Едем на Вял-озеро

9. ПОД КРЫЛОМ САМОЛЕТА

Стоял жаркий летний день. Над отвесным каменным ущельем улицы — высокое синее небо. И в небе ни облачка. Лишь кометой протянулся разреженный след высотного самолета. По Невскому, в густой толпе прохожих, шагали трое мальчишек. Один был ничем не примечателен — мальчишка как мальчишка, а двое заставляли всех с улыбкой оглядываться. Во-первых, одеты они были явно не по сезону: на улице от жары некуда спрятаться, а мальчишки в толстых одинаковых свитерах, зеленых ватниках и новых болотных сапогах. На каждом сапоге — по маленькому солнцу. Во-вторых, за спинами у них по гигантскому пухлому рюкзаку. Даже удивительно было, как они держат на плечах такую тяжесть. Рюкзаками они задевали друг друга и прохожих. И хотя лица мальчишек были сосредоточенно непроницаемыми, любому ясно, что они собрались в далекое путешествие, если уж не в Антарктику, то по крайней мере на Северный полюс дрейфовать на льдине. По их лицам катился пот, волосы на лбу слиплись.

Третий мальчишка — он семенил рядом с полными достоинства путешественниками — был явно расстроен. Понятно было, что он провожающий и смертельно завидует этим счастливчикам.

Все трое на улице Герцена благополучно забрались в автобус, идущий в аэропорт. Чтобы не платить за багаж, путешественники при помощи приятеля водрузили свою ношу на колени. Из-за рюкзаков их совсем стало не видно.

Когда автобус отправился, мальчишки разговорились.

— Деньги у вас на билеты есть? — спросил Костя Рыбаков. Он примостился впереди Вани и Андрея и все время вертелся на сиденье, оборачиваясь к ним.

Андрей промолчал, а Ваня оптимистически ответил:

— Улетим.

— Без билетов?

— Мы ведь не какие-нибудь туристы, разъезжающие для собственного удовольствия, — убежденно сказал Ваня. — Мы будем работать в экспедиции… Пользу людям приносить.

— Ну, это еще неизвестно, — мрачно заметил Андрей. — И потом, я без билета не полечу. Без билета я даже на трамвае не езжу.

— У меня накоплено десять рублей, — сказал Костя. — Я на всякий случай захватил, — он похлопал себя по карману, послышался звон.

— Мелочью? — поинтересовался Ваня.

— Рублями, юбилейными, — сказал Костя. — Каждый раз бегал в магазин и обменивал.

— У меня тоже десять рублей, — сказал Андрей. — Сестра перед отъездом дала.

— Мне ничего не дали, — хмыкнул за рюкзаком Ваня. — Я сказал, что нас всем необходимым обеспечит государство. И вообще я противник всяких билетов.

— Ты забываешь, что самолет — это не трамвай и не автобус, — сказал Андрей. — Без билета нас и к трапу не подпустят.

— Это точно, — подтвердил Костя.

Андрей не верил, что они сегодня улетят, что их даже близко подпустят к самолету, тем более без билетов. И придется им в таком виде, на смех людям, через весь город топать назад. Косте хорошо, он в джинсах и тенниске с короткими рукавами… Вот посмеется он над ними, когда в аэропорту им дадут поворот от ворот!

— Надо быть круглым дураком, чтобы брать билеты на самолет, — разглагольствовал, тараща круглый серый глаз из-за рюкзака, Ваня. — Мы ведь мотористы. А мотористы в экспедиции — главные люди. Будем на лодках по озеру шпарить, науке громадную пользу приносить…

— Слышали уже, — буркнул Андрей.

— Это ты летчикам расскажи, — подковырнул Костя. — Про пользу. Может, и без билета посадят…

— Вот я и тренируюсь.

— Тренировка — это великое дело, — разошелся Костя. — Не каждый вот так может напялить на себя в жару зимнюю одежду, влезть в резиновые сапоги и таскать такую тяжесть… Вань, когда назад будем возвращаться, так и быть, я помогу тебе тащить рюкзак…

— Назад, дорогой Костик, ты один вернешься, — твердо сказал Ваня.

— Ну-ну, посмотрим…

— Когда наш самолет стрелой поднимется в воздух, не забудь помахать ручкой, — продолжал Ваня. — Так всегда делают хорошие друзья.

— Пожалуйста, — улыбнулся Костя. — Даже обеими.

— Мы бы тебя тоже с собой взяли, — сказал Ваня, — но ты, Костик, опозорился тогда на Неве… Тоже перешел в седьмой класс, а плавать до сих пор не умеешь. У тебя ведь папа рыбак!

— Я и сам не поехал бы с вами в эту экспедицию… Там самая высокая температура летом плюс десять градусов… А комары и эта, как ее?..

— Мошка, — подсказал Андрей.

— …и мошка кусается, как муха це-це.

— Я такую муху не знаю, — сказал Ваня.

— От ее укуса львы умирают, — заметил Андрей. — Муха це-це живет в Африке.

— Живи себе спокойненько в Ленинграде, Костик, — ухмыльнулся Ваня. — Никто тебя здесь не укусит. Только не забывай на ночь форточку закрывать, случается — и в город прилетают комарики на воздушном шарике…

Уязвленный Костя не успел ответить: водитель простуженно прохрипел в испорченный микрофон:

— Аэропорт.

Над аэродромом высоко-высоко плыли откуда-то появившиеся редкие, не отбрасывающие тени облака. Большие серебристые самолеты с многоколесными выпущенными шасси неожиданно появлялись из-за невысоких деревьев и плавно опускались на поблескивающую на солнце бетонную полосу. Одни приземлялись, другие взлетали, тут же втягивая в брюхо лапы-шасси. С низким ревом промчавшись по полю, стреловидная машина, блеснув опаленными жарким солнцем крыльями, будто нехотя отрывалась от земли и, задирая острый вытянутый нос, круто уходила в небо, туда, к редким розоватым облакам. Иногда так и исчезала, оставив сразу четыре легких дымчатых хвоста, иногда, креня крыло, делала широкий полукруг и растворялась в небе, как мираж.

Андрей и Костя стояли у невысокой ограды и смотрели то на летное поле, то вверх. Рядом, в узком проходе, толпились пассажиры. Они ждали, когда девушка в синем берете и с красной повязкой на рукаве форменной тужурки пропустит их к самолету. Диктор громко два раза объявил, что началась регистрация билетов на Москву.

Вани с ними не было: он отправился, как важно заявил, на разведку.

— Ты летал на самолетах? — спросил Костя.

— Два раза, — ответил Андрей. — В Ташкент. Там у нас родственники.

— А я никогда не летал… Наши родственники живут в Великих Луках. Мы к ним на поезде ездим. С Витебского вокзала.

Вид у Костика был огорченный, и хотя Андрей понимал: это не из-за того, что приходится ездить к родственникам на поезде, все-таки сказал:

— У меня бабушка живет в Соснове. Летом я, бывает, приезжаю к ней на электричке.

— У меня бабушки нет, — вздохнул Костя.

Девушка отворила калитку, и пассажиры стали усаживаться в маленькие разноцветные вагончики. Когда свободных мест не осталось, вагончики резво покатились по летному полю. Рядом с гигантами самолетами весь этот поезд с вагончиками выглядел игрушечным.

Пришел Ваня. Лицо несколько обескураженное.

— Я говорил, ничего не выйдет, — сказал Костя. — Аэрофлот — это серьезная организация.

Ваня даже не посмотрел на него. Глаза его стали узкими, решительными. Развязал рюкзак, достал из него меховую шапку-ушанку и надел. Подумав, опустил уши. Все это проделал он с самым серьезным видом. Теперь Ваня настолько нелепо выглядел под палящим солнцем, что Костя и Андрей одновременно расхохотались.

— Надевай шапку, — хмуро взглянул на Андрея Ваня.

— Я не дрожу от холода, — хмыкнул тот.

— Бестолковый ты человек, Андрюха, — сказал Ваня. — Думаешь, мне охота потеть в шапке? Думаешь, я тут комедию разыгрываю? Раз говорят, значит надо.

Андрей, вздыхая и что-то бормоча под нос, достал рыжую меховую шапку, встряхнул и напялил на свою широколобую голову. Уши он ни за что не хотел опускать, но Ваня все-таки настоял.

Костя, покусывая губы от смеха, наблюдал за ними.

— Папанинцы, — сказал он. — Будто вас только что со льдины сняли.

— Сейчас все со смеху попадают, глядя на нас, — проворчал Андрей и смахнул ладонью пот со лба.

— Бери рюкзак и пошли, — скомандовал Ваня. — А кто хочет, пусть падает.

— Вон уже один упал, — кивнул Костя на споткнувшегося о чей-то чемодан пожилого человека. Видя, что они куда-то собираются уходить, он забеспокоился: — А как же я?

— Ты ведь обещал помахать нам, когда поднимемся в воздух? — усмехнулся Ваня. — Стой и жди.

Его уверенный тон озадачил Костю. Потрогав зачем-то нос и поморгав, он спросил:

— А как, интересно, я узнаю?

— По радио объявят, — сказал Ваня.

И в этот момент в динамике над головой щелкнуло, пискнуло — и раздался голос диктора: «Внимание! Ваня Мельников и Андрюша Пирожков разыскивают руководителя экспедиции в Терский район Мурманской области Константина Васильевича Рыбакова. Просьба руководителя экспедиции или кого-либо из членов экспедиции зайти в комнату диспетчера. Повторяю. Внимание!..» Ваня с торжеством смотрел на онемевших от изумления товарищей: Андрей, прислонившись рюкзаком к серебристой ограде, стоял и хлопал глазами. У Константина Васильевича Рыбакова раскрылся рот, а глаза стали большими и круглыми.

— Учитесь, товарищи, как надо работать! — улыбнулся довольный Ваня.

Честно говоря, он и сам не ожидал, что его заявление передадут. Девушка-диктор долго выясняла, что это за экспедиция и какое мальчики к ней имеют отношение. Ваня довольно убедительно объяснил, что они — члены этой экспедиции, а руководитель — их учитель географии; они перепутали час вылета и вот опоздали. Наверное, рюкзак, зимняя шапка — все это тоже подействовало на девушку.

— Ну ты и даешь! — сказал Андрей. — Теперь я верю, что мы улетим… Но билет я все-таки куплю.

— Возьми деньги, — Костя с готовностью протянул Андрею десять полновесных юбилейных рублей.

Андрей взял.

— Раз меня вызвали по радио, я тоже должен идти с вами? — спросил Костя.

Ваня посмотрел на него и покачал головой:

— Хороший ты парень, Костик, но есть у тебя два больших недостатка: плаваешь, как топор, и соображаешь туговато… Подумай сам: все уже давно улетели, а мы с Андрюхой опоздали, вот и разыскиваем своих… А если кто-нибудь из экспедиции припрется в диспетчерскую — пиши все пропало! Поэтому я тебя и сделал начальником экспедиции…

— Спасибо за доверие, — буркнул обиженный Костя.

— Вань, можно шапку снять? — жалобно спросил Андрей. Пот ручьями стекал по его раскрасневшемуся лицу. Языком он слизывал капли с губ.

— Я ведь терплю? — сказал Ваня. — А моя шапка еще горячее твоей. Каких-то полчаса не может потерпеть!

— Полчаса?! — ахнул Андрей. — Да я умру… от солнечного удара.

— Придем в диспетчерскую, ты знай помалкивай, — стал инструктировать Ваня. — А то ляпнешь чего-нибудь и все испортишь… Я буду сам с диспетчером говорить, а ты, когда надо, поддакивай…

— Шапку-то можно там снять?

— Надоел ты мне со своей шапкой, — поморщился Ваня.

— Так еще неизвестно, улетите вы или нет? — спросил Костя. — Может, все вместе назад?

— Улетим-улетим, — сказал Ваня. — Не переживай, товарищ начальник. С первым же мурманским рейсом.

Когда на взлетной полосе оглушительно взревели моторы, самолет, весь напрягшись, затрясся в мелкой дрожи, а затем, стремительно набирая скорость, рванулся вперед и как-то легко и незаметно оторвался от родной ленинградской земли, Ваня все еще не верил в свое счастье. В любую минуту работники аэропорта могли раздумать и снять их с самолета. Вернее, не их, а его одного, потому что Андрей Пирожков взял до Кировска законный ученический билет с большой скидкой и мог улететь на любом пассажирском со всеми удобствами.

Когда они, обливаясь потом, в ватниках, зимних шапках и с рюкзаками за спинами ввалились к дежурному отдела перевозок, то молодой человек в серой фуражке с летной эмблемой серьезно задумался: отправлять их или нет. Мальчишки потели, шмыгали носами, переминались с ноги на ногу.

— Рюкзаки-то снимите, — сказал дежурный отдела перевозок. — И шапки.

Андрей обрадованно стал было освобождаться от тяжести, но друг незаметно наступил ему на ногу и сказал:

— Ничего, мы уже привыкшие…

Ваня красноречиво и обстоятельно рассказал об экспедиции, о билетах, которые были для них взяты товарищем Рыбаковым Константином Васильевичем, о том, как они ошиблись всего на один час (он заранее изучил расписание самолетов, следующих на Мурманск), искренне удивлялся, что билеты для них не оставили, очевидно, товарищ Рыбаков Константин Васильевич до последнего надеялся, что они успеют на самолет, ведь они еще никогда никого не подводили…

Андрей как заведенный кивал головой, а один раз, несмотря на строгий запрет, все же осмелился рот раскрыть.

— В Кировске нас ждут, — ляпнул он. — Без нас начальник ни за что не улетит в… Умбу.

— В Умбу? — заинтересовался дежурный. — Это можно выяснить…

В этот момент зазвонил телефон и дежурный снял трубку. Ваня бросил на приятеля испепеляющий взгляд и тихонько показал кулак. Не удовлетворившись этим, наступил каблуком Андрею на ногу. Тот даже вскрикнул. К счастью, занятый разговором о каких-то срочных и важных грузах, дежурный ничего не заметил.

Когда он повесил трубку, Ваня снова устремился в атаку: стал говорить, что группа сразу из Кировска наверняка улетела в Умбу, а там уже ждет вертолет, который доставит людей на Вял-озеро (маршрут он знал наизусть), так что рассчитывать на то, что их встретит начальник, не приходится… В прошлом году они тоже были в экспедиции, на озере Вял, так из Умбы до места на попутных лесовозах добирались…

Дежурный рассеянно слушал мальчишку и о чем-то думал. Когда Ваня перевел дух, он еще раз внимательно на них посмотрел: упрямые, чертенята, пот льет ручьем, еле на ногах держатся, а рюкзаки за плечами и зимние шапки не снимают… Не на маскарад же они на самом деле сюда пришли… В университет он уже звонил, справлялся насчет экспедиции. Действительно, одна из групп экспедиции сегодня отбыла в Кировск. Про мальчишек ничего сказать не смогли. Список личного состава у начальника экспедиции…

— Вот что, герои, — сказал он. — Можно считать, вам крупно повезло… Через два часа в Умбу отправляется Аннушка… Ну, АН-двадцать четыре. С грузом для геологов… Так что без пересадки в Кировске попадете прямо к своим.

— А где эта Умба? — забеспокоился Андрей. В отличие от приятеля он имел самое смутное представление о маршруте экспедиции…

Испугавшись, что Андрей сейчас все погубит, Ваня, облизнув с губ соленый пот, улыбнулся:

— В детстве Андрюша сильно менингитом болел… С тех пор у него что-то с памятью…

Такого Андрей Пирожков не смог стерпеть. Сорвав с головы ненавистную ушанку, сбросив будто набитый камнями рюкзак он заорал:

— Никогда я не болел менингитом! И память у меня отличная! И вообще я пойду в кассу и возьму билет! У меня деньги есть.

Выскользнул из ватника, отшвырнув свою рыжую шапку ногой, и выбежал из диспетчерской.

— Я же говорю — больной, — вздохнул Ваня. — Еще и нервы не в порядке. Бывает, и заикается…

Дежурный принял решение, и у него больше не было времени заниматься мальчишками. Поднявшись, он сказал:

— В вашем распоряжении, папанинцы-челюскинцы, полтора часа. Чтобы, — он взглянул на часы, — в шестнадцать ноль-ноль были здесь и ни минутой позже. Ясно?

— Ясно! — по-военному гаркнул обрадованный Ваня и наконец стащил с мокрой головы осточертевшую шапку.

И вот все позади. Полтора часа томительного ожидания. За эти полтора часа все могло произойти. Дежурный сто раз мог раздумать, связаться по радио с Кировском и Умбой, попытаться найти таинственного товарища Рыбакова… Да мало ли, что могло случиться? Груз для геологов не прийти, самолет испортиться, аэропорт не принять… У Вани голова шла кругом…

С Андреем у них состоялся неприятный разговор. Ваня нашел его у кассы. Приятель с удовлетворением разглядывал радужный голубой билет.

— И заплатил-то всего шесть рублей, — сказал Андрей. — Надо рубли Костику вернуть.

— Дуракам закон не писан, — зло усмехнулся Ваня.

— Честные люди, по-твоему, дураки?

— Я, значит, жулик?

— Стоило полчаса потеть в ватниках и шапках? У нас денег на три билета…

— Замолчи ты со своими билетами! — взорвался Ваня. — Дело вовсе не в билетах… Это ведь настоящее приключение: диктор по радио разыскивает нас, диспетчер сажает на грузовой самолет, мы летим, как настоящие герои приключенческого фильма…

— Зачем все это? — спросил Андрей.

— Как зачем? — опешил Ваня. Секунду он молчал, потом отвернулся и совсем другим голосом сказал: — Я ведь тебе говорил — помалкивай. Чуть все дело не испортил.

— Никогда больше не говори, что я болел менингитом. Это все равно, что дураком обозвать!

— А кто же ты еще?

— Я дурак? А ну еще раз повтори!

— Могу сто раз сказать, что ты сегодня вел себя, как последний…

Если бы не подошел Костя, они тут же у ограды, где ждали вагончики пассажиры, и подрались. Сначала он пробовал урезонить их, потом неожиданно командирским голосом рявкнул:

— Смирно! Сейчас же подать друг другу руки и… поцеловаться! Я, товарищ Рыбаков Константин Васильевич, вам приказываю!

Смешно было слышать такие слова от тихого большеглазого Костика. Лица у распетушившихся приятелей стали мягче, злость ушла из глаз. Однако, все еще не глядя друг на друга, Ваня и Андрей послушно пожали руки, а целоваться, конечно, не стали…

Где он сейчас, добрый Костик? Маленькая точка на земле. Ваня приник к иллюминатору и увидел внизу зеленые и коричневые прямоугольники, квадраты, трапеции полей, маленькие и чуть побольше серые коробочки; некоторые из них, будто лазер, пускали в глаза яркие солнечные вспышки. Ваня догадался, что коробочки — это здания, а зайчики пускают новые цинковые крыши. Тонкая блестящая полоска — шоссе, две черные ниточки — железнодорожное полотно, зеленый пушистый ковер, изрезанный вдоль и поперек ровными просеками — это уже лес… Костик остался в аэропорту у ограды. Его даже не пустили проводить друзей, хотя диктор по радио и назвал его уважительно по имени и отчеству… Интересно, помахал Костя им, когда небольшой, но мощный и красивый АН-24 оторвался от земли?..

10. УМБА

Мальчишки сидели на рюкзаках и смотрели, как бородатые геологи в одинаковых брезентовых куртках с капюшонами выгружали ящики из самолета. Ящики были разные: плоские, длинные, квадратные, продолговатые. Их ставили на попа, переворачивали и складывали в кучу.

Летчики ушли в здание аэропорта — небольшой деревянный дом с мудреными антеннами на крыше. На высоком шесте, указывая узким концом направление ветра, трепыхалась туго надутая полосатая колбаска. Прямо в лицо дул холодный упругий ветер. Он низко пригибал редкую блеклую траву, посвистывал в подрагивающих крыльях самолета.

Если в Ленинграде мальчишки чувствовали себя в толстых свитерах и ватниках неуютно, то здесь было в самый раз. Они даже шапки надели. В Ленинграде — плюс 23 градуса, а в Умбе — об этом сказал бортмеханик — всего плюс 7.

Все здесь другое и незнакомое: смешанный лес, окружающий аэродром с трех сторон, непривычно низкий, приземистый; на зеленом бугре сразу за домиком разбросаны замшелые глыбы гранита. Будто их нарочно высыпали с неба. Одни торчком воткнулись в землю, другие наискосок, третьи припечатались плашмя. И небо здесь не такое, как в Ленинграде: высокое, светлое с синими прожилками. И не поймешь — облака на нем или просто затянуто серой дымкой. И солнца не видно на привычном месте. Где-то в стороне, низко над вершинами деревьев, разлилось тусклое желтое свечение.

В ушах все еще стоял ровный гул моторов, голова побаливала. Сразу за Ленинградом облака без конца и края плотно обложили землю, и мальчишки до самой Умбы почти ничего и не увидели. Редко-редко в разрывах облаков неожиданно показывалась далекая и незнакомая земля, будто покрытая вытершейся местами до желтой кожи зеленой шубой. Круглые, овальные и вытянутые озера ртутно поблескивали.

