Два мутанта

8

Штык сидел на краю платформы и бездумно разглядывал далекий, заросший густым темным лесом, берег. Под ногами плескали в бессильном негодовании крохотные волны, накатываясь ряд за рядом на бока равнодушных полупритопленных цистерн, и безрезультатно теряя в этой бесконечной атаке одну ветро-водяную дивизию за другой. Справа, вздымаясь из воды полуразрушенным зубом, над озером и домом громоздилась гора, закрывая лесистой верхушкой большой кусок вечно серого неба Зоны. Слева, в сторону самого близкого участка берега, неспешно удалялась лодка с двумя гребцами.

Несмотря на обычную осеннюю прохладу, Штык оставил куртку дома, благо старый свитер Крота пришелся ему впору.

Позади, тихо скрипнув, открылась дверь. Штык слегка напрягся, пытаясь почувствовать изменения внутри. Все было как обычно. Может, в этот раз не сработает?

— Крот? — неуверенно спросили сзади.

— Нет, рядовой, это я. Штык.

— Мой генерал! — обрадовался Хомяк, полностью отворил дверь и вышел на платформу.

— Теперь узнаешь? — с печальной иронией спросил Штык.

— Как пелена с глаз упала, мой генерал, — чуть виновато ответил Хомяк. — Но вы же знаете…

— Сколько раз говорить. Не «вы». На «ты» разговариваем.

— Так точно, товарищ генерал, — неуверенно сказал Хомяк.

— Давай оправляйся и умывайся. Завтрак сейчас соорудим.

— Разрешите немного побыть на воздухе, мой генерал, — Хомяк приложил руку к груди и сделал несколько глубоких вдохов. — Одышка мучает. В остальном — совсем уже сегодня хорошо. Может даже, Крот разрешит убрать эти камни.

Два оранжево-серых окатыша, привезенных Кротом откуда-то с верховий ближайшего ручья, выглядывали из-под повязки блестящими округлыми боками. Если бы не абсолютная уверенность старого сталкера в лечебной силе этих артефактов, покоиться бы им давно на дне озера. Но Крот после каждой перевязки обязательно фиксировал камни на груди своего единственного пациента. И, по всей видимости, с пользой для дела: поправлялся уже далеко немолодой больной без каких-либо осложнений.

Штык, не говоря больше ни слова, поднялся, и принес с другого конца платформы легкое складное кресло. Хомяк немедленно устроился в нем, и принялся изучать окрестности.

— Буль с Кротом опять поплыли «хребтовую константу» изучать? — спросил он, глядя вслед удаляющейся лодке.

— Нет, сегодня дальше пройдут. До того берега, и там пешком. На целых три дня собрались, — Штык снова уселся на краю платформы, свесив ноги над водой. — Какая-то аномалия за рощей линь-сосен давно уже росла-росла, да и выросла. Крот с самого утра своими ноутбуками шуршал, камеру и регистраторы готовил. Ладно, хоть потом успокоится. Наверное несколько дней будет данные анализировать да отчеты строчить.

Они замолчали, думая каждый о своем. За последние недели Штык проникся особой красотой окружающих пейзажей. И вода в озере, и низкие тучи над головой, и даже гора каждый день были снова другими, мало похожими на то, чем были еще вчера. Во многом, это, конечно, зависело от аномалий, количество которых вокруг озера и, особенно, под водой исчислялось, по словам Крота, сотнями. Днем их активность выборочно росла и менялась по определенному графику, создавая причудливые картины из воды и пара. Ближе к вечеру, в первых сумерках, под водой все заметнее становились красные и синие вспышки, создававшие в сочетании все с тем же паром, невероятной красоты объемные движущиеся картины.

— Как у тебя сегодня? — спросил Штык, не поворачивая головы. — Не болело?

— Не болело, мой генерал. Чешется вот только под повязкой, но Крот чесать не велит. Говорит, что надо потерпеть немного, а ежели уже совсем никак — каменюку зеленую сверху прикладывать. Но сколько не прикладывал — не помогает что-то.

Первые дни после ранения Хомяка, Штык подолгу сидел на краю платформы, целиком погружаясь в прихотливую игру стихий, и отрешаясь от тяжелых мыслей, грызущих его изнутри. Правда, с каждым днем забываться становилось все сложнее. Потом Крот строго объяснил своему гостю, что в его хижине бездельникам не место, и стал поручать всяческую хозяйственную работу, заботливо контролируя, чтобы бывший капитан не сидел без дела ни минуты. И постепенно, вязкое напряжение начало отступать, подобрало когти и спрятало клыки.

