Уже первое знакомство с классическим периодом развития понятия дьявола просто потрясает. Налицо резкий контраст между его вездесущестью в культуре христианской Европы и чрезвычайной сдержанностью по отношению к нему в официальных речах представителей церкви. Первое, что надо подчеркнуть: существование дьявола никогда не было догмой. Другими словами, строго говоря, можно быть христианином и не верить в существование дьявола. Эту мысль можно найти у аббата Рене Лорантена, человека, которого уж никак не заподозришь в скептицизме в данном вопросе: «Демон не является объектом догмы… Это отрицательное лицо, темная сторона спасения. Таким образом, Акты Великого Магистра редки, сдержанны и второстепенны на этот счет. Они, в основном, предназначены для того, чтобы отринуть идею, что демоны могут быть самостоятельными зловредными божествами или спорными объектами наказания». За весь период Средних веков трудно обнаружить на эту тему более полудюжины заявлений Вселенского собора или понтификов: от Вселенского собора 563 г. в Браге до Латеранского Вселенского собора 1215 г., когда было заявлено: «Дьявол и другие демоны были созданы Богом добрыми по своей природе, но затем они стали плохими самостоятельно. Человек грешил по наущению дьявола», — и все. После этого потребовалось более трех столетий, чтобы вопрос о первородном грехе был затронут на Тридентском Вселенском соборе в 1546 г.
Подобная лапидарность не дает никакой пищи уму. Кем на самом деле является дьявол? Какова его сущность? Есть ли у него тело? Каковы его действия? Как он перемещается? Как он выглядит? Почему он не покорился? Именно на эти вопросы и пытались ответить крупнейшие теологи, основываясь на Писании и уже существующих трактатах. Позднейшие отцы церкви разошлись в решении этих вопросов. Если все отделяют грех Адама от вины сатаны, оказывается затруднительным объяснить причины последней. Согласно Лактанцию, дьявол — младший брат Христа, проникшийся завистью, и, таким образом, два сына Бога стали олицетворять собою добро и зло, что необходимо, поскольку «если бы зла не существовало, не было бы и страха как основы послушания». Здесь мы вновь оказываемся совсем рядом с дуализмом. Григорий Нисский (а следом за ним — Амвросий, Лев и Григорий Великий) предполагает, что сатана был обманут Богом, предавшим в его власть Иисуса в обмен на людей, но обманул его в связи с триумфом, ожидавшим Иисуса после смерти.
В V веке Августин Блаженный развернул обсуждаемый вопрос шире, а его престиж придал ответу авторитетность, которая сохранялась долгое время. Но и его мысль не до конца ясна. Для того, чтобы реабилитировать Бога за сотворение дурного существа, он дает запутанную интерпретацию слов апостола Иоанна, неосторожно заявившего, что сатана «изначально» был убийцей. Для Августина сатана сперва был добрым ангелом, а согрешил из гордыни, извлекая свою гордость из самого себя, то есть — помещая веру в себя в ничто вместо того, чтобы поместить ее в существо. Именно в этом заключается зло, которое является не-бытием, как дырки в губке. И Бог допустил этот выбор, связанный с недостатком воли у демона, который был свободен. В результате дьявол позавидовал человеку, которого после этого соблазнил змей, который, конечно и был дьяволом. И вечная кара служит постоянным напоминанием человеку, что он получил лишь временное «помилование», указывающим ему на всю безмерность его вины. Но тот, кто делает выбор следовать за демоном, познает такую же участь как и последний. Выходит, что существование дьявола и зла создает для доброго и всемогущего Бога серьезные затруднения. Так неужели он был неспособен устранить эту путаницу! А это входило в его планы, — отвечает Августин, — дьявол служит примером того, как не следует поступать, и того, что нас в этом случае ожидает. Таким образом Бог обращает зло в добро.