На облака тоже было смотреть интересно. Под крылом самолета они казались плотными, слежавшимися. Казалось, спрыгни с самолета и шагай по облакам, как по снежному полю, куда хочешь. Однако, когда АН-24 стал снижаться, облака расступились и превратились в обыкновенный дым, пар. Клочки этого пара отрывались от кончиков крыльев, стремительно пролетали мимо иллюминаторов и исчезали. И все-таки облака обладали какой-то массой, потому что самолет, окунувшись, стал подрагивать, поскрипывать, а крылья мелко-мелко задрожали. Сумрачно стало и тревожно. Самолет пробкой выскочил из облаков у самой земли и сразу пошел на посадку.

Наискосок через летное поле, лязгая бортами, мчался крытый брезентом грузовик. Резко остановился возле горы белых, обитых железными лентами ящиков. Из кабины выскочил молодой кудрявый шофер без шапки, с грохотом распахнул задний борт. Геологи затоптали в землю окурки и стали грузить ящики в машину.

— Куда мы теперь? — поежился на пронизывающем ветру Андрей. Ему и в ватнике стало прохладно.

— Дай оглядеться, — сказал Ваня.

Если там, в аэропорту, Андрей Пирожков еще и пытался отстаивать свою независимость, то лишь самолет поднялся в воздух, он безоговорочно признал Ванино старшинство. И теперь покорно поглядывал на него, ожидая, что тот скажет.

Как следует оглядеться им так и не удалось: откуда-то прилетел сначала один комар, потом сразу несколько, и не успели мальчишки опомниться, как туча больших жгучих изголодавшихся комаров набросилась на них.

Друзья устремились к спасительному зданию аэропорта. С противным нарастающим зудением комары проводили их до самой двери, успев основательно искусать шеи и лица, а дальше не полетели.

Вскочив в зал ожидания, мальчишки свободно вздохнули. Здесь не зудел ни один комар.

— Комарики тут серьезные, — сказал Ваня, почесывая шею. — Жалят до волдырей.

Андрей снял со скулы прихлопнутого комара и стал с интересом разглядывать.

— Раза в два больше наших родных ленинградских, — сказал он. — И на вид противнее. Посмотри, какой хобот! Насквозь протыкает.

— Оно и чувствуется, — произнес Ваня, расчесывая шею.

— Комары что, — сказал Андрей. — Вот мошка — эта даст нам жизни!

— А как же местное население? — сказал Ваня. — Живут и ничего.

— У местного населения или кожа толстая, или… — Что «или», Ваня так и не услышал: Андрей стал втягивать воздух ноздрями и морщиться.

— Чего ты? — Ваня тоже принюхался.

— Тебе не кажется…

— Кажется, — сказал Ваня. — Нас окружают.

Какой-то сладковатый, тяжелый запах постепенно заполнял все помещение. Только сейчас ребята обратили внимание, что, кроме них, в зале никого нет. И окошко кассира в стене задернуто розовой занавеской. Запах волнами плыл из длинного пустого коридора; оттуда же доносился негромкий угрожающий звук. Он становился все громче, настойчивее.

— Жужжит, — сказал Ваня.

— Может, уйдем отсюда?

— А комары?

Андрей не успел ответить: из коридора показалось невиданное чудовище. Желтая роба, высокие сапоги, вместо лица вытянутая резиновая харя с круглыми стеклянными глазами и пампушкой вместо носа. В руках, спрятавшихся в огромных резиновых перчатках, длинный черный шланг с шипящим распылителем.

Мальчишки вскочили со скамьи и попятились к двери. Заметив их, резиновое чудовище покачало зеленой резиновой головой, сердито захрюкало, затрясло шлангом из которого тотчас брызнула светлая вонючая струя.

— Клопомор! — сообразил Андрей. — Травят разных вредителей…

— А на людей тоже действует? — спросил Ваня, не спуская глаз со шланга.

— В два счета можно окочуриться!

Схватив рюкзаки, они выскочили на крыльцо. Не успели отдышаться, как подоспели первые экскадрильи заждавшихся их комаров. Отплевываясь, тряся головами, приятели сосредоточенно шлепали себя по шее, щекам, лбу, голове. Наконец Ваня догадался опустить уши на шапке и поднять воротник. Андрей немедленно последовал его примеру.

— Действительно, клюв у них железный, — сказал Ваня. — В первый раз встречаю комаров, которые в голову кусают.

— В голову! — усмехнулся Андрей. — Меня через брюки жалят.

Стало полегче, но комары кусали лицо и руки. Кусали свирепо. Вместо каждого убитого прилетали десять.

— Психическая атака… — пробормотал Андрей и тут же закашлялся: в рот влетел комар.

— Как они на вкус, лучше наших? — засмеялся Ваня и вдруг умолк. Лицо его стало озадаченным, а нос сморщился. Немного погодя раздалось громкое: «А-а-пчхи!» — Будь здоров, — сказал Андрей, прикрыв рот рукой. — Комар в нос попал?

— Что же делать? — сказал Ваня, озираясь. — Шутки шутками, а они нас живьем сожрут.

— Это Умба — город. А что будет в лесу, у озера?

— Придумал! — воскликнул Ваня. — Комары боятся хлорофоса, поэтому и не залетают в дом… Давай попросим этой гадости и намажемся?

— Где ты соображаешь, а сейчас такое сморозил… Хлорофос — страшный яд! От него можно и загнуться. Видал, как человек со шлангом одет? Весь в резине.

— Давай станем в дверях и будем держать нос по ветру, — предложил Ваня. — Страшный яд до нас не достанет, а комары побоятся ближе подлететь… Нужно найти такую точку…

Точку они нашли. Нельзя сказать, чтобы она была во всех отношениях удобная: из помещения крепко тянуло хлорофосом, а отдельные самоубийцы-комары нет-нет и наскакивали на них. Здесь, между дверьми, и обнаружила через час заскучавших мальчишек Евдокия Ивановна Рожкова — работница районной санэпидстанции. Без защитного костюма и маски она выглядела совсем по-другому: темноволосая, с полным добродушным лицом и светлыми добрыми глазами.

— Вы чего тут потеряли? — удивилась она.

— Мы прилетели из Ленинграда, — стал объяснять Ваня. — А тут никого нет…

— Одни?

— Мы уже в седьмой класс перешли, — сказал Андрей.

— Не маленькие, — прибавил Ваня.

— И никого родственников у вас тут нет? — допытывалась Евдокия Ивановна.

— Мы ведь не в гости, а на работу в экспедицию, — гордо сообщил Ваня.

— Мы — мотористы, — сказал Андрей.

— Ну и родители пошли… — расстроилась Евдокия Ивановна. — Малых детишек отпускают на край света…

— Отчего у вас тут вредители-то развелись? — попытался перевести разговор на другое Ваня.

— Мы каждый год дезинцифируем общественные помещения.

— И все погибают? — спросил Андрей.

— Кто все?

— Ну, вредители.

— Все до единого, — подтвердила Евдокия Ивановна. Она взглянула на мальчишек и спросила: — И ночевать небось негде?

— Нам нужно быстрее на Вял-озеро, — сказал Ваня. — Там нас ждут…

— Лучше бы здесь ждали, — покачала головой Евдокия Ивановна. — До Вял-озера, родные, верст шестьдесят будет. А дорожка — не приведи господь… Кто же на ночь глядя туда поедет? Таких умников нету. Утром на сплав надо идти, там лесхозовские машины разгружаются. Может, какой шофер и подвезет… А где эта ваша экспедиция-то?

— На озере.

— Тоже сказанул — на озере… Озеро-то, сынки, на сотню верст окрест. Поди сыщи вашу экспедицию!

Мальчишки приуныли. Где расположилась ленинградская экспедиция, они не знали. Может, туда и машины не ходят. Одни вертолеты летают. Однако на аэродроме вертолетов не видать! Женщина покачала головой, повздыхала, еще раз недобрым словом помянула «нонешних» безответственных родителей. Да разве бы она пустила своего Саньку одного в Ленинград? Ни в жизнь! Огромный город, тыща улиц, толпы народа — и все куда-то торопятся. Потеряется мальчонка, как иголка в сене. Там машин одних видимо-невидимо, трамваев-троллейбусов… Долго ли мальчонке несмышленому до беды?..

— Приезжают люди в Ленинград со всего света, и ничего с ними не делается, — сказал Ваня.

— У нас даже бывают африканцы, — поддержал Андрей. — Они всю жизнь в джунглях жили и на слонах ездили. И ничего, ходят по улицам, посещают музеи.

— В лесу можно заблудиться, а в городе не заблудишься, — сказал Ваня. — Любой милиционер покажет нужную улицу и скажет, на чем лучше доехать.

— И не только милиционер — любой ленинградец, — сказал Андрей.

— Нет уж, я своего сына никуда не отпущу, — твердо заявила Евдокия Ивановна. — У меня бы все сердце изболелось.

— Вы все преувеличиваете, — сказал Ваня.

— Забирайте ваши шалгуны пузатые — и ко мне, — скомандовала Евдокия Ивановна. — Изба большая, переночуете, а как говорится, утро вечера мудренее…

Не уехали они и на следующий день. К кому ни обращались мальчики, никто и не слышал про экспедицию, изучающую водный и тепловой режим Вял-озера. Про геологическую слышали. Это всего от Умбы верст тридцать. Тетя Дуся сказала, чтобы ребята жили у нее сколько захотят. Изба просторная, харчей тоже в достатке.

Ее сын Санька, тот самый, которого она в жизнь не пустила бы в Ленинград, очень обрадовался приезжим.

Санька родился и вырос в Умбе. Он знал все про этот большой живописный поселок на берегу Белого моря. Сразу же после завтрака — жареного морского окуня и крепкого чая — потащил знакомиться с городом, как он гордо называл Умбу.

Они шагают по просторной бревенчатой мостовой. Шаги непривычно гулко отдаются. В Умбе нет асфальтированных улиц. Здесь вместо асфальта — ровный бревенчатый настил, а к домам от главной магистрали ответвляются дощатые дорожки.

— Чудно! — удивился Андрей. — Бревна… Я еще никогда в жизни не ходил по улицам из бревен.

— Мы привыкшие и не замечаем, — говорит Санька.

Утро нынче солнечное. Кажется, солнце большое, яркое, а все равно прохладно. Особенно это чувствуется, когда станешь лицом к невидимому за домом морю.

— И комаров вроде не видно, — говорит Ваня.

— Днем они спят, — замечает Андрей.

— Комары-то? — смеется Санька. — Они никогда тут не спят. Здесь возвышенность и ветер тянет с моря, а спустимся вниз, комарики объявятся…

— А ты не боишься их? — спрашивает Ваня.

— Комаров-то? — удивляется Санька. — Что их бояться?

— Может, они здешних не кусают? — говорит Андрей. — Или у тебя шкура толстая?

Санька громко хохочет и даже топает спортивным ботинком на толстой подошве по гудящему настилу.

Бревенчатая мостовая спускается вниз к реке, которую тоже называют Умба. Река впадает в Умбинскую губу. Тут же рядом Кандалакшский залив Белого моря.

Обо всем этом обстоятельно, не торопясь рассказывает Санька. Когда необходимо, он останавливается и плавным жестом руки показывает. По обе стороны мостовой стоят крепкие деревянные дома. Есть большие, двухтрехэтажные и тоже из бревен. Таких домов в других городах не увидишь.

Умба расположена на огромных каменистых холмах. Тысячелетние камни-валуны, обросшие мшистыми лепешками, разлеглись на холмах, торчат в желтых обрывах. Камней много везде. Больших и маленьких. Среди них растут редкие ели, сосны, чахлые, с искривленными стволами березы.

— Это гостиница, — плавно показывает рукой Санька. — А это наш президиум…

— Президиум? — удивляются Ваня и Андрей. — Какой президиум?

Санька показывает на небольшую дощатую трибуну.

— Президиум никогда не видели? Отсюда наши начальники речи в праздник произносят…

— Трибуна это, чудак, — разъясняет Андрей. — Президиум совсем другое…

— Президиум за длинным столом сидит, а на трибуне стоят, — говорит Ваня.

— У вас в Ленинграде, может, и трибуна, — упорствует Санька. — А у нас президиум. Все так называют.

На широком мосту с покосившимися перилами остановились. Никогда еще мальчишки не видели сразу столько бревен! Вся широкая река до краев была заполнена бревнами. Тысячи, миллионы бревен. Связанные в длинные плоты, они медленно плыли по течению. Не связанные торкались в берега, гигантскими щуками выскакивали на сушу, собирались в беспорядочные стада в заводях. На бревнах приплясывали в резиновых сапогах до пояса сплавщики. В руках у них длинные багры, которыми они ловко туда-сюда распихивали тяжело покачивающиеся бревна.

— Мой батя в низах сплавляет лес. Школу кончу, тоже буду сплавщиком, — сказал Санька. — Знаете, сколько они в месяц сплавляют? Ого-го!

Нужно быть очень смелым и ловким, чтобы вот так легко и небрежно прыгать с одного скользкого бревна на другое. Малейшее неосторожное движение — и ты в ледяной воде, кишащей тяжелыми, рвущимися вперед бревнами.

— Через мост пойдем или по бревнам? — кивнул на клокочущую речку Санька.

— По бревнам через речку? — переспросил Андрей.

— Главное, на одном бревне долго не стоять. Чуть притонет — сразу нужно прыгать на другое… Пробежитесь как по тротуару.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал Ваня. — И потом, у нас багров нет…

— С баграми на плотах стоят, — сказал Санька и быстро спустился вниз по обрыву к реке. Желтые комья земли с булканьем просыпались в воду.

Вот он с разбегу вспрыгнул на огромное, недовольно чмокнувшее бревно, стрельнул глазами туда-сюда и в мгновение ока очутился на другом бревне. Сопревшая кора расползлась под его ботинками. Однако Санька ни разу не поскользнулся. Движения его были точными и расчетливыми: не успеет бревно уйти под воду, как Санька уже стоит на другом. Не дошли Ваня и Андрей и до середины моста, как отчаянный Санька уже выпрыгнул на тот берег. Стряхнул брызги со штанов, пополоскал в воде ботинки и как ни в чем не бывало подошел и стал рассказывать про своего одноклассника — Ваську Кривошеева. В школу приехал инспектор из Москвы и на уроке географии задал Ваське такой вопрос: «Назови самый замечательный город нашей Родины?» Васька, не долго думая, и ляпнул: «Умба!».

— Патриот своего края, — заметил Ваня.

— А что бы сказала твоя мать, если бы увидела, как ты сейчас по бревнам? — спросил Андрей.

— Ничего, — беспечно ответил Санька. — Когда весной в ледоход мост повредило, она сама по бревнам на тот берег перебиралась. Да и не одна она — все.

— Я бы не смог, — сказал Андрей. — Чуть поскользнулся — и в воду, а там бревном по башке.

— Первый раз, может, и страшновато, а потом привыкнешь. У нас, в Умбе, даже первоклассники могут по бревнам ходить.

— А что, попробую-ка и я? — задумчиво глядя на речку, сказал Ваня.

— На обратном пути, — сказал Санька.

Андрей Пирожков вдруг рассмеялся.

— Хохотунчик напал? — удивленно взглянул на него Санька.

— Вспомнил, как твоя мать говорила, что ни за что тебя одного в большой город не отпустит. Потеряешься…

— Хоть бы своими глазами поглядеть на большой город, — сказал Санька. — В кино только и видел-то ваш Ленинград.

— Все-таки я попробую, — сказал Ваня. — Босиком, наверное, лучше?

— Успеешь еще… — остановил его Санька. — Я вам сейчас наш залив покажу… Белое море!

Санька не только залив показал, где стояло у причала небольшое пассажирское судно «Рулевой», но и познакомил с шофером лесовоза Кузьмой Васильевичем. Шофер посадил на судно свою жену, которой нужно было по делам в Кандалакшу, и задумчиво стоял у причала, посасывая папиросу. «Рулевой» громко крякнул и отвалил от берега.

Небритый, с густой черной шевелюрой Кузьма Васильевич, сопровождаемый ребятами, подошел к своей забрызганной грязью «Колхиде» с длинным прицепом и, прежде чем забраться в кабину, спросил:

— На озере, говорите, работают?

— У них лодок много, — сказал Андрей.

— На озере без лодок делать нечего, — усмехнулся шофер. — А что они там делают, на Вял-озере?

— Дно измеряют, пробы воды берут, рыбу ловят, — перечислил Ваня.

— Изучают водный и тепловой режим водоема, — прибавил Андрей, с удовольствием произнося научные термины.

— На шестидесятом километре от Умбы на берегу ламбины стоит какая-то экспедиция… Верно, рыбу ловят и станция у них, что погоду определяет. А лодок с моторами штук десять.

— Это они, дядя Кузьма, — обрадованно сказал Ваня.

— А что это за ламбина? — спросил Андрей.

— Лесное озеро. Оно впадает в Вял-озеро. Все лесные малые озера у нас называют ламбинами.

— Я и начальника ихнего хорошо знаю — Назарова, — оживился шофер. — Машина у них как-то в болоте застряла, так я ее тросом вытаскивал… Шофер-то у них толстомордый такой, а Назаров хороший мужик! Вот только забыл, как его по имени-отчеству?

— Георгий Васильевич, — вспомнил Андрей. — У него волосы седые.

— А когда вы снова туда… — начал было Ваня, но шофер перебил:

— Я частенько мимо их лагеря с лесом езжу и назад порожняком. Их повертка-то в аккурат на шестьдесят первом километре. Там и дощечка на сосне висит, указывает, значит, где они находятся.

— Дядь Кузьма, подбрось ребят, а? — попросил Санька. — Они из самого Ленинграда прилетели сюда.

— А зачем вам сдалась эта экспедиция?

Шофер внимательно посмотрел на них. Брови у него широкие, густые и небольшие глаза оттого кажутся глубокими, острыми.

— Сестра родная у него там, — кивнул Ваня на Андрея. — Микробиолог.

— А у тебя? Брат родной?

— Я с ним… — немного растерялся Ваня. — Мы, дядя Кузьма, в одном классе учимся.

Этот аргумент подействовал.

— Подбросить-то можно, — все еще сомневаясь, сказал шофер. — Вопрос в том: обрадуются ли вам?

— Подбрось, дядя Кузьма, — ввернул Санька. — Ребята хорошие. Из Ленинграда.

— Я сестре теплый свитер привез, — на этот раз к месту сказал Андрей.

Шофер достал из кармана папиросы, спички и закурил. Хмуря черные брови, задумался. На мальчишек он не смотрел. Смотрел на удаляющееся в сопровождении горластых северных чаек судно с названием «Рулевой».

Кузьма Васильевич громко потопал ногами по глинистой обочине, так что от голенищ сапог отскочили просохшие лепешки грязи, и сказал:

— Ничего не выйдет… Пустое это дело.

— По… почему пустое? — упавшим голосом переспросил Ваня.

— Да я не вам, — усмехнулся шофер. — Зря, говорю, жинка моя потащилась в Кандалакшу… Ну кто ей там без накладной выпишет медикаменты?

— Выпишут, — обрадованно сказал Ваня.

Шофер залез в кабину и с другой стороны распахнул голубую дверцу.

— Поехали, — сказал он.

— Прямо сейчас? — не поверил Ваня.

— Дай бог затемно добраться до вашей повертки… Дорожку туда, видно, сам черт мостил!

Мальчишки вскочили в светлую, просторную кабину лесовоза. У Санькиного дома дядя Кузьма остановился. «Колхида» глухо урчала, выбрасывая из выхлопной трубы комочки синей гари. Ваня и Андрей бегом припустили за своими пожитками.

— Может, пообедаете? — предложил Санька. — Я мигом все разогрею.

— Не до обедов тут, — проворчал Кузьма Васильевич. — Хоть у нас и круглый полярный день, а к ночи худо по этой чертовой дороге ехать.

Санька сбегал в дом и принес жареной рыбы и полбуханки хлеба.

— По дороге подзаправитесь, — сказал он.

Уехали, так и не попрощавшись с тетей Дуней — она была на работе, где-то опять морила мелких вредителей хлорофосом.

Санька степенно пожал каждому руку и на прощанье сказал:

— Как-нибудь выберусь к вам на озеро. На рыбалку. С дядей Кузьмой.

— Поехали сейчас, — предложил шофер. — Места хватит.

— У меня тут есть дела, — важно сказал Санька.

— Ну, бывай, — протянул ему руку Кузьма Васильевич. — Мой поклон Дусе.

Мощный лесовоз, разбрасывая на обочины комья полузасохшей грязи, покатил по дороге — машины в Умбе по бревенчатой мостовой не ездили. Выбитая каменистая дорога круто пошла вверх, мимо заросшего кладбища, склада, рыбоводного завода. Кряжистые, лохматые деревья пододвинулись вплотную. Колючие лапы царапали верх кабины. Сосны, ели, березы, осины — все здесь перемешалось и дико и вольно росло вокруг. На мшистых захламленных сучьями проплешинах угрюмо торчали темно-серые обломки огромных растрескавшихся камней. На камнях и округлых гладких валунах нахохлились черные птицы. Иногда одна из них приподнималась на тонких ногах, взмахивала отливающими вороненым блеском крыльями, но не улетала. Мальчишки так и не поняли, вороны это или грачи.

Глядя на открывающиеся все новые и новые дали буйного дикого Севера, приятели задумались, притихли. Желтая гладкая баранка то быстрее, то медленнее скользила в крепких ладонях шофера.

— Далековато вы, молодцы, забрались от родного дома, — сказал дядя Кузьма, скосив живые темные глаза в их сторону. — За самый Полярный круг.

