Двойная игра

Глава 12. КАНАРИС И ВТОРЖЕНИЕ В АНГЛИЮ

В первых числах мая 1940 года в Швейцарию по так называемой «линии Викинга» — тайному каналу связи между адмиралом Канарисом и швейцарским генеральным штабом — поступило таинственное сообщение. В нем содержалось предупреждение об угрозе вторжения и предлагалось провести мобилизацию. Швейцарское правительство сделало это, но угроза миновала.

Первые девять дней мая прошли спокойно. Но слухи, особенно после сообщения бельгийского посла из Ватикана, все увеличивались. Англия и Франция готовы были вступить в союз с Бельгией и увязать ее систему обороны Мозеля с линией Мажино. Однако бельгийский король Леопольд твердо считал, что его страна должна соблюдать полный нейтралитет до того времени, пока не подвергнется нападению.

Все говорило о том, что Германия, концентрирует силы на Западе, готовясь к нападению. В Норвегии армии Фалькенхорста продвигались на север от Тронхейма, и союзники снова должны были погрузиться на суда в Намсусе, хотя днем позднее они высадили польские войска в Нарвике.

7 и 8 мая в английской палате общин развернулись прения по создавшейся обстановке, и правительство Невилла Чемберлена зашаталось. Голландские власти усилили охрану границы. Бельгия закрыла движение по каналу Альберта. Все пока было спокойно, однако западные державы и нейтральные государства чувствовали тревогу, не веря тишине за Рейном.

Вечером 9 мая генерал Остер отправился на назначенный ранее обед со своим старым другом полковником Сасом, голландским военным атташе. За обедом он откровенно сказал, что, по его мнению, наступление на Бельгию и Голландию начнется на рассвете следующего дня.

До полуночи голландскому военному атташе удалось соединиться по телефону с Гаагой, и он продиктовал дежурному офицеру следующее сообщение:

«Хирург решил оперировать в четыре часа утра».

После этого ему ничего не оставалось делать, как со страхом ждать событий, которые должны были произойти через несколько часов.

Около полуночи зазвонил телефон. Один высокопоставленный офицер из Гааги пожелал удостовериться, насколько Сас уверен, что наступление начнется 10 мая.

Полковник Сас, зная о подслушивании гестапо международных телефонных разговоров, медлил с ответом. У него выступил холодный пот, пока он придумывал, как ответить, чтобы не дать немецкой службе безопасности предлога для прекращения разговора. Сасу удалось сделать это, однако гестаповцам все же стало ясно, что секрет фюрера разгадан.

Голландское правительство рано утром снова пыталось связаться со своим военным атташе, но телефонная связь была уже прервана, а вскоре началось и вторжение. Военные организации абвера во Франции, Голландии и Бельгии быстро активизировались; немцы в форме союзников захватывали мосты и важные опорные пункты. 13 мая дивизия Роммеля форсировала Мозель, за нею двинулась 4-я армия. Немцам не удалось добиться тактической внезапности, и их планы стали известны разведкам союзников, но это не могло уже что-либо изменить в ходе боевых действий. В день «Д» немцы форсировали Маас, и к 15 мая голландская армия, отрезанная от союзников, вынуждена была капитулировать. Король Леопольд предложил капитуляцию 27 мая; 5 июня немцы вошли в Дюнкерк и пересекли Сомму. Четырьмя днями позже прекратились всякие боевые действия в Норвегии, а 10 июня, ровно через месяц после дня «Д», в войну вступила Италия.

Гитлер, опьяненный успехами и ожидавший в скором времени капитуляции Франции, забыл сообщение службы безопасности о разглашении его планов. Но не забыло об этом гестапо. Канарис получил донесение о телефонном разговоре с Гаагой в день «Д». Кто-то на одном из дипломатических приемов в Берлине проговорился, что генерал Остер — близкий друг Саса. Ясно было, что гестапо стояло на грани раскрытия тайны.

