Двадцать лет в батискафе.

ПУЭРТО-РИКО

Вот две записи из бортового журнала «Архимеда», которые не могут не удивить своей ла­коничностью; обратите также внимание на даты: «11 авгу­ста 1962 года — 9200 метров в районе Токио. 25 октября 1963 года — 2500 метров в районе Тулона». Да, более года прошло без единого погружения. Почему? Потому что экспери­ментальное судно требует тщательного ухода; потому что после японской экспедиции пришлось долго заниматься усовершен­ствованием конструкции батискафа и установленного на нем оборудования. Ведь у нас регулярно выходил из строя ходовой двигатель. Кроме того, мы с Вильмом пришли к выводу, к ко­торому присоединился и Делоз, что при крейсерской скорости 3 узла научные наблюдения практически оказываются невозможными: едва интересный объект появляется в поле зрения, как батискаф почти тотчас же оставляет его позади. Торможе­ние, задний ход, повороты — все эти маневры поднимают тучи ила. Необходимо было предоставить пилоту возможность умень­шать скорость батискафа во время наблюдений, крейсерскую же скорость аппарат будет развивать в тех случаях, когда понадо­бится быстро сменить район исследований. Нужно было, кро­ме того, улучшить маневренность батискафа, в частности, опе­ративность реверсирования.

Выявилась необходимость модернизировать и ряд других узлов, в том числе и захватно-подъемное устройство. Легкий сплав, из которого была изготовлена конструкция, разрушался от коррозии.

В 1963 году мы, к моему великому сожалению, были вынуж­дены расстаться с лейтенантом О'Бирном и профессором Мартэном. По причинам личного характера профессор предпочитал в ближайшие годы работать исключительно во Франции, а на­ши будущие экспедиции были связаны с заграничными поезд­ками. Его преемником стал, естественно, Делоз; лаборатория по батискафам переехала в Марсель, где для нас сняли специаль­ное помещение, а в помощники Делозу прислали из ЦНРС мо­лодого инженера-электрика господина Жарри.

В военно-морском флоте редко бывает, чтобы офицер боль­ше двух лет служил на одном месте, а О'Бирн пробыл на посту помощника начальника нашей группы более пяти лет. Боевая техника, постоянно совершенствуется и развивается, и, чтобы идти в ногу с ее прогрессом, строевой офицер все время должен иметь дело с разной техникой. Поэтому О'Бирну пришлось по­кинуть «Архимед», который никак нельзя было рассматривать боевой единицей, хотя, безусловно, работа на батискафе обога­тила О'Бирна новыми знаниями и навыками и пробудила в нем интерес к проблемам гидролокации и подводной связи.

Одним словом, без моего ведома и согласия в министерстве решили заменить О'Бирна старшим лейтенантом Уэ де Фробервилем, который, как и О'Бирн, начал военную службу в подвод­ном флоте. Фробервиль оказался холостяком и большим энтузи­астом парусного спорта; рост у него был примерно такой же, как и у меня,— теперь в тесной кабине батискафа всегда будет кому подпирать потолок. Фробервиль отнесся к работе с боль­шим интересом. 25 октября я провел вместе с ним учебное по­гружение на глубину 2500 метров в районе Тулона. Следующее наше погружение состоялось 14 декабря, и в нем, кроме нас, принимал участие доктор Дистеш — один из помощников рек­тора Дюбюиссона.

Постепенно уточнялась программа на 1964 год. Сотрудники ряда океанографических центров США, в частности Ламонтской геологической обсерватории и Гудзонской лаборатории, выразили желание ознакомиться с возможностями «Архимеда». Выбор района погружений франко-американской экспедиции пал, естественно, на желоб Пуэрто-Рико. «Триест», который к этому времени уже подвергся реконструкции и не погружался глубже чем на 4000 метров, опуститься туда не мог; в основ­ном он использовался теперь для обучения пилотов-подводни­ков. После гибели «Трешера» «Триест» участвовал в поисках остова затонувшей подводной лодки и в изучении последствий затопления остатков атомного двигателя. Результаты погруже­ний остались военной тайной, но сама возможность использо­вать батискаф для подобных целей ставит перед нами ряд дополнительных проблем; подробнее я расскажу о них в главе, посвященной будущему батискафоплавания.

Американские океанографы постарались заинтересовать в проведении пуэрториканской экспедиции военно-морской флот США, который мог оказаться весьма полезным нам в организа­ционном отношении; мы же со своей стороны предоставили бы военным морякам возможность провести ряд нужных им экспериментов.

