Дыхание осени-2

Глава N 18

Я в таком удивлении от сегодняшнего утра, что вслед за Звездой не только послушно спускаюсь пешком по лестнице из подъезда Яра, но и в своем подъезде о лифте не вспоминаю. А псина и рада: то забежит на пролет, махая мне оттуда хвостом и скалясь, то вернется ко мне, мол, ну, догоняй!

И только поднявшись, я понимаю, что тоже рада, потому что после больницы для меня такой подъем был равносилен подвигу, а сейчас никаких плохих ощущений. Наоборот, заряд бодрости. Поглаживаю благодарно псину, ищу ключ от двери — Егор-то, наверняка, еще спит, и вдруг замечаю кое-что. Свет. В подъезде на каждом этаже горит свет.

Я бы приняла это за первое чудо Яра, но явно он здесь ни при чем, вот если бы соседи перестали стучать как дятлы… тогда да, это чудо, а так… я, видать, в легком неадеквате, если вообще думаю о чудесах и о Яре. Впрочем, посмотрела бы я на кого-нибудь на своем месте. Хотя нет… никому не желаю…

В квартире тихо, и мы со Звездой стараемся не шуметь, но Егор с топотом выходит из комнаты, уже в одежде, бодрячком, с ходу нам выговаривает, что долго гуляем по холоду, себя не бережем, и вообще, завтрак стынет.

— Какой завтрак? — переглядываемся с псиной.

— Кому собачий, а кому и омлет сойдет, — с улыбкой скрывается на кухне, где шумит крышками, ложками и торопит скорее переодеваться.

Звезда приподнимает лапу и гавкает, напоминая о себе. Ах, да, лапы, и еще лапы и хвост — вытираю, но справедливости нет. Она бежит есть, тогда как мне еще переодеваться.

— Я думаю, — говорю Егору, улепетывая омлет с помидорами, перцем и колбасой, — сегодня моя очередь готовить.

— Это ты правильно думаешь, — соглашается он. — К тому же, мне в школу, потом у меня репетиторы, потом я просмотрел, что здесь неподалеку хорошая школа брейк-дансеров, схожу запишусь. Вернусь жууутко голодный!

— Как будто это редко бывает, — усмехаюсь я. — А ты что вдруг танцами решил заняться?

— Бабуля посоветовала попробовать. Она сама бы хотела, но у нее возраст не тот, и раньше таких танцев не было, — я на этих словах едва не подавилась, и мне Егорушка подает водички, невозмутимо продолжая. — Вовремя мы Звезду нашли, а то сидела бы ты дома одна.

— Кстати, — кошусь на жующую рядышком псину, — а ты не в курсе что это за порода?

— А какая разница? — вскидывается мальчишка. — Собака-то хорошая!

Звонок прерывает наш разговор, но я не спешу открывать. Милостиво позволяю мальчишке улизнуть от мытья посуды, а сама убираю со стола, вся такая при делах, даже некогда оглянуться на тех, кто уже стоит в дверях кухни.

— Не поедешь? — спрашивает Яр.

— Зачем? — отвечаю раковине. — Не сомневаюсь, что ты нашел прекрасную школу для брата и на этот раз учел не только свои интересы.

— Чем будешь заниматься? — спрашивает после паузы.

— Я тебе говорила: иду подавать на развод.

— А, ну здесь все просто и быстро, — говорит он. — А потом? Сидишь дома?

— Не знаю что там просто и быстро, — говорю ему, — я еще ни разу, как оказывается, не разводилась. Но если этот вопрос решу быстро, хочу, наконец, сесть за статью, но… даже не знаю… не уверена, что получится.

— Что так?

Посуда вымыта — как жаль, что было всего две тарелки и кружки, и вытерла, и расставила их, приходится обернуться. Такой во взгляде скрытый смысл, что поневоле начинаю нервничать, и так и тянет оглянуться: скрытая камера здесь? Или здесь? А, может, мне улыбнуться?

— Соседи с ночи что-то сверлят и пилят, этот звук вытерпеть невозможно, а чтобы писать статью, мне нужна тишина, — с трудом возвращаюсь к вопросу.

