Два мира детства: дети в США и СССР

Нам кажется, что до настоящего времени ни советские, ни зарубежные ученые не исследовали в достаточной мере полно и систематизирование методы воспитания детей в Советском Союзе. Основой для обобщений, изложенных в этой книге, послужили наблюдения и беседы, проведенные автором и его коллегами в период с 1960 по 1967 г. Я приезжал в СССР семь раз, продолжительность визитов составляла от двух недель до трех месяцев. Благодаря любезному содействию Академии педагогических наук СССР мы посетили ряд учреждений: ясли, детские сады, школы, интернаты, дворцы пионеров, пионерские лагеря, детские парки и т. д., где общались и с детьми, и со взрослыми. Кроме того, во второй и в третьей поездке нам представилась возможность неофициально познакомиться с жизнью советских семей. Три раза я брал с собой в путешествие своих детей, это также способствовало расширению контактов с советскими людьми и помогло яснее определить различия между советским и американским подходом к воспитанию как в семье, так и вне ее.

Фактический материал был собран главным образом в крупных городах Советского Союза: Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Таллине, Тбилиси, Ташкенте, Алма-Ате. Кроме того, мы посещали и сельские районы РСФСР, Украины, Грузии, Узбекистана и Казахстана.

Глава 1. ВОСПИТАНИЕ В СОВЕТСКОЙ СЕМЬЕ

В настоящей главе излагаются как наблюдения самого автора, так и сведения, почерпнутые из книг по уходу за ребенком. Книги, отрывки из которых мы в дальнейшем будем неоднократно цитировать, хорошо известны в Советском Союзе и переведены на многие языки народов этой страны. К сожалению, в своих наблюдениях автор вынужден был ограничиться семьями, говорящими большей частью на русском языке и живущими в столичных центрах или поблизости от них. Мы начнем с рассмотрения вопроса об уходе родителей за детьми младшего возраста.

Здесь различия между американской и советской практикой явственно проступают в трех сферах.

Физические контакты. В Советском Союзе мать позволяет себе тесный физический контакт с грудным ребенком. Прежде всего в СССР настоятельно рекомендуется и повсеместно распространено кормление грудью. Когда же ребенка не кормят, его подолгу держат на руках; в этом проявляется, с одной стороны, материнская любовь, с другой — стремление несколько сдерживать инициативу младенца. Многие инструкции по уходу за ребенком, подготовленные Академией педагогических наук СССР, категорически протестуют против подобного обращения с детьми. Приведу следующую выдержку из книги «Родители и дети» [1]:

И все же вопреки инструктивным указаниям советские малыши в сравнении с американскими получают от матери значительно больше поцелуев, ласк, нежных шлепков, хотя свобода их движений весьма ограничена.

Тревога за жизнь детей. В дальнейшем родители совместными усилиями продолжают сдерживать активность ребенка, дабы оградить его от неудобств, болезней и телесных повреждений. Каждая мать хлопочет о том, чтобы ребенку было тепло — сквозняки считаются особо вредными для его здоровья. Когда ребенок начинает ползать, а затем и ходить, у взрослых появляются дополнительные поводы для волнения — как бы он не ушибся или не добрался до «опасной зоны». Полагается, например, чтобы в парке дети гуляли рядом с сопровождающими их взрослыми. Когда мои дети — девяти и четырех лет — бегали в Москве по дорожкам городского парка, даже не исчезая из поля зрения, добрые граждане всех возрастов незамедлительно приводили их к нам, крепко держа за руку. При этом многие говорили нам, что мы слишком уж легкомысленно относимся к жизни своих детей.

«Перепоручение» материнских обязанностей. Случай, о котором я расскажу, демонстрирует еще одну особенность, свойственную советскому воспитанию, — готовность посторонних лиц принимать на себя роль матери. Эта черта характерна не только для родственников семьи, но и для людей совершенно посторонних. Нередко можно увидеть, как в переполненном общественном транспорте няни или родители сажают своего ребенка на колени незнакомому человеку, и все воспринимают это как должное. На улице прохожие запросто заводят знакомство с детьми, а дети (и, как ни странно, сопровождающие их взрослые) тут же принимаются называть этих посторонних людей «дядями» и «тетями».

Роль воспитателей охотно берут на себя не только старшие. Подростки обоих полов проявляют к маленьким детям живейший интерес и обращаются с ними до такой степени умело и ласково, что жителям Запада остается только удивляться. Вот что однажды с нами произошло на московской улице. Наш младший сын — ему тогда было четыре года — бойко шагал впереди нас, а навстречу двигалась компания подростков. Один из них, заметив Стиви, раскрыл объятия и, воскликнув: «Ай да малыш!» — поднял его на руки, прижал к себе, звучно расцеловал и передал другим; те совершили над ребенком точно такой же «обряд», а потом закружились в веселом детском танце, осыпая Стиви нежными словами и глядя на него с любовью. Подобное поведение американского подростка вызвало бы у его родителей беспокойство, и они наверняка бы обратились за советом к психиатру.

Не удивительно, что при наличии столь широкого круга людей, стремящихся участвовать в воспитательном процессе, советские малыши в отличие от американских не очень-то волнуются, когда мать оставляет их на попечение постороннего человека или отдает в ясли. «Перепоручение» материнских обязанностей в СССР общепринято, и это естественно в стране, где значительная часть трудоспособных женщин работает.

Итак, мы установили, что советские дети с младенческого возраста подготовлены к общественной заботе о них. Но, прежде чем говорить о воспитании детей обществом, рассмотрим дисциплинарные меры, практикуемые в семье.

Было бы ошибкой считать, что любовь, которой советские люди, и особенно советские матери, окружают своих детей, подразумевает снисходительное и всепрощающее отношение к поведению ребенка. Напротив, родители так же, как и педагоги, придают огромное значение развитию у ребенка послушания и дисциплинированности.

Что конкретно означают эти термины? За ответом еще раз обратимся к авторитетному руководству «Родители и дети», подготовленному группой специалистов Академии педагогических наук РСФСР с целью «помочь родителям правильно воспитывать детей, чтобы они выросли достойными гражданами нашего социалистического государства». В главе, посвященной дисциплине, читаем:

Но одного послушания мало: ребенок должен выработать в себе дисциплинированность. Об этом в книге говорится следующее:

Выражаясь языком западной психологии, дисциплинированность — это осмысленное послушание; иными словами, ребенок выполняет требования взрослых так, будто они являются не приказаниями извне, а его собственными, внутренне мотивированными желаниями. Подобная мысль развивается и в более поздней работе, принадлежащей перу известного педагога И. А. Печерниковой [2].

Далее Печерникова останавливается на весьма серьезной проблеме.

Столь пространное цитирование современных советских педагогов необходимо по следующим причинам.

Во-первых, советские книги о воспитании широко распространены; родители, преподаватели и все те, кто работает с детьми, относятся к таким книгам с уважением и серьезностью. Эти руководства вызывают у советских людей большой интерес еще и потому, что воспитание в СССР — любимое национальное занятие. О воспитании печатаются многочисленные статьи в ежедневных газетах, читаются публичные лекции, о воспитании рассуждают как родители, так и люди, детей не имеющие.

Во-вторых, эти цитаты подтверждают наблюдения автора и в сжатой форме выражают те идеи и мысли, которые нередко высказывали родители, преподаватели и работники воспитательных учреждений в беседах с нами. В-третьих, профессиональные воспитатели и большинство встречавшихся нам людей обращались с детьми именно так, как того требуют инструкции, стараясь развить у ребенка черты послушания и дисциплинированности.

Как мы в дальнейшем увидим, их старания небезуспешны: многие советские дети действительно обнаруживают в своем поведении качества, развитие которых настоятельно рекомендуется профессиональными педагогами.

Какими методами добиваются от ребенка послушания и дисциплинированности? Еще раз обратимся к рекомендациям педагогов. Точка зрения Печерниковой (ее книга была самой свежей из тех, что имелись в нашем распоряжении) по этому вопросу совпадает с мнением авторов ранее изданных руководств. В главе «Как воспитывать послушание» Печерникова советует родителям следующее:

На втором месте по силе воздействия стоит метод поощрения. Но, как предупреждает Печерникова, им «следует пользоваться только в тех случаях, когда это необходимо». Если ребенок всегда хорошо учится в школе и примерно себя ведет, то хвалить его за это уже не стоит.

Наконец, Печерникова объясняет, за что и как надо наказывать непослушных. Она подчеркивает основополагающий принцип советского воспитания: «недопустимость физических наказаний». Физические наказания считаются в Советском Союзе не только бесполезными, но даже вредными. После критики этой дисциплинарной меры Печерникова предостерегает и от другой крайности — «отрицания вообще каких бы то ни было наказаний, от либерализма и стихийности в воспитании». Эмпирический путь познания действительности (ребенок дотрагивается до горячего, обжигается и делает для себя соответствующие выводы) категорически отвергается.

Что же представляют собой эти меры? На первый взгляд ничего особенного. «Замечание», «выговор», «лишение удовольствий» — слова, знакомые всем рассерженным родителям. Однако, читая внимательно, мы заметим, что взрослым рекомендуют придерживаться при разговоре с провинившимися детьми особого эмоционального тона, который давно не применяется в американской воспитательной практике и лишь напоминает о минувших днях. Приведем пример.