Но дьявол не одинок. В свое падение он вовлекает множество демонов, сохранивших субтильные тела из воздуха и света. Они вьются, как пчелы, и молниеносно перемещаются, пытаясь навредить нам бесчисленными способами, подтолкнуть нас ко злу и вызвать природные катастрофы. Более того, некоторые из них, демоны инкубы и суккубы, могут вступать в половой контакт, соответственно, с женщинами и мужчинами, которые при этом испытывают совершенно неповторимый оргазм: «Злодеяния демонов инкубов и суккубов столь многочисленны, что отрицать их попросту бесстыдно», — писал Блаженный Августин в «Сочинении о граде Божием». Реминисценции из сюжетов о Пане и об ангелах-хранителях, которые вступали в половую связь с женщинами, здесь связываются с внушением мысли о греховности секса. Она займет важное место в эпоху охоты на ведьм.
Более того, эта проблема будет предметом самого серьезного рассмотрения у крупнейших теологов-схоластов. В XIII веке к ней вернутся Исидор Севильский, а также Альберт Великий и Фома Аквинский. Последний хотя бы исключит возможность искупления для демонов. Спорили об их количестве, которое обычно оценивалось как крайне значительное, доходящее даже до 1 758 064 176 (66 легионов, состоящих из 666 когорт, каждая из которых объединяет по 6666 дьяволов). Большинство теологов указывают на то, что дьяволы находятся в воздухе, за исключением тех, которые обитают в аду. Разногласия касаются их умственных способностей: то ли они очень умны, то ли полные идиоты, как предполагал Гийом Овернский. Последняя гипотеза широко распространится в демократических слоях. Еще одна важная проблема — есть ли у них тела. Здесь была представлена вся гамма возможных решений, лишь за исключением двух крайних. Нечистые духи имеют тело, похожее на наше, но нематериальное. Это «эфирное» тело состоит из «неуловимой материи», которую можно трансформировать во что угодно: они могут принимать любое обличие, например, любимого мужчины и заниматься под его личиной сексом с женщиной. Гийом Овернский, выдающийся теолог, писал в 30-х гг. XIII века: «Люцифер может являться к своим поклонникам в виде черной кошки или жабы и требовать, чтобы они его поцеловали: кошку под хвост, а жабу — в губы».
Если Ансельм Кентерберийский в XI веке пытался свести к минимуму роль дьявола, который, конечно, приносит в мир зло, но не имеет никакой власти над человеком, то в XIII веке Фома Аквинский отводил ему большое место, детально классифицируя, как он может воздействовать на человека: физически — вселяясь в его тело и пользуясь последним как инструментом, на разум — рисуя перед ним соблазнительные образы, на волю — с помощью чар или обольщения.
Монашеские сообщества очень много вложили в развитие образа дьявола. Монахи и отшельники, выходцы из низов, которые вели жизнь, полную лишений и одиночества, подвергались соблазнам; у них были видения и ими очень часто овладевали нервные, физические и психические расстройства, в которых обвиняли дьявола. Их фантазия питалась рассказами о жизни в пустыне их предшественников, постоянно подвергавшихся демоническому воздействию. «Житие Святого Антония», написанное в 60-х гг. IV в. Афанасием Александрийским и рассказывающее об испытаниях знаменитого отшельника (251–356) — величайшее классическое произведение этого жанра. История соблазнов, которым дьявол подвергал святого, питали не только поколения монашества, но и великих деятелей искусства: от Босха до Дали. По мнению самого Антония, эти соблазны — фантасмагории, которые отступают перед молитвой. Образ женщины, разумеется, — любимое оружие лукавого.
В VI веке появились «Диалоги» другого монаха, Григория Великого, наполненные собранием весьма причудливых историй о демонах, которые были популярны в то время в христианском мире. Демоны существуют повсюду и принимают любые формы. Например, один еврей видел их целую группу, собравшуюся в храме Аполлона, и рассказал о проделках, которые они устраивали в отношении христиан. В житиях святых приводятся подробности. В «Житии Святого Афры» VIII века изображен черный голый рогатый дьявол с морщинистой кожей. В «Житии Святого Дунстана» X века нечистый высмеивается: святой от него избавляется, ухватив за нос раскаленными докрасна щипцами. Устанавливая монастырские правила, Святой Бенедикт плодит меры предосторожности и рекомендации монахам, как уберечь себя от лукавого.