Яр прислушивается, кивает и уходит. Егор забегает махнуть мне рукой и тоже скрывается. Из окна наблюдаю, как они садятся в машину, уезжают, и что-то так грустно становится и тоскливо — хоть плачь. Сейчас-то можно, никого нет, никто не увидит, сижу одна, на пустой кухне в чужой квартире, да еще эти дятлы за стенкой…

Устала я. Не выдержала пружинка в игрушке. Бывает.

И вот и настроение самое то, и повод есть разреветься, а не получается. Прислушиваюсь к себе — да не хочу я рыдать! Вот еще! Одна я не на всю жизнь, а на пару часов и вообще у меня есть люди, которых и люблю и которые меня любят, квартиру я собираюсь выкупить у хозяйки, а дятлы…

Кстати о птичках… А дятлы молчат! Молотки и дрели у них, что ли, сломались? Тем более не повод мокроту разводить! Дел полно!

Начинаю с того, что попроще — звоню квартирной хозяйке, но после пятнадцати минут юления, что сейчас не очень удачное время, правительство придумало какой-то процент на продажу в новострое, нет, она не может согласиться, что процент заплачу я, и вообще, эту квартиру она бережет для внуков, — я понимаю, что начала отнюдь не с самого легкого. Мы договариваемся с хозяйкой, что она всерьез обдумает мое предложение, но я даю срок в месяц, потому что отчетливо понимаю, что хочу свое жилье, а не такое, в которое однажды могут войти чьи-то повзрослевшие внуки.

Ну, раз с этим пока отсрочка, собираюсь и иду в загс, но и там осечка. Помимо заявления, которое я быстро царапаю, и копий документов, нужно свидетельство о браке, которого у меня, конечно, нет. Тетка в загсе сильно удивляется, по ее мнению, это самый главный документ для каждой женщины, даже паспорт на квартиру можно забыть при пожаре, но не свидетельство, что мужик окольцован.

— А, может, я и не замужем? — размышляю вслух. — Может, он меня обманул?

Тетка просто возмущена моей радостью и, думаю, только из-за этого всячески пытается выставить меня за двери. Мы морочим друг другу голову с полчаса, потом я пишу заявление с просьбой выдать мне справку, что я не замужем (ну а вдруг?) и я уже почти выталкиваюсь за дверь, когда понимаю причину теткиного недовольства. Вот я звезда, никак не привыкну.

Достаю денежку, ненавязчиво кладу ее среди кипы бумаг и невинно смотрю в глаза строгой тете. Вот теперь и она разделяет мою неуемную радость, щелкает по компьютеру, кому-то звонит, снова щелкает, и через пять минут огорчает, что я таки замужем. Первый вопрос решен, а вот как ускорить развод, если муж чуть-чуть против…

— В принципе, — тянет она, задумчиво рассматривая мою сумочку, — если муж не будет настаивать на дележе имущества…

— Это я не буду настаивать, — успокаиваю тетку и еще раз подкрепляю свои намерения стать свободной денежными знаками.

Мы прекрасно обходимся и без свидетельства о браке, заявление принято — мы с теткой счастливы и довольны, прощаемся на сегодня. Она мило провожает меня, придерживая дверь.

По пути домой я затариваюсь в магазине и под бабулины комментарии по скайпу, — Егор все-таки великолепный учитель, — готовлю суп с фрикадельками для своего мальчишки и запекаю форель. Узвар, которым он никак не мог напиться вдоволь, сам варится, а мы пока с бабулей делимся новостями. В принципе, у них все по-старому: любят, скучают, ждут. Моя крестная жутко расстроилась, что не застала нас — не думала она, что так быстро уедем, только пришла с высоченным тортом и сливовой настойкой — как-никак, не одна крестница пожаловала, а с ребенком и зятем. А тут такая засада! Потенциальных зятей было два и оба уехали!

— Торт-то мы съели, — хихикает девчонкой бабуля, — не огорчать же ее, а вот на тебя крестная приобиделась, что не позвонила сама. Это ж ей соседка ваша сказала, что видела тебя с двумя мужиками в обнимку.

— Да ладно, — отмахиваюсь, — ты скажи ей, что один зять не потенциальный, а самый настоящий и она так увлечется новостями, что забудет про обиду.

— А, так он не выдержал и признался? — прищуривается бабуля. — Поспешил чуток.