Западные студенты, изучающие проблему взаимоотношений родителей и детей, несомненно, узнают в этом примере классическую модель дисциплинарной меры. Она называется «наказание нарочитой холодностью». Позднее, на основании имеющихся у нас фактов, мы проанализируем ее плоды. А пока попытаемся разобраться в вопросе не менее важном: до какой степени советские родители следуют инструкциям профессиональных педагогов. Опираясь на собственные наблюдения, неофициальные интервью и беседы с различными семьями — из интеллигенции и рабочих, — мы пришли к такому заключению: в большинстве случаев практика с теорией не расходится. Только в среде не очень культурной иногда прибегают к физическому наказанию. Но более всего советских родителей от американских отличает повышенная эмоциональность — как положительная, так и отрицательная — в их отношениях с детьми. Родители и дети в Советском Союзе менее сдержанны в проявлении своей любви друг к другу. В то же время за любое нежелательное отклонение в поведении ребенка и отец, и мать наказывают его нарочитой, демонстративной холодностью. Выражением лица, интонацией или красноречивым молчанием они показывают, что оскорблены в лучших чувствах — вина ребенка не столько в том, что он плохо себя вел, сколько в его неблагодарности по отношению к родителям.

Та же дисциплинарная мера — лишение провинившегося ребенка морально-эмоциональной поддержки — действует и в детском коллективе.

Глава 2. ВОСПИТАНИЕ В КОЛЛЕКТИВЕ

В СССР общественные детские воспитательные учреждения — ровесники революции. Однако, на наш взгляд, вершины своего развития коллективное воспитание достигло после XX съезда Коммунистической партии. Съезд призвал не только к расширению уже существующей сети яслей и детских садов, но и к внедрению школ продленного дня и интернатов; разница между ними состоит в том, что из школы продленного дня ученик около шести часов вечера уходит домой и возвращается обратно ранним утром следующего дня, а в интернате он живет постоянно.

Приведем некоторые имевшиеся у нас цифры[4]. 10 % советских детей до двух лет отдают в ясли. 20 % детей от трех до шести лет посещают детские сады. Приблизительно 5 % школьников (семи лет и старше) учатся в интернатах и школах продленного дня.

Эти учреждения ставят своей целью предоставить ребенку с младенчества необходимые условия для его гармоничного физического, психического и социального развития. Но принять всех в детские сады и ясли невозможно, поэтому предпочтение отдается детям, не имеющим отца или матери, а также детям, у которых отец и мать работают в одну смену. Общий же порядок таков: как только ребенку исполняется три месяца, родители имеют право отдать его в ясли.

Какими методами воспитываются дети в коллективе? Автор посетил около тридцати дошкольных и средних учебных заведений в разных местах Советского Союза и записал следующие свои наблюдения.

В основе воспитания ребенка до одного года лежат два принципа. Принцип первый: как можно раньше приучить ребенка к коллективу. Детей собирают группами по шесть-восемь человек в манежи. Манежи устанавливают на подставки, причем трехмесячных детей поднимают выше тех, кто постарше. За каждыми четырьмя манежами присматривает один воспитатель.

Второй принцип: режим. Выражаясь языком западных психологов, каждый ребенок живет по «укрепительно-оздоровительному» графику. Воспитательница уделяет каждому ребенку определенное время для развития у него сенсомоторных реакций. Вначале ребенку показывают яркую игрушку, заставляя следить за ней глазами. Затем игрушку медленно подносят ближе, чтобы ребенок к ней потянулся. Позднее детей побуждают держаться за оградительные перекладины манежа, пока они не научатся самостоятельно подтягиваться и становиться на ножки. Подобные занятия проводятся не только в Москве, но и за две тысячи километров от нее, например в Средней Азии.

Ребенка приучают к самостоятельности. Годовалый малыш должен проситься на горшок; потом постепенно ему прививают более сложные навыки — например, одеваться без посторонней помощи. Дети играют на свежем воздухе, после чего их укладывают в спальнях с открытыми окнами; самых маленьких закутывают при этом в теплые одеяла.

На первом году жизни ребенка особое внимание уделяется развитию речи. Приведенные ниже отрывки из «Программы воспитания в детском саду» [3] кратко и точно излагают то, что автор видел сам.

Итак, развитие речи — основа развития общественного поведения. Вот что говорится по этому поводу о годовалых детях:

Как реагирует воспитательница на подобное проявление эгоизма? Приведем типичный случай.

Коля пытался отнять у Мити мяч, но Митя не отдавал его. Это заметила воспитательница. Она быстро окинула взглядом комнату и весело воскликнула: «Дети, идите скорей сюда! Видите, как Маруся и Вася вместе укачивают мишку? Они настоящие товарищи!» Обидчик и обиженный тут же бросили мяч и побежали смотреть на «образцовую пару», которая теперь еще усерднее укачивала медвежонка.

Такое единение детей возникает не по воле случая. С первых дней их приучают к общежитию и совместной деятельности. Им часто напоминают, что вещи принадлежат всем: «мое — это наше; наше — мое». Особое значение придается коллективным играм. Дизайнеры конструируют специальные комплексные игрушки, которые приводятся в действие лишь усилиями двоих или троих детей. Объединению детей как в социальном плане, так и в сенсомоторном помогает и музыка.

Когда малыши обретают способность выражать свои мысли, их побуждают оценивать и критиковать поведение друг друга с точки зрения большинства. Постепенно воспитатель отходит от активной роли, с тем чтобы дать возможность сформироваться самостоятельности у детей: отныне они сами следят за дисциплиной, сами едят и т. д. Они часто разыгрывают реальные жизненные сценки, например: посещение магазина, прием у врача, школьный урок, игра в «дочки-матери». Начиная со второго года пребывания в яслях, а потом и в детском саду дети выполняют все более и более трудные задачи — помогают накрывать на стол, приводят в порядок помещение, ухаживают за животными, работают в саду, убирают снег. Эти социализирующие навыки постепенно сказываются на характере детей — многие из них производят впечатление самостоятельных, умелых и готовых к товарищеской взаимопомощи.

В Советском Союзе дети идут в школу с семи лет. Учебный год повсеместно начинается в определенный день, а именно — 1 сентября. Дата эта отмечается во всенародном масштабе. Со второй половины августа печать, радио и телевидение готовятся к началу занятий как к торжественному событию. В многочисленных выступлениях, увлекательных рассказах, в интервью с известными деятелями педагогики, искусства, науки подчеркивается важность образования, выражается признательность и благодарность учителям, красочно описывается жизнь в школе. Будущих учеников поздравляют с вступлением в «новый, удивительный» мир. И вот наступает долгожданный день. Дети отправляются в школу в сопровождении родителей, братьев и сестер, а то и просто знакомых. Все несут букеты цветов. У школьного подъезда происходит торжественная церемония: с короткими речами выступают директор, председатель родительского комитета, представители общественности и, как я однажды к своему ужасу узнал (так как тоже должен был говорить), почетные гости. Наконец самый маленький первоклассник звонит в колокольчик, дети входят в вестибюль и преподносят учителям букеты. Традиция эта в высшей мере знаменательна: она выражает хорошее отношение как детей, так и взрослых к наставникам молодого поколения. Хорошее отношение к педагогу не меняется у детей на протяжении всех лет обучения в школе. К учителю обычно обращаются не только как к руководителю, но и как к другу. Нередко мы видели преподавателя, окруженного весело болтающими учениками и в театре, и на концерте, и в цирке, и даже просто на прогулке — внеклассная работа в Советском Союзе постепенно превратилась в явление социальное. За редким исключением отношение школьников к учителю определяется двумя словами: любовь и уважение.

Основное различие между американскими и советскими школами состоит, на наш взгляд, в том, что в последних огромное значение придается не только обучению предметам, но и воспитанию; для данного термина в английском языке не существует эквивалента. Воспитание в СССР имеет определенную, четкую цель: формирование «коммунистической морали»[5]. Сущность коммунистической морали, ее характерные черты, конкретные методы развития этих черт в детях детально разработаны, им посвящена обширная литература, которая включает руководства, инструкции, и прежде всего книги таких авторитетных ученых-педагогов, как В. А. Сухомлинский. То и дело появляются статьи в широкой партийной печати, но главным образом учителя черпают практические советы в специальных журналах, таких, например, как «Воспитание школьника», «Семья и школа». Статьи, зачастую полемические, выражающие различные точки зрения, имеют, как и вся литература о воспитании, общую принципиальную основу. Убедительным примером тому служит издание, подготовленное Академией педагогических наук РСФСР и озаглавленное «Программа воспитательной работы в школе» [4]. В пяти разделах программы описаны основные качества и нормы поведения, которые должны прививаться учащимся (с некоторыми различиями для возрастных групп).

Наиболее ясное представление о содержании воспитания в советской школе дает знакомство с видами деятельности, рекомендуемыми для развития у детей необходимых свойств характера.

Правила поведения учащихся можно разделить на три основные группы: поведение в школе, в семье, в обществе. Ниже приводятся примеры деятельности для выработки таких качеств, как коммунистическая нравственность, прилежание, культура поведения. Чтобы продемонстрировать изменение требований в зависимости от возраста, мы взяли программу для разных классов: первого (7 лет) и пятого (12 лет). Пятый класс был нами выбран потому, что среди этой возрастной группы в свое время проводились систематические исследования, и мы обладаем достаточно объективной информацией об их результатах.

