Едем на Вял-озеро

1. ГОВОРЯЩИЕ БОЧКИ

Капитан рыболовного сейнера СТ-037 Федор Константинович Скородумов стоял на палубе и смотрел на пирс. Под ним глухо и монотонно бормотала машина, звучно шлепала в черный борт грязная, с нефтяными разводами волна. Свободные от вахты матросы тоже столпились у борта. Только швартовы и узкий трап связывали сейнер с берегом. Через час и эта последняя ниточка оборвется, и корабль надолго покинет ленинградский берег.

Стоял солнечный весенний день. В морском порту посвистывали и покрякивали мощные краны и лебедки, разгружая и загружая всякой всячиной бездонные трюмы кораблей. Над палубами кружили крупные головастые чайки; многие из них качались на маслянистых волнах, оставленных снующими взад-вперед чумазыми работягами-катерами. Большой серебристый ИЛ-18, креня сверкающее крыло, развернулся над Невой и пошел в сторону аэродрома, на посадку.

Взглянув на часы, капитан хотел было спуститься в каюту, чтобы сделать запись в вахтенном журнале, но тут увидел двух молодых женщин, бегущих по набережной. Моряки на пирсе останавливались и провожали их взглядом. «Попрощаться забыли…» — подумал капитан Скородумов и вдруг узнал в одной из женщин свою родную сестру Тамару. Она тоже увидела его и еще издали закричала:

— Какое счастье, Федя, что ты еще не уплыл… Это было бы ужасно!

Сестра тяжело дышала и говорила с трудом. На верхней губе ее блестели капельки пота. Вторая женщина достала из сумочки платок и стала прикладывать к лицу. Казалось, она сейчас расплачется.

— Где они, Федя? — снизу вверх глядя на капитана, спросила сестра.

— Кто — они? — уточнил капитан.

— Опоздай мы на час — и было бы уже поздно!

Капитан взглянул на часы и заметил:

— Мы отчаливаем через сорок две минуты.

— Федя, дай мне слово, что ты не уедешь, пока мы не найдем их, — потребовала Тамара.

Скородумов бросил смущенный взгляд на матросов и с достоинством сказал:

— Это поезда уезжают и приезжают, а корабли отчаливают.

— Уехали бы они или уплыли — нам все равно от этого было бы не легче.

— Убей бог, ничего не понимаю, — пожал плечами Скородумов. — Может быть, ты объяснишь в чем дело?

— Какое счастье, что мы все-таки успели! — сказала незнакомая женщина.

Видя, что они собираются в туфлях на высоких каблуках подняться на палубу по шатающимся сходням, капитан поспешил навстречу. Оказавшись на палубе, женщины стали озираться.

Матросы с любопытством смотрели на них. Скородумов предложил спуститься в каюту, но женщины и внимания не обратили на его слова.

— Они закопались в уголь, — сказала сестра. — Или еще куда-нибудь поглубже… Федя, где тут у вас самые потаенные места?

Незнакомая женщина, не дожидаясь, пока им покажут самые потаенные места на корабле, завернула брезент на баке и заглянула под него.

— Ванюшка сбежал? — наконец догадался капитан.

— И мой Андрей, — сказала женщина. — Они прячутся на вашем пароходе.

И хотя капитану было приятно, что его скорлупку назвали пароходом, он тем не менее заметил:

— Это исключено. Я, как капитан этого судна, с полной ответственностью утверждаю…

— Погоди, Федя, — перебила Тамара Константиновна. — Не утверждай… Они оба здесь. Вот почитай… — И она протянула скомканный листок бумаги.

На листке черным по белому было написано: «Мама и папа, меня не ищите. Когда получите это письмо, я буду в Атлантике селедку ловить. Целую. (Это слово зачеркнуто.) С матросским приветом. Андрей».

— Я случайно в кастрюле обнаружила эту записку, — сказала женщина. — Боже мой, а если бы я не наткнулась на нее!

— Будьте спокойны — уплыли бы, — сказала Тамара.

— Мы всю ночь глаз не сомкнули, — торопливо говорила женщина. — Звонили по всем знакомым, в больницы, подняли на ноги всю милицию… Спасибо, Тамара Константиновна догадалась, где они могут быть.

— Уж я-то своего Ванюшку как-нибудь знаю…

— На моем судне их не может быть, — сказал оглушенный водопадом слов капитан, но прежней уверенности в его голосе не было.

— Он наслушался твоих рассказов про эту Атлантику… Штормы, баллы, киты и акулы. И эти, как их… штили!

Матросы прыснули, но, поймав суровый взгляд капитана, стали с безразличным видом смотреть на пирс, хотя видно было, что разговор их очень занимает.

— Киты и штиль — это совсем разные понятия, — поправил капитан. — Ты же все-таки сестра моряка…

— Нашим мальчикам захотелось стать морскими волчатами, — ввернула мать Андрея.

— Мы их сейчас в два счета найдем, — сказала Тамара Константиновна. — Я думала, у тебя громадный пароход, а на этом корыте и спрятаться-то некуда.

— Это не корыто, а рыболовный сейнер, — обиделся капитан. — И сейчас я вам докажу, что никаких мальчишек на борту нет… Боцман! — позвал он.

К ним подошел невысокий худощавый юноша с черными тонкими усиками. Он вежливо поздоровался с женщинами и почтительно уставился на капитана.

— Моя сестра и… — Федор Константинович вопросительно взглянул на женщину.

— Анна Алексеевна, — подсказала она.

— …и Анна Алексеевна утверждают, — капитан не удержался и усмехнулся, — что на судне спрятались двое мальчишек. Один из них мой племянник. Что ты на это скажешь?

— Уважаемые гражданки просто над нами шутят, — с одесской интонацией бойко ответил боцман. — Без моего разрешения на сейнер и крыса не проскочит.

— Вы, молодой человек, не знаете моего Ваню, — сказала Тамара Константиновна. — Может, крыса и не проскочит, а он проскочит и без всякого разрешения, уж будьте уверены!

Капитан посмотрел на сестру, потом на боцмана.

— Это верно, — подтвердил он, — племянничек у меня шустрый… Ну, что же, Геннадий Федосеевич, раз дамы настаивают, осмотрим судно.

— Это и есть корабельный трюм, где хранится бочкотара, — открыв люк, словоохотливо сообщил боцман. — Сейчас, сами понимаете, бочки пустые, а когда мы вернемся в нашу прекрасную гавань…

— Не сглазь, — сказал капитан.

— Федя, чует мое сердце — они в этих бочках спрятались, — прошептала Тамара Константиновна.

Из люка в трюм падал яркий дневной свет. Снизу ударил в нос острый запах селедки. Огромное сумрачное помещение почти все было заполнено деревянными бочками. Сотнями бочек. Тут и дня не хватит, чтобы в каждую заглянуть. Видя, что лица женщин стали растерянными, капитан сделал знак, чтобы они молчали, и, спустившись на несколько ступенек по трапу, громко сказал:

— Боцман, мы уже два часа в открытом море, а ты не доложил: хорошо ли бочки принайтовлены? Только что принята срочная радиограмма: надвигается семибалльный шторм… Помнишь, в прошлый раз, когда началась большая болтанка, десять бочек вдребезги разбило. Сам знаешь, как они в бурю летают по трюму…

— Нижним ничего не сделается, а вот за верхний ряд не ручаюсь, капитан, — ответил сообразительный боцман. — В такой свирепый шторм корабль швыряет, как щепку.

— Что ж поделаешь, опять спишем… Команде приготовиться к шторму! Задраить все люки! — гаркнул капитан, и, приложив палец к губам, громко затопал вверх по трапу. Вслед за ним протарахтел по железным ступенькам и боцман. Он быстро вошел в роль и, поднявшись наверх, стал громко топать по палубе, изображая аврал. Затем вслед за капитаном снова потихоньку спустился в трюм. Матрос оглушительно захлопнул крышку люка, и стало темно, как в гробу.

Корабль покачивался, будто и впрямь дрейфовал в открытом море, явственно плескались в борт волны, которые вполне можно было принять за штормовые валы, клокотала машина. Наверное, хитрый боцман успел дать команду, потому что палуба сотрясалась от матросских башмаков. Кто-то на железной крышке люка выбивал настоящую чечетку.

В трюме же по-прежнему было тихо. Никто не шевелился. Даже не слышно дыхания стоявших рядом людей. Прошло несколько длинных томительных минут, пока, наконец, в дальнем углу трюма не послышалась какая-то возня, удар в днище бочки и не раздался глухой голос:

— Вань, а Вань, слышал, мы уже в открытом море! Уже можно вылезать, а? У меня ноги затекли, и от бочки разит тухлятиной…

— От моей, думаешь, одеколоном пахнет?

— Я теперь на селедку и смотреть не смогу. На целый год нанюхался… Лучше бы твой дядя кофе из Бразилии возил… Лежали бы сейчас на мягких мешках, как господа.

— А еще лучше было бы лежать дома на диване с книжечкой…

— Лучше бы, — вздохнула бочка. — Вань, давай вылезем?

— Потерпим уж до ночи, а потом вылезем.

— А как мы в этом мраке узнаем, ночь это или день?

— Там, на палубе, должны склянки бить.

— Какие склянки?

— Так на кораблях время узнают… Темный ты человек, Андрей Пирожков!

Бочки помолчали, потом дальняя, что в углу, снова загудела:

— Вань, семь баллов — это много?

— Прилично, — проворчала вторая бочка.

— Они говорили, что в бурю бочки летают по трюму и разбиваются, а потом их списывают. А как же мы? Тоже будем летать? И нас спишут?

— Пока ведь не летаем? Я даже качки не чувствую.

— А я уже чувствую. — Немного помолчав, бочка спросила: — Вань, а чего это они так плохо бочки привязывают?

— Видно, боцман у моего дядюшки — шляпа. И голос у него тонкий. У настоящих боцманов не такой должен быть голос.

— Из-за какого-то растяпы боцмана с тонким голосом мы должны теперь жизнью рисковать!

Такого оскорбления в свой адрес боцман не смог стерпеть. Он откашлялся, собираясь дать достойную отповедь нахалам, но капитан сжал рукой его плечо.

— Вань, это ты? — тут же спросила бочка.

— Что — я?

Капитан, боцман и обе женщины, не шелохнувшись, слушали. Когда раздавались голоса, все вертели головами в разные стороны. Почему-то каждый из них слышал голос из другого места.

— Вань, не кажется тебе, что одновременно плыть на корабле и летать в бочках по трюму — это слишком много для первого раза?

— А как же космонавты? Знаешь, как их на тренировках швыряет на разных снарядах? По телевизору показывали… Ты представь, что бочка — это ракета, а ты — космонавт. И летим мы с тобой, Андрюшка, на Церею…

— Куда?

— В общем, на другую галактику.

— Хоть убей, не могу представить, что я космонавт… Сижу в этой ракете, то есть в бочке, как заспиртованный угорь в банке. Еще и моря не видел, а уже просолился насквозь.

— Я ведь не жалуюсь.

— Может, в твоей бочке была хорошая селедка, а в моей — тухлая. У твоего дяди тоже бывает брак…

— Пересядь в другую.

— Не все равно, в какой погибать…

Бочки помолчали. Капитан осторожно шагнул вперед, но тут дальняя бочка снова загудела:

— Ты как хочешь, Вань, а я вылезу… Слышишь, как матросы по палубе топают? Может, корабль дал течь? И по нам уже крысы бегают? И потом, моя бочка уже начинает двигаться. А космонавтом в бочке я не могу себя чувствовать. По правде говоря, круглым дураком я себя чувствую!

Послышалось кряхтенье, невнятное бормотание и скрип задвигавшейся бочки. Боцман тихонько поднялся по трапу и встал над люком. В дальнем углу тоже загудела, задвигалась бочка.

— Интересно, какое лицо будет у твоего дядюшки, когда мы вылезем из трюма…

Ваня не успел ответить: распахнулся люк, и маленький щуплый боцман, которого незаслуженно оскорбили, громовым голосом рявкнул:

— Полундра! Брысь из трюма, салажата.

2. ДВОЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ…

На шершавых гранитных ступеньках, спускающихся к самой воде, молча сидят двое мальчишек. По набережной Кутузова идут и идут машины. Они сворачивают с Литейного моста и выстраиваются в длинный ряд у красного светофора. Зажигается зеленый — и многоцветная колонна разнокалиберных машин с шипящим шумом уносится дальше. Над подернутой свинцовой рябью Невой стоят пышные облака. Это с первого взгляда кажется, что они стоят, а если внимательно присмотреться, то видно, как облака, цепляясь рыхлыми щупальцами друг за друга, вытягиваясь и сжимаясь, медленно двигаются в сторону Финского залива.

В это прохладное весеннее утро никто и ничто не стоит на месте — все двигается: и люди, и машины, и облака, и желтые ноздреватые льдины на Неве. Не двигаются лишь двое мальчишек, угрюмо застывших на каменных ступеньках. Давно прозвенел в школе звонок и шестой «В» прилежно пишет диктант. Нина Васильевна ходит между партами и ровным усыпляющим голосом диктует…

Плывут по Неве большие и маленькие льдины. Откуда они плывут и куда? На одной расположилась ворона. Она вертит черной головой с крепким клювом, раскрывает и складывает крылья, изредка весело каркает. Нравится вороне плыть на маленьком белом корабле-льдине. А мальчишек на берегу ничто не радует. На душе у них осень. Со слякотью и дождем. Коричневый и черный портфели валяются рядом. Металлические замки пускают в глаза зайчиков.

— И надо было тебе эту дурацкую записку писать? — с упреком говорит мальчишка с густыми русыми волосами, в которые почему-то затесалась яркая желтая прядь спереди.

— Вот уж не думал, что она так быстро найдет, — оправдывается приятель. — В этой кастрюле давно ничего не варят. И потом, ты ведь говорил, что отчалим рано утром…

— Подумать только, как идиоты всю ночь в бочках просидели! От меня второй день селедкой пахнет.

— Меня мать тоже два часа в ванной продержала. А пиджак и штаны в химчистку отдала…

— Мне из-за тебя боцман хороший подзатыльник влепил… Ты его шляпой и растяпой обозвал, а он почему-то на меня подумал.

— Зато твой дядя мне чуть воротник не оторвал, когда из бочки вытаскивал.

— Тебя били? — помолчав, спрашивает русоволосый.

— А тебя?

— Я первый спросил.

Мальчишка отворачивается и смотрит через Неву на сияющий купол Петропавловской крепости. В отличие от русоволосого, второй мальчишка черный, как цыган. Вьющиеся волосы, лицо круглое, розовощекий, уши большие и оттопыриваются.

— Посмотри, — говорит русоволосый, — чайка уселась на шпиль!

— Какая это чайка? — возражает приятель. — Типичный голубь. Чайки никогда не садятся на такую верхотуру.

Мальчишка с желтой прядью — это Ваня Мельников, а черноволосый приятель его — Андрей Пирожков. Сегодня утром, встретившись, как обычно, на углу Литейного и Чайковской, они, не сговариваясь, повернули к набережной. Совсем в другую сторону от школы. После того, что произошло накануне, не хотелось и в школу идти. Нина Васильевна — классный руководитель — уже все знает, да и ребята, наверное, пронюхали.

Сидеть и глазеть на Неву тоже надоело, и потом, все больше мучила совесть: ну ладно, на один урок не явились — еще куда ни шло, а на два — это уже настоящий прогул. Ваня смотрит на Андрея, а Андрей на Ваню. Как ни оттягивай встречу с учительницей и ребятами, а рано или поздно все равно придется посмотреть им в глаза…

— Пойдем, что ли? — спрашивает Андрей.

Ваня отворачивается и смотрит на плывущие льдины. Когда солнце ударяет из-за облаков, они тоже иногда пускают зайчики в глаза.

— Наш сейнер уже шурует по Балтийскому морю, — говорит он. — Какого беса ты написал эту записку? И нашел, куда прятать — в кастрюлю! Потом бы в море с корабля послали твоей дорогой мамочке радиограмму.

— Знал бы, где упасть, — соломки подстелил, — к месту вспоминает любимую бабушкину поговорку Андрей. — Ты не знаешь мою мамашу… К ней бы сразу «неотложку» вызвали. У нее ведь сердце больное.

— Представляю, как сейчас Пирамида обрадуется, — говорит Ваня. — Надоели мне его идиотские шуточки!

— Будет привязываться — мы ему после уроков подкинем.

— А что нашей Ниночке скажем? Она не терпит, когда опаздывают.

Пирожков хмурит лоб, задумчиво чешет переносицу.

— Крути-крути шариками, — подзадоривает Ваня.

— Скажем: на Литейном в троллейбус с ходу такси врезалось, были жертвы, а нас свидетелями записали, — говорит Андрей.

— Уже было… — морщится Ваня. — Помнишь, на два урока опоздали? Ну, еще когда мы в хоккей обыграли ребят с Чернышевского проспекта?

— Скажем: троллейбус с ходу врезался в такси…

— Богатая у тебя фантазия! — усмехается Ваня.

— Придумай поумнее, — обижается Андрей.

— Ладно, по дороге соображу…

Взяв портфели, они поднимаются на набережную. Мимо проносятся машины, спешат по своим делам прохожие, и мальчишки постепенно прибавляют шаг. Разваливая Неву на две части, прошел черно-белый буксир. Протяжный густой гудок на миг заглушил все остальные звуки.

— Дяденька, — спрашивает прохожего Ваня, — скажите, пожалуйста, который час?

Прохожий, не останавливаясь, бросает взгляд на ручные часы и, отойдя шагов на пять, наконец роняет:

— Четверть десятого.

— На второй успеем, — говорит Андрей. — Если бегом.

К концу пятого урока в класс пришла Нина Васильевна и попросила сразу после звонка всех задержаться. Ваня с Андреем понимающе переглянулись. Они давно ждали этой минуты и были бы удивлены, если бы Нина Васильевна не пришла. Второй урок, на который они пришли, был география, и Михаил Андреевич — географ — словом не обмолвился о вчерашнем прогуле. Остальные учителя тоже ничего не сказали. Это еще больше тревожило. Если бы сразу вызвали к директору, отругали как следует, наконец, отправили за родителями — все было бы понятно. Но вот так просидеть четыре урока, томясь неизвестностью, было хуже всего. Ребята тоже помалкивали, но они-то могли ничего и не знать. Правда, Пирамида завел на переменке какой-то разговор с намеками про атлантическую селедку, которую его мать купила в гастрономе. Он, Пирамида, вечером слопал целую штуку, потом ночью то и дело пить вставал. Рассказывал Коле Белому, а сам бросал испытующие взгляды на Ваню с Андрюшкой. Этот хитрюга, конечно, что-то пронюхал. Пирамида раньше всех узнавал городские новости. Отец у него работал в областном статистическом управлении, а мать — в городском справочном бюро. Так что данные всегда были у Пирамиды под рукой.

Услышав, что придется задержаться после уроков, ребята зароптали. Кому охота сидеть в душном классе, когда за окном — море солнца, щебечут птахи в саду, слышатся смачные удары по футбольному мячу, восторженные крики многочисленных болельщиков. Выражая свой протест энергичным хлопаньем крышек парт и глухим монотонным гулом — так гудеть можно, не открывая рта, — школьники нехотя уселись на свои места.

Нина Васильевна молча подождала, пока гул совсем стих, и сказала:

— Бедные парты, что бы ни случилось, они всегда в ответе… Вы даже не знаете, зачем я вас задержала, а уже возмущаетесь. Может быть, я собираюсь вам сообщить какую-нибудь приятную новость…

Ваня взглянул на Андрея и сделал большие глаза: неужели ничего не знает?

Андрей улыбнулся. Он решил, что на этот раз пронесло.

— Вот Пирожков, я вижу, с удовольствием остался после уроков, — заметила Нина Васильевна. — Он даже партой ни разу не хлопнул.

— Хлопнул, — озадаченно сказал Андрей и расстроился: никогда не знаешь, что у Нины Васильевны на уме.

— Я люблю после уроков оставаться, — ввернул Пирамида. — Всегда что-нибудь интересное узнаешь…

— А что на этот счет скажет Ваня Мельников? — насмешливо спросила учительница.

— Я вас послушаю, Нина Васильевна, — пробурчал он.

— Сегодня я вас должна огорчить, — продолжала учительница. — Новость совсем не из приятных… Чего это вы, Пирожков и Мельников, головы опустили? Не хотите что-либо нам сказать?

