Дыхание Смерти

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Что будем делать? — спросил у друга Керам. Кулл-пес в сомнении поморщился. — Неважно что, важно как. Дай подумать. Поспешность может нам повредить…

— Ты становишься философом, — похвалил Дзигоро. — Мудрость, достойная не только четвероногого…

— Ну да, — кивнул Кулл, — а пока мы тут будем высиживать цыплят из вареных яиц, Хайрам откупорит бутылку…

В самом деле, что взять с четверки демонов и одного призрака? Кто бы знал, что на самом, то деле вся их сила только и есть в том, чтобы человек сам испугался да от страха и умер. Только вот шайка Хайрама единственно, чего боится, — мало поесть. А больше этого — только мало выпить. Валка их забери, боятся они его только по привычке да по большим праздникам…

Дзигоро исчез.

Кулл сел. Потом лег, положив тяжелую голову на лапы. Отсутствие призрака затягивалось.

Одно радовало — убить его не могли, поскольку премудрый приятель Кулла был уже мертв, а двум смертям, как известно, не бывать.

Внезапно окно под крышей, едва озаренное слабым светом почти прогоревшей светильни, стало совсем темным.

«Опоздали». — Мысль обожгла не хуже зеленого факела, но спустя всего один стук сердца Кулл понял: Дзигоро. Его работа…

Варвар даже не увидел, а почувствовал, как застыли в ожидании рядом с ним Керам и Малика, а за ними тревожно перебирал паучьими лапами Кошиф.

Разбойники не были пьяны, хотя напиться им, возможно, стоило. Проклятая бутылка не открывалась. Хайрам-Лисица трижды нараспев прочел заклинание, где звучало подлинное, неизвестное людям имя Темного Бога, но результат оказался не совсем тот, которого ожидали. Вернее, вообще никакого результата не оказалось. Хайрам тупо смотрел на упрямый сосуд, отказываясь верить своим глазам.

— Может, ты… того… слова перепутал? — встрял Мердек, но Хайрам так зыркнул на него из-под нахмуренных бровей своим никак не лисьим, а почти волчьим, тяжелым взглядом, что тот счел за благо вообще замолчать.

Попытки открыть волшебный сосуд магией не увенчались успехом. Вконец утомившись и израсходовав весь запас молитв и проклятий, Хайрам-Лисица оставил злополучную драгоценность и приказал подать вина. Хуже всего было то, что ювелир сдержал слово и огранил семь превосходных алмазов, а расплатиться с ним было нечем. Хайрам крепко рассчитывал на добычу с мертвого города и не предусмотрел никаких запасных вариантов.

— Разбить, — предложил Мердек, — поглядывая на растерянного Хайрама не без злорадства.

После недолгого совещания решено было пройти в место, наиболее удаленное от основных комнат и лишних глаз прислуги. В мыльню. Рабов-банщиков отослали, и, помолясь, чтоб сработал перстень-противоядие, Хайрам ударил по бутылке тяжелой рукоятью кинжала. Проклятый сосуд только качнулся.

Сначала осторожно, робея перед заключенной в сосуде колдовской мощью, бутылку попробовали разбить все по очереди. Ни меч, ни сабля ее не брали. Огромный, как гора, богатырь Джудраш, изо всей своей немалой силушки хватил ее серебряным подносом, так что гул прошел по всему дому и закачались под потолком светильники, но проклятая бутыль даже не треснула.

— Слыхал я об оружейниках из неведомой страны, лежащей далеко на западе, за семью горными хребтами, — проговорил Рашудия, похоже, не слишком расстроенный неудачей. — Они так изготавливают свои мечи: берут шесть целых частей черного железа, добавляют к ним восемь неполных частей очищенного белого золота, варят все это на умеренном огне длительное время в глиняном кувшине без доступа воздуха. Такая смесь, быстро остывая и будучи закалена без отпуска, выкована и отточена, режет стекло, как алмаз, сечет железо и рубит камень, не тупясь и не лопаясь. Вот был бы у тебя, Хайрам, такой клинок…

— Слышал я о таком мече, — буркнул Хайрам, — но такие вещи на дороге не валяются, а отнимать его у хозяина рискнет только безумный. Лучше уж самому прыгнуть в пропасть.