В школе: все учащиеся вовремя приходят в школу, вытирают ноги при входе, здороваются с учителем и техническими служащими, называя их по имени и отчеству, обращаются с общим приветствием к классу и в отдельности к соседу или соседке по парте; содержат в порядке свои вещи; выполняют все указания учителя; знают правила поведения в классе (как вставать для ответа, как сидеть слушая, читая, выполняя письменные упражнения); узнают, в чем состоят обязанности классного старосты, санитара, дежурного, а затем и исполняют их.

Дома: встав утром, здороваются с родными; благодарят их после завтрака, обеда и ужина, а также когда получают от них какую-либо помощь; перед уходом в школу проверяют, взято ли все необходимое; по возвращении из школы раскладывают вещи по местам, берегут их: чистят одежду, пришивают оторванные пуговицы, чистят обувь, приводят в порядок письменный стол; в меру своих возможностей помогают в уборке квартиры — вытирают пыль, расставляют стулья; накрывают на стол; убирают, моют посуду; сажают и поливают цветы; заботятся о младших — играют и гуляют с ними; выполняют домашние задания; следуют правилу: «сделав дело — отдохни, потом берись за другое».

В общественных местах: ведут себя спокойно; подчиняются требованиям старших; не мешают окружающим криком и беготней; уступают дорогу старшим; не позволяют своим сверстникам плохо себя вести; гуляют по соседним улицам, площадям и паркам своего района, живописным окрестностям; посещают вместе с учителем местные предприятия, мастерские, совхозы, колхозы, гаражи и т. д.; узнают, как трудятся люди на общую пользу, какую работу на благо народа выполняют родные.

В классе детям разъясняют, зачастую при помощи плакатов, что и как они должны делать после уроков. Ученики пытаются запомнить рассказанное, разыгрывая сценки. Во всем, что ими сделано, они регулярно отчитываются. Кроме того, программа предусматривает еще две важные задачи: «укрепление здоровья и развитие физических сил», а также «развитие творческих способностей».

Теперь обратимся к примерам деятельности, рекомендуемой учащимся пятых классов.

В школе: добросовестно выполняют классные задания; помогают учителю устанавливать и вывешивать наглядные и другие несложные учебные пособия; тщательно ведут дневник и не реже чем раз в неделю показывают его родителям для ознакомления и подписи; в свободные часы занимаются с отстающими одноклассниками; в сельских районах помогают отапливать школу — пилят и колют дрова; протирают и ремонтируют мебель и оборудование; убирают снег; дежурят в столовой; оформляют классные комнаты; ухаживают за деревьями и кустами в саду и на пришкольном участке; работают в ученических бригадах, приводящих в порядок школьную собственность; шефствуют над младшими — играют с ними, готовят для них подарки; участвуют в ремонте школы: белят стены, красят оконные рамы и т. п.; следят, чтобы ученики младших классов почтительно относились к родителям и старшим, заботились о больных товарищах, умели в меру способностей помочь друг другу, хорошо себя вели в школе, дома и на улице, знали, как сидеть за партой, вставать при беседе со старшими, не нарушать правил уличного движения и т. д.

Дома: помогают матери в приготовлении пищи и тем самым учатся готовить простейшие блюда; в деревне и на даче помогают взрослым обрабатывать приусадебные участки, выращивают овощи на собственных грядках, сажают кусты и деревья, ухаживают за ними и записывают свои наблюдения, чтобы осенью показать эти записи учителю; уничтожают сельскохозяйственных вредителей; следят за порядком во дворе; подметают дорожки, вывозят и сжигают мусор и опавшие листья; заботятся о пожилых членах семьи, а также младших братьях и сестрах — учат последних себя обслуживать; оборудуют собственный учебный уголок; готовят уроки; собирают свою детскую библиотеку; приводят в порядок старые книги и т. д.

Мы еще не сказали, что почти все перечисленные виды деятельности учащихся — труд коллективный. Иначе и быть не может. Ведь каждый школьный класс является единицей детской или молодежной организации: ученики начальных классов (от семи до девяти лет) состоят в организации октябрят, средних классов (от десяти до четырнадцати лет) — в пионерской организации, старшеклассники вступают в комсомол, членами которого остаются и после окончания школы. Все дети, за редчайшим исключением, становятся октябрятами, а потом пионерами. Иное дело Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи. В него принимают не всякого. И все же комсомол охватывает более половины молодых людей. Большая часть комсомольцев советской страны — школьники.

Задачи и цели детской и молодежной организаций в школе тесно связаны с задачами и целями учебной программы, доказательством чему служат правила октябрят и законы пионеров, которые знает каждый ребенок.

В Советском Союзе школьный класс одновременно является пионерским отрядом, а вместе отряды составляют общую школьную организацию — пионерскую дружину. Класс (или отряд) подразделяется на звенья, каждое звено — ряд парт (за партой сидят по двое). Именно эта система общественных единиц, входящих одна в другую, и образует коллектив. Коллектив наблюдает за поведением каждого своего члена, за развитием его характера, несет за него ответственность.

Как отмечалось во введении к нашей книге, принципы и методы воспитания в коллективе были разработаны А. С. Макаренко. В начале двадцатых годов Макаренко — молодому школьному учителю и убежденному коммунисту — было поручено обдумать и предложить программу возвращения к нормальной жизни сотен беспризорных детей, бродивших по Советской стране после разрухи, вызванной Гражданской войной. Первая группа, присланная в колонию, организованную Макаренко и названную именем Максима Горького, состояла из 17 —18-летних правонарушителей, имевших приводы в милицию и судимости за кражи со взломом, вооруженные грабежи и даже убийства. В течение первых месяцев эта школа-колония была своего рода штаб-квартирой «разбойников с большой дороги», которые одновременно являлись официальными подопечными Макаренко. Постепенно, разрабатывая методы групповой дисциплины и воздействуя на своих воспитанников силой внутренней убежденности, Макаренко сумел развить у бывших преступников чувство ответственности за вновь созданный коллектив, увлек их трудовой программой и подчинил строгим правилам поведения в коллективе. В результате благодаря высокому моральному уровню воспитанников, их дисциплинированности колония имени Горького получила широкую известность в стране.

В 1935 г. Макаренко пригласили возглавить новую детскую коммуну, основанную Министерством внутренних дел СССР. Макаренко описал свой жизненный опыт, изложил теорию и методы воспитания в обширной серии автобиографических художественных произведений и статей (в 1957 г. вышло собрание его сочинений в семи томах). Книги А. С. Макаренко читают не только в Советском Союзе, но и во всех социалистических странах. Наиболее значительные произведения Макаренко были опубликованы в 1940–1950 гг. и в крупных капиталистических странах, кроме Соединенных Штатов, где первый перевод появился лишь в 1967 г. под редакцией автора данной книги. Многие работы Макаренко переводились на английский язык в Москве, но в Соединенных Штатах их достать почти невозможно. Огромное значение имеют не только его повести и статьи. Вряд ли сейчас в СССР найдется руководство для родителей, учителей и молодежи, которое бы не опиралось на теорию и методы Макаренко — основу советского воспитания. Его принципы трудовой подготовки, межгруппового соревнования, коллективной дисциплины широко применяются в советской школе. Выработке трудовых навыков у детей уделяется внимание и в процессе внеклассной работы — их обучают садоводству, цветоводству, домоводству, столярному и слесарному делу, автомеханике, кройке и шитью, радиотехнике, программированию для ЭВМ, конструированию авиамоделей и т. д.

Очень важная роль отводится социалистическому соревнованию между соответствующими группами коллектива — сначала между звеньями, затем между классами, школами, районами и наконец на высшей ступени между городами и областями.

Деятельность каждого ученика постоянно обсуждается его товарищами и оценивается по шкале, разработанной программами и методическими пособиями. Поскольку успехи каждого ребенка отражают успехи всего коллектива, членом которого он является, то все, естественно, стараются помочь друг другу и добиться того, чтобы никто не отставал ни в учебе, ни в поведении. Так, детский коллектив становится выразителем требований государства и общества. Подобно всякому советскому коллективу, он и поощряет, и порицает. Порицания обычно принимают форму групповых санкций, выраженных в публичной критике вплоть до угрозы исключить провинившегося из своих рядов.

Наиболее яркая черта воспитания в коллективе — поощрение бескорыстия и благородства. Детей приучают не только помогать друг другу; при существующей системе так называемого шефства весь класс принимает на себя заботу об одном из младших классов. Старшие ученики провожают младших в школу, играют с ними на переменах, разучивают вместе с «подшефными» новые песни, читают им вслух, помогают выполнять домашние задания — проще говоря, относятся к ним, как старшие братья и сестры. Более того, исполнение этих гражданских обязанностей учитывается и соответственно оценивается как учителями, так и общешкольным коллективом.

Система шефства охватывает и коллективы взрослых: школа может быть подопечной фабрики, завода, учреждения. Рабочие и служащие уделяют немало времени «своему классу». Подобная традиция позволяет взрослым участвовать в делах и помыслах детей куда как более активно, чем в нашей стране.