Нина Васильевна с надеждой смотрела на них, но мальчишки молчали. Ваня пальцем выводил на парте свое имя, Андрей упорно разглядывал ладонь, будто умел читать по ней.

— Значит, вам нечего сказать, — со вздохом произнесла учительница. — А жаль…

— Они весь день сегодня, Нина Васильевна, грустные, — опять вылез Пирамида.

— Зато ты почему-то очень веселый, — неодобрительно посмотрела на него Нина Васильевна.

— Я всегда такой жизнерадостный, Нина Васильевна…

Учительница отвернулась от него: Пирамиде только уступи, будет болтать, не остановится. Больше всего на свете Слава Бабочкин — это его настоящая фамилия — любил разговаривать на уроках с учителями.

— То, что я сейчас расскажу, напомнит вам сюжет одной старой-престарой повести…

— «Морской волчонок» Майн Рида, — ввернул Пирамида и противно хихикнул.

— Ты у нас всегда все знаешь, — сказала учительница. — Так вот, позавчера два наших ученика сбежали из дому, непостижимым образом проникли на морской рыболовный корабль, забрались в трюм и спрятались — где бы вы думали? — в бочках из-под сельди и просидели в них почти сутки. Только случайно перед самым отплытием беглецов обнаружили…

— Лопухи! — пробасил Леня Бойцов, по прозвищу Гиревик. Он был самый рослый и сильный в классе, наверное, потому, что каждое утро делал зарядку и поднимал по многу раз тяжелую гирю.

— Ты осуждаешь их, Леня? — спросила Нина Васильевна.

— Конечно, — сказал Гиревик. — Нужно было в машинном отделении в уголь закопаться.

Шестой «В» дружно рассмеялся. Даже Нина Васильевна улыбнулась. Серьезными оставались лишь беглецы.

Посмеявшись вместе со всеми, член совета пионерской дружины Мила Спицына сказала:

— И ничего тут нет смешного. Вы представляете, что бы могло случиться, если бы их не нашли?

— Ловили бы корюшку в заливе, — ввернул Пирамида.

— Не корюшку, а селедку, — не выдержал Ваня Мельников. — И не в заливе, а в Атлантике.

— Селедка в заливе не водится, — заметил и Андрей.

— Мне очень приятно слышать, что вы теперь знаете, где и какая рыба ловится, — сказала Нина Васильевна. — Но вы представляете себе, в какое глупое положение поставили бы команду, когда в море объявились бы на корабле? Неужели вы думаете, что вас зачислили бы в экипаж? Капитан немедленно связался бы по радио с землей — и вас сняли бы с корабля. Сколько неприятностей вы могли бы доставить занятым таким нелегким трудом людям… А вы подумали о родителях? Ваши матери всю ночь не спали. Куда только они не обращались, разыскивая вас! Твоя мать, Пирожков, сегодня не вышла на работу — от всех этих треволнений она слегла.

— Она простудилась, — заметил Андрей.

— А из-за кого? Твоя мать в панике бегала по гавани, разыскивая корабль, на котором вы укрылись… Ты чего это улыбаешься, Бабочкин?

— Дураки они, Нина Васильевна, — сказал Пирамида. — Прошли те времена, когда мальчишки удирали из дома, нанимались юнгами на корабли. Теперь юнги тоже грамотные нужны. Кто хочет плавать, может поступить в мореходку или в Нахимовское училище.

— Верно, Слава, — одобрила учительница.

— Пирамида на морском трамвайчике-то не может плавать: чуть волна — и его сразу травит! — заметил Костя Белый.

— Я считаю, что Мельников и Пирожков по отношению к своему классу совершили предательство. Все, видите ли, должны в школу ходить, учиться, готовить уроки, а они в это время будут плавать по Индийскому океану…

— По Атлантике, — мрачно поправил Ваня.

— Конечно, это подлое предательство, — снова забасил Бойцов. — Надо было всем классом бежать…

— Леня, не переводи все в безобидную шутку, — нахмурилась учительница. — Лучше скажи: мог бы ты так поступить?

Гиревик закряхтел, завозился за партой. Такого вопроса он не ожидал.

— Что же ты молчишь?

— Я как-то об этом не думал, — наконец сказал он. — А потом, они меня не пригласили в свою компанию.

— Ребята, только честно, кто из вас мог бы вот так, как Мельников и Пирожков, взять и ни с того ни с сего убежать из дому?

По классу прошел шум: заговорили все разом, потом стало тихо.

— Если я правильно поняла вас, желающих на такой «подвиг» не нашлось бы?

— Я удрал бы, — заявил Костя Белый. — Только не на рыболовный сейнер, а на ракету… Ну, которая на Луну полетела бы или еще куда…

— Губа не дура! — хохотнул Бойцов. — На Венеру ему захотелось…

— Как видите, Мельников и Пирожков, в нашем классе больше морских волчат не нашлось… Неужели вы сами не понимаете, как все это глупо? Ну ладно, Ваня Мельников у нас известный романтик и фантазер, а ты, Андрей, как мог ты на такое пойти? Уж казалось бы, более рассудительного и трезвого парня, чем ты, в нашем классе трудно найти — и вдруг: корабль, трюм, бочки из-под селедки!.. Наш класс по всем показателям мог бы выйти на первое место в школе, а теперь благодаря вам будет плестись в хвосте. Мне стыдно, что я руковожу классом, в котором находятся вот такие ученики…

Отчитывать Нина Васильевна умела. У беглецов уже несколько раз уши бледнели, розовели, наливались ярким огнем, как петушиные гребни, а учительница говорила и говорила… Конец ее суровой речи был таков:

— Я думаю, вас обсудят еще на пионерской дружине.

— Завтра же, — подтвердила член совета дружины Мила Спицына.

— А чтобы вам больше не приходили сумасбродные идеи в головы, я вас с завтрашнего дня рассажу по разным партам. Ты, Ваня, сядешь… — учительница обвела класс глазами, — с Милой Спицыной…

— Посадите лучше на первую парту! — взмолился Мельников. — Милка ведь меня живьем съест!

— А ты, Андрюша, — с Надей Краснопевцевой.

— С кем угодно, только не с ней… — вскочил как ужаленный Пирожков. — Она же не человек, а… ходячая мумия!

— Нина Васильевна, пусть Пирожков сейчас же извинится, — бесстрастным голосом потребовала Надя.

— Чего я такого сказал… — заартачился было Андрей, но Ваня толкнул его под партой ногой, — мол, извинись, не то хуже будет — и Пирожков сквозь зубы извинился.

— Пожалуйста, — невозмутимо ответила Надя, даже не взглянув на него.

— Вы свободны, — сказала учительница.

Мрачнее тучи брели приятели по набережной. Солнце зарылось в клубящихся облаках, которые все плотнее обкладывали небо со всех сторон. Накренившийся красный с желтым буй на Неве взлетал на высоких волнах с белыми гребешками и с тяжелым всплеском опускался. Чайки молчаливо качались на черной, как деготь, воде. Подул холодный, с редкими дождевыми каплями ветер. Маленький черномазый буксир тянул длинную ржавую баржу. На корме одиноко сидел большой желтый пес. Ветер взъерошивал на его загривке косматую шерсть. Зачем забрался на старую пустую баржу желтый пес? И куда он плывет?

— Неохота домой, — проводив взглядом баржу с собакой, сказал Ваня.

— И мне, — вздохнул Андрей.

— Пойдем в Зоологический музей? — предложил Ваня. — Поглядим на скелет кашалота?

— Мы ведь зимой ходили.

— Пошли, — сказал Ваня.

В музее они слонялись по залам часа три. Глядя на гигантские скелеты китов и мамонтов, на заспиртованных в банках и пробирках морских и земноводных гадов, на чучела птиц и зверей, они забыли про свои беды-заботы. Глядя на серые кости, окаменелости, пролежавшие в толщах почвы миллионы лет, мальчишки почувствовали себя совсем маленькими. Корабль, бочки, неприятный разговор в классе — все это будто ушло в далекое и нереальное прошлое…

Вот сидят первобытные люди у костра. Один из дикарей задумчиво смотрит на огонь.

— Жили ведь люди на земле, — с завистью сказал Ваня. — Ни школы, ни заданий на дом… Убили мамонта, содрали шкуру — сиди у костра и жарь мясо… Золотой век!

— Какой же это золотой? — возразил Андрей. — Каменный. Посмотри, какие у них топоры.

— Да я не об этом, — с досадой сказал Ваня.

Не может Андрей понять приятеля с полуслова. Сколько дней пришлось его уговаривать. «А зачем бежать? — удивлялся Андрей. — Подождем, когда занятия в школе закончатся, придем к твоему дяде и попросимся на корабль. Не возьмет — уедем на автобусе на Вуоксу и будем рыбу ловить… А бежать куда-то — это глупо». И все-таки Ваня уговорил его. Действительно, случай подвернулся на редкость удачный. И если бы не эта записка в кастрюле, бороздили бы они сейчас Атлантический океан… Дядя и рад был бы их отправить домой, да не на чем. Не так уж часто корабли в океане встречаются…

И все-таки Андрей настоящий друг. Не стал в трудную минуту все сваливать на Ваню, как это сделал бы Пирамида.

У выхода из музея они снова остановились, глядя на скелет кашалота, занимающий центральную часть огромного зала.

— Ну и пасть! — уж в который раз поразился Ваня. — Автобус въедет.

— Какой автобус? — спросил Андрей.

— Обыкновенный.

— Большой не войдет, — прикинув на глаз, уверенно заметил Андрей. — Разве, что «рафик».

— Вскочит как миленький, — нарочно подзадорил приятеля Ваня.

— Автобус будет метра три в высоту и, примерно, двенадцать в длину, а пасть кашалота, дай бог, два с половиной метра в высоту и метра четыре в длину… Как ты, интересно, автобус туда всунешь?

— Ты, наверное, не поверишь, что один человек в море попал в желудок к кашалоту и пробыл там больше часа, а потом, когда огромную рыбину…

— Киты — млекопитающие, — перебил Андрей.

— Ты отлично поладишь с Надькой Краснопевцевой… — ядовито заметил Ваня. — Так вот, когда млекопитающего кашалота выволокли на палубу и разрезали брюхо, то оттуда преспокойненько вышел матрос.

— И с дымящейся трубкой во рту? — усмехнулся Андрей. — Это ты сейчас придумал?

— Я так и знал — не поверишь, — сказал Ваня. — Возьми за этот год журнал «Техника — молодежи» и прочитай.

— В каком же это номере?

— Поищи… — улыбнулся Ваня. Уж он-то знал своего приятеля! Теперь не успокоится, пока не найдет этот журнал и не прочитает статью. Да и то потом месяц будет сомневаться. Ему подавай только железные факты. Однажды он прочитал в «Пионере» статью про дирижабли и написал в редакцию, что в чем-то не согласен с автором. И через два месяца пришел ответ, что автор статьи допустил ошибку и редакция благодарит Андрея Пирожкова.

Солнечный с утра день окончательно испортился. Затянутое серыми облаками небо опустилось на мокрые железные крыши, заморосил мелкий неприятный дождь. Не дождь, а влажная пыль. Прохожие спрятались под зонтами и капюшонами. Мокрый асфальт шипел под колесами машин, дымился паром. Из водосточных труб брызгали тоненькие светлые струйки.

Выйдя из автобуса на Литейном, друзья дошли до гастронома. Парень с длинными до плеч волосами и в расклешенных брюках, задрав голову, пристально смотрел на верхнее окно пятиэтажного дома. По блестящим волосам и лицу скатывались капли. Одна блестела на кончике носа. Когда дождь попадал в глаза, парень быстро-быстро моргал редкими ресницами, ни на секунду не отрываясь от заветного окна.

Мальчишки встали рядом и тоже задрали головы. Может быть, пожар? Но из окон не валил дым, не высовывались длинные языки пламени. Окна все были одинаковы, с тюлевыми занавесками. Кое-где отворены форточки. Поглазев вместе с парнем на дом и не обнаружив ничего интересного, мальчишки разочарованно отвернулись.

— Ты чего вечером будешь делать? — спросил Андрей, слизывая языком с губ дождевые капли.

— Теперь я пай-мальчик, — сказал Ваня. — Пообедаю — и за уроки. Даже телевизор не разрешают смотреть, а сегодня «Зенит» с «Динамо» встречаются…

— У меня сегодня отец из командировки возвращается, — сказал Андрей.

— А-а, — понимающе кивнул Ваня.

— Вообще-то он не сторонник телесных наказаний…

— У меня все уже позади, — с облегчением вздохнул Ваня.

— Бить он не будет…

— Конечно, — сказал Ваня. — Ты же не в первом классе.

Помолчали. Сюда, во двор, едва доносился уличный шум. Журчала вода в водосточных трубах, с голых деревьев срывались дождевые капли и шлепались на асфальт.

— Дай мне почитать этот журнал… — сказал Андрей. — Ну, про матроса, который разгуливал в брюхе кашалота.

— Где я его возьму? — удивился Ваня.

— Я думал, вы выписываете «Технику — молодежи».

— Ладно, — улыбнулся Ваня. — Пойдем ко мне, поищем.

3. ДВА ДИОГЕНА В ОДНОМ КЛАССЕ

Шел урок географии. За учительским столом вместо лысого Михаила Андреевича сидел коротко остриженный парень. Широченные плечи обтягивал коричневый свитер. Виктор Викторович, так звали парня, совсем не был похож на учителя. Скорее всего — на футболиста или боксера-полутяжеловеса. Да он и не был пока еще учителем. Всего-навсего студентом университета. И в средней школе он впервые проходил практику.

Михаил Андреевич — географ — сидел на задней парте. И было непривычно видеть пожилого учителя, смирно сидящего за партой. Рядом с Михаилом Андреевичем сидел Костя Белый. С каменным лицом, неестественно изогнув тонкую худую шею.

Студент вызвал к карте Пирамиду, Надю Краснопевцеву и Андрея Пирожкова. Оценки он в журнал не стал ставить: записал в свою книжечку. Михаил Андреевич тоже проставил свои отметки в блокнот. Потом, наверное, сравнят. У Виктора Викторовича наверняка отметки выше. Географ всегда был скуповат на пятерки. Впрочем, Наде Краснопевцевой обеспечена пятерка. Она круглая отличница и на четверки отвечать не умеет. Не то, что Пирамида или Ваня Мельников. У них в журнале тройка на тройке и тройкой погоняет. Вот у Андрея Пирожкова троек нет. Он всегда толково и обстоятельно отвечает по всем предметам.

Костя Белый еще больше изогнул свою тонкую шею, стараясь заглянуть в учительский блокнот, но Михаил Андреевич прикрыл страницу ладонью…

После того как Виктор Викторович рассказал про моря, омывающие северное побережье нашей Родины, географ ушел по своим делам, очевидно решив, что практикант и без него не пропадет. Как только за Михаилом Андреевичем закрылась дверь, Виктор Викторович широко улыбнулся и сказал:

— Про моря вы и сами в учебнике прочитаете, а сейчас я вам расскажу про одно потрясающее северное озеро. Правда, о нем нет ни слова в учебнике, но на карте оно есть… — Практикант взял указку и показал на Кольском полуострове маленькое синее пятнышко. — На этом озере в прошлом году со мной приключилась одна история…

Вот что рассказал Виктор Викторович.

Далеко-далеко на севере, за Полярным кругом, на десятки километров раскинулось синее чудо-озеро. На желтых обрывистых берегах шумят сосны и ели. Иногда можно увидеть десяток-два крепких деревянных домов — это рыбачьи поселения. На озере много больших и малых островов. На островах, среди сосен, стоят полуразвалившиеся часовенки.

Два месяца прожил в палатке Виктор Викторович на берегу этого озера. Не он один там был — целая научная экспедиция.

Как-то Виктор Викторович с приятелем поплыли на моторке проверять сети. Неожиданно поднялся ветер, а на этом озере всегда все начиналось неожиданно, пошла большая волна, лодку стало захлестывать. Кругом вода и до ближайшего берега — метров двести. А волны уже гуляют по озеру одна выше другой. Небо стало пасмурное, берег спрятался в тумане. Лодку крутит, и они уже не знают, в какую сторону плыть? Набежала волна, накренила лодку, и она зачерпнула бортом. Приятель стал вычерпывать воду, только куда там: следующая волна накрыла и их и лодку.

Вода в озере холодная даже в самый жаркий день. Сбросив с себя ватники и резиновые сапоги, Виктор Викторович и его приятель стали барахтаться в воде, не зная, что делать. И вдруг видят: прямо на них идут длинные черные торпеды… Когда они приблизились, то оказались обыкновенными топляками. В окрестностях заготовляли древесину и в плотах сплавляли по озеру. Отдельные бревна отрывались и самостоятельно путешествовали по воде.

Не раздумывая, приятели оседлали толстые скользкие бревна и, помогая руками, поплыли по воле волн. Над озером бушует ветер, сверкают молнии, то и дело бешеная волна накрывает с головой, но верные торпеды-топляки выныривают и довольно быстро идут вперед.

— Ну и куда же вы приплыли? — спросил Пирамида. — Прямо в Северный Ледовитый океан?

Виктор Викторович мельком взглянул на него и продолжал дальше.

На черных топляках они благополучно достигли суши. Только прибило их не к берегу, а к небольшому необитаемому острову. И там жили они, как дикари, три долгих дня. Соорудили из ветвей деревьев шалаш, при помощи кремня и сухой тряпки добыли огонь. Собирали еще недозрелую морошку, даже поймали несколько окуней. У приятеля случайно в кармане оказался рыболовный крючок, а леску они из ниток свили… Но хотя печеный окунь был очень аппетитный на вид, без соли его есть было противно…

Потом приплыла моторная лодка и забрала их. Два дня разыскивали товарищи пропавших без вести. И лишь на третий заметили на острове дым от костра.

В классе было удивительно тихо. Так на обычных уроках никогда не бывает. Все слушали с огромным интересом. Лишь Пирамида недоверчиво улыбался, и когда он хотел в середине рассказа задать практиканту очередной дурацкий вопрос, все на него зашикали, а Ваня Мельников показал кулак.

— Как называется это озеро? — спросил Ваня.

— Вял-озеро, — ответил Виктор Викторович.

— Ваша фамилия Калашников? — спросил Андрей Пирожков.

Виктор Викторович внимательно посмотрел на него и улыбнулся.

— Я уж подумал, не знакомого ли встретил, — сказал он. — В нашей экспедиции два школьника были. Отличные ребята. Работали мотористами.

— Я читал в «Комсомольской правде» про Вял-озеро и про то, как вы чуть не утонули, — сказал Андрей.

Ваня бросил на приятеля восхищенный взгляд: «Ну и Андрей, все знает!» — Верно, — согласился Виктор Викторович. — Об этом был напечатан очерк…

— Вы спасли своего друга, — сказал Андрей. — Он захлебнулся и пошел на дно, а вы нырнули за ним и вытащили. И долго плыли к берегу, а он держался за вас… Топляки вы увидели потом, когда были уже недалеко от берега.

— У тебя великолепная память, — сказал Виктор Викторович. — Ну, ладно, хватит об озере…

— Вам медаль дали за спасение утопающих? — вылез с глупой ухмылкой Пирамида.

— Если бы были учреждены медали за пустую болтовню, я тебе первому вручил бы, — не очень-то приветливо взглянул на него практикант.

— Я на любую согласен, — заржал Пирамида.

— Вот что, приятель, ты мне надоел, — сказал Виктор Викторович. — Я бы мог тебя выставить из класса, но как-то не хочется омрачать наше первое знакомство… — Он взглянул на Толика Григорьева, соседа Пирамиды. — Ты что так усердно сосешь?

— Ириски, — с трудом разлепив коричневый рот, сообщил Толик.

— Как раз то, что нужно, — сказал Виктор Викторович. — Дай одну своему приятелю. Пусть положит в рот и больше не раскрывает его…

— Он никакой мне не приятель… — запротестовал было Толик.

— Один болтун, другой жадина… — усмехнулся практикант. — Дай же ему одну ириску! Так и быть, я тебе со стипендии полкило куплю.

В классе засмеялись. Толик смутился и, пошарив рукой в парте, протянул Пирамиде ириску.

— Последняя, — с сожалением сказал он.

Посрамленный Пирамида сначала спрятал руки за спину, потом под смех всего класса взял ириску и положил в рот. При этом лицо у него стало глуповато-растерянным.

Так до самого звонка, который, впрочем, скоро прозвенел, он и не произнес больше ни слова.