Отошел в далекое прошлое и почти забылся Олег Павлович Иволгин, невольное предательство которого вырвало капитана Сенникова из размеренной армейской жизни и загнало в самое сердце Зоны. Притупилось чувство вины за смерть усиленного квада «Долга» и тяжелое ранение Хомяка. В привычную реальность превратился тот факт, что к прежней жизни капитан Сенников уже не сможет вернуться никогда. И если бы не странности, день ото дня проявлявшиеся все сильнее, можно было бы вообще забыть обо всем, и погрузиться в обычную беззаботную, почти курортную, жизнь.

Но признаки чего-то, что больше года таилось в капитане Сенникове после атаки контролера, давали о себе знать почти каждый день. И вроде бы ничего страшного не происходило. То Буль начинал ворчать без особой причины, до мельчайших интонаций в голосе копируя Крота. То Хомяк, обращаясь к Булю, называл его «генерал Штык». То Крот, войдя в дом, с нехарактерной для него нерешительностью начинал разглядывать своих гостей. И все бодрые заявления старого сталкера о том, что каждое новое проявление «ментального зеркала», таящегося внутри Штыка, позволяют лучше понять его природу, казались Алексею Сенникову малоутешительными.

Кроме внешних и вполне очевидных неудобств, имелись и другие признаки того, что «ментальное зеркало» продолжает свое развитие. В первые дни блуждания по Зоне, Штык никак не связывал происходящие вокруг него странности с появлением черных пятен перед внутренним взором. Позже он догадался, что черное пятно, которое он вдруг начинал видеть хоть с открытыми, хоть с закрытыми глазами, обозначает усиление активности его заболевания. Но если раньше клякса перед глазами расплывалась, как правило, только в критических ситуациях, теперь темные точки самых разных размеров, Штык «видел» очень часто. И даже перестал обращать на них внимание.

— Мой генерал, — осторожно сказал Хомяк. — Посмотрите вон туда. Мне кажется или по склону горы что-то движется?

Штык повернул голову и всмотрелся туда, куда показывал пальцем бывший генерал Решетников, совсем недавно превратившийся в сталкера Хомяка. Несмотря на приличный возраст, зоркостью генерал мог похвастать и перед молодыми солдатами. Правда, сколько Штык не вглядывался, ничего подозрительного так и не заметил.

— Мне показалось, — неуверенно сказал Хомяк, — что там прошел человек. Прошел и спрятался в кустах.

— Крот говорил, что трудно сюда добраться, если не идти целенаправленно — успокаивающе сказал Штык. — Словно отводит кто-то глаза и не дает случайно тут оказаться. Потом надо найти проход среди аномалий. Это тоже непросто. А из тех, кто знал дорогу… «Долговцы» Танка погибли — это мы сами видели. Из бандитов вряд ли кто выжил, а военсталы майора Кратчина, продав артефакт, наверняка уже забросили свою службу. Так что, маловероятно, что это был человек. Скорее уж болотная тварь. Может даже, та самая…

— Может, — с сомнением сказал Хомяк. — Но тогда наших бы предупредить — как бы они на нее не наткнулись. Хоть она на другом берегу, ей вокруг озера обойти — пары часов хватит.

— Крот здесь давно живет, и как-то справлялся до сих пор один, — Штык поднялся с места. — Пойдем-ка лучше позавтракаем, да снова ложись, поспи.

— Давайте, вы лучше из лука постреляете, а я посмотрю, — просительно сказал Хомяк. — Надоело уже спать целыми днями.

В какой-то сотне метров от дома вода вспучилась, пошла белой пеной и вдруг выбросила вверх струю пара.

Из лука Крота Штык стрелял почти каждый день. За три десятка шагов, отделяющих один край платформы от другой, самодельный лук, склеенный из прочного дерева и роговых пластинок, стянутый тетивой из жил псевдоплоти, бил точно и достаточно сильно, чтобы насквозь дырявить доску позади мишени. Правда, прежде, чем научиться класть стрелы хотя бы в полуметровый круг, Штык потратил на тренировки не меньше двух недель.

