Двойные неприятности

Тайдуотер, штат Мэриленд, 22 ч. 46 мин., воскресенье, 20 декабря

ЧЕСТЕР ДРАМ

Из двери, ведущей из ангара в гараж, выскочил человек с револьвером в руке. Это был коротышка в очках с металлической оправой. Тот, кто с ним не знаком, счел бы его смертельно опасным типом. Я же знал его. Конечно, он коротышка. Но ведь и тарантул тоже не слишком велик.

Это был Очкарик.

Он пробирался между упавшими бочками, внимательно оглядывая их на ходу. Затем осмотрел ангар, включая дверь, ведущую на улицу. Постоял немного у двери, раздумывая. Если он не попробует ее открыть, ему ничто не грозит. Если попробует, то обнаружит сорванный замок и поднимет тревогу.

И пока Очкарик пребывал в нерешительности, я тоже медлил. Особым умом Очкарик, конечно, не отличался, однако, чтобы проверить дверь, особого ума не требуется — это же элементарно.

Когда Очкарик все-таки взялся за дверную ручку, я бросился бежать.

Он открыл дверь, но под напором сильного ветра держать ее открытой можно было только двумя руками, поэтому его револьвер оказался нацеленным вниз. Из-за шума ветра и дождя он не мог слышать моих шагов.

Я рывком вытащил свой «магнум» и наставил его на Очкарика. В последнее мгновение он качнул головой, не знаю уж почему. Просто качнул головой. Ствол «магнума» уперся ему в плечо, и в тот же миг натренированным жестом я обхватил левой рукой его шею. Он исторг звук, напоминающий мяуканье, не очень громкий, а потом умолк, потому что я перекрыл ему доступ воздуха. Очкарик замолотил каблуками по цементному полу. Я приподнял его. Он царапнул цемент носками, а потом повис на моих руках. Левой он вцепился мне в ухо, но я не отпустил его. Его пальцы начали ослабевать. Дверь стала хлопать на ветру. Очкарик окончательно обмяк и выронил револьвер.

И в этот самый момент погасли огни на взлетно-посадочной полосе.

Я наклонился за револьвером Очкарика, а когда засовывал его в карман, дверь, ведущая в гараж, распахнулась и в дверном проеме возник силуэт высокого мужчины, которого прежде мне не доводилось видеть. В руке у него был пистолет, и он им немедленно воспользовался. Пуля угодила в дверной косяк совсем рядом с моей головой, так что щепки посыпались мне в лицо.

Я дважды выстрелил из своего «магнума». Один раз — в мужчину в дверном проеме, второй — в стоявший на полу фонарь.

Фонарь разлетелся вдребезги. Мужчина, сраженный пулей, летящей с наибольшей дульной скоростью, на которую только способно личное огнестрельное оружие, пошатнулся и рухнул на пол, заблокировав дверной проем. Выстрел «магнума» был достаточно громким, но из-за шума ветра и замкнутого пространства ангара Скотт с Рейгеном скорее всего его не услышали.

Я снова взгромоздился на пирамиду из бочек. Теперь свет из дверного проема не падал на меня, но если Аббамонте со своими головорезами войдут в гараж, они непременно меня обнаружат.

Я выглянул из отверстия под крышей наружу и, увидев направляющуюся к ангару свиту Рейгена, дважды выстрелил.

Подождал ответных выстрелов Скотта — я надеялся, что стрелял именно Скотт, — выстрелил снова и спрыгнул вниз.

Не успел я спрятаться за бочками из-под керосина, как в ангар ворвалась троица мужчин.

— Очкарик! — крикнул один из них. — Где ты, черт тебя побери?!

— Рейген, — заорал я в ответ, — начал спьяну палить по нас!

— Господи Иисусе: — простонал другой.

— Да это же кто-то другой. Я знаю голос Очкарика, — растерянно произнес первый.

Снаружи продолжалась перестрелка.

ШЕЛЛ СКОТТ

Драм был там. Но как он там оказался?

Двое мужчин вошли в открытую дверь прежде меня, а я все крепче и крепче сжимал пистолеты в карманах, когда прогремели выстрелы.

