Двое в стране любви

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Бобби не смог найти Майкла, племянник куда-то запропастился, и бог знает, где он может быть!

Бобби провел в одиночестве несколько часов, шагая по кабинету и понимая, что ему нужно возвращаться к Джулианн.

Бобби смотрел в окно и вспоминал свою юность, духовными уроками которой он руководствовался до сих пор.

Некоторые чироки верили, что у младенца нет души, пока он не рожден, но Бобби считал иначе.

Он верил, что душа младенца появляется во чреве матери с самого момента оплодотворения, а это означает, что его сын или дочь уже имеет душу.

Крошечная душа, которая уже есть, жизнь, которой он помог зародиться.

И все же он сопротивлялся ее существованию.

Почему? Чего он боялся?

«Женщины, – ответил он себя, – матери младенца».

Бобби отвернулся от окна: он не может жениться на Джулианн, даже несмотря на то, что обязан, даже из уважения к чести своего ребенка.

Ему было стыдно, но он не мог этого сделать, не мог просить Джулианн стать его женой.

А может, она и не хочет этого? Может быть, она...

Черт возьми! Он понятия не имеет, чего она хочет, и не узнает, пока не спросит.

Пятнадцать минут спустя Бобби остановился на крыльце своей хижины и постучал в дверь, сначала тихо, потом немного громче. Джулианн открыла с опасливой улыбкой. Она уже переоделась в легкое, тонкое платье и надела сандалии на ремешках.

– Благодарю за продукты, Бобби, их принесли несколько часов назад.

Он вошел в хижину:

– Ты поела?

Она кивнула:

– Я перекусила на ходу, но уже почти готова пообедать. Ты присоединишься ко мне?

– Конечно. – Он был не слишком голоден, но за обедом разговор пойдет легче.

– Как насчет макарон? Салата? Может быть, хлеба с чесноком?

– Звучит хорошо.

В кухне он остановился – на столе в стакане стоял букет.

– Я искала какую-нибудь вазу, но не нашла, – сказала она.

– Кажется, у меня нет ни одной.

– Я и в спальне тоже поставила цветы.

Он подошел к холодильнику и взял все необходимое для салата. Бобби не желал представлять, как она спит на его кровати, зарывшись в его простыни и положив голову на его подушку.

Стряпая, Джулианн что-то тихо мурлыкала, и он понял, что она делает это бессознательно. Наверное, она так же готовила бы и для их ребенка.

Он поглядел на ее живот. Интересно, маленький чироки сейчас с арахисовый орех? Или с грецкий? А может быть, еще лишь с фасолинку?

А есть ли у него пальчики на ручках? На ножках?

Наверное, Джулианн знает. Скорее всего, ей рассказал врач.

Ему кто-то говорил, что младенцы слышат внешний шум в утробе матери, реагируют на голоса родителей, а потом и узнают их. Интересно, правда ли это? Как многого он еще не знает и как много ему предстоит узнать!

Пожалуй, стоит потом зайти в библиотеку и взять какую-нибудь книгу о внутриутробном развитии плода.

– У вас есть дуршлаг? – спросила она, прерывая его мысли.

Он потянулся над плитой и подал ей. Она слила макароны и заправила их мясом.

Бобби смотрел на букет на столе в импровизированной вазе, на простую красоту, созданную руками Джулианн, и вдруг подумал, что был бы не против, если бы Джулианн осталась в его лачуге и в его постели, до этого служившей только ему одному.

Сохранится ли запах ее духов на его простынях?..

– Что ты собираешься делать, Джулианн? Каковы твои планы?

– Относительно ребенка?

Он кивнул и подцепил немного салата. Она тоже попробовала салат.

– Прежде всего надо будет подыскать квартиру с двумя спальнями. – Она пронзила шпажкой пластиночку огурца. – А как только приступлю к работе, поговорю со своим работодателем. Я намерена работать до последнего, но в конечном счете мне все-таки потребуется краткосрочный декретный отпуск.

– Эти планы не предполагают моего участия, – заметил он.

– Я не могу строить планы в расчете на твое участие, Бобби.

– Я знаю. Но ты проделала такой путь в Техас, ты должна же чего-то хотеть от меня.

Она посмотрела в тарелку, потом подняла взгляд и мягко, почти по-матерински, ответила:

– Я надеялась, что мы будем поддерживать связь, что ты приедешь в Пенсильванию перед рождением ребенка и сразу после этого вернешься обратно.

