Двойная игра

Глава 17. МАСТИЧНАЯ ВЗРЫВЧАТКА

«…Это дело мы передали лично Гейдриху». Но прошли весна и лето 1942 года, а Жиро все еще был жив. Битва в Западной пустыне продолжалась с переменным успехом. Роммель, по-прежнему стремившийся продвинуться на восток от Эль-Аламейна и вспоминавший своих больших противников: Уэйвелла, О’Коннора, Кеннингема, Ритчи, Окинлека, увидел, что ему предстоит встретиться с двумя новыми — Александером и Монтгомери. Летнее наступление немцев в России, когда гитлеровские войска дошли до Сталинграда, закончилось гибелью 6-й армии немцев. Гитлеру не терпелось скорее приступить к выполнению плана операции «Атилла» (вторжение на неоккупированную часть Франции). Но он не решился ни на вторжение на неоккупированную часть Франции, ни на вступление в Испанию. Битва за Эль-Аламейн началась 23 октября, а к 5 ноября англичанке оттеснили, Роммеля на 100 миль к западу. Русские контратаки под Сталинградом непрерывно усиливались.

Стало известно, что англичане собирают большой морской конвой у Гибралтара с целью облегчить положение Мальты. Количество судов, стоящих там на якоре, резко увеличилось. Канарис имел отделение абвера в Альхесирасе в Испании во главе со старшим офицером, в обязанность которого входило постоянно следить за движением судов союзников и нейтральных стран. В первые дни ноября стало ясно: что-то готовится. Канарис это прекрасно понимал. У него были друзья в испанском флоте, его люди находились в Альхесирасе, Танжере и Сеуте. Он сам не раз стоял на берегу Испании, наблюдая за английскими кораблями в проливе. Адмирал был кровно заинтересован в создавшейся обстановке на Средиземном море. Теперь настало время для испытания его как начальника разведки.

Несмотря на то что офицеры испанского военно-морского флота говорили о вторжении союзников в Алжир и Марокко как о неизбежном факте, генерал Хойзингер, начальник оперативного отдела генерального штаба немецких сухопутных войск, так выразил свое официальное мнение относительно положения на Средиземном море: «Мы уверены, что союзники готовятся предпринять попытку деблокировать Мальту, которая подвергается жесточайшей бомбардировке. Но пока не следует опасаться высадки союзников в Северной Африке, так как и англичане и американцы не имеют для этого достаточно ни сил, ни опыта».

И действительно, в донесениях абвера указывалось, что именно Мальта является целью крупных морских конвоев, собранных в Средиземном море и в Атлантике на подступах к Гибралтару. Хотя в составе, английских и американских сил насчитывалось не менее 500 судов и 350 эскортных кораблей, нельзя предполагать, что Мальта является их единственной целью[70].

7 ноября немецкий посол в Испании фон Шторер и его военно-морской атташе присутствовали на обеде офицеров испанского военно-морского флота. Офицеры настойчиво доказывали им, что союзники готовятся к высадке на побережье Северной Африки в тылу у Роммеля. Шторер колебался в течение нескольких часов, послать ли донесение об этом своему правительству. Но в конце концов послал его, указав, что, по его мнению, эти суда направляются к Мальте или Александрии. Еще до того как его телеграмма была расшифрована в Берлине, в Марокко и Алжире началась высадка войск генерал-лейтенанта Эйзенхауэра.

9 ноября в Алжир прибыл генерал Жиро, чтобы возглавить французскую армию в Северной Африке. Меня всегда удивляло, как это ему удалось бежать из Саксонии и через Германию тайком пробраться во Францию. Английская подводная лодка взяла его на борт только тогда, когда он, спасаясь от гитлеровской операции «Густав», бежал из оккупированной части Франции. Меня также удивляло, что Канарису удалось избежать привлечения к суду в связи с операцией «Торч»[71]. Ведь в Испании находился его офицер разведки, который, отвечая за информацию о положении на море, не сумел вовремя узнать и сообщить о сосредоточении конвоев союзников, что было хорошо известно офицерам испанского военно-морского флота.

Как-то я спросил одного старшего офицера английского военно-морского флота капитана 1 ранга Хильгарта, что ему известно о донесениях Канариса с Пиренейского полуострова.