Желоб Пуэрто-Рико расположен севернее острова того же названия и представляет собой каньон длиной в несколько сот и шириной в 50 километров. Дно желоба находится на глуби­не 8200—8500 метров, а ширина самого глубокого места не превышает 7—8 километров. Склоны его почти отвесно спус­каются до глубины 4500 метров, а затем становятся пологими. Этот желоб есть, в сущности, трещина в земной коре, проре­завшая три ее слоя, покрывающих мантию Земли. От подоб­ных трещин на поверхности суши он отличается тем, что скло­ны его не размыты реками и не подверглись выветриванию и, таким образом, представляют для геологов уникальную воз­можность исследовать залегание пород в толще земной коры Как полагают, земная кора представляет собой слой толщиной около 30—40 километров, и, следовательно, склоны желоба Пуэрто-Рико составляют довольно значительную ее часть. Впол­не понятно, что американские ученые давно уже пытались различными способами обследовать впадину; с помощью раз­ных устройств они брали пробы грунта и воды, и теперь не­посредственное наблюдение позволило бы им проверить ранее полученные данные и, может быть, узнать что-то новое. В частности, поднимая образцы грунта вслепую, они не могли установить, взят ли образец прямо из слоя, в котором залегает соответствующая порода, или обломок породы скатился откуда- то сверху, или, может быть, принесен течением.

Наша экспедиция должна была продлиться месяца три; зная местные погодные условия, американские ученые предпо­читали период с мая по июль. Они взяли на себя транспортиров­ку «Архимеда» и снабжение его бензином. Они же позаботи­лись о разрешении военно-морского ведомства на стоянку в пор­тах и на погружения. Несмотря на любезную помощь, оказан­ную нам учеными и офицерами флота, без затруднений не обошлось.

Слетав в Нью-Йорк, а затем в Пуэрто-Рико, Делоз и Фробер­виль выяснили, например, что в порту Сан-Хуан нет крана, спо­собного поднять батискаф. Службе американского морского транспорта было поручено обеспечить нас необходимым грузо­подъемным оборудованием. В связи с этим Делозу и Фробервилю пришлось побывать в Вашингтоне. Возникли проблемы и с бензином. Оказалось, что бензин, имеющийся на американ­ском рынке тяжелее того, которым мы пользовались во Фран­ции. В Португалии и Японии бензин для нас изготовляли по особому заказу, но в США это оказалось невозможным: при существующих масштабах американской нефтеперерабатываю­щей промышленности подобный заказ был слишком нерента­бельным. Пришлось довольствоваться более тяжелым бензи­ном; мы могли себе это позволить, поскольку глубина желоба Пуэрто-Рико не превышает 8500 метров. Но если когда-нибудь «Архимеду» придется погружаться в котловину Челленджер, бензин придется или везти с собой или пристраивать к поплав­ку дополнительные «карманы».

На судне «Марин Фидлер», зафрахтованном для транспортировки «Архимеда», имелась усиленная стрела грузоподъем­ностью 100 тонн. Изучив паспорт стрелы, присланный нам в Тулон, я засомневался в ее пригодности: меня смущали разме­ры стрелы и, главным образом, ее высота. Последовали теле­граммы и телефонные звонки, и наконец во Францию прибыл представитель фирмы — Гарри Гиббон, на которого была воз­ложена организация перевозки. Он показал мне фотографии макета, воспроизводящего стрелу на судне «Марин Фидлер» и корпус «Архимеда»; макет как будто бы доказывал, что погруз­ка пройдет без осложнений, и аргументы Гарри Гиббона пока­зались мне достаточно убедительными.

«Марин Фидлер» пришел в Тулон согласно расписанию и, образно выражаясь, принял из рук плавучего крана «Атлас» сначала кильблоки, на которые предстояло установить батис­каф, а затем и самое наше детище. Жаль, что мы тогда не по­пытались воспользоваться стрелой самого «Марин Фидлер», это избавило бы наших американских друзей от неприятных неожиданностей. Ибо 27 апреля, прибыв в Пуэрто-Рико и уже пригласив на разгрузку представителей американской печати, мы убедились в том, что мои опасения были ненапрасны: гак стрелы оказался на метр ниже, чем требовалось, и, несмотря на все наши ухищрения, нам не удалось поднять батискаф или хотя бы оторвать его от кильблоков, на которых он покоился. Во всех флотах мира действуют примерно одни и те же прави­ла, и в мое время курсантам нашего училища говорили, что «если буксир недостаточно мощный и не может буксировать, то буксируемое судно должно взять его на буксир», то есть «если гора не идет к Магомету, пусть Магомет идет к горе».