— На свете нет ничего невозможного, — многозначительно произнес ювелир, потирая руки. — За звонкую монету тебе хозяин сам принесет свой меч, или кто другой ему поможет. А еще слышал я, что много разных мечей хранится в уединенном и таинственном жилище мага и чародея в предгорьях, на границе с Лемурией.

— Все-то ты знаешь, — с едкой усмешкой заметил Хайрам, — все-то ты видел, все-то тебе известно. А ведь и носа из Гайбары не показываешь, разве, когда я приглашу…

— Зачем ходить? Зачем глядеть? Надо деньги платить и слушать. — И без того широкое лицо ювелира расплылось в добродушной улыбке. Напоминание о деньгах не прибавило радости Хайраму. Того, что было у него с собой, хватило бы разве что оплатить выпивку. Что он и сделал, крикнув куда-то в необъятно гулкое переплетение коридоров и комнат позади себя. Возня с бутылкой как-то незаметно стихла. Разбойники сидели на теплых мраморных скамьях вокруг бассейна. Разгоряченные, кто схваткой с бутылкой, кто сражением с волшебным содержанием других, менее магических сосудов, они, скинув одежду, барахтались в воде, стараясь утопить друг друга, но сообща это получалось плохо. Впрочем, не слишком они и старались. Масляные лампы, подвешенные к потолку, освещали всю компанию лучше некуда, а по углам густели сумерки. Кое-где поблескивали отраженным светом серебряные кальяны, кувшины для омовений и другая банная утварь.

— И чем только у тебя ее чистят? Ведь видно, что не вчера сделана, хотя сегодня куплена, — произнес Хайрам, желая задобрить хитрого ювелира. В голосе его проскользнуло восхищение — немного, — как раз столько, чтобы польстить, и ровно столько, чтоб Рашудия не догадался, что ему льстят.

— Это мой собственный состав, — подобрел голосом ювелир. — Надо взять щелока, и не какого-нибудь, а именно персикового дерева, добавить теплой мочи новорожденного белого ягненка, все это проварить строго определенный срок, в этом-то и есть главный секрет, и этим отваром начистить серебро или золото. И тогда металл не тускнеет долго и светит, как солнце, хоть ночь на дворе, хоть ясный день…

В кружке разомлевших разбойников тоже нашелся свой сказочник.

— …Было так, — говорил он. — Жил в Эбере хитрый человек, звали его Хамиль. Была у него скверная привычка — прийти в баню, помыться, побриться, выпить молодого вина, а потом обвинить банщика, что украли какую-нибудь вещь, и не заплатить. В конце концов он так надоел всем банщикам города, что они сговорились не пускать его больше ни в одну баню. Промучался Хамиль две недели, потом не выдержал, пришел в баню и в присутствии свидетелей дал банщику клятву, что не будет больше обвинять его в пропаже и честно заплатит за все. Только Хамиль разделся и вошел в мыльню, банщик спрятал всю его одежду, оставил только пояс с кинжалом. Помылся Хамиль, побрился, выпил молодого вина, выходит — а одежды нет. И сказать ничего нельзя — клятва дана при свидетелях. Понял тут Хамиль, что банщик подшутил над ним, но не растерялся. Застегнул он на себе пояс с кинжалом и сказал банщику:

— Имей же совесть. Ведь не так я сюда пришел.

Банщик рассмеялся, вернул ему всю одежду и разрешил Хамилю раз в неделю мыться бесплатно…

За рассказами и разговорами никто и не заметил, как Хайрам поднялся со своего места и исчез, тихо, незаметно, ни сказав никому ни слова, точно лисица, махнув на прощание хвостом. Кто бы сказал «на прощание», а на самом деле — заметая следы. Как старый и уже не раз травленный зверь, он чуял опасность за сотни лиг, не то что уж совсем под боком. Также он знал, что уйти от облавы может далеко не каждый и редко когда удается прорваться всей стаей. Чаще спасаются одиночки. Каждый — сам за себя.