А тем временем растет пессимизм. В первые века истории вроде рассказанной Дунстаном показывают, что от враждебных действий дьявола избавиться достаточно легко. В XIII же веке так уже не думали — монах Цезарий Хейстербахский (1200–1250) в своих «Беседах о чудесах» (Dialogue Miraculorum) живописует множество обманчивых ликов сатаны: крупный мужчина в черном, красавец-солдат, мавр, собака, кошка, медведь, бык, ягненок и т. д. Он нас неотступно преследует. Возможности его воздействия расширяются: он уже может поселиться в нашем кишечнике. В 70-е гг. XIII в. Рихальмус, аббат Шентальский предупреждал послушников: демоны повсюду, «они окружают каждого колпаком, плотным, без малейшей щели». Они прерывают размышления, наводя на дурные мысли, мешают слушать молитвы, вникать в их смысл и с ними чрезвычайно трудно бороться.
Дьявол посылает демонов овладевать душами людей в момент их смерти. У Григория Великого собрано множество свидетельств на этот счет, например — о богохульствующем ребенке, умирающем на коленях отца от чумы, который повторяет: «А вот мавры, которые хотят меня забрать». В VIII веке Беда Достопочтенный, монах из монастыря в Харроу (Нортумберленд) описывает в своей «Церковной истории народа англов», как глава армии королевства Мерси, в котором были распущенные нравы, заболев, увидал двух ангелов, сидевших на его кровати. Они показали ему хотя и крошечную, но великолепную книгу — книгу его добрых поступков. После этого заявилась орда демонов. Увидев их, вождь ужаснулся, потому что они принесли огромный, уродливый и очень тяжелый том и показали ему. В книге черными буквами были записаны его дурные поступки. Мысли, дела и поступки — все скрупулезно записывается. В этот момент сатана обратился к двум ангелам, которые при этом все еще присутствовали: «Что вы здесь делаете? Вам прекрасно известно, что этот человек принадлежит нам?» — «Вы правы, забирайте его и берите в свою компанию проклятых». Два дьявола бьют его своими вилами по голове и по ногам. Когда эти две боли сливаются в одну, он умирает, а они утаскивают его в ад. В IX веке Гинкмар утверждал: «Ведь точно, что всех людей — как грешников, так и праведников, — на смертном одре у изголовья подстерегают демоны». В XII веке Петр Достопочтенный, аббат Клюнийского монастыря, приводит множество случаев нападения на монахов демонов в момент предсмертной агонии. Одного из них ударила копытом огромная дьявольская лошадь. Демон способен унести покойника целиком: тело и душу. Он может вселиться в мертвое тело и являться мучить живых в виде призрака.
Представление о дьяволе на широком общественном уровне передается в театральных постановках, жанр которых с течением времени приобретает все больше фантастических признаков. Если в XII веке «Игра Адама» дает образ сатаны, еще достаточно близкий к теологическому, то довольно скоро в «страстях» и мистериях XIV–XV веков творческое воображение разыгрывается безудержно, и стремление к зрелищности выводит на сцену фигуру, чаще всего черную, рогатого дьявола в звериной шкуре, активно жестикулирующего, входя в чудовищный разверстый зев, ведущий в ад. Он возглавляет армию демонов, которая постоянно множится. В спектакле, который давался в Мюнхене в 1597 г., их насчитывалось до 300. Эти представления стали серьезной отдушиной для выхода чувств у толпы, затерроризированной церковной пропагандой. Дьявол здесь, в сущности, почти всегда высмеивается, он обманут, опозорен. «Князь тьмы» превращается в смехотворного шута. Актеры, которые и сами близки к земле, под неодобрительными взглядами клерикалов находят способ избавиться от страха перед лукавым.