— Бабуля! — возмущаюсь я. — Ты что, все знала и не рассказала мне?! Где твоя… — я едва не ляпаю "совесть", но жалко бабушку, — … солидарность?!

— Я тебе добра желаю, потому сейчас солидарна с Яром. Он мне еще тогда ночью все открыл, я и посоветовала пока молчать, дать тебе время привыкнуть к нему снова, а уж потом, после третьего ребенка…

— Бабуля!

— Да не кричи ты так, — прочищает ухо, — я еще не так стара. — И тут же противоречит себе. — Я уже очень стара, Злата, и я хочу увидеть правнуков! Ну хотя бы двух!

— Все, — говорю ей, — у меня узвар доварился, спасибо.

Поспешно прощаюсь и отключаю скайп. Называется, семья тебя всегда поддержит, семья тебя всегда поймет! Хорошо, что я о разводе ничего не сказала, а то бы не миновать мне гостей.

Устраиваюсь с чашкой чая на кухне — такая тишина — благодать, оказываются, удивительные чудеса и так в мире случаются, без некоторых там… — и начинаю писать статью. Время слизывается моментально, только села, открыла файл, а потом бац — три пополудни, и ключ в дверях поворачивается.

— Привет! — забегает счастливый Егорка, недоверчиво косится на кастрюли и опять расцветает. — Ухтышка! Я сейчас!

— Давай, давай, — улыбаюсь довольно, встаю насыпать ему супец, пока еще теплый, горячий он не очень любит, и чуть не наступаю на псину. Она так тихо лежала у меня в ногах, под столом, что я и забыла о ней. Надо ее подкормить и на прогулку вывести, наверное — проявлю инициативу за то, что не мешала писать.

Захлопываю ноутбук, суечусь, Егорка что-то кричит мне из комнаты, но из-за хрустящего корма ничего не слышно. Наконец, мальчик заходит на кухню и повторяет, весело орудуя ложкой:

— А я сегодня… ммм, вкусно, Злата! Карточку проверил… мм… так там нам перечислили сумму… — смешок. — За два рассказа… ой… за две сказки… смех один, — говорит он и смеется с супом во рту.

— Чудо ты, — говорю, — от слова "чудесный".

— Хочешь сказать… ммм… мне добавки…

Я наливаю ему еще супчика. Подумав, даю черпак супа псине, и вот если я до этого была уверена, что она чавкает, то сейчас она совсем без комплексов. Дятлы с дрелью и то потише были.

— Хочешь сказать. — повторяет Егор, насытившись первым и лениво ковыряя форель, — что ты знала, что на этот гонорар даже тортик не купишь?

— Разве что вафельный, — киваю.

— Вот засада! — прищелкивает языком и совсем теряет интерес к рыбе. — Я-то думал, на этом можно реально подзаработать, а это только трата времени.

— Если писать на продажу, то да, гиблое дело, — соглашаюсь, — а если исключительно для себя, то часик в неделю или пару часов в месяц — как пойдет волна — это нормально.

— Но ты-то не пару часов писала, я видел! А потом еще раз пять корректировала! А потом опять что-то дописывала и подправляла. Нет, неблагодарное это дело, сказки, — вздыхает, и так серьезно задумывается, что не замечает, как выпивает узвар. — Слушай!

Его голос звучит так громко, что я чуть не подпрыгиваю на стуле.

— А если тебе писать сказки из реальности?

— То есть?

— Рассказы для журналов, — поясняет свою мысль мальчишка. — Для женщин. Я уверен, что там платят получше и что ты сможешь.

И я задумываюсь. Реально задумываюсь. Есть что-то судьбоносное в том, как именно он сказал — "сказки из реальности". У меня даже холодок пробежался по позвоночнику, как бывает иногда в сильные моменты предчувствия.

— Только псевдоним возьми, — советует Егорка, видя, что его идея пришлась ко двору. — Самарская ты для серьезных статей, так сказать, в мире журналистики. Сказки не в счет — там тираж маленький, как и гонорар, никто и не вспомнит, детям вообще все равно, кто автор. И лучше, чтобы твой образ в журналистике не накладывался на образ автора для женских журналов.

