Двенадцать неотправленных писем

Письмо десятое. УЧИТЕЛЬНИЦЕ

Здравствуйте, дорогая Лидия Михайловна!

На днях, просматривая свой альбом, наткнулся на старое фото, где снят наш 10 «Б» в день последнего экзамена. С щемящей грустью смотрел на снимок. Ощущение было такое, будто вижу кадры далекой хроники. Мы стоим возбужденные, с вытаращенными глазами, боясь моргнуть. И никто из нас не подозревает, как быстро пролетят годы…

Готов поспорить, Вы долго будете вспоминать, кто же такой Александр Снегирев, и, возможно, не вспомните. Да это и понятно: прошло почти тридцать лет после окончания школы.

И все же очень хочется, Лидия Михайловна, чтобы Вы меня вспомнили. Выпуск 1950 года, 10 «Б» класс. Тот самый, в котором Вы преподавали литературу и пять лет были классным руководителем. Если у Вас сохранилась упомянутая фотография, посмотрите на нее внимательно. Во втором ряду первым слева стоит ничем не примечательный юноша с серьезным взглядом и гладко зачесанными назад волосами. Вот это я и есть, Снегирев Александр. Особых примет у меня не было. Разве что щеки были слегка оттопырены, меня из-за них в младших классах «хомяком» дразнили. (Кстати, потом моя кличка была «Снегирь».)

Ну как, вспомнили? Мне кажется, в памяти учителя остаются либо очень одаренные ученики, либо сорвиголовы, мотающие педагогам нервы. Я же не относился ни к тем, ни к другим. Учился на четыре и пять, поведения был примерного, ни в каких ЧП замешан не был. Словом, фигура незаметная, хотя Вы, Лидия Михайловна, не раз ставили меня в пример, как ученика старательного и надежного. Недаром, когда на урок приходила комиссия, Вы всегда спрашивали меня, зная, что я не подведу.

Письмо мое, скорей всего, будет для Вас неожиданным: никогда не писал Вам, а тут вдруг ни с того ни с сего объявился. Еще подумаете, не стряслась ли со мной беда… Могу Вас успокоить, у меня все в порядке. Живу нормально, работаю в проектном институте. Должность хотя и скромная, но, как говорится, нужная. Семейная жизнь, правда, не сложилась. Но я этому только рад: после развода обрел полную независимость и второй раз надевать на себя хомут не желаю.

А написать Вам захотел вот по какой причине. Чем старше становлюсь, тем чаще возвращаюсь к детским и юношеским годам. Кто-то из великих сказал: «Чтобы понять настоящее, надо разобраться в прошлом!» Обратившись к школьному периоду своей жизни, я сделал несколько неприятных для себя открытий. Они, между прочим, будут неприятны и для Вас. Признаться, я долго сомневался, стоит ли огорчать Вас, но Вы сами учили нас, что правде нужно смотреть в глаза.

Начну с того, что школу я по-настоящему не любил. Кое-что мне нравилось, но любви не было. Не исключено, что этому способствовали самые первые впечатления. До сих пор не могу забыть страх перед кляксами, когда фиолетовые капли вдруг соскальзывали с кончика пера и расползались по тетради. В самой уродливости клякс мне чудилось нечто загадочное и опасное. Я знал, за грязь в тетради будут ругать, и, возможно, этот детский страх наложил отпечаток на мое отношение к школе. Добавьте сюда еще тот факт, что все десять лет я воспринимал учебу как нечто «подневольное», почти не получая от нее удовольствия. Я учился хорошо, чтобы все были мною довольны. Обратите внимание: не потому успевал, что нравился сам процесс познания, а — ради собственной, если так можно выразиться, безопасности. Ну, а коль совершал над собой насилие, какая уж тут любовь…

Впрочем, Вы мне можете сказать, что учеба — это тот же труд, а труд совсем не обязательно — постоянная радость. Но ведь есть же педагоги, которые превращают уроки в праздники для учеников. Недаром многие великие люди подчеркивают, какую яркую роль сыграл в их жизни тот или иной учитель, пробудив жадный интерес к своему предмету. Ну да ладно, оставим эту тему… В конце концов, талантливый педагог, как и всякий талант, встречается не так уж часто. Меня сейчас интересует более общий вопрос.

Школа, как известно, должна готовить учащихся к жизни. С этим трудно не согласиться. Теперь, Лидия Михайловна, попробуем вспомнить, как обстояло дело с нашим конкретным классом. Все сводилось к тому, чтобы начинить нас набором готовых формулировок и истин. На уроках мы не столько постигали мир, сколько тренировали свою память, заучивая теоремы, даты сражений, залежи полезных ископаемых и прочие сведения. Такое механическое усвоение не требовало самостоятельности мышления. Не знаю, как другие, но лично я постепенно привык воспринимать мир в виде огромной застывшей схемы, где все уже известно и расставлено по полочкам. Это было удобно. Не надо ломать голову, сомневаться, докапываться до истины. Достаточно/было запомнить и повторить сказанное учителем, чтобы тобой остались довольны. Более того, попытки думать по-своему у нас в школе не поощрялись. Вспомните, Лидия Михайловна, как в десятом классе Валя Носырев написал необычное сочинение о Маяковском. Его взгляды не совпадали с учебником, вероятно, они были наивны. Но Носырев пытался рассуждать самостоятельно. А как Вы реагировали на его сочинение? Вы назвали его безобразным и потребовали, чтобы Валя переписал работу. Он не стал спорить, написал так, как требовалось, и получил четверку… Мы хлопали его по плечу, мол, будешь знать, как умничать. Мы быстро уловили, что нужно делать, чтобы жить спокойно. И это в шестнадцать-то лет!