На фоне пропитанной клерикальным террором культуры для избранных здесь можно почувствовать зарождение народной контркультуры, находящейся на грани скептицизма и наделяющей дьявола гротескными именами: Рогатый, Робин, Гриппен, Пьерасэ — в Лотарингии, Полиг — в Бретани, Лу Пека — в Гаскони, Однорукий, Медник и, конечно же, Хромой (возможно, это реминисценция из мифа о Гермесе) — в Испании. «Хромой дьявол» действует гротескным образом. Теперь он уже всего-навсего марионеточный козел отпущения, иногда желтый, иногда синий. А в эпоху проповедования Евангелия в дьявольский образ включались древние атрибуты местных божеств.
В народном воображении дьявол наследует характеристики рогатого северо-западного европейского бога; возраст его наиболее древнего изображения, найденного в пещере Трех Братьев в Арьеже, составляет девять тысячелетий. Тор, Воден, Цернунн были рогатыми. Восседающий над миром скандинавский Локи, отец волка и змея, способный менять свой облик и причинять зло, тайно присутствуют в образе христианского дьявола, обитель которого народ помещает во впечатляющие места: ущелье Дьявола, пик Дьявола, овраг Дьявола и т. д. Этот дьявол постоянно находится в трудах, множа препятствия к человеческим творениям, в частности, мостам и соборам. Но и здесь существует способ его обмануть, используя плутовские договоры. Сколько попалось таким образом демонов, превратившись в каменные статуи, которые можно увидеть и по сей день, например, на мосту в Кагоре или в Линкольнском соборе.
Идея договора с дьяволом весьма древнего происхождения. Здесь народная культура и наука сливаются воедино в поддержке этой легенды, чтобы показать чрезвычайную опасность подобного соглашения, поскольку чаще всего оно не соблюдается. О самом древнем из них поведал святой Василий Великий в TV веке. Ему удалось спасти раба, отказавшегося креститься и предавшегося дьяволу взамен на обещание любви дочери патриция. К VI веку» относится рассказ греческого патриарха Евтихия о том, как Пресвятой Деве удалось вырвать договор с дьяволом, подписанный Теофилом, в котором тот променял свою душу на епископство. Начиная с XII века подобные истории множатся; ценой в них выступают либо богатство, либо любовь. Этот сюжет лежит в основе легенды о Фаусте, которому доверяли даже теологи. Он иллюстрирует вездесущесть сатаны, который стремится заключить договор с каждым и чья роль постоянно растет. Усиливается арсенал его соблазнов: он может дать в этой жизни любовь, богатство, юность, власть. В литературе появляется даже идея, согласно которой ад — место более приятное, чем рай. Ее декларирует Окасен, герой романа XIII века «Окасен и Николетта»:
«Что буду делать я в раю? Я не стремлюсь туда попасть… Там древние проповедники и дряхлые калеки, однорукие, одетые в ветхие поношенные плащи, старые лохмотья. Я хочу отправиться в ад, населенный красивыми студентами, красивыми рыцарями, павшими на турнирах и великих войнах — блестящие воины и благородные дворяне. Туда же попадают прекрасные дамы из высшего общества за то, что имели, помимо мужей, по два-три любовника. Туда же стекается золото и серебро… Сюда же направляются артисты и жонглеры, а также — князья мира сего. Вместе с ними желаю попасть туда и я, лишь бы вместе со мной была моя наинежнейшая подруга Николетта.»
Церковь проклинает все земные удовольствия, внося таким образом свою лепту в рост притягательности образа дьявола, чей двусмысленный характер, в свою очередь, привел к тому, что в изобразительном искусстве этот образ, причем уже с ранних времен, трансформировался, колеблясь от очаровательного и соблазнительного до ужасного и чудовищного и обратно. В первые века христианства подчеркивалось ангельское происхождение сатаны. На одной из мозаик храма Сант-Аполлинаре Нуово в Равенне начала VI в. он изображен в виде прекрасного юноши с нимбом в благородных одеяниях. И лишь темно-синие краски вносят тревожную ноту. Был сатана и изящным подростком с большими крыльями на миниатюрах в Библии Святого Григория Назианского, появившейся в IX веке, но в ней использованы образы VI века. К этому же времени относится дьявол с настенных росписей церкви в Бауите в Египте. Его милая и грустная ироническая улыбка словно напоминает о первородной трагедии. Еще в IX веке на вырезанной из слоновой кости миниатюре, украшающей обложку книги библиотеки Франкфуртского университета, Сатана выглядит братом-близнецом Христа.