— Дельный совет, — соглашаюсь и тут же придумываю псевдоним. Вернее, он как-то сам мелькает в мыслях. Такое ощущение, что он меня просто ждал. Несколько раз произношу про себя — неплохо, просто, язык не вывернешь, и с водной тематикой, как я люблю. Он него тут же веет прохладой и отдыхом, и я больше не выбираю. Спрашиваю у Егора — как ему.

— Тебе очень подходит, — одобряет.

— Ладно, — оставляю пока эту тему, все равно сразу после статьи не брошусь писать рассказ — немного устала, — расскажи как школа?

И Егор с готовностью хвалится, что теперь он член академии, но вообще, несмотря на ее высокие показатели, там разные дети учатся, не только богатые. Он уже и в классе был, посмотрел, что девчонок много симпатичных, и согласился там учиться. Яр уточнял другие вопросы, связанные с программой и прочей скукой, а Егор с одной девочкой успел познакомиться, они за одной партой будут сидеть.

Даже не сомневаюсь, что девочка попадет под его обаяние, а меня ждет волнительный период первой подростковой влюбленности. Но от своих ошибок не спрячешься, переживем.

Танцевальная студия Егору тоже понравилась, взял первый урок, ничего не получилось. Но все равно рассказывает и заливается соловьем — вот что значит выпустить человека из четырех стен, в которых он заперся. И везде-то был и столько-то успел, и еще и с собачкой погулять предлагает.

— Сам пойдешь или и мне выйти? — спрашиваю.

— Пойдем с нами! — воодушевляется. — Снимем наш гонорар с карточки и потратим!

— А ты не снял?

— Без тебя?! — поражается.

— Ладно, ладно, не бухти, — усмехаюсь, — давай собираться.

Первым делом прогуливаемся к банкомату у магазина, снимаем всю сумму, смеясь и тыкая друг друга локтем, прося успокоиться, потому что у банкомата же камеры, и люди сзади набежали в очередь, а мы все хохочем на весь квартал. Тасуем две купюры и прям ни одной мысли, куда их потратить.

— На кокосы хватает, — вяло тянет Егор, — но мне убирать неохота.

— Мне тоже.

— Ананас? — выдвигает такое же безрадостное предложение.

— Ты его хочешь?

Оба кривимся и снова думаем, пока псина резвится у елочек. Можно купить прилично шоколадок, но не хочется. Можно набрать орехов и изюма, но нет на них аппетита. Мороженое есть не по сезону.

Мы уже идем обратно домой, когда видим у магазина бабульку, сгорбившуюся, в стареньком пальто, которая всех проходящих просит купить у нее спички. Люди спешат, люди пожимают плечами, люди проходят мимо, а кто-то бросил ей мелкую купюру на мокрый от талого снега асфальт, и она сгибается еще больше, чтобы поднять и незаметно для остальных, молодых, сильных, перед которыми стыдно быть старой и бедной, спрятать в кармашек.

— Купите спички, прошу вас, умоляю, родимые, — и нас просит бабулька.

— А у вас много? — изображает интерес Егор.

Бабуля показывает две упаковки спичек, которые нам совершенно ни к чему.

— Ой! Хорошо-то как! — восклицает мальчишка. — Нам как раз нужно, да, Злата?

Я киваю, и он отдает наш гонорар, который просто кому-то нужнее. Мы берем спички и поспешно уходим, чтобы не видеть, как бабуля пытается не расплакаться. Я знаю, что завтра она опять выйдет со спичками и опять будет просить купить их, но пусть сегодня ей будет немного легче на душе, пусть немного меньше придется стоять на холоде.

Дома мы с удовольствием уничтожаем рыбу, вскрываем одну шоколадку на десерт и кто так просто, кто с бокалом вина — болтаем о пустяках на кухне. Под тихий гомон телевизора в зале. Под сонный взгляд псины. Под застучавший по подоконнику дождь. Под строки, которые я перечитываю в третий раз и все не верю, что они от Яра, а потому говорю, говорю, говорю…

" Ты думаешь, я не умею любить, а я думаю, что ты просто мало меня знаешь. Я не умел любить. Так будет точнее. Пока не встретил тебя…"

И все. И троеточие. А мне сиди и думай, и дрожи, и кутайся в пушистый плед, и ни единой возможности перестать думать о мужчине, который минуту назад написал эти строки. Где он сейчас? Скорее всего, на работе. Нашел для меня окно в своем жестком графике.

