Они прилетели десятичасовым рейсом.
Их было двое: Борис и еще один, похожий на банджоиста с американского юга или на загорелого Грушо Маркса…
Они арендовали автомобиль в Ависе через венское агентство, и формальности не заняли много времени. Служащий спросил, на какое примерно время берется машина, и Борис ответил, что на день. Багажа они не имели. В десять сорок они покинули стоянку Руасси-1, после того как позвонили Калелю из кабинки общественного телефона, чтобы подтвердить ему время встречи.
Погода стояла пасмурная, типичная для начала ноября; пронизывающий северный ветер беспорядочно гнал опавшие листья. Борис поднял воротник своего элегантного пальто из вигони, такого легкого. Он уступил руль Стевена, знавшему Париж и его пригороды лучше.
Поток машин, довольно-таки ровный, позволял двигаться в среднем с приличной скоростью. Стевена свернул на Западную окружную. Он выглядел задумчивым.
— Надо еще забрать подарок, — напомнил ему Борис.
— Само собой, — буркнул водитель.
Спустя полчаса они катили по Западной автостраде. В самом начале ответвления на Сен-Жермен-ан-Лай стоял Рено-5, автомобиль с большой буквы. Его аварийные огни мигали. Стевена свернул на съезд и припарковался перед машиной у обочины.
Из той выбрался человек. Он был пузат и одет в кожаное пальто с чересчур затянутым поясом, что придавало ему вид корявой восьмерки. В руке он держал пластиковый пакет.
Когда он приблизился, Стевена опустил стекло.
— Привет, — сказал человек, — я жду, когда небо упадет мне на голову.
— Раньше голые обнажатся! — ответил Стевена.
Тип в кожаном пальто протянул ему пакет и, безучастно кивнув головой, вернулся к своей машине. Стевена передал пакет Борису. Борис приоткрыл его, заглянул внутрь, затем небрежно опустил между ног. Стевена тронулся, пересек осевую и свернул на подъем, выводящий на автостраду.
Он добрался до следующего разветвления, подождал красного света и продолжил движение в сторону Версаля. Он ехал медленно. Вдоль обочины тянулись фруктовые питомники. Примерно через километр водитель свернул на узкую дорогу, ведущую к большому дому, на вид необитаемому. Он остановился у крыльца и принялся ждать. Все было спокойно. В разлапистой кроне наполовину облетевшего дерева каркали вороны. Атмосфера праздничной не казалась.
— Ну, пошли! — решил Борис.
Его голова напоминала кулак ирландского ломового извозчика: такая же крупная, рыжая и выражающая грубую силу.
Сопровождаемый своим спутником, он поднялся по четырем ступенькам, постучал в деревянную створку, прикрывающую застекленную дверь. Тотчас же та дрогнула, затем отошла наполовину. Калель ждал их в ядовитой полутьме, благоухающей плесенью.
Они поприветствовали друг друга кивком головы, но рук не подали. Калель выглядел как ночная птица, измученная дневным светом.
— Пройдем сюда, — сказал он, — я снял чехлы с трех кресел и принес бутылку коньяка.
Он толкнул двустворчатую дверь со вставленными в переплеты зеркалами. Посетителям предстала просторная гостиная. Нежилая и холодная. Кресла, укрытые серыми чехлами, имели призрачный вид, за исключением трех, расставленных вокруг низкого столика. Бутылка, помянутая Калелем, возвышалась в центре; можно было бы сказать, на втулке сарацинского колеса.
Они уселись по собственному побуждению.
— Стаканов у меня нет, — выразил сожаление Калель, указывая на коньяк.
— Спиртного нам пока не хочется, — заметил Борис. — Итак, я вас слушаю.
Калель поморгал под стальным прощупывающим взглядом. Провел сухим языком по еще более сухим губам и принялся за повествование о своих злоключениях. Он рассказал об инсценированном происшествии в отеле, вторжении пожарников, своей госпитализации. Он говорил короткими фразами и тусклым голосом проигравшего. Борис слушал, покачивая ногой. Стевена обкусывал омертвевшую кожу у ногтей, прерываясь лишь на то, чтобы избавиться от отгрызенного мелким дурацким поплевыванием.
Когда Калель закончил свою повесть, Борис вздохнул:
— Это все?
— Может быть, нет, — сказал Калель.
Он вынул из кармана вырезку из газеты и, расправив на колене, предъявил Борису.
— Вы читаете по-французски?
— На шестнадцати языках, — откликнулся тот.
Он ознакомился с заметкой Франс-Суар по поводу украденного чемоданчика.
— Что заставляет вас думать, что речь идет о… «нашем»? — спросил он.
— Я навел справки о Лаборатории Орел или Решка, — произнес тихо Калель.
— И что?
— Ее не существует. Это всего лишь липовая вывеска на дверях помещения, занятого организацией, параллельной полиции.
Борис согласился.
— Флики, должно быть, поместили чемоданчик в банковскую ячейку, и вскоре после этого злоумышленники ограбили депозитарий.
— Почему нет?
— Да, — сказал Борис, — в самом деле: почему нет?
— Предлагаю последить за действиями фликов, — заявил Калель, выглядевший уже более оживленным.
— Не вам, — сказал Борис.
— Почему?
— Вы погорели.
Слово было Калелю неприятно. Он сцепил ладони, хрустнул суставами. Борис наклонился и открыл пластиковый пакет. Достал пистолет крупного калибра, снабженный глушителем.
Калель почувствовал, как его глаза округляются. Рвотный спазм завязал узлом внутренности. Одним прыжком он выбросился из кресла и рванулся к двери. Борис послал две пули, не целясь.
Одна застряла в стенной панели, другая вошла в спину Калеля, который, казалось, не заметил этого и продолжил свой бег. Борис выругался, поднял пистолет и выпустил остаток магазина.
На этот раз Калель упал. Одна пуля прошила ему шею, он распластался на полу словно раздавленная собака. Борис приблизился и добил его ударами рукоятки. После чего вынул из кармана кусок замши и тщательно протер оружие.
Это было то, что в Организации называлось «жертвенным пистолетом». Борис бросил его рядом с телом, затем вернулся на свое место, чтобы забрать вырезку из Франс-Суар, лежавшую на низком столике.
Стевена был уже снаружи, разогревая мотор. Сев в машину, Борис пробормотал сквозь зубы:
— Следует заняться этим!
Он потряс газетным листком, описывающим банковское ограбление.
— Я полагал, мы возвратимся после обеда, — заметил водитель.
— Поставим в известность Вену, они и решат.