Двое из будущего. 1903 -…

Глава 6

Прошло несколько дней после моей демонстрации. Я продолжил заниматься рутиной, контролируя все торговые и производственные процессы, которые сводились лишь к контролю моего помощника, то есть Мурзина. И это дело было довольно-таки легким. Данил Егорыч, не смотря на всю свою ушлую деловитость, работал относительно честно и если и подворовывал, то делал это незаметно и малыми частями. Так что сильно контролировать его у меня не было никакого желания. Гоняться за копейками мне было банально лень. Да и бессмысленное это было занятие — нервы потрачу, а за руку не поймаю.

В общем, ранним утром, когда я вяло совершал тренировку, завалился ко мне Егорыч и присел на лавочку, что стояла вкопанной возле баньки. Закоптил папироской и, через минуту созерцания моих упражнений, выдал:

— Василь Иваныч, а помните вашу Лизетт? Ну, ты, у которой вы тогда ночевали?

— Ну?

— Она вам тогда еще трость заносила, что вы забыли…

— Да помню я. И что? — спросил я, с неохотой подходя к перекладине турника. А сам почувствовал, как Мурзин приготовился пожирать меня взглядом. Я с голым торсом, слегка вспотевший, подпрыгнул н повис на турнике с широким хватом. Потом сделал медленно одно подтягивание, затем следующее. Пауза в диалоге затянулась.

— Ну, так и что ты хотел про Лизку сказать? — напомнил я, подтянувшись пару раз.

Он вздохнул. Зачем-то достал носовой платок и вытер руки.

— Так в больнице она лежит.

— А что с ней? Простыла? — выдал я первую возникшую мысль. В эти времена даже банальная простуда может свалить с ног и шутить с ней нельзя.

— Да нет, не простуда. Сгорела.

— Как! — ахнул я, слетая с турника. — Как сгорела?

— Обычно. У керосинки колба лопнула, да на нее осколки упали, а она лампу от неожиданности и опрокинула. Ну и загорелась.

— Сильно? Как сильно? Где она лежит?

— В Красном Кресте лежит.

— Блин, Егорыч, что же ты молчал? Почему раньше не сказал?

— Да я сам только что узнал. Вот и пришел к вам сообщить.

Я забросил тренировку. Наскоро обтерся мягким полотенцем и кинул его в руки Юн, а сам скрылся в доме, чтобы одеться. Следом зашла китаянка, стала подавать чистые вещи.

— Мулзин сто говолить? — обеспокоенно спросила она, видя мои лихорадочные сборы. — Плохо?

— Да, не очень хорошее, — пояснил я ей. — Женщина одна обгорела сильно.

— Сильно? — непонимающе переспросила девушка. — Обголела?

Я бессильно вздохнул. Как бы ей объяснить? И тогда я показал на стоящую на столе керосинку и пантомимой изобразил вспыхнувший огонь.

— Женщина одна обожглась сильно. В больнице лежит.

И она поняла. В ее глазах полыхнул ужас, а миниатюрные ладошки непроизвольно прикрыли вскрик:

— Лизетт? — почти без акцента переспросила она.

Я кивнул.

— Подай пиджак скорее и трость принеси. В больницу к ней поеду, проведаю. Может лекарств каких придется купить, мазей всяких. И поскорей.

До больницы Красного Креста мы домчались быстро. Без проблем нашел палату, где лежала Лиза. В палате кроме нее находилось еще три женщины и они, увидев меня, заулыбались.

— Лиза, Ли-из, — позвала одна из них. — К тебе пришли.

Ее кровать стояла в самом углу комнаты, там, где и окон-то не было. Сама девушка лежала нагой, наполовину укрытая одеялом. А то, что не было прикрыто, оказалось забинтовано. Правая рука, правый бок, грудь, бедро… Страшное зрелище предстало перед моими глазами. Черные как смоль и когда-то красивые волосы опалились и там, где их коснулась температура, скрутились и местами потеряли свой цвет. Лицо…, лицо, слава богу, огнем оказалось не тронуто. Над кроватью нависал марлевый балдахин, по которому ползали жирные мухи, привлеченные запахом гниения.

На зов соседок девушка повернута голову и два блестящих от слез глаза уставились на меня. Сквозь гримасу страдания она улыбнулась мне и, боже мой, сколько в этой улыбки было нечеловеческой боли.

