Дьявол в Лиге избранных

Глава двадцать пятая

Выставка «Впечатления Сойера Джексона» состоялась в чудесный вечер с идеально чистым, усеянным звездами небом. Все самые важные персоны ответили на приглашения согласием, и галерея радовала глаз блеском драгоценностей, белыми стенами и картинами моего художника.

На мне была потрясающая (если допустимо так отзываться о собственных вещах) широкая шелковая юбка цвета ночного неба с легким мерцанием, белая блузка и довольно большое количество изысканных (хоть и фальшивых) украшений. Сойер появился за десять минут до того, как его работы должны были предстать перед публикой. Он вызывал восхищение, прокладывая себе путь сквозь толпу, такой сексуальный в своем черном костюме и синей рубашке без галстука. Он направился прямо ко мне, и выражение его глаз было более теплым, чем это уместно при большом скоплении людей, – тем более что рядом со мной стояли мои родители. В качестве предупредительной меры (зачем рисковать?) я протянула руку для рукопожатия, как настоящая бизнес-леди, какой я старалась казаться.

Сойер удивленно поднял бровь. Мать странно посмотрела на него, отец смерил взглядом.

– Так, значит, это вы – Сойер Джексон? – сказал папа.

Я официально представила их друг другу. Мужчин разделяло расстояние немногим больше фута. Оба были высокими, хорошо сложенными и сильными. Было видно, что они невзлюбили друг друга с первого взгляда. Я обрадовалась, когда мать извинилась и потащила отца поприветствовать только что прибывшего конгрессмена.

Улыбка Сойера потеплела. Его абсолютно не тронул проницательный взгляд моего отца (и мое рукопожатие). Он провел пальцем по прозрачной органзе моей блузки.

– Ты чудесно выглядишь, – сказал он.

Как я ни любила комплименты, важно было, чтобы никто не заметил ничего такого. Я отступила со смехом, который со стороны мог показаться не более чем дружеским.

Он тихо засмеялся в ответ, тем своим смехом, который дрожью отзывался у меня в позвоночнике.

– А волосы!.. – Я слегка потеряла рассудок и уложила их локонами. – Чертовски сексуально.

– Тебе все кажется сексуальным, – я попыталась изобразить строгость.

Он лишь сильнее рассмеялся.

– Я буду вести себя хорошо, – сказал он и обвел глазами галерею. – Твоя подруга зашла сегодня в студию.

– Подруга? Какая?

Он кивком указал в дальний конец зала. Я проследила за его взглядом и была неприятно удивлена.

– Пилар Басс?

– Она самая.

Пилар стояла в окружении других дам из Лиги с высокими хрустальными бокалами шампанского в руках.

Он кивнул:

– Она хотела посмотреть мои работы. Сказала, что она председатель какого-то комитета и хочет, чтобы я принял участие в ее новом проекте.

Я была озадачена. Пилар за моей спиной пыталась провести свой новый проект? Сначала Никки. Теперь это.

Но я до сих пор не могла понять почему.

Мое сердце учащенно забилось, а все беспокойство, которое внушала мне Пилар, завязалось тугим узлом у меня в груди. Мне это совсем не понравилось.

Невеселые мысли прервала директор галереи.

– Карлос повесил последнюю картину. – Она тяжело дышала, и в ней не было обычного спокойствия. – Это безумие. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

– Пегги, с тобой все в порядке? – спросила я, но она уже ушла, торопливо направляясь к подиуму.

– Пожалуйста, внимание! – сказала она. Толпа притихла, и Пегги поприветствовала мэра города. Напряженное ожидание нарастало, пока мэр, выйдя вперед, распространялся о галерее, Сойере и любви жителей Уиллоу-Крика к искусству.

– Без дальнейшего промедления представляю вам «Впечатления» Сойера Джексона, – закончил мэр, сдергивая драпировку с первой картины.

По залу прокатились приглушенные вскрики удивления, но я смотрела на Сойера. Лицо его, и до этого мрачное, стало напоминать грозовое небо. Он был очень-очень зол, хотя я не могла представить себе почему.