11. СЮРПРИЗ ДЛЯ ТОВАРИЩА НАЗАРОВА

Последние километры мальчишки уже не любовались северной природой. Вцепившись в мягкое сиденье руками, они изо всех сил старались разлепить смыкающиеся ресницы. Головы сами по себе клонились то в одну, то в другую сторону, падали на грудь. Как будто шеи вдруг стали ватными и не в силах больше держать такой тяжелый груз. Иногда головы стукались друг о дружку, и мальчишки, с трудом продрав сонные глаза, с удивлением озирались.

Дядя Кузьма гнал свою «Колхиду» по разбитой дороге, памятуя поговорку: больше скорость — меньше ям.

Глухой завывающий звук мотора то становился близким, громким, то совсем пропадал, и тогда Ване казалось, что он не в машине, а в самолете АН-24 и летит над Вял-озером. Озеро спокойное и синее. Моторная лодка тащит за собой широкую, разбегающуюся в разные стороны серебристую полосу. А в лодке стоит улыбающийся от уха до уха Костик и машет рукой…

Андрею Пирожкову виделось совсем другое: сидит он за обеденным столом в своей квартире на улице Фурманова, перед ним тарелка золотистого бульона с пельменями. Мама в цветастом переднике стоит у газовой плиты и с желтой доски ножиком сталкивает в кипящую кастрюлю еще одну порцию пельменей…

— Приехали! Остановка Березай… — весело крикнул шофер. Он подал рюкзаки и, в первый раз широко улыбнувшись, сказал:

— Поклон от меня начальнику — товарищу Назарову… — Немного подумав, прибавил уже без улыбки: — А вообще лучше не надо никаких приветов-поклонов, а то еще осерчает на меня…

— Спасибо скажет, — заметил Ваня.

— Он нас ждет не дождется, — прибавил Андрей.

— Чует мое сердце, товарищ Назаров сильно удивится, когда вы объявитесь, — сказал дядя Кузьма.

— Говорят вам, товарищ Назаров обрадуется, — сказал Ваня. — Сразу два моториста пожаловали.

— Мы освоили самую нужную специальность в экспедиции, — ввернул Андрей. — Нас на руках носить будут… — сказал и, сообразив, что это уже слишком, покраснел от смущения.

— Меня попросили — я довез, — сказал дядя Кузьма. — А там сами разбирайтесь.

Поблагодарив, они надели рюкзаки.

— На всякий случай запомните номер моей телеги, — сказал шофер. — Я здесь часто езжу…

— Запомним, — сказал Ваня.

Дядя Кузьма захлопнул дверцу, улыбнулся, блеснув белыми зубами, лесовоз загремел подпрыгнувшим прицепом и укатил. Мальчишки остались одни.

Над головами однообразно шумели деревья. Корявые в сучьях стволы утопали в пышных подушках зеленого мха, усеянного золотистыми иголками и черными сучками. Меж деревьев темнели разбросанные и тут и там гранитные обломки. Будто сказочный великан рассердился на этот суровый край и, раздробив на куски огромную скалу, в сердцах разбросал ее по всему Кольскому полуострову. И потом, где бы ребята ни были, везде громоздились причудливые каменные глыбы.

Солнца не видно, но небо над лесом ярко желтело. Кроны деревьев купались в багровом огне… Мальчишки еще не знали, что ночь так и не наступит. Здесь — долгий полярный день. Солнце скроется, но не глубоко: желтое сияние так и будет бродить всю ночь по необъятному небесному кругу. А утром большое, но нежаркое светило начнет выходить в зенит. И звезд здесь на небе летом не видно.

Какая-то птица, забившись в бурелом, громко и уныло вопрошала: «Куда-да вы? Куда-да вы?» — Сюда-да-а! — крикнул Ваня и даже присел от неожиданности: громкое эхо тотчас раскатисто ответило: «…юда-да-а!» Андрей молча озирался. Ему не хотелось кричать. Как-то обстановка не располагала. А лес вокруг шумел мощно и ровно. С деревьев с долгим шорохом сыпались сухие иголки, сучки. Прямо у дороги к толстой сосне была косо прибита доска с крупной надписью: «Эспедиция». Черная стрела указывала направление.

— «Эспедиция»… — не веря своим глазам, перечитал Андрей. — Нарочно, что ли?

— Ученые, академики… — засмеялся Ваня. — У тебя есть химический карандаш?

Карандаш нашелся, и Ваня, соорудив из камней пирамиду, взгромоздился на нее и приписал недостающее «к».

Постояли еще немного. Посмотрели друг на друга. Разом вздохнули.

— Надо идти, — сказал Ваня.

— Тут хорошо, птички поют, — кисло улыбнулся Андрей. Его совсем не радовала встреча с сестрой.

— Чего-то ты скучный стал, — внимательно посмотрел на друга Ваня.

— Да нет, я веселый, — сказал Андрей и неестественно громко хихикнул.

— Тебе чего горевать — к сестре в гости приехал.

— Говорить ты будешь?

— Вот что, Андрюха, я на аэродроме со всеми толковал, а теперь твой черед…

— Я могу все испортить… — испугался Андрей. — Ты же сам не велел мне рот раскрывать.

— Теперь смело раскрывай. Ничего уже не испортишь, — сказал Ваня. — Вон где мы, Андрюшка, с тобой — за Полярным кругом!

Начальник экспедиции Георгий Васильевич Назаров брился, когда микробиолог Валентина Гавриловна привела в палатку двух смиренно потупившихся мальчишек.

— Извините, я сейчас, — сказал Георгий Васильевич, снимая бритвой мыльную пену с покрасневшего подбородка.

— Мы подождем, — улыбнулась Валентина Гавриловна.

Назаров покосился на мальчишек, тихо стоявших у входа, и подумал: «А это еще что за субчики? Рожицы виноватые, но сразу видно: хитрюги… Мальчишки в нашем лагере — это какая-то фантасмогория!» — Вы из Умбы? — спросил он, ловко орудуя бритвой. — На рыбалку?

Андрей, несколько раз отчаянно взмахнув ресницами, уже было раскрыл рот, но сестра сделала ему знак молчать. Она опасалась за своего начальника, как бы он не порезался, услышав, что мальчишки прибыли сюда из самого Ленинграда и совсем не собираются в ближайшее время уезжать обратно.

— Брейтесь-брейтесь, — сказала она.

— Если насчет лодки, то ничего не выйдет, — скрипя широким лезвием опасной бритвы, заговорил Назаров. — Лодок свободных нет. Да и не имею права давать несовершеннолетним.

Начало не предвещало ничего хорошего, и Ваня вдруг подумал, пусть бы этот седоволосый человек еще долго-долго брился… Но Георгий Васильевич вытер холодно блестевшую бритву о клочок газеты, побрызгал на свежее, покрасневшее лицо одеколоном и повернулся к ним.

Назарову лет сорок пять. Густые серебряные волосы и очень моложавое лицо с серыми внимательными глазами. Он в коричневом костюме, белой рубашке с полосатым галстуком. О том, что здесь суровый Север, напоминали лишь просторные резиновые сапоги, в которые были заправлены помятые брюки. Большой палец на руке начальника был обмотан бинтом.

— Уж не с неба ли вы к нам свалились? — спросил Георгий Васильевич. Как всегда после освежающего бритья, настроение приподнялось.

Андрей и Ваня разом взглянули на Валентину Гавриловну: можно говорить или нет?

— У вас потрясающая интуиция, — сказала она. — И все-таки лучше присядьте… Эти сорванцы прилетели из Ленинграда. К нам в экспедицию. Этот черный оболтус с оттопыренными ушами, что хлопает глазами, мой родной брат.

Андрей даже покраснел, но смолчал. Дома бы он такого своей старшей сестренке ни за что не спустил…

— Вы меня разыгрываете… — только и нашелся, что сказать, Георгий Васильевич и начал заметно багроветь.

— Я себя ущипнула, когда десять минут назад увидела их. Выходят себе с рюкзаками из дремучего леса… Как в кино.

— Как в кино… — растерянно повторил начальник. — Это, знаете ли, не кино, а… черт знает что, извините!

— Дядя Кузьма велел вам большой привет передать, — ввернул Ваня.

— И поклон, — прибавил Андрей.

— Дядя Кузьма… — нахмурил лоб Назаров. — Какой еще дядя Кузьма?!

— Извините, мы забыли; он потом передумал и сказал, что не надо никаких приветов передавать, — поправился Андрей.

— Он еще вашу машину вытащил из болота, — сказал Ваня и, улыбнувшись, продекламировал: — «Ох, и нелегкая это работа — из болота тащить бегемота!» — При чем тут бегемот! — взорвался Назаров, но сразу же взял себя в руки. — Не знаю я вашего дядю Кузьму и знать не желаю.

— А он вас хорошо знает, — сказал Андрей. — Говорил, что вы хороший начальник.

Ваня ободряюще взглянул на приятеля: Андрей определенно делал заметные успехи в области дипломатии.

Назаров стал ходить по тесной палатке. Два шага вперед, крутой поворот — два шага назад. Внезапно остановившись напротив ребят, он стал пристально всматриваться в них.

— Постойте-постойте… Я ведь вас где-то видел?

— Я вас тоже сразу узнал, — заулыбался Ваня.

— Они весной приходили ко мне и просились в экспедицию, — повернулся он к Валентине Гавриловне. — Я им тогда сказал…

— Вы сказали: «Нам позарез нужны мотористы», — напомнил Ваня.

— Вот именно — мотористы, а не бездельники! На чем вы сюда добрались из Умбы?

— С дядей Кузьмой… — сказал Андрей.

— Разыщите своего дядю Кузьму и передайте ему…

— Привет? — спросил Ваня.

— Похвально, что даже в такой ситуации ты не теряешь чувство юмора, — сказал начальник. — Так вот, передайте дяде Кузьме, которого я не имею чести знать… Короче говоря, он вас привез — он пусть и назад отвезет! Сейчас же, немедленно!

— Он уже далеко отсюда, — вздохнул Андрей.

— Дядя Кузьма лес возит, — прибавил Ваня.

Во время всего этого разговора Валентина Гавриловна не проронила ни слова. Пряча улыбку, переводила взгляд с одного на другого. Теперь она сочла нужным вмешаться.

— Я вас, мальчики, предупреждала, что из этой авантюры…

— Вы тоже, оказывается, в сговоре с ними? — гневно воззрился на нее начальник.

Валентина Гавриловна мужественно выдержала его взгляд и повернулась к ребятам.

— Никто вас, на ночь глядя, никуда не отправит. Сейчас поужинаете и ляжете спать.

— Завтра утром я вас отправлю в Умбу на нашей машине, — вдогонку сказал Георгий Васильевич.

Андрей Пирожков крепко спал и видел хороший сон. Снился ему родной Ленинград, набережная Кутузова и большой белый теплоход. Играет музыка. Андрей стоит на капитанском мостике и смотрит в бинокль. В сдвоенном круге сначала, как в тумане, потом все явственнее проступает знакомое лицо… Андрей крутит окуляры, морщит лоб, вспоминая, кто же это? И никак не может вспомнить… Вдруг лицо исчезает, появляется большая деревянная ложка с вкусной дымящейся похлебкой. Андрей раскрывает рот, и вдруг ложка — бац! — по лбу…

Открыв глаза, Андрей ошалело хлопает ресницами. Прямо перед ним маячит Ванино лицо. Лицо медленно растягивается в широкой улыбке. Нет, не это лицо увидел в бинокль…

— Ну ты и спать силен! — говорит приятель.

Андрей чешет лоб и подозрительно смотрит на него.

— Это ты меня по лбу? — спрашивает он.

— Комара ликвидировал… Раздулся, как слон.

Пощупав лоб, Андрей смотрит на пальцы, и правда — кровь.

— Какой мне сон снился… — потягиваясь, говорит он.

— Наверное, про жратву?

Андрей ошеломленно смотрит на приятеля.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе все сны про жратву снятся… И потом, ты чавкал во сне и облизывался.

— Один раз мне зоопарк приснился, — говорит Андрей. — В прошлом году.

— Бедных зверюшек ты конечно видел поджаренными на сковородке?

— А тебе вообще сны не снятся, — бурчит Андрей, выбираясь из спального мешка. У него даже настроение испортилось оттого, что Ваня не дал досмотреть сон до конца. Нужно было ему убивать этого комара! Во-первых, он уже крови насосался, а во-вторых, Андрей ничего не чувствовал. А теперь мучайся, вспоминай, чье же это он лицо увидел в бинокль?

Сквозь зеленое полотнище скупо пробивался солнечный свет. Над головой шумели деревья, пели птицы, неясно доносились голоса людей. Фыркнул лодочный мотор и громко затарахтел. Немного погодя замолк на самой высокой ноте. И снова: дерг, дерг, дерг!

Когда они оделись в тесной палатке, Ваня сказал:

— Помнишь, когда мы прилетели, тетя Дуся сказала: «Утро вечера мудренее…» Может, и нынче обойдется?

— Лицо у начальника доброе, — подумав, ответил Андрей. — Впрочем, это еще ни о чем не говорит. У Нины Васильевны тоже доброе лицо, а двойки ставит почем зря.

— Тебе-то не ставила.

— А помнишь, как с нас стружку снимала, когда мы чуть в Атлантику не удрали?

— Не вспоминай!

— Неужели придется опять трястись по этой ужасной дороге до Умбы, — вздохнул Андрей.

— Будь, что будет, — сказал Ваня и, отогнув полотнище, первым выбрался из палатки.

День нынче был солнечный, но, как и в Умбе, дул холодный ветер. Вся палатка усыпана сухими иголками. И другие палатки тоже. Озера отсюда не видно, зато отчетливо доносился плеск волны о берег. На листьях папоротника сверкают капли. То ли ночью дождь прошел, то ли роса высыпала. Поеживаясь, мальчишки побрели по узкой протоптанной в лесу тропинке, которая и вывела их к самой большой палатке в лагере. В этой палатке обедали. Немного поодаль стоял сколоченный из желтых досок сарай с двумя застекленными окнами. Из круглой белой трубы валил дым. Это — кухня.

У столовой стояли человек семь или восемь. И не разберешь, кто мужчина, а кто женщина: все в одинаковых ватниках, брюках и резиновых сапогах. Тот, кто на берегу запускал мотор, был в брезентовом плаще с капюшоном.

Люди с интересом смотрели на приближающихся мальчишек. Даже тот, у лодки, выпрямился и уставился на них. Под этими суровыми и изучающими взглядами мальчишки несколько оробели, особенно Андрей, и опустили головы.

Все смотрели на них и молчали. Лица непроницаемые. Молчание становилось тревожным. Из знакомых двое: Валентина Гавриловна и Назаров.

В этот напряженный момент Андрей чуть не рассмеялся: наконец вспомнил, кого увидел во сне в бинокль. Увидел он студента-практиканта Виктора Викторовича. Среди стоявших у палатки его не было. Наверное, в другой экспедиции. Жаль, что нет здесь Виктора Викторовича, было бы легче…

Все это время комары ребятам не докучали. Правда, вчерашний вечер был очень короткий. Если вечером или ночью можно назвать все тот же полярный день с кромкой вишнево-красного солнца над лесом. Да и лес здесь назывался тундрой. От Назарова они сразу попали в столовую, где чуть не объелись жареными окунями и щукой. Из столовой Валентина Гавриловна отвела в двухместную пустующую палатку. Забравшись на раскладушки в спальные мешки, они почти мгновенно заснули. А в палатку заглядывали незнакомые люди и подолгу смотрели на них. Кто-то еловой веткой выгнал притаившихся в темных углах комаров, повесил над раскладушками марлевый полог и застегнул с другой стороны входной клапан.

А вечером, когда Ваня и Андрей спали мертвым сном, в просторной палатке-лаборатории микробиологов решалась их судьба…

Комары, наверное, решили взять реванш за вчерашнее. Они так неистово набросились на мальчишек, что те опешили. Руки сами по себе втянулись в просторные рукава, а шеи — в воротники.

Люди все так же молча смотрели на них. Они почему-то руками не размахивали и не шевелились. Как будто и не было вокруг комариных туч.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Ваня, помахав перед ртом ладошкой.

Андрей тоже хотел что-то сказать, но вдруг отвернулся и стал остервенело плеваться. На глазах выступили слезы.

— С приездом, знаменитые путешественники, — ответила седоволосая полная женщина. — Как вам Север, нравится?

Люди зашевелились. Кое-кто заулыбался. Это уже лучше. А то стоят и молчат, как равнодушные зрители.

— Мы не на экскурсию приехали, а работать, — сказал Ваня.

— Готовы хоть сейчас за дело, — прибавил Андрей.

— Поглядите-ка на этих работничков! Ну и умора… — расхохотался высокий представительный мужчина в помятом синем костюме и начищенных желтых полуботинках. На круглой голове — синяя кепочка блином. Лицо щекастое, румяное. Глаза маленькие, насмешливые. Не смотрят, а буравят насквозь. Если бы рядом не стоял Георгий Васильевич, этого человека вполне можно было бы принять за начальника экспедиции, такой у него был солидный и важный вид.

«Заместитель, наверное, — подумал Ваня. — С таким, пожалуй, не договоришься…» — Зачем же вы все-таки сюда пожаловали, если не секрет? — спросил Назаров.

— Работать, — сказал Ваня. — Наравне со всеми.

— Мы не за деньги, за так, — присовокупил Андрей.

— Держите меня — сейчас упаду! — опять засмеялся высокий в желтых ботинках. — Приехали такую даль задарма работать… Ну ладно бы на Кавказ, так аж за Полярный круг! Работать задарма! Да нынче таких дураков днем с огнем не сыщешь.

«Ученые, а как выражаются… — с неприязнью подумал Ваня. — Слово скажет и ржет, как лошадь!» «Наверное, этот самый и написал „эспедиция“, — подумал Андрей. — Больше некому».

— Их же комары съедят! — спохватилась невысокая, но крепкая на вид девушка в белой косынке. На круглом лице ее выделялись яркие синие глаза.

Она взяла с высокого ящика небольшую бутыль с бесцветной жидкостью и подошла к ребятам.

— Помажьте лица и руки этим составом, — сказала она. — Только аккуратнее и не капните в глаз — долго щипать будет.

И только сейчас ребята заметили, что у всех лица жирно блестят и комары их не кусают. Подлетят к самому носу и скорее — назад.

Ваня и Андрей быстро намазались. От маслянистой жидкости противно пахло: смесью эфира с карболкой. С непривычки стянуло лицо. Зато комары тут же оставили их в покое. Зудеть зудели, но не трогали.

— Два-три часа действует, — сказала девушка и улыбнулась. Улыбка у нее хорошая, располагающая.

— Как вас зовут? — спросил Ваня.

— Вера Хечекова, — сказала девушка. — А как вас звать, я уже знаю.

— Что же мы будем с ними делать, товарищи? — спросил Назаров. — Экспедиция — это не детский сад, и нянек у нас тоже нет.

— Положим, в няньках они уже давно не нуждаются, — сказала полная седоволосая женщина. — Ребята рослые, крепкие.

— Мы никакой работы не боимся, — сказал Ваня.

— Это я уже слышал, — проворчал Назаров. — За словом вы в карман не лезете…

— Мальчики с таким трудом добрались к нам из Ленинграда — я до сих пор диву даюсь, как это им удалось? — а мы их прогоняем! — горячо сказала Вера Хечекова. — Как хотите, товарищи, но это жестоко.

— Ты у нас добренькая, — ухмыльнулся человек в желтых ботинках. — А продукты на них кто нам отпустит? Я лично голосую за то, чтобы их с первой попутной…

— К чему такая спешка? — спросила полная женщина. — Пускай познакомятся с настоящим Севером.

— Вы уже забыли тот случай, на карельском перешейке? — спросил Назаров. — Гриша Федоров, сын начальника экспедиции, один выехал на озеро, подул ветер, лодку перевернуло — и он утонул. Через пять дней только тело нашли.

— Какие страсти! — пожала плечами полная женщина.

— Мы хорошо плаваем, — подал голос Ваня.

— Помнится, в прошлом году, я тогда был в Хибинах, один пацаненок тоже богу душу отдал, — сказал розоволицый в желтых полуботинках. — Угодил в зыбучее болото, и пузырей не нашли.

— Вот видите, — сказал Назаров. — Мы обязаны вас отправить домой… Придется вам, Иван Николаевич, отвезти их.

— Чтобы я из-за этих сорванцов стал машину уродовать по такой дороге? — возразил розоволицый. Он оказался совсем не заместителем начальника, а всего-навсего шофером. — Ничего не выйдет… Я не рядился вам мальчишек возить.

Ваня с благодарностью взглянул на сурового шофера. Хоть он совсем и не вызывал симпатий, но сейчас от него зависела их судьба. А с Иваном Николаевичем, судя по всему, здесь считались.

— Когда вы поедете в Умбу за продуктами? — помолчав, спросил начальник.

— Через неделю, а может, и того позднее.

— Раз уж такое дело, можно и пораньше.

— Пораньше не выйдет, — отрезал шофер. — Завтра с утра буду разбирать задний мост — сальник пробило.

— Это долгая история, — сказал Назаров.

— Пусть мальчики поживут у нас эту неделю, — вмешалась Вера Хечекова. — Я беру шефство над ними.

— Конечно, пусть поживут, — заговорили и остальные, один шофер молчал. — К чему, Георгий Васильевич, такие строгости?..

— Они и недели-то тут не выдержат, — усмехнулась полная седоволосая женщина. — Вот увидите, сами домой запросятся.

Ваня про себя усмехнулся: «Запросимся, как же!» Напряженная обстановка разрядилась.