— Этот практикант — отличный парень, — сказал на переменке Ваня. — Во-первых, посадил в галошу Пирамиду, во-вторых, потрясающе интересно рассказал про Вял-озеро…

— А вы и рты раскрыли, — подскочил к ним Пирамида. — Он вам сказки рассказывает, а вы, как первоклассники поверили.

— Это все правда, — спокойно сказал Андрей.

— Я где-то читал, что один рыбак выдрессировал целую стаю форели, — сказал Ваня.

— В каком журнале? — заинтересовался Андрей.

— Не помню.

— Как можно читать журнал и забыть его название? — возмутился Андрей.

— Сказки он вам рассказывает, — сказал Пирамида.

— Послушай, Славка, — неприязненно посмотрел на него Ваня. — Ну чего ты разоряешься? Геройский парень, друга в бурю спас, рассказал столько интересного.

— Здорово он тебя с этой ириской… — рассмеялся Андрей.

— Очень вкусная ириска… И еще полкило заработали. Так что я не в обиде.

— Это верно, — сказал Ваня. — Тебя обидеть трудно.

Славу Бабочкина не случайно прозвали Пирамидой. Был он весь какой-то нескладный, будто составленный из трех частей, соединенных шарнирами. Он и впрямь напоминал детскую разноцветную пирамиду: кривые, широко расставленные ноги в узеньких мятых брюках, массивное туловище с тяжелым задом и узкими плечами и, наконец, маленькая верткая голова с короткими прилизанными волосами. Карие глаза тоже неспокойные, бегающие. Слава Бабочкин любил прихвастнуть, при всяком удобном случае норовил выскочить вперед, корчил из себя этакого классного остряка. Конечно, случалось, он смешил на уроке весь класс. Даже учителя не могли сдержаться от смеха. А Славке только этого и нужно: сидит счастливый и маленькой головой туда-сюда крутит.

— Я читал в «Комсомолке» про Виктора Викторовича, — сказал Андрей. — Там и про мою сестру было написано.

— Про сестру? — удивился Ваня. — Тоже спасла кого-нибудь?

— Моя сестрица была в этой самой экспедиции. Она ведь микробиолог. Микробов и инфузорий изучает…

— На Вял-озере?

— Все лето там была. Только она не про щук и окуней рассказывала, а про каких-то ужасных мошек и комаров. Их там тьма.

— Что же ты раньше-то мне ничего не рассказал? — воскликнул Ваня.

— Чего рассказывать-то? Про комаров и мошек?

— У тебя эта газета сохранилась?

— Если хочешь, спрошу у сестры.

— После уроков покажешь, — сказал Ваня. — Если бы у меня была сестра и ездила в экспедиции, да я… в рюкзак бы к ней забрался и тоже поехал!

Андрей не успел ничего сказать, потому что зазвонил звонок, и они нехотя отправились в класс.

Как и следовало ожидать, их вызвали самыми первыми. Ваня, запинаясь и спотыкаясь, прочел наизусть стихотворение Пушкина «Анчар» и получил тройку, хотя был уверен, что честно заработал четверку. Андрей прочел с выражением отрывок из «Евгения Онегина» и обстоятельно разобрал его. Лучше бы и его соседка — отличница Надя Краснопевцева — не ответила, но Нина Васильевна поставила лишь четверку.

У Нины Васильевны гладкие русые волосы, уложенные на затылке тугим узлом. В узле — черные шпильки. Иногда они ни с того ни с сего начинают выскакивать, и тогда учительница снова их вставляет. Нине Васильевне тридцать лет, и она очень симпатичная. Лицо у нее доброе, круглое, с большими серыми глазами. Когда учительница сердится, глаза темнеют, а светлые брови сдвигаются вместе. Впрочем, сердитой Нина Васильевна редко бывает. Даже Пирамида не в силах вывести ее из себя. С ребятами она умеет ладить, а девчонки от нее без ума. Даже в театр и кино вместе с ней ходят.

К доске вышел Костя Белый. Звонким жизнерадостным голосом с привыванием бойко начал:

Погиб поэт, — невольник чести -

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!..

Нина Васильевна, склонив набок русоволосую голову, с удовольствием слушала его. Костя участвовал в школьной художественной самодеятельности и читать стихи умел.

Вырвав из тетрадки по алгебре чистую страницу, Ваня стал быстро писать записку Пирожкову.

Мила Спицына, скосив свои светло-коричневые глаза, взглянула на лист, который Ваня прикрывал ладонью, и шепотом предупредила:

— Тоже Светке записку пишешь? На меня не рассчитывай — не передам.

«Дурища!» — хотел сказать Ваня, но решил пока не осложнять отношений. И даже приоткрыл немного лист, чтобы Мила увидела первое слово: «Андрюха!». Мила увидела и сразу успокоилась. В Свету Козловскую были влюблены сразу трое: Леня Бойцов, Андрей Пирожков и Пирамида. И все они писали ей записки, а Миле приходилось передавать, так как ближайшая почтовая трасса проходила как раз через ее парту.

Про Свету Козловскую нельзя было сказать что она красавица: худенькая, стройная, с птичьим лицом, на котором выделялись синие глаза с загнутыми ресницами. Она увлекалась фигурным катанием и уже завоевала на юношеских соревнованиях второй разряд. Света была доброй, застенчивой девочкой и никогда не хвасталась своими спортивными успехами. Даже никому не сказала, что ее вместе с другими юными фигуристками будут показывать по телевизору. И лишь те, кто случайно смотрел в тот вечер телевизор, увидели Свету на катке.

Сделав из записки пакетик, точь-в-точь такой же, в каких продают в аптеке порошки, Ваня хотел было его щелчком послать прямо по адресу, но Мила взяла записку и незаметно передала Толику Григорьеву, тот — Лене Бойцову, затем записка попала к Светлане Козловской. Девочка рассеянно взяла ее в руки и уже хотела было развернуть, решив, что это ей, но тут Ваня на весь класс чихнул и, когда Светлана удивленно подняла на него свои красивые глаза, показал пальцем на Пирожкова. Козловская улыбнулась и передала записку Наде Краснопевцевой, которая сидела напротив.

— Простудился, Мельников? — поставив Косте Белому пятерку, сочувственно спросила Нина Васильевна. — Сутки просидеть в бочке… Правда, истории уже известен подобный случай: древний греческий философ Диоген до глубокой старости прожил в деревянной бочке. Вы случайно не последователи Диогена?

— Он был сумасшедший? — спросил Пирамида.

— Диоген презирал знать, утопающую в роскоши и живущую в огромных каменных дворцах… Его дом — бочка — это был своего рода протест.

— Мне нравится Диоген, — заявил Ваня.

— И мне, — сказал Андрей.

— У нас в классе объявились сразу два Диогена! — хихикнул Пирамида. — Диоген Первый и Диоген Второй. Бочкожители…

— А ты — гвоздь в каждой бочке, — под общий смех осадил его Ваня.

Пирамида напряг лоб, соображая, как бы получше ответить, но Мельников отвернулся. Он наблюдал за партой Андрея.

Как только драгоценная записка оказалась в руках Краснопевцевой, она преспокойненько положила ее перед собой, а когда Мельников ловко подковырнул Пирамиду, развернула ее и принялась читать.

Не встанешь ведь на уроке и не отберешь у этой жерди записку! А Пирожков, ни о чем не догадываясь, сидел себе рядом с Надькой и даже не смотрел в сторону Мельникова.

Нина Васильевна, вспомнив про урок, сказала:

— Оставим Диогена вместе с его бочкой в покое… Тема нашего сегодняшнего урока…

Ваня не слушал. Он ерзал на месте, покашливал, стараясь привлечь внимание Пирожкова, но тот истуканом сидел и преданно смотрел на учительницу. Была бы под рукой стеклянная трубка, Ваня залепил бы ему в щеку жеваной бумагой.

Надя прочитала записку, и ни один мускул на ее лице не дрогнул. Положив записку на парту, она ребром ладони небрежно пододвинула ее к Пирожкову.

Настроение у Вани испортилось — в его расчеты не входило, что эту записку прочтет Краснопевцева. Он даже не заметил, что его соседка по парте Мила Спицына внимательно наблюдает за ним. И в глазах ее самый живой интерес.

— Не страшно вам было на корабле ночью в бочках? — шепотом спросила она. — Огромный трюм, темно… А если бы на вас напали злые корабельные крысы! Они, говорят, бывают с кошку. Бр-р! Я бы сразу со страха умерла…

Ваня хмуро взглянул на нее и пробурчал:

— Какие еще крысы?

— Я бы ни за что в жизни не согласилась добровольно забраться в бочку и просидеть там всю ночь…

— Мы спали, — сказал Ваня. — И видели прекрасные сны…

— Ты меня разыгрываешь?

— Мне приснилось, что я Надьке Краснопевцевой по башке хрестоматией трахнул!

Мила фыркнула и прижала ладонь к губам, чтобы не рассмеяться.

Нина Васильевна сурово взглянула на нее и сказала:

— Я думала, Спицына, ты будешь положительно влиять на Мельникова, а получается наоборот?

— Извините, Нина Васильевна, — покраснев, сказала Мила.

— Зря пересадили, — проворчал Ваня. — Я ведь не поддаюсь чужому влиянию…

— Это он таким закаленным стал после того, как в бочке просолился… — ввернул Пирамида.

После звонка Мила сказала своему соседу:

— Пожалуй, мы не будем вас обсуждать на сборе дружины.

— За что же такая милость? — удивился Ваня. Обычно Мила очень охотно проводила всякие обсуждения.

— Вы ведь и так сутки просидели в бочке, а это, наверное, еще хуже, чем в карцере?

— В карцере не сидел, — сказал Ваня.

— Я в книжке читала… Это фашисты придумали такой узкий каменный мешок, где узнику ни выпрямиться, ни лечь.

— Нам очень хорошо было в бочках, — сказал Ваня. — Мы чувствовали себя там космонавтами…

— И потом, вас Нина Васильевна очень сурово наказала: посадила за парты к самым ужасным девчонкам в классе!

— Вот это действительно кошмар, — улыбнулся Ваня, а про себя подумал, что эта Мила Спицына, оказывается, девчонка ничего… С ней можно разговаривать… даже на уроках!

— Почему ты разрешаешь своей Надьке читать чужие записки? Разворачивает и преспокойно читает, будто так и надо! — напустился Ваня на приятеля. — Я бы Милке за это…

— С Надькой лучше не связываться, — сказал Андрей. — Ты что, не знаешь ее? «Андрей Пирожков, ты ведешь себя возмутительно… — передразнил он отличницу. — Я вынуждена поставить об этом в известность нашего классного руководителя… Пирожков, какое право ты имеешь так грубо разговаривать с девочкой? Сейчас же извинись, иначе я приму меры!..» А меры ее известные: пойдет в учительскую и наябедничает. Как же, первая ученица! Ей с полуслова верят.

— Милка тоже не сахар, — на всякий случай сказал Ваня.

— Сравнил! — присвистнул Пирожков. — Милка — член совета дружины, поэтому такая… А когда забывает, что она — начальство, нормальная девчонка. Ты с ней вон на уроках разговариваешь, а попробуй спроси о чем-нибудь Надьку — головы не повернет. Сидит, как идол, — не пошевелится.

— И все-таки скажи ей, чтобы свой длинный нос в чужие дела не совала.

— Скажи сам.

— Ты же с ней сидишь.

— Я только и вижу ее профиль, — сказал Андрей. — Кстати, в профиль наша Надька похожа на Нефертити.

— На кого? — удивился Ваня.

— Нефертити, — повторил Андрей. — Была такая царица в Древнем Египте. Во всех магазинах сейчас продаются ее портреты. Вместо головы — каменный брусок торчит.

— И покупают?

— Что покупают?

— Ну, эту… царицу без головы.

— У нас дома тоже на стенке висит, — сказал Андрей. — Хоть она и без головы, все равно красивая.

— А Надька с головой… Теперь всем разболтает.

— Она ничего не поняла, — успокоил приятель. — И потом, тут ничего такого нет… — Он достал из кармана записку и прочитал: «…если не уговорим твою сестру, чтобы она взяла нас в экспедицию, то сами… Только на этот раз будем умнее. Ура! Даешь Вял-озеро!» Это до нее не дойдет…

— И она ничего тебе не сказала? — допытывался Ваня. — Отдала записку, и все?

— Как же, сказала… — заулыбался Андрей. — Сказала, что исследование пишется с двумя «с», а не с одним, как у тебя… Потом «чтобы» нужно вместе, а ты написал раздельно и перед «что» не поставил запятую… Вон погляди, какую она тебе жирную двойку вывела за это сочинение!

— Плевать я хотел на ее двойку, — небрежно сказал Ваня, хотя по лицу было видно, что он задет. — Главное, что из-за этой орфографии она смысла не уловила.

— А вообще-то, товарищ Мельников, для такой маленькой записульки многовато ты налепил ошибок, — подковырнул Андрей.

— Это не диктант.

— Как же ты письма знакомым пишешь?

— Ну чего ты привязался с этими ошибками? — рассердился Ваня. — Поговори лучше об орфографии со своей… Нефинтити!

— Не-фер-ти-ти, — улыбаясь, поправил Андрей.

Они шли по улице Чайковского. Высоко над головой, на металлических лесах, суетились ремонтники. Тонко свистели и шипели пескоструйные аппараты. Там, где аппараты сняли вековой слой копоти, гранит стал серебристым и празднично блестел.

Мальчишки шагали по оживленной улице, и каждый думал об одном и том же, но по-разному. Ване хотелось немедленно действовать, что-то предпринимать. Практикант, сам того не подозревая, своим рассказом про дикий и суровый Север зажег в душе мальчишки надежду. Совсем неподалеку от Ленинграда — три-четыре часа лететь на самолете — находится Кольский полуостров, где на сотни километров раскинулась лесотундра, в диких хвойных лесах которой не ступала нога человека; разлились живописные, богатые рыбой озера, где солнце на небе круглые сутки — один долгий полярный день. И не надо тайком пробираться на корабль, прятаться в трюме, — можно просто-напросто пойти к родной сестре Андрея — Пирожковой Валентине Гавриловне, кандидату биологических наук — и записаться разнорабочими в экспедицию. Практикант сказал, что и в этом году экспедиция отправится на Вял-озеро. И всего-навсего нужно убедить Пирожкову, что они будут работать наравне со всеми…

Андрей Пирожков думал о другом. Зря, пожалуй, сболтнул приятелю, что сестра снова собирается на Кольский полуостров. Конечно, попасть в экспедицию интересно, но их туда никто не возьмет. Кому нужны мальчишки? Лишь стоит заикнуться об этом сестре, она сразу поднимет на смех. Там, на Вял-озере, научные сотрудники занимаются серьезными делами, а что будут делать они с Ваней? Комаров кормить? Да их никто и не возьмет! В экспедиции нужны шофер, мотористы, повар, механик, а что они умеют делать?..

— Где твоя сестра сейчас, дома или в институте? — спросил Ваня.

— В институте, — нехотя ответил Андрей.

— А где институт?

— Институт? — Андрей хотел было соврать, что не знает, но, взглянув в светлые пронзительные глаза друга, сказал: — На Петроградской стороне…

— Что туда идет? — на миг задумался Ваня. — Первый автобус… Его долго ждать, айда пешком!

— Может, сначала пообедаем?

— Ты как Пирамида, — возмутился Ваня. — Тот тоже только об обедах-ужинах и думает…

Не оглядываясь, Мельников зашагал к набережной. Горестно вздохнув, вслед за ним поплелся и Пирожков.

Льдины больше не плыли по Неве. Лишь кое-где у берега можно было увидеть грязноватый, весь в желтых кратерах обломок. По реке наперегонки плыли байдарки. Сосредоточенные спортсмены в одинаковых красных майках с номерами одновременно взмахивали длинными желтыми веслами. Узкие, сверкающие лаком байдарки очень скоро исчезли за Кировским мостом, оставив за собой блестящий длинный след. Над крейсером «Аврора», будто на якоре, застыло большое пышное облако. Сверху белое, как айсберг, снизу подернутое дымкой.

— Я ведь говорил — ничего не выйдет, — нарушил затянувшееся молчание Андрей.

Ваня остановился у гранитного парапета и стал смотреть на «Аврору».

— Выйдет, — уверенно сказал он. — Раз им нужны мотористы, будем мотористами!

— По щучьему велению…

— Не боги ведь горшки обжигают, — с удовольствием произнес Ваня услышанные от отца слова. — Откуда-то берутся мотористы?

— Мы с тобой лодочный мотор и в глаза-то не видели!

— Пошли в спортивный магазин для начала, там и посмотрим, — предложил Ваня. — Попросим у продавца инструкцию.

— Ты как хочешь, — решительно заявил Пирожков, — а я пойду обедать… У нас сегодня на второе блинчики с мясом.

— Опять про еду! — поморщился Ваня. — Я и не знал, что ты такой обжора.

— Натощак я плохо соображаю… Один раз не успел позавтракать — и по алгебре тройку схватил.

— Занятия в школе заканчиваются через полтора месяца, — не слушая его, подытожил Ваня. — В это же, примерно, время на Вял-озеро отправляется последняя группа… Твоя сестра сказала, что полетят пять человек… Нам надо обязательно попасть в эту группу. Итак, у нас впереди полтора месяца… Неужели за это время мы не изучим эти моторы?

Андрей пожал плечами. Ему хотелось есть, даже в животе урчало. Он думал о большой сковородке с хорошо поджаренными блинчиками. Моторы его сейчас совершенно не интересовали.

— Видел я эти моторы… На лодках. Их прикрепляют к корме. Дернул за тросик — он и заработал. А потом держись за эту… Ну, как ручка такая длинная называется?

— Румпель, — сказал Андрей. — А может быть, штурвал?

— За полтора месяца можно машину научиться водить, а это всего-навсего лодочный мотор! Да мы его в два счета освоим.

— Ты иди в магазин осваивай, — твердо сказал Андрей, — а я пошел домой.

Облако над головой зашевелилось, снялось с якоря и не спеша поплыло дальше, к морю.

4. БОЙ ЗА ГАРАЖАМИ

С нетерпением ждал Ваня Мельников следующего урока географии, но Виктор Викторович ни словом больше не обмолвился о Кольском полуострове, об экспедиции. Рассказывал про лесотундру, животный мир, полезные ископаемые. Потом вызвал несколько человек. На этот раз оценки выставил в журнал.

Ваня с любопытством смотрел на практиканта. Лицо добродушное, с квадратным подбородком, плечи выпирают из свитера. Такой мог на себе в бурю тащить утопающего… В парте у Вани лежала «Комсомольская правда» с очерком о Викторе Викторовиче. Там и про других было, но больше всего про него. Он не только, рискуя жизнью, спас товарища, а и участвовал в схватке с браконьерами, которые пытались похитить экспедиционные сети. Браконьер ударил его веслом, но Виктор Викторович прыгнул в их лодку и один справился с двумя браконьерами…

На переменке Ваня и Андрей подошли к нему. Виктор Викторович захлопнул журнал и встал, собираясь уходить.

— Вы опять поедете на Вял-озеро? — спросил Ваня.

— Из меня, наверное, получится никудышный учитель, — усмехнулся Виктор Викторович. — Мне задают вопросы, не имеющие никакого отношения к уроку.

— Вы нам рассказывали про Кольский полуостров, — сказал Андрей. — А Вял-озеро находится там.

— Ну, тогда другое дело… Если вас это интересует, пожалуйста, — ровно через две недели я улетаю на север.

— Андрей, — Ваня кивнул на приятеля, — брат Валентины Гавриловны Пирожковой.

Студент с любопытством посмотрел на Андрея.

— Похож, — сказал он.

— Виктор Викторович, — продолжал Ваня, — вы разбираетесь в лодочных моторах?

— Лодочных моторов, Мельников, много, — сказал практикант. — И во всех разобраться под силу только механику. «Москву», «Вихрь», «Прибой» я более-менее знаю. А вот с неисправной «Камой» мне однажды пришлось с неделю провозиться, прежде чем запустил… Был у нас в экспедиции один паренек — Саша Парамонов. Примерно ваших лет. Так он случайно опрокинул лодку и утопил мотор. Хорошо, это случилось вблизи от берега… Я с этим мотором лиха хватил.

— А как Саша Парамонов попал в вашу экспедицию? — живо спросил Ваня.

— Попал… — улыбнулся практикант. — Я не удивлюсь, если он однажды окажется и на космическом корабле.

— Он из Ленинграда?