— Здравствуйте Лиза, — я не нашелся как ее поддержать. Все слова сейчас мне казались бессмысленны.

— Я пришел, как только узнал…

Она прикрыла глаза. Казалось, что даже беззвучно заплакала, но нет… Спустя несколько секунд она снова взглянула на меня:

— Василий Иванович…, — тихо прошептала Лиза. Она даже не попыталась прикрыть свою наготу, настолько ей было плохо.

Я подошел к кровати. Рядом стоял жесткий табурет и вот на него-то я и присел. Чувствовал я себя растерянно, так, словно в ее трагедии была часть и моей вины. И снова я не нашелся, что ей сказать. Так и сидел, и молча смотрел в ее бездонные глаза и измученное лицо.

Наконец, глубоко вздохнув, я сказал:

— Все будет хорошо, Лиза. Ты поправишься.

— Не переживайте за меня, Василий Иванович. Мне почти не больно, — перебила она. — Доктора здесь заботливые, они тоже обещают, что я поправлюсь. Морфий мне колят; так что, вы не переживайте, Василий Иванович, мне действительно не больно. Только перевязки очень уж неприятные.

Она скрывала свои чувства. Охотно верю, что ей колят морфий и часть болезненных ощущений он снимает. Но всего лишь часть. Врачи в эту эпоху уже с подозрением относились к этому обезболивающему средству, прекрасно видя, как у больных развивается зависимость. И назначают его применение лишь в крайних случаях. Например, как в этих. Я не знаю, сколько по времени длится его действие, судя по всему не долго, так что, думаю, Лиза большую часть суток проводит действительно в страшных мучениях.

— Как же так, Лиза?

— Ну, вот так… Керосинка пролилась…, — сказала она и в уголке глаз появилась слезинка. — Не переживайте за меня, со мной все будет хорошо.

И я до сих пор не знал, что ей сказать. Он хорохорилась передо мной, держалась, а я сидел истуканом на жестком табурете, терзал в руках трость и не мог найти для нее слов. На языке вертелись банальности, которые никак не могли ее поддержать.

— Да, Лиза, все будет хорошо. Ты не переживай. Тебя вылечат, ты вернешься…

Я едва не сказал глупость. Куда она вернется? В кафешантан? Работать кем? И без слов было ясно, что ее работа там закончилась и возвращаться ей некуда. И Мурзин говорил, что комната, которую она снимала, сгорела дотла.

И она промолчала. Тогда я вздохнул и решился:

— А знаешь, что, Лиза? Тебя, когда из больницы выпишут, приходи ко мне работать. По дому помогать, за китаянкой моей присматривать, да по-русски ее учить говорить. А то, придет время мне уезжать, и как я ее заберу, если она ни бельмеса не понимает? Лекарства какие надо для тебя я достану, да и доктору заплачу сколько потребует. А в шантанку ты свою больше не возвращайся, никто тебя там, наверное, и не ждет. А я дам тебе работу, кров, ты только поправляйся.

И тут у нее по щеке покатилась слеза. Одинокая, выстраданная. Позже я узнал, что приходившие подруги Лизы, передали слова хозяина, о том, что он ее видеть в своем кафе более не желает и вообще подумывает о том, чтобы повесить на нее ущерб от пожара. Вот она и лежала, терзаемая мыслью, что фактически осталась на улице, брошенная всеми. И работу со своим новым телом она больше найти не сможет.

Она согласилась потом прийти ко мне. Не сразу, не в тот же день, но согласилась. Через два с небольшим месяца болезненных перевязок, я лично забрал Лизу из больницы Красного Креста и отвез к себе домой. Доктору прилично заплатил, да одежду ей новую прикупил. Скромную, не такую, к какой она привыкла. И поселил в комнату с молоденькой Юн. Намного позже я увидел, как же изменилось ее тело. Та красота фигуры, что позволяла ей раньше работать проституткой, ушла, а на ее место пришли уродливые красные шрамы и грубые рубцы. Часть бедра, туловища и рука от кисти до плеча — все было изуродовано. Лишь лицо сохранило красоту. И Лиза очень сильно переживала из-за этого и, скрывая страшное, стала носить платья с длинными рукавами и, если предстоял выход на люди, то всегда надевала тонкие батистовые перчатки. Жалование я ей положил небольшое, но она и этому была рада. Но зато кормил ее и одевал за свой счет. Впрочем, подобные условия оплаты были и у Юн, а когда-то и у Анны Павловны, и у других служанок в Питере. Ничего сверхъестественного, так принято. А что по поводу Юн, так она подселению и не сопротивлялась. Мое слово для нее закон. Да и как мне показалось, она даже была рада разделить рабочие обязанности по дому, да и поговорить ей до этого было особо не с кем. Мурзин, который худо-бедно мог трепаться по-китайски, не в счет — с ним по-бабьи не поболтаешь.