— Послал бог нахлебничков… — пробурчал шофер и, сплюнув, пошел к своей машине, что стояла на отшибе неподалеку от выгоревшей палатки. Еще дальше, на вскопанной желтой земле, виднелись железные бочки с бензином, канистры, жестяные банки.

Назаров долгим взглядом посмотрел на мальчишек, так внезапно свалившихся на его голову, вздохнул и первым зашагал к берегу, где виднелись до половины вытащенные на сушу разнокалиберные лодки. Разошлись и другие. Остались Валентина Гавриловна и Вера Хечекова.

— Вы слышали гонг? — строго спросила Валентина Гавриловна.

— Гонг? — удивился Андрей. — А что, тут у вас бывают соревнования? Бегаете или плаваете?

— Подъем у нас в семь утра, — улыбнувшись, пояснила Вера Хечекова. — Повар ударяет железякой в рельс… Видите — висит на суку? Это и есть наш гонг.

— В рельс ударяют утром, в обед и ужин, — сказала Валентина Гавриловна. — У нас не принято опаздывать.

— Мы разве опоздали? — огорченно спросил Ваня.

— Сейчас половина девятого, — сказала Валентина Гавриловна и ушла в палатку микробиологов.

— Надо посильнее ударять в рельс, — вдогонку ей крикнул Андрей. — Мы ничего не слышали!

— Главные неприятности позади, — весело сказала Вера Хечекова. — Теперь, мальчики, быстро завтракать! И чтобы в следующий раз не опаздывать. У нас тут дисциплина. Видели, какой строгий у нас начальник?

— Начальник — ладно, а вот этот Иван Николаевич… Глаза у него какие-то нехорошие, — сказал Ваня, шагая вслед за Хечековой в столовую.

— Шофер в экспедиции после начальника — главный человек, — сказала Хечекова. — Мы без него, как без рук. Кто из райцентра продукты привозит? Лодки на другие озера доставляет? Наконец, в баню возит в поселок? Все Иван Николаевич… Так что вы лучше с ним не ссорьтесь.

— Сорванцами нас обозвал, — вспомнил Андрей.

— И нахлебниками, — добавил Ваня. — А мы еще ваш хлеб-то и не ели.

— Он жадный? — спросил Андрей.

— Признаться, он мне тоже не нравится, — сказала Вера Хечекова. — Да, пожалуй, не только мне, а всем.

— Почему? — спросил Ваня.

— Поживете — сами увидите.

— И все-таки он молодец, — сказал Ваня. — Не повез нас обратно в Умбу.

— В этом смысле — да! — рассмеялась Хечекова.

Когда уселись за длинный, сколоченный из плохо отесанных досок стол, Ваня улыбнулся и сказал:

— Замечательная эта пословица: утро вечера мудренее!

12. КОГДА МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ

Жизнь в лагере шла своим чередом. В семь утра раздавались три-четыре звучных удара в рельс. Ваня и Андрей просыпались задолго до подъема и в мучительной полудреме ждали, когда ударят в этот проклятый гонг. И все равно первый удар заставал врасплох. Из палаток к озеру, зевая и потягиваясь, тянулись заспанные люди. Кто с мостков, кто с лодок, а кто и прямо с берега, согнувшись в три погибели, чистили зубы, умывались холодной прозрачной водой. Иван Николаевич, умытый и одетый, приседал у своей машины, держась рукой за крыло. Лицо у него при этом было важное и серьезное, а глаза устремлены вдаль.

Когда налетают комары, сразу заметно. Они будто ветер суховей обдают лицо и шпарят, как крапива. Садятся с лету куда попало: на губы, нос, ресницы, лезут в уши, глаза. И не топчутся выбирая место поудобнее, а с ходу вонзают в кожу хобот. А вот коварная северная мошка действует совсем иначе. Не заметишь, когда и откуда она прилетает. И кусает незаметно, неощутимо. А потом на этом месте вздувается неровный белый волдырь, который мучительно хочется расчесывать. До крови. Мошка здесь разная: черная длинная, желтая короткая, обыкновенная мохнатая. Эта самая противная. Неторопливо и озабоченно ползает по одежде, пока не найдет дырочку, через которую можно добраться до тела. Особенно любит мошка ползать по ногам и жалить повыше щиколоток, где носки кончаются.

Мошка досаждала еще больше, чем комары. Правда, бывали дни, когда она исчезала. Так же внезапно, как и появлялась. Комары никогда не исчезали. Разве что в сильный дождь.

После завтрака химики, гидрологи, микробиологи, ихтиологи, гидробиологи, геофизики грузили на моторные лодки приборы, аппаратуру и уплывали в разные концы необъятного Вял-озера. Те, кто уходили до вечера, брали с собой продукты и термосы с чаем и кофе. Одна группа ихтиологов уже пять дней жила на дальнем необитаемом острове.

В лагере оставались несколько человек: кухарка — тетя Поля, шофер Иван Николаевич, дежурный по столовой и Ваня с Андреем. И еще метеоролог Гера Михайловна. Она через каждые два часа садилась в лодку и ездила на заякоренный плот снимать какие-то пробы. Плот с многочисленными приборами находился всего в ста метрах от берега, где располагалась главная метеорологическая станция.

Ваня и Андрей с тоской в глазах провожали уплывающие одна за другой моторные лодки. Собственно говоря, лагерь расположился на берегу ламбы, так здесь называли небольшое озеро, окруженное сосновым лесом. Настоящее Вял-озеро начиналось за узкой зеленой перемычкой, соединяющей ламбу с озером. Когда на Вял-озере гуляла большая волна, с берега ламбы было видно, как у перемычки над осокой и камышом мелькали белые гребешки.

Научные работники, будто летчики на аэродроме, терпеливо ждали «летной» погоды. И даже Гера Михайловна не могла предсказать, когда же она установится, эта хорошая погода.

Пока еще Ваня и Андрей ни разу не вышли на озеро. Георгий Васильевич Назаров строго-настрого запретил членам экспедиции брать их с собой. И мальчишки целыми днями скучали на берегу, но однажды…

С утра моросил мелкий холодный дождь. Низкие дымчатые облака обложили небо. Закаленные северные комары плевать хотели на дождь. Лишь мальчишки высунули нос из палатки, как раздалось знакомое противное зудение. Вздыхая и морщась, приятели добросовестно намазались едкой жидкостью.

Несмотря на дождь, лодки одна за другой отваливали от берега. Научные сотрудники закутались в плащи с капюшонами. Трава на берегу блестела, с деревьев дробно капало. У берегов разреженными пластами стоял сиреневый туман. Ламба была спокойной. Лишь частые иголочные уколы дождя от берега до берега исклевали воду. Далеко над зеленой перемычкой ниже громоздких серых облаков обнадеживающе виднелась яркая желтая полоска.

Ваня и Андрей смотрели на уходящие по ламбе лодки. Лодки плыли к перемычке, над которой желтым светофором, расталкивая облака, разгоралось солнце.

— Стоило такую даль переться сюда, чтобы дурак дураком торчать на берегу, — сказал Ваня, часто моргая правым глазом, в который попала едкая жидкость. — Что они, с ума сошли, считают нас за грудных младенцев?

— Ну и холодина тут, — поежился Андрей. — Я под свитер две рубашки надел — и то пробирает!

— Поговори с сестрой, — сказал Ваня. — Пусть возьмет с собой в лодку?

— Вчера говорил. Она бы взяла, да вот Назаров…

— Мало ли кто когда-то утонул… А мы теперь за них отвечай?

— В Ленинграде, на заливе, уже вовсю купаются, — вздохнул Андрей. — А тут, видно, и не окунешься ни разу.

— Кто тебе мешает? Иди и окунись.

— Я лучше под плащ ватник надену.

— До Вял-озера рукой подать, а мы… Послушай, давай угоним лодку Геры Михайловны? Ей теперь два часа не нужна будет. Вон там, за камышами, встанем и половим. Никто с берега и не увидит.

— Я не хочу на скандал нарываться.

— Что ты предлагаешь? — сердито уставился на приятеля Ваня. — Воевать с комариками на берегу?

— У нас, на Карельском перешейке, еще получше есть озера, — сказал Андрей. — Озеро Пуннус куда красивее этого. И рыба есть, только ее ловить надо умеючи.

— Я ему про Кузьму, а он про Ерему!

— Гляди, у них мотор не заводится, — кивнул Андрей на берег.

Одна лодка не отчалила. Моторист Володя Кузнецов, студент Ленинградского университета, отчаянно дергал трос и тихонько ругался сквозь стиснутые зубы. Ногой он упирался в корму, вторую далеко отставил. Шляпа неопределенного цвета, с которой он никогда не расставался, была сбита на затылок. На лбу блестели капли дождя или пот. В лодке сидела полная седоволосая женщина, та самая, которая сказала, что Ваня и Андрей через неделю сами отсюда сбегут. Звали ее Галина Алексеевна. На опрокинутом ящике сидела Лена, тоже студентка университета. Лена всегда работала вместе с Галиной Алексеевной. Если гидробиолог с беспокойством поглядывала на Володю, все ожесточеннее дергавшего трос, то лицо девушки было безмятежным. Чуть опустив густые темные ресницы, она смотрела вдаль и улыбалась какой-то отрешенной улыбкой. Лена, наверное, и не замечала, что мотор не заводится, а моторист страшно нервничает. Лена думала о чем-то своем и пребывала в отличном настроении. И аппетит у нее всегда был прекрасный. Тетя Поля даже не спрашивала, нужна ли добавка, сама подкладывала ей в тарелку.

— Чудак, ну чего дергает? — сказал Ваня. — Сразу не завелся — выворачивай свечу. Наверняка забросало горючкой.

— «Ветерок», сразу видно, — блеснул своими познаниями и Андрей. — Машина капризная.

Но Володя не выворачивал свечу: дергал и дергал. Лицо его покраснело от злости, нижнюю губу прикусил. А злость в этом деле плохой помощник.

Яростно дернув за тросик, Володя неожиданно выпустил его и, не удержав равновесия, с шумом и брызгами плюхнулся в воду. Галина Алексеевна ахнула, а Леночка засмеялась. Привстав, она протянула руку, но моторист не обратил внимания. Побарахтавшись на мели, Володя, злой, как черт, выбрался на берег и только тут заметил, что вся ладонь в крови. Падая, видно, порезал руку об острый край кожуха. Володя смотрел на ладонь, и губы его шевелились. Правда, слов было не слышно.

Прибежала Гера Михайловна — она исполняла обязанности и медсестры — и увела Володю в палатку на перевязку. Резиновые сапоги его при каждом шаге звучно хлюпали и брызгали водой, темно-русые курчавые волосы слиплись и жгутами спустились на глаза. А любимая Володина шляпа подкладкой вверх спокойно плавала неподалеку от берега.

Ребята подошли к лодке. Андрей подцепил удилищем Володину шляпу и, встряхнув, повесил на куст. Галина Алексеевна уже собиралась вылезать.

— Я заведу мотор, — уверенно сказал Ваня.

Женщина удивленно взглянула на него и, поколебавшись, осталась в лодке.

— Попробуй, — сказала она.

— Уж если Володя не смог завести, то… — Лена пожала плечами и стала смотреть на ламбу.

Дождь перестал колоть озеро, а полоска над перемычкой становилась все шире и ярче.

— Что же делать, — с беспокойством проговорила Галина Алексеевна. — Я сегодня должна взять шесть станций на разных глубинах, а Володя, видно, уже не работник…

— Возьмем, — сказал Ваня, с натугой выворачивая торцовым ключом свечу.

— Самоуверенный пингвин, — усмехнулась Лена.

— А вы пингвинов видели? — спросил Андрей.

Лена не ответила.

— Пингвины могут жить только в Антарктиде, — сказал Андрей. — В зоопарках они погибают.

— Это интересно, — иронически заметила Лена.

Так и есть, вся свеча забрызгана горючей смесью. Можно было и тысячу раз дернуть, мотор все равно бы не завелся. Ваня тщательно протер носовым платком свечу, продул. Потом несколько раз дернул за трос, чтобы прочистить цилиндр, и снова поставил свечу на место. Андрей проверил, поступает ли в карбюратор горючее, взболтал как следует в баке смесь. Галина Алексеевна с интересом смотрела на деловито работающих мальчишек. Ей очень хотелось поверить, что они сумеют завести мотор. Гидробиолог дорожила каждым навигационным днем, и сегодняшняя неудача очень ее расстроила.

Мотор после третьего рывка весело затарахтел. Ваня поудобнее уселся на корме и прибавил газу. Лодка описала широкую дугу и взяла курс на перемычку.

— Вы, оказывается, действительно специалисты! — удивилась сразу повеселевшая Галина Алексеевна.

— Наш Володя сегодня встал не на ту ногу, — сказала Лена. — Потому у него все из рук и валится.

— Когда же это вы, дорогие мои, научились с моторами обращаться? — спросила Галина Алексеевна.

— Мы полгода готовились к этой экспедиции, — с обидой сказал Ваня. — Все лодочные моторы изучили, а нас почему-то держат на берегу… И главное, даже разговаривать никто не хочет!

— Не все, — возразил честный Андрей. — «Вихрь» совсем не знаем и со стационарными ни разу не имели дела.

— Так держать? — спросил Ваня, кивнув на приближающуюся зеленую перемычку, за которой начиналось настоящее Вял-озеро. У Вани даже сердце сильнее забилось. Он вертелся, вытягивал шею, так ему хотелось поскорее увидеть Вял-озеро.

— Ну что ж, — сказала Галина Алексеевна. — Вперед, капитаны!

Мотор неторопливо тянет свою ровную четкую строчку. Глухо шумит, расступаясь, вода. Румпель немного вибрирует в руке, но это даже приятно: как бы ощущаешь пульс механизма. Вот он, тот долгожданный миг, когда он, Ваня Мельников, на Вял-озере и, будто капитан, ведет свой маленький корабль с пассажирами в голубую даль, где смутно вырисовываются лесистые острова. Рядом на фанерном ящике сидит Андрей, посередине лодки, спиной к нему, — Галина Алексеевна, на носу — задумчивая Лена. И хотя она обозвала его самоуверенным пингвином, Ваня не сердится. У Лены приятное лицо, симпатичные глаза и вообще она хорошая девушка. Видно, немного расстроилась, что вместо кудрявого Володи он, Ваня, ведет лодку.

Когда миновали неширокое, заросшее по берегам невысокой осокой и камышом устье, соединяющее ламбу с Вял-озером, плотный строй дымчато-белых дождевых облаков будто споткнулся обо что-то, нарушился — и сразу в нескольких местах образовались глубокие синие окна. В одно из них обрадованно прорвался ослепительный солнечный луч и с размаху, будто мечом, ударил в темно-свинцовую воду, пронзив засверкавшее озеро до самого дна. Вершины сосен и елей на большом песчаном острове, величественно вырастающем прямо по курсу, серебристо замерцали, стряхнув с ветвей дождевые капли.

И на озере стало тихо. Лениво шевеля кроны деревьев, ветер нехотя ушел в тундру; еще на плесе рябило, а у берегов на отмелях лопалась комковатая белая пена, сорванная с гребней высоких волн, но уже было ясно, что наступает полный штиль.

Когда мотор работает, на лодке не разговаривают. Во-первых, все равно не слышно друг друга, во-вторых, не хочется. Когда мотор исправно работает, а вдоль бортов умиротворенно журчит вода, хорошо думается…

Андрей думал о том, что пора бы Ване и догадаться уступить ему место у мотора. Он, Андрей, ничуть не хуже знает устройство «Ветерка» и поведет лодку как положено. Желание подержаться за черный румпель все росло, а Ваня и в ус не дул. Андрей бросал на него красноречивые взгляды, даже один раз постучал носком резинового сапога по Ваниной ноге. Тот мельком взглянул на приятеля и отодвинул ногу.

— Вань! — крикнул Андрей. — Давай я сяду за мотор!

Ваня улыбнулся и покачал головой, — мол, ничего не слышу. Андрей стал знаками показывать, что им надо поменяться местами, но Ваня отвернулся и стал смотреть прямо перед собой. Андрей так и не понял: нарочно он или нет?

Андрею стало обидно: столько времени ждали этого часа и вот Ваня — капитан, а он, Андрей, — пассажир. Настроение испортилось, и его уже не радовало озеро, живописные острова, белые чайки с длинными красными носами. Раздражал и Ваня, уверенно сидящий на корме и смотрящий вдаль с таким видом, будто он действительно настоящий капитан.

Озеро расстилается перед ними огромное, как море. Чем дальше от ламбы, тем больше островов. Острова дикие, необитаемые. По крайней мере, такими они кажутся с лодки. На берегах, очевидно, ураган вырвал с корнем большие деревья, и они валялись вкось и вкривь, цепко зажав корнями коричневые пласты земли. На песчаных отмелях, будто гигантские рыбины, трутся друг о дружку желтые, белые, серые, обкатанные водой до костяного блеска бревна. Иногда они в несколько обхватов толщиной, с извилистыми трещинами. Десятки, сотни бревен прибило к захламленным сухими корягами берегам. Бревна тоже, как рыбы и птицы, держатся стаями. Некоторые из них бурей вышвырнуло на крутые берега, и они нацелились на проплывающих мимо, будто жерла орудий.

По озеру Вял сплавляют древесину, и вот от длинных, плотов отрываются бревна и плывут сами по себе. Один такой буксир, тянувший за собой хвост из десятков тысяч бревен, прошел совсем неподалеку от них. Вернее, они прошли мимо, потому что буксир двигался так медленно, что его можно было обогнать и на весельной лодке. Буксир был старый, обшарпанный, на палубе стоял всего один матрос в бушлате и лениво смотрел за борт.

Когда миновали большой продолговатый остров, Галина Алексеевна, до сего времени сидевшая неподвижно, зашевелилась, зорко осмотрелась по сторонам и сказала:

— Правее немного… Сбавь обороты. Теперь все ищите буй. Это красный флажок на перекладине. Видите остров? А во-он там, на берегу, раздвоенная береза? Буй должен быть где-то между ними.

Андрей хмурым взглядом окинул горизонт. Он был зол на Ваню, на весь мир. Наплевать ему было на буй и вообще на все. Уже приплыли. Так и не дал ему закадычный друг подержать румпель…

Ваня, напротив, до рези в глазах ощупывал глазами широкое водное пространство. Ему очень хотелось первым увидеть красный флажок. Но по озеру гуляла мелкая рябь и все кругом сливалось в ровном и однообразном движении. Вот парит в воздухе озерная чайка, опустив вниз маленькую хохлатую голову с длинным черным клювом, высматривает рыбину. Стоит чайке спланировать в воду — и сразу пропадает из глаз.

Галина Алексеевна попросила уменьшить скорость.

Андрей лениво смотрел прямо перед собой. На Ваню ему смотреть не хотелось. Ваня, забывшись, резко повернул румпель, и лодка накренилась, заставив всех схватиться за что попало. Лена покачала головой. Галина Алексеевна взглянула на него, но ничего не сказала. И Ваня был благодарен ей за это.

— Буй! — негромко сказал Андрей, небрежно показывая на чуть заметную черненькую точку.

— По-моему, это топляк, — заметила Лена.

— Я вижу флажок, — спокойно возразил Андрей.

— Я смотрел в другую сторону, — сказал Ваня.

— На озере всегда так, — сказала Галина Алексеевна. — Замечаешь одно место, а буй почему-то оказывается совсем в другом…

— В прошлый раз вообще не нашли, — напомнила Лена. — Наверное, буксир зацепил и оторвал.

Ваня немного не рассчитал и проскочил мимо буя. Андрей ядовито улыбнулся, но промолчал. Галина Алексеевна велела заглушить мотор и на веслах подгребла к бую. Лена быстро привязала к перекладине веревку, и лодка закачалась на легкой волне рядом с буем.

Галина Алексеевна сняла отсыревший, покоробившийся дождевик, достала из ящика какие-то приборы, склянки, банки и даже белое нейлоновое сито. Все это разложила на широком фанерном листе.

— Леночка, приготовь дночерпатель! — скомандовала она.

Лена достала продолговатый металлический ящик, щелкнула пружина — и ящик раскрылся наподобие ковша экскаватора.

— Опускай!

Дночерпатель плавно заскользил вниз на тонком нейлоновом шнуре с черными отметками через каждый метр. Пятиметровые отметки — красного цвета.

— Двенадцать метров, — сообщила Лена, держа трос в натянутом положении.

— «Кондуктор»!

Лена надела на шнур увесистую гирьку с отверстием и с силой пустила ее вниз, вслед за дночерпателем. Удара, на двенадцатиметровой глубине не было слышно, но девушка каким-то образом почувствовала, что «кондуктор» ударил по замку пружины и дночерпатель закрылся, прихватив изрядную порцию ила, как это выяснилось, когда железную коробку вытащили на поверхность и раскрыли ее тугие челюсти. Галина Алексеевна плюхнула дночерпатель в заранее приготовленный эмалированный таз. Жирный коричневый с черным ил быстро промыли, а потом пропустили через сито. Оставшуюся на дне таза горсть ила Галина Алексеевна осторожно собрала в стеклянную баночку с наклеенной бумажкой и плотно закрыла крышкой.

— Вот это и есть «станция», — сказала она, с улыбкой взглянув на озадаченных мальчишек. — В этой баночке находится бентос, то есть мелкие озерные организмы: личинки комаров, алигохеты, моллюски. В лаборатории я точно высчитаю, сколько здесь организмов.