Начиная с XI века, под воздействием историй, бытовавших в народе и в монашеской среде, и восточных изображений чудовищ, дьявол становится нечистым созданием, получеловеком-полузверем, черным и рогатым, с морщинистой волосатой кожей. Этот образ со множеством особенностей быстро становится характерным для романского, а затем готического стилей, особенно при оформлении храмов. Однако в чудовищах, изображенных в Везле, Муасака, Конка, в монастыре Святого Бенедикта на Луаре присутствует и комическая наивность оборотней.
Ужасный устрашающий вид усиливается во времена Большого Страха позднего Средневековья, причем — не без помощи художников. В роскошном «Часослове герцога Беррийского» присутствует огромный волосатый сатана, корчащийся в муках на вертеле. А вот в церкви Эннеза в Оверни в 1405 г. были изображены разнородные чудовища, выставляющие напоказ свои клыки и расправляющие крылья летучей мыши. Были и синие существа с орлиными лапами в виде наброска, сделанные напуганными читателями в «Руанском часослове» (1430).
В эпоху Возрождения прибавилась характерная для нее неуемная фантазия, нередко окрашенная безумием. Здесь в образе дьявола — символ постоянного невроза, которым охвачен цивилизованный человек. Ужасающая двусмысленность пронизывает «Сад наслаждений» Иеронима Босха: ад или рай? Дьявол изображен с хвостом, крысиными лапами, с огненным взором и пастью безжалостного зверя, с печью вместо живота. Бредовые видения безумного гения в безумном мире. У Дюрера дьявол предстает в виде свиньи, перед ним идет Смерть. Это великая эпоха кошмаров «Искушения святого Антония». Здесь современная жизнь оказывается гораздо ближе к ужасу, чем инфантилизм романской эпохи.
Тем не менее у ужаса существует и оборотная сторона. Возможно, в «Саду наслаждений» присутствует сумасшествие. Но зато здесь кончаются все запреты. Все позволено. Плотская любовь здесь совершенно свободна и не ведает стыда. Здесь дана воля свободному излиянию природных инстинктов. Так что неудивительно, что образ дьявола становится для мира более привлекательным, чем образ Доброго Бога. Церковь тут же на это реагирует. Тридентский Вселенский собор кодифицирует изображение дьявола. Его духовное уродство должно отражаться в чудовищном внешнем физическом виде. Эта программа была взята на вооружение такими художниками контрреформации, как Франциско Пачеко, который в «Искусстве живописи» (Arte de la pintura) 1638 г. требует, чтобы изображение демонов «отображало их сущность и образ действий, было лишено всего святого, наполнено злобой, вызывающей ужас и страх», в основном — в виде драконов и змей.
Эта программа слишком расходилась с духом классической благопристойности и потому не получила практического воплощения. Уродливый дьявол оказывается неуместным в классическом искусстве, из которого он исчезает. Еще более уродливым, чем ранее, он появляется только в народных рисунках, например, в испанских плиехос (pliegos) — брошюрах, рассказывающих о различных жизненных ситуациях, где в наивных иллюстрациях появляется звероподобный дьявол, навеянный «звериным стилем» романской эпохи.
