром, как и прошлый год, был назначен проф. Отто Юльевич Шмидт, его заместителем — директор института по изучению севера Рудольф Лазаревич Самойлович.

После работ на Земле Франца-Иосифа «Седов» должен был пополниться углем и пойти на восток, чтобы доставить нашу партию на западный берег Северной Земли или, если не позволят льды, куда-либо на Таймырское побережье, по возможности ближе к цели наших исследований.

Вернувшись из Москвы, мы прежде всего принялись за составление подробных списков нужного нам оборудования и снаряжения для зимовки и маршрутных работ. Здесь нужно было предусмотреть все, начиная от астрономических приборов и кончая иголками и пуговицами. Следовало обдумать детально до мелочей всякие случайности. Ведь кооперативов и магазинов там не будет, купить негде, что захватил с собою, — то и есть, что забыто, — пеняй на себя.

В этой работе нам помог опыт предыдущих моих путешествий. От прежних маршрутов по Таймыру и разведочных работ в Норильском районе остались списки взятого снаряжения и оборудования, остались заметки о пробелах, нехватках и организационных промахах. Надо все пересмотреть, изменить, частью дополнить соответственно теперешнему составу экспедиции и стоящим задачам, и все будет в порядке.

В общем, как мы ни сокращали, ни экономили, список всего нам нужного вырос почти до 700 наименований предметов, распределенных по десяти статьям: продовольствие; обмундирование; хозяйственное оборудование и материалы; экспедиционное оборудование и материалы; научное оборудование и материалы; технические инструменты и материалы; оружие и боеприпасы; охотничье промысловое снаряжение; радиооборудование и принадлежности; строительные материалы.

Оставалось реализовать эти списки, превратив названия в конкретные предметы. Своего отдела снабжения в Институте Севера не было, и нам пришлось все операции по закупкам делать самим. Но прежде чем приступить к этой работе, мне еще пришлось добиваться откомандирования в экспедицию из б. Геологического комитета, где я работал.

Пока я путешествовал по Северному Таймыру, Геологический комитет реорганизовался, разбившись на ряд научно-исследовательских институтов, и меня автоматически включили во вновь организованный Институт цветных металлов, основываясь, видимо, на прежней моей работе по изучению и разведке полиметаллических руд в Норильском районе. По возвращении с Таймыра я был назначен ученым секретарем института, что в связи с проведенной в феврале 1930 г, конференцией по цветным металлам загружало работой сверх всякой меры. При первой же попытке намекнуть об уходе в Северо-земельскую экспедицию поднялась буря. Пришлось обращаться за помощью к О. Ю. Шмидту, при содействии которого я наконец и был отпущен.

Это произошло уже в конце апреля. Времени для снаряжения оставалось немного. Скоро моя квартира превратилась в настоящий склад самого разнообразного имущества: тарелки, кухонная посуда, сверла, подпилки, книги, медикаменты и научные приборы лежали всюду по углам, на столах, стульях, дожидаясь своей очереди укупорки. По мере накопления имущество укладывалось в ящики и фанерные чемоданы, специально заказанные в мастерской походного снаряжения. Каждый ящик затем нумеровался, и к нему составлялась подробная опись положенного, чтобы там, на месте высадки, легко можно было бы во всем разобраться.

При укладке старались в ящик класть предметы более или менее однородные по своему назначению.

Наибольшие затруднения при снаряжении происходили с научным оборудованием и инструментами, купить которые было довольно трудно. Приходилось действовать самыми разнообразными путями. Часть мне удалось удержать из снаряжения «предыдущей Таймырской экспедиции, часть ссудили во временное пользование Академия наук, Гидрографическое управление и другие организации. Экспедиция всюду встречала самое предупредительное отношение, и постепенно наш научный инвентарь стал собираться. Появились хронометры, буссоли, фотоаппараты, метео и аэрологические приборы. Особенно внимательное отношение мы встретили в Слуцкой аэрологической обсерватории. Отсюда нас снабдили не только всеми аэрологическими приборами: радиозондом, метеорографом, шарами-пилотами, змеями и всем оборудованием для пуска их, но еще уступили ветровую электробстановку на 1 киловатт мощности и прекрасный радиопеленгаторный приемник Телефункен, хотя директор обсерватории милейший Павел Александрович Молчанов уступал этот приемник не без боли в сердце.