«Вы лучше попытайтесь расследовать, как просачиваются сведения из Рима», — подсказал Канарис Иозефу Мюллеру, и тот ушел с твердым убеждением, что начальник всегда защитит его. Прежде всего Мюллер связался с полковником Гельферрихом, немецким офицером, осуществлявшим связь с итальянской разведывательной службой. В разговоре с ним Мюллер дал ему понять, что он, Мюллер, всего лишь лейтенант запаса, а не офицер генерального штаба. А в перехваченном сообщении из Рима говорилось о каком-то «офицере генерального штаба». Мюллер заметил также, что 1 мая он был в Венеции (это подтверждается отметкой в его паспорте) и не слышал, чтобы какой-нибудь офицер генерального штаба находился в то время в Риме. Да конечно, сам полковник Гельферрих — офицер генерального штаба, но он, безусловно, вне всякого подозрения.

Не лучше ли рассмотреть другие возможности? Итальянская кронпринцесса — урожденная бельгийская принцесса. Чиано дружил с кронпринцем и принцессой. А министерство иностранных дел Германии было в хороших отношениях с графом Чиано. Разве не могли секретные сведения просочиться по этому каналу?

За несколько дней пребывания в Риме Мюллер так искусно запутал расследование, что по его возвращении в Берлин Остер с мрачной улыбкой заметил:

«Вы так хорошо провели все в Риме, что гестаповцы совсем оставили в покое эту версию, сосредоточив все внимание на мне». Однако Канарису удалось замести и следы Остера.

Мюллер теперь мог свободно бывать в Италии и спокойно возвращаться оттуда, хотя полковник Гельферрих втайне думал, что секрет выдал именно он.

Англичане стали более внимательно относиться к словам Мюллера. К 17 июня из Франции были выведены последние английские экспедиционные войска, а к 27 «июня немецкая армия вышла к испанской границе на атлантическом побережье у Андая. Англичане покинули острова в проливе Ла-Манш, и у Гитлера появилась идея непосредственного вторжения в Англию. Однако возможность обмануть эту страну казалась теперь очень сомнительной. Все зависело прежде всего от соотношения сил в воздухе, причем ни одна сторона в ближайшие месяцы не могла добиться решающего превосходства. Возможно, англичане через дипломатические каналы сумели намекнуть немцам, что они не склонны долго продолжать борьбу. Гитлер как раз хотел услышать именно такое сообщение, так как не был особенно настроен проводить операцию «Морской лев» (план вторжения в Англию).

Летним днем 1940 года, завтракая с Канарисом в одном из отелей Мюнхена, Мюллер высказал предположение, что англичане оставят скоро идею ведения неравной борьбы. В такой степени счастье никогда раньше не сопутствовало третьему рейху.

— Я думаю, вы, адмирал, согласитесь, что англичане продержатся долго, — сказал Мюллер, желая узнать, какова будет реакция его начальника на эти слова.

Обычное для Канариса чувство юмора покинуло его. Он резко оттолкнул стоявшую перед ним тарелку.

— Англия, безусловно, будет продолжать борьбу! — воскликнул сердито адмирал, как будто обидели его лучшего друга. Мюллер с трудом успокоил его.

Немецкие армейские офицеры, с восторгом рассказывавшие Канарису об успехах немецкой армии, удивленно замечали, что он весьма скептически относится к этим победам. Вероятно, не один из них подумал тогда: «Какой странный человек стоит во главе разведки!»

2 июля Гитлер приказал Кейтелю направить наметки плана операции «Морской лев» для детальной разработки. Всю подготовку предполагалось закончить к середине августа. Мюллер снова отправился в Рим и передал эти сведения англичанам. Он просил их уничтожить письменный проект мирного договора на случай, если вторжение окажется успешным и архивы английского министерства иностранных дел попадут в руки немцев.

20 июня 1940 года на совещании в «Логовище волка»[50] фюрер заявил, что все военно-морские базы атлантического побережья должны находиться в распоряжении немецкого военно-морского флота для ведения войны с Англией.

Гроссадмирал Редер, который много сделал для организации вторжения в Норвегию, еще в ноябре 1939 года, до того как его об этом просил Гитлер, разработал наметки плана вторжения в Англию. На совещании Редер доложил о наличии судов, пригодных для высадки войск, и местах, где ее можно осуществить. Он просил обеспечить превосходство в воздухе, которое, по его мнению, совершенно необходимо для успеха операции, и потребовал от армии разработки облегченного вооружения для штурмовых дивизий вторжения. Гитлер, настроенный в день совещания миролюбиво, завел, даже речь о демобилизации войск и об установлении нового порядка в. Европе. Однако он все же разрешил штабу военно-морского флота продолжать разработку плана операции. Об этом стало известно английской разведке. Черчилль в своей книге «Их самый славный час» писал: «О существовании такого плана я получил некоторые сведения еще в июне… Наша отличная разведка подтвердила, что операция «Морской лев» по приказу Гитлера действительно находилась в стадии активной разработки»[51].