Теперь мы видим, что на всех уровнях, от классной парты до колхоза или фабрики, коллектив — основа процесса воспитания. Как сказал Макаренко в своей крылатой фразе, ребенок должен воспитываться «в коллективе, коллективом, для коллектива»[6].

Что значит воспитание «в коллективе, коллективом, для коллектива»? Для объяснения того, как применяется теория на практике, воспользуемся двумя источниками — советскими руководствами и наблюдениями автора.

Перед нами небольшая книга Л.И. Новиковой, подготовленная при участии сотрудников Института теории и истории педагогики Академии педагогических наук РСФСР. Книга эта предназначена «для директоров, классных руководителей, учителей и пионервожатых». Подобно многим другим, этот труд дает представление о том, чем и как живет каждый класс школы.

Название книги «Социалистическое соревнование в школе» [5] отражается и в отдельных заголовках: «Соревнование в классе», «Соревнование между классами», «Соревнование между школами».

С чего начинается коллективная социализация у самых маленьких? В книге описан первый день занятий в первом классе. Перед собравшимися новичками стоит учительница. Что она должна им прежде всего сказать? Обратимся к тексту:

Далее книга знакомит нас с учетом соревнования между звеньями — показатели деятельности каждого ряда фиксируются ежедневно. В частности, оценивается дисциплинированность учеников, их опрятность, состояние тетрадей. Большое значение придается внешнему виду, манере поведения и речи. Рубашки должны быть чистыми и отглаженными, туфли начищенными. Встретившись с учителем, школьник обязан остановиться и поздороваться. В классе во время урока разрешается разговаривать лишь с позволения преподавателя и т. п. В школе повсюду развешаны таблицы, отражающие итоги соревнования. Они озаглавлены «Кто лучше?», на самом же деле в них оценивается работа и поведение не отдельных учеников, а общественных ячеек — октябрятских звездочек, а вслед за тем и пионерских звеньев.

Сначала нормы устанавливает учитель, который и наблюдает за их выполнением. Но через некоторое время, еще в первом классе, для каждого ряда выбираются звеньевые и ответственные за определенные виды деятельности. И те и другие всей душой «болеют» за свой ряд. Лучшее звено поощряется: оно имеет право выйти из класса на перемену первым; его тетради проверяются также в первую очередь. Высшая честь для пионерской группы — сфотографироваться в парадной форме для стенной газеты. Позднее, чтобы дети не останавливались на достигнутых успехах, вводится соревнование между классами. К победившим с поздравлениями приходят делегаты соседних классов.

Теперь посмотрим, как староста и звеньевые помогают преподавателю. В книге Л.И. Новиковой рассказывается, что на первых порах учительница обращала внимание коллектива лишь на позитивные стороны его деятельности, но «затем пришлось вести учет и отрицательных факторов, которые мешали в работе класса». Далее приводится случай с мальчиком Сережей, который регулярно опаздывал к началу занятий. Учительница решила прибегнуть к содействию коллектива. Когда Сережа опять опоздал, она остановила его в дверях и обратилась к классу с вопросом: «Мешает ли нам Сережа начать урок?» Посыпались ответы: мешает, нельзя опаздывать, надо приходить вовремя, — а затем и разные предложения: купить Сереже часы (у мальчика, оказывается, дома не было будильника), не пускать его в класс, послать к директору и даже исключить из школы. Предложения детей не удовлетворили учительницу. Она помогла найти правильное решение: поручить одному из одноклассников заходить за Сережей по пути в школу. Многие охотно вызвались выполнить это задание. На следующее утро разыгралась трагедия. Сережа опять опоздал. Вова, пообещавший зайти за ним, совсем об этом забыл. В конце дня, при подведении итогов соревнования, их звездочка лишилась нескольких баллов и заняла последнее место. Дети огорчились. «Очень переживал Сережа, он чувствовал себя виноватым…»

Так, словом и делом, у школьников воспитывается дух коллективизма и групповой ответственности.

Со второго класса на учеников возлагают более сложные обязанности. Если раньше звеньевые и старосты механически записывали отметки, выставленные учителем, — теперь они сами оценивают работу товарищей. Задача не из легких, поэтому за выполнением каждого поручения следят двое: они могут в любую минуту посоветоваться друг с другом. Вот как описывается в книге третий класс.

Особенно много внимания уделяет учительница коллективному соревнованию на уроке между звеньями. В течение всего урока ребята постоянно слышат, какое звено лучше подготовилось, какое звено быстрее считает, более дисциплинированно, лучше выполняет работу.

В третьем классе вводится еще одно новшество. Звеньевые уже не только оценивают поступки товарищей, но и приучаются публично высказывать свои критические замечания.

Кроме того, учительница предложила ученикам такое соревнование: звеньевые критикуют своих товарищей по классу, те критикуют самих себя.

Общественный контроль и критика действуют и вне школы. Родители ставят в известность школу о поведении своих детей дома. У читателя могут возникнуть сомнения — надо ли верить родительским отчетам. И вообще — насколько картины, изображаемые в педагогических трудах, близки к истине. В ответ мы можем предложить записи непосредственных впечатлений автора.

Первая запись — беседа с тремя советскими учителями — позволяет сопоставить представление о дисциплине у советских людей и у американцев;

вторая — в яслях — показывает, как самым маленьким детям прививают навыки жизни в коллективе;

третья — в первом классе — демонстрирует, как мнение родителей и классного коллектива используется для порицания;

четвертая — в пятом классе — обрисовывает «сложившийся, самостоятельный» коллектив в действии;

и последняя — на пионерском совете — знакомит нас с тем, как решаются вопросы дисциплины на высшем уровне, то есть пионерской дружиной, иначе говоря, школой.

Я зашел в переполненную столовую и с трудом отыскал свободное место за столиком. Мне повезло: моими соседями оказались учителя начальных классов. Они стали расспрашивать меня о дисциплине в американских школах. Не успел я привести несколько примеров, как меня перебили: «А вы прибегаете к поддержке со стороны коллектива?» Я ответил, что американский класс как коллектив фактически рассматривать нельзя. Мои собеседники были озадачены: «А как же вы поддерживаете дисциплину?» Настал мой черед требовать от них примеров.

— Пожалуйста, — ответила одна из них. — Представим себе, что десятилетний Вова дергает Аню за косу. Я ему делаю замечания — одно, второе, третье — он продолжает свое. Тогда я прошу класс обратить внимание на поведение Вовы. Теперь я спокойна — на перемене с мальчиком поговорят дежурные пионерского звена. Они ему напомнят, что его недисциплинированность отзовется на оценке поведения всего звена.

— А что будет, если он не послушается и товарищей — снова примется дергать девочку за косу?

— Что ж, он будет держать ответ перед звеном, а то и перед всем классом. Вове объяснят, что он держит себя недостойно, и накажут.

— А каким может быть наказание?

— Существуют разные степени. Могут ограничиться общественным порицанием. Если такой Вова будет совершать дурные поступки многократно, его могут даже исключить из звена. Но до этого доходит редко. Обычно виновный признает свои ошибки и действительно исправляется.

В тихом углу комнаты дюжина трехлетних малышей стоит вокруг воспитательницы. В руках она держит книгу с картинками. Показывая одну из них, воспитательница спрашивает: «Дети, кто расскажет, что тут изображено?»

Перед нами советская разновидность ТАТ. Американский ТАТ не ставит своей целью дать нравственную оценку изображенного. В советском же варианте дети на картинках совершают или явно дурные или явно хорошие поступки.

Нарисована девочка. Она сидит в грязной захламленной комнате и рассматривает картинку, а на картинке изображена комната, где царит чистота и порядок. Вывод напрашивается сам. Малыш видит, что плохо и что хорошо. Вот мальчик входит в дом, оставляя следы грязных ботинок, а его сестра тщательно вытирает ноги о коврик.

Еще пример. Воспитательница показывает рисунок: мальчик застегивает пуговицы на пальто сестренки. Эту сцену правильно объясняет живой малыш в ярко-красном костюме. Воспитательница обращается ко всем:

— И у нас ребята друг другу помогают, правда? Ну-ка скажите, есть среди вас хоть один, кто никогда и никому не помогает?

Ребятишки оглядели друг друга и остановили взгляд на девочке в голубом платьице:

— Маша… не помогает.

Маша смотрит широко раскрытыми глазами и, чуть не плача, опускает голову. Тогда воспитательница говорит:

— Маша исправится, вот увидите.

Комната первого класса… 3 апреля, прекрасное весеннее утро. На подоконнике ваза с вербой. Учитель поочередно вызывает учеников и просит прочитать наизусть стихотворение, заданное к этому дню. Стихотворение посвящено весне: тает снег, прилетают птицы, набухают почки. Десять ребят один за другим декламируют в той самой возвышенно-эмоциональной манере, в какой вообще принято читать поэтические произведения у русских. Пока все идет хорошо.

Но вот настала очередь Ларисы. Она выходит на середину класса, смело начинает и вдруг на третьей строфе замолкает. Лариса забыла. Никто ей не подсказывает— ни учитель, ни одноклассники. Пауза длится довольно долго.

Наконец учитель говорит мягко и в то же время достаточно строго:

— Лариса, ты огорчила маму, ты огорчила папу, но больше всего — своих товарищей. Они не хотят тебя больше слушать. Садись на место.