«Я не думаю, чтобы они принесли нам какой-либо вред», — ответил он. Мой друг О’Нейл припомнил, что однажды он видел некоторые из донесений Канариса после победы Уэйвелла в пустыне над Грациани. «Он сильно преувеличивал силы Уэйвелла, — говорил О’Нейл мне. — Канарис должен был точно знать, сколько дивизий мы в действительности имели в то время на Среднем Востоке. И только теперь, когда вы сказали, что Канарис работал против Гитлера, мне многое стало ясно из того, что так озадачило тогда».

Эдуарду Крэнкшоу, специалисту по России, занимавшемуся во время войны изучением секретных донесений адмирала, тоже не все было понятно. «Тут что-то не так», — говорил он, читая некоторые из донесений Канариса. Возникал вопрос: то ли маскировка у англичан была очень хороша, то ли немецкие агенты настолько уж плохи? Возможно, правильное объяснение этому дал Лахузен. «Если Канарис и сомневался в достоверности некоторых донесений агентов, он все же сообщал о них выше, если эти сведения как-то подкрепляли его собственную линию, с тем, чтобы внушить Гитлеру и руководству нацистской партии мысль о силе союзников, которую они постоянно недооценивали».

Альхесирас, всегда бывший для Канариса самым сильным опорным пунктом, подвел его.

«Он сам часто бывал там», — заявил мне один английский офицер.

— Известно ли вам, что англичане имели план организации похищения Канариса во время его пребывания в Альхесирасе? — спросил меня один из приятелей-журналистов. — В то время губернатором Гибралтара был генерал Масон-Макфарлейн. Все было уже подготовлено!

— И что же случилось?

— В Гибралтар пришла телеграмма из Лондона, запрещавшая проведение этой операции.

— И в ней говорилось: «Оставьте нашего человека в покое»?

— Нет, не совсем так. В ней сообщалось, что он представляет для нас бо?льшую ценность, находясь на своем посту.

Для сил держав оси в Северной Африке операция «Торч» оказалась полной неожиданностью. И хотя немецкие воздушнодесантные войска высадились в Тунисе и по приказу Гитлера началась операция «Атилла», а немецкие войска уже вышли к устью Роны, впадающей в Средиземное море, африканский корпус был все же немцами потерян. Италия была объята страхом и жила надеждой на освобождение. Во Франции началось опасное брожение. Немецкий военный губернатор по требованию гестапо ввел в действие декрет «Ночь и туман»[72], после которого многие французские патриоты стали исчезать бесследно.

Отдел по проведению специальных операций в Лондоне увеличил доставку вооружения патриотам Франции. Контейнеры с оружием все чаще и чаще сбрасывались на парашютах над французской территорией. Начальник 3-го отдела абвера в Париже полковник Реллинг сообщал, что он приступил к проведению операции «Гранд Дьюк» (так называлась операция по уничтожению групп движения Сопротивления во Франции).

Одним из главных агентов немцев был некий Гуго Блейхер, унтер-офицер из 3-го отдела абвера, которому удалось арестовать капитана Питера Черчилля и Одетту Сансом и тем самым нарушить сеть английской диверсионной разведки во Франции. Выдавая себя за немца, сочувствующего союзникам и желающего бороться против Гитлера, Блейхер добился больших результатов в проведении операции «Гранд Дьюк». Ему удалось таким образом обмануть некоторых доверчивых французских патриотов. Принимая капитана Питера Черчилля за родственника английского премьер-министра, Блейхер предложил ему улететь вместе в Лондон и обсудить там условия мира. Для этого требовались только, как заявил Блейхер, гарантия безопасности для него и английский самолет, который мог бы приземлиться на каком-либо французском аэродроме, контролируемом немцами. Но это показалось Черчиллю подозрительным и похожим на провокацию с целью захвата английского самолета или же странным повторением миссии Рудольфа Гесса[73]. И Питер Черчилль отказался принять предложение немца.

Блейхеру удалось завербовать достаточное количество французов, чтобы организовать из них специальные команды, действовавшие по ночам под видом групп движения Сопротивления и собиравшие контейнеры с английским вооружением.

Французские предатели, работающие на Блейхера, сообщали вновь прибывающим в Париж английским агентам, что они могут быстро снабдить их надежными документами. Однажды английский агент, известный под именем «Элли», отвечающий за группу агентов, и его помощник Денис вручили этим предателям фотографии английских агентов, чтобы получить для них надежные удостоверения личности. И англичане вскоре действительно получили такие документы. Их подготовил 3-й Отдел абвера в отеле «Лютеция». Все фотографии были пересняты в гестапо и абвере. Донесение о районах деятельности этих агентов и образцы вооружения и взрывчатки, сброшенные на парашютах, отослали в Берлин.