Где-то высоко слева от меня мелькнула огненная вспышка, а сам выстрел был похож на пушечный — большой «магнум» Драма 44-го калибра прогрохотал, словно стреляли из «базуки», — последовал жуткий взрыв. Если вам нужна пушка более мощная, чем «магнум» 44-го калибра, покупайте охотничье ружье. Если его пуля просвистит у вас над ухом и ухо останется на месте, считайте, что вам повезло. Пули вовсю свистели вокруг.

После первого выстрела Драма последовала короткая пауза, затем прогрохотал другой. Я спустил курки своих сорок пятых и, развернувшись, заорал:

— Они нас перестреляют! — и, бросившись на землю, выстрелил еще пару раз.

До того как припасть к земле, я успел разглядеть тех двоих в дверном проеме. Я поднял правую руку и, прицелившись как можно выше, пальнул в оконное стекло административного крыла. Некто рядом со мной вытащил пистолет из-под полы пиджака.

И тут все стихло.

Тишина длилась не более двух секунд, но они показались мне вечностью. Тишина. А потом опять грохнул «магнум» Драма. Всего один выстрел — и тут началось!

Непроницаемая тишина разверзлась и превратилась в ад кромешный. Яростно вопя, я жал на курки своих пистолетов, и им вторили такие же яростные крики и выстрелы из пистолетов различных калибров. Справа в футе от меня зазвенели осколки стекла, когда кто-то изнутри административного крыла просунул дуло пистолета в окно. Когда прозвучал выстрел, мне показалось, что стреляли прямо мне в лицо.

Теперь началось и вовсе что-то невообразимое. Все куда-то бежали: одни — в здание, другие — прочь, чтобы не мешаться под ногами. Кто-то выпрыгнул из окна, как ныряльщик в воду, и шмякнулся животом о землю так громко, что было слышно даже сквозь шум дождя и ветра. То и дело разлетались вдребезги стекла в окнах, пробитые дулами пистолетов или пулями.

Это был настоящий бедлам. Совершенно невероятный бедлам. Но я-то понимал, что к чему. Какой-то человек рядом со мной дернулся, и кровь, брызнувшая из его раны, попала мне на руку. Он пронзительно вскрикнул и повалился наземь. Кто-то кричал внутри здания, кричал по-настоящему, мужским голосом и тоже пронзительным. Крик его не прекращался ни на секунду, только становился все слабее и тише.

Потом кто-то завопил совсем рядом:

— Это Скотт! Мерзкий негодяй, чтоб тебя...

Я резко повернул голову, привстав на колени. Это говорил тип, которого я видел раньше с Рейгеном, краснорожий качок и убийца. Имени его я не знал. Зато имел представление о его оружии. Пистолет 38-го калибра, и сейчас он был нацелен прямо в меня. Я нажал пальцем правой руки на спусковой крючок своего сорок пятого, но выстрела не последовало — обойма была пуста. Качок выстрелил в меня, пуля задела мое плечо и ушла в цемент.

Я машинально спустил курок второго пистолета, и он дернулся у меня в руке. Потом дернулся еще раз. Но как ни странно, обе пули угодили в парня, одна отбросила его назад, словно лошадь копытом лягнула, а вторая довершила дело. Его развернуло и отбросило к стене.

Я перекатился на бок. Неожиданно вспыхнул свет. Я отчетливо видел движущихся людей. Огни на взлетно-посадочной полосе снова вспыхнули — должно быть, очнулся один из парней в командно-диспетчерской будке и врубил свет. Мне следовало получше оглушить их дубиной. Я стал подниматься на ноги, когда рядом со мной прогремел выстрел. Целились явно в меня, и я приподнял голову, желая увидеть стрелявшего. И увидел. В каких-нибудь шести футах от себя. Черты его лица были искажены. Непомерно большой, просто громадный, ну просто этакое симпатичное воплощение смерти.

Кэнди.

Я похолодел. Холод пронизывал каждую клеточку моего тела. Я обрушил на него сорок пятый, который держал в правой руке, и прыгнул на него, когда он снова выстрелил. Мой удар угодил ему в плечо, не ранив, но причинив достаточно сильную и резкую боль.