С опущенной головой Лариса бредет к своей парте. По щекам ее катятся слезы.

Пятница, полдень. Пять членов совета отряда 5Б класса собрались на еженедельное заседание. Взрослые, как обычно, не присутствуют. Совет отряда дает оценку деятельности и поведению каждого пионера своего класса по пятибалльной системе. Во внимание принимаются отметки по всем предметам, чистота и опрятность, выполнение общественных поручений и многое другое. Итоговая оценка выводится на листе бумаги и позднее вручается каждому ученику для ознакомления родителей.

Мы наблюдали, с какой серьезностью дети относились к заседанию. Вот они обсудили работу Саши, редактора классной стенгазеты. Леля, командир отряда, просит ребят выступать активнее. Берет слово Коля:

— Хотя последние номера оформлены неплохо, в них я не заметил интересных мыслей, свежих тем.

— Правильно. Давайте поставим ему четыре, а не пять, — предлагает Петя. — Это Сашу раззадорит.

Обсуждение следующего вопроса вызвало огорчения и споры. Оказывается, месяц назад Вову предупредили, что он плохо знает математику и тянет звено назад. Вова предупреждениям не внял и не исправился.

Что делать? Выслушав всех, председатель совета отряда Леля резюмирует:

— Я думаю, вопрос настолько серьезен, что придется его обсудить всем коллективом. Давайте устроим вечером специальное собрание.

Так и решили. После занятий на классном собрании Вову, красивого мальчика в белой рубашке, попросили выйти к столу учителя и рассказать, что он делал вчера вечером.

— Как всегда убрал квартиру, чтобы, вернувшись с работы, мама не тратила на это время. Потом готовил домашние задания.

— По каким предметам?

— По английскому, истории… вычерчивал детали для работы в слесарной мастерской.

О математике — ни слова. Члены совета обмениваются многозначительными взглядами. Леля обращается к Вове и строго говорит:

— Еще месяц назад мы тебя предупредили: ты должен подтянуться по математике. Верно? А ты о ней даже не упоминаешь.

Вова:

— Так ведь вчера не было домашнего задания по математике.

Голос из класса:

— Но ты же отстающий. Вот и нагоняй. В школе не успеваешь — учи дома!

Леля обращается к собранию:

— Какие еще есть предложения?

После короткого обсуждения слово берет девочка с голубой лентой в волосах:

— Я предлагаю выделить для шефства над Вовой двух отличников. Пусть проследят за ним, пусть помогут.

Вова гордо отказывается от помощи:

— Никто мне не нужен. Сам подтянусь. Обещаю.

На Лелю это впечатления не производит. Она спокойно говорит:

— Обещания твои мы уже слышали. С завтрашнего дня мы к тебе прикрепляем двух товарищей. Вот когда они подтвердят, что ты готов к самостоятельной работе, тогда поверим.

Однажды я попал на пионерское собрание в школе продленного дня. После того как внесли школьные знамена, каждый председатель отряда отчитался перед дружиной о проделанной работе. Один отряд посадил цветы на новостройке, другой смастерил книжные полки в подшефных яслях и т. д. Директор школы поздравил пионеров с успехами, а затем обратился к председателю совета отряда пятого класса, двенадцатилетнему пареньку с живыми, смышлеными глазами:

— Иванов, а ведь ты кое-что упустил в своем докладе. Ну-ка вспомни, как вчера вечером ты, председатель совета отряда, и несколько твоих одноклассников отправились купаться без взрослых. Вспомнил? Так вот, имей в виду, ваше самовольничанье позорит не только класс, но и всю дружину. Полагаю, что пионеры должны этот случай обсудить.

После собрания я отправился в кабинет директора.

У дверей сидели родители провинившихся, человек шесть. Директор принимал их по одному. Я тоже был в кабинете. С каждым отцом или матерью он говорил спокойным, полуофициальным тоном:

— Я вас вызвал, чтобы сообщить следующее: вчера ваш сын пошел купаться без сопровождения взрослых. Надеюсь, вы понимаете, как это опасно, и сделаете ему соответствующее внушение.

Ответы родителей, за единственным исключением, были одинаковы:

— Спасибо, товарищ директор, мы примем все меры.

Лишь одна мать попыталась взять сына под защиту: он, дескать, мальчик послушный и… Директор ее перебил:

— Послушный… Уж лучше бы ваш сын нахватал двоек или нагрубил учителю. Речь-то идет о его жизни, тут не может быть никаких послаблений.

Беседа директора с родителями оказалась предварительной мерой. Главное было впереди: в четыре часа того же дня собрался совет школьной дружины.

Давайте пойдем на заседание. Мы окажемся в «красном уголке», комнате, увешанной и заставленной знаменами, грамотами, переходящими кубками. За большим столом, покрытым темно-красной скатертью, сидят члены совета дружины. Их тринадцать человек — девять девочек и четыре мальчика. Они представляют разные классы школы, начиная с пятого.

Смешно и грустно: Иванов — тоже член совета. После подведения итогов соревнования между классами ребята приступили к разбору чрезвычайного происшествия. Иванову предлагают рассказать все по порядку.

Мальчик говорит еле слышно:

— Я ходил купаться.

Одна из девочек спрашивает:

— Ты и кто еще?

Он запинаясь называет имена своих товарищей. Вторая девочка:

— Как красиво! Ты, командир, не только сам нарушаешь порядок, но еще и вовлекаешь других.

Следующий оратор:

— А ты знаешь, что в этом самом пруду в прошлом году утонул мальчик?

Вопросы и обвинения продолжаются. Выступают большей частью девочки. Задача совета состоит в следующем: втолковать Иванову, что он рисковал как своей жизнью, так и жизнью одноклассников, что он не оправдал доверия коллектива, совершив недостойный для командира пионерского отряда поступок.

Иванов безмолвствует. Его пробирает дрожь, он старается подавить слезы.

Вопросы становятся конкретнее.

— Кто первым предложил пойти купаться? — Молчание.

— Ты? — Иванов отрицательно качает головой.

— Тогда кто? — Никакого ответа.

Говорит ученица девятого класса, комсомолка:

— Ладно, Иванов, не хочешь — не отвечай. Ну, а как ты отнесешься к тому, что весь твой класс не пойдет с нами на следующей неделе в пятидневный поход?

Вторая девочка:

— Ведь всему классу придется остаться здесь.

Третья девочка:

— Подумай, как после этого ты будешь смотреть в глаза своим товарищам.

Четвертая девочка:

— А почему надо наказывать невиновных?

Вопрос резонный. Поступает новое предложение: наказать всех мальчиков отряда. Мальчики до сих пор помалкивали, но тут не удержались: если уж должен отвечать коллектив, то весь… Согласно коммунистическим принципам, мужчины и женщины, мальчики и девочки равноправны и ответственность их одинакова.

Выступает один, другой, третий. Каждый говорит свое: запретить на все лето провинившимся купаться; не брать их в летний лагерь; обязать их на время каникул выполнять дополнительную работу — пилку дров, поливку саженцев, прополку грядок.

Пионервожатый (он пришел на совет вскоре после начала заседания) внимательно слушал, но пока не вмешивался. И лишь к концу поднялся и сказал, что не видит смысла в наказании ребят на все лето — проступок через короткое время ими забудется, и у них может возникнуть такое чувство, будто их наказали несправедливо. Надо найти зачинщика, поэтому лучше спрашивать. поочередно каждого: пусть говорит о себе.

В комнату гуськом входят семь мальчиков. Все повторяется сначала.

— Ты ходил на пруд купаться?

— Ходил.

— Эту затею предложил ты?

— Нет, не я.

Некоторые отвечать отказываются. Члены совета снова объясняют всю серьезность проступка пионеров и пытаются найти разумную меру наказания. Одна из девочек предлагает лишить ребят чести носить пионерские галстуки.

Виновные себя чувствуют очень плохо. Все опустили голову, у некоторых дрожат колени.

Пионервожатый старается разрядить напряженную атмосферу и спасти мальчиков от чрезмерного наказания. Впрочем, тон его достаточно суров:

— Я предлагаю дать виновным недельный испытательный срок. Если кто-либо из них нарушит правила поведения, мы его лишим права участвовать в походе.

Предложение принимается, но к нему добавляются три пункта. Решение оглашает председатель совета дружины Надя. Она читает торжественным тоном:

— Иванов и все, кто с ним купался в пруду без сопровождения взрослых, на неделю лишаются права носить пионерский галстук. Все это время им вменяется в обязанность ежедневно поливать саженцы на при школьном участке. Сейчас, сразу же после заседания, они должны вымыть и натереть пол в актовом зале.

Когда я в седьмом часу вечера уходил из школы, провинившиеся ребята, вооружившись ведрами и тряпками, старательно мыли пол в огромном зале.

У читателя может создаться впечатление, что советские методы воспитания в коллективе предполагают лишь разбор отрицательных явлений и публичное наказание. Это далеко не так. Описанное происшествие — явление чрезвычайно редкое. Я просмотрел протоколы совета дружины и увидел, что такое же серьезное разбирательство происходило более года назад и вот по какому поводу: два подростка распили бутылку вина. Случай из ряда вон выходящий.