— По-моему, из Тулы. Нашему шоферу приходится каким-то дальним родственником, а может быть, он это придумал.

— А что делал Саша Парамонов в экспедиции?

— Ездил с ихтиологами на моторке, ловил рыбу, помогал на кухне. Работы он не боялся.

— Я слышал, мотористы в экспедиции нарасхват, — сказал Ваня.

Виктор Викторович с интересом посмотрел на него, потом на Андрея.

— Это вы на рыболовном сейнере хотели в Атлантику податься? — спросил он.

— Да вот неудачно получилось, — вздохнул Ваня. — А возьмут нас в экспедицию, если научимся на моторках ходить?

— Думаю, что нет.

— Сашу Парамонова ведь взяли?

— Ну, это долгая история, — сказал Виктор Викторович. — И потом Саша — удивительный паренек…

— Раз его взяли, и нас возьмут, — сказал Ваня.

— Ну-ну, попытайтесь, — усмехнулся студент.

— Мы изучим все моторы, — сказал Андрей.

— А вы знаете, что такое Север? — спросил Виктор Викторович.

— Вы нам только что рассказывали, — заметил Ваня.

— Холод, дождь, мошка и комары, — продолжал практикант. — Иногда по нескольку суток приходится сидеть в палатках… Даже в жаркий день нельзя купаться: вода холодная как лед.

— Вы же купались, — ввернул Андрей.

— Вы не знаете, что такое Север, — сказал Виктор Викторович. — Передай привет Валентине Гавриловне и попроси ее, чтобы рассказала вам про наше житье-бытье в экспедиции…

Зазвонил звонок на урок, и Виктор Викторович, сунув журнал под мышку, поспешил к выходу.

— Я говорил, дело верное, — сказал Ваня. — Саша Парамонов смог, потому что был настойчивым, и нам так же надо.

— Я не против, — сказал Андрей. — Валю-то мы уговорим, а вот как начальника?

— Я выпросил у продавщицы две инструкции. Жалко, что в магазине не разрешают трогать моторы, а смотреть — смотри сколько хочешь!

— Моторы надо на водоемах испытывать, а не пялить на них глаза в магазине, — резонно заметил Андрей.

— У людей и моторы есть, и лодки… — вздохнул Ваня. — Хорошо иметь отца-рыбака. Почему вот твой отец не рыбак?

— Мой отец известный филателист, — с гордостью сказал Андрей. — У него марок — не сосчитать.

— Лучше бы он был рыбаком, — сказал Ваня.

— А твой вообще ничем, кроме своей работы, не интересуется, — обиделся Андрей.

— У меня отец знаменитый металлург! — с гордостью сказал Ваня. — В Русском музее выставлена картина: мой батя у мартена с кипящей сталью.

— Не видел, — сказал Андрей.

— Ничем не интересуется… — не мог успокоиться Ваня. — Он депутат городского Совета! Конечно, ему некогда марочки в альбом наклеивать…

— Марочки! — в свою очередь возмутился Андрей. — Да у моего отца известнейшая на всю страну коллекция! О нем даже в «Вечерке» писали. Ты знаешь, что настоящий филателист — это тоже общественный деятель. У него собрана самая богатая коллекция в мире о России! К нему в прошлом году специально приезжал какой-то наследный принц, тоже филателист…

— Нашел, чем хвастаться… Принц! Буржуям делать нечего, вот и разъезжают по белому свету. Разве нормальный человек поедет за тридевять земель, чтобы посмотреть на какие-то ерундовые марки?

— Ты темный человек! — закричал Андрей. — Ты послушал бы, как отец рассказывает про марки… Рыбаков в миллион раз больше, чем филателистов…

Они бы наверняка поссорились, но тут подошла Нина Васильевна с тетрадками и разом прекратила их спор:

— Пирожков, быстро раздай тетрадки, а ты, Мельников, принеси из учительской журнал…

После уроков всем классом отправились на экскурсию в Казанский собор. Мила Спицына предложила пойти пешком.

— Чем на экскурсию тащиться, завернем лучше в кафе-мороженое? — сказал Пирамида. — Леня Бойцов угостит нас…

Гиревик метнул на него сердитый взгляд, но промолчал. Все в классе знали, что Леня и Света Козловская иногда ходят в кафе на Литейном и заказывают там мороженое с сиропом.

Рядом со Светой шагали Гиревик и Андрей Пирожков. Пирамида шел позади. Один раз он попытался оттереть невысокого Пирожкова от Козловской, но тот не уступил. А пробовать оттеснить Бойцова он и не стал. Белокурый широколицый здоровяк Гиревик на голову возвышался над своими одноклассниками. У него — единственного в классе — росли чуть заметные черные усики на верхней губе.

Вторым в классе по росту был неуклюжий Пирамида, и только за ним — Ваня Мельников. Хотя Пирамида и был высоким, силой не отличался: любой в классе мог бы с ним справиться, но Слава Бабочкин всегда ухитрялся каким-то непостижимым образом уйти от скандала.

Из девочек самой высокой в классе была Надя Краснопевцева. Коротко постриженные волосы косой челкой спускались ей на лоб. Скуластое лицо надменное, губы всегда сжаты. Андрей еще в третьем классе прозвал ее кочергой, но прозвище к Наде почему-то не пристало.

— Слышали, Василий Алексеев новый мировой рекорд установил, — сказал Леня Бойцов. — Самый сильный человек в мире.

— Кто о чем, а Леня наш все о гирях да штангах… — хихикнул позади Пирамида.

Гиревик даже бровью не повел. Кого-кого, а добродушного Леню Бойцова трудно было вывести из себя.

Андрея спорт не интересовал, а поговорить со Светой и ему хотелось. Они как раз вышли к цирку. Во всю стену огромная афиша: «Медвежий цирк». Медведи на мотоцикле, на велосипеде и даже на автомобиле. Два мишки в трусах лупцуют наотмашь друг друга боксерскими перчатками.

— Света, ты любишь цирк? — спросил Андрей. Ваня уж подумал, не хочет ли он ее пригласить на очередное представление? Но тут снова влез Пирамида.

— Я однажды носом к носу встретился с живым мишкой, — безразличным голосом сказал он. — Нас разделяла… Страшно, страшно даже вспомнить!

— А ты вспомни, — подзадоривал Ваня, понимая, что Пирамида только этого и ждет.

— Это случилось позавчера, — таинственным голосом произнес Пирамида. — В зоопарке… И разделяла нас решетка! — И первый громко расхохотался так, что прохожие стали оглядываться.

В соборе они были уже второй раз. Быстро пробежав по музею, Ваня и Андрей первыми устремились к выходу.

— Куда мы теперь? — спросил Андрей, когда они вышли на Невский.

— В порт, — сказал Ваня. — День нынче хороший, может быть, повезет — на лодке с мотором прокатимся…

— Так нас там и ждут, — пробурчал Андрей.

В порту их действительно никто не ждал. Лодок с подвесными моторами было не видно. А вот катеров, перезимовавших под открытым небом на берегу, полно. Пожилые и молодые мужчины в спецовках и комбинезонах ковырялись в двигателях. Ребята подошли к вытащенному на берег катеру, взглянули на большущий полуразобранный движок, и лица их вытянулись: в таком моторе и за полгода не разберешься!

Ваня сунул было свой любопытный нос, но один из мужчин в морской фуражке с крабом угрюмо посмотрел на него и буркнул:

— Крутятся тут под ногами всякие, а потом инструмент пропадает…

Ребята отошли от неприветливых мотористов подальше, и Ваня громко сказал:

— Вот и всегда так: у самих ничего не получается, а другие виноваты…

— Догоню… — пообещал тот, что был помоложе.

Полюбовавшись огромным белым судном, стоявшим у причала, мальчишки отправились к ближайшей автобусной остановке. Было ясно, что на берегу им делать нечего. После такого отпора к другим и подходить не захотелось. И потом, их интересовали лодки с подвесными моторами, а не катера.

— Гляди, как мчится! — кивнул Андрей.

Из переулка пулей выскочил худощавый светловолосый мальчишка в синих джинсах с блестящими кнопками и, оглянувшись, помчался по тротуару. Вдогонку за ним, стиснув зубы и двигая локтями, летели трое парнишек. У одного в руке зажата зеленая ракетка от настольного тенниса. Беглец свернул к шестиэтажному дому, хотел было юркнуть в подъезд, но замешкался у дверей, тут его и настигли преследователи. О чем они там толковали, было не слышно. Немного погодя все они пошли к каменным гаражам. Мальчишка в джинсах шагал, опустив голову. Чувствовалось, что ему совсем не хочется идти за гаражи. Один раз он даже попытался рвануться в сторону, но мальчишки тут же вцепились в него и больше не отпускали: двое держали за руки, третий подталкивал в спину ракеткой.

Когда они скрылись за гаражами, Ваня остановился и сказал:

— Бить будут. Трое на одного. Многовато!

— А нам-то что?

— Пойдем посмотрим, — сказал Ваня.

За гаражами трое лупили одного. Сначала мальчишка в джинсах пытался сопротивляться, но, получив хороший удар по носу, согнулся и закрыл лицо руками. Из носа у него пошла кровь. Удары сыпались на него со всех сторон. Преследователи раскраснелись и все больше входили в раж. Кулаки так и мелькали. Тот, который с ракеткой, тяжело дыша, сказал:

— Миша, подержи его за руку, я ему сейчас слева-направо!

— Это же не драка, а безобразие! — возмутился Ваня.

— А этот черненький так и норовит ему заехать в лицо ракеткой, — сказал Андрей. — Смотри, что паразит делает!

Андрею не хотелось влезать в эту безобразную драку, но вот так стоять в сторонке и смотреть, как трое валтузят одного, было нечестно. Ваня даже побледнел от негодования.

— Эй вы, дровосеки, очумели?! — крикнул он. Почему он назвал их дровосеками, и сам себе не смог бы объяснить.

— Ну, сейчас будет дело, — вздохнул Андрей. Он уж по опыту знал, что Ваню теперь не остановишь.

«Дровосеки» повернули головы, мальчишка, воспользовавшись этим, кинулся в сторону, но черненький, у которого была ракетка в руках, успел поставить подножку. Светловолосый упал. Взгромоздившись ему на спину, черненький стал плашмя дубасить его ракеткой. На Ваню и Андрея он даже не взглянул. Зато остальные двое удивленно воззрились на приятелей.

— Проваливайте-ка отсюда лучше! — посоветовал один из мальчишек и с размаху пнул в бок ногой охнувшего мальчишку в джинсах.

— Как вам не стыдно? — стал было урезонивать их Андрей. — Вас ведь трое, а он один!

Воскликнув: «Лежачего бьют!» — Ваня, больше не раздумывая, бросился к ним.

— Вань, сзади! — предупредил Андрей, не двигаясь с места.

Мельников оглянулся, но было поздно: мальчишка опрокинул его и стал молотить кулаками куда попало.

— Пирог! — крикнул Ваня. — Ты что стоишь?!

— Я не могу так… Мне сначала надо разозлиться… — сказал Андрей, не испытывая никакого желания драться.

— Я тебя, пирог с клопами, сейчас разозлю… — пообещал тот, которому Ваня заехал в ухо, и бросился на Пирожкова.

И действительно, в два счета разозлил. У Андрея пошла кровь из носа. Размазав ее по лицу рукавом, он бешено округлил глаза и, завопив: «Убью, изувечу!» — стал наносить беспорядочные удары направо и налево. Дрался Андрей неумело, но напористо. Скоро его противник, получив несколько случайных ударов, стал отступать, озадаченный таким неистовым натиском. Андрей, отплевываясь и повторяя, как заводной: «Убью, изувечу!» — шел стеной на него. Один глаз у него стал маленьким и красным, как уголек. Зато второй воинственно сверкал голубым огнем.

Мальчишка в джинсах поднялся, отряхнул с себя грязь и, прихрамывая, ушел. Немного погодя снова появился из-за гаража и, видя, что его защитникам приходится туго, поспешил на выручки.

Втроем они наконец заставили отступить своих растерявшихся противников. Оставив на поле брани зеленую ракетку, преследователи превратились в беглецов. Первым драпал черненький. Рукой он держался за лоб. Андрей сгоряча кинулся за ними, но скоро вернулся: один глаз у него почти совсем закрылся, а второй с непривычки плохо видел.

— Убью, изувечу!.. — крикнул Андрей, но в его голосе уже не было прежнего запала.

Победа досталась дорогой ценой. У Андрея — он пострадал больше всех — под глазом зрел синяк, у Мельникова ракеткой была рассечена нижняя губа, а на голове спрятались в желтых волосах две крупные шишки. Как ни странно, мальчишка в джинсах отделался лишь небольшим кровопусканием из носа. Он молча смотрел на своих нежданных спасителей и оглушительно — даже страшно было за его перепонки — шмыгал распухшим носом. Лицо невозмутимое, в светлых глазах нет и тени волнения, будто драка для него — самое обычное дело. Надо сказать, дрался он молодцом. Ваня видел, как его противник, которого звали Мишей, после сильного выпада опрокинулся навзничь и потом, вскочив, бросился наутек.

— Спасибо, — наконец сказал мальчишка.

— Спасибо… — проворчал Андрей, пытаясь пальцами разодрать ресницы. — От твоего спасиба синяк не пройдет.

— Это ерунда, — заверил мальчишка. — Купи в аптеке бодягу, как следует размешай с подсолнечным маслом и втирай… В три дня с гарантией пройдет любой синяк.

— Втирал? — полюбопытствовал Ваня, облизывая разбитую губу.

— А ты не лижи рану — инфекцию занесешь, — сказал мальчишка. — Это у собаки на языке тринадцать разных лекарств — потому она и обходится без врачей, а у человека ничего такого нет.

— Гляди, какой грамотный! — удивился Ваня. — Видно, тебе, приятель, частенько достается?

— Тихо-мирно шли мы себе и вот налетели на неприятность, — сказал Андрей. — Не могли устроить эту идиотскую драку в другом месте!

— Крепко, видно, ты насолил этой компании, — прибавил Ваня.

— А вас никто не просил вступаться, — вдруг обиделся мальчишка и, повернувшись к ним спиной, зашагал по тропинке.

— Эй, погоди! Куда ты? — окликнул Мельников. — Должны же мы знать, за что пострадали?

— Все, точка, — отрешенным голосом сказал Андрей. — Правым совсем не вижу.

— Человек, может, из-за тебя глаза лишился, а ты уходишь? — упрекнул Ваня.

Мальчишка остановился, нахмурив лоб, немного подумал и снова подошел к ним.

— Костя, — протянул он руку.

Познакомились. Костя пригласил их к себе домой.

— Я тут рядом, на Гаванской живу, — сказал он.

— Чего мы у тебя забыли? — хмуро сказал Андрей.

— Я тебе глаз слабым раствором марганцовки промою, а тебе… — Костя взглянул на Ваню. — Тебе надо зеленкой губу прижечь.

— У тебя мама врач? — спросил Андрей.

— Пойдемте, — сказал Костя. Чувствовалось, что он не любил много языком болтать.

— Твои родители в обморок попадают, когда увидят нас… — засомневался Ваня.

— Не попадают, — сказал Костя. — Отец в командировке, а мама поздно придет.

— Ну, тогда другое дело, — повеселели приятели.

Когда они поднялись на четвертый этаж и Костя собственным ключом открыл дверь, первое, что им бросилось в глаза, — это новенький мотор «Москва» в углу прихожей.

У Кости фамилия оказалась Рыбаков. И его отец полностью оправдывал свою фамилию — он был рыбаком. У Рыбаковых была старая «победа» со специальным устройством наверху для легкой пластмассовой лодки. Каждое лето в отпуск они всей семьей уезжали на машине с лодкой в дальние края, где находили глухие красивые озера, разбивали палатку и жили на берегу весь отпуск.

Костин отец работал старшим инженером на Металлическом заводе. В обычное время Костин отец уезжал на субботу и воскресенье на Ладогу или Вуоксу. Иногда он брал с собой сына, но чаще рыбачил с приятелем-инженером. Там у знакомого егеря была большая лодка, которую тот всегда давал напрокат. К этой большой лодке и был в этом году куплен мотор «Москва».

Ваня влюбленно смотрел на Костю, он был рад новому знакомству; забыв про разбитую губу и шишки, то и дело поглядывал в угол, где белел головастый мотор. Андрей вертелся у зеркала, и лицо его становилось все мрачнее и мрачнее.

— Есть у тебя эта… как ее? — спросил он.

— Бодяга, — сразу сообразил Костя. — Сейчас приготовлю.

Достал из аптечки картонную коробочку, налил в блюдце постного масла, насыпал порошку и через две минуты поставил перед Пирожковым приготовленное снадобье.

— Будет царапать, — поучал он, — но ты не обращай внимания и потихоньку втирай двумя пальцами… Давай я покажу?

— Лучше я сам, — сказал Андрей, глядя в зеркало на свою побитую физиономию.

— Давай прижгу губу зеленкой? — предложил Костя Мельникову. Ему очень хотелось сделать что-нибудь приятное своим гостям.

— У меня и так все проходит, — отказался было Ваня, но заметив, что их новый знакомый огорчился, великодушно разрешил: — Валяй, прижигай.

Костя откупорил бутылочку, смочил крепкой зеленой жидкостью ватку и прижал к Ваниной губе. Пальцы у Кости тонкие, длинные. И все делает он быстро, ловко, с удовольствием.

— Из тебя хороший доктор получится, — заметил Ваня. — Ты, наверное, всех лечишь?

— И вылечил-то всего одну галку — у нее было крыло перебито — да соседскую кошку. Вспомнил, еще голубя.

— Настоящий доктор Айболит, — сказал Андрей.

— До свадьбы заживет, — впервые улыбнулся Костя, убирая пузырек и коробочку в аптечку.

— Что же все-таки произошло? — спросил Ваня. — За что они тебя так?

— Точнее — нас, — пробурчал Пирожков. Морщась от боли, он яростно втирал бодягу в синяк.

— Это все Мишка… — помолчав, ответил Костя. — Он их подговорил… Мишка живет в нашем доме, а эти двое с другой улицы.

А случилось вот что: Костя собственными глазами видел, как Мишка нарочно столкнул его, Костин, планер с балкона. Тогда он, Костя, тут же схватил Мишкину модель и тоже швырнул вниз… В общем, они подрались, и Костя, конечно, победил. Дрались-то один на один. А потом Мишка подговорил каких-то незнакомых мальчишек, и они сегодня подкараулили Костю. Ну, а дальше они сами все видели…

— И не только видели… — сказал Андрей, отодвигая блюдце с мазью. — А и долго вспоминать будем.

— Ты ведь сам попросил, чтобы тебя разозлили, — напомнил Костя. — Ну они и постарались…

— Я человек мирный. Пока меня не выведут из себя, не могу драться.

— Зато потом не остановишь, — прыснул Ваня, вспомнив, как разъяренный Пирожков ринулся в погоню.

— Мирный, а на весь двор вопил: «Убью-изувечу!» — сказал Костя.

— Меня лучше не тронь, — сказал Андрей.

— Что было, то было, — резонно заметил Костя. — Как говорится, после драки кулаками не машут…

— Когда твой отец из командировки вернется? — спросил Ваня.

— Хочешь с ним познакомиться?

— Ваня не прочь поближе познакомиться вон с тем мотором, что стоит в углу… — попытался улыбнуться Пирожков, однако из этого ничего не получилось: лицо его зловеще скривилось, нос поехал в левую сторону, одна скула стала в два раза больше другой.

Ваня отвернулся, чтобы не рассмеяться.

— С мотором? — удивился Костя.

И тут Ваня вдохновенно принялся рассказывать. Наговорил он чего было и не было… Оказывается, он и Андрей уже два года подряд ездят в далекие северные экспедиции, на днях позвонил им старый друг — начальник экспедиции товарищ Н., фамилию Мельников почему-то не назвал, и снова предложил поехать на Север. Они дали согласие. Их берут туда мотористами. Так вот, чтобы освежить в памяти устройство лодочных моторов, им нужно немного потренироваться… С моторами они уже имели дело. Андрей даже один утопил… И если Костя не возражает, то можно сразу приступить к делу. К любому новому мотору придаются запчасти и комплект инструментов в брезентовом чехле.

Пирожков, раскрыв рот, смотрел на приятеля. То, что Ваня великий фантазер, он знал давно, но чтобы так убедительно врать… Услышав, что он, Андрей, утопил какой-то мотор, Пирожков не выдержал:

— Кто утопил мотор? — спросил он.