Что ж, поскольку стрела не могла подцепить батискаф, мы попытались передвинуть батискаф, чтобы было удобнее рабо­тать со стрелой; не тут-то было: «Архимед» не желал путе­шествовать по палубе. Положение создалось неприятное: «Ар­химед», казалось, встал на вечную стоянку на борту «Марин Фидлер». Должен сказать, что наши американские друзья рас­правились с этой проблемой решительно и оперативно, и я не могу не выразить своего восхищения ими: за четыре дня они — ни больше, ни меньше — изготовили и поставили на мес­то новую стрелу! Батискаф благополучно возвратился в род­ную стихию.

Заправка бензина, привезенного в восьмистах бочках по 200 литров каждая, и подготовка батискафа к погружению за­няли у нас неделю. По плану работ, утвержденному на франко- американском совещании, предполагалось, что французы будут работать на глубине в мае, а американцы — в июне. Я не люб­лю жестких решений: ведь всегда могут возникнуть непредви­денные обстоятельства. Так или иначе, 5 мая с тремя францу­зами на борту — Фробервилем, Делозом и Менезом, заменив­шим Вильма,— «Архимед» совершил первое погружение на глубину 5400 метров. Погружение это было довольно беспо­койным.

Совершив посадку на дно, Фробервиль заметил, что нахо­дится на небольшой террасе. Когда понадобилось двинуться дальше, выяснилось, что несколько ниже находится еще одна такая же терраса; опустившись на нее, Фробервиль обнаружил следующую террасу. Террасы эти представляли собой нечто вроде ступенек высотой 4—5 метров. При спуске по этой неви­димой лестнице, которая вела, казалось, на самое дно каньона, Фробервилю пришлось все время быть начеку, чтобы не повредить винт о стенки каньона.

Разумеется, мы не предвидели, что «Архимеду» придется «ходить» по лестницам. Во время погружения Менез записал в свой блокнот: «По возвращении в Тулон снабдить винт защит­ной насадкой». Нетрудно представить, какое впечатление про­изводили на наблюдателей непрестанные толчки, неизбежные при таком продвижении по дну.

В ходе этого погружения Делоз испытал гидролокатор бо­кового обзора, установленный американцами в порядке опыта. Этот прибор вычерчивал контуры рельефа, по бортам батискафа и указывал также расстояние до дна. Действовал он вполне удовлетворительно, но впоследствии, как часто бывает с новой аппаратурой, оказался недостаточно точным. Принцип его, од­нако, превосходен, и безусловно было бы желательно когда- нибудь установить на «Архимеде» хороший локатор бокового обзора; такой локатор чрезвычайно пригодился бы О'Бирну во время его погружения на «ФНРС-ІІІ» в районе подводных вул­канов: имея подобное устройство, он сразу понял бы, что ба­тискаф попал в трещину и рискует застрять в ней.

Таким образом, погружение Фробервиля, целью которого была проверка оборудования батискафа, прошло удовлетвори­тельно. Теперь можно приступать к выполнению программы и доставлять на дно ученых — сначала французских, потом аме­риканских. Один из участников экспедиции с французской сто­роны — профессор Драш, биолог и член Комитета по батиска­фам — ни разу до тех пор не участвовал в погружениях. Его «крещение» на глубине 8300 метров состоялось 9 мая. Затем 16 мая он совершил следующее погружение — на глубину 6000 метров. Позже он принимал участие еще в нескольких экспедициях «Архимеда». Мои товарищи по «Калипсо» преду­предили меня, что профессор — человек увлекающийся; ныряя с аквалангом, он не раз забывал, где находится, и лишь обна­ружив, что у него вышел весь запас воздуха, возвращался на поверхность. Однажды кто-то видел, как он, не замечая ниче­го вокруг, изучал какую-то неровность грунта в то время, как на него откровенно нацелилась акула. Кусто всегда посылал с ним кого-нибудь в качестве ангела-хранителя. Впрочем, в кабине батискафа не приходилось опасаться, что он пострадает из-за своей рассеянности.