Потом я кинулся на Кэнди, отбросив второй пистолет, мы вцепились друг в друга и повалились на землю. Он огрел меня по голове кулаком с зажатым в нем пистолетом прежде, чем я успел схватить его руку. Мы катались по земле, потом стали подниматься на ноги, не выпуская друг друга. Кэнди изловчился и завел мне руки за спину. Он был крепким и сильным.

Я чувствовал, как силы покидают меня.

Кэнди понимал, что одерживает надо мной верх. Физиономия у него была по-прежнему перекошена, но теперь на ней появилась ухмылка. Он слегка отодвинул меня и ударил коленом между ног.

У меня захватило дух. Ноги подкосились. Желчь подступила к горлу.

Я понял, что падаю.

ЧЕСТЕР ДРАМ

— Где же он, черт его побери?! — воскликнул человек, только что вбежавший в дверь, соединяющую ангар с гаражом.

— Я его не вижу.

— Вон там. За бочками из-под керосина.

— Послушайте, — убедительно начал я, — Рейген устроит нам в гараже ловушку, если мы не удерем отсюда немедленно. Вы втроем, ребята, следите за дверью ангара. Постреляйте немного, чтобы они не сунулись сюда. Остальные будут вести огонь из администра...

— Чего еще?! — прервал меня один из них. — Да кто ты такой, черт побери?!

Я встал. Мне пришлось это сделать. У них не должно создаваться впечатления, будто я от них прячусь. В правой руке у меня был мой «магнум», а в левой — револьвер Очкарика.

— Никогда в жизни его не видел! — сказал второй и наставил на меня свой ствол.

— Кто этот мерзавец, Джек? Кто ты такой?

Я презрительно усмехнулся:

— Я? Я всего лишь... тот парень, который вытащил Очкарика и Ровера из самой крутой заварушки в их жизни. В понедельник ночью. Только и всего. Я — тот парень, который отбуксировал их автомобиль, присланный по их вызову Чарли Дерлетом.

В тусклом свете ангара я не мог разглядеть их лица.

— Как тебя зовут? — подозрительно спросил один из них.

— Честер. А теперь лучше крикни своим, чтобы устроили засаду за этой дверью. Если сюда доберутся, нам кранты. Давай шевелись!

Второй парень все еще держал меня под прицелом.

— Не будь дураком, Перри, — сказал ему первый. — Пускай ты его никогда не видел прежде. И что с того? Он — наш, иначе откуда бы ему знать, что Ровер с Очкариком до смерти забили таксиста, если учесть, что попытка похищения не удалась?

— Кто застрелил Гарри? — спросил второй, все еще подозрительно.

Должно быть, Гарри — тот бугай, которого я вырубил в дверном проеме.

— Ребята Рейгена, — ответил я. — Сюда ворвались двое. Ранили Очкарика, пристрелили Гарри и разбили пулей фонарь.

— И что? Где же они теперь? И что ты делаешь в ангаре?

— Черт побери! — отвечал я. — Мне что же, изложить все для вас в письменном виде? Они отстрелили замок. Я поспешно спрятался за бочками. Они открыли дверь и вошли, но, никого не увидев здесь, отчалили.

— Что ты делал в ангаре? — повторил парень.

— Незадолго до этого я вышел, чтобы оглядеть здание. Услышав шум, увидел сломанный замок и вошел.

Я услышал, как позади меня застонал очкарик. Если я через минуту не уйду из ангара, меня вынесут отсюда вперед ногами.

Очкарик снова застонал. Я приблизился к трем парням. Они ведь мои соратники, не так ли? И мне они не причинят никакого вреда. Я направился прямиком к двери, соединяющей ангар с гаражом. Я прошел прямо между ними. В последний момент они расступились, чтобы дать мне пройти. Потом побежали к двери, ведущей на улицу, и один из них закричал:

— Левая сторона за тобой, Перри!

А Перри заорал, когда страх все-таки пересилил его подозрительность:

— Господи Иисусе! Они загонят нас тут в ловушку!

— Драм... — простонал Очкарик.