В общем, пристроил я женщину, которая обо мне когда-то позаботилась. И хоть в прошлом она торговала своим телом, но для меня это сейчас не имело никакого значения. Спать с ней я не собирался, а на чужие домыслы мне не было никакого дела. Хотя я и так уже слышал, что приютила она меня после купания в бухте меня тогда не просто так, и не из жалости, а с целью найти покровителя. Что ж, наверное, так оно и было… Но рассудив, я понял, что ничего криминального в ее желании не было — женщина, скорее всего, хотела просто-напросто вырваться из вечной нужды и обрести хоть какую-то стабильность. Ну а теперь, после такой трагедии, разве можно было ее гнать?

Нет, не можно. И потому я, как человек состоятельный, принял решение Лизу пристроить к себе служанкой и впоследствии увезти в Питер. Впрочем, как и Юн. Ну а моя дорогая супруга, надеюсь, меня поймет.

Август лета третьего года. Прошло несколько месяцев как я здесь и вроде бы много уже сделано, много уже денег потрачена, а все одно, мне казалось, что я прилагал недостаточно сил. Вроде и на Высокой китайцы кирками скалу выбирают, вроде бы и минометы на склад арсенала приходуются и гранаты отправляются туда же, вроде бы и тротил мы химичим и скупаем все возможные химикаты, что здесь, что в Китае, что в Японии. И вроде бы торговля худо-бедно идет, а все равно, у меня было ощущение, что кручусь не очень быстро. Где-то я торможу. Идею про каски я отправил Мишке телеграмму и вскоре получил от него ответ, что они попробуют вручную изготовить с десяток штук нескольких вариантов и испытают их. И когда выберут более или менее удачный, то изготовят их несколько тысяч и вышлют поездом, постаравшись успеть до начала войны. Все это делается, все производится и Мурзин у меня не может найти минутки на отдых — как с самого утра впрягался в свои обязанности, так до вечера и пахал. Я ему своих архаров выделил, и они ему помогали по мере сил, сновали туда-сюда, передавали и мои и моего помощника приказания.

Все это было и к будущей осаде мы готовились. Но было одно «но» о котором я когда-то обмолвился, дал объявление в газету и… как-то упустил из виду. Проще говоря — забыл. А дело это было важным и куда как важнее чем производство гранат, минометов и колючей проволоки. Речь шла об авиации. Месяц назад я через Мурзина дал объявления в нескольких региональных газетах, где написал, что с радостью приму к себе на работу энтузиаста воздушных полетов. Людей любых и тех, кто готов был рискнуть жизнью и стать первым в мире пилотом-испытателем и тех, кто мог обсчитать мне мою идею дельтаплана и его построить. Откликнулось с десяток человек. Кто-то из них написал письма, убеждая меня в своем искреннем энтузиазме, а кто-то просто приехал. И вот в третьем месяце лета у меня на пороге дома появилось два интересных человека.

На громкий стук в ворота вышла Юн и, коряво спросив о цели визита, доложила мне о приходе гостей.

— Кто-кто? — не понял я, напрочь забыв об объявлении.

— Инзинел Глазнов и еще один инзинел, — забыв фамилию второго человека, ответила китаянка.

— Инженеры? — удивился я, но, тем не менее, разрешил им пройти. И Юн, провела гостей в комнату, где я подбивал финансовые бумаги.

И вот эти два молодых человека, похожих друг на друга фигурами, предстали пред моим лицом. Один из них был совсем молод — явно только из-за студенческой парты выбрался, а другой чуть постарше. Тот уже успел где-то поработать и набраться небольшого опыта.

— Чем обязан? — спросил я дежурно, рассматривая визитеров.

Они были похожи не только фигурами, но и лицом. Оба курносые, рыжеволосые. Видно, что братья.

— Вы же господин Рыбалко? Мы к вам по объявлению, вот, — и тот, что был постарше, протянул мне газетку, что издавалась во Владивостоке. — Очень сильно желаем построить летательный аппарат тяжелее воздуха.