Нельзя не отметить, что в детских коллективах преобладает атмосфера доброжелательности и общей гордости за достигнутые успехи. Примечательно, что поощряются, как правило, не отдельные ученики, а коллектив. Если же кого-то из ребят хвалят, то непременно связывают его личные достижения со всей группой: «Сегодня Петя помог Кате. Теперь его звено шагнуло вперед».

Так и происходит воспитание в коллективе. Для американцев коллективистские методы воспитания ребенка непривычны, а большинству из них могут показаться даже и неприемлемыми. В сознании же советского ребенка семья и коллектив неразрывны, они для него — гарантия безопасности, помощи, источник всех радостей и духовной удовлетворенности. И коллектив, и семья рассматривают дурное поведение ребенка как нарушение основополагающего единства и наказывают ребенка лишением морально-эмоциональной поддержки.

Как же отражается на формировании личности советского ребенка постоянная взаимосвязанность семьи и школы — основных институтов социализации?

Этот вопрос мы сейчас и рассмотрим.

Глава 3. СОВЕТСКИЕ МЕТОДЫ ВОСПИТАНИЯ И ИХ РЕЗУЛЬТАТЫ С ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Как на ребенке сказывается чрезмерно эмоциональное проявление материнской любви, которое он испытывает на себе с рождения? Эта проблема была впервые затронута в монографиях М. Саймондза и Дэвида М. Леей. А затем в научных журналах с результатами исследований выступили Уэсли С. Беккер, У. Бронфенбреннер, Бетти М. Колдуэлл, Джон А. Клозен и Уиллард В. Хартап.

Их работы показывают, что тесная эмоциональная связь с матерью ставит ребенка в полную зависимость от родителей и он легко поддается той степени социализации, какую ему хотят привить взрослые, сообразуясь со своим миропониманием. Вряд ли кто-нибудь может обрисовать комплекс черт поведения таких детей более точно и ярко, чем это сделал Саймондз [6]. Он охарактеризовал американских детей 30-х годов, выросших в соответствующей тому времени обстановке, как «послушных, благонравных, покорных», способных быстро «подчиняться образу жизни той среды, в которой они воспитываются… Это беспристрастный портрет хорошего ребенка нашего общества». «Беда только в том, — продолжает ученый, — что люди нашего общества должны быть независимы, упорны, настойчивы, самоуверенны и сильны».

Новые научные работы, посвященные данной проблеме, отличаются от предыдущих не только глубиной и степенью детализации; их ценность заключается еще и в том, что они обнаруживают прямую связь между родительской дисциплинарной стратегией, порождающей в ребенке конформизм, и нормами поведения, бытующими среди взрослых. Подытоживая эти изыскания, можно охарактеризовать родителей, пользующихся данной стратегией, следующим образом:

Результаты обследования американских детей применимы и для анализа методов воспитания в советской семье.

Возникает естественный вопрос: почему развилась и укоренилась именно такая модель? Как случилось, что советские родители, в особенности матери, столь ласковые со своими детьми, реагируют на непослушание нарочитой холодностью? Быть может, модель унаследована от древней культуры и передавалась из поколения в поколение? Или же тут действует нынешняя общественная структура, а если бы структура изменилась, изменилась бы и модель?

Попытки ответить на этот вопрос содержатся в научных работах (их с каждым годом все больше и больше), посвященных последствиям безотцовщины. Исследования, проведенные в Соединенных Штатах и Норвегии, показали, что отсутствие отца не только отражается на поведении ребенка, но и ведет к тому, что мать его чрезмерно опекает. Оба фактора чаще влияют на характеры мальчиков: в них развиваются черты покорности, беспечности, изнеженности; они легко поддаются влиянию среды. Так, например, обычно пассивные и безответные мальчики из негритянских семей низших слоев, где отсутствие отца — явление довольно частое, с готовностью отдают свою любовь и привязанность уличным шайкам, в которых, чтобы завоевать и сохранить преимущественное положение, нужны сила и агрессивность.

Аналогичные, но не столь крайние формы проявляются в семьях, где отец хоть и есть, но роль его второстепенна.

Изучая связь между статусом родителей в семье и поведением ребенка, я пришел к заключению, что в семьях, где главенствует мать, дети малоинициативны, ждут указаний и решений других. Следует отметить, что асимметричная структура семьи воздействует на мальчиков и девочек по-разному. У ребенка формируется самостоятельность и чувство ответственности в том случае, если в семье правит родитель того же пола, что и ребенок. Мальчики более ответственны, если за дисциплиной в доме следит отец; девочки более активны, если авторитет матери сильней.

Дальнейшие же исследования показали, что наиболее самостоятельные дети обоих полов выходят не из патриархальных или матриархальных семей и не из семей, где отец и мать равноправны; чаще всего такие дети растут в семьях, где оба родителя активно участвуют в воспитании ребенка, но ведут себя по-разному, то есть один берет на себя поддерживающую функцию, другой — дисциплинарную.

Какова же связь между приведенными рассуждениями и воспитанием детей в СССР? Начнем с того, что после второй мировой войны миллионы русских детей росли без отцов. И через 15 лет после войны женщин в Советском Союзе было на 20 миллионов больше, нежели мужчин. Это не ново в истории России. Страна не раз претерпевала годы безжалостных вражеских нашествий, гражданских войн, голода и сдвигов в популяции, которые разъединяли семьи, отрывая мужчин от жен и детей. Отсутствие отца наносит детям материальный и моральный урон; к тому же оно влечет за собой подобие матриархата, а проще говоря, единовластие женщин. Такое положение в семье без мужчины складывается само собой. Но там, где отец присутствует лишь номинально и всем командует женщина, возникают проблемы не менее серьезные. Ныне в Советской стране соотношение полов примерно выравнялось. Это касается мужчин и женщин до тридцатипятилетнего возраста, у которых дети еще маленькие. И все же главенство матери в воспитании отчетливо преобладает. Это вызывается объективными обстоятельствами, то есть командировками отца, частыми вечерними заседаниями и т. п.; но влияние оказывает и педагогическая литература: в книгах, брошюрах, статьях мать на первом месте. К ней обращаются не только как к главному «агенту воспитания», но и как к единственному человеку, правомочному принимать какие бы то ни было решения (вспомним руководство, где говорится о «наказании молчанием» непослушного ребенка; в довольно пространном тексте, обращенном к матери, отец упоминается лишь вскользь).

Возможно, еще большее значение для советского ребенка имеет тот факт, что число женщин вокруг него заметно возрастает, когда он попадает в ясли или детский сад. И хотя в школе, особенно в старших классах, встречаются учителя-мужчины, женщин там все-таки больше, чем в Соединенных Штатах. Выборные должности в школьных коллективах, как правило, занимают девочки (мы посетили более тридцати школ, дворцов пионеров, лагерей). И наконец, как показывают описанные выше драматические случаи с заседаниями советов отряда и дружины, именно девочки оказались наиболее активными поборниками дисциплины; мальчики же были объектами их критики.

Мы подошли к еще одному и, вероятно, самому сложному вопросу, каковы психологические результаты воспитания в коллективе? Этот вопрос в свою очередь делится на две части: 1) достаточно ли у нас данных исследований о результатах воспитания ребенка в коллективе, 2) какие черты характера появляются у советских детей вследствие принятой системы воспитания?

Факты, связанные с первой частью вопроса, уже детально рассматривались выше, поэтому, резюмируя, будем кратки. На Западе научные работы, посвященные результатам коллективного воспитания, основываются на обследовании двух социальных институтов. Первым, конечно же, является семья. Мы видели, что практика лишения ребенка группового одобрения, используемая в советских детских коллективах, имеет много общего с методом «ориентации на любовь», который в соответствии с исследованиями, проведенными в американских семьях, оценивается как весьма действенный, стимулирующий «хорошее поведение» и помогающий детям «воспринять образ жизни той среды, в которой они воспитываются». Более того, воздействие коллектива усиливается двумя характерными свойствами советской семьи, о которых говорилось ранее. Отсутствие заметного противодействия решениям матери со стороны хоть и сильного, но зачастую пассивного отца, а также «перепоручение» материнских обязанностей другим людям облегчает ребенку сам процесс перехода в коллектив, который становится для него главной опорой и авторитетом.

Перейдем ко второй части вопроса. Некоторые научные труды западных исследователей посвящены способности группы управлять поведением своих членов. Эксперименты, проведенные со взрослыми Соломоном И. Ашем, Мортоном Дойчем, Гарольдом Г. Герардом,

Стэнли Милграмом, а также с детьми — Рут Берендой, Музафером Шерифом и др., — подтвердили способность большинства группы формировать и регулировать поведение отдельных ее членов и подчинять себе сопротивляющегося. Особое значение для Советского Союза, на наш взгляд, имеет исследование Дойча и Герарда. Оно дополняет классическую работу Соломона Аша о групповом воздействии на восприятие [8].

Аш провел такой эксперимент. Он вызвал группу в 6–7 человек и показал всем две прямые линии: первая была явно короче второй. Аш условился с группой, что, когда войдет еще один человек, все собравшиеся станут утверждать вопреки истине, что первая линия длиннее второй. Выслушав мнение присутствующих, испытуемый не задумываясь согласился: да, первая линия длиннее второй. Но приглядевшись, понял, что ошибся, о чем и поспешил сообщить. Однако все, будучи в сговоре с экспериментатором, продолжали настаивать на своем. В конце концов в третьем ответе испытуемый присоединился к большинству и убежденно произнес: «Действительно, первая линия длиннее второй».