Бывавший с нами в Тулоне, Португалии и Японии, постоян­ный участник экспедиций «ФНРС-ІІІ» профессор Перес теперь впервые ступил на борт «Архимеда». Я ожидал услышать от него похвалы комфортабельной кабине нового батискафа — одна высота чего стоила: почти 2 метра! — но профессор чаще ворчал, чем радовался; его совершенно не устраи­вало, что на «Архимеде», как и на «ФНРС-IІІ», нельзя было курить. Полагаю, что для того, чтобы по-настоящему осчастли­вить его, пришлось бы построить батискаф для курящих, чтобы можно было наблюдать глубоководных рыб, посасывая трубоч­ку. Пока что до этого далеко. Курить мы запрещаем отнюдь не потому, что боимся пожара; пожар в батискафе практически невозможен. Нет, курить у нас нельзя из-за сложностей с очисткой воздуха: загрязнение атмосферы в условиях крошеч­ной кабины батискафа не может не сказаться на всем экипаже, в том числе и на самих курильщиках. Как и Драш, профессор Перес совершил в районе Пуэрто-Рико два погружения: 23 мая на глубину 7200 метров и 26 мая на глубину 3100 метров.

Еще один участник экспедиции — профессор геофизики Сельцер из Парижского института физики Земли — давно уже сотрудничал с американцами: совместно со своим американ­ским коллегой доктором Лихтманом он занимался исследова­ниями в области подземных волноводов, к которым я вернусь ниже. Доктор Лихтман тоже приезжал в Пуэрто-Рико устанав­ливать свои приборы на борту батискафа, но эксперименталь­ную проверку их поручил профессору Сельцеру. Самому Сельцеру, прибывшему в Пуэрто-Рико с опозданием, пришлось участвовать в погружении вместе с доктором Барэмом из Ла­боратории электроники при военно-морском ведомстве, и он был вынужден довольствоваться знаменитым третьим сиденьем Делоза. Погружение Сельцера и Барэма состоялось 13 июня; в тот день мы достигли глубины 6300 метров.

Профессор Сельцер, несмотря на свои шестьдесят с хвости­ком лет, был человек живой и энергичный, и в подводных ис­следованиях далеко не новичок; он отличался, однако, пора­зительной рассеянностью. Раз в Сан-Хуане нас всех пригласи­ли на завтрак во французском консульстве; он не пришел, но часов в девять вечера позвонил, чтобы извиниться за свое от­сутствие на... обеде!

Он мог пропустить обед, но никогда не упускал случая со­вершить заплыв этак на километр-два, если только в городе имелся бассейн. Его любовь к плаванию была столь велика, что — я надеюсь, профессор не обидится на меня за этот рас­сказ,— прыгая в надувную лодку, он не мог удержаться от того, чтобы и тут лишний раз не потренироваться в этом виде спорта. Мы к его чудачествам привыкли, но я никогда не забу­ду, как перепугался помощник капитана «Марселя ле Биан», человек новый, когда увидел, как держа в руках сумку с приборами, профессор исчез в волнах. Разумеется, мы его вылови­ли и доставили на батискаф невредимым; вот только влажность воздуха в кабине была в тот день сильно повышенной; нам удалось свести ее к норме с помощью силикагеля, но это стоило немалого труда.

«Архимед» совершил в ту экспедицию еще четыре погружения: 5 июня — на глубину 6150 метров, 19 июня — на глуби­ну 6500 метров, 25 июня — на глубину 1500 метров и 22 июня — на глубину 6400 метров. Дважды погружался с на­ми доктор Ч. Дрейк из Ламонтской геологической обсервато­рии, и по одному разу — доктор Аллан Вайн из Океанографи­ческого института в Вудс-Холе и Р. Дилл из Лаборатории электроники при военно-морском ведомстве. Делоз, естествен­но, участвовал почти во всех погружениях.

Список наших пассажиров, скучноватый, как и любой спи­сок, дает тем не менее представление о разнообразии их инте­ресов. Несмотря на то что из-за непогоды мы потеряли несколь­ко недель, «Архимед» совершил девять погружений за два с по­ловиной месяца, доставив на глубину до 7000 метров семь ученых различных специальностей.

