Двойные неприятности

Скотт отправляется в горы

Сан-Бернардино, 21 ч. 20 мин., пятница, 18 декабря

Мне потребовалось сорок минут быстрой езды по скоростной автостраде Сан-Бернардино, чтобы добраться до Бердо. К тому времени пошел дождь, тяжелые капли стучали по капоту «кадиллака» и пластиковому верху. Показатель запаса бензина достиг нулевой отметки, и мне пришлось завернуть на станцию техобслуживания. Пока заливали бак, я оставил Алексис в машине, а сам поспешил воспользоваться телефоном и позвонить Пату.

Не успел я вымолвить: «Пат, это Скотт», как он сказал:

— Получилось. Мы выследили Рейгена.

— Где?

— Мне позвонил шофер, осуществляющий перевозки на побережье. Большой «кадиллак» Рейгена проехал мимо него по восемнадцатому шоссе за Бердо. Чертовски торопился.

Я почувствовал, что у меня на лбу выступил пот.

— Он видел его?

— Только узнал его «кадиллак». В нем сидело трое или двое парней, а за ним ехал «мерседес» — там пассажиров было гораздо больше.

— Давно это было?

— Он позвонил мне десять минут назад, не больше. «Кадиллак» Рейгена только что проехал мимо него. Я просто не знал, как связаться с тобой, Шелл. Собрался уже было ехать сам. Черт побери, не знаю, куда они все направляются!

— На восемнадцатом шоссе, говоришь?

— Угу.

Восемнадцатое шоссе от Сан-Бернардино идет прямо на север к Венцу Мирового Шоссе, которое, петляя по горам, выходит к озеру Эрроухэд, а там совсем рядом и Блю-Джей.

— Я знаю, куда они поехали, — сказал я и повесил трубку.

Служащий автозаправки как раз заканчивал заливать бак, когда я бегом помчался к «кадиллаку». Я бросил ему десятидолларовую бумажку, прыгнул в автомобиль и рванул с места так, что шины взвизгнули.

Алексис удивленно воскликнула:

— В чем дело?!

— Рейген едет в Блю-Джей. Он наверняка обнаружил, что доктор Фрост там. Каким образом это ему удалось, не знаю. Но мне стало известно, что он мчится туда на бешеной скорости.

Она сдавленно вскрикнула или всхлипнула, а потом без конца повторяла:

— О, быстрее... быстрее!

А меня и не нужно было торопить. Мы как раз въезжали на восемнадцатое шоссе, и я помчался во весь опор. А когда я мчусь во весь опор, то сидящему рядом остается только держаться и стонать. Но мне нужно было наверстывать время, а это можно сделать только на прямом участке дороги. В горах Сан-Бернардино автострада петляет, делая крутые повороты, резко спускаясь, поднимаясь, на пути к озеру Эрроухэд. В некоторых местах дорога идет над пропастью глубиной в тысячу миль, в которую можно легко сорваться при малейшей неосторожности.

Это была еще та поездка! Я всегда буду ее вспоминать с дрожью. Большую часть пути я проехал со скоростью восемьдесят, но такая скорость на извилистой горной дороге — все равно что сто пятьдесят на обычном шоссе. И к тому же дождь превратился в настоящий ливень. С высоты двухсот миль обычно видны огни Сан-Бернардино, простирающегося внизу, и раз шесть, по крайней мере, мне приходила в голову мысль, что и наши бренные тела могут оказаться распростертыми на дне какого-нибудь ущелья. Надо отдать Алексис должное: она вскрикнула только пару раз.

Когда мы добрались до поворота на Блю-Джей, в моем поле зрения не было и намека на «кадиллак» Рейгена. Значит, он намного опередил нас. Я свернул с Мирового Шоссе на дорогу, ведущую к маленькой деревушке Блю-Джей, и снова нажал на газ. Здесь недавно выпал снег, тающий под дождем, но было светло. Дорога оказалась скользкой и опасной.

— Осталось приблизительно полмили, — сказала Алексис, нервно сглотнула и продолжала слегка дрожащим голосом: — Потом крутой поворот направо. Я скажу вам где. Это узкая проселочная дорога.