— Замечательно, — откинувшись на спинку стула, проговорил я. Газета мне была незнакома, но это не важно — Мурзин подавая объявления не только здесь и во Владике, но так же и в Харбине, в Чите, в моем родном Верхнеудинске, будущем Улан-Удэ и в Иркутске. — Итак, господа, приятно видеть увлекающихся воздухоплаванием людей. Вы, как я понимаю, инженеры?

— Да, инженеры.

— Молодые специалисты…, — констатировал я грустно. Хотя, чего я ожидал? Что ко мне прибежит умудренный опытом седовласый Кулибин? Конечно же, нет! Воздухоплавание как отрасль еще даже не зародилась и опыта в это время нет ни у кого. Ну а то, что пришедшие парни молоды недостатком не являлось. Скорее наоборот — больше энтузиазма в деле будут проявлять, и отвлекаться на дела семейные не станут. — Вас как зовут?

— Я Святослав Андреевич Грязнов, — представился старший. — А это мой брат двоюродный, Евгений Евгеньевич Загогуля.

Я улыбнулся, услышав необычную фамилию.

— Ну-с, господа инженеры, приятно познакомится. Присаживайтесь тогда, поговорим…

И мы поговорили. Юн организовала по чашке зеленого чая, сбегала за горячими булочками и удалилась. И за непринужденным чаепитием я разузнал о братьях все что надо.

Действительно, жили они во Владивостоке. Давно, еще с подросткового возраста, были увлечены идеей перемещений по воздуху. Мастерили воздушных змеев, клеили из бумаги воздушные шары и дирижабли, взахлеб читали утопические рассказы, где фантазировались летающие аппараты. И пытались что-то построить. Но из-за нехватки денег, знаний и помещения, все их попытки были обречены на неудачу. А я им все это мог дать. Вот потому-то они сюда и примчались, гонимые мечтой. Какой именно строить летательный аппарат они не представляли и даже не могли описать свое видение. Крыло как у птицы — вот, что они думали, а вот как это крыло должно работать, они сказать мне не могли.

В общем, после долгой беседы я принял их на работу. Положил жалование, выделили помещение и уже более обстоятельно обрисовал свое видение будущего летательного аппарата. На самолет я не замахивался — времени на его изготовление нет, да и аппарат был бы для нас слишком сложным. Не успели бы его как следует опробовать и внести необходимые усовершенствования. И потому я братьям нарисовал на листе бумаги модель дельтаплана. Треугольное крыло, с подвешенной по центру гондолой, в которой первый пилот должен был прятать тело. И треугольная рама, не знаю как назвать ее — то ли руль управления, то ли еще как. И пока что конструкция предполагалась без двигателя. Объяснил принцип воздухоплавания, о том, как должно работать крыло и как его обтекают набегающие потоки воздуха и как разность давлений тянет крыло на верх. Все это браться выслушали с открытым ртом, так что к концу беседы у меня сложилось впечатление, что я им открыл нечто новое, непознанное. Хотя, возможно так оно и было. Я на самом деле не знаю, на какой стадии развития находится наука о воздухоплавании, вполне возможно, что выдвинутая мною теория была для них чем-то революционным. Но, не в этом суть.

Братьев я поселил в городе, сняв им квартиру. Работать выделил временно на моем складе, отгородив им местечко дощатой стеной. Прикупил какие надо инструменты и «запер» их, потребовав выдать мне первую модель дельтаплана уже через месяц. И на самом деле в установленных мною сроках никакой гонки не было — принцип крыла им был уже понятен, так что им оставалось лишь более или менее грамотно ВОПЛОТРПЪ задуманное в жизнь или, проще говоря — набить шишек PI набраться опыта. Лично для меня самая главная сложность представлялась в угле стреловидности будущего крыла и степень его изгиба. И здесь, без понимания аэродинамики, без нужных формул, нам оставалось лишь экспериментировать.