Если Дыхание Смерти теперь ему неподвластно, то надо скрыться на время, чтобы найти выход из этого щекотливого положения, особенно с оплатой работы ювелира. Не делиться же с ним на самом деле! Хотя бы и частью награбленных раньше богатств, и теперь признаваемых Хайрамом за свои кровные. Вот и исчез старый лис из мыльни. Словно и не было его там. И не сидел он рядом с ювелиром.

Дверь распахнулась внезапно, и на пороге возник человек — смуглый, могучий, с копной черных, растрепанных волос и… как сказать? Ну голый он был, по-другому не скажешь. От неожиданности разбойники утратили дар речи, лишь ювелир, как хозяин дома, более смелый или менее трезвый, икнул и спросил:

— Помыться решил?

Незнакомец обвел всю компанию ледяным взглядом, и у Рашудии мгновенно пропала охота острить. В этом взгляде читалась непреклонная решимость и еще что-то такое, что не поддавалось описанию. В любых других глазах это выражение могло означать только одно — отчаяние обреченного, но только не в этих. Взоры всех присутствующих остановились на человеке в дверном проеме. Его узнали. Разбойники, люди неробкого десятка, ждали, что скажет демон, что сделает и, вообще, как объяснит свое появление здесь в такое время и в таком виде. Безоружный человек шагнул вперед.

— Эй, приятели, — произнес он вдруг, — а хотите, я сделаю так, что искупаюсь в вашем бассейне и вы не возразите?

Разбойники с недоумением переглянулись.

— А хотим… — отозвался Рашудия и с чисто житейским интересом добавил: — И как ты это проделаешь?

— Побьюсь с вами об заклад.

— А откуда ты свой заклад доставать будешь? — сразу возрос интерес ювелира.

— А вот откуда. — С этими словами Кулл-варвар поднял едва поместившееся в ладони свое мужское достоинство. — Ставлю против бассейна, что мое копье длиннее всех ваших.

От неожиданности разбойники опешили.

— Ну что ж, заклад принят, — без тени замешательства произнес Рашудия. — А если проиграешь, что будешь делать?

— Тогда, делать нечего, буду ходить немытым. С палец толщиной — не грязь, а в два — сама отвалится, — отшутился человек, улыбаясь кривой, не слишком доброй улыбкой.

— Ну что ж. Что с тобой делать — мы еще посмотрим, — проговорил ювелир. — А сейчас подходи к свету. А вы там, вылезайте-ка из воды да захватите поднос.

Кулл не был безумно самонадеянным, но в своей силе он был уверен, как в себе самом. И варвар бестрепетно прошел к подносу, правда, стараясь все-таки не касаться его. Атлант надеялся, что первым его вызов примет сам Хайрам, но нет. Старый лис где-то скрывался, очевидно обдумывая мерзкие планы наказания Кулла за подобную дерзость. Но варвару сейчас было не до этого. Темный смысл шарады старого Дзио-ка Кулл разгадал, еще сидя в таверне. Целью состязания был человек с татуировкой, только он сейчас мог помочь Куллу добраться до Хайрама, а точнее — до бутылки со Смертью.

Один за одним посрамленные и уязвленные завистью в самое сердце разбойники отходили от подноса, но ни одной татуировки Кулл не приметил. С сожалением смотрел он на редеющие ряды желающих посостязаться. Нет. Тут ему нет соперников. И посвященного, похоже, нет.