Каковы были результаты этих погружений? Мы снова констатировали наличие интенсивной жизни на глубине в несколько тысяч метров даже в таком узком желобе, как Пуэрто-Ри­ко: водные массы, перемещаемые течением, приносят пищу и сюда. Преподнес нам несколько сюрпризов рельеф дна. Разными способами мы изучали тальвег, узкий канал на самом дне желоба, занесенный илом,— угрюмое, мрачное место. Ни нор, ни знакомых нам холмиков там не оказалось. Однако дно вовсе не было ровным. Однажды мы с профессором Драшем убедились в этом при следующих обстоятельствах.

Мы находились на глубине 8000 метров и двигались со скоростью 3 узла, желая сменить район наблюдений. Внезапно мы ощутили толчок или, вернее, почувствовали, что батискаф резко затормозил. Кругом клубились черные облака ила, и, несмотря на свет прожекторов, мы не могли разглядеть препят­ствие. Быть может, мы ударились о стенку желоба? Или вы­звали обвал породы? Сигнал гидролокатора был слишком слаб: батискаф зарылся в холм из ила. «Архимед» продолжал содрогаться всем корпусом, оставаясь на одном месте.

Столкнувшись с неожиданным или необъяснимым явле­нием, все наблюдатели ведут себя одинаково: поворачиваются к пилоту, который в такую минуту представляется им чуть ли не божеством. При этом, сообразно с характером, одни молчат и сохраняют невозмутимый вид, другие нарочито ровным го­лосом задают вопросы.

Им кажется, конечно, что пилот знает все; однако, как правило, он осведомлен о происходящем не лучше, чем его пассажиры. Что же произошло с нами? В иллюминаторах бы­ло совершенно черно; по характеру толчка и по звуку можно заключить, что препятствие мягкое, скорее всего — ил; про­жекторы включены, но света не дают, следовательно, зарылись в ил. Двигатели работают нормально, поплавок значительных повреждений не получил: судя по индикаторам, течи нет.

Что все-таки представляет собой этот ил, и сколь глубоко мы в него зарылись? Трудно ли будет выбраться? Все эти во­просы требуют немедленных ответов, но кто мне их даст? Ведь вслух я вопросов не задаю. Я улыбаюсь как ни в чем не бы­вало. Страшно ли мне? Не могу сказать, что страшно, но, ко­нечно, достаточно тревожно. Известно, что быть храбрым — значит побеждать свой страх. У меня, впрочем, нет времени даже на это: надо срочно предпринимать какие-то маневры. Прежде всего — задний ход. Двигатели послушно включаются, но тронулся ли с места батискаф? По приборам я этого пока установить не могу. Гидрофон тоже, конечно, ушел в ил, и все же я пытаюсь воспользоваться им; толку ника­кого.

Снова всматриваюсь в иллюминатор. Что это — густой ил или просто черная вода? Запускаю поворотный двигатель. Сна­чала вправо: три, четыре секунды... Затем налево... Все эти маневры должны освободить батискаф из плена. Мне приходит в голову ради экономии электроэнергии выключить прожекто­ры, но, учитывая обстановку, решаю, что лучше пока оставить их включенными: если они освободятся из ила, я, по крайней мере, сразу это замечу.

— Тьма — хоть глаз выколи,— говорит кто-то из моих спутников.

Бросив взгляд на гирокомпас, вижу, что курс начинает по­немногу меняться. Слава богу! Значит, все-таки движемся. Идем задним ходом. Глядя, как светлеет вода за иллюминато­ром, убеждаюсь, что мы наконец вырвались из ловушки. Мож­но было, конечно, сбросить балласт и начать всплытие; но, начав всплытие, остановить его было бы трудно, а покидать дно без особой необходимости не хочется. В общем, происшест­вие хоть и любопытное, но по сути дела — несерьезное.

Еще несколько минут, и мы продолжаем свой путь. Однако толчок был довольно сильным. Позже, вернувшись на поверх­ность, мы обнаружили, что в результате толчка сильно постра­дали траверс и тележка захватно-подъемного устройства. При­шлось Делозу несколько дней провозиться с ними, и все же мы до конца экспедиции не смогли пользоваться этим важным для нас приспособлением.

Интересным объектом для исследования оказались террасы, открытые Фробервилем. Выяснилось, что они являются харак­терной особенностью желоба Пуэрто-Рико. На этих террасах мы провели немало времени; края у них изрезанные, то и де­ло встречаются груды обломков — свидетельство того, что про­цесс эрозии еще продолжается. Обследование подобного рель­ефа —дело довольно рискованное и для пилота батискафа весьма хлопотное: острые скалы грозили в любую минуту пробить корпус; зато зрелище открывалось пленительное. Особенно приятно было полюбоваться им после однообразных маршрутов по ровному дну желоба.

