Двуногое всесилие

Глава 16 На кончиках пальцев

За что я люблю утро — за один свободный от тревог и забот момент пробуждения. Открывая глаза, ты представляешься чистым листом, tabularasa, пускай и всего на секунду-две. Потом коварный разум начинает нагружать себя тленом, скорбью и напрягами, которые из себя представляет твоя жизнь. Даже если твои последние четырнадцать часов этой жизни перед сном были одним нескончаемым марафоном половой любви, в том числе и с извращениями. Кстати, следующим делом вспоминаешь именно это, от чего на твоей роже расплывается отвратительно довольная улыбка человека, даже нет, самодовольной обезьяны, отхватившей от жизни в три раза больше, чем любой другой счастливчик.

А потом я открываю глаза, наблюдая дремлющих у меня по бокам девчонок и распластавшуюся сверху одеялом Юльку. Милое зрелище…

…но вот тут меня нахлобучивает почти до паралича. Почему? Так всё, сонная одурь убегает укушенным кошкой в зад шпицем, а на её место приходит осознание того, что случилось вчера вечером. Начало случаться. Было запущено.

В японской культуре есть такое выражение «перевернуть татами». Оно означает некий ход, целиком и полностью меняющий ситуацию на противоположную. Его и осуществили… нет, не буду врать себе, осуществила Юлия Игоревна Окалина. Продумала, подготовила, дождалась нужного момента и приступила к реализации. Точнее, пнула маленький камешек, прямо сейчас превращающийся в лавину, сметающую всё сопротивление на своём пути…

— Вот, кстати, не понимаю… — раздалось задумчивое с моего левого плеча, — Мы умные и образованные люди, так почему так любим убивать столько времени на процесс размножения, который на нас вообще не работает? И ведь не надоедает же…

— Это стабилизационно-компенсаторный механизм, — еще находясь в шоке от накатывающих воспоминаний и озарений, пробормотал я, — Наш, родной, но модифицированный под новые нужды. Чем сильнее проводимость источника, тем интенсивнее работает видоизмененный инстинкт, раз за разом циклично прогоняя нас через базисы биологических установок вида. Проще говоря… занимаясь сексом, мы погружаемся в транс, восстанавливающий нашу человечность…

— То есть, эти дурацкие инопланетяне ввели универсальный шаблон, не позволяющий нам индивидуально эволюционировать? — сонно пробормотала Кладышева с правого плеча, — Или не эволюционировать? Какая глупая и топорная система…

— Универсальная, — в разговор вступила Юлька, — И вполне рабочая, надо сказать. Хотя… Витя, а откуда ты это вообще знаешь⁈

— А? Что? Где? — встрепенулся я, — Да так, навеяло…

— А ну бегом к Нине Валерьевне! — три голых девчонки, подскочив, начали меня теребить, — Навеяло ему!

— Дайте хоть кофе попить!

— Бегом!!

Первый компонент. Неосапианты. Она отождествила их с Стакомском, единственным местом, хоть и фактически тюрьмой, где они могли быть самими собой. Это отождествление было необходимо, чтобы продемонстрировать… не миру, но другим неосапиантам, что жизнь — возможна. Да, не без огрехов, не без карающей руки закона, действующей далеко за границами официально утвержденных догм, но тем не менее — Юлька смогла показать и доказать нужным неогенам, что Стакомск был, и может еще стать снова, — домом. Надо только немного советского…

— Нина Валерьевна!

— Вот, держите его! Допрашивайте!

— У него знания какие-то прорезались!

— Такое сказал!

— Да не тащите вы меня, я сам иду!

— Вить, током ударю! Это важно!

Второй компонент. Наша история. Неправильная, жестокая, полная раскрытых гостайн, предательств и идеологических преступлений. Её нужно было приготовить, а затем подать. Без полутонов, без прикрас, но объяснив, показав и доказав свою точку зрения. Мы не ставили свою жизнь и интересы во главу угла, мы поставили интересы всех. Без спроса. Но в первую очередь тех, кого угнетали, кого зомбировали, кого доили, буквально выворачивая наизнанку, но прикрываясь общественным благом. Все люди равны? Как бы не так. Там, где Викусик могла бы максимум расплакаться, Афонов, Жаров, Лебедева и еще три с половиной десятка лучших оперативников КПХ могут изменить мир.