Немного придя в себя, я отпечатываю, что подала на развод и получаю мгновенный ответ:

"Я уже знаю. Нас не разведут, не волнуйся.))"

И издевательский зеленый смайлик в конце!

Вы это видели?!

Егор, подглядывая, с кем я увлечена перепиской, уходит готовиться к приходу репетитора, а я стучу по клавишам дальше, выражая в буквах все свое возмущение.

"Когда я увидел тебя, ты была в длинном сиреневом платье, так странно — сиреневое небо в тучах, вот-вот ливень начнется, а ты в легком сиреневом платье и без зонта. Дождь хлынул, но ты не ускорила шаг, не побежала, не спряталась, ты так и шла, вздернув носик, и не замечала ни дождя, ни пробегающих мимо, ни меня, хотя я вышел из машины, чтобы предложить тебя подвезти…"

Я стираю уже набранный текст, хочу ответить и довольно резко, что он не помнит ничего из нашей встречи, потому что не было дождя в тот день, и платья не было. А потом я понимаю, что он рассказывает мне о нашей настоящей первой встрече, а не постановочной, и на душе становится тревожно, а пальцы не хотят печатать, спорить не хотят, и злить. Да, пальцы, а не я.

И мне приходится сидеть и следить взглядом за тем, как начиналась наша история на самом деле. И я не могу заставить себя оторваться.

"… Ты посмотрела вскользь, не зацепили даже мои дорогие часы, хотя их было прекрасно видно на запястье, потому что я держал зонт. Вот зонт тебя заинтересовал больше, да и то, мазнув по нему взглядом, ты тут же потеряла интерес. Я знал, что ты идешь домой, тебе осталось полквартала мокнуть под дождем, чтобы согреться горячим чаем с жасмином.

Я знал, что больше не хочу искать, выбирать. Хочу узнать тебя лучше. Зацепила легкость походки, наверное, в первую очередь легкость походки и это сиреневое платье, которое облепило твою хрупкую фигурку. И еще, конечно, такое явное безразличие ко мне.

Взыграл азарт, подогревая интерес, и у тебя не осталось выбора. Нет, ты еще не знала об этом, и не должна была знать, ведь женщины уверены, что выбирают они…"

А так и есть, пусть даже Яр уверен в обратном. Да, наша встреча была подставной, но подошла к нему я. И в комнату к нему поднялась я. И призналась в любви тоже я, заставив его хотя бы подумать о том, что любовь есть, и его тоже можно любить.

Нет, этого я писать не буду. И не успею — Яр снова пишет, так быстро пишет, будто начинал работу с азов машинистки, а я читаю.

"… Я обещал тебе доказать свои чувства на деле, но кое-что из того, чем хотел бы похвастаться перед тобой, лучше оставить за кадром. Не утомлять же тебя рассказами, как быстро разорить человека? Или что значит отказаться от отца, которому ты безразличен? И не пугать же тебя заверением, что у Стаса никогда не будет детей? Добровольная стерилизация — кто бы подумал, что в мире найдется такой м… чудак?

Не удержался. Разбавлю пафосность смалами))))).

Да, я не ангел, скорее наоборот, но так уж вышло, что тебя люблю именно я.

Я знаю, ты меня тоже любишь. Не отпирайся, я ведь сейчас по другую сторону, ты одна. Любишь. Все еще. Несмотря на… Другой вопрос — сумеешь ли ты принять меня, с моим прошлым, настоящим, недостатками, деньгами, на которых тебе плевать?.."

Не отвечаю.

Агент не обновляется, но оба мы у мониторов, в режиме он-лайн. Так и сидим, напротив, но по разные стороны. Так и общаемся почти каждый день в двух режимах, в реальности (вынужденно, он ежедневного заходит за Егором, и не исчезает без обмена хоть парой фраз), и виртуально (непринужденно, и чем дольше, тем в более в двухстороннем порядке).

Так пролетают дни, неспешно поглощаются вечера. Так приближается Новый Год.

Мы все еще не разведены. Могла бы подключить юристов — естественно, не тех, которые втихаря выдали меня замуж, могла бы заплатить тетке в загсе больше, но все тяну, ищу нелепые отговорки, и знаю, что они — отговорки.