Абвер проявил особый интерес к новой английской взрывчатке в виде мастики и к бесшумным кислотным взрывателям. Похожую на замазку взрывчатку легко можно было прилепить к телефонному столбу или к якорной цепи судна, просунуть в дверь сквозь замочную скважину, подложить под рельсы. Кислотные взрыватели действовали с помощью проволочки, которая удерживала ударник. Время взрыва зависело от толщины проволочки. Канарис получил подробный отчет от 2-го отдела абвера об испытании этих взрывчатых материалов в Германии.

Немецкая 6-я армия таяла у берегов Волги, отрезанная от своих и постоянно подвергавшаяся атакам со стороны русских армий. 18 января была снята блокада Ленинграда. Каждый, не ослепленный военной истерией, мог ясно видеть, что Германия проигрывала войну. И как похоронный звон гитлеризму донеслись из Касабланки слова Рузвельта: «Безоговорочная капитуляция». А через месяц штаб Канариса получил письмо от генерала фон Трескова из центральной группы войск в Смоленске. Генерал писал, что «настало время действовать». Во второй половине февраля адмирал в сопровождении группы офицеров вылетел в Смоленск и созвал там совещание армейских офицеров разведки. Один из офицеров Канариса привез с собой мастичную взрывчатку и взрыватели к ней. Ганс фон Донани в своей личной резиденции в Смоленске совещался с генералом фон Тресковом в присутствии его адъютанта лейтенанта Шлабрендорфа. Они решили предпринять попытку уничтожить Гитлера, когда он прибудет в центральную группу армий. Предполагалось заложить взрывчатку в его самолет, и тогда гибель Гитлера будет рассматриваться как несчастный случай. Адмирал знал обо всем, но считал, что подготовкой к покушению должны заниматься другие.

В тот же день состоялся обед в столовой штаба, на котором Канарис заметил, что завтра вылетает в Берхтесгаден для встречи с Гиммлером. Канарис хотел просить его освободить нескольких евреев, которых он затем намеревался перебросить за границу под видом офицеров абвера. Он помнил, как однажды Гитлер после доклада Канариса о том, что девять молодых нацистских диверсантов были схвачены в Америке, возбужденно заявил: «Вместо них вы должны использовать преступников или евреев».

«Я получил приказ фюрера использовать для этой работы евреев» — вот аргумент, который Канарис часто приводил при разговорах с Гейдрихом, и Гиммлером.

Месяцем позже, 13 марта 1943 года, взрывчатку удалось поместить в самолет Гитлера, покидавшего Смоленск после инспектирования центральной группы армий. Лейтенант Шлабрендорф замаскировал бомбу в свертке с бутылками коньяка и вручил его полковнику Брандту для передачи одному из офицеров штаба верховного командования в качестве подарка. Вскоре кислотный взрыватель в самолете начал действовать. Но из-за сильного холода не сработал детонатор, и бомба не взорвалась. Бесстрашный лейтенант фон Шлабрендорф вылетел в Растенбург и изъял пакет прежде, чем его распечатали. Таким образом, взрывчатку, которую англичане сбрасывали в Европе для подрыва военного потенциала Германии, использовали с целью уничтожения человека, против которого английская секретная служба боролась по всей Европе.

В своих воспоминаниях Абсхаген пишет, что Канарису «было известно об этом плане покушения на Гитлера, но он не хотел принимать в нем активного участия». Некоторые представители так называемой «гостиной оппозиции» Гитлеру пытались обвинить Канариса в неактивности и жаловались, будто «сам Канарис никогда не делал много». Но я считаю, что Канарис мог с успехом совершать большие дела, используя для этого других людей.