И это было последнее, что я услышал, потому что к тому времени я уже миновал дверной проем и попал в гараж. Металлическая дверь была закрыта на крепкий засов. Я открыл его. Гараж Хэйкокского аэропорта, примыкающий к ангару, по-видимому, был выстроен несколько позднее. Стены были из крепких шлакоблочных плит, а не из дерева. С потолка на цепях свешивались лампы, и около сотни складных стульев, которые можно взять напрокат в любом женском клубе или в местном похоронном бюро, комплектами по десять штук в каждом, были аккуратно сложены у дальней стены гаража.

Шум перестрелки почти не доносился сюда, и двое мужчин, сидящих в углу у стола, казалось, не обращали на нее никакого внимания, точно так же, как не обратили внимания и на меня. Один из них сидел на краешке стола, ссутулив плечи и наклонив голову. Другой, очень высокий, с суровым лицом, стоял рядом.

Человеком, сидящим на столе, оказался Эрик Торгесен. Высоким — его отец.

— О господи, в меня стреляли, — говорил Эрик. — Я ранен.

Его отец презрительно усмехнулся:

— Тебя лишь слегка царапнуло. Даже кровь не идет. Возвращайся туда. Я не допущу, чтобы моего сына сочли трусом.

— И что я там позабыл? Я и в стену амбара не попаду.

Парень съежился, когда отец занес над ним свою тяжелую руку:

— Шевели мозгами, черт тебя подери! Прекрати хныкать! Кто-то же должен победить в этой неразберихе! Но только не Сэнд. И не Аббамонте. Верх должны одержать мы.

— Тебе это мерещится, старик.

Нелс Торгесен ударил сына. Эрик с трудом сполз со стола, закрыв лицо руками.

— Я убью тебя собственными руками, чтобы они не узнали, какой ты трус! — заорал старик.

И тут я наконец обнаружил свое присутствие:

— Могу вам сказать, кто победит в этой заварухе. Сэнд и Рейген.

Он не заметил, когда я вошел, и увидел меня, только когда я заговорил.

Удивление стерло с лица Торгесена все прочие эмоции, и оно стало абсолютно невыразительным, пустым и безвольным.

— О чем это вы?

— Думаете, перестрелку затеял Рейген? Абба подмял под себя Сэнда, и Сэнд прекрасно это понимает. Просто таким способом он хочет вернуть себе то, что у него отняли.

Нелс Торгесен ничего не ответил. Эрик поднял на меня глаза:

— Не слушай его, папа. Он связан с Хартселльской комиссией.

— Правильно, связан. Твой старик прав, Эрик. Сенатор понимает, что кто-то должен упрочить профсоюз. И этим человеком можешь оказаться ты, если проявишь должную сообразительность.

И именно в этот момент кто-то забарабанил в дверь, которую я предусмотрительно запер, войдя сюда. Очкарик, подумал я. Очкарик заговорил. Нет, из огня да в полымя я не попал, хотя был близок к этому.

Торгесен посмотрел на меня, повернулся и открыл дверь, ведущую в административное крыло. Шум перестрелки стал неожиданно очень громким. Кто-то заорал:

— Закройте эту чертову дверь!.. Свет, негодяй! Этот проклятый свет!

— Я иду! — закричал Торгесен в ответ и вышел.

Эрик, понурый, стоял у стола. Я выждал минуту, а потом последовал за его отцом.

В административном крыле было темно. Я смутно различал фигуры, скорчившиеся у разбитых окон. Армия Аббамонте. Едкий запах пороха ударил мне в нос, а непрерывный грохот выстрелов почти оглушил. Какая-то смутная фигура приблизилась к одному из окон, и я увидел вспышку пламени, за которой последовала автоматная очередь. Потом автомат внезапно выскользнул у него из рук, а он сам рухнул навзничь. Какой-то человек, находившийся поблизости, быстро подскочил к окну и выстрелил из дробовика. Остальные стреляли из пистолетов, целясь сквозь разбитые окна.

Некто расхаживал взад-вперед не стреляя. Я узнал приземистую квадратную фигуру Майка Сэнда. Его слова тонули в непрекращающемся грохоте оружейной пальбы. Он подошел к какому-то человеку, стрелявшему из окна, и попытался оттащить его в глубь помещения, подошел к другому...