Ваня метнул на него беспокойный взгляд и тут же вывернулся:

— Совсем забыл… Саша Парамонов утопил, а ты чинил его потом!

— Не помню, — пробурчал Андрей.

— Скромняга парень, — улыбнулся Ваня. — Андрюху все уважали в нашей экспедиции.

Андрей только вздохнул и снова стал рассматривать себя в зеркале.

Если у доверчивого Кости и возникли какие-то подозрения, то они тут же рассеялись, когда Ваня небрежно сказал про запчасти и комплект инструмента в брезентовом чехле.

— А как это — потренироваться? — спросил Костя.

— Нужно поглядеть, из чего он состоит, сколько в нем запрятано лошадиных сил… — сказал Ваня.

— Я думал, заводить будете, — успокоился Костя.

— Это потом, — сказал Ваня. — Давайте его поближе к свету поднесем?

Втроем они взяли тяжеленный мотор и положили в светлой комнате на пол. Андрей догадался подстелить несколько газет. Откинув металлические защелки — Мельников видел, как продавец это делал в магазине, — ловко снял белый колпак. Под колпаком лежала в целлофановом пакете инструкция и завернутый в брезент инструмент.

— Вот он, этот самый… комплект! — обрадованно произнес Ваня и подкинул брезентовую сумку на ладони.

— Что мы делать-то будем? — спросил Андрей, глядя с опаской на большой сложный механизм.

— Сначала отвинтим вот эту штуку… — Ваня заглянул в инструкцию. — Совсем из головы выскочило, как она называется?

— А может, не стоит? — засомневался Костя. — Какая-нибудь гайка укатится… И потом, отец разбирает мотор, когда он портится.

— Что нам — в первый раз? — сказал Ваня, листая инструкцию. — Помнишь, Андрей, однажды на Вял-озере…

— Не помню, — отрезал Пирожков. Ему не нравилась эта затея с разборкой мотора. Но Ваню уже невозможно было остановить: глаза его заблестели, руки любовно касались крашеного металла.

— В этой штуке вся собака зарыта, — не совсем понятно сказал он. — Мы только заглянем вовнутрь и обратно привернем… Вспомнил, как она называется: курбюратор!

— Карбюратор, — поправил Костя.

— Надо же, опечатка! — сказал Ваня, захлопывая инструкцию. — Без нее, пожалуй, лучше…

Ваня достал инструменты и стал ключом подбираться к блестящим гайкам.

— Курбюратор…

— Карбюратор, — поправил Костя.

— Карбюратор — это сердце мотора, — разглагольствовал Ваня, брякая ключами. — Если мы изучим его, остальное — ерунда… По этой трубке поступает в распылитель горючая смесь, а что дальше происходит? Свеча дает искру — и сжатая смесь в цилиндре вспыхивает. Вот мы и посмотрим, где эта смесь образовывается…

— Ты же говорил, заводить не будем, — снова забеспокоился Костя.

— Я ведь теоретически, — сказал Ваня. — Подай-ка плоскогубцы…

Они не услышали, когда пришла Костина мама. Повесив плащ на вешалку, она остановилась на пороге и, всплеснув руками, ахнула:

— Боже мой, Костик, что тут творится?!

Мальчишки — один из них был ее собственный сын — сидели на полу и хлопали глазами. Справедливости ради надо сказать, что Пирожков хлопал одним глазом. Несмотря на бодягу, второй глаз был плотно замурован. На газетах лежали детали карбюратора, винты и гайки.

Оглушительно шмыгнув разбитым носом, Костик пробормотал:

— Вот, пришли специалисты… по разным моторам.

— Здравствуйте, — одновременно сказали «специалисты».

— Папа говорил, мотор что-то барахлит. — продолжал Костя.

— Мы его в два счета отремонтируем, — сказал Ваня. — Тут вся загвоздка в крубю… карбюраторе.

— На кого вы похожи! — Костина мама нагнулась к Пирожкову. — Мальчик, что у тебя с глазом?

— Да вот чего-то закрылся… и это… почему-то не открывается, — запинаясь, сказал Андрей.

— Ему в глаз что-то попало, — ввернул Ваня.

— Я его бодягой лечил, — брякнул Костик.

— Ну, теперь все понятно… — сказала мама. — Понятно, почему у тебя (это к Костику) нос распух, а у тебя…

— Меня звать Ваня, — сказал Мельников.

— …губа рассечена… Сначала вы изуродовали друг друга, а потом принялись за мотор?

— Мама, эти мальчики мои друзья, — очень серьезно сказал Костик. — И потом, мы не обедали и не ужинали…

— Почему же ты не разогрел суп? — рассердилась мама. — В холодильнике голубцы тебе приготовлены.

— Забыл, — вздохнул Костик. Пока разбирали карбюратор, никто и не вспомнил про еду. Да и про время забыли.

— А это кладбище металлолома так и останется тут? — поинтересовалась мама.

— Вы не беспокойтесь, — сказал Ваня. — Мы сейчас все на старое место привернем.

— Они в этом деле собаку съели, — не очень-то уверенно подтвердил Костик.

— Боже мой! — сказала мама и ушла на кухню.

— Вы не расстраивайтесь, — прошептал Костя. — Она не злая.

— Другая бы нас поганой метлой отсюда выставила, — сказал Андрей. — Хорошо еще я газеты догадался подложить.

— Она рассердилась, что я суп не разогрел, — сказал Костя.

Немного погодя Костина мама пригласила всю компанию за стол. Правда, сначала прогнала в ванную руки мыть. Костина мама еще совсем молодая женщина с синими глазами и пышными волосами, затейливо уложенными на голове. Двигая полными руками, она подкладывала в тарелки, наливала чай в белые толстые кружки и с удовольствием смотрела, с каким аппетитом мальчишки набросились на еду.

— Кто же вас так разукрасил? — спросила она.

Мальчишки переглянулись и стали медленнее жевать.

— Я думала, только Костик у меня такой скрытный, а вы все, оказывается, одинаковые.

— Сколько раз говорить… Никакой я не Костик, — хмуро заметил ее скрытный сын. — Костя я.

Костина мама поочередно заглянула всем в глаза и, конечно, остановила свой выбор на Андрее.

— Расскажи, мальчик, что же все-таки с вами произошло?

Оттопыренные уши Пирожкова запылали, он беспомощно взглянул на Ваню и промямлил:

— Какие-то хулиганы напали на нас… а потом мы на них.

— Кто же на кого напал?

— Мы с ними подрались, — выручил друга Ваня. — Андрею как дали в глаз, так он больше ничего и не видел…

— Что-то я раньше вас в нашем доме не встречала.

— Мы познакомились с Костей на авиамодельных соревнованиях, — сказал Ваня.

— Мам, налей еще чаю! — перевел неприятный разговор на другое Костя.

Когда диктор по радио объявил, что московское время двадцать один час и пятнадцать минут, лица у Вани и Андрея вытянулись: они совсем забыли про дом! Наверное, Костина мама догадалась, о чем они подумали.

— Уже поздно — идите домой, — сказала она. — А мотор завтра приведете в божеский вид.

У мальчишек сразу полегчало на душе, и они оба подумали, что Костику повезло с мамой.

— Главное, ничего не трогай без нас, — предупредил Ваня. — Все как лежало, так и пусть лежит…

— Я вас буду ждать, — сказал Костя.

— Инструкцию я с собой возьму, — вспомнил уже на пороге Ваня. — Кое-что мне тут неясно…

— А мне дай с собой эту… бодягу, — тихонько попросил Андрей.

— Насчет мотора не беспокойтесь, — сказал Костя. — Отец приедет — соберет. Главное, чтобы детали не потерялись.

— Пускай завтра до утра просижу тут, а соберу, как было, — заявил Ваня.

— Соберем, — сказал Костя.

— Если всю ночь втирать бодягу, к утру глаз пройдет? — спросил Андрей.

— Как ты быстро хочешь! Дня через два и то немного заметно будет.

— Ну как я с такой вывеской завтра в школу приду?

— Надя Краснопевцева в обморок упадет… — улыбнулся Ваня.

— Краснопевцева? — заинтересовался Костя. — Это которая дрессированную овчарку пограничникам подарила? Про нее еще в «Ленинских искрах» писали.

— Теперь она Андрея дрессирует, — засмеялся Ваня. — Хочет из него отличника сделать.

— Ну и болтун, — поморщился Андрей.

Поблагодарив Костину маму за угощение и попрощавшись, мальчишки наконец покинули этот гостеприимный дом.

— К чему ты Надьку Краснопевцеву приплел? — покосился на приятеля Андрей.

— Больно часто в зеркало смотришься… Ну, один глаз подбили, чего переживать-то?

— Думаешь, я из-за Надьки?

— Синяк настоящего мужчину только украшает, — на ходу придумал Ваня. — Пирамида завтра от зависти лопнет… Уж он никогда бы драться не стал.

— Боюсь, не соберем мы этот карбюратор, — сказал Андрей, когда они сошли с автобуса на своей улице. — Ты хоть помнишь, что куда привинчивать?

— Мы еще на этом моторе по Неве с ветерком прокатимся, — похвастался Ваня. — Да, а что мы скажем дома?

— Скажем…

— …автобус врезался в троллейбус! — перебил Ваня. — Не пойдет. «Где же вы, — спросят наши дорогие родители, — так долго разгуливали со своими синяками и шишками? После аварий люди попадают или в больницы или спешат домой…» — Я врать не умею, не то что ты, — сказал Андрей. — Мамаша по глазам сразу узнает, когда я неправду говорю…

— Доставай повязку дежурного по школе, — приказал Ваня.

— Это еще зачем?

— Мы с тобой теперь — юные дружинники, понял? А у дружинников на руках — красные повязки. Сегодня были на первом дежурстве. Придешь домой и так, между прочим, скажи, что мы с тобой помогли милиции задержать опасного преступника.

— Так мне и поверили!

— У тебя уйма доказательств: фонарь под глазом, повязка на рукаве. И вид нынче у тебя очень боевой! — сказал Ваня. — А смотреть своей проницательной мамочке в глаза вовсе не обязательно, тем более, что ты сейчас одноглазый… Смотри лучше на бабушку.

— Ну что ж, дружинники — это звучит убедительно, — подумав, согласился Пирожков и стал искать в портфеле красную повязку дежурного по школе.

Пожав друг другу руки, они разошлись в разные стороны.

5. ВЕСНА, ВЕСНА…

В городе стало много солнца, тепла. В конце апреля прогремела первая гроза. Небо стало темно-синее, засверкали молнии, ударил гром, но дождя почему-то не было. Ленинградцы повесили на вешалки свои зимние пальто, убрали подальше меховые шапки. На улицах замелькали разноцветные нейлоновые куртки, пиджаки, платья. Школьники первыми сбросили зимнюю одежду. Каждое утро на улицы высыпала армия мальчишек в серых костюмах и девочек в коричневых платьях с белыми передниками.

На Неве прошел последний лед и вода посветлела. Низкое и серое небо поголубело. С вечера на нем появлялись бледные звезды и блеклый невыразительный месяц. Приближалась пора белых ночей.

Как-то в начале мая ребята устроили в школе субботник. Подмели двор, навели порядок на спортивной площадке, соскоблили с рам пожелтевшие полоски бумаги и распахнули в шумный городской мир широкие окна. Однако учителя, когда начинался урок, просили закрывать окна: слишком уж много соблазнов было на улице. Ребят интересовало все: и скворец на ветке, и машина у ворот, и дворник, подметающий улицу.

Учиться надоело, ребята считали дни до каникул. Школьная практика — это не в счет. Одно дело — сидеть по пять-шесть часов за партой, другое — работать где-нибудь в пригородном совхозе на свежем воздухе. Там тебе и кислый щавель, и сладкая земляника, а главное — свобода!

Как-то Пирамида, задумчиво глядя в окно, негромко сказал:

— Хотел бы я быть голубем… Никаких тебе забот: крупы насыплют, никто тебя не трогает, лети куда хочешь!

— Ты больше похож на летучую мышь, чем на голубя, — поддел его Ваня Мельников.

— А ты на полярную сову, — не остался в долгу Пирамида.

— Что это у вас сегодня птичье настроение? — улыбнулась Нина Васильевна. — Кстати, Бабочкин, вспомни, кто из великих русских поэтов посвятил свое стихотворение птицам?

Пирамида встал и уставился в потолок. Он всегда так делал, если попадал впросак.

— Грачи улетели, — пробормотал он. — Нет… грачи прилетели…

— Это ты удивительно верно подметил, — сказала учительница. — Грачи уже давно прилетели. И не только грачи, а и скворцы, и ласточки… Садись, Бабочкин.

— Голубок наш сизокрылый, — засмеялся Ваня.

— Может быть, ты, Мельников, нам ответишь на этот вопрос?

— Пожалуйста, — поднялся Ваня и с чувством продекламировал: — «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой…» А вот сразу про двух птиц… «Выткался на озере алый свет зари. На бору со звонами плачут глухари. Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло. Только мне не плачется — на душе светло…» Дальше не помню.

— Я и не подозревала, что ты даже знаешь Есенина, — удивилась Нина Васильевна.

Ваня улыбнулся и сел. Есенина он совсем не знал. Вчера случайно на столе у отца нашел открытый зеленый томик и наткнулся на это стихотворение. Обычно Ваня плохо стихи запоминал, а эти строчки почему-то сразу отложились в памяти.

— Хватит о птицах и поэзии, — сказала Нина Васильевна. — Перейдем к прозе…

Это был последний урок по литературе; занимались повторением пройденного. В классе было тихо. Даже вертлявый Пирамида молчал за своей партой. Но эта подозрительная тишина не могла ввести учительницу в заблуждение. Она неожиданно поднялась из-за стола и молча направилась вдоль рядов. Попались с поличным сразу трое: Пирамида — он мастерил рогатку, Ваня Мельников — он с увлечением читал… инструкцию к лодочному мотору «Москва» и Леня Бойцов, бессменный староста класса, первый силач — кто бы мог подумать! — с упоением сочинял стихи о любви.

Нина Васильевна положила недоделанную рогатку на стол и посмотрела на Пирамиду.

— О птичках с умилением говоришь, а сам для них рогатку сделал?

— Это не для птичек, — пробурчал Пирамида.

— Для кого же, интересно?

— Я кошек не люблю.

— Мне стыдно, что в моем классе учится такой жестокий человек, — сказала Нина Васильевна.

— Я еще ни разу и не выпалил из нее, — стал оправдываться Пирамида.

Нина Васильевна уже не смотрела в его сторону. Она с недоумением вертела в руках тоненькую инструкцию. Пожав плечами, вернула Мельникову. Понятно было, если бы Ваня с увлечением читал Майн Рида или Вальтер Скотта, а то — лодочный мотор «Москва»! А вот Леня Бойцов всерьез озадачил учительницу. Сидел он за партой красный и не поднимал глаз. Нина Васильевна полистала блокнот, отобранный у Гиревика, и положила ему на парту.

— Это все ты… сочинил на уроках?

— Почему на уроках? — пробурчал Леня Бойцов. — И дома.

— Вот это новость! — воскликнул Пирамида, обрадованный, что о нем забыли. — Гиревик оказался поэтом! Нина Васильевна, пусть он нам почитает что-нибудь?

— Я те почитаю! — глянул на него Бойцов.

— Я тебя очень прошу, Леня, на уроках больше этим не заниматься… Кстати, почему бы тебе не написать что-либо для нашей стенгазеты?

— Я для себя пишу.

— Если хочешь, давай поговорим о твоих стихах, — мягко сказала учительница. — Конечно, после уроков.

— Давайте лучше на уроке, — хихикнул Пирамида.

— Эй ты, живодер, — сказал Гиревик. — Прикуси-ка свой язык!

— Я не одобряю Бабочкина, — сказала учительница, — но и ты, Леня, не должен быть таким грубым. Человек, который увлекается самым благородным и изящным искусством — поэзией, не должен быть таким…

— Никакой я не поэт, — сдерживаясь, сказал Леня. — И не надо, пожалуйста, больше…

Ребята с удивлением смотрели на него. Никогда еще староста не был таким рассерженным. У него даже шея стала красной.

— Хорошо, — сказала Нина Васильевна. — Оставим это…

…Сразу после уроков приятели отправлялись к Косте Рыбакову. Вот-вот должен был вернуться из командировки его отец, а мотор все еще не был приведен в порядок.

Дверь им на этот раз открыл не Костя, а высокий светловолосый человек, похожий на их нового приятеля. Ваня сразу сообразил, кто это, и, не переступая порога, спросил:

— У вас макулатура имеется?

— Заходите, — пригласил человек. — Сейчас пошукаем.

И тут все дело испортил Костя: появившись из-за спины отца, он бросился пожимать им руки. Светловолосый человек с интересом посмотрел на них и сказал:

— Это и есть известные специалисты по уничтожению моторов?

— Мой папа, — сказал Костя.

— Надо полагать, насчет макулатуры вы пошутили?

— Пошутили, — вздохнул Андрей.

— Мы пришли мотор собирать, — сказал Ваня.

— В таком случае раздевайтесь, — распорядился Костин отец. — Раз вы такие специалисты, и мне будет полезно кое-чему поучиться у вас…

В прихожей Костя шепнул:

— Вы не расстраивайтесь, он уже не сердится.

— Досталось тебе? — поинтересовался Ваня.

— Мы с ним не ссоримся, — сказал Костя.

— Везет же людям, — позавидовал Андрей.

Мотор, конечно, собрал Костин отец, а мальчишки смотрели. Василий Иванович, так звали Костиного отца, рассказал про взаимодействие всех агрегатов. Рассказывал он подробно и понятно, не то что по инструкции. Когда мотор вновь был поставлен в угол прихожей, Василий Иванович сказал:

— «Москва» — сложный механизм. Вам нужно было начинать с малосильного мотора. Например, «Стрелы» или «Салюта».

— Где его возьмешь-то? — вздохнул Ваня. — Инструкцию и то не выпросить…

— Вот что, специалисты, — сказал Василий Иванович. — В субботу утром приходите. Я как раз буду перебирать «Салют»…

— Придем, — обрадовался Ваня.

— Великое дело, когда отец рыбак, — после того как Василий Иванович ушел, сказал Ваня. — Рыбак рыбака видит издалека…

— Это ты рыбак? — усмехнулся Андрей. — Да ты еще ни одной рыбины не поймал!

— Моя рыба гуляет в Вял-озере, — мечтательно сказал Ваня. — Ждет.

— Чего ждет? — спросил Костя.

— Сяду я в лодку, запущу мотор и умчусь в голубую даль… Где-нибудь за островом встану на якорь и закину удочку… Андрей, а ведь у нас еще даже удочек нет.

— Удочки — это не проблема, — сказал Пирожков.

— А я не люблю рыбу ловить, — сказал Костя. — Она в воде красивая, а вытащишь — становится синей.

Андрей подошел к зеркалу.

— А твоя бодяга здорово помогает, — сказал он. — Даже следа не осталось!

— Верное средство, — кивнул Костя.

Ему столько же лет, сколько и его приятелям, и учится он тоже в шестом классе. Худощавый, с каштановыми волосами, как у матери, и большими задумчивыми глазами, он был похож на девочку. Ваня и Андрей скоро убедились, что Костя незлопамятный парень, у него мягкий и покладистый характер, и даже было удивительно, что ему так часто приходится драться. Ваня как-то предложил изловить Мишку и проучить как следует, но Костя не согласился.

— Я его в школе видел, — сказал он. — Скучный такой… Губа разбита и тоже здоровенный синяк был под глазом…

— Небось тоже бодяги дал? — спросил Ваня.

— Жалко, что ли? Она и стоит-то всего пятачок.

— Добрый ты человек, — похлопал его по плечу Ваня. — Послушай, Андрей, возьмем его в экспедицию? Правда, рыбу он не ловит, зато будет нас от разных болезней лечить.

Сказал это Мельников таким уверенным тоном, будто он самолично ведал набором кадров в экспедицию.

— Я не возражаю, — сказал Андрей.

— Ну как, едешь с нами?

— Я подумаю, — сказал Костя. — Надо с родителями посоветоваться.

— Вот уж это зря, — поморщился Ваня.

— Уехать и ничего им не сказать? — удивился Костя.

— Письмо можно написать, — сказал Андрей.

— И обязательно положи его в суповую кастрюлю… — подковырнул Ваня.

— А вы разве родителям ничего не говорите?

— Мы… — начал было Андрей, но Ваня перебил:

— Мы уже не первый раз. Наши родители привыкли… Верно, Андрей?