Как и предполагалось в качестве каркаса братья взяли бамбук, а в качестве обшивки шелк, который они обкрасили лаком. И получившаяся модель у них оказалась очень даже ничего себе. Уже через три недели они продемонстрировали мне первый вариант дельтаплана, который хоть и выглядел хлипко и ненадежно, но, тем не менее, из-за бамбукового скелета оказался одновременно и прочным и гибким. Мы потом затащили его на гору Высокую, набили гондолу камнями, зафиксировали ее веревками, чтобы не болтало, и под любопытные взгляды долбящих гору кайлами китайцев, запустили вниз, словно гигантский самолетик. И дельтаплан «версия один», пролетев по нисходящей пологой параболе метров двадцать, нашел свое пристанище среди горного отвала. И разбился, конечно, вдребезги. Вроде бы для всех наблюдающих это была очевидная неудача, но только не для нас. Я вообще ожидал, что наша первая версия спикирует прямиком в землю, а тут она даже пролетела какое-то расстояние. Так что не было повода отчаиваться и братья, после двух суток осмысления и вычерчивания, приступили к постройке нового экземпляра.

И вот, спустя какое продолжительное время они продемонстрировали еще три варианта. С крыльями различной ширины, различными углами стреловидности. И опять мы все это затащили на гору, но теперь уже без лишних свидетелей по очереди спустили вниз. И опять, сначала один, а затем и второй дельтапланы нашли свое пристанище у подножия горы, разбившись вдребезги. Третий аппарат я запускать не разрешил, понимая, что и этот никуда не полетит. И вот тут я в задумчивости присел на большой валун. Что-то не нравилось мне то, что у нас получилось.

— Василий Иванович, что делать будем? Последний запускаем? — подал голос старший из братьев. Он, так же как и я находился в удрученном состоянии, а видя мое настроение, и сам уже засомневался в нашем проекте.

— А смысл? Он тоже разобьется.

— Значит, мы все делаем неправильно?

Я вздохнул. Нет, делали мы все правильно, в этом я был абсолютно уверен. Иначе бы не парили дельтапланы по небу в моем будущем, и не было бы более продвинутых мотодельтапланов.

— Трубу что ли придется строить? — задал я сам себе вопрос, и братья его услышали.

— Какую трубу? Что это такое? Вы только скажите и мы быстро все сделаем.

Я глубоко вздохнул. Настроение было такое, что хоть закуривай. Даже желание возникло поискать папиросы по карманам — и это при том, что я человек некурящий.

— Аэродинамическую.. — пояснил я, прекрасно осознавая, что братья меня не поняли.

— А как это? Да вы только скажите как, а мы уж ее сделаем.

Я отмахнулся. Трубу построить это только на первый взгляд просто. А на самом деле она потребует много сил и средств. Да еще и применить ее грамотно нужно, а братья, работающие у меня на голом энтузиазме, правильно освоить ее не смогут. А это значит, что надо искать решение в другой стороне. Надо искать испытателя.

— Ребят, наше крыло просто обязано полететь, нет у него других вариантов. Мы все сделали правильно, не без ошибок, конечно, но все равно правильно. Ошибки у нас не критические…

— Тогда почему не летит?

— Пилот нужен. Тот, кто сможет крылом управлять, держать баланс. То, что мы с вами жестко привязываем крыло к гондоле неправильно. Оно и не должно так работать. А если не привязать, то дельтаплан без человека сразу же рухнет. Что мы, собственно, и видим. Нет, ребят, человек нам нужен. Пилот.

Братья переглянулись. Видимо и у них были подобные мысли, но по каким-то причинам мне их не высказывали. Наконец, младший тихо сказал:

— Я могу попробовать.

Я не сразу ответит. Все-таки ответственное решение и очень опасное предприятие.

— Ты понимаешь, что можешь разбиться?

Он кивнул.

— Да, понимаю.

— Разбиться насмерть, — уточнил я.

— Да.

И тогда я повернул к нему голову. Парень выглядел уверенно — решение пуститься в полет было осознанным. Да и брат его был настроен поддержать кузена.

— Василий Иванович, мы давно уже об этом думали, — решительно произнес младший. — И мы с братом еще на прошлой неделе поняли, что без человека крыло не полетит. И тогда решили, что кто-то из нас должен сам попробовать.

— Жребий кидали? — догадался я.

Младший утвердительно кивнул.

— Да, лететь должен я.

Я еще раз критически его осмотрел. Что ж, он был чуть худощавее своего старшего брата, чуть ниже, а значит и чуть легче его. Если кому и испытывать, то только ему. Только вот опасно, очень опасно. А я жизнь ему гробить не хочу.

— Разобьешься ведь на хрен — камни кругом.