— Ну куда столько спирта, хватит меня пшикать! Холодно!

— Лучше молчи, гад этакий! Не делай мне голову и нервы! Встань! Не дыши!

Третий компонент. Ключевой. Тот, без которого бы ничего не вышло. Окалина Нелла Аркадьевна. Майор, палач, бунтовщица. Фигура. Та, которую выслушают, примут во внимание, испугаются или будут уважать. В силу возраста, должности, положения и связей. Ведь кто мы в глазах общества и его стереотипов? Молодежь. Неумные козявки, чье место в лучшем случае представляет из себя почтительную позу для выслушивания старших. Это правильно. Поэтому именно она, чей звонок готовы были принять в любых кабинетах. Власть. Неоген. Стакомск. Связующее звено.

— Еще раз — давай выкладывай всё, что ты там подумал с утра. Все до единой буковки.

— Я уже пять раз сказал…

— Надо будет — и десять скажешь! Сосредоточься, Вить!

Четвертое. Время. То есть она, Юлия Игоревна. Где-то она искала дорогу в хаосе событий, где-то прокладывала её, где-то прорубала с моей помощью. Всё для того, чтобы первичные компоненты достигли стадии готовности. Напряжение в мире, понимание людей, что эпоха неосапиантов близится к завершению. Понимание для неогенов? Тоже. Последнее еще важнее, ведь даже трудяга Афонов, беспримерный герой-«копуха», даже он мечтал о светлом будущем. Но когда уже вымотанному шахтеру внезапно начинает угрожать другие непаханные целины, то сначала он спросит: «Сколько можно?». А затем, при неполучении ответа — выдаст свой.

С этого всё и началось. Или, скорее кончилось? Юля передала неогенам-«копухам» видеозаписи освобождаемых неогенов, выловленных Лебедевым, а также показания его подчиненных. Это стало последней каплей даже для этих «святых».

Татами перевернулось.

Люди, сами себя обрекшие на жизнь без отдыха, жизнь вдали от семей, посвятившие себя общему благу, поняли всю пустоту слов, которыми их восхваляли десятилетиями, погоняя как трудолюбивый скот. Да, сверхценный, да, уникальный, но именно скот, для которого нет иной судьбы, кроме как работать и работать. Они поняли, что стоит им только поднять голову, высказать какое-либо мнение, как их тут же попытаются взнуздать, как и обычных гражданских из Стакомска, чьи права моментально улетучились в неизвестном направлении, как только кто-то сверху решил соотнести их к «особо ценным активам».

— Вить, я тебя ненавижу…

— Нина Валерьевна, который раз говорю, нам просто надо кофе. Много кофе.

— Ладно, уговорил…

— А бутербродиков у вас нет?

— Ты сюда жрать пришёл, что ли⁈

«Копухи» всех позвали в Стакомск. Позвали жить. Сами выступили первыми, с женами, мужьями, детьми, бабушками и дедушками. Их пытались задержать, тщетно, была применена сила. Пусть гуманная, пусть аккуратная, но применена. Впервые. Потом Окалина-старшая сделала несколько звонков, банально угрожая… мной. «Оставьте их, или мы спустим Симулянта с поводка. Если хотите знать, что происходит, то я могу рассказать». И рассказывала. Простая штука, в общем-то. Объединение неосапиантов.

…и каждый акт сопротивления, каждая попытка принуждения — всё это вызывало яростный отпор. А потом…

— Что, правда? — удивился я, уминая мягкий мятный сырок, на который расщедрилась ученая.

— Ага, — кивнула энергично работающая челюстями Молоко, — Она ударила по Удомле шесть часов назад. Раздолбала всю Калининку. Воспользовалась хаосом. Москва без света. Так что, Вить, Нелька сейчас по уши в делах, даже твоего телепортатора переманить умудрилась. Готовимся. Изо всех сил готовимся.