— Привыкли, — кивнул тот.

— Я от своих родителей ничего не скрываю, — сказал Костя.

— У тебя отец рыбак, — вздохнул Ваня.

— И мать у тебя здоровая, — прибавил Андрей. — А у моей сердце слабое.

— Она принимает валокордин или капли Зеленина? — спросил Костя.

— Принимает, — сказал Андрей.

— А какое у нее давление?

Андрей растерянно уставился на него. Про давление он ничего не слыхал.

— Мы тебя доктором в экспедицию возьмем, — сказал Ваня. — Ты — как профессор: все болезни знаешь.

— Прочитай медицинскую энциклопедию — и ты будешь знать.

— Я засну сразу, — сказал Ваня.

Костя задумчиво посмотрел на него. Ему нравились эти веселые ребята, но слушать Ванино вранье надоело.

— Какие вы специалисты по моторам, я уже знаю, — сказал он. — Хватит меня за дурачка считать… Ну как ты меня возьмешь в экспедицию, когда тебя самого-то еще никто не возьмет?

— Нас с Андреем не возьмут?

— Могут и не взять, — честно признался Пирожков.

Ваня метнул на него презрительный взгляд и сказал:

— Пусть я буду бароном Мюнхаузеном, если мы во время каникул не улетим на Север… А ты, Костик, будешь стоять на аэродроме и махать нам шапкой!

— За этим дело не станет, — улыбнулся Костя.

Возвращаясь от Кости, они увидели на автобусной остановке Виктора Викторовича. Практикант был в поношенной брезентовой куртке с капюшоном, таких же плотных штанах с побелевшими наколенниками, в рыбацких сапогах с завернутыми голенищами. За плечами — огромный раздутый, как воздушный шар, рюкзак, в руке зачехленные удочки.

— На Вял-озеро? — поздоровавшись, спросил Ваня.

— Боюсь, с этим рюкзаком в автобус не влезу, — сказал Виктор Викторович.

— Мы вас подтолкнем, — сказал Андрей.

Виктор Викторович улыбнулся:

— Мне рассказывали, как вы хотели стать морскими волками… Нашли тоже, куда прятаться! В трюм… Во всех книжках искатели приключений всегда прячутся в трюм. На большее фантазии не хватает. Скажу вам по секрету: меня когда-то тоже манили дальние горизонты… И я однажды… Впрочем, как-нибудь расскажу в другой раз.

— Куда же нам нужно было спрятаться? — спросил Андрей. — В уголь закопаться?

— Это тоже в книжках вычитали? Ну сами подумайте, как можно закопаться в уголь? А чем дышать будете? Допустим, вы решили на танкере удрать в море, значит, погрузитесь в нефть? Ведь по логике вещей так получается?

— Я читал, сейчас делают танкеры по триста метров длиной, — сказал Андрей. — Неужели на такой громадине укромного местечка не нашлось бы?

— На танкере не был, — заметил Виктор Викторович.

У практиканта было хорошее настроение, и он даже пропустил один переполненный автобус, чтобы с ребятами поговорить.

— Как же надо прятаться? — полюбопытствовал Андрей.

— Научите нас, — сказал Ваня, до сих пор не проронивший ни слова.

— Уж если прятаться, то так, чтобы не нашли, верно?

Мальчишки кивнули. Куда уж верней! Для того и прячутся, чтобы не нашли.

— Я бы, например, спрятался в каюте капитана, — сказал Виктор Викторович. — Тут уж никто не догадается тебя искать.

— Можно еще забраться в котел с флотским борщом… — пробурчал Ваня. — Там тоже не будут искать, если только кок половником зацепит… Разве можно в крошечной каюте капитана рыболовного сейнера спрятаться вдвоем?

— Я имел в виду океанский теплоход… — засмеялся Виктор Викторович. — Во флотский борщ… Это тоже не плохо. А вообще чепуха все это! Вспомните, когда убегали в море? Сто лет назад, когда еще были парусники. Уйдет такое суденышко в море, выбирайся на палубу — и здравствуйте, ты моряк. Не выбросит же тебя капитан за борт! И на шлюпке обратно не отправит… А сейчас радист даст позывные и в два счета найдет на курсе встречный пароход, на который вас как миленьких посадят и доставят прямым ходом в родной Ленинград… Кончилось, мальчишки, то романтическое время, когда бригантины поднимали паруса, а на мачтах развевались черные пиратские флаги…

— Не кончилось, — сказал Ваня.

— И пираты еще встречаются, — поддержал Андрей. — Правда, флаги у них не черные…

— Гляди, какие грамотные!

— Потом море нас сейчас не интересует, — сказал Ваня. — Озеро — другое дело.

— И бежать тайком мы не собираемся, — сказал Андрей. — Нас и так возьмут.

— Желаю удачи, мальчишки.

— Что у вас в рюкзаке? — спросил Андрей.

— На Север еду, Пирожков! А вы знаете, что такое Север?

— Проходили по географии, — сказал Андрей. — Вы нам и рассказывали.

— Нам больше всего про Вял-озеро понравилось, — прибавил Ваня.

— Мой автобус! — заторопился Виктор Викторович, взглянув на часы. — На поезд, братцы, опаздываю… Вял-озеро мне тоже снится.

Последним вскочив на ступеньку, он с трудом развернулся со своим гигантским рюкзаком и, помахав рукой, сказал:

— В рюкзаке у меня спальный мешок, теплая одежда… На север еду, не на юг! До свиданья!

Дверь захлопнулась, и автобус укатил, а мальчишки остались на остановке. Еще солнце купалось в желтых перистых облаках, проходивших на большой высоте над городом. В стороне над Невой, разворачиваясь на посадку, пролетали большие серебристые ТУ и ИЛы. Глядя на них сбоку, можно было подумать, что самолеты без крыльев. Не самолеты, а ракеты, нацелившиеся на землю. С Литейного моста со звоном несся желто-красный трамвай. На улице Воинова заскрипели тормозами автомашины. Зашевелились на остановке пассажиры.

— Надо начинать и нам помаленьку собираться, — задумчиво сказал Ваня. — Готовить рюкзаки…

— Еще больше месяца до каникул, — возразил Андрей. — Куда спешить?

— Видал, какой у него рюкзак? И нам надо все заранее приготовить. На север едем, не на юг.

— Пока еще никуда, — сказал Андрей.

— У вас есть дома чеснок?

— Не знаю.

— Обязательно чеснок захвати. Головок десяток. Я где-то читал, на севере часто цингой болеют.

— Сказанул! — засмеялся Андрей. — Это еще до революции болели.

— Захвати, — сказал Ваня. — Чеснок не помешает.

Андрей отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Ваня тоже туда посмотрел, но ничего интересного не увидел.

— Чего ты? — спросил он.

— Гиревик со Светкой куда-то пошли, — сказал Андрей.

— Я не заметил.

— Значит, показалось, — сказал Андрей.

Ваня взглянул на погрустневшего приятеля и только вздохнул: не понимал он Андрея. Ну чего переживает? Из-за девчонки! Как будто мало в жизни других занятий, поинтересней? Можно изучать в кружке юных техников автомобильное дело, заниматься спортом или, как Костя, авиамоделизмом, на худой конец, даже марки собирать, но тратить время на хождение по улицам с девчонками — это безобразие. Идут, взявшись за руки, а лица глупые… Ваня презирал мальчишек, которые пишут записки своим одноклассницам, а тех, кто в кино ходит с девчонками, вообще считал погибшими людьми. Единственный человек, которому он прощал эту слабость, был Андрей. Прощать — прощал, но при случае любил подтрунить над ним.

У Андрея на круглом лице возле носа вылупились веснушки. Не много, этак штук пять-шесть, но зато крупные, как родимые пятна. С этими веснушками, оттопыренными ушами да маленьким курносым носом Андрей совсем не был похож на кавалера. Сидеть бы ему на заборе с рогаткой в руках или за гаражами драться, а не об девчонках вздыхать. Когда Пирожков был расстроен чем-нибудь, он имел привычку быстро-быстро мигать своими темными глазами, будто плакать собрался. Хотя, сколько Ваня знает Андрея, он никогда не плакал. У Мельникова тоже невозможно было выжать слезу даже мощным прессом. А вот Пирамида при случае мог совершенно натурально расплакаться. Правда, потом всем говорил, что это он якобы нарочно, чтобы обмануть старших.

— Ты знаешь, — сказал Андрей, — я тут как-то заговорил с сестренкой о нашей поездке…

— Ну и что она сказала? — живо обернулся к нему Ваня.

— В общем, она сказала, что ничего не выйдет. Начальник экспедиции и слышать про нас не хочет. Говорит, на его веку был случай, когда в экспедиции один парнишка утонул… С тех пор с несовершеннолетними он не желает иметь дела.

— Про моторы говорил? Ведь мы уже две штуки изучили!

— Да что толку-то? Она ведь не начальник. Слушай, Валя сказала, что ее на будущий год назначат начальником другой экспедиции…

— Ну и что? — взглянул на приятеля Ваня.

— Может, подождем, а потом без всяких хлопот…

— Жди, — сказал Ваня. — Я и без твоей сестры через месяц буду на Вял-озере.

— Смотришь на меня, будто я в чем-то виноват!

— Завтра идем к начальнику, — сказал Ваня. — Нет, не завтра… Мы изучим все эти моторы, возьмем его на Неву и покажем…

— Так и пойдет он!

— Пойдет, — сказал Ваня.

Он не мигая уставился на приятеля. Андрей стоически попытался выдержать его пронзительный взгляд, потом глаза сами стали мигать, и он отвернулся.

— Мне Вял-озеро каждую ночь снится, — сказал Мельников. — Если бы мне предложили на каникулы поехать на Черное море, в Артек, я и то поехал бы только на Вял-озеро. Сказали бы: «Иди пешком» — и я пошел бы. На этот раз получится, вот увидишь. Иначе я не буду себя считать за человека… — И, немного помолчав, докончил: — И тебя тоже.

— Что я? Разве против?

— Почему же тогда все время сомневаешься?

— Человек я такой, — вздохнул Андрей. — Сомневающийся…

Андрей, хотя и был, как он сказал, человеком сомневающимся, во всех серьезных делах привык доверяться Ване. Конечно, сначала он пытался возражать, спорить, отговаривать, но всегда в конце концов победу одерживал Мельников. Его упорству и убежденности можно было только удивляться. Андрей тоже не был слабохарактерным, но с Ваней тягаться ему не под силу. Все те препятствия, которые Андрей подчас считал непреодолимыми, его друг запросто отметал. Даже наоборот, чем больше возникало трудностей, тем убежденнее и упорнее Ваня действовал.

И вот сейчас Андрей Пирожков чувствовал, что друг ему не верит. Если бы Ваня слышал, как он, Андрей, спорил с сестрой! Как убеждал ее поговорить как следует с этим Назаренко или Чепуренко.

— Если они нас не возьмут, то мы… — Андрей быстро-быстро замигал, веснушки его побледнели. — Мы тогда опять убежим!

— Вот это другой разговор, — сразу повеселел Мельников. — Давай пять!

Они торжественно пожали друг другу руки, как бы клятвенно скрепляя свой новый договор. Андрей перестал мигать и улыбнулся.

— Только уж в бочку ты меня больше ни за какие коврижки не упрячешь…

Ваня не обратил внимания на его слова.

— Ты родителям говорил про экспедицию?

— Раза два намекнул, но они пропустили мимо ушей.

— Вот что, Андрюха, давай немедленно начнем их подготавливать…

— Тебе хорошо, — сказал Андрей. — Скажешь, что зачисляют в экспедицию, и все, а мне как? Каждый шаг наш будет сестре известен!

Ваня с сожалением посмотрел на него.

— Это ведь здорово! — сказал он. — Раз твои родители знают, что в экспедиции ты будешь рядом с сестрой, да они сами станут просить ее, чтобы тебя взяла… Надо лишь немножко и умело подтолкнуть их… Этим ты и займись.

— Ладно, подтолкну, — сказал Андрей.

— Я повторяю: умело. Не в лоб сразу: пусть, мол, берет меня с собой — и баста… Загни что-нибудь про малокровие… Нет, этот номер не пройдет… Хилым тебя не назовешь… Ну, что надоело в городе, а там воздух, вода…

— А ты своим что скажешь?

— За меня не беспокойся, — уклончиво ответил Ваня.

6. ДВЕ АТАКИ

Отец с матерью только что вернулись из кино. Смеясь, вспоминали эпизоды из «Брильянтовой руки». Ваня тоже включился в разговор. Этот фильм он еще неделю назад посмотрел. Отец был в хорошем настроении, да и мать тоже. Лучшего момента для серьезного разговора не придумаешь.

Книжки и тетради были разложены на столе. Сразу видно, что человек корпел над домашним заданием. Как говорится, не за страх, а за совесть. Родители любят, когда дети учат уроки. Многие даже помогают. Ваня к родительской помощи редко прибегал. Отец кипятился, выходил из себя, объясняя трудную задачку по геометрии, а мать в математике слабо разбиралась. По остальным предметам Ване консультации не требовались.

После ужина мать уложила спать младшую сестренку и, подождав, когда она заснула, включила телевизор. Отец на тахте листал «Неделю», изредка бросая взгляды на экран.

Хотя уроки были сделаны, Ваня еще немного посидел за столом, обдумывая, с чего лучше начать разговор, потом сложил учебники в портфель, взял дневник и хотел было попросить отца подписать, но, вспомнив про тройку по литературе и двойку по алгебре, снова спрятал в портфель: сегодня такой дневник лучше не показывать.

— Как успехи? — глядя в еженедельник, спросил отец.

— Скоро будут годовые оценки выводить, — ответил Ваня, усаживаясь рядом с отцом. Мать сидела в кресле, у окна.

— Какими же отметками ты нас в этом году порадуешь?

— Известно какими: тройками, — сказала мать.

— Четверки тоже будут, — заметил Ваня. — И одна пятерка.

— По пению, — усмехнулся отец.

— По физкультуре, — сказал Ваня.

— На прошлом родительском собрании я разговаривала с Ниной Васильевной, — сказала мама. — Она говорит, что ты мог бы гораздо лучше заниматься… По геометрии у тебя ведь дела хуже всех!

— Что же это ты, а? — отец отложил «Неделю» в сторону и, слегка нахмурив брови, посмотрел на сына.

Отец у Вани высокий и широкоплечий. Руки большие, сильные. Волосы зачесаны назад, на лбу глубокая поперечная складка. Когда отец сердито хмурит широкие светлые брови, на переносице обозначается еще одна складка. Если на широком, с выпуклыми скулами лице отца появляются две складки, дела плохи.

— Хуже всех дела по геометрии у Толика Григорьева, — сказал Ваня. — У него три двойки подряд.

— С каких это пор мой сын стал равняться на худших?

Да, зря, пожалуй, Толика приплел… Толик Григорьев живет в этом же доме, на другой лестнице, и частенько заходит к ним. Отец у Григорьева военный, капитан. В комендатуре работает. Где бы он ни увидел сына, обязательно остановится и, мрачно глядя на него, скажет. «Иди, учи!». Он даже Первого мая, увидев Толика в сквере, напротив дома, скомандовал: «Иди, учи!». И бедный Толик поплелся домой, учить. Его так и звали во дворе: «Иди, учи!» — Подтянусь я по математике, — пообещал Ваня, мучительно думая, как бы поудачнее перевести разговор на другое.

— Мне надоело каждый раз краснеть на родительском собрании, — продолжала мама. — Другие мамы радуются за своих детей, а я сижу как на иголках… Ладно был бы какой-нибудь тупица, так нет ведь, все учителя в один голос говорят, что парень способный, но голова занята чем угодно, только не учебой.

Мама продолжала бы и дальше — отчитывать сына за школьные дела она любила, — но тут на экране появился подтянутый, во фраке Муслим Магомаев — и она замолчала.

— Насколько я помню, тупиц в нашем роду не было, — сказал отец. — Возьми Нину, твою сестренку — одни пятерки, да и я…

Тут Магомаев запел, и мама как нельзя кстати попросила:

— Помолчи, пожалуйста.

Отец замолчал, но его Муслим Магомаев совершенно не волновал, и он снова принялся листать еженедельник. Пока Магомаев пел, Ваня тщательно все обдумал и, когда певец, эффектно закончив арию, словно призрак, растаял на мерцающем экране, он начал издалека:

— Нина Васильевна вчера задала нам сочинение на вольную тему, так вот я хочу написать про тебя, папа… Помнишь, ты рассказывал, как во время войны в мои годы уже вовсю работал на Уральском металлургическом заводе? Сначала убирал мусор в цехе, потом тебя допустили к мартеновской печи уголь кидать…

— На долю моего поколения столько выпало… — оживился отец и даже газету отложил. Складка с переносицы исчезла. — Такие вот сопляки, как ты, автоматы собирали, самолеты, снаряды и патроны делали… В тринадцать лет я уже стоял у прокатного стана. А ты знаешь, что такое блюминг? Не знаешь? А я в твои годы весь его облазил вдоль и поперек! Да что говорить, у меня настоящего детства-то и не было. Не цените вы, разбойники, хорошей жизни, которую завоевали вам деды и отцы… Все вам дано. Все для вас. Одеты, обуты, сыты, разные там кружки, спортплощадки, викторины…

— Какие еще викторины? — удивился Ваня.

— Учитесь, живите и радуйтесь, — продолжал отец. — А нам, знаешь, когда пришлось сесть за парты? Года через три-четыре после войны. Мы сами для себя школы, техникумы, институты построили. Шутка ли сказать — всего лишь пять лет назад я заочно закончил техникум!

— А он геометрию и алгебру не может одолеть! — ввернула мама.

— Ты прав, папа, — со вздохом согласился Ваня. — Изнежила нас беспечная жизнь, избаловала. Живем на всем готовом, как говорила наша бабушка, катаемся, будто сыр в масле. Не испытываем мы никаких трудностей…

— Гляди, как заговорил! — удивился отец. — С чего бы это ты вдруг стал такой сознательный?

— А кто виноват? — перешел в наступление Ваня. — Вы виноваты! Родители, школа! Не создаете своим детям никаких трудностей… В магазин сбегать, за квартиру заплатить, ну, еще притащить из овощного пять килограммов картошки — вот и все наши трудности. А ведь мы способны и на большее.

— Ловлю на слове, — сказала мама.

— Почему мы с Андрюшкой хотели удрать в Атлантику?

— Не вспоминай лучше, — перебила мама.

— Пускай, пускай говорит, — заинтересованно сказал отец.

— Потому что захотелось с головой окунуться в суровые матросские будни… Мы же не пассажирами собирались плыть. Нам хотелось работать, на вахте в шторм стоять. В общем, вот что, нас с Андрюшкой взяли на месяц в экспедицию, на Север… — Заметив, что лица родителей вытянулись, Ваня улыбнулся. — Да не на Северный полюс. Тут и всего-то сутки езды на поезде от Ленинграда. В Мурманскую область.

— Вон куда он, оказывается, гнет, — сказал отец. — А я слушаю и все не могу взять в толк, с чего это ты такой рассудительный стал.

— Мы будем там работать мотористами. Мы с Андрюшкой уже три марки моторов как свои пальцы знаем.

— Я тебе покажу такой Север… — начала было мама, но отец перебил:

— Если их честь по чести берут, то почему бы…

— Что ты говоришь, Коля? — возмутилась мама. — Да мало ли что с ребенком может случиться? Я тут с ума сойду…

— Вот пожалуйста! — невесело улыбнулся Ваня. — А потом удивляются, почему родные дети из дому убегают…

— Марш спать! — скомандовала мама.

— Если сами не отпустите… — начал было Ваня, но мать округлила глаза и поджала губы, а это значило, что лучше замолчать и подчиниться.

— Я тебя веревкой привяжу к кровати, — сказала она. — И будешь сидеть дома как миленький!

— Ну это ты уж слишком, — вступился отец.

Лежа на кровати, Ваня слышал через приоткрытую дверь, как отец сказал:

— Ванюшка-то наш вырос. Мне понравилось, как он рассуждает.

— Он тебе с три короба наговорит, — сказала мама. — Когда ему что-нибудь нужно.

— Если их действительно берут, пускай едут…

— А вдруг с ними что-нибудь случится?