Внезапно в глаза атланту бросились знакомые черты — острое лицо и крупный нос, похожий на клюв хищной птицы. Мердек! Тот, кто едва не убил Кулла, прикованного цепью. Не отрываясь, Кулл смотрел в его глаза, испытывая почти непреодолимое желание плюнуть ему в лицо. Но в глазах Мердека он прочел точно такое же желание и передумал. Зато он нисколько не удивился, когда почти рядом с ним на серебряный поднос легла туго свернутая в кольца, готовая к молниеносному броску черная змея. Вот она. Татуировка…

— Баня… сейчас будет вам баня, — объявил демон и, сбросив с лавки на пол жалобно звякнувший поднос, грозно рявкнул: — Где бутылка?!

Бешенство охватило Кулла, подобно огню, и он почувствовал, уже знакомо, как на загривке поднимается шерсть.

Первым неладное заметил ювелир. Возможно, потому, что с самого начала не ждал от Хайрамовой аферы ничего хорошего. Там, где замешана магия, жди беды, а беда — она долго себя ждать не заставит. Ювелир поднял голову и прямо перед собой увидел картину, от которой волосы на голове зашевелились, а сердце ухнуло в пятки. Прямо из беломраморной стены лезла оскаленная крысиная морда с горящими глазами и, пропихивая неуклюжее тело, изо всех сил помогала себе тонкими паучьими лапами. Рашудия зажмурился, мотнул головой, надеясь, что видение исчезнет, но гут с другой стороны стола донесся сдавленный крик, и в круг света прыгнула грациозная черная пантера, неслышно упав на свои мягкие лапы.

Тут Рашудия толкнул Мердека, заорав что-то нечленораздельное, все повскакивали с мест, вращая безумными глазами, с грохотом опрокинулся стол, звон разбитых кувшинов перекрывал проклятия и крики ужаса. Еще не зная, какой кошмар может вылезти из четвертой стены, разбойники инстинктивно рванулись к двери, распихивая друг друга и беспорядочно махая кривыми саблями… и наткнулись прямо на оскаленную пасть.

Жуткое это было зрелище. Клубок беспорядочно мечущихся по комнате человеческих тел, безжалостно избиваемых созданиями магии, бестрепетно выносивших страшные удары сабель и даже не вздрагивавших от смертельных ран. Кулл не пОмнил себя, не знал, в какой ипостаси ему довелось участвовать в этом сражении, он помнил лишь оскаленные клыки Малики, перекошенное от ужаса лицо ювелира Рашудии, рваные раны, кровь, бледное лицо Дзигоро где-то в воздухе, над сражением, и голос его, слышный только армией демонов.

— Сзади!

Кулл обернулся и как раз успел срубить или прикусить ювелира. А не якшайся с разбойниками, если ты честный мастер, а если связался — плати!

Он пришел в себя, когда бледный рассвет уже разгорался над городом, а темнота из непроглядно черной стала седой. Он увидел рядом Дзигоро и, не сообразив, хотел хлопнуть его по плечу, но рука прошла сквозь, и только тут Кулл обнаружил, что кругом мертвые, растерзанные тела и среди них — прекрасная женщина в плаще из черных шелковых волос.

— Как они ее? — хрипло спросил Кулл.

— Серебряным подносом.

— А Керам?

Но призрак лишь пожал плечами. Судьба грабителя караванов была ему неведома. В голове варвара стоял гул от недавнего побоища, он все еще не мог понять, человек он, или собака, но, судя по тому, что Дзигоро смотрел на него снизу вверх, он стоял на двух ногах, только покачивался.

— Бутылка! — напомнил призрак. — Дыхание Смерти.

— Не знаю, где бутылка, — рявкнул Кулл. — Татуированный — вот он валяется. Вроде жив, только малость пришиблен. А.Хайрам, похоже, все-таки удрал. Недаром его прозвали Лисицей.

Варвар почти растерянно глядел на кучу мертвецов и покалеченных, пытаясь сообразить, что же теперь делать, но мысли метались по кругу, как собака за собственным хвостом: Хайрам и бутылка, Мердек и татуировка, Дыхание Смерти и Дзио-ка… И мертвая Малика — прекрасная, бесстрашная женщина, которую любил Керам. Внезапно в тишине послышался звук, которого Кулл не ждал, — шаги. Легкие шаги на лестнице. Шли, похоже, двое. Один очень торопился и почти волок другого за собой. Кулл пошарил глазами в поисках оружия, но это были не враги. В дверях появилась запыхавшаяся Айсиль, а с ней — бродячий музыкант из таверны «Золотой баран».