Последний компонент. Шесть из двенадцати АЭС СССР было уже разрушено. Японию Машундра отправила в каменный век, она разрушила на острове всё, даже угольные станции. Почти такая же судьба постигла бы Англию, но вот там Машка огребла — новоявленные аристократы все поднялись как один, найдя в загашниках пару сюрпризов. Она, отбиваясь, положила почти десяток, но затем вынуждена была удрать. Потом оторвалась на Франции и Италии. Итог? Хаос. Злость. Тысячи больниц без электричества. Трагедии мирового масштаба.

— Так, давай по новой.

— Ну сколько можно! Давайте покурим!

— Я тебе покурю, зараза такая. Ты потенциально можешь иметь доступ к иномировому разуму, Вить! Неужели тебя не смущает то, что в тебе внезапно всплыли знания, да еще целым блоком⁈

— У нас для этого еще будет время! Дайте выдохнуть!

— Да ты почти полсуток выдыхал! Или вдыхал! Или вдувал! Я что, рожи твоих девок не видела?

— Ну вот! Какой это отдых⁈

— Ах ты… всё, катись отсюда. Колбаской. С глаз долой и с сердца вон! Один черт все показатели… через жопу.

На каждом торте должна быть вишенка. Венчающий всё нюанс, красивая и заманчивая фигура. Она была и у нас. Стакомск — это не только пустой город, ждущий новый жильцов. Не только новый Гонг-Конг для неогенов, и даже не только первый город будущего, где будет установлена Система (именно так мы собирались вернуть/набрать новых жителей!). Сейчас новости об этом летели с каждого утюга на планете.

Мегаполис для неогенов и людей. Нейтральная зона. Гарантированное соблюдение задекларированных прав и свобод, гарантированных конституцией СССР.

Четыре подземных действующих реактора.

Тепло. Свет. Вода.

Вот он, апофеоз юлькиного гамбита, её истинный триумф. Машка придёт сюда умирать. Тут есть энергия, есть Система, есть я. Всё, что ей надо для счастья. Теперь понимаете, от чего я тут хожу такой офигевший?

Не я один, кстати.

Вообще, расчет идеальный. По словам Валиаччи, не верить которым смысла нет, Машка помрёт через пять-шесть дней. Причем, к тому же, у неё едет кукуха. Бед она натворит еще обязательно, порушит в собственное удовольствие, но Юлька определенно этим воспользуется, когда к стенам Стакомска приползут с просьбами те, кто раньше звонил с приказами. Фигурально выражаясь. А мы сидим на знакомой местности, готовимся воевать последнего дракона, к тому же, у нас теперь есть летающий Пашка как ультимативное оружие. Ему, конечно, еще надо попасть… но лучше, когда он есть, чем когда его нет.

— Вить, идем обедать, мы драников нажарили! — позвала меня с крыши, где я курил, Янлинь.

Драники — это святое. Где они раздобыли при этом свежую деревенскую сметану я не спрашивал, но тайна сия определенно была велика и обильна.

Мы сидели на пятом этаже в пустующем офисе НИИСУКРС, ели драники со сметаной, и молчали. Мне вся эта картина казалась уже абсолютно нереальной, как будто мне снова восемнадцать, я снова в этом же НИИСУКРС тридцатью метрами ниже и долбанный психопат Лещенко только что ввел мне наркотический коктейль. Все случившееся казалось нереальным, совершенно. Погони, драки, похищения, шантаж, Безликая, пионер с горящей головой…

— А где Вася⁈ — осознал я отсутствие своего маленького товарища.

— У Викусика, — тут же отозвалась Янлинь, — Они с моей бабушкой уехали от… Вольфганга Беккера. Вот. А бабушке нужен был помощник, она его и забрала.

— А как там… я? Ну, в смысле он? — осторожно поинтересовался я.

— Говорит, что жил вполне неплохо, пока ему на шею не повесили сварливую бабку и плаксивую школьницу, — индифферентно ответила Палатенцо, тут же добавив, — Просил тебя позвонить при случае.

— Подождет с недельку, — категорично отмел я нужду общаться со своей счастливой версией, — Не протухнет.

— Так, давайте доедайте! — Вероника была насуплена и возбуждена, — Ночью, конечно, было хорошо, но мне нужно еще немного моей, особенной, человечности! А то загрызу кого-нибудь!