— Почему ты всегда предполагаешь самое худшее? Там ведь будут взрослые люди, и потом, Ваня уже не ребенок. Осенью в седьмой класс пойдет. Я в его годы…

— Слышала… Залезал на свой колоссальный блюминг! — сердито обрезала мама. — Я решительно против всяких экспедиций. Ты что, не знаешь его? Он ведь первый выдумщик и горячая головушка. Где какая-нибудь ужасная опасность — туда он, очертя голову и полезет. И ни один самый проницательный взрослый за ним не уследит! Уж я-то своего сына знаю.

— Ты не права, Зина…

Они заговорили тише, и слов стало не разобрать. Но было ясно, что голоса не раздраженные. Ваня отвернулся к стене и натянул жестковатое одеяло на голову. На губах довольная улыбка. За окном чуть слышно шуршали машины, на Литейном звякал трамвай, во дворе под гитару негромко пели. Напротив, на узкой кровати, ровно дышала девятилетняя сестренка Нина. Она всегда засыпала быстро и без хлопот. Видно, Нинке снился очень вкусный сон, потому что она то и дело сладко причмокивала.

Уже засыпая, Ваня подумал, что, пожалуй, сегодня он выиграл бой.

Андрей Пирожков, верный своему слову, тоже в этот вечер двинулся в атаку на родителей. Правда, сначала он решил заручиться твердым согласием сестры. Валя сидела в своей комнате с окнами во двор и стучала на пишущей машинке. Уж который раз заново перепечатывала свою статью в научный журнал. Андрей как-то заглянул в черновики, но ничего не понял; на страницах мелькали неизвестные слова: «зоопланктон, фитопланктон, бентос…» Услышав шаги, Валя подняла голову и поверх очков не очень-то приветливо посмотрела на брата. В очках отразились сразу две маленькие настольные лампы.

— Я ведь работаю, — сказала она.

— Ничего, я подожду…

— Над душой стоять будешь?

— Я журнал посмотрю, — сказал Андрей.

Отодвинув отпечатанные на машинке листы, он поудобнее уселся на широкую тахту. Причем с таким видом, дескать, работай, а я могу до утра ждать. Валя взглянула на него и продолжала стучать на машинке. Печатала она двумя пальцами и часто исправляла текст шариковой ручкой. В книжном шкафу за стеклянными дверцами золотом поблескивали корешки Большой Советской Энциклопедии. Журнал Андрей уже читал. Достав третий том Энциклопедии, он открыл наугад и стал читать про армянского царя Арташеса I, жившего еще до нашей эры. Узнав, что Арташес избавил армянский народ от селевкидов и провозгласил независимость, Андрей перевернул еще несколько страниц и стал читать про артиллерию, изредка бросая взгляды на сестру.

У кандидата биологических наук Валентины Гавриловны Пирожковой темно-русые волосы, коричневые глаза. Когда она снимает очки с выпуклыми линзами, трудно поверить, что она серьезный научный работник. Глаза становятся смешливыми, лицо добродушным. Она скорее похожа на спортсменку, увлекающуюся бегом на длинные дистанции. Валентина Гавриловна действительно занимается спортом, только не легкой атлетикой, а лыжами.

На Карельском перешейке есть большое красивое озеро Пуннус. На берегу расположилась биологическая станция. Здесь, в лабораториях, большую часть своего времени и проводит Андрюшина сестра.

Иногда летом Андрей с отцом приезжают к Валентине Гавриловне. Отцу очень нравится озеро и его окрестности. Он даже попробовал один раз порыбачить на лодке, но ни одной рыбины не поймал. И потом долго подтрунивал над своей ученой дочерью, дескать, сколько уже лет все ищете какую-то микроскопическую инфузорию, а самого главного — рыбы — в вашем озере нет…

На самом деле рыба водилась в озере. Просто отец Андрея не был настоящим рыбаком.

— Опять будешь приставать с этой экспедицией? — спросила Валя, откинувшись на спинку стула и сняв очки. — Я же тебе сто раз объясняла: начальник категорически против. Я всячески пробовала уломать — ни в какую. Говорит, даже поседел из-за того мальчика, который два года назад утонул. Ну что я еще могу сделать?

— Можешь, — сказал Андрей, захлопнув Энциклопедию. — Скажи родителям, что нас с Ваней берут…

— Ты же знаешь, я не умею врать.

— Один-то раз можно?

— Допустим, я скажу… А дальше? В экспедицию вас не возьмут, Назаров человек с твердым характером. Тут же вам от ворот поворот. Опять из дому убежите?

— Если ты отцу и матери скажешь, что нас берут в экспедицию, какой же это будет побег?

— В логике тебе, Андрюшенька, не откажешь, — улыбнулась Валя. — Поверь мне, вы сроду не доберетесь до Вял-озера. И потом, оно огромное, почти двести километров в окружности. Я и сама еще толком не знаю, где на этот раз наши разбили лагерь. От Умбы, наверное, лишь на вертолете туда попадешь и то, если летчик знает маршрут. А дороги там такие, что лесовозы с трудом пробираются.

— Как добраться — это наша забота, — сказал Андрей. — Я тебя прошу такую малость: скажи, что нас зачислили мотористами. Мы в моторах не хуже ваших рабочих разбираемся. Хочешь, прокатим тебя по Неве? Мы уже договорились с Костиным отцом — на один день лодка будет в нашем распоряжении.

— Если вы думаете, что экспедиция — это курорт, то глубоко заблуждаетесь, дорогие мальчики. Не будь работа, я ни за что не поехала бы на это озеро… Это же дикий, суровый Север! Тундра! За все лето в прошлом году так и не удалось ни разу выкупаться. Да что выкупаться! Спать приходится в свитере и в спальном мешке. А комары? Ты никогда в жизни не видел таких огромных нахальных комаров! Их там тучи несметные. От одного их звона можно с ума сойти! Они лезут в рот, нос, уши, а кусают, как слепни… Помнишь, я вернулась домой вся в волдырях? От ядовитой жидкости, которой мы натираем там лицо и руки, слезла вся кожа. А ты надевал когда-нибудь накомарник? Дышать нечем и темно. Вы через три дня волками взвоете и будете умолять, чтобы вас немедленно отправили в родной теплый Ленинград. Взрослые и то, бывает, не выдерживают. А отправить вас назад никто не сможет. Вертолет прилетает один раз в месяц…

— Столько ужасов на ночь… Мне кошмары будут сниться, — сказал Андрей. — Так вот запомни: мы с Ваней не боимся никаких трудностей. Думаешь, в трюме, спрятавшись в бочке, каждый сможет сутки просидеть? А мы просидели. И если бы я не оставил эту записку, стояли бы на палубе рыболовного сейнера и все муссоны и пассаты Атлантики дули бы на нас…

— Путешественник! — улыбнулась Валя. — Все морские ветры перепутал.

— Муссон дует в одну сторону.

— В какую же и когда?

— Забыл, — сказал Андрей.

— Запомни: зимой муссон дует с суши на море, а летом наоборот. А пассат…

— …постоянно дует от тропиков к экватору, — сказал Андрей.

— Верно.

— Валь, скажи родителям, а?

— Не толкай меня на преступление…

— Еще сестра называется… Фитопланктон в очках — вот кто ты! — сказал Андрей. — Мы все равно убежим, и никто нас не удержит, даже если запрете на замок — убежим! И если у мамы снова будет плохо с сердцем, то виновата будешь ты…

Андрей сбросил один лист на пол, встал и пошел к двери. Даже не обернулся.

— Я сделала все возможное, чтобы тебя отговорить, — сказала Валя. — Да подожди ты! Гордец несчастный… Тоже мне нашелся романтик Севера!

Андрей нехотя остановился. На сестру он не смотрел.

— Ну, что еще?

— Значит, я фитопланктон в очках? — стараясь быть серьезной, спросила она. — А ты знаешь, что это такое?

— И знать не хочу, — буркнул Андрей.

Валя выдвинула ящик письменного стола, достала узкий длинный конверт с множеством удивительно красивых марок. Адрес на конверте написан не по-русски.

— Я недавно получила письмо из Индии от одного известного микробиолога, — сказала она. — Осторожно отклей эти марки, может быть, они отца заинтересуют…

— Так скажешь? — просветлел Андрей.

— Хорошо, я скажу, но поверь мне, ничего из этой авантюры не выйдет. А фитопланктон — это плавающие растительные организмы — водоросли. Теперь попытайся представить их в очках…

— Спасибо, Валя! — сказал Андрей.

В порыве радости чмокнул сестру в щеку и, размахивая конвертом от письма известного микробиолога, пулей выскочил из комнаты.

7. ПОЛНЫЙ ВПЕРПД!

Ваня и Андрей были очень удивлены, увидев у подъезда своей школы Костю Рыбакова. Он никогда раньше не приходил сюда. Смекнув, что произошло нечто важное, они поспешили к приятелю. Костя, задрав голову, смотрел на распустившийся тополь. Ваня и Андрей тоже туда посмотрели, но ничего, кроме пахучих клейких листьев, не увидели.

— Жар-птицу увидел? — спросил Ваня.

— Жар-птица у меня в руке, — ответил Костя. Глаза его возбужденно блестели.

— Покажи? — попросил Андрей.

— Отгадайте все-таки, что у меня здесь? — спросил Костя, показывая кулак.

— Рубль нашел? — поинтересовался Ваня.

— Подумаешь рубль! — сказал Костя.

— Трояк? — предположил Андрей. — Или пятерка?

— Почему именно деньги? — рассмеялся Костя.

— Костик, у нас было шесть уроков — и мы совсем отупели, — сказал Ваня. — Показывай, что там у тебя.

Костя разжал кулак, и они увидели на ладони два обыкновенных ключа. Ваня и Андрей хлопали глазами, ничего не понимая.

— Пляшите, — сказал Костя.

— Перестань морочить голову, — нахмурился Ваня.

— Что мы, ключей не видели? — заметил Андрей. — Я тебе тоже могу показать. Сразу три штуки.

Торжествующий Костя, подбрасывая на ладони ключи, объяснил, что один из них от гаража, где рядом с машиной стоит мотор «Стрела», а второй — от здоровенного замка, на который замкнута большая лодка…

— Стащил? — спросил Ваня.

— Я никогда ничего не беру без спросу, — сказал Костик. — Отец дал. Велел поставить мотор на лодку и ждать его… Который час?

— Два, — наобум сказал Ваня.

— В четыре он придет и покатает нас по Неве.

— А нам даст порулить? — спросил Ваня.

— Он не жадный, — сказал Костя.

Забыв про дом, обед, они помчались на автобусную остановку. Автобус был переполнен, и мальчишки проскочили вслед за дряхлой старушкой в переднюю дверь. Шофер сурово посмотрел на них и с треском захлопнул дверь, прищемив в створках полу Костиного пальто.

Лодка спущена на воду, мотор по всем правилам укреплен на корме, вся команда на местах. Нет лишь капитана — Костиного отца. В гавани громоздятся у причала большие белые корабли. На бортах, спасательных кругах надписи: «Тургенев», «Обь», «Гагарин». Над плавучим доком кружат чайки. Видно, кран поднял в воздух связку пакетов с чем-то вкусным. Чайки так и налетали на пакеты, норовя продырявить их крепкими желтыми клювами.

Ваня, сидя на корме, крепко держал румпель и смотрел вдаль. Нева нынче спокойная, в свинцовую гладь будто впаялись буи. Посередине, таща за собой пенистый бурун, прошла моторка. Нос высоко задрался, быстро идет. В лодке четыре человека. Ветер растрепал им волосы. Парень небрежно держал рукой румпель «Вихря» и смотрел вперед.

— Что-то твоего отца не видно, — сказал Ваня. — Уже давно пятый.

— Может, на работе задержался, — сказал Костя. — Или…

— Или забыл, — ввернул Андрей.

— Это на него не похоже, — возразил Костя.

— Не будем же мы ждать до ночи, — сказал Ваня. — Давайте сами прокатимся?

— Отец не велел… — попытался было отговорить Костя, но Ваня уже загорелся.

— Мы вдоль берега, — сказал он. — Увидим твоего отца — сразу остановимся.

Костя поднялся с сиденья, огляделся:

— Ну, если вдоль берега…

Ваня уже хлопотал возле мотора. Потрогал карбюратор, открыл краник, подсосал бензин.

— Садись на весла! — скомандовал он Косте. — А ты (это Андрею) будешь впередсмотрящим.

— Кем? — переспросил Андрей.

— Смотри вперед и… помалкивай, — сказал Ваня. Он вспомнил, что впередсмотрящий сидел в бочке, привязанной к мачте парусника, и наблюдал за горизонтом. Увидев землю, первым извещал об этом команду.

— Привяжи мотор, — сказал Костя. — Вон веревка под сиденьем.

— Зачем? — удивился Ваня.

— Отец всегда привязывает, — сказал Костя.

Ваня привязал. Этот мотор, сменяя друг друга, они дотащили из гаража до берега. Такую конструкцию Ваня увидел впервые. В комплекте инструментов нашлась инструкция. Минут двадцать Ваня и Андрей ее изучали. Заправив бачок смесью бензина с маслом, они сначала испытали мотор в бочке с водой. Взбаламученная едкими выхлопными газами вода выплеснулась через край и оставила на Ваниной чистой рубашке большое мазутное пятно. Андрею брызнуло в лицо.

Теперь все это позади. Лодка, лязгнув ржавой цепью, не спеша отвалила от причала. Костя неумело ворочал веслами. Брызги летели в лодку, но приятели помалкивали. Прежде чем запускать мотор, нужно вывести лодку подальше от берега. Однако лодка плохо слушалась Костю и развернулась носом к берегу. Ваня раз за разом дергал пусковой трос. Внутри мотора глухо квохтало, булькала вода. «Стрела», так легко заводившаяся в бочке, на воде заупрямилась. Но вот еще энергичный рывок вспотевшего капитана, мотор буйволом взревел на больших оборотах — и лодка резво устремилась к берегу. Не успел Ваня опомниться, как она, скрежетнув цепью, с ходу ткнулась в каменный причал. Андрей, сидевший на носу, чуть не вылетел из лодки. А Костя упустил весло.

С трудом манипулируя оставшимся веслом, они подгребли к другому, забагрили его и вытащили. Теперь за весла сел Андрей. Минут пять он никак не мог оторваться от причала. Ваня то и дело поглядывал на берег, не идет ли Василий Иванович. Ване совсем не хотелось, чтобы он сейчас пришел. Он уже почувствовал себя отважным капитаном и ни за что на свете не хотел бы выпустить румпель из рук. Наконец, когда Ванино терпение готово было лопнуть, лодка оказалась метрах в двадцати от берега. Ваня свирепо дергал трос, а лодку постепенно относило к берегу. И снова, как и в первый раз, мотор завелся в тот самый момент, когда посудину развернуло носом к берегу. Через секунду она врезалась в каменный причал. На этот раз все ухватились за борта. Мотор, который никак было не завести, теперь не захотел выключаться.

— Эх вы, горе-моряки! — с сердцем сказал Ваня. — Кто же так весла держит?

— Научи, — пробурчал Андрей.

— Каждое по пуду, — прибавил Костя. — У меня уже мозоли выскочили.

— Смотри, как надо, — сказал Ваня.

Ему удалось выгрести почти на самую середину. Передав весла Пирожкову, перебрался на корму. Теперь лодка спокойно поплыла по течению. Зажав пускач в кулаке, Ваня скомандовал Андрею:

— Суши весла!

— Что? — удивился тот.

— Темнота, — поморщился Ваня. — Брось весла на дно.

Несколько рывков — и «Стрела» затрещала. Обрадованный Ваня круто повернул румпель, лодку резко накренило, и его приятели чуть было не полетели за борт.

— Осторожнее! — крикнул Костя. — Опрокинемся!

Мотор так трещал, что ничего было не слышно. Ваня выровнял лодку, прибавил газу, и экипаж лихо заскользил по Неве. На лице капитана засияла широкая улыбка. Лодка легко слушалась руля, мотор пел свою тягучую и пронзительную песню. Правда, слишком уж громко. Мимо по набережной катили машины, шли прохожие, навстречу, дымя трубой, плыл буксир.

— Полный вперед! — сам себе скомандовал счастливый капитан и еще прибавил газу.

Неожиданно мотор заглох. Сразу стало тихо. И сколько Ваня ни дергал за трос, даже кожу на пальцах содрал в кровь, мотор не заводился.

— У папы бывает так, — успокоил Костя. — Работает работает, а потом — чух! — и могила.

— Устаревшая техника, — заметил Андрей. — «Стрелу» ведь больше не выпускают. Вместо нее — «Прибой».

— Может, бензин кончился? — сказал Ваня.

— Только залили, — напомнил Костя. — Бензина хватит на три часа. Наверное, карбюратор засорился.

Ваня снял кожух и стал щупать карбюратор. Но с такими моторами ему не приходилось иметь дела, и он, сдвинув брови, сосредоточенно углубился в инструкцию. В это время Андрей — впередсмотрящий — прямо по курсу увидел буксир, тащивший на прицепе гигантскую баржу с углем.

— Пароход! — завопил он. — Прямо на нас чешет!

— Греби вправо! — скомандовал Ваня и поспешно надел кожух.

Костя стал судорожно дергать веслами, но лодка даже не пошевелилась, зато на ребят щедро посыпались холодные брызги. Костя молчал, но лицо его стало бледным, а девчоночьи глаза широко раскрылись. На буксире заметили отчаянную возню мальчишек на лодке, и капитан дал густой продолжительный гудок. Он на миг оглушил мальчишек. Даже было удивительно, как мог маленький буксир так громко и басовито гудеть. Видя, что ребятам не справиться с лодкой, рулевой отвернул немного в сторону. И все было бы хорошо, если бы в этот самый момент тоскливо и однообразно фыркающий мотор вдруг не завелся.

— Ага, заговорил… — удовлетворенно сказал Ваня.

Чтобы мотор не заглох, он прибавил обороты, и лодка, накренившись на правый борт, торпедой устремилась прямо на буксир, проплывающий всего в каких-то двадцати метрах.

— Отворачивай! — закричал Костя.

Андрей, открыв рот и вытаращив глаза, обеими руками вцепился в борт. И тут только Ваня наконец оторвался от мотора и увидел черной скалой нависший над ними железный корпус буксира. Он рванул в сторону румпель, нос буксира задрался и прямо над головой замаячила ржавая труба, из которой брызгала тоненькая струйка воды.

Сильный удар, одновременный вопль Кости и Андрея, жалобный треск, тревожный гудок — и мальчишки очутились в холодной воде. Впрочем, никто из них сначала никакого холода и не почувствовал. Барахтаясь и отфыркиваясь, они старались из всех сил отплыть подальше от буксира, заслонившего весь мир.

На набережной у парапета уже толпились прохожие, размахивали руками, что-то кричали. Лодка плавала кверху черным просмоленным брюхом. Она то скрывалась под водой, то вновь появлялась. От причала отвалила голубая с красным шлюпка и поспешила к ним. Черноволосый парень в белой майке, откидываясь назад всем корпусом, яростно взмахивал веслами.

Выплюнув хорошую порцию воды, Ваня закрутил головой, отыскивая глазами приятелей. Андрей плавал неподалеку. Он зачем-то раздувал щеки и громко произносил: «Пфа! Пфа!» Костина каштановая голова то появлялась, то исчезала под водой. Глаза у мальчишки стали огромными, рот был раскрыт, хотя крика не слышно было. Руками он беспорядочно молотил по воде. Ваня понял, что Костя тонет. Подплыв к нему, крикнул прямо в ухо:

— Держись за плечи!

Костя мертвой хваткой вцепился в бок.

— Я не могу рукой двигать, — объяснял Ваня. — Держись за плечи!

Костя смотрел на него бессмысленными глазами и ничего не видел и не слышал. Ваня где-то читал, что в таких случаях нужно сильно ударить утопающего по голове или еще по чему-нибудь — и он разожмет руки, но бить товарища было жалко. Как говорится, рука не поднималась. С трудом доплыв до перевернутой лодки, Ваня уцепился за киль. Костя прерывисто, со свистом дышал в затылок.

И тут с буксира с громким всплеском шлепнулась в воду лодка. Два дюжих матроса первым делом выхватили из воды Андрея Пирожкова, потом в несколько взмахов веслами подплыли к Ване и Косте. Когда их вдвоем втащили в лодку, Костя все еще цепко держал Ваню за куртку.

— Убить вас мало, несчастные салаги! — ругался сердитый загорелый матрос в грязной робе. — Куда же вы прете прямо на буксир?!

— Камикадзе и камикадзе! — рассмеялся второй матрос. — Я в книжках читал, что такое бывает на свете, а тут собственными глазами увидел… Прицелились носом в буксир — и бах!