Обернувшись, я увидела, в чем дело. Лучше бы я не оборачивалась.

Я оступилась, отшатнувшись назад, и Сойер поддержал меня, чтобы я не потеряла равновесие. Передо мной предстала картина, которую я никогда раньше не видела, должно быть та последняя, которую повесил Карлос. И я поняла причину крайнего волнения Пегги.

– Господи, Фредерика, – прохрипела моя мать. – Скажи мне, что это не ты.

Если бы только я могла. Но я потеряла дар речи и не могла ничего придумать. Как можно объяснить происхождение этой небольшой картины, на которой была изображена я без какой-либо одобряемой Лигой одежды?

Напряжение, исходящее от Сойера, распространялось по залу.

– Черт.

Я не отрываясь смотрела на картину, она меня притягивала, но было что-то болезненное в этом чувстве. Я могла думать в этот момент только о том, что, идя под дождем за Сойером, я уже тогда знала, что буду горько жалеть об этом. После дождя и душа волосы мои выглядели ужасно – дикие космы. Да, дикие. Правда, слава Богу, Сойер изобразил меня в рубашке, хотя она была почти вся расстегнута и спадала с плеч. Это напомнило мне, на что я смотрю: мое собственное скандальное изображение. Вдобавок ко всему на руке сверкал самоварным золотом вульгарный браслет.

У меня потемнело в глазах.

Все вокруг шептались, и мне стало интересно, смогу ли я незаметно исчезнуть. Это было нелепо. Даже у меня не было такой власти. Эта мысль напомнила мне о том, кто я такая. Фредерика Мерседес Хилдебранд Уайер.

Я вздернула подбородок.

Выпрямила плечи.

Собрала все свое самообладание.

Никто здесь не увидит меня в растрепанных чувствах. Я буду полностью контролировать ситуацию, хоть это и представляет некоторые трудности, если все время смотреть на картину.

Моя мать обмахивалась рукой:

– Турмонд, боюсь, я сейчас потеряю сознание.

Отец прирос к полу в приступе ярости:

– Где тот мерзавец, который позволил себе такое? Дайте мне мою двустволку. Я пристрелю этого сукиного сына!

С уверенностью могу сказать, что не видела отца таким злым с тех пор, как в возрасте восьми лет пригласила нашего садовника с семьей поехать с нами в загородный клуб и насладиться там крабами и мартини. Я так никогда и не поняла, что его тогда так разозлило: то, что приглашен был садовник, или то, что в свои восемь лет я пригласила кого-то выпить.

Теперь я была уверена, что на нашей совести было бы уголовное преступление, если б мама не настояла, чтобы отец отвез ее домой. Меня совсем не расстроил их уход. Честно говоря, я бы не возражала, если бы все отсюда исчезли. Увы, я была в центре ошеломленной толпы лучших людей Уиллоу-Крика, которым пыталась продать картины.

Сойер был в не меньшей ярости, чем мой отец, однако его гнев был направлен на Пилар.

Когда я обернулась и увидела ее, она лишь улыбнулась.

– Упс, какая я нехорошая, – сказала она, идеально скопировав мою мимику. Пилар воинственно тряхнула волосами, удовлетворенно улыбнулась и, зажав бокал в руке, солдафонской походкой подошла к нам.

– Мистер Джексон, надеюсь, вы не против, что я позаимствовала картину из вашей мастерской? Как могло такое... произведение остаться незамеченным?

Мне показалось, что Сойер сейчас убьет ее, но он сдержался, хоть и с трудом. Но не наблюдения за Сойером и его действиями занимали меня. Несмотря на то что я блондинка, у меня хватило ума осознать свой просчет. Я поняла, что ошибалась с того самого дня, когда в первом классе приняла предложение Пилар подружиться. Она всегда хотела быть главной. У нее никогда это не получалось, но она делала все, что могла, чтобы добиться своего. И она всегда вела нечестную игру.