— А зачем это? — поинтересовался Андрей.

— Таким образом мы будем знать кормовой режим этого района. Какова здесь пища для рыб, достаточно ли ее. Чем питаются сиги, ряпушка, окуни, плотва.

— Ряпушка? — удивился Андрей. — Никогда про такую рыбу не слышал.

— Это маленькая рыбка из семейства лососевых, — пояснила Галина Алексеевна. — Довольно редко встречается.

— А на что ловится? — спросил Ваня.

— Это вы поинтересуйтесь у ихтиологов.

Неподалеку громко бултыхнуло. По воде пошли круги.

— Эх, не взяли удочки, — с сожалением сказал Ваня. — Тут, наверное, рыбы прорва!

13. ЭХ ТЫ, АНДРЕЙ, АНДРЕЙ!

Поужинав, мальчишки уселись на гладкое бревно и стали смотреть, как окунь в ламбе гоняет мальков. Сразу за метеорологическим плотом вода прямо-таки кипела. Окуни чертили красноватыми плавниками гладкую поверхность, мелкая рыбешка вразнобой выпрыгивали из воды. У берегов тяжелой артиллерией била щука. Удары следовали один за другим. Округлыми волнами разбегались круги. Чайки молча и сосредоточенно кружили над перемычкой. То и дело круто пикировали вниз, и, едва коснувшись воды, снова взмывали в воздух, но почему-то без добычи.

Что-то жуя, подошел шофер Иван Николаевич. Вытерев губы тыльной стороной ладони, поглядел, как жирует рыба, и сказал:

— Какие-то вы, мальцы, безыдейные… Поглядите, рыба в ламбе с ума сходит, сама на крючок просится, а вы торчите на берегу, как пни.

— Вы хотели сказать безынициативные? — поправил Андрей.

— Я на вашем месте уже пол-лодки накидал бы окуней, — продолжал Иван Николаевич. — А окуни тут здоровенные!

— Ну и накидали бы, — сказал Ваня.

— Не рыбак я, вот какое дело, и потом, в ногах у меня сидит ревматизм застарелый… Никак нельзя мне ноги мочить.

— Сапоги резиновые наденьте, — посоветовал Андрей.

— Вот ведь какая оказия, ревматизм-то, черт бы его побрал, резины еще больше, чем воды, боится.

— А кто нам лодку даст? — спросил Ваня. — Знаете, как Назаров сегодня отругал Галину Алексеевну? Зачем разрешила нам сесть в лодку.

— Я дам, — сказал Иван Николаевич. — Вон ту голубую берите, а весла сейчас принесу.

— А как же Назаров? — спросил Андрей.

— Это уж не ваша забота, — усмехнулся шофер. — Меня Назаров ругать не будет. На мне, как говорится, где сядешь, там и слезешь… Уяснили? Вопросов больше нет?

— Есть, — сказал Ваня. — А где мы возьмем удочки?

— Что бы вы без меня делали! — сказал Иван Николаевич.

Когда он ушел в рабочую палатку, Андрей усмехнулся:

— Чего это он сегодня такой добрый!

— Что же делать-то? Ловить не на что, — засуетился Ваня. — Тут ведь днем с огнем не найдешь ни одного червяка.

Иван Николаевич принес весла и две самодельные удочки.

— Тут на одной крючка нет, — сказал он. — Оборвали, черти!

— Крючков у нас полно, — сказал Ваня. — Червей нет, вот беда!

— Кто же тутошнего окуня на червя ловит? — сказал Иван Николаевич. — На глаз надо.

— На глаз? — удивился Андрей. — Это что-то новое.

— На чей глаз? — уточнил Ваня.

— Эх вы, лопушки, — добродушно рассмеялся шофер. — Ладно, так и быть, научу вас…

Он принес из кухни пяток дохлых окуней и гвоздем ловко выковырял им помутневшие глаза:

— Главное, чтобы не проткнуть, — поучал он. — Сразу вытечет, и никто на такую наживку не посмотрит. На крючок нацеплять надо с обратной стороны. Чтобы глаз в воде глядел, как молодой. И подмигивал!

Иван Николаевич громко рассмеялся, довольный собственной шуткой.

Когда мальчишки забрались в лодку, он сходил за фанерным ящиком из-под консервов и бросил им.

— Рыбу сюда складывайте, — сказал он. — Ну, ни пуха вам!

— Что это нынче случилось с Иваном Николаевичем? — не переставал удивляться Андрей. — Прямо отец родной!

— Где будем ловить? — спросил Ваня. — У берега или за плотом?

Андрей пожал плечами и усмехнулся.

— Где хочешь, — сказал он, а про себя подумал, какое имеет значение его, Андрея, мнение? Где Ваня захочет, там и будет ловить, что бы Андрей ни сказал.

К великому удивлению ребят, не успели они закинуть удочки с окуневым глазом, как почти одновременно вытащили двух крупных окуней. И пошло! Удилища изгибались дугой, жилка рывками со свистом резала воду. Изгибающиеся, трепещущие зеленые с черными полосами тела рыбин шлепались на дно лодки и молотили хвостами и головами по деревянному настилу.

Такой рыбалки еще никто из них не видел. А если бы и рассказали, не поверил. За полтора часа большой ящик был набит крупными холодными окунями. Поплавок и секунды не стоял на месте. В рыбацком азарте мальчишки позабыли все на свете. Глаза у них блестели, руки не успевали подсекать, вываживать, втаскивать в лодку, снимать с крючка.

Первым опомнился Андрей. Он снял очередного окуня с крючка и стал внимательно рассматривать: рыбина, изгибалась, вращала глазами с золотистой окаемкой, раскрывала и закрывала беззубый рот. Андрей взял ее и бросил за борт.

Окунь какое-то мгновение неподвижно лежал на поверхности, жадно распустил жабры, встрепенулся и косой черной молнией ушел в непроницаемую глубину, оставив на воде лишь маленькую воронку.

— Хватит, — сказал Андрей. — Сколько можно? Уже ловить неинтересно.

— Ты погляди, как клюет! — возбужденно воскликнул Ваня. — Иди-иди к лодке, голубчик! Раз — и в сумке!

— Дай тебе волю — ты всю бы рыбу переловил в озере, — сказал Андрей. — Откуда в человеке такая жадность? Ты посмотри, уже ящик с верхом. Не можешь остановиться?

Ваня нехотя положил удочку на дно лодки, взглянул на полный окуней ящик, потом на приятеля.

— У меня еще никогда в жизни так не клевало, — сказал он.

— И у меня. Но надо же знать и меру. Что мы будем делать с этой рыбой?

— Отдадим тете Поле на кухню.

— У нее полная корзина. — Андрей взял из ящика побледневшего снулого окуня и повертел в руках. — Такой был красивый живой…

— Хватит так хватит, — сказал Ваня, усаживаясь за весла. — А ты прав: когда такой клев, остановиться трудно.

На берегу их поджидал Иван Николаевич. На широком румяном лице довольная улыбка. В руке два наточенных ножа. Принимая ящик, похвалил:

— Гляди-ко, килограммов пятнадцать наколотили! А теперь живо потрошить. Ножичками-ножичками! Как это делается, я вам сейчас покажу. Кишочки бросайте вот в этот ящик, потом закопаете на берегу. Вон там, где кусточки. У нас тут чистота и порядок.

Он показал, как нужно подрезать окуням жабры и брюхо, потом рывком вытаскивать сразу все внутренности. У него это ловко получалось. После нескольких неудачных попыток мальчишки тоже освоили скоростной поточный метод. Убедившись, что дело идет на лад, шофер удалился в сторону кухни.

Когда рыба была добросовестно выпотрошена и вымыта, снова появился Иван Николаевич и все забрал. Ребята думали, он понесет улов на кухню, но шофер, насвистывая что-то веселое, прошел мимо. Остановился в негустом ельнике, где стояли три больших деревянных бочки.

— Эй, рыбачки! Быстренько сюда! — позвал он.

Когда мальчишки подошли, снял с крайней бочки фанерный лист, положил на него раскрытую пачку крупной соли, рядом поставил ящик с выпотрошенными окунями.

— Глядите в упор, как это делается, — сказал он, опускаясь на корточки. — Берется рыбина, натирается против шерсти солью, в брюхо тоже сыпьте, особенно в голову не жалейте… Этого добра — соли — у нас десять ящиков… Натерли голубчика, а теперь аккуратненько спинкой кверху ложим в бочку. И так один к одному плотными рядками… Освоили? Люблю толковых людей, которые с ходу шурупят… Ну вот, в таком, значит, разрезе действуйте и дальше… Не забудьте накрыть бочку фанерой и камнем притиснуть.

— А потом что? — спросил Андрей.

— Как что?

— Ну из бочки…

— Из бочки мы ее, голубушку, через три денька за хвостик и на солнышко, — ласково сказал Иван Николаевич. — И нехай нам на радость вялится на ветерке.

— Нам? — спросил Андрей.

— Вон там за палатками, в лесочке, крытая вышка. Видите? Там на веревочке наша рыбка и будет вялиться. У меня там уже много висит… Надо будет вас как-нибудь вяленым окуньком попотчевать. Пальчики оближете!

— А потом куда окуньков вяленых? — полюбопытствовал Ваня.

— Потом в большой мешок — у меня их тоже много захвачено — в кузов моей кормилицы — и прямым ходом в Видное, есть такой городок под Москвой, где стоит моя родная хата… Еще вопросики будут?

— Теперь понятно, — сказал Ваня, ожесточенно натирая колючего окуня солью.

— У меня один маленький вопросик, — поднял глаза на шофера Андрей. — Это вы написали вывеску в лесу? Ну, как поворачивать с дороги к ламбе?

— А что? По почерку узнал? — ухмыльнулся Иван Николаевич. — Я, рыбачки-чудачки, люблю во всем порядок. Раз тут стоит эспе… наша организация, значит, должна быть и вывеска. Верно я говорю?

— Верно, — кивнул Ваня, покусывая губы. Чтобы не рассмеяться, он еще быстрее стал натирать окуня солью и укололся о плавник.

— Удочки сверните и поставьте вон у той кривой сосенки, что у машины… А завтра, ежели бог даст ведро, снова на промысел. Вам одно удовольствие, а мне добыча!

— Вот те и отец родной, — сказал Ваня, когда шофер ушел. — Да он настоящий кулак!

— Давай бросим все и уйдем? Пусть сам солит-вялит.

— Лодку не даст, — подумав, возразил Ваня. — Жалко нам, что ли, этой рыбы? Пусть подавится! А делать нам с тобой все равно ведь нечего.

— У, зараза! — выругался Андрей. — Не окуни, а ежи колючие!

— Ты не нервничай, — усмехнулся Ваня.

Завтра будет ровно неделя, как мальчишки в лагере. Три поездки совершили они за это время с Галиной Алексеевной. Несмотря на неудовольствие Назарова, она брала их с собой. С утра до вечера бороздили мальчишки на моторке притихшее Вял-озеро. Три дня Володя Кузнецов проболтался на берегу, и вот завтра он поплывет брать «станции» с гидробиологами. Пораненная рука зажила, и снова может Володя свирепо дергать стартер и ругать ни в чем неповинный мотор. У Вани «Ветерок» заводился, как говорят, с полуоборота.

Во время второй поездки Ваня чуть не налетел на топляк. Или размечтался, или просто не заметил, но когда Андрей крикнул: «Впереди что-то черное!» — Ваня так резко отвернул в сторону, что накренившаяся лодка бортом зачерпнула воду, а красный спасательный пояс вместе с Леночкиным ватником очутился в озере.

На этот раз Галина Алексеевна сердито отчитала моториста за невнимательность. Ваня молча проглотил все это; возразить было нечего. И когда, наконец, он с опозданием догадался уступить Андрею место у мотора, гидробиолог не позволила.

— Хватит с меня, мальчики, экспериментов, — сказала она. — Если бы лодка на всем ходу ударилась в топляк, мы с вами сами стали бы кормом для рыб.

— А пояса на что? — спросил Андрей.

— Когда случается авария, почему-то спасательных поясов не оказывается под рукой, — сказала Галина Алексеевна.

Ваня сочувственно посмотрел на Андрея и развел руками, — дескать, я бы всей душой, да вот не разрешают…

Завтра рано утром Иван Николаевич поедет в Умбу за продуктами. Он с вечера поковырялся в моторе, поднакачал и без того тугие скаты, даже протер ветошью кабину. К машине своей шофер относится любовно и ласково называет кормилицей. Да так и есть на самом деле. За два с половиной летних месяца, что будет работать на Вял-озере экспедиция, Иван Николаевич насолит бочку грибов, бочку рыбы, а когда поспеет ягода морошка — бочку морошки насыплет. В углу кухни уже стоит мешок вяленой рыбы. А сколько вялится на вышке! Все это погрузит Иван Николаевич на свою кормилицу, а кормилицу, когда совсем будут уезжать, загонит на железнодорожную платформу и вместе с ней поедет в Ленинград, а потом своим ходом в Видное, где у него добрая хата. Когда поспеет морошка, сюда должна приехать жена Ивана Николаевича. Она в день собирает по пуду спелой морошки. Об этом ребятам сам шофер сообщил.

Никто пока мальчишкам не заявил, что завтра утром они должны покинуть лагерь. Назаров сегодня видел их, но прошел мимо, ничего не сказал. Может, забыл, что хотел их отправить домой через неделю?

В этот довольно теплый вечер комары и мошка особенно свирепствовали. Через каждый час приходилось намазываться едкой пахучей жидкостью. У Андрея на осунувшемся лице высыпали мелкие красные прыщи. Ноги выше щиколоток были расчесаны до крови. И в добавок ко всему днем в лоб ему с лету ударила огромная полосатая оса. Андрей чуть память не потерял. На лбу у него, над переносицей, образовалась приличная шишка.

С Ваней Андрей почти не разговаривал: ходил по лагерю злой, недовольный и все время прикладывал к багровой шишке мокрый лист подорожника. Когда Ваня предложил съездить на плес порыбачить, Андрей зло ответил:

— Я не нанимался к твоему дружку-кулаку заготовителем… тебе нравится — рыбачь. У него мешков много припасено.

— С каких это пор он моим дружком стал? — опешил Ваня. — Ты говори, да не заговаривайся.

— Я могу вообще с тобой не разговаривать, — отрезал Андрей и, в сердцах припечатав ко лбу лист подорожника, ушел в палатку к микробиологам.

Так до ужина они больше и не перекинулись ни одним словом. За столом тоже сидели молча, каждый глядя в свою тарелку.

После ужина Андрей сразу пришел в палатку и стал собирать свои вещи.

— Ты чего это? — первым не выдержал и спросил Ваня. — Переезжаешь в другую палатку?

— Не переезжаю, а уезжаю, — пробурчал Андрей. — Завтра утром в путь-дорогу.

— Нас никто не гонит.

— Мало ли, что не гонят… Надо совесть знать: разрешили побыть здесь неделю — и на том спасибо.

— Вера Хечекова только что мне сказала, что завтра поплывем на дальний остров к ихтиологам. У них там моториста нет.

— Это ты у нас известный моторист, а я никто, — с обидой сказал Андрей. — Впередсмотрящий.

— Я хотел тебе дать, но, помнишь, Галина Алексеевна…

— Помню, помню, как ты хотел мне дать, — оборвал Андрей. — На другой день, когда чуть в топляк не врезался…

— Хорошо, приедем к ихтиологам, ты сядешь за мотор.

— Поздно, Ваня, поздно, — сказал Андрей. — Не сяду я больше за мотор. И в лодку не сяду. Никакой не моторист я, а пустое место! Поэтому ты мне и не доверил румпель. И правильно сделал. И вообще…

— Что вообще?

Андрей не ответил. Молча запихивал в вещмешок грязную клетчатую рубаху, шерстяные носки, коробку с блеснами. В скудном свете, пробивающемся сквозь зеленый брезент, лица его было не видно.

— Хечекова сказала, что мы три дня будем жить на острове с ихтиологами, — продолжал Ваня. — Вот там и щук будем ловить, и ряпушку.

— Лови на здоровье, а я — гуд бай! До дому, до хаты!

Андрей швырнул вещмешок в угол и повернулся к приятелю. — Не получился из меня полярник-папанинец, — сказал он. — Только и гожусь на то, чтобы твои удочки сзади носить, да «подай-принеси». И зачем я инструкции зубрил?! Карбюраторы, конденсаторы, маховики… Стоило на Север ехать, чтобы на все эти моторы издали любоваться? Их у нас, в Ленинграде, в магазинах полно. Да мне Иван Васильевич — отец Кости — всегда разрешит по Неве покататься! И ничего прекрасного на твоем Вял-озере нет. Наши карельские озера в тысячу раз красивее, и нет таких омерзительных комаров и гнуса. Даже выкупаться ни разу не пришлось… Дурак я, болван, что послушался тебя и поехал сюда!

Хотя последнее время Ваня и чувствовал, что с приятелем творится что-то неладное, такого взрыва он не ожидал.

— А рыбалка какая здесь! — растерянно сказал он. — Где ты еще так ловил?

— Я человек не жадный. Мне много не надо. Зачем попусту губить рыбу? Для Ивана Николаевича? То-то он ласковый стал! Будто кот ходит по берегу и ждет готовеньких окуней… И никакого у него ревматизма нет. Привык жар загребать чужими руками. Мы ему уже три ящика наловили, а он даже попробовать вяленого окуня не дал.

— Хочешь, залезу на вышку и приволоку тебе хоть сто штук?

— Я сейчас уехал бы отсюда, — сказал Андрей. — Да не на чем…

— Один? Без меня?

Андрей нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Черная прядь волос, прикрыв шишку, закачалась у носа.

— Ты не поедешь со мной, — негромко сказал Андрей. — Поэтому я тебя и не зову.

— И ты не поедешь.

— Поеду, Ваня, — твердо сказал Андрей. — Еще как поеду!

— Знаешь кто ты тогда будешь? Дезертир!

— Обзывай меня как хочешь, — устало сказал Андрей. — Самые плохие слова — ничто по сравнению с комарами да мошкой!

— Комары всех одинаково кусают.

— Я спать хочу, — сказал Андрей и, не раздеваясь, бухнулся на раскладушку, быстро забрался в спальный мешок, застегнулся до самого верха и старательно засопел.

«Чего это он забастовал? — подумал Ваня, тоже укладываясь спать. — Ладно, проспится — одумается. Утро вечера мудренее…» Однако когда утром Ваня открыл глаза, раскладушка Андрея Пирожкова была пуста. Не было в углу и рюкзака. Сидя до половины в мешке, Ваня растерянно хлопал глазами. Уходил сон, приходило незнакомое чувство одиночества. Как же это так? Лучший друг… Ваня все еще не мог поверить, что Андрея нет. Не будет рядом за завтраком, на берегу, в палатке. Он еще и еще раз обводил взглядом полусумрачные углы, прыгнув на брезентовый пол, заглянул под раскладушку: пусто. Лишь в кармашке над маленьким окошком обнаружил карандаш и белый блокнот. На первой странице написано: «Ваня…» — и все, больше ни слова.

«Удрал потихоньку, как мышь, и даже не попрощался… — с горечью подумал Ваня. — Мошка, комары… Может быть, это оса его доконала?.. Вроде не жаловался, не ныл; что с ним случилось? Эх, ты, Андрей, Андрей!»

Большая алюминиевая «Казанка» ходко идет по Вял-озеру. От кормы в обе стороны разбежались пенистые волны. Крепко держа румпель мотора «Москва», на сиденье нахохлился Ваня. В лодке Валентина Гавриловна, Вера Хечекова и Галя Летанская, тоже микробиолог. Холодный ветер с брызгами хлещет в лицо. Девушки закутались в брезентовые плащи, подняли остроконечные капюшоны и повернулись к ветру спинами.

«Казанка» идет хорошо. Еще бы! «Москва» — это не «Ветерок». Одиннадцать лошадиных сил. Если дать полный газ, лодка приподнимет нос и еще быстрее помчится. Полный газ давать нельзя. Валентина Гавриловна строго-настрого запретила. В озере прячутся коварные топляки. Топляк — это бревно, торчком плавающее в озере. Наружу выглядывает лишь круглая черная шапочка. Такие топляки не страшны, их издалека видно. Встречаются топляки, полностью ушедшие под воду, как подводные лодки. Их вообще можно не увидеть. Лодка проскакивает над таким топляком, а крыльчатка мотора может зацепить. И тогда стой и меняй шплинт. Самый опасный топляк — это тот, который то немного выглянет из воды, то снова спрячется. Не отвернешь вовремя — такой топляк может пропороть дно лодки. Валентина Гавриловна говорит, такие случаи на этом озере были. Поэтому Ваня не дает полный газ и внимательно смотрит на воду. Прямо по курсу что-то мелькнуло в волнах и пропало. Ваня отводит в сторону румпель, и лодка плавно меняет направление. Так и есть — самый коварный топляк! Когда набегает волна, его не видно. Потом выглянет на секунду — и снова под воду. Да-а, тут гляди в оба!

Сегодня Ваня не радуется живописным берегам, озеру, интересному путешествию. У него плохое настроение. Светлые пронзительные глаза сощурены, губы сжаты. Не ожидал от Андрея такого! Где он сейчас? Машина ушла в три утра. Валентина Гавриловна еще вечером дала ему деньги на билет. Наверное, уже к Ленинграду подлетает… Разве можно так? Вместе приехали — вместе и назад. Будто одного Андрея кусают комары и мошка… Что и говорить, Север — это не Крым.