— Простофили!.. — орал он изо всех сил. — Сенат ждет не дождется, как бы... покончить с нами. Остановитесь! Вы что, все спятили, что ли?!

Когда наступила развязка, только Майк Сэнд остался с высоко поднятой головой. Он понимал, что перестрелка в Хэйкокском аэропорту горько аукнется профсоюзному начальству, независимо от того, кто из них победит. Ведь все профсоюзные боссы вели себя сегодня как головорезы, отвечающие выстрелом на выстрел. Сэнд понимал, что победить может только Хартселльская комиссия, и не важно, кто останется в живых и будет подсчитывать потери, когда все закончится. Он все понимал, но остановить это кровопролитие было не в его силах.

Неожиданно его сильная фигура вздрогнула. Его настигла пуля. Я пробрался к нему, когда он упал навзничь, но немедленно приподнялся и сел.

Я опустился на корточки перед ним и спросил:

— Куда отвезли Хоуп?

Сначала он не понял меня.

— В плечо... это ничего... мне нужно остановить этих сумасшедших, прежде чем... Драм? Господи, что ты тут делаешь?!

— Я пришел за девушкой, Майк. — Я вынужден был кричать ему на ухо, чтобы он меня расслышал.

— Не знаю я никакой девушки. Это все чокнутый Аббамонте. Мелкий хищник в мире больших людей.

— Где девушка, Майк? — Я тряс его за плечо, потом, взглянув на свою руку и увидев, что она в крови, я понял, куда его ранили.

— В подвале. Вон там. — Он мотнул головой вправо.

Когда я поднялся, чтобы идти, к нам нетвердой походкой приблизился высокий старик. Это был Нелс Торгесен. Он не стал прятаться в гараже; в своем огромном кулачище он держал пистолет.

— Ты продал нас Рейгену, Майк, — сказал он сквозь зубы.

В Сэнде вспыхнул обычный огонь.

— Я? Ну и глуп же ты, братец!

Торгесен поднял пистолет. Я изо всей мочи влепил ему по уху своим «магнумом». Он, как подпиленное дерево, тут же рухнул прямо к ногам Сэнда.

Я отыскал лестницу, ведущую в подвал, и, перескакивая сразу через две ступеньки, стал спускаться вниз. Лестница привела меня в сырой холодный коридор с единственной лампочкой без абажура на стене. В обоих концах коридора было по двери.

Я подошел к одной из них и заглянул внутрь.

Я увидел небольшую комнату со столом посередине, а за ним — массивную фигуру Аббамонте. Он в бешеной спешке хватал без разбору громоздившиеся ворохом на столе бумаги и запихивал их в портфель. В комнате было холодно, но его пиджак взмок на спине от пота.

Я не услышал, как открылась вторая дверь в другом конце короткого коридора. Что-то твердое уперлось мне в спину.

— Драм, — сказал чей-то голос, — наша встреча обещает быть интересной!

Никогда не следует подходить к человеку отчаянному и к тому же с хорошей реакцией и наставлять на него оружие. А я был достаточно отчаян и быстр. Я ткнул локтем назад и быстро обернулся вокруг своей оси, одновременно наклоняясь к полу. Аббамонте бросил портфель и вскинул пистолет, чтобы прикончить меня. Но застрелил Ровера, стоящего с револьвером в дверном проеме. Единственная пуля из пистолета Аббамонте превратила левый глаз Ровера в красное месиво. Другому глазу едва хватило времени, чтобы изобразить удивление.

Ровер умер на месте, еще до того, как его тело грохнулось на пол.

Я перепрыгнул через труп и ринулся по короткому коридору. Погони не было слышно. Аббамонте вернулся к своему занятию наипервейшей важности — к портфелю. Если он засунет туда нужные бумаги и смоется, у него есть шанс. Расписки его должников позволят ему дернуть за нужные веревочки и привести в действие пружины — во всяком случае, для того, чтобы улепетнуть из страны. А что будет со мной, его абсолютно не интересует.

Вот еще одна дверь, точно такая же, как первая. Я открыл ее. В комнате ничего не было, кроме пары упаковочных ящиков. Хоуп сидела на полу. Линдсей, наклонившись над ней, вцепился пальцами левой руки в ее короткие темные волосы, запрокинув ей голову, отчего ее белая шея выгнулась дугой.