Я перестала думать о прошлом и попыталась сконцентрироваться на текущих проблемах. Но мне совершенно не хотелось этого. В трудных ситуациях я часто прячу голову в песок – вот почему я попала в столь ужасное положение.

Пилар, к несчастью, еще не все сказала. Она подошла ближе и добавила:

– Я знала, что с тобой что-то происходит, Фреди, но не могла определить, что именно. А выяснить это было надо. Не могу тебе пересказать все вопросы, которые я задавала Никки. О чем вы с ней разговаривали? Куда ходили? И так далее. Когда она рассказала мне о таком замечательном художнике, как мистер Джексон, я не придала этому большого значения, разве что он показался мне интересной кандидатурой для моего проекта «Маленькие звезды». Но когда Никки продолжила болтать о том, что Ее Совершенство Фреди Уайер очарована его работами и что он не желал устраивать выставку ни в каких других галереях, кроме твоей, я решила привлечь его к своему проекту. Я не собиралась отдать тебе все лавры за открытие нового таланта. Хотя я и не догадывалась, что найду у него в мастерской! – Она радостно засмеялась. – И, если подумать, я должна поблагодарить за это Никки.

Никки стояла в нескольких шагах от нас, в элегантном шелке и жемчуге, и глаза ее округлились от ужаса.

– О, Фреди, – выдохнула она.

– Вот именно, «о Фреди!» – обернулась к ней Пилар. – Кстати, я говорила, что все-таки не смогу поддержать тебя? Да, вот так, и Элоиз тоже. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня? – спросила она без тени искренности.

Кровь отлила от лица Никки, когда она осознала сказанное. Все эти ленчи и чаепития, походы по магазинам и Уединение оказались не чем иным, как способом выведать информацию обо мне. Никки всегда была доброй и верила всему, что ей говорили, так что я не могла ее винить за то, что она не догадалась раньше. Но когда Пилар появилась у меня дома, как свет в конце тоннеля, и заявила, что будет поддерживать Никки, было непростительно с моей стороны не понять, что свет на самом деле означал приближение поезда.

– Полагаю, – добавила Пилар, – тебя все-таки не примут в Лигу.

По своей старой привычке Никки выбежала из комнаты. Говард, который вошел слишком поздно, последовал за ней.

Сделав свое дело, Пилар ушла, так же поступили и несколько моих «подруг» из Лиги. Но большинство осталось.

Сойеру не оставалось ничего иного, как поддерживать беседу с оставшимися гостями, но я видела, что на самом деле ему хотелось, чтобы все ушли. Я улыбалась присутствующим, но мне было трудно дышать.

Неожиданностью оказалось то, что в итоге мой показ произвел фурор. Все картины, кроме той, на которой была изображена я, были проданы. Скандал, вероятно, не очень повлияет на мое положение в Лиге, но зато сильно сказался на прибыли. Особенно если учесть, что в нем замешан неуловимый миллионер Сойер Джексон из «Джек Хилл технолоджис».

Когда разошлись последние гости и обслуживающий персонал, было уже поздно. С тех пор как была открыта картина, я вряд ли сдвинулась с места больше, чем на фут. Я смотрела на нее, когда сзади подошел Сойер.

– Черт возьми, прости, – пробормотал он.

– Ты ни в чем не виноват.

– Я не должен был оставлять ее одну ни на минуту.

– Если бы не было картины, было бы что-нибудь другое. Она наконец получила шанс показать всему городу и, что более важно, Лиге избранных, что Фреди Уайер не так уж идеальна. Теперь у нее точно не будет конкурентов на пост президента.

– Проклятье.

Я попыталась изобразить великолепную улыбку, но вышло лишь ее жалкое подобие.

– Не бери в голову. Главное, спасибо тебе за выставку. – Хорошие манеры любой ценой.

Он подозрительно посмотрел на меня:

– С тобой все в порядке?

– Со мной? Все прекрасно. Более чем.

Кто упрекнет меня за эту ложь?

Мое сердце дважды гулко стукнуло посреди тишины, пока он изучал меня. Он взял меня за подбородок и заглянул мне в глаза:

– Все будет хорошо.