Нет, дело не в комарах и мошках. И даже не в осе. Ваня знал приятеля не один год. Андрей умеет терпеть. Не это вынудило его уехать… Что же тогда? И Ваня вспомнил их первую поездку с Галиной Алексеевной и Леной. Вспомнил то необыкновенное чувство свободы, радости, когда мотор заработал и лодка пошла по ламбе к перемычке. Глаза Андрея тоже сияли гордостью и радостью… Потом, уже на Вял-озере, с Андреем произошла какая-то перемена: глаза стали отсутствующими, лицо непроницаемым, он старался не смотреть на Ваню…

Мотор взревел, лодка вздрогнула и рванулась вперед, — это Ваня в сердцах крутанул румпель. Он увидел повернутые к себе лица девушек и тотчас сбавил газ… Зачем он обманывает самого себя? Ведь отлично знает, что произошло с приятелем: Андрей обиделся. И обиделся за дело. Ведь Ваня, хотя и не слышал, что тогда на лодке говорил ему Андрей, но прекрасно понял: приятель просил уступить ему место на корме. Андрей хотел сам повести лодку. Но Ваня сделал вид, что ничего не понял. И это было большое свинство. Даже не свинство, а предательство. Не мог тогда Ваня оторваться от румпеля. Это было свыше его сил. Казалось, он и мотор — единое целое. До чего удивительно приятное чувство, а вот Андрею не довелось испытать этого. Из-за Вани. И потом, когда Ваня попытался передать Андрею румпель, а Галина Алексеевна не разрешила, было уже поздно…

Андрей не простил ему. Не из-за комаров и мошки уехал Андрей, а из-за него — Вани.

Ледяные брызги окатили лицо, тоненькой струйкой проникли за воротник. Ваня зябко передернул плечами и еще больше съежился.

Утром после завтрака Георгий Васильевич Назаров подошел к нему и, пожав руку, как взрослому, сам попросил доставить микробиологов на дальний остров, где разбили свой лагерь ихтиологи.

— Я, признаться, не верил, что вы разбираетесь в моторах, — сказал он. — В общем, спасибо за помощь. И еще одно: из лагеря не гоню. Нравится — живи.

В другое время от этой похвалы сурового начальника Ваня так и расцвел бы, а сейчас лишь кивнул.

Володя Кузнецов — он тащил в лодку канистру с горючей смесью — остановился и, подмигнув, продекламировал:

— «Гарун бежал быстрее лани, быстрей чем заяц от орла…» А ты чего же остался, юный пионер?

— У него хроническая ангина, — соврал Ваня. — Каждый вечер температура поднимается.

— Ангина — это ужасно… — засмеялся Володя. — Ты покрепче обмотай горло шарфом, а то, чего доброго, и тебя прихватит…

— Мне бы такую шляпу, как у вас, — подковырнул в свою очередь Ваня.

— Если через неделю не сбежишь — подарю! — громко, чтобы услышали микробиологи, заявил Володя.

Высматривая топляки, Ваня и не заметил, как прямо по курсу вырос большой лесистый остров. Один берег крутой, с вывороченными деревьями, другой пологий, с узкой песчаной косой. Туда Ваня и направил лодку. Валя покивала, — мол, все правильно. Когда «Казанка» с выключенным мотором по инерции проскрежетала днищем по песку, Ваня заметил в осоке большую лодку со стационарным мотором, установленным посередине. Нос лодки был вытащен на берег.

Девушки, оставив в лодке задубевшие плащи, вышли на берег. На острове ветра не слышно. Лишь где-то далеко в подветренной стороне тихо плещет в берег волна. Перекрыв бензоподачу, Ваня тоже выбрался на берег и с удовольствием распрямился. По узкой тропинке из глубины острова спускался высокий бородатый парень в штормовке. Голенища подвернутых сапог звучно шлепали.

— Что я вижу? Наш суровый и неприступный остров посетили прекрасные амазонки… Ура! — еще издали сказал он.

— Вера, Галя, мы амазонки! — засмеялась Валентина Гавриловна.

В ватниках, брюках и резиновых сапогах девушки уж если кого и напоминали сейчас, так это рыбачек-поморок.

Услышав голос, Ваня поднял голову — он привязывал веревкой лодку к пню — и уставился на парня.

— Ихтиологи искренне рады приветствовать на берегу этого пустынного острова своих дорогих коллег микробиологов… — балагурил парень и вдруг увидел Ваню. Лицо у него смешно вытянулось, рука машинально стала щипать закудрявившуюся бороду. — Девочки, ущипните меня, кого я вижу?! Вот это встреча… Ваня… Ваня Пирожков!

— Мельников, — улыбаясь, поправил Ваня.

— Вот так встреча… — повторил парень. — Мой дорогой ученик Ваня Мельников на диком острове… Девочки, ну стукните меня, пожалуйста, по спине! Это галлюцинация.

— Сейчас палку потолще найду, — пообещала Галя Летанская.

— Я вас тоже сразу не узнал, — сказал Ваня. — Вы в школе были без бороды.

Парень сделал скорбное лицо и приложил руку к сердцу.

— Покорнейше прошу меня извинить, Ваня Мельников. Я уже краснею… На этом прекрасном и благоустроенном острове почему-то до сих пор не установили электростанцию, а даровую комариную энергию — ее здесь изобилие, к сожалению, мы еще не научились превращать в электрическую… Но поверь, бьемся над этой серьезнейшей проблемой — и уже кое-какие успехи есть…

Девушки рассмеялись.

— А где же твой лучший друг… вспомнил! Андрей Пирожков?

— Далеко, — сказал Ваня. — Наверное, уже в Ленинграде.

14. БУРЯ НА ВЯЛ-ОЗЕРЕ

Виктор Викторович шагает впереди, Ваня немного отстал. Ему все интересно на этом холмистом диком острове. Будто сказочные великаны свирепо дрались здесь друг с другом. Палицами служили им вывороченные с корнями толстенные деревья, камнями — вот эти огромные позеленевшие глыбы, а там, где исполины схватились врукопашную, остались их беспорядочные следы — глубокие неровные ямы с затянутой ряской гнилой водой на дне. Бросишь туда камень, зеленая муть неохотно расступится, жирно блеснув черной водой, и, звучно чмокнув, снова сомкнется.

Таких буйных первобытных лесов Ваня не видел. Еще в детском саду его воображение поразила известная картина Васнецова «Иван-царевич на сером волке». Дремучий непроходимый лес, оскаленная волчья морда и бедный Иван-царевич… Эту картину вспомнил Ваня, продираясь сквозь чащобу северного леса.

Все здесь, на Севере, поражало своей необузданностью, размахом и мощью. Пусть сосны, ели, березы здесь не такие высокие и стройные, как под Ленинградом, но зато они кряжистые, могучие. И растут вплотную друг к дружке. Если буря здесь пронесется, так выворачивает деревья с корнями, если разыграется Вял-озеро, то даже буксиры-водометы спешат поскорее укрыться в бухте, засвистит ветер — ушам больно, зарядит проливной дождь, так в несколько часов все вокруг затопит.

Оно и понятно: зима здесь суровая и длинная. Сплошная полярная ночь. Семь-восемь месяцев мертво стоят большие и малые озера подо льдом. А уж пришла весна, все сразу оживает, буйно зацветает, спешит в этот короткий отпущенный природой срок взять свое. Уж если солнце в зените, то печет так, что от земли испарина поднимается к самым облакам. За три-четыре месяца все успевает распуститься, отцвести и принести обильные плоды. Морошку на болотах собирают ведрами, грибы можно косить, рыбу ловить руками.

Неожиданно прямо перед ними на заросшей кустарником опушке возникла странная деревянная постройка, чем-то напоминающая церковь. До самого крыльца поднялась длинная тонкая трава с грустными сиреневыми цветами. Постройка давным-давно заброшена, в окнах нет стекол, крыша в нескольких местах провалилась. Немного в стороне стоят толстенные трухлявые пни. Поблизости даже деревьев таких не видно. Да и пни необычные: высокие, в человеческий рост.

— Настоящая избушка на курьих ножках, — сказал Ваня.

— Это монашеский скит. — Виктор Викторович остановился. Здесь отшельники жили.

У студента густая черная борода. К воротнику прицепилась сухая ветка.

— Заберись-ка на столб, — предложил Виктор Викторович.

— Зачем? — удивился Ваня. — Никогда таких длинных пней не видел.

— Эти пни интересные, — сказал Виктор Викторович и подошел к столбу. Покачав его, осторожно взобрался. Ване пришлось подкатить еще один растрескавшийся чурбан, и только тогда он залез на соседний пень.

— Смог бы ты простоять вот так весь день? — спросил Виктор Викторович.

— А вы?

— Я твой бывший учитель, — улыбнулся Виктор Викторович. — Я спрашиваю — ты отвечай… Ты случайно не в Одессе научился отвечать на вопрос вопросом?

— Я в Одессе не был, — сказал Ваня.

— Монахи, жившие в прошлом веке в этом ските, наложили на себя обет. Вон видишь в кустах две могилы? Там похоронены молчальники. Один молчал восемь лет, другой — девятнадцать. Представляешь себе, за все это время они не произнесли ни одного слова! А на этих самых столбах стояли столпники. И стояли не так, как мы с тобой, а обнаженные. И ничем не мазались от комаров и мошки.

— А как же они спали? Тоже стоя?

— Они стояли по пять-шесть часов в сутки.

— Чудаки, — сказал Ваня. — Зачем они накладывали на себя такие обеты?

— Религиозные фанатики; возможно, в молодости много нагрешили, а к старости вот таким варварским способом решили свои грехи искупать.

— Целый день простоять голым на столбе! — содрогнулся Ваня. — И веткой не обмахивались от гнуса?

— Терпели.

— Вот это сила воли! — восхищенно сказал Ваня.

— Сила воли, — повторил Виктор Викторович. — Это верно. Отшельники обладали огромной силой воли, а какой смысл был в этом? Людям какая от этого польза? Когда человек жертвует собой, готов на любые страдания во имя высоких идеалов, это понятно. А стоять день на столбе или молчать годами — это глупое самоистязание. Кто вспомнит этих и тысячи других великомучеников добрым словом? Пройдет еще несколько лет, разрушится скит, а могилы сравняются с землей.

Ваня задумался и помрачнел. Стоя на столбе, снова вспомнил Андрея Пирожкова. Эх, Андрей, Андрей! Так хорошо жили в палатке, спали в теплых мешках, ели жареную рыбу, а какая тут рыбалка! Комары кусали, так ведь всегда можно этой дрянью намазаться… Не из-за комаров удрал Андрей…

— Теперь, наверное, нет таких людей, чтобы смогли свои обеты выдержать? — с грустью сказал Ваня.

— Давай попробуем? — с серьезным видом предложил Виктор Викторович. — Разденемся и хотя бы часик постоим, а?

Ваня взглянул на него и стал стаскивать куртку.

— Час простою, — сказал он, намереваясь снять и свитер.

— Вот обида! Придется в другой раз устроить нам себе такое испытание, — засмеялся Виктор Викторович. — Сюда идут женщины.

Никто здесь не запрещал Ване брать лодку и ловить рыбу. Лишь просили не отплывать далеко от острова. Вял-озеро очень коварное: сейчас тихо, спокойно, а через час-два может настоящая буря разыграться. Сорвет лодку с якоря и унесет бог знает куда. Волны, как в море, гуляют. Ничего не стоит лодку опрокинуть. Все это говорила Валентина Гавриловна. Виктор Викторович не пугал и ни о чем не предупреждал. Он считал, что настоящий мужчина должен во всем быть самостоятельным и иметь трезвый ум. Там, в школе, Ваня по сути дела два-три раза и видел-то практиканта. Виктор Викторович оказался веселым, жизнерадостным человеком. Ваня ни разу еще не видел его мрачным. Вечером, когда солнце зайдет за Сень-гору, в бревенчатом рыбацком доме с почерневшим потолком собирались ихтиологи, микробиологи и, поужинав, просили Виктора Викторовича сыграть что-нибудь и спеть. Он хорошо играл на гитаре и пел про бродяг-геологов, студентов. Ваня готов был слушать до утра, если можно назвать утром все тот же полярный день. Только солнце появлялось не из-за Сень-горы, а с противоположной стороны, где в туманной дымке виднелся вытянутый в длину остров, который почему-то называли Дураком.

Когда Ваня не ездил с микробиологами, Виктор Викторович брал его с собой. Они проверяли капроновые сети. Почти каждый раз вынимали по десять — двадцать килограммов разной рыбы. Живую щуку и окуней отпускали, а сигов и плотву вытаскивали из сети и потом тщательно обмеряли, взвешивали, вскрывали, копались во внутренностях и все записывали в толстую клеенчатую тетрадь. Проверять сети Ваня любил, а вот ковыряться в рыбьих потрохах ему не нравилось.

Микробиологи привозили пузырьки с пробами воды. Пробы брали они начиная с поверхности и так до самого дна. Микробиологов здесь прозвали «микрушками», а гидробиологов — «букашками». Впрочем, никто на это не обижался.

В этот запомнившийся на всю жизнь день озеро было на редкость безмятежное. У берегов вода не шелохнется. Горбатые сосны и ели, высокие розоватые облака, черная рогатая коряга — все это отчетливо отражалось в озере. Далеко за островом чуть заметно рябило. А может быть, это рыба играла.

Ваня решил плыть к Каменной гряде, где, как утверждал Виктор Викторович, водились крупные черные окуни. Пока такого горбача тащишь, удилище так и ходит ходуном в руках.

Каменная гряда находилась, примерно, в двух километрах от острова. Когда на озере гуляет волна с белыми гребешками, гряду не увидишь, а сегодня в тихую ясную погоду вытянувшиеся в длинную цепочку черные камни были отчетливо видны. Чем ближе к гряде, тем камни становятся больше. Бока у них влажно лоснятся. На камнях, изредка поворачивая головы, отдыхают чайки.

Одна лодка уже стояла на якоре. Сразу видно, не из экспедиции. Черные просмоленные лодки с высокими бортами и крутым выгнутым носом принадлежали местным жителям, и называли их карбасами. На таком карбасе со стационарным двигателем однажды по какому-то делу приплыл в лагерь рыбак.

Подплыв ближе, Ваня увидел на карбасе девчонку лет четырнадцати. Из-под выгоревшего платка выбивались ярко-желтые пряди волос. Девчонка то и дело заталкивала волосы под платок, но они снова вылезали. Во все стороны торчали поставленные на рогульки длинные кривые удочки. Больше в лодке никого не было. В прутяной корзине зеленели порядочные окуни. Верхние шевелились и подпрыгивали.

— Можно, я здесь встану? — вежливо спросил Ваня.

— Жалко, что ли, — ответила девчонка и с любопытством взглянула на него.

Ваня осторожно опустил якорь, размотал леску и, нанизав на крючок кусочек плотвичного мяса, закинул удочку.

Он думал, проворный черный горбач тут же потопит поплавок, но ничего подобного не произошло. Поплавок — гусиное перо — неподвижно краснел в спокойной воде. Вот всегда так: плывешь в заветные места, надеешься на бешеный клев, а все наоборот: у острова — куда ни кинь — прекрасно клевало, а тут полная тишина. Ваня уже по опыту знал: если окунь сразу не схватил, вытаскивай удочку и ищи другое место. Северный окунь не любит церемониться: уж если клюет, так сразу поплавок на дно, а нет, так будто отрезал.

Между тем девчонка резко взмахнула удочкой и стала спокойно, без обычной суеты выводить добычу. Окунь чертил красноватым спинным плавником воду, упирался, ошалело сигал в сторону, но девчонка ловко подтаскивала его все ближе к лодке. Когда трепыхающийся окунь шлепнулся в плетенку, Ваня завистливо вздохнул: ему такие крупные еще не попадались.

Когда она вывернула из глубины третьего горбача, Ваня не выдержал и спросил:

— На что ловишь?

— На ряпушку, — ответила девчонка.

Про эту маленькую рыбку Ваня слышал много уже, но ни разу не видел ее. Вчера только поставили с Виктором Викторовичем специальную мелкоячеистую сеть на ряпушку, но еще не проверяли.

— А я на плотвиное мясо, — сказал Ваня.

— Можешь весь день сидеть, и ни один не клюнет, — авторитетно заметила девчонка. Взмахнула свистнувшим удилищем и подсекла еще одного красавца. Судя по тому, как он заартачился, это тоже был крупный экземпляр.

— Везет же людям, — вздохнул Ваня. И хотя он произнес эти слова почти шепотом, девчонка услышала.

— Чего такой гордый?.. — усмехнулась она. — Попросил бы, давно дала бы тебе наживки.

Ваня вытащил якорь — тяжеленную ржавую железяку — и подплыл к девчонке. Рядом с его маленькой фанерной лодчонкой карбас выглядел катером. Посередине установлен большой мотор неизвестной Ване конструкции. Вместо румпеля — кривой, причудливо изогнутый железный прут. Ржавая выхлопная труба перевешивается через высокий борт. Неужели девчонка сможет запустить эту керосинку? Вслух свои сомнения Ваня не стал выражать, чего доброго, обидится и не даст ряпушки.

Девчонка с интересом смотрела на него. Губы припухлые, круглый подбородок с ямочкой, на скуле маленький белый шрам. А вообще глазастая, симпатичная.

— Как тебя звать? — спросил Ваня.

— Элла.

— Живешь в глуши, а имя…

— Не всем ведь жить в городе, — ничуть не обиделась девчонка. — По правде говоря, я город не люблю. Очень много людей. Даже страшно.

— Чего же тут страшного?

— Чувствуешь себя букашкой, микробом.

— Я живу в большом городе и не чувствую себя букашкой. Это ты загнула! Ляпнула, не подумав.

— В городе живешь, а какие слова говоришь: загнула, ляпнула!

Ваня заерзал на сиденье: еще учит, как ему говорить! Забралась в чужую лодку и воображает. Сама и мотор-то запустить не сможет.

— Нормально я говорю, — пробурчал Ваня, сдерживая раздражение.

— Тебя сюда дядя Кузьма из Умбы привез, да?

— Смотри, все знает! — Ваня усмехнулся. — И Саньку знаешь?

— Конечно.

— И мать его знаешь?

— Тетю Дусю-то?

— Я молчу, — сказал Ваня. Вот он, поселок. Здесь все друг про друга знают, а в Ленинграде Ваня даже в своей парадной не всех жильцов знает.

— Вы ведь приехали вдвоем. Где же твой друг?

— Был да сплыл.

— Неужели утонул! — усмехнулась девчонка.

— Соскучился по своей дорогой мамочке и уехал в Ленинград, — сказал Ваня. — У вас тут лютуют комары и один сплошной день. А наш Андрюшенька привык спать ночью.

— Нехорошо так про своего друга говорить, — с укоризной сказала Элла.

— А бросать товарища одного — хорошо?

— Кто непривычный к нашему климату, тому первое время трудно здесь… Взрослые и то бывает не выдерживают.

— Трус он, вот кто! — сказал Ваня. — Дезертир.

— А ты злой… И глаза у тебя злые.

— Не надо мне твоей ряпушки, — обиделся Ваня и оттолкнулся от карбаса, в который уже намеревался взобраться. — И окуней мне не надо… Мы каждый день на острове уху из сигов едим.

— В сетку-то и дурак поймает…

— Сама ты дура! И глаза у тебя глупые, как у куклы.

— Правильно сделал твой приятель, что сбежал, — невозмутимо сказала Элла. — С таким злюкой за одним столом-то сидеть противно… А кто других людей дураками обзывает, сам не очень-то умный.

— Если бы ты не была девчонка, я сейчас бы залез в твою дырявую лоханку и…

— Залезь, — спокойно сказала девчонка. Если бы она тоже разозлилась и стала ругаться, Ване не так было бы обидно, но девчонка была невозмутима. Все так же прямо сидела в лодке и смотрела на поплавки. Ваня решил, что вот сейчас смотает удочки и проплывет под носом у девчонки, прямо по поплавкам. Специально распугает всю рыбу.

— С сопливыми девчонками я не дерусь, — проворчал он, желая, чтобы последнее слово было за ним.

— Если бы ты сунул свой толстый глупый нос в мою лодку, я бы тебя как миленького выкупала.

— Извини, хозяйка Медной горы, я не знал, что это твое озеро, — ядовито заметил Ваня. — Может быть, оно называется Элл-озеро?

В этот момент налетел порыв ветра и сорвал с Ваниной головы кепку. Он успел подхватить, а то упала бы в воду. Девчонка посмотрела на небо, потом на озеро и сказала:

— Я тебе советую плыть к нашему берегу.

— Обойдусь, — буркнул Ваня.

Небо, оно только что было голубое и чистое, вдруг побледнело, а потом посерело. Из-за горизонта неслись плоские округлые облака. Вслед за ними, толкаясь, наползая друг на друга, торопились короткие тупорылые тучи. Тревожно закричали чайки. Лишь те, что сидели на камнях, пока помалкивали. Тихое до сей поры Вял-озеро как-то незаметно пришло в движение. Сначала наперегонки с облаками к гряде весело побежали маленькие сиреневые волны. Даже не волны, а глубокая рябь. Но уже видно было, как вдали озеро вдруг сразу все заходило ходуном. Порывы ветра становились все сильнее, иногда в лицо ударяли мелкие брызги. Вода у камней ожила, зашевелилась.