Тем временем состав нашей экспедиции окончательно сформировался. Ленинградская секция коротких волн рекомендовала нам одного из лучших своих любителей, ее бывшего председателя, комсомольца Василия Васильевича Ходова, оказавшегося при знакомстве крепким молодым парнем, весьма молчаливым, сосредоточенным и серьезным, несмотря на свои двадцать лет. Коротковолновое дело он, повидимому, знает превосходно. Сейчас же по вступлении в состав экспедиции Ходов приступил к закупке необходимого радио и электрооборудования, материалов и к приемке радиостанции.

Четвертым нашим товарищем стал охотник-промышленник Сергей Прокофьевич Журавлев. Среди многочисленных заявлений кандидатура Журавлева казалась нам самой подходящей. Он коренной зверобой-промышленник, проведший более четверти века на Новой Земле, куда попал еще мальчиком вместе с отцом, переселившимся туда в одно из промысловых становищ из бывш, Шенкурского уезда Архангельской губернии. Несомненно, промысловое дело и ездовых собак он должен знать превосходно, а это самое главное. Правда, люди такого типа отличаются почти всегда анархичностью характера, — условия Севера, где промышленнику ранее приходилось действовать и работать в одиночку, тому благоприятствуют, — но видимо с этим придется мириться как с неизбежностью.

Окончательно вопрос о Журавлеве Георгий Алексеевич хотел решить в Архангельске при свидании, куда вскоре собирался поехать. Дел там имелось много. Прежде всего необходимо заказать всю меховую одежду и приобрести достаточное количество шкур на запас для ремонта и пошивки недостающего. Вопрос этот был чрезвычайно серьезен, так как длительные санные маршруты частью пойдут еще в холодное время при температурах до —40°.

В Таймырском крае, где у меня за много лет работы накопилось обширное знакомство с местным населением, можно было бы достать все необходимое и притом превосходного качества. Сшили бы там по дружески идеально, но «за морем телушка полушка». Ехать на Таймыр поздно, вывезти купленное можно только на Диксон, а зайдет ли туда «Седов» — сомнительно. Придется, видно, рассчитывать лишь на Архангельск, где у Госторга есть меховой и пушной склад и контора.

Затем в Архангельске для нас строится дом, который повезем в разобранном виде и поставим на месте высадки. Вопрос о характере и типе дома имел для нас существенное значение. Его выгрузка и постройка в значительной степени будут зависеть от условий подхода к месту высадки. Трудно рассчитывать, чтобы они были благоприятны. Правильнее полагать, что высадка произойдет в условиях тяжелой ледовой обстановки, трудного подхода к берегу и неимоверной спешки. Поэтому дом должен быть маленьким, портативным в выгрузке и легким в сборке, чтобы даже мы, четыре человека, могли его поставить сами своими силами. Ведь всегда может случиться, что ледокол только сумеет выбросить на берег груз и сразу должен уходить обратно.

Исходя из этих соображений, я спроектировал небольшой деревянный домик размером б X б метров. Стены домика делаются не из кругляка, а для легкости из брусьев сечения 25 X 20 см в шпунт, во-первых, чтобы они были непродуваемы, а во-вторых — в целях быстроты сборки. При такой конструкции конопатка стен отпадает, нужно лишь прокладывать по гребню шпунта полосы кошмы, да и то при спешке от этого можно отказаться. Пол и потолок проектировались двойные с засыпкой опилками, но гтри необходимости можно будет ограничиться и ординарными, проложив сверху для тепла войлок с толем. Из — санитарно-гигиенических соображений пол застилается линолеумом, так как он очень легко и быстро моется. А делать это ведь придется нам самим. Внутри: для отопления и изготовления пищи ставится плита, в резерв же берется чугунный угольный камелек, если плиты окажется недостаточно. К домику непосредственно примыкают обширные холодные сени из шпунтовых досок. Сени на Севере при жилых домах имеются всюду. Зимою снежные штормы «пурги» в полярных и приполярных областях продолжаются, иногда по неделе и более. В это время выйти на улицу и пройти 10–20 м дело очень трудное, а подчас и невозможное. Поэтому в таких сенях всегда держат необходимый запас топлива, льда для воды, продовольствия и т. д. Вместе с тем, сени защищают вход в дом от снега и делают его более теплым.