Лук успокаивал. Когда рука касалась шершавой светло-серой рукояти, обмотанной для надежности грубой нитью, тяжелые мысли отступали на задний план. Вместо печальных размышлений в голове вдруг появлялась звонкая пустота. Концентрация на выстреле из лука давалась Штыку во много раз проще и естественней, чем при стрельбе из автомата. Словно что-то первобытное, просыпаясь, обнаруживало привычный инструмент для охоты и войны.

Кроме того, во время этих тренировок «ментальное зеркало» внутри, никак себя не проявляло, что заставило Штыка в поисках решения своей проблемы стрелять однажды почти пять часов подряд. Он жутко изранил пальцы и довел мышцы рук и груди до болезненных судорог, а Крот даже начал ворчать, что при такой стрельбе скоро все стрелы придется менять на новые. Зато потом весь вечер Штык наслаждался ощущением полного спокойствия и уверенности, что рецепт лечения найден. Ставшие почти привычными последнее время маленькие черные кляксы, плавающие перед мысленным взором, исчезли без следа, и остаток дня не было ни единого признака, демонстрирующего, что нечто внутри Штыка умеет ловить, трансформировать и отражать чужие идеи, страхи и ожидания. Правда, этой же ночью Буль внезапно проснулся задолго до рассвета и попытался что-то запустить на ноутбуке Крота, мотивируя свой поступок необходимостью доделать какой-то отчет. По задумчивому взгляду старого сталкера, Штык, с трудом отправивший Буля обратно в кровать, догадался, что Крот действительно думал вечером о ночной работе.

Хомяк любил смотреть на стрельбу из лука, поэтому когда убрав со стола после завтрака Штык вышел из дома с луком и стрелами, бывший генерал Решетников, а ныне рядовой Хомяк уже сидел в легком кресле так, чтобы видеть стрелка и мишень. Легкий ветер гнал по озеру мелкую рябь, со стороны горы натягивало легкий туман, а вдалеке справа виднелся чудовищной высоты фонтан, где мощный подводный «трамплин» отправлял в небо ежесекундно не меньше тонны воды.

Крот на охоте носил стрелы в руке. Штыку для стрельбы по мишени это казалось неудобным, поэтому он, провозившись несколько часов, сшил себе из шкуры какого-то животного колчан. И вешал его на пояс, сдвигая за спину. Чуть позже Крот посоветовал, как сделать для него жесткий каркас, и с тех пор извлекать стрелы из колчана стало очень удобно. Стрельба из лука быстро превратилась для Штыка в своего рода искусство, когда на душе становилось легко, а каждый выстрел доставлял настоящее эстетическое удовольствие.

Короткий, немногим больше полуметра, лук удобно лежал в левой руке. Правой Штык медленно вытянул стрелу с коричневым пушистым оперением из длинного меха. Прямо за мишенью небо заслоняла гора. На секунду он замер, впитывая каждое мгновение бездумного счастья ожидания выстрела. Хомяк вытянул шею, стараясь не пропустить ни единого движения. Плавным движением Штык наложил стрелу, поднял лук и натянул тетиву. Глубоко вздохнул. Короткая пауза, щелчок тетивы и глухой звук расщепленной древесины. Стрела торчала на ладонь правее центра мишени. А ей вслед уже летела вторая стрела.

— Здорово! — ахнул Хомяк, провожая глазами третью стрелу, составившую с первыми двумя равнобедренный треугольник.

— Что ж тут здорового? Ни одного точного выстрела, — самокритично сказал Штык, улыбнулся и потянул из колчана сразу две стрелы.

— Мой генерал, — внезапно сказал Хомяк. — Почему Вы хотите от нас уйти?

— С чего ты это взял? — равнодушно спросил Штык и почти без паузы, в одно слитное движение, метнул обе стрелы в мишень. — И сколько раз говорить: на «ты» обращайся.

— Не знаю, — честно признался Хомяк. — Но мне кажется, что вы… ты все время думаешь теперь об этом. Просто идти тебе некуда.

Стрелы вошли в мишень хуже, чем при стрельбе по одной, да и расстояние между ними оказалось слишком велико.

— Не получается двумя стрелами сразу стрелять, — улыбнулся Штык и провел рукой по мягкому «ковру» оперений в колчане.