Таким образом, Черчилль узнал об этом плане еще до того, как он был передан штабу для детальной разработки. Во второй половине июля Черчилль писал: «Однако фронт, где предполагалось осуществить вторжение, отличался от того, который я, а также начальник генерального штаба и адмиралтейство считали наиболее вероятным и на котором мы сосредоточивали наши основные силы».

Сведения, полученные разведкой, очевидно, не могли исходить от воздушных или наземных наблюдателей. Когда они были получены, немецкие вооруженные силы упивались еще своей победой над Францией.

Эти данные, видимо, сообщил Черчиллю человек, тесно связанный с немецким военно-морским штабом или верховным командованием. Немногим высшим немецким офицерам было известно то, что знал Черчилль в июле.

В плане операции «Морской лев», разработанном к июлю, говорилось: «Операцию по десантированию необходимо провести неожиданно на широком фронте, простирающемся примерно от Рамсгета до острова Уайт».

Из-за Ла-Манша радио приносило знаменитые речи Черчилля:

«Мы должны укрепить наш дух так, чтобы, если Британское содружество наций и Империя будут существовать еще тысячу лет, люди могли бы сказать: это был самый славный час Англии».

Канарис уносил домой секретные записи речей Черчилля и вечерами читал их своей жене. И наконец адмирал нашел в них то, что искал длительное время, стремясь понять Англию. Но он не обрадовался слишком позднему открытию. Однажды адмирал, прочитав одну из речей Черчилля, безнадежным тоном сказал жене:

«Они должны быть счастливы, имея такого государственного деятеля. У нас же пустой болтун, способный только истерически кричать».

Когда я рассказал об этом случае адъютанту адмирала полковнику Енке, он заметил:

«Я не могу поверить, что Канарис брал домой секретные записи речей Черчилля».

«Почему?»

«Адмирал всегда вдалбливал нам: никогда не обсуждайте серьезных вопросов со своими женами».

Когда же я показал ему письмо от фрау Эрики Канарис, в котором она рассказывала мне об этих чтениях по вечерам, Енке очень удивился.

«Канарис восхищался вашим Черчиллем, — сказал мне Рихард Протце. — Адмирал имел те же инициалы, что и Черчилль[52], которого он называл «Большим W. C.».

«Я только «Маленький W. C.», — говорил он обычно на ежедневных совещаниях, если какое-либо выступление английского лидера еще больше ухудшало положение Германии. — Что я могу сделать против «Большого W. C.»?»

К этому времени все три вида вооруженных сил Германии настойчиво требовали от абвера все новых и новых сведений об Англии. Флот нуждался в данных о морском побережье, о возможных силах его обороны, о портах. Армия хотела знать, сколько дивизий находится на Британских островах.

2 июля Кейтель издал совершенно секретную директиву главнокомандующим видами вооруженных сил.

Я часто расспрашивал офицеров абвера, как, по их мнению, в Англии могли узнать об операции «Морской лев». Было ли это результатом государственной измены кого-либо из высокопоставленных лиц Германии?

Как мне сообщил генерал Шпейдель, Гитлер создал специальный секретный штаб для разработки плана этой операции. Это не могло не вызвать разговоров. 9-й пехотный полк, воспитанный в духе традиций прусской гвардии, был избран для проведения высадки в районе Гастингса. Слухи об этом распространились в полку, и все заговорили об операции «Морской лев». Даже после ее отмены Гитлер сознательно поощрял эти разговоры[53].