В общем по подсчету вес нашего дома с сенями нe должен был превысить 30 тонн. Все части строения до последней мельчайшей детали при разборке должны быть размечены краской по цифровой и буквенной системе. Для разметки составлена специальная инструкция и эскизные чертежи, чтобы сборка могла вестись без затруднений всяким, имеющим в руках ее описание. Это опять-таки весьма важно в случае, если дом придется собирать нам самим.

Кроме домика «ужен был еще склад для продовольствия, Он спроектирован для легкости каркасным из брусков с обшивкой снаружи 4-миллиметровой фанерой.

Такой тип построек отличается чрезвычайной быстротой сборки, в особенности если каркас заранее заготовлен, размечен и в разобранном виде доставлен на место. При этих условиях вся постройка такого здания занимает несколько часов при двух-трех рабочих. Кроме разобранных дома и склада намечено взять достаточное количества запасных строительных материалов — в частности, брусков, фанеры, кошмы, толя, досок и гвоздей, В случае невозможности из-за ледовых условий выгрузить дом, ограничимся одной фанерой и брусками, которые выгрузить или даже выбросить на лед не представит особых затруднений. Из этих материалов мы сумеем сами построить достаточно приличное жилище, в котором вполне можно будет жить в зимнее темное время. А с появлением солнца начнутся маршруты, и тогда все равно основным нашим местообитанием будет палатка. Кроме того, по дороге Ушаков должен был встретить в Вологде и проводить в Архангельск вагон с собаками, следовавший с проводником с Дальнего Востока. Вопрос о собаках для нас был немаловажен и является предметом неоднократных обсуждений, так как от высокого качества этих животных во многом зависел успех маршрутов. В пределах Западной Сибири собак хороших нет. Нет их и в Архангельском округе или прилежащих к нему районах. Правда, по Енисею раньше, лет 50—100 тому назад, были прекрасные ездовые собаки, повидимому, выведенные русскими посельщиками-промышлеиниками. Особенно славились пясинские упряжки, проходившие в день по 100–150 км с грузом до 300–400 кг. Однако с течением времени русские промышленники были вытеснены местными, основным средством передвижения для которых служили олени. Поэтому собаки сохранились лишь у русских, живших оседло по берегам нижнего Енисея. Здесь можно было, правда, па одиночке, собрать прекрасные упряжки, но для этого следовало сплыть по всему низовью реки, выискивая и закупая по населенным пунктам-станкам отдельные уцелевшие экземпляры, Так, между прочим, сделал доктор Кушаков,’ участник экспедиции Г. Седова 1912–1914 годов, когда ему было поручено в 1915 году построить радиостанцию на о-ве Диксона. Вывезенные Кушаковым собаки дали прекрасное потомство, тем более, что первые зимовщики относились к делу собаководства — с большим вниманием. Проходивший в 1918 году «а «Мод» Р. Амундсен отзывался о диксоновских собаках с большой похвалой. Во время стоянки на Диксоне он даже ликвидировал часть своих ранее взятых собак и заменил их диксоновокими. Впоследствии благодаря невнимательному уходу ежегодно менявшегося текучего состава станции часть собак погибла, а остальные измельчали и по качеству могут считаться лишь средними и ниже.