Через несколько секунд я начал снижать скорость, и вскоре Алексис указала:

— Вот туда. Сбавьте скорость. Вы все еще едете слишком быстро!

Я ударил по тормозам, переждал, потом опять нажал на тормоза. «Кадиллак» занесло, он заскользил по раскисшей от дождя дороге и свернул под углом к большим соснам на левой обочине, потом снова развернулся вправо. Нас занесло на повороте, автомобиль почти остановился, и я слегка прибавил газу. Дорога, узкая, грязная и изрядно разбитая, поднималась, извиваясь, вверх. Машина двигалась медленно.

— Следующий поворот, — сказала Алексис так, словно с трудом выталкивала слова, застрявшие у нее в горле. — Дорога заканчивается у самой хижины.

Когда я медленно снова повернул налево, она охнула и показала:

— Это машина папы!

Фары моего автомобиля высветили огромную каменную глыбу, вернее, ее основание. О высоте каменной глыбы судить я не мог — туда не доходил свет фар. Перед камнем была площадка, на которой могло разместиться несколько автомобилей. И сейчас она была заполнена до отказа. Я увидел маленький черный «фольксваген» и еще четыре автомобиля — большой «кадиллак» Рейгена, черно-белую машину шерифа, «мерседес» и такси. Во мне начало расти беспокойство, и сердце сжимала тревога. Я тем не менее тщательно обдумывал ситуацию, стараясь себе представить, что, черт возьми, происходит. И почему здесь оказалась патрульная машина?

Я повернул налево — шины увязли в грязи, — припарковался позади «фольксвагена» и притушил фары.

— Оставайтесь здесь, — сказал я Алексис, вытащил свой тридцать восьмой из кобуры и вышел из машины.

Холодные струи дождя, проникавшие сквозь густые сосновые лапы, обрушивались мне на голову и стекали по шее за шиворот.

Пока мы ехали, Алексис описала мне хижину и окружающую ее местность. Я знал, что хижина располагается довольно высоко на склоне холма и что к ней ведет деревянная лестница, начинающаяся у подножия каменной глыбы. В кромешной тьме я двинулся вперед, к лестнице. Под повязкой у меня в голове тупо и нескончаемо пульсировала боль.

Я отыскал ступеньки, нащупал перила, которые при этом слегка задрожали, и стал медленно подниматься вверх. Я достиг небольшой лестничной площадки, от которой ступеньки поднимались под прямым углом. Как только я добрался до этой площадки, раздался автомобильный сигнал. Он исходил оттуда, где были припаркованы автомобили, однако он не походил на сигнал моего «кадиллака». Значит, в стоящих там автомобилях кто-то есть, хотя, как мне показалось, они были совершенно пусты. Сигнал был очень короткий и прозвучал всего один раз. Мне это совсем не понравилось.

В сорока или пятидесяти футах надо мной сквозь лапы сосен просачивался слабый свет. Он шел из хижины. Я сильнее сжал кольт и стал подниматься дальше. Расшатанная ступенька закачалась под моей ногой, другая громко скрипнула, перекрывая шум дождя.

Я замер на месте, настороженно прислушиваясь, но не услышал ничего, кроме дождя. Только дождь да кровь, пульсирующая у меня в висках. Я продолжил подъем, дыша ртом, напрягая зрение в темноте.

Неожиданно наверху, в нескольких футах от меня, вспыхнул яркий свет, полоснувший меня по глазам. Я автоматически пригнулся, напрягая левую ногу и рванувшись вперед, когда мужской голос прохрипел:

— Стой, ни с места!

Но я напружинился и ринулся наверх, нацелив свой кольт на говорившего. Луч света скользнул по металлу моего кольта, потом я увидел силуэт человека с фонарем в руке, а у его ног — человека, неподвижно лежащего на ступенях, человека в форме помощника шерифа.

И в этот самый момент я разглядел мужчину с фонарем в одной руке и с короткоствольным пистолетом — в другой. Я разглядел его лицо.

Это был человек, которого я видел вчера в газетном хранилище, в Вашингтоне. И имя которого я слышал в последнее время постоянно. Имя, лицо, пистолет, нацеленный на меня...

Да, это был тот самый человек, с которым я так хотел встретиться. И вот наконец встретился.

Я встретился с Четом Драмом.