— Какие еще камикадзе? — пробурчал Ваня.

— Это в Японии были такие смертники, — стуча зубами, пояснил Андрей. — Они залезали в торпеду и таранили американские пароходы…

— А за что же вы нас-то решили протаранить? — не мог успокоиться веселый матрос. — Идем себе тихо-мирно по курсу, и на тебе — летят на нас три камикадзе…

— Мы нечаянно, — сказал Андрей.

Костя, моргая, молча смотрел на всех безучастным взглядом. На носу повисла прозрачная капля.

— Дяденька, а лодка? — спохватился Ваня, видя, что матросы гребут к буксиру.

— Лодка ваша накрылась, — буркнул сердитый матрос.

— Вон она плавает! — показал Ваня.

— Какая же это лодка? — сказал веселый матрос. — Это, мальчики, крышка от гроба! — И громко рассмеялся.

— Это ведь чужая, — сказал Ваня и приподнялся с сиденья, намереваясь бултыхнуться за борт.

— Я вот тебе за такие фокусы по башке веслом! — пригрозил сердитый матрос, но тем не менее быстро изменил курс.

Вдвоем они попытались перевернуть ее, но из этого ничего не вышло. Лодка поворачивалась боком, но воду не отпускала. Тогда матрос привязал к железному кольцу толстую веревку. Лодка покорно потащилась вслед за шлюпкой.

Мальчишек за шиворот, как котят, подняли на палубу, а обе лодки, привязанные к крюку, остались на воде. Тут как раз подоспел парень на шлюпке. Он задирал черную голову и смотрел на палубу. Матрос посоветовал ему отвалить, а то как бы и его не опрокинуло, когда буксир тронется. Видя, что все закончилось благополучно, люди, столпившиеся у парапета, стали расходиться. Остался лишь милиционер. Высокий, как дядя Степа, он пристально и задумчиво смотрел на буксир с берега.

Еще раз оглушительно крякнул гудок, и буксир неторопливо двинулся к доку. За ним захлопали по воде две лодки: одна на плаву, другая перевернутая, а еще дальше на длинном тросе — огромная, раз в десять длиннее буксира, баржа.

Лодка с парнем в белой майке закачалась на поднятой волне. Парень, опустив весла, смотрел на буксир, и в глазах его — разочарование: греб, старался, а спасать уже было некого.

— Ну, что, голубчики, открыли нынешнюю навигацию? — спросил их невысокий и не очень сердитый на вид капитан.

— Это все из-за мотора, — сказал Ваня. — То никакими силами не завести, то вдруг прорвет — не остановить!

— А ты, воробей, чего лезешь в лодку, если плавать не умеешь? — спросил капитан Костю.

— Умею, — впервые заговорил мальчишка. — Судорога ногу свела.

Только сейчас друзья почувствовали, что у них зуб на зуб не попадает.

— Вы, наверное, все из клуба знаменитых капитанов? — сказал капитан. — Приглашаю вас, дорогие коллеги, в каюту…

На берегу подвели итоги. В общем-то, отделались дешево. В порту матросы перевернули лодку, вычерпали воду. К великой радости мальчишек, мотор оказался на месте.

Зато утонул комплект инструментов с запасными деталями.

Весла матросы тоже подобрали. Прощаясь с мальчишками, капитан попросил больше без взрослых не выходить на Неву. На этот раз обошлось, а могла быть и трагедия. Как только родители доверили им моторную лодку? Жаль, нет времени, а то он, капитан, по душам бы поговорил с их папашами…

Лодку — она оказалась даже без течи — пригнал к причалу веселый матрос в испачканной робе. Дернул за пускач, но из мотора лишь брызнула перемешанная с маслом вода. Матрос и на веслах так разогнал лодку, что только вода журчала вдоль бортов.

— Надо бы сдать вас милиционеру, — сказал он. — Ну, да ладно, вы и так страху натерпелись.

— Еще неизвестно, кто больше испугался: вы или мы, — сказал Ваня. — Буксир-то ваш старый, наша лодка могла запросто его протаранить, если бы скорость была побольше.

— Вся команда уже спасательные пояса надела, — рассмеялся матрос. — Капитан приготовился дать «SOS» в эфир…

— Камикадзе взрывались вместе с торпедой? — спросил Костя. Он уже вполне пришел в себя: глаза стали нормальными, щеки порозовели.

— Поэтому их и прозвали камикадзе, — сказал Андрей. — По-японски это смертник.

— Дураки, — пробормотал Костя и поежился.

— Кто же, мать честная, выходит с мотором на большую воду, не зная речных правил движения? — став серьезным, сказал матрос. — Велосипедист и тот, не зная правил, на улицу не выедет, а это Нева… Уж если охота вам стать моряками — запишитесь в кружок и изучите мотор и правила вождения лодки.

— А где такие кружки? — поинтересовался Андрей.

— В морском клубе. Да и, наверное, во Дворце пионеров есть.

— Обязательно поступим, — пообещал Андрей.

— Куда ни сунься, везде нужно знать правила, — проворчал Ваня, когда матрос, пожав каждому руку, ушел.

— Есть даже правила для спасения утопающих, — сказал Андрей, взглянув на Костю.

— Я умею плавать.

— Точь-в-точь, как топор, — заметил Ваня.

— У меня ногу свело, — сказал Костя. — Правую.

— Вцепился в меня — рукой не пошевелить, — проворчал Ваня. — По правилам, нужно было тебе врезать как следует — сразу бы отпустил. А то сам идет на дно и другого тянет…

— Я не виноват, — сказал Костя. — Это инстинкт самосохранения.

— Хорош инстинкт! — ухмыльнулся Ваня. — Себя самосохраняешь, а товарища топишь…

— Что будем делать с мотором? — перевел Костя разговор на другое.

— Разбирать и протирать, — сказал Ваня. — Нет худа без добра: глядишь, опять попрактикуемся.

— Ребята, Василий Иванович идет! — прошептал Андрей.

Мальчишки разом повернули головы в сторону набережной: по каменным ступенькам торопливо спускался Костин отец. В руках большой черный портфель, на сгибе локтя — светлый плащ.

— Не говорите, что мы выкупались, — предупредил Ваня.

— А если спросит про инструмент? — взглянул на него Костя.

— Скажем, что уронили в воду…

— Прошу прощения, граждане мальчишки, — с беспокойством глядя на них, сказал он. — Приехало высокое начальство — и вот пришлось задержаться… Я уж переволновался там; вдруг, думаю, без меня отчалят… Ну ничего, сейчас с ветерком по Неве! Что это у вас лица такие скучные? Я понимаю, два часа прождать… Никак не мог вырваться.

— Мы тут не скучали, — сказал Ваня, разглядывая запыленные коричневые ботинки Василия Ивановича.

— Нам было очень весело, — прибавил Андрей.

— Я от смеха чуть не умер, — в тон приятелям сказал Костя.

— Обиделись? И все равно не поверю, что вы не хотите прокатиться по Неве.

— Мы не обиделись, — сказал Андрей.

— Ты, папа, тоже на нас, пожалуйста, не обижайся, — сказал Костя.

— Дело в том, что мы уже немножко прокатились, — сказал Ваня.

8. ВЕСЕННИЕ ХЛОПОТЫ

— Что это такое? — спросил Василий Иванович, передавая Ване деталь от мотора.

Мельников долго вертел ее в руках, даже понюхал, однако что это за деталь, так ответить и не смог.

— А ты знаешь?

Андрей наморщив лоб и, наклонив набок голову, тщательно рассмотрел деталь.

— Лишняя, — заключил и он, возвращая ее Василию Ивановичу.

— Остряк, — улыбнулся старший Рыбаков. — Без этой штуковины мотор никогда не заведется. Это прерыватель с кулачком.

Василий Иванович поставил прерыватель на место, сильно провернул маховик, и сразу между контактами заискрило.

— Век учись — дураком умрешь, — мрачно сказал Ваня. — Я этот мотор наизусть знаю, а вот эту штуку в первый раз вижу.

— Зажигание — это самое сложное в моторах, — заметил Василий Иванович. — Лучше туда и нос не совать.

— А если прямо на озере откажет? — спросил Андрей.

Василий Иванович подробно объяснил, какие меры необходимо принять, если зажигание начнет барахлить. Вывернул свечу, приложил ее к корпусу и дернул за пускач. Между электродами свечи проскочила синяя искра.

— Значит, все в порядке, — закончил Василий Иванович. — Продуй цилиндр, ставь свечу на место и заводи: будет работать как миленький. А по сто раз дергают за трос лишь глупцы: не завелся после двух-трех рывков, выворачивай свечу и чисти. Забило смесью.

Ваня и Андрей не пропускали ни одного слова. Они и не ожидали, что холодное купание в Неве обернется для них настоящей школой по освоению моторов. Василий Иванович вместе с ними разобрал «Стрелу» до последнего винтика и вот собрал. Каждую деталь мальчишки по нескольку раз подержали в руках. Заодно разобрали и собрали «Салют».

Старший Рыбаков охотно и терпеливо все им рассказывал и показывал. Иногда объяснял по нескольку раз, пока не становилось понятным. Младший Рыбаков лодочными моторами не интересовался. Послонявшись с полчаса возле гаража, убежал в парк, где ребята запускали в небо авиамодели. Даже отсюда слышно было, как трещат бензиновые моторчики. Иногда легкий бамбуковый планер с пергаментными крыльями поднимался выше парковых деревьев.

Василий Иванович был в замасленных джинсах и голубой майке. Руки по локоть в масле и копоти. Ваня и Андрей в одних трусах. Они тоже перепачканы, но лица довольные.

Солнце припекает плечи, макушки. Разложенные на брезенте детали масляно поблескивают. На улице тепло, а стоит зайти в гараж, сразу озноб пробирает. В гараже почему-то холодно, как в погребе. По соседству два пожилых человека чинят старую «победу». Один весь забрался под машину, только ноги в желтых сандалетах торчат, второй стоял на корточках и подавал инструменты. От круглого зеркала бил в глаза солнечный зайчик.

— На сегодня хватит, — сказал Василий Иванович, распрямляя спину.

— А когда обкатывать будем? — спросил Ваня.

— Вы еще с того раза как следует не обсохли, — сказал Василий Иванович. — Костя три дня чихал.

— Мы уже и забыли об этом, — небрежно сказал Андрей. — Подумаешь, выкупались! Обычное дело.

Мальчишки вынуждены были рассказать Василию Ивановичу про свой неудачный рейс: мотор-то выкупали! Правда, про буксир и про то, как их спасали, они и словом не обмолвились. Сказали, что случайно опрокинулись у самого берега…

— В субботу приходите, — сказал Василий Иванович. — Позавтракаем — и на Неву!

— А если дождь, все равно приходить? — спросил Ваня.

Василий Иванович взглянул на безоблачное синее небо и улыбнулся:

— Вопрос по существу… Погода у нас, в Ленинграде, ненадежная. Если не боитесь весеннего дождичка — приходите.

— Мы не боимся, — сказал Андрей.

— Когда волна, даже интереснее, — прибавил Ваня. — Мы должны научиться управлять лодкой в любых условиях. Хорошо бы в шторм попасть…

— Не хотел бы я на большом озере оказаться в шторм на моторке, — сказал Василий Иванович. — Это то же самое, что прыгнуть с большой высоты без парашюта.

— Вы попадали в шторм? — спросил Андрей.

— Какой рыбак не попадал на озере в шторм?

— И вот живы ведь, — сказал Ваня. — Не утонули.

— У меня всегда с собой парашют, — рассмеялся Василий Иванович.

Когда, попрощавшись с Василием Ивановичем, они вышли из гаража, Ваня хлопнул ладонью Андрея по спине и затянул:

— «Раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул… и ни разу даже глазом не моргнул…»

К концу учебного года у Вани с Милой отношения совсем стали хорошими. Даже когда всем классом пошли в кино, Ваня сел с Милой рядом. По привычке, наверное. Как-то Мила попросила замок на портфеле починить. Ваня проковырялся с замком с час, но сделал. Замок стал закрываться и открываться, как положено. В другой раз, когда Мила дежурила по классу, помог ей таскать тяжелые приборы из кабинета физики. Мила и не просила его — сам догадался. Потом, после уроков, когда возвращались домой, Мила сказала:

— Я тоже очень расстроилась, когда тебя ко мне пересадили…

— Ну, а теперь? — спросил он.

— Ты можешь быть хорошим другом, если захочешь, — сказала Мила.

— С девчонками я не дружу, — твердо заявил Ваня. — Другом может быть только мужчина.

— Какие отсталые у тебя понятия о дружбе! Вот Леня Бойцов иначе думает…

— Какая же эта дружба? Ленька смотрит Светке в рот и делает все, что она скажет… А друг — это когда все одинаково: равноправие и уважение. Вот ты убежала бы со мной из дому? Ну, куда-нибудь далеко? Где опасности и все такое.

— Не знаю…

— Ну вот, а говоришь о какой-то дружбе! Вот мы с Андрюшкой — настоящие друзья: куда я, туда и он.

— А если наоборот? — насмешливо сказала Мила. — Куда он — туда и ты? Или так не бывает? Всегда куда ты — туда и он… Где же у вас равноправие?

Мила загнала Ваню в тупик. И возразить ей было нечем. Ваня и припомнить не мог такого случая, чтобы он поступил так, как этого хотел Андрей. Всегда Андрей поступал так, как говорил Ваня.

— Андрей такой человек, — попытался он переубедить Милу да, кстати, и себя. — Мягкий, нерешительный… Им нужно руководить…

— Руководи на здоровье, — рассмеялась Мила и перевела разговор на другое.

На следующий день она принесла книжку Германа Мелвилла «Моби Дик» и дала Ване. Он залпом прочел и несколько дней ходил как ошарашенный: давно ему так ни одна книжка не нравилась. Дал с Милкиного разрешения Пирожкову, и тот сказал, что книжка великолепная.

Наверное, Мила заметила, с каким сожалением отдавал ей Ваня «Моби Дика», потому что спросила:

— Очень понравилась?

— Спрашиваешь!

— Я знала, что этот роман тебе понравится, — сказала Мила.

— Андрею — тоже.

— У тебя когда день рождения?

— Двадцать третьего августа, а что?

Мила достала ручку и на титульном листе написала: «Ване Мельникову от Милы Спицыной в день рождения!» И дату проставила: 23 августа.

— Сегодня ведь двадцатое мая, — сказал потрясенный ее щедростью Ваня.

— Как будто не знаешь наших ребят, — сказала Мила. — Если я подпишу книгу сегодняшним числом, Пирамида первый растрезвонит, что ты мне нравишься. А на день рождения люди всегда дарят друг другу что-нибудь.

Ваня ничего не сказал, но подумал: нужно узнать, когда у Милы день рождения, и тоже подарить что-нибудь хорошее. Он хоть сегодня подарил бы ей свою любимую статуэтку: Дон Кихот в доспехах с мечом, но действительно лучше подождать… На следующем уроке Ваня узнал у Светы Козловской, в каком месяце родилась Спицына. В ноябре. Ровно полгода ждать…

Этот последний день в школе тянулся удивительно долго. У кого занятия уже закончились, те с гамом и криком носились по школьному двору. Круглоголовые постриженные тополя и липы под порывами холодного ветра то становились ярко-зелеными, то бледно-серыми. Это трепещущие листья показывали свою изнанку. Закаленные голуби забрались в мелкую, подернутую рябью лужу у ограды и, взъерошив сизые перья, смешно приседали, барахтались в воде, не обращая внимания на рыжую кошку. Кошка, подобрав под себя все четыре лапы, сидела на каменной тумбе и, сонно щуря глаза, равнодушно смотрела на купающихся голубей. Уборщицы выносили на школьный двор старые парты. Их уже много стояло в углу у забора. Как только женщины ушли, стайка воробьев опустилась на парту.

Нина Васильевна что-то говорила, называла книги, которые нужно обязательно летом прочесть, но Ваня не слушал. Он смотрел в окно на кошку, голубей, липы и решетчатую стрелу башенного крана, медленно описывающую на фоне облачного неба круг. Напротив за четырехэтажным домом строили новое высотное здание.

И хотя Ваня давно ждал звонка, он прозвучал неожиданно. Очень громко и радостно. Последний звонок в этом учебном году. Как-то так получилось — Ваня и Мила вышли вместе. Андрея Пирожкова не было видно. Куда же это он мог подеваться? Обычно они вместе возвращались домой.

— Странная у нас погода в Ленинграде: зимой тепло, летом холодно, — сказала Мила и посмотрела на Ваню. Он обратил внимание, что на улице ее глаза стали гораздо светлее, чем в классе. Будто их разбавили небесной синевой. Кстати, и разрыве облаков появились глубокие синие окна. Наверное, он очень уж пристально разглядывал ее, потому что Мила вдруг покраснела и опустила глаза.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросила она.

— А разве нельзя?

— У меня, наверное, нос в чернилах?

— Успокойся, — сказал Ваня. — Нос твой в порядке.

— Я не люблю, когда на меня долго смотрят… Такое впечатление, будто тебя изучают, как географическую карту.

— Плохо, когда совсем на человека не смотрят, — глубокомысленно заметил Ваня. — Значит, такой человек неинтересный.

— В таком случае — смотри, — с улыбкой разрешила Мила.

— Ты сегодня красивая.

— Что ты летом будешь делать? — смущенно спросила Мила.

— Нас с Андреем зачислили в экспедицию, — похвастался Ваня. — Будем на катерах гонять по северным озерам. Наравне со взрослыми.

— Это ты сейчас придумал?

— Придумал! — возмутился Ваня. — Мы все лодочные моторы как свои пять пальцев знаем! Уж сколько раз с Андрюшкой на Неву выходили. По семь узлов в час выжимали на моторке.

— Узлов?

— На море скорость измеряется не километрами, а узлами, — пояснил Ваня.

— Интересно, — сказала Мила.

— Хочешь, тебя на моторке прокачу? — вошел в раж Ваня. — Это в сто раз лучше, чем на речном трамвайчике.

— Когда? — взглянула на него Мила.

И Ваня вспомнил, что занятия закончились и они теперь с Милой Спицыной не увидятся до первого сентября…

— Когда-нибудь прокачу по Неве, — сказал Ваня. — Вот вернусь из экспедиции…

— А я летом поеду к бабушке в Осташково, — сказала Мила. — Там чудесное озеро Селигер.

— Вял-озеро лучше. Оно дикое. Хочешь, я тебе привезу с Севера…

— Живого тюленя… — улыбнулась Мила. — Или моржа.

— Чего-нибудь привезу, — сказал Ваня.

Мимо прошли Леня Бойцов и Света Козловская. Прошли и сделали вид, что не заметили Ваню и Милу. Куда же это они направились? В кино или в мороженицу?

— Ты любишь мороженое? — вдруг спросил Ваня.

— Ореховое с вареньем, — сказала Мила. — И еще ассорти.

— Я к мороженому равнодушен, — дал задний ход Ваня, но было уже поздно.

— Я даже зимой ем мороженое, — сказала Мила.

Ваня растерялся: чего это он вдруг про мороженое ляпнул? Полчаса назад, на уроке, он твердо решил: прежде чем что-либо сказать, обязательно подумать. И вот на тебе! Еще хорошо, что в кармане пятьдесят копеек. Весь его капитал. На две порции хватит. Без варенья. А если она захочет еще одну, тогда что делать? В крайнем случае можно сказать, что у него ангина, и пусть она обе порции ест.

Чтобы никто из ребят случайно не увидел их вместе, Ваня повел Милу на улицу Восстания. Там, рядом с кинотеатром «Луч», есть кафе-мороженое. Маленькое, узкое. Всего четыре-пять столиков. Зато мороженое вкусное.

По дороге Ваня отобрал у Милы портфель. Она удивленно взглянула на него, но отдала. Зачем он это сделал, и сам не знал. Вспомнил, что Гиревик всегда носит портфель Светы Козловской. И в этот раз, когда повстречались на Литейном, нес. Наверное, смешно со стороны выглядит мальчик, который идет с девочкой и важно несет два портфеля. Ведь взрослые тети сами носят свои продуктовые сумки. Увидел бы его сейчас Андрей Пирожков, смеху было бы на целый год.

Ваня отворил тяжелую дверь кафе, пропустил вперед Милу и рот раскрыл: за столиком прямо у двери сидели и ковыряли ложечками мороженое Андрей Пирожков и… Надя Краснопевцева!