— Василий Иванович, мы же уже обо все подумали, — вдруг с энтузиазмом подскочил старший. — Прыгать надо не отсюда, а с Золотой горы и прямо в море. Там мягко, камней нету. А чтоб не утонуть мы подумали костюм сшить с карманами, а в карманы напихать пробки. Лодку быстроходную в море выпустить, чтобы того, кто полетит, из воды выловить. Василий Иванович, надо делать так! Так будет правильно!

— Ну, не знаю.. — выдавил я из себя, прикидывая такую возможность. — Может вы и правы. А почему именно с Золотой?

— Так близко же, да и корабли с лодками из порта туда-сюда шныряют. Если что пойдет не так, то кто-нибудь все равно подберет.

— Ну, что ж. С Золотой, наверное, будет правильно, — с колебанием принял я решение и еще раз удрученно посмотрел вниз, туда, где валялись обломки наших дельтапланов. И братья, видя мое согласие, победоносно переглянулись. Все-таки желание построить летательный аппарат у них искреннее, не наносное.

С Золотой горы мы решили прыгать тремя днями позднее. А если конкретно, то приготовились мы совершить свой первый полет с Электрического утеса. Там и скала уходит вниз в море, так что человек об камни не разобьется, там и уступок можно легко найти, на который удобно встать и с небольшим разбегом спрыгнуть. Единственно, что было не очень хорошо, так это то, что на Электрическом утесе находилась артиллеристская батарея и просто там мы со своей поклажей появиться не могли. Пришлось выспрашивать разрешения у коменданта Стесселя. Через двое суток я заявился к нему в штаб, где он протирал штаны после сытного обеда и лениво перекидывался в картишки с офицерами, с которыми он успел за недолгое пребывание на посту коменданта крепости найти общий язык. Здесь же был и генерал Белый и вице-адмирал Старк, которого невесть каким ветром сюда занесло и еще пара высокородных офицеров.

— О-о, господа, посмотрите, кто к нам пришел! Да это же сам господин Рыбалко, великий изобретатель и любимец вдовствующей Императрицы! — с улыбкой приветствовал меня Анатолий Михайлович. — С чем к нам пожаловали? Опять что-то эдакое придумали, что поразит нас в самое сердце?

И он беззлобно засмеялся, а офицеры дружно подхватили его хорошее настроение.

— Да вы проходите, присаживаетесь. Вы уже отобедали?

— Да, Ваше Превосходительство, отобедал.

— Вот и мы уже отобедали, а сейчас отдыхаем. Может, опрокинете в себя рюмочку другую? Так сказать, для улучшения пищеварения?

— Спасибо, но, пожалуй, откажусь. После известных всем событий, произошедших со мной, я предпочитаю к спиртному не прикасаться. Дурной я становлюсь, на плохие подвиги тянет.

— Это что еще за события такие? — заинтересованно спросил Стессель. — Я ничего о них не знаю, может, поделитесь? Развлечете нас?

И судя по тому, как заулыбались присутствующие полковники, да генералы, рассказывать мне не было особой нужды. Позже, когда я уже уйду, они расскажут коменданту обо всех моих приключениях. В красках и с подробностями. Распишут так, что уши у меня будут гореть весь вечер. И потому я тактично ушел от ответа, переведя стрелки на его друзей.

— Жаль, жаль. Если вам стыдно, то, тогда не буду вас пытать. Но вы, же понимаете, что то, что не является тайной, все равно станет мне известно…? Ну, да ладно. Говорите, с чем ко мне пришли?

— Ваше Превосходительство, — начал я тему, — помните, когда я демонстрировал стрельбы из своего оружия, я вам говорил об авиационной разведке?

— Гм, ну да, что-то подобное звучало, — улыбнулся он. — Что, настало время и для этого?

— Да, настало. Анатолий Михайлович, я построил аппарат способный держать человека в воздухе. Пока только экспериментальный образец, и мы уже пробовали запускать его в воздух без человека. Но, он без него не полетел. Увы, чтобы полететь нам нужен пилот.

— Ну и? — не понимая к чему я веду разговор, спросил Стессель. Карты были забыты и отложены в сторону.

— Пилот у нас есть. Есть тот, кто готов рискнуть жизнью для первого полета. Но, Ваше Превосходительство, не все так просто. Первый полет очень опасен и прыгать здесь особо негде. Единственное место где это можно сделать безопасно это прыгнуть с батареи Электрического утеса. Прыгать будем прямо в море, там человек не разобьется.