– Каким образом? – Знаю, это было проявлением слабости, но слова сами выскользнули из моих губ.

– Ты просто переживешь это, как и все остальные.

– Я не хочу быть, как все остальные! – выпалила я.

– Но ты и есть как все, просто притворяешься, что это не так. Все спотыкаются о кочки на дороге, в том числе и ты.

Каюсь, я была не в лучшем расположении духа, но я только что пережила тяжелую психологическую травму и была достойна всяческих похвал за то, что сносила все испытания, не растеряв свойственного Фреди Уайер шарма. Но даже у моей стойкости есть пределы.

– Так ты пытаешься поднять мне настроение?

– Фреди, твоя жизнь не была такой уж идеальной до того, как все случилось. Ты просто делала вид, что это так. Черт побери, Фреди, жизнь слишком коротка, чтобы все время беспокоиться о какой-то дерьмовой репутации.

Возможно, это было правдой, но она настолько не вписывалась в мою шкалу ценностей, что я лишь уставилась на него. Наверное, поэтому я оказалась абсолютно неподготовленной к его следующим словам:

– Разреши мне помочь тебе.

Я уже не раз говорила, что мне не нужна помощь. Я не нуждаюсь в спасении.

Я проигнорировала возликовавший внутренний голос.

– Я влюбляюсь в тебя, Фреди. Я хочу быть рядом с тобой. Позволь мне помочь тебе с этим справиться.

Я не ожидала от него такой доброты. Еще более неожиданной оказалась внезапная мысль, что я, быть может, тоже начинаю в него влюбляться. Секс и так многое усложнял. Но любовь?..

На самом деле, меньше всего мне сейчас нужны были новые сложности. Понятно, что лучше бы мне было подумать об этом до того, как лечь с ним в постель. Но я пришла в себя (ничто так не проясняет мысли, как скандал), и мне нужно было установить между нами дистанцию до тех пор, пока я не приведу в порядок свою жизнь.

Он – высокий, темноволосый, сексуальный – потянулся к моей руке, но я отступила с вежливой улыбкой:

– Ты так мил, и... ну... спасибо, что поделился сокровенным.

А что я должна была сказать? Судя по выражению его лица, что-то другое.

– Я говорю, что влюблен в тебя, а ты так отвечаешь?

В нем снова проснулся мистер Безопасность, к которому меня так бессовестно влекло с самого начала, и его нижняя челюсть задрожала. Не то чтобы меня это испугало. Напротив. Я хотела утащить его в кабинет и позволить ему делать со мной все что угодно. Ужасно, ужасно, этого просто не может быть.

Я колебалась.

Нет, не может.

– Мне жаль. Но уже поздно, – сказала я, – и мне кажется, тебе лучше уйти.

Наши взгляды скрестились, и его лицо окаменело.

– Сойер, пожалуйста, уходи. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Так, значит? – Он угрюмо собрал свои вещи. – Мне это не нужно.

Господи, мне тоже не нужно!

Он пошел к выходу, гулко ступая по паркету.

– Спасибо! – крикнула я ему вслед.

Он остановился в дверях и обернулся. Он выглядел очень злым и сексуальным. И снова я почувствовала дикое желание побежать за ним и потребовать, чтобы он отвез меня домой и делал со мной все те вещи, в которых он был таким специалистом. Но я держала себя в руках. На прощание я сказала:

– И мои поздравления с успешным показом картин.

Думаю, он выругался.

Я ослепительно, но сдержанно улыбалась:

– Когда я со всем разберусь, я тебе позвоню. Просто дай мне немного времени. Тогда мы поговорим, ладно?

– Необязательно. По-моему, мы все выяснили. Вот так.

Я смотрела, как он уходил. Мне совсем не понравилось, как защемило мое сердце, но я стойко держалась, сохраняя великолепную осанку, которой всегда гордилась, и говорила себе, что так будет лучше, чувствуя при этом, что хуже, наверное, быть уже не может.