У Бобби что-то сжалось в груди. Джулианн только хотела, чтобы он знал своего ребенка, может, иногда навещал, наконец, просто звонил. Собственно, того, что должен делать любой «воскресный» папа и чего никогда не делал Кем по отношению к Майклу.

– Это не проблема, все выглядит слишком просто... я собираюсь попробовать стать отцом.

Она ответила ему улыбкой, и Бобби замер.

Его волновало, как бы не сделать ложный шаг, женившись в силу необходимости, а она беспокоилась о своем ребенке, о том, чтобы у него был пусть далекий, но папа.

Господи, этак ведь и подонком недолго стать!

– А как насчет поддержки? – спросил он. – Какой угодно. Например, помогать оплачивать большую квартиру или купить что-нибудь для младенца, когда он появится?

– Я не о деньгах.

– Деньги – это важно, Джулианн.

– Конечно, это важно. – Она все еще возилась со своим салатом. – Но я уверена, что твой адвокат посоветует тебе пройти тест на отцовство, прежде чем предлагать какую-либо помощь.

Он нахмурился:

– Если ты говоришь, что ребенок мой, значит, это мой ребенок. Я не собираюсь в тебе сомневаться и не позволю этого никакому адвокату.

Она положила вилку и погладила живот.

Их взгляды встретились, и Бобби вздохнул. Джулианн, как и полагалось беременной женщине, светилась изнутри, излучала тепло, в этот странный, мистический момент она была даже прекраснее, чем когда-либо.

«Это из-за ребенка», – подумал он.

Бобби прокашлялся и потянулся за водой. Не удивительно, что некоторые мужчины хвастались, если женщина от них беременела, – ведь этим подтверждалась их мужская сила.

И снова их взгляды встретились.

– Ты должна поесть, – сказал он, указывая на ее все еще полную тарелку.

– Ты тоже, – отозвалась она.

Обед они закончили в молчании.

После обеда Джулианн и Бобби сидели на крыльце. Воздух был теплым, дул легкий ветерок, и садившееся за холмы солнце смягчало острые очертания утесов и теней на траве.

Он прихлебывал из чашки кофе, а она доедала шарик ванильного мороженого.

Бобби повернулся и взглянул на нее, а она внимательно рассматривала его лицо: крепкий подбородок, высокие скулы, орлиный нос, твердый, серьезный рот.

Их ребенок будет похож на Бобби: у него будут великолепная бронзовая кожа и прямые темные волосы.

– Ты кому-нибудь говорил о ребенке? – спросила она.

Он отхлебнул кофе.

– Нет. Я хотел поговорить с племянником, но он куда-то исчез. А твои знают?

– Нет еще. Родители у меня люди старомодные, и я сомневаюсь, что они будут счастливы. – Она представила мамочку и папочку с их небольшим домиком, простыми нарядами, тщательно подстриженной лужайкой и вечной озабоченностью тем, что подумают соседи.

– Потому что ты не замужем?

– Да.

Он поставил чашку и поднял на нее глаза:

– Мои родители тоже были традиционалистами.

– Были?

– Они уже ушли. Вместе с другими. Майкл – мой единственный родственник.

– Мать Майкла была твоей сестрой?

– Нет. – Он, казалось, удивился ее вопросу. – Его отец был моим старшим братом. Но Кем давно умер.

– Вы с Кемом выросли здесь? – спросила она.

Он опять казался удивленным.

– Нет, это родина Майкла. Они с матерью жили на се ферме. Мать Майкла была белой, из потомков немецких эмигрантов, которые когда-то здесь поселились.

Джулианн надеялась, что он еще что-нибудь расскажет.

– Мать Майкла нашла меня за полгода до своей смерти. Племяннику тогда было тринадцать. Я не знал, что он – сын моего брата.

Джулианн смотрела на холмы, на небо, которое уже начинало темнеть.

– А Кем знал, что у него есть сын?

Бобби шумно вздохнул:

– Да, знал, но ничего не сделал для Майкла. – Он замолчал. – Это было нелегкое время. Брата уже не было, и я оказался лицом к лицу с умирающей женщиной и неуправляемым подростком.

– Мать Майкла просила тебя позаботиться о ее сыне?

Бобби кивнул:

– Она знала, что умирает, а у нее больше никого не осталось. Если бы я не взялся, Майкл остался бы сиротой и, скорее всего, попал бы в какое-нибудь воспитательное заведение.

Джулианн рассматривала свое мороженое.