Однако профессора Сельцера интересовало именно это ров­ное дно: он занимался проблемами теллурических токов и зем­ного магнетизма. Профессор совершил со мной погружение 13 июня. Он пытался проследить связь магнитного поля Зем­ли с блуждающими токами, и для этих экспериментов устано­вил на борту «Архимеда» катушку индуктивности со специаль­ным сердечником из металла с высокой магнитной проницае­мостью. Его коллега профессор Лихтман гораздо более интересовался колебаниями разности потенциалов в проводящей морской среде, и по его указанию «Архимед» оборудовали дву­мя антеннами из стекловолокна, напоминающими шесты для прыжков в высоту.

Главная цель работ Лихтмана и Сельцера состояла в про­верке недавно выдвинутой учеными гипотезы о существовании под морским дном, или, скорее, под земной корой, так называ­емых «подземных волноводов». Известно, что нижние и сред­ние слои атмосферы служат волноводом для радиоволн; разме­щаясь между двумя проводящими слоями — землей с одной стороны и ионосферой с другой, они обладают довольно высо­ким электрическим сопротивлением, но хорошо проводят ра­диоволны. Возникло предположение, что подобную роль играет и земная кора. Возможно, что этот подземный волновод состоят из более или менее сплошного слоя горных пород, проходящего на глубине нескольких километров или даже нескольких де­сятков километров под земной поверхностью. Как полагают, он является изолятором между земной корой и столь же высоко- проводящими массами, залегающими на большей глубине. Существование глубинных проводящих слоев подтверждается так называемой границей Мохоровичича, или сокращенно Мохо, которую принято считать подошвой земной коры.

Для того чтобы обследовать волновод, необходимо, во-пер­вых, проводить наблюдения на минимальном расстоянии от него, и во-вторых, максимально исключить возможные помехи. В этом отношении «Архимед» представлял собой идеальную лабораторию для таких исследований. Под океанским дном гра­ница Мохо расположена на глубине всего 5—6 километров от поверхности дна; слой воды толщиной в несколько километров отлично экранирует придонную зону от электромагнитных колебаний в атмосфере.

Поскольку в земной коре существуют, по-видимому, разные виды блуждающих токов, профессор Сельцер и доктор Лихтман решили выделить определенные разновидности, а именно — промышленные токи частотой 60 и 50 герц, отмеченные в райо­нах североамериканского и европейского материков.

Профессор Сельцер проводил свои исследования в желобе Пуэрто-Рико следующим образом. С помощью электродов, укрепленных на концах шестов из стекловолокна, он пытался изучать колебания электрического поля, а с помощью магнит­ного датчика, установленного под захватно-подъемным устрой­ством, то есть возможно дальше от металлической сферы, ис­следовал изменения магнитного поля. И те, и другие данные записывались на магнитную ленту, и потом их анализировали в спокойной лабораторной обстановке.

Первые результаты этой работы, работы сложной и длитель­ной, кажутся обнадеживающими. Искомые сигналы, правда, почти теряются в массе помех, источниками которых служили и сам батискаф, и другие объекты — ведь даже сигналы, по­ступающие из космоса, могут затемнить картину. Однако мно­гочисленные токи, зарегистрированные приемниками «Архимеда», доказывают существование волновода. Среди прочих сиг­налов на магнитной ленте обнаружились и токи совершенно неизвестного происхождения, рождающиеся, по-видимому, в яд­ре Земли. Результаты опытов профессора Сельцера и доктора Лихтмана интересны как специалистам-геофизикам, так и всем тем, кто занимается проблемами создания новых средств связи.

Читателю, наверное, приходит в голову вопрос: а почему бы для подобных исследований не погружать в море автомати­чески действующие приборы с самописцами? Вопрос, действи­тельно, разумный; дело, однако, в том, что до тех пор, пока не разгадана природа исследуемых явлений, присутствие экспе­риментатора при подобных измерениях остается более чем же­лательным.