Художники периода барокко, напротив, возвращаются к первоначальному образу дьявола с ангельским обликом, падшего ангела, обладающего двусмысленной сверхъестественной чарующей красотой. Эти юнцы с великолепными телами, гармоничными чертами, украшающие престолы и алтари Испании XVII века, оказались столь соблазнительными, что художественный критик Интериан де Айяла в 1730 г. писал, что они представляют реальную опасность для истинно верующих. Для того, чтобы придать соблазнителю дьявольские черты, «хорошо бы добавить ему рожки на голове и когти на ногах. Тогда у любого зрителя возникнет презрительное отношение». В за-алтарной композиции Хосе Фернандеса Диаса «Битва ангелов» (Batalla de Los Angeles) (1641) в церкви Св. Михаила Хересского «Люцифер представлен полностью обнаженным, прекрасным, как Аполлон, чем олицетворяется мысль, что ангелы (в данном случае — падшие) — совершенные существа». Так возвращается идея красоты дьявола. Маги двусмысленности, художники барокко — по образу Бернини, способные заставить нас испытать нечто среднее между эротическим оргазмом и мистическим экстазом Святой Терезы Авильской, — умели создавать дьявольскую красоту, предающую ангелов проклятью.
Всегда существовал соблазн сделать дьявола равным Богу. Это относится, в первую очередь, к манихейской религиозной системе, основоположником которой был персидско-ассирийский проповедник Мани (216–276). Это направление было тесно связано с гностицизмом. Оно возрождалось на протяжении веков и продолжает возрождаться в различных формах. Древний манихейский миф радикален. В нем одновременно делается попытка объяснить сущность зла и выводится мораль, направленная на его уничтожение. Всегда существовали два противоположных несотворенных и равных принципа: света и тьмы, добра и зла, Бога и материи. Тьма, зло, материя персонифицируются в князе тьмы, воплотились в дьяволе. Долгое время княжество тьмы существовало само по себе в мире хаоса, ненависти, разобщения и саморазрушения. Но затем появился свет. В княжестве зарождается зависть и пронизывает в нем все. Для борьбы с тьмой Бог порождает сына — первого человека. Но человека побеждают сатана и его архонты и вбирают в себя часть света. Смешавшись с материей, он преобразуется в душу. Здесь мы узнаём многие маздеистские (зороастризм) мотивы.
После глобальной вселенской битвы, в которой он потерпел поражение, Бог предпринял сотворение мира, которое было просто-напросто хитростью, уловкой, направленной на высвобождение света: свет связан с материей, но в момент смерти он отделяется от нее. Тогда сатана предпринимает контратаку, вооружившись поистине дьявольской идеей: он создает мужчину и женщину — Адама и Еву — по образу Бога путем заключения духа в материю и наделяет их инстинктом продолжения рода, страшной страстью, которая обеспечивает бесконечное размножение людей, а последнее ведет к тому, что часть света всегда будет узницей материи. С тех пор люди, рабы этого проклятого желания, не перестают воспроизводиться, таким образом все больше и больше распыляя свет, множа темницы для него, коими и являются люди — бесцельно и бесконечно, абсурдно, из поколения в поколение. Грандиозный пессимистический миф, согласно которому борьба между добром и злом продолжается в каждом человеке. Поскольку Бог послал к Адаму и Еве змея, чтобы тот показал им древо познания в противовес древу смерти, позволяющее бороться со злом, кладя конец желанию и, таким образом, — размножению. Только конец человечества, создания дьявола позволил бы высвободить весь свет.
Разумеется, манихейство всегда преследовалось любой властью. Это касается и самого Мани. Его доктрина, которая «заразила весь мир, как яд злобного змея», эдиктом Диоклетиана 297 г. была объявлена вне закона. Миф о первородном грехе вбирает в себя различные фольклорные элементы, которые мы находим в «Кефалайя», сборнике диалогов Мани с учениками реальных или приписываемых ему, который был обнаружен в 1931 г. в Мединет Мади, в Египте. Здесь дьявол, сатана, князь тьмы, архидемон описывается следующим образом:
«Что касается князя, стоящего во главе всех сил тьмы, он пребывает в своем теле в пяти формах, в зависимости от формы печати пяти созданий, находящихся в пяти мирах тьмы. Его голова похожа на голову льва, родившегося в мире огня. Его крылья и плечи похожи на крылья и плечи орла, в соответствии с образом сынов ветра. Руки и ноги — от демона, по образу сынов мира дыма. Его живот имеет вид змеи по образу сынов мира тьмы. Его хвост, похожий на рыбий, свидетельствует о том, что он принадлежит к миру сынов воды». Он окружен пятью архонтами, или царями, пятью мирами тьмы и — иерархией бесчисленных демонов.