— Ох, мне Витя для другого был нужен, — нахмурилась Юлька, — Ника, давай…

— Нееет! Мне надо! — завыла Кладышева белугой, вцепляясь мне в руку.

— Где бы еще жизнью порисковать? — вслух спросил я у потолка, за что был беспощадно бит… а затем утащен «восстанавливать человечность». И, в принципе, оправданно — в НИИСУКРС постепенно возвращалась жизнь, от чего мест для уединения становилось всё меньше и меньше.

Только на этот раз пара часов игрищ в стиле садо-мазо нам встала слишком большой ценой.

Палатенцо пропала.

Интерлюдия

— Повторяю последний раз — нет. При всем уважении, товарищ майор, но наши договоренности останутся там, где они сейчас. Точка.

— Вы нас просто бросаете, Владимир Иванович, — с трудом выдавила она из себя, — Вы. Бросаете. Своих.

— А в задницу пойти не хочешь, девочка? — голос Жарова в трубке заледенел, — Ты нас уже подводишь под монастырь своими авантюрами. Буквально выталкиваешь на передовую. А теперь еще хочешь замазать? Нам и одного прожектера выше крыши. Разбирайтесь между собой сами. Всё.

Гудки.

Схватив телефонный аппарат в охапку, она бросила его со всей дури в стену, разбивая вдребезги.

Суки. Как же быстро они ссучились. Моментом. Чуть-чуть власти, чуть-чуть влияния, чуть-чуть свободы и всё. Теперь они диктуют условия. Ей.

Им.

Всем.

Твою мать. Похоже, это заразно.

Она щелкнула переключателем, запуская на полную мощность два мощных выдувных вентилятора, установленных в помещении пару часов назад. Иначе никак, она теперь дивный нагреватель, работающий двадцать четыре часа в сутки. А еще нудистка. Нижнего белья из спецматериалов она еще не раздобыла, а ходить чисто в верхнем — мало удовольствия. Даже учитывая юбку. Сиськи трутся.

Впрочем, пора одеваться. Звонить больше… некому и не из чего.

Ребята и девчонки уже наводили марафет. Ночная смена, отработавшая на все сто пятьдесят, привычно дрыхла, а те, кто проснулись, привычно шумели по минимуму, выходя на свежий воздух. Тут в отдалении, чтобы не смущать запахом уже заснувших, варилась каша, на траве были разложены брезентовые скатки, на которых и приводили себя в порядок спавшие большую часть ночи люди.

«Когти». Все сорок три человека, не считая её, Окалину Неллу. Все оперативники, в том числе и пятерка отставных, ответивших на её призыв. Плюс три… приглашенных гостя, явно чувствующих себя не в своей тарелке. Ей плевать. Нелле пришлось нехило нассать в уши этим троим, чтобы переманить их к себе, она собиралась заниматься этим и дальше. Ресурсами разбрасываться нельзя.

Отойдя чуть в сторону, она достала длинный металлический мундштук с заранее вкрученной сигаретой, прикуривая от пальца и с наслаждением затягиваясь. Наслаждение. Того, что раньше, уже нет, чертово тело «чистой» разлагает вредный и приятный никотин с совершенно дурацкой скоростью. Даже выпить стало проблемой, она жрёт «сяпы» как десять мужиков, а эффект проходит за час максимум. А еще мужика хочется, почти постоянно. Теперь понятно, почему Изотов вечно в постели со своими девками кувыркался, это практически единственный кайф, который можно хоть как-то растянуть.

…было бы с кем.

— Ржа… — подошедший сзади Алексей просто обозначил своё присутствие.

— С херовинами разобрались? — тут же спросила она, жестко и быстро, — Опробовали?

— Да там говно вопрос.

— Сам ты говно вопрос, Колдун! — не сдержалась Нелла, — Кто пожрал, сидите и щелкайте вхолостую до усёру! Или мне вам сесть сказочку повторить вчерашнюю?

— Кстати, насчет этого… — протянул Спицын, — Ржа, ты же знаешь, что мы всегда за тобой, но раз тут дело личное, то у личного состава вопрос — ты…не преувеличила?