Дойч и Герард обратили внимание на то, что Аш собрал для своего эксперимента незнакомых между собой людей. Они рассуждали так: если бы задачу на восприятие поставили перед коллективом, то есть перед людьми со сложившимся групповым сознанием, воздействие общего мнения было бы еще разительнее. Проверяя свою гипотезу, они провели две серии экспериментов [9]. В первой серии повторялись условия Аша, и испытуемый соглашался с большинством после длительных колебаний. Во второй серии приглашенных предварительно подготавливали — знакомили между собой и вырабатывали групповое сознание. Гипотеза Дойча и Герарда подтвердилась. Мнение большинства принималось почти во всех случаях безоговорочно.

Каким же образом у испытуемых вырабатывали групповое сознание? Им сказали следующее:

— Ваша группа участвует в эксперименте наряду с другими девятнадцатью. Мы намереваемся наградить пять лучших групп, те, которые в выданных им вариантах ответов допустят наименьшее число ошибок. Каждый член победившей группы получит два билета в любой театр на Бродвее. За неправильный ответ будет сниматься балл… Пять групп, набравших наибольшее количество баллов, будут вознаграждены.

Иными словами, для усиления результативности эксперимента Герард и Дойч ввели соревнование.

Основываясь на западных исследованиях, мы были вправе предположить, что советские методы воспитания в семье и в детском коллективе взаимоподкрепляются и формируют ребенка, способного перенять стандарты «хорошего поведения», принятые у взрослых.

В какой мере наши предположения оправдались? Мы имеем два источника: I) разрозненные наблюдения и впечатления, записанные нами в СССР; 2) систематические сравнительные исследования, проведенные в Советском Союзе, Соединенных Штатах и в других странах.

В качестве обобщения разрозненных наблюдений приведем отрывок из отчета о предварительных обследованиях, представленного на Международном психологическом конгрессе 1963 г. Последующие посещения воспитательных учреждений лишь подтвердили правильность наших выводов на подготовительном этапе.

То же подтверждают результаты проведенных нами систематических исследований. Наиболее наглядные данные получены в сериях экспериментов с группами детей разных стран, включая СССР. Некоторые из этих экспериментов продолжаются и в настоящее время. Мы предложили 150 детям двенадцати лет (по шесть классов из трех разных школ в каждой стране) ситуации, в которых должны были проявиться их склонности к аморальному поведению, например отрицание вины при порче имущества, обман учителей при выполнении контрольной работы и т. д. Эксперименты проводились в различных условиях. В каждой ситуации было по десять «дилемм». В первом случае детям сообщили следующее: исследование проводится с разрешения и с помощью национальных организаций по науке (Академия педагогических наук в СССР, Национальная организация по наукам в США и т. п). Ваши ответы разглашаться не будут. Даже ученые не узнают, кому из вас конкретно принадлежит тот или иной ответ, так как все данные фиксируются на карточках, вводятся в ЭВМ и она выдает среднюю величину. Во втором случае детей предупредили, что результаты эксперимента будут занесены в таблицу и продемонстрированы на специальном собрании родителей и учителей. И наконец, в третьем случае, во многом схожем с предыдущим, школьников спросили, интересно ли им знать, как бы повели себя в данной ситуации их сверстники. Услышав дружное «да», мы предложили задачи и объявили, что ответы будут показаны только тем из них, кто принимал участие в этой работе.

Результаты экспериментов таковы: при всех условиях советские дети по сравнению со своими сверстниками из трех западных стран (США, Англии и ФРГ) менее всего склонны к совершению антиобщественных поступков. Более того, когда американские дети узнали, что их ответы будут показаны товарищам, они принялись выбирать из предложенных им вариантов поведения наихудшие. Реакция советских детей была прямо противоположной. Абсолютное большинство остановилось на вариантах хорошего поведения: они беспокоились, как на их ответы отреагируют товарищи, учителя, родители.

В другой серии экспериментов мы сравнивали мнения русских учеников дневных школ (по два пятых класса из каждой) и школ-интернатов (тоже по два класса из каждого). Выяснилось, что ученики интернатов еще реже совершают антиобщественные поступки и в равной степени считаются как с мнением взрослых, так и с мнением детского коллектива.

Третья серия экспериментов стремилась выявить меру влияния коллектива на поведение детей только из интернатов, то есть тех, которые не живут дома. Ответы учеников (опять же двенадцатилетних) сравнивались с ответами нескольких сотен их сверстников из детских домов Швейцарии, страны, где еще со времен Иоганна Песталоцци была разработана теория и практика группового воспитания, но отсутствовал и даже отрицался коллективный метод.

Эксперимент требовал следующего: каждый ученик должен ответить, как бы он поступил, узнав, что его одноклассник или друг совершил недостойный поступок. Была предложена 21 ситуация с разнообразными видами плохого поведения, начиная с дурных привычек (например, неряшливо есть, повсюду разбрасывать свои вещи) и кончая серьезными нарушениями (бить слабых, оскорблять учителей, портить общественное имущество, мошенничать на экзаменах, брать без спросу чужие вещи). В каждой ситуации ребенку разрешали выбрать один вариант из предложенных ему действий: 1) пожаловаться взрослым; 2) рассказать об этом другим детям, чтобы они помогли ему воздействовать на товарища; 3) самому поговорить с другом и объяснить ему недо-стойность поведения; 4) ничего не предпринимать, считая, что это его не касается.

После проведения эксперимента, но до анализа результатов, мы опросили воспитателей и педагогов каждой страны, какие ответы они надеются получить. (Воспитатели не участвовали в подготовке и проведении эксперимента и до подведения итогов не знали, какой опыт мы ставим.) Советские педагоги высказали единодушное мнение, что ребенок 11–13 лет прежде всего постарается сам урезонить своего друга. Если же его попытки не увенчаются успехом, призовет на помощь коллектив. У швейцарских педагогов единой точки зрения на этот вопрос не оказалось.

Результаты исследований показали следующее: в большинстве своем (75 %) советские дети ответили, что сами бы поговорили с нарушителем дисциплины. Только третья часть швейцарских детей выбрала этот вариант, 39 % предпочли пожаловаться взрослым, к ним присоединились 11 % русских учеников. 12 % русских и 6 % швейцарских детей решили, что надо обратиться за помощью к сверстникам. Последний вариант: «ничего не предпринимать, так как это меня не касается» — предложили 20 % швейцарских и всего 1 % советских детей.

Исследования эти являются убедительным подтверждением того, что коллективное воспитание достигает цели, по крайней мере в отношении детей школьного возраста. Детский коллектив не только выступает в поддержку поведения, соответствующего нормам общества взрослых, но и успешно добивается, чтобы каждый его член проявлял внимание к поведению товарищей и чувствовал, что несет за всех ответственность. Остановимся на еще одной особенности, выявленной в результате экспериментов. Мы работали и продолжаем работать с многочисленными группами детей в разных странах и пришли к заключению, что советские девочки с наибольшим рвением придерживаются норм поведения, но в классе индивидуальность каждой из них мало проявляется. Иными словами, советские девочки поддерживают цельность коллектива и как активные его члены воздействуют на других, призывая всех выполнять требования взрослых. Советские мальчики не столь податливы, и все же их ответы в экспериментах были чаще «ориентированы на взрослых», чем ответы западных сверстников.

Таким образом, советские методы воспитания как в семье, так и вне ее весьма эффективны. Дети послушны и дисциплинированны, по крайней мере в коллективе. А как обстоит дело с отдельной личностью? Способен ли ребенок стать дисциплинированным и самостоятельным с наступлением совершеннолетия, когда возникает вопрос о его месте в жизни, особенно в ситуации, при которой ему, возможно, придется идти одному против большинства?

Некоторый свет на этот вопрос проливают исследования, посвященные нормам общественного поведения: среди школьников четырех стран: Англии, Швейцарии, Советского Союза и Соединенных Штатов. Объектами экспериментов в СССР и Швейцарии были шестиклассники интернатов и детских домов. Оказалось, что советские дети придавали большее значение внешней благопристойности — опрятности, дисциплинированности, вежливости, — но, по правде говоря, проявляли меньше, чем другие дети, любознательности, склонности к интеллектуальному взаимопониманию.

Результаты эти не противоречат вышеизложенным фактам и вот почему: советские дети в отличие от западных намного реже сталкиваются как в семье, так и вне ее с противоположными точками зрения на разнообразные проблемы. Вследствие этого у них выработалась привычка к однородной реакции на ту или иную конфликтную ситуацию.