Отношения между князем тьмы и материей неясны. Непонятно, является ли он ее эманацией, или самой материей. Различные манихейские секты отвечают на этот вопрос по-разному. Появившиеся на Востоке в X веке богомилы сделали из дьявола, которого они называют Сатанаилом, старшего сына Бога, восставшего на своего младшего брата Христа и уведшего за собой треть ангелов. Он сотворяет мироздание и человечество, в основе которых, таким образом, лежит зло.
Катарский вариант, в том виде, в каком он появился в XII веке, в «Положениях о тяжбах», также делает дьявола создателем материального мира и телесной оболочки человека. Последняя у каждого человека заключает в себе духовную ангельскую часть. В катарском тексте, озаглавленном «Вопросы Иоанна», заявляется, что сатана «придумал сделать человека, чтобы он служил ему. Он взял глину и землю и сделал человека по своему подобию. Он приказал ангелу второго неба войти в тело из глины. И он взял другой кусок и придал ему форму женщины. И приказал ангелу первого неба войти в него». Мужчина и женщина, представители противоположных полов, являются, конечно же, сатанинскими созданиями. Дьявол — действительно князь мира сего. Из манихейства как крайней формы дуализма логически вытекает нигилизм. Если человек — дьявольское создание, заключающее в себе свет, единственный способ высвободить последний — положить конец человечеству.
Другие мировые религии отводят дьяволу более скромное место. Шайтан (сатана) из Корана — достаточно скромная фигура. Иногда его называют Иблис (от арабского «ублиса» — «нечего ждать» [от Бога]). Это падший ангел, отказавшийся подчиняться. Это существо из огня — рядом с Адамом, существом из глины. Таким образом, он был изгнан из рая и с тех пор подталкивает человека к неповиновению Аллаху. Однако его власть ограничена: «У меня нет никакой власти над вами», — говорит он правоверным, и его достаточно легко прогнать, произнеся формулу «заступника». Он не есть персонификация зла, которое обязано своим появлением несовершенству человеческой природы. Иногда его называют Напыщенным, поскольку его первородный грех — гордыня. Он подталкивает людей к индивидуализму — чтобы они думали о себе больше, чем о Боге. Он может принимать различные формы и окружен другими падшими ангелами: Азазелем, ангелом смерти Азраилом, Харутом и Марутом. Иногда его также называют Побиваемым камнями, поскольку ангелы непрерывно бросают в него падающие звезды. Он всего лишь бледная копия иудео-христианского дьявола.
В достаточно темном месте Корана делается намек на богинь из древнего политеистического прошлого арабов. На самом деле знаменитые «сатанинские строфы» восходят к историку X века Абу-Джафару-ад-Табари. У него сатана, притворившись Аллахом, побуждает Мухаммеда обратиться к заступничеству трех богинь, что позволяет ему снискать себе благосклонность арабов, склоняющихся к политеизму. Мухаммед, после того как был обманут сатаной, сделал немного. Он удалил «сатанинский» отрывок из Корана и оставил современный вариант, где дьявол не упоминается. «Видели ли вы ал-Лат, и ал-Уззу, и Манат — третью, иную? Они — только имена, которыми вы сами назвали, — вы и родители ваши. Аллах не посылал с ними никакого знамения (53, 19–20, 23). Идея о том, что сатана смог обмануть самого Пророка, очевидно, неприемлема для мусульман, в данном вопросе очень чувствительных; показательна история с писателем Салманом Рушди.