Блузка на ней была разорвана. Одна лямка лифчика отстегнута. Грудь была в красных рубцах. Из носа текла кровь. В правой руке Линдсей держал зажженную сигарету, почти касаясь ее шеи.

— ...последний раз, — говорил он. — Если Хольт знал, значит, и ты знаешь. Что задумали Хольт с Рейгеном?

Глаза Хоуп расширились. Она не видела меня. Она пыталась оттолкнуть Линдсея, но слишком неравными были их силы.

Линдсей услышал, как открылась дверь, но не повернулся.

— Она все расскажет, мистер Аббамонте, — пообещал он. — Расскажет как миленькая, если я прижгу ей кожу сигаретой.

— Как обстоят дела во Фронт-Ройале, Линдсей? — спросил я.

Он выпустил Хоуп и резко оглянулся; оружия в руках у него не было. Вот что потом не давало мне покоя. Убить его хладнокровно? Ведь он издевался над Хоуп. Нет, только не это.

Хотя он спокойненько сделал бы это с Хоуп.

Я застрелил его, когда он потянулся за своим пистолетом.

Пуля попала ему в грудь, и он стал валиться назад.

Хоуп чуть было не лишилась сознания. Я подошел и погладил ее по волосам. Она захлюпала у меня на груди. Глаза ее просияли.

— Чет, — шептала она, — Чет, слава богу! Ты здесь! Ты здесь!

Взять ее с собой наверх? Но здесь, внизу, безопасней.

— Мне придется оставить тебя на несколько минут, малышка.

— Он хотел... Чет, не уходи!

— Тут тебе будет безопасней. Ты можешь встать?

Я помог ей подняться на ноги. Дверь была сделана из цельного толстого куска дерева. И там имелась щеколда. Я дал Хоуп револьвер Очкарика:

— Запри за мной дверь. Я вернусь. Если кто-то еще попытается войти, стреляй не раздумывая!

— Не уходи. Я не могу...

Хоуп заплакала. Я слизнул слезинки с ее щек:

— Я ненадолго. Я вынужден оставить тебя. Наверху идет настоящая война.

Тут Хоуп увидела труп Линдсея, и мне пришлось подхватить ее, чтобы она не упала. Я потянул ее за ушные мочки.

Насилие порождает насилие. Теперь труп не значил ничего. Позднее я еще вернусь к этому. Но не сейчас. Впрочем, Хоуп пришлось пройти и через другой ад. Я волоком вытащил труп в коридор, и Хоуп проводила меня до двери.

— Запрись, — велел я.

Она попыталась улыбнуться. Потом закрыла дверь, и я услышал, как задвинулась щеколда.

Тем временем Аббамонте тяжело поднимался по лестнице с распухшим портфелем в руке.

Я побежал за ним. Толстяк торопится, подумал я. Но он знал, какие бумаги взять. Даже если ему удастся удрать с ними, вся полиция Вашингтона и Лос-Анджелеса и дюжина других мелких шишек профсоюза грузоперевозчиков будут кружить вокруг головорезов «Братства» месяцами. Однако крупные шишки, стоящие за кулисами всех дел, организаторы и устроители, местные царьки коммерции и коммерческие боссы штата, которые продались Сэнду и Рейгену за пальто из ламы и рефрижераторы, за большие дома на поросших деревьями холмах л быстроходные морские суда, за сверкающие автомобили и еще более блестящих блондинок с влажными губами, выйдут сухими из воды, если только Аббамонте улизнет из Хэйкокского аэропорта со своим портфелем.

Теперь наверху слышались только отдельные беспорядочные выстрелы. Всего несколько темных фигур сгрудилось у разбитых окон. Хлопнула какая-то дверь. Потом сквозь ветер и стук дождя я услышал звук отъезжающего автомобиля и понял, что Абба, прихватив своих молодчиков, удирает из аэропорта.