— Ничего страшного не происходит, — продолжал гнуть свою линию Хомяк. — Ну передаются наши настроения через тебя куда-то еще — ну и что?

— Не передаются, — спокойно поправил его Штык, — а отражаются. Мы все в этом доме давно общаемся как в комнате кривых зеркал: не столько друг с другом, сколько с искаженными отражениями самих себя. И ведь это только начало. С каждой неделей «ментальное зеркало» становится все сильней. Чей страх увидел Буль, когда был абсолютно уверен, что под домом прячется гигантская акула? Свой, отраженный во мне? Твой, отброшенный мной на него? Крота? Он ведь до сих пор уверен, что видел эту акулу собственными глазами!

— Ну почудилось — с кем не бывает? — Хомяк притворно пожал плечами.

— А Кроту, неделю тому назад, «почудилось», что ночью кто-то на горе жег костер. Разумеется, там никого не оказалось.

— И что с того? Мой генерал, вы излишне трагедизируете…

— Нет, рядовой, я рассуждаю холодно и трезво. В один совсем не прекрасный момент, вы начнете стрелять друг в друга. Знаешь, почему? Потому, что один из вас подумает о слепых псах, кровососах или контролере, а все остальные увидят их вокруг себя. Не знаю, что «увидели» «долговцы» Танка, но перестреляли друг друга они именно поэтому.

— Мне кажется, Вы слишком часто думаете об этом и уже нафантазировали себе всякого, — успокаивающе сказал Хомяк. — Все пройдет…

— И все там будем, — в тон ему подхватил Штык. — Я опасен. Это очевидно. Решения найти пока не удалось. И даже у Крота нет идей, что со всем этим делать. Лучше всего мне сейчас оказаться в руках ученых и медиков — там хоть никто из-за меня не пострадает.

— «Я, из-за меня, мне», — передразнил Штыка Хомяк. — А о нас вы подумали?

— Я же сказал: на «ты».

— Никак нет, мой генерал. Если вы не желаете признавать наше право помочь вам в тяжелое время, значит мы будем общаться исключительно на «вы».

— Что ты от меня хочешь? — устало спросил Штык, выдернул стрелу из колчана и наложил ее на тетиву.

— Чтобы вы пообещали, что не сбежите однажды вдруг, куда глаза глядят.

— Да куда ж я побегу, рядовой Хомяк? — сквозь зубы сказал Штык, со всей силы натягивая лук. — Я ведь не дисар. И приборами для определения аномалий пользоваться почти не умею. Мой побег закончится в первой аномалии. Мне бы хотелось избавить вас от своего присутствия, но я не самоубийца.

— Пообещайте.

— Ну хорошо. Обещаю. Доволен?

Лук с такой силой бросил стрелу в мишень, что на миг показалось: между ними — луком и мишенью — легла личная вражда. Легкое костяное острие с треском расщепило доску. Штык хмыкнул и потянул за красное оперение следующую стрелу. Красным Крот помечал стрелы со стальными наконечниками.

— Давай-ка после обеда сгоняем по южному рукаву до заднего склона горы, — примирительно сказал Штык, — Крот говорил, что там охотится иногда на зайцев. А я уже чувствую, что готов бить настоящую дичь. Крот с Булем послезавтра вернутся — а у нас свежая зайчатина на столе.

Отплывая с Булем на три дня, Крот наказывал почаще вытаскивать Хомяка на нетяжелые физические работы, а потом заставлять побольше есть и спать. Да и самому Штыку уже хотелось как следует размяться и ощутить твердую землю под ногами.

— Да разве это зайцы, — рассеянно возразил Хомяк. — Название одно. И жрут не пойми что. А мясо — как резина.

— Ничего, — бодро сказал Штык. — Сплаваем, поохотимся. Ты немножко погребешь, чтоб мышцы поработали, развеешься. Заодно каменной смолы наберем — Крот все равно за ней собирался.

— Не велел Крот без него на берег соваться, — сказал Хомяк, переводя взгляд на Штыка.

— Да брось. Старик перестраховывается во всем. Мы с Булем уже плавали несколько раз, там и аномалий по пути не так много. А после обеда есть пара «окон», когда активность аномалий понижена. Все хорошо будет. Хоть по твердой земле походим.

— Катамаран возьмем? — все так же рассеянно спросил Хомяк, поворачиваясь лицом к далекому берегу южного рукава озера.

— Давай лодку.