Иудаистская традиция в этом вопросе ближе к исламу, чем к христианству. Следуя Ветхому завету, она отводит дьяволу второстепенную роль. Впрочем, на древнееврейском языке дьявол вообще ни разу не упоминается. Нет княжества тьмы, и сатана является врагом не Бога, а лишь — человека. Его падение — следствие создания Адама и Евы. Комментарии раввинов I века повествуют о том, что Яхве задает вопрос божественному синедриону: «Должен ли я создавать человека? Или нет?» — но, не дав им времени на размышления, он сделал Адама, отклонив возражения и поставив ангелов перед свершившимся фактом: «К чему ваши разглагольствования? Человек существует!». И тогда разгневанные Саммаэль и его сторонники спустились на землю и создали змея. С тех пор сатана выступает в трех ролях: обвинителя человека — обращающегося к Богу, чтобы он подверг его испытаниям, соблазнителя человека — в виде «Ецерга-Ра», злого импульса, существующего в каждом, и — разрушителя человека. Но дьявол действует только с разрешения Бога. Его сопровождает множество демонов. Одни из них мужского пола, во главе с Асмодеем, другие — женского, предводительствуемые Лилит. Многие из них олицетворяют болезни; они могут заразить пищу и питьевую воду, а это широко раскрывает двери для обвинений в колдовстве, что сыграло не последнюю роль в антисемитских выступлениях времен Средневековья.
Если в Талмуде, созданном в IV веке сборнике раввинских толкований, роль сатаны сведена к минимуму, а склонность ко злу оказывается психологической тенденцией, которая вложена в нас Богом, то Каббала, средневековое учение, отклоняющееся от нормы, эволюционировала в сторону настоящего дуализма. Книга «Сияние» (Сеферга-Зогар), составленная примерно в 1275 г. испанским евреем Моисеем бен Шем Товом, делит мир на две империи: империю Бога и империю сатаны.
В Средние века христианский дьявол, несомненно, наиболее действенный. Этот проводник вселенского зла явно рассматривается как объективный союзник всех сил, в которых усматривается враждебность христианской религии. В основе методики дьяволизации оппонентов, созданной апостолами Павлом и Иоанном, лежит логика дуалистического мировоззрения. Если существует только два лагеря, то «те, кто не с нами, те — против нас». Эпическая литература времен крестовых походов с восторгом превращает эти смертоносные экспедиции во вселенские битвы с дьяволом, возглавляющим войска мусульман. Для Святого Бернара мир мусульман — этот «сосуд неправедности» — ведомый лично Сатаной, а «Песнь о Роланде» представляет «проклятую нацию» сарацинов как родину дьявола, где у них даже внешний вид такой же — из-за бронзового цвета кожи:
«Ведет он племя черное в сраженье —
Широконосых, большеухих негров.
Их будет там полсотни тысяч целых.
На бой они летят в великом гневе,
Бросают клич язычников победный…»
Миниатюры великих французских хроник XIV века придают демонический вид этим темнокожим воинам. Арабские обычаи — например, мытье в бане — приобретают репутацию дьявольских. Папа римский Сильвестр II, высокоученый для своего времени человек, за свое знание мусульманской культуры был обвинен в колдовстве.
Не менее сильна дьяволизация иудеев. Во времена крестовых походов евреи, обвиненные в убийстве Христа, отправлении сатанинских ритуалов и отравлении колодцев, стали жертвами погромов. Существовало поверье, что они выдыхают серу (инфернальную), у них имеются хвосты и рога. Король Филипп III издал указ отмечать их отличительными знаками. С XIII века их изображали в миниатюрах в длинных черных плащах и с крючковатыми носами.
В недрах же самого христианства как агентов дьявола рассматривали еретиков. С начала XIV века дьяволизация превращается в политическое оружие против врагов короля, представляемых пособниками сатаны, например, в знаменитом процессе над тамплиерами. С этого времени дьявол — универсальный инструмент для объяснения всего, стоящего на пути у политических и духовных властей на различных уровнях, — прочно занимает важное место в западном обществе. Под влиянием беспрецедентных природных и политических катастроф эта психология обезумевших жителей осажденного города приводила к пароксизму и порождала широчайшую реакцию против всех тех, кого считали агентами сатаны. Великая охота на дьявола началась (XIV–XVI века).