Вывод о том, что советские дети реже сталкиваются с разногласиями взрослых, сделан в соответствии с имеющимися у нас данными и с общепринятыми в СССР стереотипами. Но считать его окончательным — значит быть несправедливым и к советскому обществу, и к нашему собственному. Ибо советское общество претерпевает изменения если не в сфере ценностей, то по крайней мере в сфере социальных институтов. Так, уравнение числа мужчин и женщин среди поколения людей младше тридцати пяти лет привело к тому, что семей, где нет отца, стало гораздо меньше. Что же касается приоритета общественных форм воспитания, то нам кажется, что сейчас в Советском Союзе к всемогуществу интернатов относятся без особого энтузиазма. Если двадцать лет назад о них с увлечением говорили и повсеместно рекламировали, то теперь интернаты едва упоминаются. Чем вызвана такая перемена? Нам кажется, немаловажную роль играет здесь экономический фактор: строительство и организация учебных заведений этого типа стоит дорого. Но существуют и другие причины. Они были очевидны многим уже в то время, когда эти школы только вводились. Хотя некоторые ученые горячо приветствовали общественные формы воспитания, большинство (в том числе и педагоги) относилось к этой идее скептически. Доказательством служит резко отрицательная реакция на статью известного советского академика, экономиста-плановика и старого большевика Станислава Густавовича Струмилина, опубликованную в литературно-художественном и общественно-политическом журнале «Новый мир» [11]. Приведенные ниже выдержки демонстрируют его концепцию:

Статья Струмилина вызвала такое количество писем и откликов читателей, что редакция «Нового мира» обратилась к видному психологу В.Н. Колбановскому с просьбой резюмировать отзывы масс, а также высказать свою точку зрения на поднятые проблемы. Профессор Колбановский, видимо отражая мнение большинства, подверг критике позицию Струмилина сразу по нескольким пунктам [12]. Начал он с вопроса: «нужно ли лишать семью того счастья, которое дают хорошо воспитанные дети?»

Он заканчивает статью уверениями, что общественное воспитание имеет решающее значение в советской жизни.

Те же взгляды высказали многие советские педагоги и социологи, включая А.Харчева, Н.Соловьева А.Левшина. Особенно убедительные доводы в пользу семейного воспитания были приведены в работах социолога А. Харчева. Он подчеркнул своеобразную, неповторимую роль родителей в эмоциональной жизни pебёнка и привел результаты советских исследований. Они показали, что воспитательные учреждения, несмотря на материальное обеспечение, прекрасный уход и лучшие, чем у многих детей дома, бытовые условия, не могут заменить «интеллектуального и психологического воздействия» семьи.

В прессе появились статьи, выражающие, с одной стороны, заинтересованность людей в школах-интернатах с другой стороны, некоторое замешательство. Пример тому — статья в «Правде», написанная корреспондентом Е. Кононенко [14]. Она зашла во двор московского интерната и под окнами увидела молодую женщину. Выяснилось, что та не успела навестить сына в приемные часы и теперь надеялась увидеть его в окне или по крайней мере услышать его голос. Этот случай обеспокоил Е. Кононенко:

Подобные чувства свойственны не только матери. Н.Соловьев в статье «Семья в советском обществе» [15] цитирует фабричного рабочего:

Но в советском обществе (как и в нашем) ни мнения специалистов-педагогов, ни протесты родителей нельзя рассматривать как решающие факторы социальных изменений. Ибо существуют объективные причины, о которых мы уже говорили: уравнение числа мужчин и женщин, высвобождение времени в результате сокращения рабочего дня и прежде всего удовлетворение потребности людей в жилой площади. Если наши выводы правильны, то перемены эти должны вызвать укрепление роли семьи в воспитании детей и прежде всего упрочение положения отца в противовес матери с ее чрезмерной опекой ребенка и дисциплинарными методами, «ориентированными на любовь». Русские отцы не слишком уж разнятся от отцов Америки, Германии и Англии, поэтому в отличие от своих жен они будут прибегать к прямым дисциплинарным мерам, а не к наказанию нарочитой холодностью. Тем самым они будут развивать в ребенке независимость и чувство ответственности.

Нельзя, однако, не отметить, что поведение русских матерей тоже претерпело изменения. Автор нередко наблюдал за молодыми женщинами с детьми, и ему бросился в глаза контраст между образом их действий и традиционной моделью. Приведу такой случай.

…Через несколько минут самолет вылетал из Ташкента в Алма-Ату. Войдя в салон, я увидел мать с маленьким ребенком. Место рядом с ними пустовало, и я сел. Девочке было примерно месяцев шесть. Меня поразило, как мать ее держит — верхняя часть тельца девочки не касалась женщины. А дальше произошло нечто удивительное. Как только мы начали беседовать, ребенок раскапризничался. Мать, не глядя на девочку, сунула ей в рот шоколадку и продолжала свой рассказ. И она, и муж — студенты, учатся в Ташкентском университете. Она химик, он математик. Девчушка опять захныкала, но женщина не заговорила с ней и даже не прижала к себе. Я с трудом подавлял желание взять ребенка на руки. Каждый раз, когда девочка принималась хныкать, ей в рот запихивали шоколадку. Вскоре лицо, руки, платьице девчушки стали коричневыми. Мать и на это не реагировала.

Я сунул руку в карман пиджака. Дело в том, что по дороге в Москву я набрал в самолете много освежающих салфеток. Вытащив одну, я предложил соседке. «Спасибо», — сказала она с улыбкой, а затем, разорвав обертку и вдыхая тонкий аромат, принялась медленными размеренными движениями протирать свое лицо. Позднее я узнал, для чего ей понадобилось предпринимать такое путешествие. В ташкентских яслях не оказалось свободных мест. В Алма-Ате же устроить ребенка было намного проще. К тому же там у молодой матери родственники. От Ташкента до Алма-Аты всего два часа лету, и она сможет иногда, в субботние и воскресные дни, навещать дочку.

Если исходить из советских стандартов, становится ясно: эта женщина — плохая мать. Но ясно также, что она исключение из правил. Однако среди молодоженов интеллигентных профессий и студентов я видел немало женщин, способных на подобное поведение, правда не доходящих до такой крайности.

Возможно, мы столкнулись с определенной тенденцией, которая представляет собой не что иное, как проявление в советском обществе, правда в гораздо меньших масштабах, того же самого разрушительного процесса, который охватил всю Америку. Я имею в виду урбанизацию, возросшую демографическую и социальную мобильность, а также изменения в характере деятельности общественных институтов. Конечно, такие тенденции существенно ослабляют роль семьи как агента социализации детей. Но в Советском Союзе это компенсируется за счет широкого использования коллективного воспитания.

Предвидятся ли изменения в общественных формах воспитания в СССР? Несомненно. Советские педагоги и ученые работают над проблемой взаимоотношений коллектива и личности. Некоторые из них критиковали одностороннее понимание задач коллективного воспитания. Вот что говорится в замеченной широким читателем статье Л. И. Новиковой [16].

Откуда проистекает эта односторонность? Новикова дает историческое объяснение:

Ведущий советский педагог и директор Института теории и истории педагогики Ф. Ф. Королев поддержал идеи Л. И. Новиковой, процитировав вышеприведенные выдержки из ее труда в своем программном очерке «Развитие основных идей советской педагогики» [17], и констатировал, что если в недавнем прошлом задачи коллективного воспитания рассматривались односторонне, то «в 60-х годах проблема коллектива и личности начинает решаться по-новому. Именно в эти годы исследования, связанные с разработкой данной проблемы, приобретают исключительный размах».

И действительно, когда я приезжал в Советский Союз в 1967–1968 гг., в научных центрах мне неоднократно говорили о том, что для решения данной проблемы созданы исследовательские группы и даже целые лаборатории. Хотелось бы узнать о полученных ими результатах и о влиянии этих результатов на воспитательную практику.

Ясно, что советская воспитательная система стала более гибкой. Как в семье, так и вне ее наблюдается постепенный переход от методов, формирующих в ребенке зависимость и конформизм, к методам, развивающим индивидуальность и самостоятельность.

Однако основные модели советского воспитания как в семье, так и вне ее будут существовать. Возможно, нынешние советские женщины не так нежны и заботливы в своих отношениях с детьми, как были их матери и бабушки, и все же они продолжают отвечать на непослушание ребенка укоризненным взглядом и нарочитой холодностью. Как мы уже видели, они с большей охотой, чем их родители, отдают и будут отдавать детей в воспитательные учреждения, чтобы иметь возможность учиться и работать. А так как советское общество как было, так и будет обществом работающих матерей, то, естественно, ясли, школы продленного дня, дворцы пионеров, пионерские лагеря и пр. в дальнейшем останутся мощным подспорьем семье.

Как это ни парадоксально, та же Е. Кононенко, корреспондент «Правды», которая не могла забыть стоявшую под окном интерната молодую мать, к концу своей статьи пишет:

Да, возможно, что и так.

Во всяком случае, мы вправе ожидать, что советское общество будет всегда опираться на детские общественные учреждения, в которых будут широко применяться проверенные временем методы коллективного воспитания, правда, с учетом особенностей личности.

Это, как нам кажется, означает, что советские дети в сравнении с американскими все же будут менее самостоятельными. Но это также означает, что они не будут проявлять бунтовщических, агрессивных настроений, не будут выступать против взрослых и не вырастут преступниками. Когда я был в Советском Союзе с семьей, то с изумлением и радостью обнаружил, что улицы Москвы и других городов ни днем ни ночью не таят в себе опасности для жизни женщин и детей. Говорят, так когда-то было и в Нью-Йорке. Американское общество изменилось, и как следствие этого изменилось наше отношение к нынешним методам воспитания детей в США.

Перед нами задача — проанализировать основные тенденции этого процесса.