Мы ушли далеко вперед от той героической эпохи, когда наблюдатель с блокнотом вынужден был устраиваться на кор­точках перед единственным иллюминатором «ФНРС-ІІІ». Каби­на «Архимеда» была заставлена аппаратурой, среди которой специалист нашел бы и катодные осциллографы, и гальвано­метры с подвижной рамкой. Опустившись на дно на глубину 6300 метров, Сельцер несколько часов провозился со своей ап­паратурой, наблюдая кривые на экранах осциллографов, под­ключая индикаторы, усилители, записывая сигналы на маг­нитную ленту, если они представлялись ему достаточно инте­ресными.

Совершенно иначе вел себя другой наш гость — биолог доктор Барэм. Он буквально не отрывал глаз от иллюминатора. Глядя, как ученые самозабвенно возятся со своими приборами, и не решаясь особенно отвлекать их расспросами, пилот, бы­вает, скучает во время погружений. Другое дело, если на дне много животных! Или если ученый, как это часто бывает,— человек общительный и широко образованный. В обществе про­фессора Сельцера мне было не скучно. В разговоре он касался самых разных тем — то рассказывал о своем недавнем путе­шествии по Соединенным Штатам, то вспоминал вечер, прове­денный в обществе Мину Друэ, с одинаковым блеском говоря о музыке и о физике, и даже пел!

Экспедиция наша хорошо началась, но кончилась неприят­ным инцидентом, из-за которого пострадала программа наших американских гостей. Лучше бы я отдал им май, ругал я себя, и приберег конец экспедиции для французов.

25 июня я с доктором Дрейком погружался в районе, где глубина составляет 7000 метров; внезапно у нас погасли прожекторы. Глубина в этот момент составляла всего 1500 метров. Стрелка вольтметра стояла на нуле, перегорел главный предо­хранитель батареи. По возвращении мы установили, что виной этому было реле-регулятор, в котором произошло короткое за­мыкание. Тогда же нам просто пришлось прекратить погруже­ние. Мы провели дней десять на базе, исправляя повреждение, а лишь только закончили ремонт, как испортилась погода.

На Пуэрто-Рико обрушились сильные ветры с Атлантики. Между тем профессор Дрейк оставался в Сан-Хуане, дожи­даясь следующего шанса совершить погружение. 22 июля на­ступило затишье, и мы вышли в море, но неудачи, казалось, преследовали Дрейка: его целью было исследование отвесных скал на северном склоне каньона, но американское океаногра­фическое судно «Джозеф Конрад» по ошибке вывело нас в район равнины на дне каньона; несколько часов «Архимед» маневрировал на этой равнине, но так и не нашел ни единого камешка.

Мой невезучий гость, человек учтивый и настойчивый, про­явил незаурядное присутствие духа перед лицом этого нового поражения, и я не мог не пообещать ему, что до конца экспе­диции еще раз доставлю его в морские глубины. Несчастный случай в канале, ведущем в Сан-Хуан, не дал мне сдержать слово. Дно этого извилистого канала буквально усеяно облом­ками кораблекрушений: навигацию на нем затрудняют сильные течения. Перед тем как войти в канал, мы всегда укорачи­вали буксирный трос. И вот, несмотря на все искусство капитана Туза, нового командира «Марселя ле Биан», наш «Архи­мед» в результате неудачного маневра ударился о корму своего буксира. Подойдя к причалу, мы осмотрели повреждения — по­мята обшивка, разорван кабель питания электродвигателя. К счастью, поплавок почти не пострадал. Рихтовка обшивки не проблема, но мы прекрасно понимали, что идти на погруже­ние без двигателей бессмысленно. Пришлось посмотреть правде в глаза: экспедиция закончилась. Приведение в порядок проводки заняло бы слишком много времени, а срок отправки батискафа во Францию был уже близок. Американцы зафрах­товали для нас западногерманское грузовое судно «Вильденфельс», специализировавшееся по перевозке тяжеловесов.

Итак, экспедиция принесла меньше плодов, чем ожидалось, и не обошлась без происшествий. Надо помнить, однако, что «Архимед» оставался экспериментальным судном, и потому неудачи его в конечном счете оборачивались в нашу пользу: они заставляли нас совершенствовать свой аппарат. Эти десять погружений в районе Пуэрто-Рико были для нас хорошей шко­лой; погружаясь в районе Тулона, где глубины не превышают 3000 метров, мы уже мало чему могли научиться в области управления батискафом. Вот почему и нам, пилотам, так нуж­ны были дальние экспедиции к глубоководным впадинам. И мы прекрасно отдавали себе отчет в том, что впереди у нас еще не­мало неприятных сюрпризов.