Оправдываюсь, что некогда — редактор из газеты предложил мне свою колонку, и у меня жесткие сроки, даже некогда побояться, что не смогу. Оправдываюсь, что мне поступил заказ из крупного рекламного агентства, и я мегабайтами поглощаю всю информацию о копирайтинге, что удается найти. Оправдываюсь, что у меня курсы вождения и йога для душевного равновесия, а еще псина, которая как минимум три раза в день меня выгуливает.

С собакой, кстати, жизнь иногда подбрасывает смешные моменты. Однажды мы гуляем — я по тропинке иду, псина резвится в леске между деревьями, и вдруг подкатывает какой-то весь из себя мужик, думающий, что я прогуливаюсь исключительно чтобы с ним познакомиться. А когда я вежливо намекаю, что лучше бы он шел дальше, с него слетает налет городского приличного и он презрительно и главное громко, на всю тропинку, интересуется: да что я из себя представляю, да кто я вообще такая?! А я как гаркну вовсю: "Звеездаа!". Сначала он опешил от моего крика, я думаю, а уж когда увидел, кто на него несется…

Кольцо я не ношу, но и не возвращаю пока, пообещала подержать у себя до Нового Года — пусть полежит на полочке. Единственно переживаю: не обокрал бы кто случайно, а то еще придется за фамильную реликвию расплачиваться. Мы даже второй замок в двери поставили, хоть нам, наверное, скоро съезжать: хозяйка так и не дает однозначного ответа, а жаль, мне здесь нравится. Егору тоже не тесно, а главное, его комната — это нечто невероятное. И постеры на стенах, и в честь нашего флага шторы, и ложе для псины королевских размеров — отрывается мальчишка за свое мрачное прошлое в доме брата.

В общем, живем потихоньку. Еще бы снега на Новый Год, а то шлепаем по лужам, в пору поздравлять себя мартовскими тюльпанами. И настроение такое же — хандрическое. А еще Егор вычитал в Интернете, что на праздники климат ничуть не изменится…

Тоска.

Даже дятлы за стенкой не так давят на психику, как погода. Вся надежда на чудо, но чудес не бывает, так что я лично когда Егор спросил, что подарить, заказала фирменный зонтик. Судя по цене, которую мельком заметила — он вечный.

Я для Егора выбрала несколько прикольных прикидов для брейк-дансеров, но подозреваю, что лучшим подарком стало мое согласие на приезд в гости Рыжего. Хочет показать мальчишке город — пусть, хочет дружить — я не против.

А вдруг я не права и у них все выйдет всерьез и по-настоящему?

Рыжий приезжает в самый канун праздника. Мы с Егором, встретив его на перроне, везем мальчика через метро и трамваи, а когда удивление и восторги проходят, выходим и берем такси. Так быстрее, а мальчишки, по своему знаю, всегда голодные.

Рыжий ест за двоих и пока думает, что я не вижу, подкармливает Звезду моими котлетами. Я, может быть, и притворилась бы подслеповатой, если бы кто-то не так громко чавкал у нас под столом. Ладно, главное, что котлеты получились и идут на ура, а к вечеру приготовлю праздничное.

Помаявшись с полчаса в доме, мальчишки просятся на прогулку, и так как псину не берут, не по двору собираются прохаживаться явно. Не удержишь все равно — поэтому делаю вид, что серьезно раздумываю, напутствую вести себя прилично и отпускаю. Сама пока по кухне кручусь. Когда возвращаются — голодные и довольные и наперебой рассказывают, какой это замечательный город (надо же, как Егор оживился, будто сам на два дня приехал и ничего раньше не видел), я их кормлю, выслушиваю, отпаиваю горячим чаем с тортом и отправляю с собакой на улицу.

Возвращаются такие чумазые, причем все трое, что с трудом можно различить где кто, если бы у одного не было хвоста, у второго веснушек, а у моего — таких выразительных глаз. Поочередно проходят через процедуры в ванной и сматывают в комнату, откуда не только меня, но, надеюсь, и несносных дятлов, работающих даже в такой день, накрывает громкой волной рока.