От такого она аж обернулась, с неверием уставившись в глаза никогда ранее не сомневавшегося громилы. А потом пихнула его ладонью в грудь.

— Пошёл! Пошёл-пошёл!

Загнав полевого командира «когтей» к остальным, она, в два затяга домучив сигарету, негромко рыкнула, привлекая к себе внимание дневной смены. Люди начали пересаживаться поближе, многие из них брали с собой дутые механизированные наручи и толстые трубки переносных реактивных огнеметов, с которыми возились до этого.

— Тут у Колдуна засвербело, — почти выплюнула она, — Поэтому внимание — повторяю вам на свежие головы! Стволы — в сторону! Они вас замедлят, а на пули ему насрать! Я видела, как ему вышибли мозги, слышите? Не помогло! Способности, гранаты, огонь! Всё ясно?

— Командир…

— Молчать! — вызверилась она на Колдуна, прекрасно зная, что тот хочет сказать, — Он никогда не был одним из нас! И никогда не стал бы! Этому… неогену чуждо всё, ради чего вы горбатились всю жизнь! Честь, совесть, страна — для него все пустой звук! Когда он сюда придёт — он придёт не за тем, что мы у него забрали, он придёт закрывать вопрос с нами. Со всеми нами. Понимаете? Кому мало, могут вспомнить подземку Стакомска, он уже тогда работал на поражение! Всё, разойтись! Через полчаса расчеты должны быть на местах!

Развернувшись, она ушла в обустроенную землянку, назначенную штабом. В руке согнулся, превратившись в совершенно бессмысленную железяку, мундштук.

Страшно. Как же страшно. Это чувство разъедало Неллу не первый день. Раньше она была уверена, что своё давно отбоялась, пройдя под пулями и снарядами, сквозь огонь, лёд, пар, короткую медную трубу. После Игоря, после того как её дочь стала безэмоциональным призраком, после стольких лет службы. Чего можно бояться? Боя? Злости и мести от мальчишки? Ответственности? Смерти? Пхах, не смешите.

Риск всем им передохнуть в этой «авантюре» разве что мог вызвать у неё язвительную, полную вызова, ухмылку. Настоящий ужас ей внушало совершенно другое — занимающий аж треть землянки контейнер.

Его разработала Нинка, специально для Симулянта. В центре этого переносного гроба КАПНИМ угнетающего типа, точнее, даже три. На жестко закрепленном внутри костюме проложены три комплекта силовых кабелей и излучателей. Но этим не ограничились, поэтому и сам контейнер имеет встроенные силовые линии, служа буквально стационарной камерой удерживания. В сумме получается один из надежнейших изоляторов для любого неосапианта, вопрос лишь в электроэнергии, но генератор справляется. Только вот не пригодился он для целевого пациента…

Что же, своим страхам надо смотреть в лицо.

Глубоко вздохнув, Нелла скрипнула задвижкой, позволяя взгляду заключенного в саркофаге существа встретиться со своими.

— Мама, — тут же раздался спокойный, почти равнодушный голос, резанувший её своим тоном по сердцу, —…зачем?

В саркофаге Молоко была заключена её дочь, Юлия Игоревна Окалина. Предательски парализованная в спину Павлом Салиновским, и вынесенная с помощью его жен. До смешного легко вышло. И осознание этой простоты заставляло Неллу внутри почти кричать от ужаса.

— Зачем? — нервно усмехнулась майор, дёргая щекой, — А как сама думаешь?

— Салиновские и я — были неотъемлемой частью плана по уничтожению Марии, — как-то грустно проговорила заключенная девушка-призрак, — Ты хочешь, чтобы Стакомск был разрушен?

— Да, хочу, — спокойно признала женщина, укравшая и связавшая собственное дитя, — Очень хочу.

— Почему?

— Потому что ты, Юля… именно ты, — бледно улыбнулась Нелла, — почти создала новое государство на территории Советского Союза. Маленькое, но очень-очень влиятельное. Вот еще чуть-чуть, неделя-две, и оно создастся. А потом поставит всех раком, потому что только с помощью неосапиантов можно восстановить то, что разрушила эта *бучая Машка. Но не в этом суть. Государство, Юля. А я — служу Советскому Союзу. Он может быть в чем-то не прав, с кем-то несправедлив. Даже с нами, вот, например. Но он — моя страна. Понимаешь?