Далеко от Смоленска происходили в это время другие важные события. Джорджа Ирли освободили от поста американского посла в Софии. Его назначили на пост военно-морского атташе в Стамбуле, поскольку Америка и Болгария стали противниками, Я попросил Седрика Солтера, бывшего тогда корреспондентом «Дейли экспресс» в Турции, вспомнить некоторые факты тех дней. Вот что он мне рассказал:

«Это было в начале 1943 года. Джордж Ирли жил в отеле «Парк» — там же, где и я. Он имел указание оставаться в Стамбуле и поддерживать связь между болгарским царем Борисом и президентом Рузвельтом, которому,, он посылал сообщения непосредственно, минуя государственный департамент. Вокруг Ирли вертелось много немецких агентов: одни рассчитывали сообщить через него американцам ложную информацию, другие, убедившись в неизбежности поражения Германии, ждали удобного момента для доказательств своих якобы антинацистских настроений. В начале 1943 года Ирли сообщил мне, что он получил письмо от адмирала Канариса, а затем встретился с ним лично. Ирли не рассказывал мне подробно об этой встрече. Однако он заметил, что вопрос шел о проекте мирного договора, намеченного Канарисом, хотевшего, чтобы этот проект обсудили в Америке».

Интересно, конечно, точно установить, когда Канарис написал это письмо. По словам Солтера, это произошло во время конференции в Касабланке. Очевидно, Рузвельт имел особые соображения, объявляя, что целью союзников в этой войне является «безоговорочная капитуляция». Эта формула записана в протоколе заседания комитета начальников штабов от 7 января 1943 года. Следовательно, этот вопрос серьезно обсуждался в Вашингтоне еще до того, как Рузвельт выехал в Касабланку. В записках Гопкинса[74] нет никакого намека на получение письма от Канариса. Но имеется подтверждение Аллена Даллеса, будто представитель Канариса в Берне Гизевиус, настойчиво пытался узнать, каковы могут быть условия мира, предложенные союзниками. Действительно ли заговор против Гитлера теперь больше не устраивал союзников? Канарис, регулярно получавший сведения из Берна, Анкары и Лиссабона, имел все основания быть недовольным.

Бомба в самолете Гитлера не взорвалась. Его попытки вступить в переговоры остались без ответа. И наконец итог — «безоговорочная капитуляция».

Черчилль в четвертом томе своих воспоминаний о второй мировой войне говорит о том впечатлении, которое произвело на него лично заявление о «безоговорочной капитуляции». Он пишет, что однажды выдвинутые в качестве проекта условия мира были куда более суровыми, чем условия о безоговорочной капитуляции. Наиболее приемлемую декларацию о целях этой войны высказал Сталин, заявив в своей речи: «Германия не может быть уничтожена, но гитлеризм может и должен быть уничтожен».

Генерал Эйзенхауэр в статье «Кампания в Европе» указывает, что формула «безоговорочная капитуляция» впервые была упомянута на заседании комитета начальников штабов 7 января 1943 года и поэтому должна была подвергнуться обсуждению до того, как президент выехал на конференцию в Касабланке. Лица, изучающие секретную политику государств, часто считают, что эта формула означала продолжение войны до конца, что не может быть заключено никакого соглашения ни с нацистами, ни с какой-либо группой, находящейся в оппозиции к Гитлеру. Военная мощь Германии будет уничтожена, Россия должна занять доминирующее положение в Европе — это является основным условием, на базе которого может быть заключен мир. Дебаты в палате лордов в марте 1943 года показывают, какие различные мнения существовали в то время по этому вопросу. Лорд Ванситарт выступал за безоговорочную капитуляцию, а епископ Чичестерский против нее.

В беседе со мной Лахузен сказал:

«Канарис предполагал возможность безоговорочной капитуляции и не удивился, когда об этом было заявлено. Он давно предвидел неизбежный конец Германии, рассматривая его как заслуженное наказание судьбы за все варварство национал-социалистской системы. Канарис был фаталистом. «Мы все должны заплатить за эту войну, так как все несем ответственность», — часто говорил он. Несмотря на это, адмирал считал, что декларация в Касабланке была ужасной ошибкой, которая могла лишь затянуть войну. До тех пор, пока дело не дошло до полного поражения Германии, нельзя было предполагать, что даже те военные руководители, которые в душе были против Гитлера, примут условия, никак не согласовывавшиеся с их понятием о чести. Канарис после конференции в Касабланке заявил мне: «Вы знаете, мой дорогой, изучающим историю после этой войны не придется утруждать свои головы, как они это делали раньше, стараясь определить, кто же должен нести ответственность за начало кровопролития. Другое дело, когда мы будем говорить об ответственности за затяжку войны. Я полагаю, что наши противники лишают нас последнего оружия, с помощью которого мы могли бы покончить с войной. «Безоговорочная капитуляция!» — нет, наши генералы не согласятся на это. И теперь я не вижу какого-либо выхода».