Я замолчал и в комнате воцарилась звенящая тишина. Стессель смотрел на меня с прищуром, пыхтя папиросой, и большим пальцем изредка приглаживал седой ус. Наконец он, вытащив изо рта потухший окурок, произнес:

— Ничего не понял. Чего же вы от меня хотите?

— Разрешения прыгнуть с батареи Электрического утеса. Там будет безопасно. На испытателя мы наденем специальный костюм, в котором он не утонет, а внизу его будет подстраховывать лодка. К тому же, Анатолий Михайлович, я желаю снять наш прыжок на камеру и отправить фильм Императору и вдовствующей Императрице. Отчет, так сказать, о моем пребывании здесь.

— О-о, Анатолий Михайлович, мы же вам забыли сказать, — подал вдруг голос Белый, — здесь же в Дальнем господин Рыбалко организовал занимательную синему. Очень рекомендуем посетить, такое зрелище вы можете увидеть еще разве что в столице. Василий Иванович сам снимал, представляете?

— Неужели?

— Да-да, про летающего Серафима слышали?

— Про Фимку, что ногами зубы вышибает? — уточнил Стессель.

— Да-да, про него. Ну, так вот, Василий Иванович этого самородка нашел, всему обучил и снял. Представляете? А еще Василий Иванович сам может так же ногами махать. Слухи-то ходят! Солдатики его бывшие говорят, что он лягается как лошадь, только морды отлетают.

И мне тут пристало бы потупить глазки долу, засмущаться и залиться краской, но делать я этого не стал. Лишь кивнул, показав господам, что слухи не напрасные.

— Что же вы и вправду так же можете? — не поверил мне комендант. — Казаки оно понятно, народ этому делу обученный, они и джигитовкой развлекаются вместо обеда. А вы-то откуда узнали об этом? Кто же вас научил?

Я мысленно вздохнул. Разговор уходил в сторону, а я, признаться, уже и забыл, что людям врал по этому поводу.

— Так я ж родом в Верхнеудинска. Там один монах китайский меня чуть-чуть и подучил, когда я пацаном был. Ну а дальше сам где-то придумал, где-то подсмотрел.

— О как! — удивился Стессель. — Настоящий китайский монах? А они разве умеют так?

— Думаю, что не все. Но умеют. Тот монах говорил про монастырь Шаолинь. Не знаю, может врал, а может и нет. Давно это было, а я особо и не слушал. Меня кроме драк ничего от этого китайца PI не интересовало.

— Ну, что ж…, — удовлетворил мой ответ Стесселя. Тот снова полез в портсигар, задымил новой папиросой. — В таком случае я обязательно съезжу на вашу синему. А то и вправду все уже прикоснулись к этому искусству, а вот как-то еще нет. Да и в Питере мне не довелось посмотреть, все некогда было.

Я кивнул, показывая, что принял его желание к сведению. И на ближайший сеанс я забронирую для его семьи лучшие места.

— Ваше Превосходительство, а что же с разрешением на полет с утеса? — напомнил я свою просьбу.

— Ой, господи, да прыгайте вы куда хотите, — махнут рукой комендант. — Только головы свои не сломайте и в казематы не лезьте. Кто у нас там командует?

— Капитан Жуковский вроде, — подсказали ему.

— Ну вот; я напишу капитану, чтобы он вас с батареи не гнал. И прыгайте, как хотите, синематографируйте там что хотите. Когда вы желаете это сделать?

— Завтра, если погода позволит.

— Хорошо. Давайте завтра. А знаете, что? В полдень я сам туда подъеду, и вы сможете мне все продемонстрировать. Но только прошу вас, чтобы вы сняли мой штаб на вашу синему. Хорошо?

— Конечно, Анатолий Михайлович. Разве может быть иначе?

На этом моя аудиенция оказалась закончена. Слишком все просто получилось. Стоило мне заикнуться и Стессель пошел мне на встречу. Хотя, вызывает недоумение, что он не попробовал хотя бы запретить мне съемку — как никак на стратегическом объекте мы будем шляться. А вдруг секреты какие шпионам японским продадим? Но здраво рассудив, понял, что у Стесселя были свои мотивы, а именно попасть на пленку и таким образом еще раз засветиться перед Императором. Ведь я же не зря об этом заикался.