У меня все готово и я решаю сделать чайку и себе. Завариваю, беру в руки кружку, делаю глоток, мельком бросаю взгляд в окно и… поверить не могу! На улице кружится снег! Вопреки прогнозам по всем интернетовским сайтам, вопреки клятвам и сожалениям Гидрометцентра — снег! Белый, крупный, как теплые варежки — пушистый. Красотища такая, что настроение восхитительное, какое-то даже умильное, хочется обнять весь мир, поделиться с ним радостью и какими-то детскими воспоминаниями.

Я сообщаю, что идет снег мальчишкам, и они бегут на кухню, суют носы в окна, словно в комнате у Егора ставни закрыты. Переминаются с ноги на ногу, смеются. А я стою за их спинами и тоже непонятно чему улыбаюсь.

— Ладно, — говорю, — идите в зал елку наряжать.

— Елку! — радуются и сбегают, а когда обнаруживают, что у нас только пара шаров да две мишуры, а то все мандарины и конфеты для украшения — только и слышно обертки.

— У меня там все подсчитано! — пугаю их.

Слышу, как шепчутся, еще пару раз шуршат фантиками, и то ли наелись уже, то ли вняли предупреждению, но начинают что-то и на елку подвешивать. А я пока поздравляю своих по скайпу — бабуля у родителей в гостях, так что я вижу всех сразу. Мне на плечи облокачивается Егорка и тараторит и тараторит. Оставляю их поговорить, а пока помогаю Рыжему прикрепить сосульку на вершину елочки.

— А знаете, — говорит он, — сюда бы хорошо подвесить снежинки.

— С улицы тебе принести? — смеюсь.

— Да нет, — мнется, — мы там… вы не могли бы сами посмотреть и если не понравится…

— Где посмотреть?

— Ну, там, — прячет коричневые глаза, — в комнате у Егора, на столе…

Заинтригованная, иду в комнату, и на столе обнаруживаю вырезанные из цветной фольги снежинки. Мои в детстве были из бумаги, максимум из картона, а эти просто восхитительны! Беру их, спешу похвалить мальчишек, почти выхожу из комнаты и вдруг…

Еще ничего не понимая, возвращаюсь, подхожу к столу, выглядываю в окно — все та же слякоть, грязь, уныние, и ни намека на белый снежок.

Иду на кухню, так и прижимая к сердцу снежинки. Егор только что закончил тарахтеть с моими, что-то мне рассказывает, а я смотрю в окно, на белый снег, на бесконечный снег, крупный, пушистый. Иду обратно в комнату, выглядываю — слякоть. Повторяю проходку на кухню — снег, снег, снег…

— Обалдеть! — выдыхает у меня за спиной Егор.

— Чудеса, — таращится во все глаза Рыжий.

Они за мной, как два хвостика, прохаживались туда и обратно, туда и обратно, и теперь мы делим шок на троих. А потом, наспех накинув куртки, бежим наперегонки на балкон, и вот там-то и понимаем, что чудес не бывает. Не бывает, если ты сам или кто-то для тебя их не сделает.

На козырьке у подъезда стоит на ножках черное чудовище и энергично плюется снегом возле наших окон, а рядом с ним стоит высокий человек в длинной черной дубленке. Курит неспешно и смотрит на те же окна, а потом замечает нас.

Мальчишки хихикают, а у меня ком в горле.

Выхожу с балкона, плотно закрываю дверь, но такое чувство, что я все еще там, на улице, рядом с мужчиной в дубленке…

Вечереет, сгущается ночь, а снег все идет. Несколько раз порываюсь сказать, чтобы не мерз, шел домой, но… не звоню.

Снег нескончаемый, в отличие от моего терпения.

Ближе к двенадцати я надоедаю и себе и мальчишкам хождением по дому, и таки беру телефон. Яр не отвечает, может, не слышит звонок за отзвуками питард и радостных криков?

Выглядываю с балкона — а его нет. Генератор снега стоит бесхозный, работает. Ну да, что это я, думала, что он мерзнет, даже вот пожалела, а он…

И вдруг замечаю какое-то движение на земле, с другой стороны тротуара. Яр? Кажется, да. Склонившись, что-то завязывает, что ли? Или, наоборот, открывает? Не пойму. Щелкает зажигалкой. Свет фонарей неровный, я бы сказала — нервный… или… это я почему-то дрожу?

— Яр… — тихо зову его.

Он, конечно, не слышит.

— Яр! — повышаю голос, но меня перекрикивают визги с других балконов.