Двое, пригнувшись, бежали к двери, которая только что хлопнула. Я обошел массивную фигуру Майка Сэнда, распростертую на полу, и тоже помчался следом за теми двумя. Между тем Сэнд медленно, с большим трудом полз к двери. Не думаю, что ему удастся доползти до нее, а если и удастся, то что дальше? Я достиг двери одновременно с двумя какими-то типами. Они продолжали преследование, а я не стал. Я увидел грузную, неуклюжую фигуру, лежавшую на мокрой от дождя бетонированной площадке в нескольких ярдах от меня.

Это был Аббамонте. Он поскользнулся и упал. Теперь он пятился назад, как рак, загребая руками, в надежде отыскать свой портфель. Он и в самом деле сейчас был похож на рака.

Когда он поднялся на ноги с портфелем в руках, я навел на него свой «магнум» и выстрелил. Но услышал лишь щелчок пустого барабана. Я швырнул в него револьвер, но промахнулся. И тогда я кинулся к нему. Развернувшись, Аббамонте обрушил тяжелый портфель мне на грудь, одновременно сунув руку в карман за пистолетом.

Я сделал хук правой в его жирную челюсть, снова сбив толстяка с ног. Но Аббамонте не закричал от неожиданной боли.

Закричал я. Последний раз я пускал в ход кулаки, когда мы дрались со Скоттом. Пальцы у меня болели до сих пор, и опухоль никак не проходила. Когда же я ударил Аббамонте, боль поднялась по руке аж до плечевого сустава. Ощущение было такое, словно у меня сломаны несколько пальцев.

Когда я бросился на Аббамонте, его пистолет выплюнул оранжевое пламя. Но пуля пролетела мимо. Порохом мне обожгло лицо. Абба был чрезвычайно сильным и невероятно шустрым для такого толстого человека. Он высвободился из моей хватки и всем своим весом — почти триста фунтов — навалился на меня сверху. Я поймал его правое запястье левой рукой и отвел от себя дуло пистолета. Я ощутил на себе мокрую холодную тушу. Вдобавок его левая рука, напоминавшая гроздь бананов, вцепилась мне в волосы. В следующую минуту он приподнял мою голову и стукнул о цемент. Потом снова и снова... Я безуспешно пытался вцепиться ему в физиономию сломанными пальцами правой руки. Я теперь не мог ударить достаточно сильно, чтобы наконец его угомонить. Вместо этого я нащупал его пухлые губы и рванул изо всех сил. Что-то треснуло и порвалось у меня под рукой, и тотчас же моя рука ощутила горячую влагу. Аббамонте свалился с меня, замахнувшись пистолетом. Но промазал. Металл звякнул о цемент, когда его правое плечо приподнялось надо мной. Сила удара и вес ослабили его хватку. Ненадолго, но мне этого было достаточно. Я выхватил у него пистолет и изо всех сил ударил им ему по лицу.

И впервые в жизни я не увидел ожидаемой реакции. Аббамонте лишь слегка скрипнул зубами. Скотт не в счет. В подобной ситуации он был силен той силой, которая присуща простому смертному на земле, но Аббамонте обладал силой чудовища. Я снова ударил его пистолетом. На этот раз Аббамонте издал звук, похожий на птичий клекот. Я ударил еще раз. Он поднял руки, защищая лицо. Я отвел их в сторону с помощью пистолета и опять ударил его по лицу. На сей раз лицо Аббамонте как бы утратило твердость. Толстяк содрогнулся и всхлипнул.

Я взял портфель и поднялся на ноги. Мимо с ревом промчалась еще одна машина. Крысы бегут с тонущего корабля. Ну и пусть бегут. Это известные головорезы, и полицейские смогут их выследить. Важен портфель.

Автомобильные фары осветили административное крыло здания. Какой-то коротышка стоял в дверном проеме, криво сидящие на его носу очки придавали ему комический вид.

Однако пистолет у него в руке не вызывал благодушия. Это был Очкарик. Я мгновенно нацелил в него револьвер Аббамонте. Моя защитная реакция сработала моментально и инстинктивно.

Но мой указательный палец так сильно распух, что никак не протискивался в отверстие, где помещался спусковой крючок.

Очкарик между тем держал меня под прицелом.

— В какое место тебе всадить пулю, сукин сын?! — заорал он.

Я стоял под дождем и ждал своей смерти.