— Не понимаю. Мы же тебе почти всё вернули… — удивилась Юля, — Еще неделя-другая.

— Не понимаешь, потому что я — херовая мать!! — тут же сорвалась на крик Окалина-старшая, — Очень херовая! Не смогла научить свою дочь простому, но главному понятию — тому, что надо любить свою Родину! Какой бы она не была! Кривой, косой, хромой, ошибающейся — но другой у тебя нет! Работать надо с тем, что есть, делать её лучше и чище, а не отрывать от неё куски! Сепаратистка *баная!

—…

— Что ты, что твой Витя — оба получились какими-то мразями! — не унималась горящая блондинка, — Думаете только о себе, и ладно бы! Х*й бы с вами! Мало ли кто о чем думает! Но вы же, сволочи, еще и сделали! Вы почти полмира прогнули под свои дурацкие молодежные хотелки! Вы чуть нас с китайцами не рассорили! Ах мы бедные и несчастные, нас заставляют работать, с нами не считаются, так давайте переделаем нахер мир так, чтобы считались! Моральные уроды!

— А ты считаешь, что мы должны были смириться?

— ДА! Да, дура! Смириться! Строить дальше! Ты могла столько всего сделать, стольким помочь! Своим помочь! Нашим! Мне! Людям живущим! Но вместо этого, ты выбрала встать на сторону морального неубиваемого урода! И, знаешь, что, Юль? Это еще не самое плохое! Не самое поганое! Хочешь знать, почему я решилась на всё это⁈ Почему снаружи мои парни готовятся завалить твоего недоноска⁈ Хочешь⁈ Хочешь?!!

—… да.

— Потому… — Окалина-старшая бурно дышала от переполняющих её чувств, — Потому что я знаю Изотова. Знаю Симулянта. Знаю эту бешеную собаку! Он не собирается ни за что брать ответственность! Не собирается ничем заниматься дальше! Я предлагала ему слетать в Кремль и всех там согнуть, навести порядок, создать что-то новое, для всех! Он отказался! А знаешь, почему⁈ Знаешь! Я тоже знаю! Но всё равно скажу! Потому что он ничего не собирается делать!! Ему насрать на всю эту страну, весь этот мир! Сдохнет эта придурочная Машка, так он схватит вас в охапку и утащит к тому же Валиаччи! Итальянец вас спрячет! Так спрячет, что никто не найдет! И вы будете радостно где-то жить-поживать, разрабатывать что-то интересное, а таких как я — оставите за бортом! Чтобы мы гадали остаток жизни и каждый день — а не появится ли снова этот сукин сын с каким-нибудь дерьмом⁈ А не появится ли без дерьма, просто потому что ему снова что-то в мире не нравится⁈ Вот на что ты меня обрекала! Даже тупица Салиновский понимал, что он со своими мышками вам не ровня, что вы его выкинете как бумажку, когда всё кончится! Вы оба — просто оголтелые отморозки! Поэтому ты — в клетке, а его мы ждем! С фейерверками!

Юля молчала несколько минут, молча разглядывая свою мать. Они с ней сейчас были как сестры-близнецы, за исключением того, что одна была полупрозрачной. Ну и заодно в КАПНИМЕ и клетке. Окалина молчала тоже. Она вовсе не была уверена в том, что её показной, хоть и искренний взрыв ярости смог надежно замаскировать крик ужаса в её голове. Бесконечный и ужасающий вопрос, на который у неё не могло быть ответа.

Дочь умнее. В десятки раз. Она была или даже остаётся Прогностом. Предиктором. Поэтому, что бы Окалина Нелла Аркадьевна не говорила, что бы она не думала, чего бы не желала, она точно не может быть уверена в том, что любое её движение, слово или даже вздох — не часть плана существа, заключенного в клетку.

Существа.

— Ты права в одном, — существо в клетке едва заметно улыбнулось, — Из тебя получилась просто отвратительная мать.

— Чем-то надо жертв…

— Но получится хорошая дочь. Я постараюсь.