Не рассердись Ваня так на девочку, он ни за что не поплыл бы к острову. Хотя еще и не видел Вял-озера во всей его штормовой красе, было ясно, что путешествие предстоит рискованное. Лодка слишком легкая, а волны будут высокие.

Но Ваня уже закусил удила. Злясь на девчонку и на себя, что не смог сдержаться, он даже не стал сматывать леску — бросил удочку на дно и взмахнул веслами. Лодка послушно скользнула вперед. С удовлетворением отметив, что весла уходят в неспокойную воду без всплеска, а лодка с каждым взмахом двигается быстрее, Ваня почувствовал себя уверенным, сильным. Он знал, что девчонка наблюдает за ним.

Когда Ваня отплыл метров на пятьдесят, девчонка поднялась и, сложив ладошки рупором, закричала:

— Греби к нашему берегу-у! Слышишь, к берегу-у! До острова не доплыве-ешь! Опрокине-ет!

Ваня даже не посмотрел в ее сторону. Подумаешь, ветер поднялся, заштормило! Ну, покачает маленько, велика беда…

Но он, оказывается, совсем не знал Вял-озера. Вокруг засвистело, застонало, на лицо будто кто-то тугую подушку положил, даже дыхание перехватило, а глаза застлало слезами. Лодка сама по себе круто развернулась, причем так быстро и неожиданно, что чуть весла из рук не вырвались. Ваня глянул вперед и обомлел: прямо на него катились огромные валы с белыми развевающимися на ветру гребнями. От них отлетали и растворялись в воздухе клочья пены. Вместе с волнами нарастал тревожный мощный гул. В следующий момент Ваня взглянул в ту сторону, где осталась девчонка, но тоже увидел валы. И ему показалось, что они идут на него. И между этими двумя стенами воды, будто в ущелье, оказался он на своей лодке. Гряду будто кошка языком слизнула. Ни одного камня не видно. Весла вдруг замолотили по воздуху, лодку завертело, закрутило. То она проваливалась куда-то вниз — и у мальчишки замирало сердце, то взлетала вверх. Волна обдала его с ног до головы, и лодка сразу стала не такой верткой. Ваня перестал ориентироваться, где остров, где берег. Кругом грохочущая вода и летящее над головой серое небо.

Лодка норовистым козлом еще пыталась прыгать по волнам. Ваня бросил весла на залитое водой дно: бесполезно и пытаться грести. Лодка повернулась боком к волне, и Ваня, еще толком не успев сообразить, что произошло, пробкой вылетел из лодки и оказался в жгучей холодной воде. Вода сомкнулась над головой, заломило в ушах. Выплыв на поверхность, увидел скользкое серое днище своей лодки. В пазах чернела смола. Одно весло пронеслось мимо самого носа и исчезло. Где-то должен быть спасательный пояс… Одежда намокла, стало тянуть вниз. И тогда он закричал. Причем, каким-то тонким, незнакомым голосом. Он даже не подозревал, что может так кричать. Впрочем, из-за свиста ветра и шума волн он сам-то себя еле услышал. Но все равно этот смертельно-тоскливый крик запомнился на всю жизнь. Тяжелые резиновые сапоги гирями тянули на дно, брезентовая куртка стала картонно-жесткой и стесняла движения. Спасательный пояс из пенопласта, на котором он сидел, розовел на колыхающихся вдалеке волнах. Нечего было и думать за ним гнаться… Вспомнилось, Виктор Викторович говорил, что пояс всегда нужно привязывать бечевкой хотя бы к петле куртки… Щедро плеснуло в лицо, и он закашлялся, наглотавшись воды. Больше он не кричал. Изо всех сил работая руками и ногами, старался удержаться на поверхности. Чувствовал, что его все ближе относит к берегу. Было слышно, как волны с грохотом разбивались о сушу. Но он знал, что не доплывет. Попробовал сбросить с ног сапоги-гири, но лишь снова наглотался воды. Силы убывали. И злые горячие слезы текли из глаз. Несколько раз до него донесся далекий тревожный крик, скомканный ветром, но он уже не мог повернуть голову. И тут послышался негромкий, добродушный шум мотора. Прямо перед ним вырос просмоленный бок карбаса. Всего в каких-то трех метрах. Элла с развевающимися на ветру золотистыми волосами и хлопающей за спиной косынкой протягивала ему тонкую мокрую руку…

До самого берега они не произнесли ни слова. Ваня с трудом стащил резиновые сапоги и вылил из них воду. Карбас колоколом гудел от свирепых ударов волн, но шел точно в том направлении, куда правила девчонка. Платок улетел с ее шеи, когда помогала Ване взбираться в высокий карбас. Ветер швырял девчонке в глаза длинные желтые пряди волос, она то и дело одной рукой отбрасывала их с глаз. Другой — крепко держала кривой железный прут, заменявший румпель.

На берегу их ждал высокий человек в брезентовой куртке, подпоясанный широким ремнем с медной пряжкой. Как только карбас ткнулся носом в песчаный берег, человек ухватился за него и еще дальше вытащил на отмель. Потом, будто котенка, сгреб мокрого, дрожащего Ваню и поставил на землю. Сверху вниз посмотрел на него, усмехнулся:

— Выкупался, молодец? На нашем озере это не диво. Моли бога, что дочка у меня такая проворная, я бы уже не успел до тебя добраться.

— Это Ваня, — сказала Элла. — Он с острова приплыл, папа.

— Лодка-то моя утонула, — первое, что сказал Ваня, выйдя на берег.

— Гляди какой шустряк! — удивился человек. — Чуть в гости к ракам не угодил, а про лодку помнит… Бегом в сторожку! Там печь затоплена, погрейся, обсушись.

Элла взяла Ваню за руку и, как маленького, повела по узкой тропинке в лес, где виднелась небольшая серая избушка, похожая на ту, в которой они жили на острове. Из круглой железной трубы валил дым. Ветер тут же подхватывал его и, разодрав на синие клочки, развешивал на колючие лапы елей.

— Мой папа сплавщик, — сказала Элла. — Собирает прибитые к берегам хлысты, связывает их, а потом приходит катер и забирает.

Ваня не ответил. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал. Хотя и был босиком, казалось, к каждой ноге привязано по пуду. Глаза слипались. Так бы и упал грудью на эту родную твердую землю и прямо в мокрой одежде заснул бы…

— Отпусти, я сам, — вырвал руку Ваня. — В детском садике и то никого за руку не держал.

Элла взглянула на него и прикрыла рот ладошкой, чтобы не рассмеяться.

— Ты чего? — подозрительно спросил Ваня.

— У тебя окунь в ухе!

Ваня машинально поднял руку и пощупал ухо.

— Смешной ты… — громко рассмеялась девчонка.

К вечеру лодку прибило к берегу. Она так и вылезла на желтый прибрежный песок днищем кверху. Какой-то противный моллюск уже прилепился к доске. Обрадованный Ваня два раза обошел кругом весь остров в надежде найти и весла, но, куда не кинь взгляд, кругом бревна. Много их выбросило в этот раз на пустынный берег. Отец Эллы бродил по берегу в высоких резиновых сапогах, сталкивал багром бревна снова в воду и там связывал просмоленными канатами в плоты.

Ваня обсушился у печки. Пришлось все снимать с себя, выжимать и потом развешивать над печкой. Элла специально веревку протянула от стены до стены. Сделанная из железной бочки печка топилась жарко, и через полтора часа все высохло, даже сапоги. За окном завывал ветер, шумело озеро, в стекла хлестко ударяли крупные дождевые капли, скрипели, раскачиваясь, деревья, а в избушке тепло и сухо. Пахнет свежим хлебом, вяленой рыбой и березовым веником. Ваню разморило и с новой силой стало клонить в сон. Он «клюнул» и чуть не обжег нос о трубу. Взяв с топчана старенькое коричневое одеяло, завернулся в него и, прислонившись спиной к ящику с канатом, сразу же провалился в тяжелый глубокий сон без сновидений.

Разбудила Элла. Пока Ваня сушился, она помогала отцу вязать бревна, а теперь вот пришла проведать. Молча поставила на стол котелок с застывшей, как холодец, ухой, нарезала хлеб, положила деревянную ложку и головку чесноку.

— Не обессудь, — насмешливо заметила она, — сигов мы еще не наловили…

Ваня, моргая со сна, смотрел на нее. Одеяло сползло с плеч, и он натянул его. С трудом сообразил, где он и что с ним произошло. Элла подбросила в едва теплившуюся печку дров. На загорелых коленках девчонки свежие царапины. Если бы не Элла… Ваня даже плечами передернул, представив на миг, что бы тогда было…

— Кажется, я заснул, — сказал он.

— Кажется! — фыркнула девчонка. — Ты спал два часа. Чуть одеяло не сжег. Из печки выкатился уголек — и прямо тебе на колени. Видишь, дырка? Мог бы и сам сгореть… — Элла рассмеялась. — Как говорится, из огня да в полымя.

— Из воды в огонь, — поправил Ваня. — И ты потушила… этот пожар?

— Из кружки плеснула, ты даже не пошевелился.

— Выходит, ты меня уже два раза спасла?

— А ты все считай, — опять засмеялась девчонка. — Уж тогда не два, а три раза.

— Три?

— Когда я первый раз прибежала сюда, гляжу, у твоих ног змея свернулась и смотрит на огонь…

— Врешь! — воскликнул Ваня.

— Иди погляди, она под сосной валяется… Здоровенная! Я ее за хвост и об пол.

— Действительно, я попал в избушку на курьих ножках, — сказал Ваня. — Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… Русалка — это ты.

— Будешь обзываться — не дам компота.

— Ты была в Ленинграде? — помолчав, спросил он.

— В Кандалакше была, в Мурманске, а в Ленинграде нет, — ответила Элла.

— Если приедешь, я тебе весь город покажу, — сказал Ваня. — Запиши мой адрес.

— Не в последний, наверное, раз видимся, — улыбнулась Элла. — Ты ешь, уха-то двойная… Видишь, сама застыла.

Уха была великолепная. Ваня съел все, что было в котелке. На второе Элла подала подогретую на печке картошку с жареной рыбой. Ваня и это съел с удовольствием. Черствую корку хлеба он старательно натирал крепким пахучим чесноком и посыпал солью, как научил его Виктор Викторович. На третье девчонка налила в стакан из жестянки консервированный компот из слив.

— Обязательно приезжай, — сказал Ваня. — Будешь жить у нас, квартира большая.

— Здесь останешься ночевать, или на остров отвезти?

— Наверное, уже волнуются, — сказал Ваня.

Элла быстро убрала со стола, вымыла в большой эмалированной миске посуду. Ваня все насухо вытер полотенцем. Элла подобрела и весело посматривала на него. Да и Ваня никак не мог взять в толк, с чего это он тогда взъелся на такую хорошую девчонку?

— Ты далеко отсюда живешь? — спросил он, застегивая куртку.

— В Вильмаламбине. Это далеко, на другой стороне озера. Ваши приезжают в наш поселок в бане мыться.

— Я ни разу не был.

— Каждую субботу на машине приезжают. Как закон.

Они вышли из дома. Глядя на озеро, трудно было поверить, что была буря. Ровная зеркальная гладь раскинулась кругом. Ни одной морщинки. Редкие облака отражались в воде. Закатившееся за остров солнце подкрасило их в желто-розовый цвет. Отсюда Сень-гора видна как на ладони. У подножия растут сосны и ели, выше — березы, осины. Меж деревьев разбросаны гранитные обломки. Чем круче Сень-гора, тем меньше деревьев. Недостает им сил вскарабкаться на этакую крутизну. Лишь кустарник да зеленые мхи добрались до самого верха. Над вершиной неподвижно застыла огромная сизая воронка. Широкая розовая горловина направлена в небо, а сужающийся книзу конец воткнулся в самую маковку горы. Уж не этот ли смерч свирепствовал днем над Вял-озером? А сейчас, опустошенный, побледневший, успокоился и остановился передохнуть над красавицей Сень-горой.

— Никогда такого не видел, — кивнул Ваня на гигантскую воронку.

— Я тоже, — призналась Элла и, помолчав, спросила: — Почему ты назвал меня хозяйкой Медной горы? Кроме Сень-горы, тут близко и гор-то больше нет.

— Ты разве не читала «Малахитовую шкатулку» Бажова? — удивился Ваня.

— Не читала.

— Ладно, я тебе из Ленинграда пришлю, — пообещал Ваня. — Книга — закачаешься.

— Я в библиотеке возьму, — сказала Элла. — Если только она там есть. У нас маленькая библиотека.

Андрей Степанович — отец Эллы — сам привязал Ванину лодку к карбасу. К своему удивлению и радости, мальчишка увидел на дне лодки два желтых, только что вытесанных топором весла. Это Андрей Степанович сделал, пока они с Эллой беседовали в избушке.

— Спасибо, — сказал Ваня.

— С Вял-озером, парнишка, шутки плохи, — сказал сплавщик. — На такой лодочке далеко от берега больше не рискуй выходить. На этот раз повезло, а в другой раз — кто знает…

Ваня думал, Андрей Степанович заберется в карбас и поплывет с ними, но он только встряхнул канистру со смесью и, подождав, когда они усядутся, оттолкнул карбас от берега. Элла завела мотор и взялась за кривую железяку.

— Погоди! — вспомнил Ваня. — Где же моя змея?

— Ты что, змей не видел? — удивилась Элла.

— Глуши, говорю!

Элла пожала плечами и передвинула какую-то железяку: негромко квохтавший мотор заглох.

— Что еще? — спросил Андрей Степанович. — Забыли чего?

— Ага, — сказал Ваня, выскакивая из лодки.

Мертвая, изогнувшаяся дугой змея лежала под сосной во мху. Ваня с опаской поднял ее за хвост — змея не разогнулась.

— Гадюка, — сказал он.

— Их много тут, — сказала Элла. — Меня уже два раза кусали.

— Можно, я ее возьму?

— Чудной ты! — посмотрела на него Элла. — Бери, да только зачем она тебе?

— Надо, — сказал Ваня и, держа изогнувшуюся змею за холодный хвост, понес к лодке.

Карбас, таща на буксире лодку, ходко пошел на плес. Позади на зеркальной глади озера образовалась жирно поблескивающая полоса взбаламученной винтом воды. Будто гигантский плуг прошел по озеру. Из-за острова вымахнула красноносая чайка и низко полетела за лодкой. Элла достала из кармана голубой куртки кусок хлеба, отщипнула и бросила. Чайка красиво спикировала и, едва коснувшись воды, ловко схватила хлеб. Отлетев немного в сторону, села и проглотила.

На берегу стали собираться люди. Издали их трудно было узнать. Все смотрели на приближающуюся лодку. Ваня заерзал на месте, помрачнел. Лучше бы причалить тихо, без публики… Когда карбас с шорохом вполз на берег, Ваня не поверил своим глазам: у самой воды вместе со всеми стояли Андрей Пирожков и Саня из Умбы. Если взрослые старались быть серьезными, то Андрей и Саня широко улыбались.

— Ну, Ваня, не ожидала я от тебя такого! — бросилась к нему Валентина Гавриловна. — Где ты был? Почему твоя лодка на буксире.

— Дай ему прийти в себя, — сказала улыбающаяся Вера Хечекова. — Жив, здоров, а это главное.

— Где же все-таки был? — непривычно сухо спросил Виктор Викторович. — Я пол-озера обшарил — не нашел тебя.

— Удил рыбу, тут как задует… — сбивчиво начал Ваня. — Ну, я… это…

— Гляди-ка, Элка! — первым заметил притихшую в лодке девчонку Санька. — Чего ты тут делаешь?

— Когда начался шторм, Ваня переждал на берегу, — коротко объяснила Элла. — Мы с папой там плоты из бревен вяжем.

— А мы чего уж тут ни передумали… — сказала Валентина Гавриловна. — Никого не предупредил, сел на лодку и — до свиданья. Разве так можно?

— Ты забыл, я ведь за тебя отвечаю, — сказала Вера Хечекова.

— На Верочке лица не было, когда налетела буря, — ввернула Галя Летанская. — Она два часа тебя на моторке разыскивала.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулась Вера.

— Здравствуй, — сказала Элла и, выбравшись из лодки, по-взрослому подала Сане руку.

— Я думал, Пирог, ты давно в Ленинграде, — сказал Ваня. Он все еще не мог прийти в себя от изумления. — А ты вон где — на острове!

— Нас Виктор Викторович, когда тебя разыскивал, захватил из Вильмаламбины… У Сани там родственники. Мы еще вчера приехали из Умбы с дядей Кузьмой.

— Элка — моя двоюродная сестра, — сообщил Саня.

Виктор Викторович подошел к лодке, достал весла, посмотрел их и, усмехнувшись, положил на место. Ваня настороженно наблюдал за ним: сейчас спросит, где пояс, удочки, но студент спросил о другом:

— Веселая была у тебя, Мельников, рыбалка?

— Какое уж тут веселье.

— А мне сдается, надолго запомнишь ты сегодняшний день, — без улыбки сказал Виктор Викторович. — Отчитывать и пилить я тебя не буду, да, пожалуй, и не за что, тем более, ты теперь сам близко познакомился с настоящим Вял-озером. И, надеюсь, сделал соответствующие выводы? По крайней мере, усвоил хотя бы одну прописную истину: не зная броду, не суйся в воду.

— Это точно, — сказал Ваня. — Больше не сунусь.

— Вот и великолепно!

Подошли Андрей, Санька, Вера Хечекова.

— Где же твоя рыба, рыбак? — спросила девушка.

— Там, где я ловил, берет только на ряпушку, — сказал Ваня. — Не верите — спросите у Эллы.

15. ОДНАЖДЫ НА ОЗЕРЕ…

С Андреем Пирожковым приключилось вот что. Доехав с Иваном Николаевичем до Умбы, он отправился на аэродром, но самолет улетал в Кировск только завтра. Тогда Андрей пошел к Саньке. Его твердое решение уехать в Ленинград поколебалось. Трясясь четыре часа в кузове грузовика, Андрей все на свете передумал. И уже в Умбе в душу закралось сомнение: неправ он! Так настоящие друзья не поступают. Дезертир он — вот кто! А как он, Андрей, рано утром боялся, что Ваня проснется. Даже записку, где хотел что-то объяснить и попрощаться, не посмел написать…

Санька, увидев его, очень обрадовался. Даже не обратил внимания на рюкзак. По-видимому, Саньке и в голову не могло прийти, что Андрей, бросив товарища, завтра улетает в Ленинград. Санька стал рассказывать, что уже три дня, как готовится к поездке на Вял-озеро, в гости к ним. Накопал за поселком банку навозных червей, а черви здесь на вес золота, договорился с дядей Кузьмой и завтра — в путь-дорогу!

— А ты зачем сюда прикатил? — наконец спросил Саня. — Где твой Ваня-дружок.

И Андрей не решился сказать правду. Сказать, что заели комары и мошка, от ядовитой мази стянуло лицо и воспалились глаза, что в палатке по утрам так холодно, что невозможно заставить себя вылезти из спального мешка, что устал он, надоело ему тут и еще его сильно обидел Ваня-дружок. С этого, пожалуй, все и началось… Ему, Андрею, до смерти хочется посидеть дома за чистым столом, полистать журналы «Знание — сила», «Техника — молодежи», а он дурак дураком торчит в лесу, на берегу холодного озера, в котором даже выкупаться нельзя. Ваня хоть на моторках шпарит, а ему и этого не доверяют…

Не мог все это сказать Андрей Пирожков, глядя в прозрачные Санькины глаза. Язык не поворачивался. Да и не поймет его Саня. Для него Север — дом родной. И вместо всего этого он сказал:

— Мы приехали за хлебом.

— Поедем обратно с дядей Кузьмой, — тут же решил Саня. — Он нас в кабинку посадит.

Беспокойно спал эту ночь Андрей, а утром уже больше не колебался, решил вернуться. Если бы он улетел в Ленинград, то вряд ли они остались бы друзьями с Ваней.

И Андрей вернулся. Когда они встретились на берегу, Андрей видел, как радостно вспыхнули серые Ванины глаза. Без лишних слов мальчики сразу простили все друг другу. И никто в лагере не сказал Андрею ни одного обидного слова. Никто, кроме Ивана Николаевича. Шофер придержал Андрея за плечо, когда тот собирался выйти из столовой, и сказал:

— Чего же воротился-то, цыпленок жареный? Ходил бы сейчас по городу Питеру, поплевывал в Неву и на железных коней любовался… Аль по нашинским комарикам соскучился?

— По вас, — буркнул Андрей, отворачиваясь. Ему неприятно было смотреть в широкое лоснящееся лицо шофера.

— По мне, значит, соскучился, цыпленок жареный? — ухмыльнулся Иван Николаевич.

— Никакой я не цыпленок и тем более не жареный, — сказал Андрей. — А рыбу вам больше ловить не буду, поищите других…

— Какой из тебя, сопливого, рыбак-то… Прыщик ты, а не рыбак! — нахмурился шофер и, дав легкого подзатыльника, отпустил.

Три дня еще прожили они на острове. Утром, если озеро было спокойное, выезжали на лодках с микробиологами или с Виктором Викторовичем проверять сети. После ужина становились неподалеку от острова и удили.

Саня пробыл с ними два дня и уехал с дядей Кузьмой в Умбу. С собой он увез три крупных щуки и десятка четыре окуней. Ваня предложил ему и свой улов, но Саня отказался, зато дядя Кузьма с удовольствием взял.