Для немецкого морского штаба стало ясно, что Англия полностью осведомлена о проводимой подготовке. В дневнике немецкого морского штаба за 3 июля записано: «Вся иностранная пресса, и особенно английская, указывает, что ожидается начало главного удара немцев». В донесениях Канариса говорилось, что немцы в Англии встретят сильную оборону. Поэтому Редер в июле доложил фюреру о необходимости отложить операцию, так как подготовка к ней не может быть завершена раньше середины августа. Действительно, нельзя было установить дату начала военных действий, пока не было обеспечено превосходство в воздухе. Между армией и флотом возникли споры о преимуществах и недостатках проведения высадки на широком или узком фронте. Это опять привело к потере времени, и с 15 августа операцию перенесли на 15 сентября. Победила точка зрения армии о необходимости высадки на широком фронте, но оставалась опасность, что флот в самый последний момент может изменить свое решение. И на случай вторжения на узком фронте был избран район Брайтона. Тем временем усилились воздушные налеты на южное побережье Англии. 3 сентября Кейтель издал совершенно секретную директиву, в которой день 20 сентября намечался как наиболее ранний день отплытия флота. А четырьмя днями позже английский генерал Пагет сообщил вооруженным силам метрополии кодовое слово «Кромвель», означавшее, что вторжение в Англию неизбежно.

Налеты немецкой авиации усиливались, но вместе с тем увеличивались и ее потери, а военно-воздушные силы Англии быстро росли.

Сообщения Канариса верховному командованию часто носили оттенок неправдоподобности. В них преувеличивались силы английской обороны, оценивавшиеся в 39 дивизий, хотя к этому времени могли быть полностью готовы к боевым действиям только 20. В действительности же к сентябрю оборонять район вторжения могли не более 16 дивизий.

Немецкому военно-морскому флоту абвер направил довольно странный доклад об обороне Англии:

Если бы адмирал обратил внимание на это донесение, он, вероятно, заметил бы нечто странное. Оно походило на вымысел. Жители Танбриджа и Св. Леонарда вряд ли узнали бы свои города по этому сообщению.

Но что из того, если это сообщение было странным? Оно как раз в данный момент устраивало фюрера. Немецкая авиация терпела крах, выполняя свою задачу. Гитлер с подозрением относился к своим границам в Польше и часто бросал весьма многозначительные взгляды на юг — на Пиренеи, пытаясь угадать, где ему легче добиться победы.

Несмотря на то что при помощи одного шифровальщика из американского посольства[54] в начале войны удалось получить копии некоторых посланий Черчилля Рузвельту, немецкая разведка в Англии была все же слабой. К концу войны абвер мог уже перехватывать и расшифровывать некоторые телеграммы между Лондоном и Вашингтоном и телефонные разговоры премьер-министра и президента. И все-таки позиции абвера в Англии были очень ненадежными.

«В Англии не было организаций немецкой разведки, — заявил мне Лахузен. — Мы действовали на Британских островах через Норвегию, Голландию и Португалию. Абвер не имел также твердых позиций и в Ирландии, связь с которой поддерживалась с помощью немецких подводных лодок».

Я говорил о деятельности Канариса в пользу Англии с капитаном Гербертом Вихманом, старшим офицером отделения абвера в Гамбурге, действовавшего против Англии и Америки. Он ясно дал понять, что не желает обсуждать подобные вопросы, которые могли бы скомпрометировать некоторых из его еще не выловленных агентов. А он многое знал о поездках Черчилля во время войны. К этому мы еще вернемся, когда будем говорить о попытках немцев убить Черчилля. Вихману было известно и о высадке союзников в Северной Африке и Нормандии, так как у него работал шпион, подобный «Цицерону»[55], который служил в английском посольстве в Анкаре в 1939—1941 годах.

Конкуренты Канариса по разведке — Гейдрих, Гиммлер, Риббентроп и их помощники Шелленберг и Кальтенбруннер — стали говорить, что разведка Канариса не эффективна, и требовать усиления своих организаций. В Лондоне, где абвер подвергался тщательному изучению с профессиональной точки зрения, некоторые официальные лица также не считали адмирала достойным начальником разведки. Ведь он в июне 1940 года не сумел определить исключительную слабость Англии и позднее считал англичан сильнее, чем они были на самом деле.

Когда возникли подобные разговоры, английская разведка, надеясь использовать Канариса, предупреждала:

«Не делайте ничего, что могло бы повредить Канарису. Его провалы настолько серьезны, что оказывают нам помощь». В то время некоторые трезвые умы в Англии думали об установлении более тесного контакта с начальником немецкой разведки.