Времени плыть по Енисею и закупать собак у нас не было, да и послать некого. Кроме того, «Седов» на остров Диксона едва ли сможет зайти. В конце концов было решено обратиться к Дальневосточной конторе Госторга, с просьбой закупить для нас полсотни собак в Чукотско-Анадырском или Камчатском районах и отправить их с проводником специальным вагоном в Архангельск. Конечно, рассчитывать получить первоклассных собак таким путем заглазной покупки было трудно. Приходилось надеяться на добросовестность и продавцов и покупщиков и на их понимание всей важности собачего вопроса для исследования Северной Земли. Это было подчеркнуто в телеграмме, посланной Госторгу. Одновременно было заказано трое ездовых саней восточносибирского типа и по комплекту упряжи для них.

Ушаков уехал в Архангельск, я же попрежнему продолжал в Ленинграде заготовлять оборудование и снаряжение. Что касается продовольствия, то оно должно получаться совместно с группой зимовщиков Земли Франца-Иосифа, Нужно было только все проверить, принять и замаркировать своими знаками «С. 3.», чтобы не произошло путаницы при погрузке — на ледокол.

В начале июня главная работа в Ленинграде оказалась законченной. Большинство грузов было уже уложено и ждало лишь отправки на окладах или Института Севера, или организаций, от которых снаряжение получено. Академия наук пожертвовала нам прекрасную библиотеку, некогда принадлежавшую А. Ф. Кони. Здесь было превосходное Брокгаузовокое издание Шекспира, Пушкина, Байрона, Мольера, имелся Толстой, Тургенев, Гоголь, Шиллер, Гете и другие классики. Госиздат тоже не поскупился: около 300 томов различных современных советских и частью иностранных писателей должны были помочь нам коротать зимнюю темную пору.

Из Архангельска Ушаков вернулся в половине июня. Собаки доехали вполне благополучно и переданы на попечение Журавлева. Корм, бракованная конина, обеспечен Архангельской мясохладобойней. Меховую одежду, запасные меха и шкуры удалось достать через Госторг полностью. Пошивку спальных мешков, меховых штанов, рубах, обуви — все это Госторг охотно взял на себя, узнав, что одежда предназначается для Северо-земельской экспедиции, о которой они уже оказались хорошо ошеломленными из газет. В своем внимании контора пошла еще дальше. Она предоставила все заказанное в кредит, с условием сдачи ей в погашение долга добытых нами медвежьих шкур и других продуктов промысла по твердым нормированным ценам. Если же этого нехватит, остальное доплачивается деньгами.

Дом и остов для склада строились из хорошего сухого соснового леса под наблюдением инженера-строителя Ильяшевича, который должен будет их затем разобрать, наблюдать за погрузкой и сборкой на месте, если, конечно, обстановка это допустит.

Итак в Архангельске дело обстояло исправно. В Ленинграде также все было более или менее благополучно. Научные инструменты собраны в достаточном количестве. Удалось даже достать автоматический киноаппарат с большим количеством кассет, а культурфильм Ленгоскинофабрики дал 1500 метров пленки. Техническое походное хозяйственное снаряжение закуплено и укупорено. Правда, из продовольствия против намеченного по списку кое-его — и, в частности, вкусовых и антицинготных веществ, — нехватало, но беды тут большой не было. Мы, повидимому, все неприхотливы на пищу и рассчитывали больше на охоту и свежее мясо, чем на лимонный сок, маринады и прочие специи.

В конце июня в Ленинграде дела оказались, наконец, законченными. Грузы можно было отправлять, да и самим пора ехать, так как времени оставалось немного, а работы в Архангельске предстояло еще изрядно. Для грузов Институтом Севера было выхлопотано несколько специальных вагонов, которые отправлялись с проводниками из числа смены зимовщиков Земли Франца-Иосифа, что гарантировало своевременное и сохранное прибытие в Архангельск.

Первого июля выехали, наконец, и мы, распростившись с Ленинградом надолго. Впрочем мне не приходилось в нем и раньше заживаться. Только от экспедиции до экспедиции, что обычно занимало 6–8 месяцев — не более.