Двухгодичник. Сказки про Красную армию

Кабаки и бабы доведут до цугундера (Продолжение)

Другой наш прапорщик вообще слыл записным ловеласом или, как минимум, сам себя таковым считал. Бывало, идешь с ним по бродвею нашего райцентра, и он кивком головы показывает на проходящих мимо дам с комментариями, что и эту он того, и ту оприходовал, а уж с этой он и так, и эдак, и по-всякому. Ну, говорил и говорил. Мне что с того, меня же не убудет. Хотел он себя таковым считать или в действительности таковым был, да флаг ему в руки. Однажды, правда, ловеласничанье его нашло документальное подтверждение. Назначили как-то в роте открытое партийно-комсомольское собрание офицеров и прапорщиков, на котором рассматривалось личное дело ловеласа нашего по графе «моральное разложение».

То-то, я смотрю, в канцелярии роты мадам какая-то загодя ошивалась, центнера на полтора живого веса. Оказалась, это была пассия нашего любвеобильного прапорщика. Что-то он, видать, ей пообещал – ну и не выполнил. На собрании дамы уже не было, командир сам довел до нашего сведения факты, порочащие высокое звание советского прапорщика, который, кстати, являлся еще и секретарем партячейки нашей роты. Но так как у нас в роте никто больше не хотел быть руководящей и направляющей рукой партии, то и наказание прапорщику вынесли достаточно мягкое. Пожурили, пальчиком погрозили и, кажется, на вид поставили.

Следующий случай начался в один из вечеров, когда командир по какой-то причине в роте отсутствовал. А раз отсутствовал, то зараз кто-то за самогоном сбегал. Пили, значит, пили, а одному из прапорщиков надо было в ночь в полк ехать на поезде, с ж/д станции нашего п. г. т. И что-то он не рассчитал свои силы в тот день – сильно обкушался самогона того. То есть почти пластом лежал. У Петровича машина своя была, «Москвич». Обычно, он, употребивши, за руль не садился, но тут перепектива тащить на себе прапора до станции пять километров пересилила предыдущий принцип. Кроме того, Петрович в тот день не шибко много на грудь принял, да и движение по нашим автострадам в ночи было – одна машина в полчаса. Петрович попросил меня ему подсобить – по наступлении времени Ч запаковать живой груз в его «Москвич», а затем из оного в поезд. Первые два действия прошли относительно гладко. Загрузили туда, а затем и в поезд, предварительно показав проводнице билет на бесчувственное тело. Железнодорожная дама восприняла все, как само собой разумеющееся. Наверное, и не такое видала. Мы с Петровичем вышли, стоим у вагона, курим. Ждем, когда поезд тронется. Тогда можно считать задачу выполненной. И тут, прапорщик наш, что до сего момента был овощем бесчувственным, вдруг оживает. Выскакивает из вагона, обнимает за талию проводницу и спрашивает, как ее зовут. Она отвечает: «Галя». Прапорщик не унимается: «Галю, так тебя хочу, что аж не можу». Та начинает успокаивать нашего реактивного коллегу: «Такой серьезный мужчина, офицер – и такие слова говорите, как не стыдно».

А он опять повторяет свою предыдущую фразу. Мы с Петровичем покатываемся на перроне со смеху. Затем все-таки пришли на подмогу Гале той. Опять затолкали прапорщика в вагон. Тут и поезд тронулся. Как уж потом Галя с нашим коллегой в дороге разбиралась – сие мне неведомо. Но коли прапор наш вернулся, в каталажку не загремел, то, наверное, смогла она с ним справиться или он с ней.