– И ты получил в наследство ребенка.

– Так это выглядело. – Он поглядел на ее живот и чуть улыбнулся. – Но я сам сделал того, которого носишь ты.

Да, подумала она, он сделал ей подарок – подарил младенца, о котором она всегда мечтала.

Джулианн вздохнула, и вздох этот слился с шелестом травы, листвы и цветов.

– Как ее звали? – спросила она.

– Кого?

– Мать Майкла.

– Селеста.

– Она была хорошенькой?

– Она была больна, когда я ее увидел.

Внезапно Джулианн почувствовала симпатию и сочувствие к этой женщине.

– Она любила твоего брата?

Бобби снова глотнул кофе:

– Не знаю. Они с Кемом встретились в ресторане, где она работала. Он провел ночь в ее доме. После того как она сообщила ему, что беременна, он больше туда не возвращался.

Бобби нахмурился, глядя в чашку.

– Прости меня, – сказал он, – я был не очень любезен, когда ты сказала мне о ребенке, просто я заволновался. Я и сейчас волнуюсь.

– Я тоже, – призналась она.

Он поднял глаза:

– Никогда не представлял, что окажусь в таком положении.

Интересно, а они с женой собирались завести детей? Спросить об этом Джулианн не посмела, ей сейчас легче было говорить о Селесте, чем представлять себе Бобби с его женой.

– Майкл все еще живет на той ферме?

– Да, ее видно с этого холма. – Он указал на группу деревьев. – Вон там, за дубами. Пойдем покажу.

Он провел ее среди старых деревьев, и они остановились на краю холма. Долина была ярко-синей от цветов.

Джулианн увидела дом.

Теперь по ночам она могла представлять себе Бобби в доме Майкла.

Сколько ночей с тех пор, как они занимались любовью, она думала о нем, мечтала о нем, раздеваясь перед сном, заново переживала его прикосновения?

– Я из Оклахомы, – сказал он.

Она вздрогнула.

– Прости, что ты сказал?

– Ты спрашивала, где выросли мы с Кемом...

– Вы там были счастливы?

– Настолько, насколько может быть счастлив индейский ребенок.

Она вспомнила о розе племени чироки и о легенде его предков.

– Как ты построил это ранчо, Бобби? Как у бедного индейского ребенка получилось все это? Неужели ты был так знаменит на родео?

– Я все делал как надо, и лучше многих, но, честно говоря, ковбои родео зарабатывают значительно меньше, чем другие профессиональные спортсмены, так что я жил скромно, вкладывая почти все, что зарабатывал. Наверное, у меня оказался финансовый талант, потому что в конечном итоге я начал покупать приносившую доходы собственность. Не здесь, в Оклахоме. К тридцати годам у меня уже было несколько доходных домов.

– И ты продал их, чтобы купить Элк-Ридж?

– Да, но идея была не моя, Селеста настояла. Майклу нужна была оседлость, а эти холмы были его родиной, его домом. Так, в конечном счете, это тоже стало моим. – Он посмотрел на красно-белый сельский дом. – Хотя Майкл не считал меня своим спасителем. После смерти матери он обижался на меня за все: за то, что я был братом Кема, за попытки заставить уважать традиции предков, за требования соблюдать дисциплину. У этого ребенка было шило в одном месте.

Джулианн засмеялась, Бобби тоже. Ей вдруг захотелось поцеловать его, прижаться к его губам, распустить волосы и пропустить их сквозь пальцы.

– Я провожу тебя в хижину, – сказал он, – скоро начнет темнеть.

Они прошли между деревьями и добрались до крыльца как раз в тот момент, когда солнце окончательно исчезло за холмами.

Бобби посмотрел на грузовик, и она поняла, что он сейчас уедет.

– Я забыл дать тебе телефон того места, где буду сегодня ночью, – сказал он.

– Я принесу карандаш и бумагу. – Она вошла в домик и вернулась с блокнотом.

Бобби нацарапал номер телефона:

– Звони, если что-нибудь понадобится.

Все, что ей было нужно, – это он сам, его теплое и сильное тело рядом с ней. Он снова бросил взгляд на грузовик:

– Думаю, мне лучше идти.

– О'кей. – Джулианн держала блокнот и карандаш и не знала, что еще сказать.

Бобби протянул руку, и на мгновение ей показалось, что он собирается погладить ее по щеке или запустить пальцы ей в волосы.

Но он отступил и сунул руки в карманы.