Что-то гонит меня, заставляет наспех одеться, что-то несет на улицу. В голове мечется одна непонятная мысль: успеть бы! Я не знаю, что нужно успеть, но спешу, в тапочках, по холодным плитам подъезда, кажется, опять в куртке Егора… Не важно… Все не важно… Я почти выбегаю на улицу, почти успеваю, когда слышу ужасный грохот, будто что-то взрывается, рвется, рвет…

А на улице вспышки. Кривой фейерверк танцует узорами в черном небе.

Рвется, рвется…

А я бегу, хотя знаю, что не успела!

Склоняюсь над Яром, пытаюсь его приподнять, пытаюсь увидеть лицо и боюсь, пытаюсь нащупать пульс на запястье и… не слышу… не нахожу… Возле его головы разливается кровь, я падаю на колени рядом, с трудом приподнимаю голову и не вижу ничего, кроме крови… Мне кажется, он больше не дышит.

— Дыши… — прошу его, и опять ищу пульс. — Дыши, слышишь?

Мне кажется, он не слышит. Мне кажется, он пытается ускользнуть, уйти, мне кажется, я его потеряла. А я не могу!

Не сейчас, когда поняла, что люблю несмотря ни на что, любого, со всем его прошлым и его настоящим. Люблю, когда улыбается. Люблю, когда спорит. Люблю, когда обнимает. Люблю, когда просто смотрит. Люблю, когда спит у меня под боком.

Люблю.

— Дыши! — кричу на всю улицу.

Выскакивают мальчишки. Егор с телефоном в руке, говорит, вызвал скорую, но они приедут нескоро, много объевшихся, много падких на водку, много инфарктов. У меня что-то щелкает в голове, я прошу принести мою сумочку. Он несется, приносит. Я вытряхиваю ее содержимое на асфальт, копаюсь, ищу… а, вот, это он… Пальцы не могут попасть на кнопки и Егор считывает из записной книжки номер, который я думала, никогда мне не пригодится.

Лучше бы не пригождался!

Медсестра, которую хотел поиметь боров-врач из больницы… Я знаю, она поможет! Больше некому! Ну, пожалуйста, возьми телефон! Пожалуйста!

Светлана отвечает после второго гудка и, — о чудо, — оказывается рядом, почти в двух кварталах, сейчас словит попутку, возьмет аптечку и приедет. Я говорю спасибо и жду.

Я жду, она успеет, ведь чудеса случаются, верно?

А потом вдруг я понимаю, что не успеет. Она не успеет. Какие попутки в Новогоднюю Ночь? И добежать не успеет. И скорая приедет лишь утром. А он не дышит сейчас!

Не дышит!

Не отпущу! Нет, не отдам! Не позволю забрать!

Смерть хохочет, дождем стучит по плечам, ветром воет, что все, все кончено. Для него. Раз меня взять не вышло, сойдет и он.

Да пошла ты к черту, костлявая!

Ни черта у тебя снова не выйдет!

— Дыши! — кричу и трясу отчаянно Яра. — Дыши! Пожалуйста! Ну, пожалуйста!!! Ради меня!!!

Я зажмуриваюсь, потому что мне больно и страшно, потому что мне вдруг показалось, что у него приоткрылись глаза, а так бывает, когда…

Не могу… Я не вынесу…

— З-ла-т-та, — хриплый шепот Яра мне тоже мерещится и усмешка слышится, и что он пытается встать. — Эй, привет, — говорит уже почти бодро, и я понимаю, что плачу, у него на глазах плачу и не могу перестать.

Ну и пусть.

Пусть увидит и все поймет, потому что нет сил больше ждать и сопротивляться, и метаться нет сил. Иногда на сомненья нет времени. Иногда может быть слишком поздно.

Смерть перестает хохотать, удаляется.

Мы успели. Мы все еще вместе, не по разные стороны мира — вот главное.

— Эй, — зовет меня Яр, все же приподнимаясь с помощью побелевших мальчишек. Обнимает, а я трясусь, как листок на ветру, как испуганный заяц. — Эй, успокойся, ну… я не мог умереть. Не сейчас.

— Ты все врешь, — спорю с ним, — ты почти умирал.

— Я не мог, — повторяет с пиратской улыбкой, — я ведь пообещал тебе чудо.