Или взять случай со стенгазетой, которую мне поручили выпустить к Новому году. Не скрою, я был горд этим заданием. Сколько выдумки я вложил в стенгазету, желая сделать ее яркой, необычной! Я перерыл кипу журналов, сам вырезал, клеил, сочинял — словом, творил, получая при этом огромное удовольствие. И что в результате? Когда я показал Вам, Лидия Михайловна, стенгазету, Вы озабоченно покачали головой и сказали, что в таком виде вешать ее нельзя. Вы заявили, что есть определенная форма, которую надо соблюдать. И мне пришлось сделать так, как Вы сказали: с передовой, с заметками отличников, с колонкой юмора. На сей раз вы остались довольны моей работой…

Теперь уже могу сознаться, что моя серьезность, которая Вас радовала, была всего лишь удобной маской. В сущности, только очень ленивые или тупые не могли приспособиться к игре «в школу», не могли понять, что от них требуется. А требовалось совсем немного — делай добросовестно, что тебе говорят, и не умничай!

Увы, плоды такого просвещения я пожинаю до сих пор. Нет, я не говорю, что не получил знаний, их было достаточно, чтобы поступить в институт. Речь идет о другом — об умении ставить четкую жизненную программу. Школа не научила меня задавать себе вопросы: «Зачем ты? Кто ты? Куда идешь и чего хочешь?». Прошло немало лет, прежде чем я начал созревать как личность. Инфантилизм — вот главная беда нашего школярства!

Вы уж простоте, Лидия Михайловна, но в этом смысле к Вам претензий больше, чем к остальным педагогам. Ибо кто как не учитель литературы должен зажигать в душах учеников огонь самопознания, готовить их к сложным вопросам бытия! Тем более, что в Ваших руках было такое мощное средство воспитания, как прекрасные книги. А что же происходило на наших уроках литературы? Великие произведения превращались в гербарий положительных и отрицательных героев, и мы, вслед за Вами, бойко сортировали Печорина и Онегина, Чацкого и Безухова, не испытывая к ним ни симпатии, ни неприязни… Лишь много лет спустя я начал открывать для себя классиков, к которым был совершенно равнодушен в школе. Как жаль, что это произошло с таким опозданием! Думаю, человеческий опыт, содержащийся в книгах, мог уберечь меня от многих ошибок молодости. Кто его знает, может, и жизнь моя сложилась бы иначе. Увы, Лидия Михайловна, пробудить во мне интерес к литературе Вы не сумели…

Перехожу к последнему пункту своего письма.

Вы внушали нам, что не важно «кем быть», а важно — «каким быть». Вы учили, что главное — это честность и добросовестное отношение к делу. Все это правильно, и все же на первое место я поставил бы вопрос «кем быть?» На собственном опыте я убедился, что никакая добросовестность не даст удовлетворения, если человек не нашел своего места в жизни. Говорю об этом не без горечи, ибо работу свою не люблю, хотя выполняю ее на совесть. Кто знает, какие во мне гибнут способности: физика, философа, военачальника? Помогла ли мне школа найти призвание? Мягко говоря, и не пыталась.

Вы можете возразить, дескать, яркое дарование все равно себя проявит, пробьется, как трава сквозь асфальт. Ну а что же, Лидия Михайловна, делать тем, у кого талант скрытый, у кого он запрятан поглубже и самостоятельно проклюнуться не может? Как быть такому человеку? Он ведь чувствует, что тлеет в нем что-то такое-этакое, а что именно — не знает. Годы уходят, а ничего не сделано, никаких заявок о себе, никаких «озарений»… Нет, что ни говорите, а первая задача учителя — определить в ученике «зерно» и помочь ему прорасти. Не искали Вы, Лидия Михайловна, в нас этих зерен, не нацеливали на вершины. Не потому ли никто из нашего класса, как говорится, высоко не взлетел, что лепили нас по одному шаблону? Не верю я, что из тридцати ребят не нашлось ни одного одаренного, не могу поверить.

Вы можете возразить, что совсем не обязательно «высоко взлетать». Мол, разве нельзя занимать скромную должность и получать от жизни удовлетворение? Дескать, не всем же хватать с неба звезды… Согласен, не всем. Но тогда надо примириться с тем, что ты человек обыкновенный, средний, что ты от природы обречен быть исполнителем. Нет, я отказываюсь принять такое «утешение»! Уж лучше ходить в неудачниках, в аутсайдерах, но только с верой в свою незаурядность!

Вы, Лидия Михайловна, поймите меня правильно. Вы нас любили, искренне желали нам добра. В этом я не сомневаюсь. Но факт остается фактом: школа до конца свою задачу не выполнила (по крайней мере, если говорить обо мне). Мысль о том, что жизнь могла сложиться иначе и интересней, грызет меня, не давая покоя. В суете как-то забываешь об этом, но на досуге накатит обида, что все уже позади и ничего не изменишь, и становится на душе муторно…

Еще раз прошу, Лидия Михайловна, не обижайтесь за мои упреки. Это называется «поплакать в жилетку». Выплеснул тоску на бумагу — сразу полегчало. Крепкого Вам здоровья и благополучия.

Ваш бывший ученик

Саша Снегирев

P. S. Ну разве пошлешь такое!

Оно ведь убьет ее наповал. И сомневаться нечего…