Войдя, девчонка застыла на пороге, не в силах отвести взгляда от жуткой картины. Хотя, живя у разбойников, могла бы и привыкнуть. Одежда Кулла, заботливо сбереженная, посыпалась на пол. Казалось, Айсиль утратила дар речи и смотрела на своего «спасителя» с диким ужасом. Певец был гораздо спокойнее. Он обвел побоище взглядом, кивнул Куллу и почти сразу приметил в углу то, что не углядели ни Кулл, ни Дзигоро. Какой-то маленький, несуразный человек, прикрыв свои телеса ладонью, пытался незаметно выползти наружу, прижимая к груди…

— Стой! — рявкнул Кулл, но не успел. Глупая девчонка Айсиль повисла на руке и что-то горячо зашептала. Варвар стряхнул ее, но было уже поздно. Бродяга завладел бутылью с Дыханием Смерти, без усилий вынул пробку… Кулла прошиб холодный пот, но ничего страшного не случилось. Певец понюхал вино, одобрительно крякнул, в три глотка опростал бутыль и небрежно отбросил за спину. Варвар еще глядел, как диковинный сосуд со стуком катился по полу, когда певец ухватил толстяка-Кошифа за плечо.

— Ты куда? — добродушно спросил он.

Тот, глядя на бродягу несчастными глазами, жалобно пискнул:

— Халат бы мне.

Не спрашивая ни о чем больше, певец снял с плеч свою засаленную хламиду, оставшись в таких же грязных шароварах, и от всей души протянул ее незнакомцу. Но тот почему-то не спешил взять подарок. Напротив, сморщил брезгливо нос и шарахнулся, будто ему подсунули ядовитого скорпиона.

— Ну, как знаешь, — не обиделся певец. — Кстати, чем отличается халат от джунглей?

Тот что-то неразборчиво пробормотал, пытаясь вырваться, но на этот раз самым умным оказался Кулл. Он наконец-таки понял, что произошло, и поразился сообразительности Айсиль. «Тот, кто ничем в этой жизни не дорожит, может выпить Дыхание Смерти, как обычное вино». Варвар свел концы с концами, с облегчением рассмеялся и ответил певцу:

— В халате одна обезьяна, а в джунглях много.

Именно этот момент бутыль выбрала, чтобы завершить свой земной путь. Сначала на гладкой поверхности появилась одна трещина, потом другая. Потом вся она покрылась мелкой сетью трещин и беззвучно рассыпалась в пыль. А город остался стоять, как и стоял. Погибели мира беззаботному пьянчужке хватило ровно на три глотка. Похоже, он и сам не понял, что натворил, да и не вникал. Хоть Айсиль и пыталась что-то ему втолковать, смеясь и плача, глядя на него влюбленными глазами, но он отмахнулся от объяснений, еще раз кивнул Куллу и толстяку, обнял Айсиль и вышел за дверь, слегка покачиваясь. Девчонка послала варвару извиняющийся взгляд, тот с пониманием кивнул и криво улыбнулся.

Над городом поднималось солнце, прогоняя тени, и в ярком свете его лучей все таинственное и страшное становилось простым и понятным.

— И долго ты намерен так стоять? — напомнил о себе Дзигоро. — Имей в виду, у тебя только два дня. Сегодняшний, и еще один. А вечером, после восхода луны, откроются Врата Заката. Ты должен успеть.

— Куда? — холодно спросил варвар. — Призрачную Башню охраняют лучше, чем Шипы Повелителя — его дворец. Тут одному не справиться. Пусть даже с призраком за компанию. Тут нужно войско…

— У тебя есть войско, — напомнил Дзигоро.