Элла обещала наведаться к ним — на лодке это час ходу, — но вот уже три дня прошло, а ее все нет. Наверное, где-нибудь далеко с отцом плоты из бревен вяжет. У Каменной гряды как-то остановился катер. Забрал приготовленные плоты и отправился дальше. Когда жили на острове, Ваня часто смотрел в сторону Каменной гряды, но знакомой высокой лодки-карбаса больше не видел.

В лагерь они вернулись вовремя: не успели причалить, как задул ветер и озеро вздыбилось, во всю ширь загуляли волны. Пошел нудный дождь. Ваня и Андрей почти не вылезали из палатки ихтиологов. Виктор Викторович часто выходил на берег и озабоченно смотрел на ламбу. Далеко отсюда, за островом, поставлены сети. Давно пора их вытаскивать, а погода не дает…

И как часто бывает в этих краях, дождь внезапно кончился, облака разбежались в разные стороны и засияло долгожданное солнце. Ваня с Виктором Викторовичем тотчас отправились проверять сети. Андрей с Верой Хечековой на другой моторке поплыли разыскивать свой буй. Андрей гордо сидел на корме и держал в руке румпель. За Ваней ему не угнаться: на «Казанке» мотор «Москва», а у Андрея всего-навсего «Ветерок».

Отыскав красный флажок, Андрей привязал лодку к бую и стал помогать Вере Хечековой опускать в воду термистер: толстые алюминиевые трубки, навинчивающиеся друг на дружку до тех пор, пока не коснутся дна. Чтобы трубка шла перпендикулярно к поверхности, первые три метра собирают над водой и опускают, а затем сверху навинчивают секцию за секцией. Этим прибором измеряют температуру воды на различных глубинах. Когда под воду ушло почти девятнадцать метров трубки и конец ее воткнулся в илистое дно, неожиданно в одном место нарезная втулка полетела и длинное колено осталось в руках девушки. А термистер, соединенный лишь тонким электрическим проводом, был на дне.

— Что же теперь делать, Андрюша? — чуть не плача, сказала Вера Хечекова. — Злата Дмитриевна меня убьет… Это единственный наш термистер, а без него мы, как без рук.

— Чего-нибудь придумаем, — сказал Андрей.

Он попробовал оставшимся концом трубки нащупать термистер, но ничего не получилось. Трубка тяжело ворочалась в глубине и ни за что не задевала. Тогда он лег на корму и стал вглядываться в прозрачную глубину. Черный провод отвесно уходил в воду. Где-то далеко в зеленоватой мгле смутно виднелся увеличенный белый ствол термистера.

— Попробуем захватить петлей, — сказал Андрей.

Но веревочная петля скользила вниз по проводу, не задевая термистер. Андрей попробовал осторожно потянуть за провод, но Вера Хечекова всполошилась.

— Оборвется — и тогда нам не спасти прибор!

Андрей задумчиво посмотрел за борт. Свинцово-зеленоватая вода холодно блестела. Со дна через равные промежутки выскакивали на поверхность черные пузыри и с тихим звоном лопались.

— Выход только один, — сказал Андрей и стал стягивать с себя куртку.

— Хочешь нырнуть? — уставилась на него Вера Хечекова. — А если простудишься? Меня Валя убьет…

— Какая разница? Так или иначе вас сегодня убьют, — усмехнулся Андрей. — Или Злата Дмитриевна, или моя кровожадная сестра.

Вера Хечекова опустила большой термометр в деревянной оправе в воду и, подержав немного, взглянула на него.

— Тринадцать градусов… Это очень холодно.

— Не час ведь я там буду сидеть? — сказал Андрей. — Накину петлю на трубку, затяну — и назад.

Термистер надо было достать, и он это отлично понимал. Оттого, что нужно было нырять в холодную воду, никакой радости не испытывал. На его месте Ваня, не задумываясь, бросился бы в воду. И сделал бы это с удовольствием. Любое приключение для него — находка.

Раздевшись до трусов, размотал нейлоновый шнур. Один конец протянул Вере, второй взял в зубы. Сначала хотел ногами вперед соскользнуть в воду, но, коснувшись ступнями поверхности, передернулся, кожа покрылась мелкими пупырышками.

— Может, не стоит, Андрюша? — сказала Вера. — Чего-то боюсь я.

— Мне надо бояться, а не вам, — засмеялся Андрей и прямо из лодки нырнул головой вперед.

Вцепившись в борт обоими руками, девушка с тревогой пристально всматривалась в воду. Она видела смуглую спину и ноги отвесно уходящего в глубину мальчишки. Вот он коснулся рукой белой трубки, пузырьки со дна побежали быстрее. Один за другим. Шевеля ногами и извиваясь, Андрей стал двигать руками. Черные волосы на голове стояли торчком и медленно шевелились.

Наконец ныряльщик оторвался от трубки и, сгибаясь и загребая руками, быстро пошел наверх. С шумом и брызгами вынырнул и, не мешкая, вскарабкался в лодку.

— Вс-се в п-порядке, — стуча зубами и тяжело дыша, выговорил он. — Можно вытаскивать.

— Ох, и отчаянная ты головушка!

Вера Хечекова обтерла его жестким вафельным полотенцем, затем стала растирать спиртом.

Андрей морщился от неприятного больничного запаха спирта, но терпел. Тело его покраснело, защипала ссадина на локте, зато прошел озноб и стало тепло. Он быстро оделся.

Когда из воды показался вытащенный за веревку термистер, обрадованная Вера Хечекова обняла мальчишку и поцеловала в щеку.

— Ну вот еще! — даже покраснел он. — Телячьи нежности…

Термистер нужно было ремонтировать, и они отправились в лагерь. Когда лодка причалила, темные волосы на голове Андрея уже высохли.

Немного погодя пристали к берегу на своей быстроходной «Казанке» Виктор Викторович и Ваня. В лодке лежали сваленные в кучу мокрые сети с запутавшейся рыбой. Сейчас предстоит им разбирать весь этот огромный зеленый ком с уловом, тиной и водорослями.

— У нас термистер сломался, — сообщил Андрей.

— Вот что, быстро сети переберем — и на лодке в баню, — сказал Ваня. — Я уже две недели не парился.

Андрея так и подмывало сказать, что он сегодня в озере выкупался, но сдержался. Вытащив лодку подальше на берег, помог Вере Хечековой выгрузить оборудование и побежал в свою палатку.

— Ты куда? — крикнул Ваня. — А сети как же?

— Сейчас, — отозвался Андрей.

Надо же ему переодеться! Трусы-то мокрые…

16. БЕЛЫЙ ГОРОД

В такой бане мальчишки еще никогда не мылись. Кругом одно дерево. Две гигантские бочки с горячей и холодной водой, деревянные шайки. Даже ручки на дверях были деревянные. В бане крепкий парной дух с примесью разопревшего дерева и березового веника. Ваня и Андрей поначалу вместе со взрослыми забрались на горячий полок в парную, но долго выдержать там не смогли и под гогот распарившегося Ивана Николаевича вылетели из обжигающей парной в моечную.

— Слабаки! — крикнул вслед шофер, нахлестывая себя через плечо веником. — Городские комарики, дери вас за душу…

— Чего он к нам пристает? — спросил Ваня.

— Рыбу его величеству не ловим, вот и злится, — ответил Андрей.

— Виктор Викторович сегодня с пуд разной рыбы вывалил, — сказал Ваня.

— А ему все мало, — ответил Андрей. — Есть такие люди: глаза завидущие, руки загребущие!

— Подождем Виктора Викторовича? — спросил Ваня.

— Долго ждать. Он тоже с веником полез в эту душегубку.

Раскрасневшиеся, с мокрыми волосами мальчишки выскочили из предбанника и наконец-то свободно вздохнули.

— Как это люди могут на полке сидеть и изо всей мочи хлестать себя веником? — сказал Андрей. — Обратил внимание, один старик был в зимней шапке. Зачем это?

— Чтобы голова от жара не треснула, — даже не улыбнувшись, объяснил Ваня.

Напротив бани, на лужайке, стояла машина Ивана Николаевича. Он привез в баню всех мужчин из лагеря. Лишь мальчишки с Виктором Викторовичем приплыли на лодке. Кстати, по озеру ближе до Вильмаламбины, чем ехать по дороге.

— Здравствуйте! — услышали они знакомый голос. — С легким паром.

На тропинке, спускающейся к неширокой речке, стояли Элла и приветливо улыбалась. Сегодня она была в светлом ситцевом платье с черным ремнем на талии. На ногах босоножки.

— Спасибо, — вежливо ответил Андрей, во все глаза глядя на девочку. Там, на острове, он как-то не обратил на нее внимания. Пока разговаривал с Ваней, девчонка запустила мотор и уплыла. Он ее толком и не разглядел тогда.

— Наша баня своим паром на всю округу славится, — сказала Элла. — Даже геологи приезжают сюда за сто километров попариться.

— Мы не паримся, — сказал Ваня.

— Хотите, я покажу вам мой Белый город? — предложила Элла.

— Твой? — недоверчиво переспросил Ваня.

— Мой, — сказала Элла. — Там никого, кроме меня, не бывает.

— Покажи Белый город! — загорелся Андрей.

— Смешной ты и смотришь как-то чудно, — сказала Элла.

— Я всегда так смотрю, — смутился Андрей, — спроси у Вани.

— Не знаю, не знаю, как ты на кого смотришь, — сказал Ваня. — Мне как-то это ни к чему.

Элла отвела с глаз желтую прядь и улыбнулась. Шрам на скуле сразу сделался маленьким, чуть заметным, а на подбородке обозначилась ямочка. Элла хотя и была примерно одного роста с ними, но выглядела взрослее. Андрей хотел спросить, в какой она класс перешла, но не решился. Элла совсем была не похожа на девчонок из их класса. И разговаривала как-то интересно. Не по-девчоночьи.

— А где этот таинственный город? — спросил Ваня.

— Я отвезу вас туда на лодке, — сказала Элла. — Поплыли?

— Я только скажу Виктору Викторовичу, чтобы нас не искали. — Ваня передал сверток с бельем Андрею и побежал в баню.

— Белый город… — сказал Андрей. — Почему белый?

— Увидишь. — Элла подняла на него большие синие глаза. — Вот сейчас ты смотришь нормально.

— Ну и выдумщица ты! — Андрей никак не мог привыкнуть к ее такой откровенной манере разговаривать. — Как скажешь, хоть стой, хоть падай!

— Чего это у тебя уши оттопыренные? Наверное, шапку на ушах носишь?

Смутившийся Андрей не успел ответить: прибежал запыхавшийся Ваня.

— Все в порядке, — сообщил он. — Иван Николаевич сидит в предбаннике и рот, как окунь, раскрывает.

Дома в Вильмаламбине крепкие, большие. К озеру спускаются огороды. На грядках капуста, морковь, лук. На пригорке магазин с высоким крыльцом. У одной стены до самой крыши навалена деревянная тара. Под застрехами многих домов натянуты веревки: вялятся сиги, плотва, окуни. Рыба выпотрошена, в брюхо вставлены деревянные палочки, чтобы скорее провяливалась, так объяснила мальчишкам Элла.

По пути она заскочила в свой дом и вынесла глиняный жбан с хлебным квасом. Ваня и Андрей с наслаждением по нескольку раз приложились к жбану. Золотистый прохладный квас тек по губам, подбородку.

— Вот это квасок! — похвалил Андрей. — Мать делала?

— У меня матери нет, — просто сказала Элла. — Мы живем вдвоем с папой.

— А где же…

— Спасибо, — перебил приятеля Ваня. — Потрясающий квас!

— Хотите, еще принесу? — предложила Элла.

— Лопнем, — сказал Андрей.

Дом Эллы стоял на берегу озера. Через огород спускалась тропинка к причалу. Там покачивались привязанные к бую карбас и плоскодонка. Прямо из воды поднимался квадратный деревянный сруб.

— Гляди, колодец! — удивился Андрей. — Зачем же в озере колодец?

— Это садок, — сказала Элла. — Там у нас всегда живая рыба: окуни, щуки, хариусы.

Она подошла к садку, взяла лежавший тут же подсачник на длинной ручке и вытащила окуня и щуку. Рыбины изогнулись в подсачнике, окунь растопырил колючие плавники. Элла снова пустила их в садок.

— И много их там? — поинтересовался Ваня.

— Не считала, — улыбнулась Элла. — У нас рыба круглый год.

— Ты ловила когда-нибудь вот таких щук? — развел руки Андрей.

— Ловила, — ответила Элла. — На жерлицу.

— А таких? — еще больше развел в стороны руки Андрей.

— У меня есть щука с тебя ростом, — сказала Элла.

— В садке? — спросил Ваня.

— Может быть, я вам ее покажу, — пообещала Элла. — Кроме меня, ее никто еще не видел.

— Фантастика! — сказал Андрей.

Мальчишки забрались в карбас. Элла отвязала канат и, оттолкнувшись от дна длинным веслом, развернула лодку носом в сторону плеса. Крутнула ногой несколько раз педаль стартера, мотор негромко и добродушно заурчал.

— Можно, я сяду за руль? — попросил Андрей.

Элла молча уступила свое место. Сияющий Андрей уселся на корму и взялся за кривую железяку.

— Резко не поворачивай, — предупредил ревниво наблюдающий за ним Ваня, — опрокинемся.

— Что я, в первый раз? — усмехнулся Андрей. — Если мне память не изменяет, то опрокинул нас на Неве…

— Прямо по носу топляк, — сказал Ваня.

Это был, конечно, не город, — обыкновенный рыбацкий хутор. Назывался он Белоозерск. Дома еще крепкие, каждое крыльцо чисто вымыто дождем и подметено ветром. В скобы дверей вставлены почерневшие палки. Так деревенский хозяин, уходя на работу, закрывает свой дом до вечера. На некоторых окнах белеют занавески. На вешалах у воды трепыхаются обрывки старых сетей. В ячеях какие-то маленькие паучки свили паутину. Одиноко стоит магазин с закрытыми ставнями, а сразу за ним до половины забрались в воду две баньки. Белый катер с рубкой очутился в заросшем лопухами огороде. Видно, давно еще могучая волна будто щепку выбросила его на берег, да так и оставила здесь доживать свой век пенсионером. Небольшие, непохожие на морских чайки поселились на хуторе. Они летали у берега, разгуливали по улице, дремали на крышах.

Кроме чаек, здесь ни души. Жуткая прозрачная пустота и тишина. Лишь слышно, как на зеленом травянистом пригорке шумят, поскрипывают приземистые сосны да тоненько посвистывает ветер в чердачных окошках. Андрей и Ваня, привыкшие к большому шумному городу, особенно остро чувствовали эту гнетущую тишину и запустение. В лесу тоже не шумно, но там на каждом шагу ощущается биение жизни, здесь же — медленное умирание. Один заколоченный дом вызывает грусть, а здесь их — около двух десятков. Белый мертвый хутор.

— Куда же люди подевались? — тихо спросил Андрей. — В первый раз вижу дома без людей.

— Тут даже мышей-тараканов нет, — сказал Ваня.

— А комары есть, — заметил Андрей, прихлопывая сразу штук десять, атаковавших его.

Элла рассказала, что несколько лет назад неожиданно повысился уровень воды в озере и затопил хутор. Прекратилось всякое сообщение с районом. Люди ездили в магазин и друг к другу в гости на лодках. С полгода пожили они так, а потом совсем уехали. Говорят, через десять лет уровень опять понизится — и тогда здесь снова можно будет жить, а пока тут мертвое царство.

— Летом, в июле, я сюда часто приезжаю, — сказала Элла. — Лишь в июле воды не бывает в поселке. Хотите, покажу мой дом?

Она привела их к небольшому дому с тюлевыми занавесками на окнах. Крыльцо до половины облеплено зеленой засохшей тиной. Это весеннее половодье оставило свой след. И другие дома до третьего венца в побуревшей тине. Дверь с тягучим скрипом отворилась, и они вошли в сумрачные, с сырым запахом сени. Крыша в нескольких местах просвечивала. На длинной скамейке вдоль стены — ведра, жестяные банки и даже заржавевший керогаз. Цинковое корыто тускло блеснуло в углу. В комнате обжитой вид: застланный чистой скатертью квадратный стол у окна, пестрые домотканые половики на полу, кушетка с прибитым над ней простым ковриком. На стенах много прикноплено рисунков карандашом и красками. На них изображены озеро, мертвый поселок, белый катер, согнувшиеся от ветра сосны на пригорке, вялившаяся на веревке крупная рыба. И ни одного человека не было на рисунках.

— Это ты все нарисовала? — спросил Ваня, внимательно разглядывая рисунки.

— Плохо, да?

— Да нет, ничего, — сказал Ваня.

— Ничего, — фыркнул Андрей. — Нам с тобой так в жизнь не нарисовать!

— Мне ведь тоже нравится, — сказал Ваня.

— Подари мне один на память? — попросил Андрей.

— Ты серьезно? — спросила Элла. — Бери любой.

— Я тоже возьму, — сказал Ваня. — Вон тот, где катер.

— Мне нравится мой Белый город, — сказала Элла. — Я однажды два дня здесь прожила. Началась буря, волны прыгали в окна домов… Озеро и я. Больше никого. Да еще чайки кричали.

— А отец? — спросил Андрей. — Отпустил тебя одну?

— Он был на острове… И потом, он знает, что со мной ничего не случится.

— Нам таких бы родителей, — усмехнулся Ваня.

— Я ведь здесь родилась, — сказала Элла.

— А где ты спала? — спросил Ваня. — Ведь был потоп?

— На чердаке есть раскладушка и рваный тулуп.

— А это… привидений ты не боишься? — спросил Андрей.

— В Белом городе нечистая сила не водится, — сказала Элла.

— Нарисуй нас, — помолчав, предложил Андрей.

— Я людей не умею. И потом… я рисую для себя. Эти рисунки еще никто не видел. Только — вы.

— А стихи ты не сочиняешь? — спросил Андрей. — Про природу?

Элла посмотрела на него и не сразу ответила.

— Я вас привезла сюда потому… потому что вы из Ленинграда. И еще, я не люблю, когда надо мной смеются.

— Я и не думал смеяться, — горячо сказал Андрей. — Просто я почему-то подумал, что ты и стихи сочиняешь. Про природу… Я и сам один раз попробовал…

— Я наизусть помню его гениальные стихи, — сказал Ваня. — Слушай: «Туру-туру-туру-туру, мы идем на физкультуру…» Андрюша решил, что его стихотворение новое слово в поэзии, и… послал их в «Пионерскую правду»… Что тебе ответили, Андрюша?

— Зачем ты такую чепуху в газету послал? — спросила Элла.

— Для юмора.

— Ты думаешь, там, в «Пионерской правде», им делать нечего?

— Об этом ему и написали, — ввернул Ваня. — На газетном бланке.

— А тебе лишь бы подковырнуть товарища, — неодобрительно взглянула на него Элла.

— Что, получил? — рассмеялся Андрей.

Элла вышла в сени и вернулась с ведром и тряпкой. Половики ногами отодвинула к порогу.

— Вы, пожалуйста, не смейтесь надо мной, — сказала Элла. — Я сейчас буду полы мыть.

— Это еще зачем? — удивился Ваня. — Тут ведь никто не живет.

— Тут живут пыль и плесень, — сказала Элла. — Неделю всего я здесь не была, а поглядите, сколько пыли. — Она провела указательным пальцем по буфету — палец стал серым, а на буфете образовалась полоса. — А там, под окном, плесень, видите?

— Это называется мартышкин труд, — сказал Ваня. — Ты стираешь пыль, моешь полы и уезжаешь, а потом через неделю заявляешься сюда — и все надо начинать по новой.

— Зачем мыть полы, если тут нет людей? — пожал плечами и Андрей.

— А вы разве не люди? Неужели вам приятно видеть эту грязь?

— Мы сейчас уйдем, — сказал Андрей.

— Уходите, а я буду мыть.

— Все понятно, — усмехнулся Ваня. — В этом доме живут привидения.

— Чистоплотные привидения, — прибавил Андрей.

Помочив тряпку в воде, она нагнулась и стала мыть пол. Мальчишки озадаченно смотрели на нее. Им почему-то стало неловко.

— Ну идите же! — сказала она.

Мальчишки вышли на крыльцо.

— Чего это она вздумала? — сказал Ваня.

— Может, это ее хобби.

— Моя мать тоже любит посуду мыть, — сказал Ваня. — Берет из серванта чистую и заново начинает мыть. Говорит, что это здорово нервы успокаивает.

— Неудобно все-таки — человек работает, а мы сидим, — сказал Андрей. — Давай хоть половики выколотим?

— Давай, — пожал плечами Ваня.

Когда они вошли, Элла обернулась и одернула подоткнутое спереди платье.

— Комары искусали? — спросила она. Полкомнаты уже было вымыто, крашеные половицы влажно блестели.

— Наверное, в половиках пуд пыли, — сказал Андрей, сграбастывая пестрый ворох.

— Чтобы привидения ножки не запачкали… — улыбнулся Ваня и поднял с пола второй половик.

На лужайке каждый взялся за свой конец и одновременно взмахнули. Раздался громкий хлопок, поднялась пыль. Это им понравилось. Второй хлопок получился еще громче, а на третий раз половик с треском лопнул как раз посередине.

— Ничего, — сказал Андрей. — Был один — стало два.

Элла вымыла сени, крыльцо, хотя оно и без того было чистое. Мальчишки приносили воду. Тряпку девочка выжала и повесила на перекладину. Остатки из ведра выплеснула на заросшую бурьяном грядку.

— Мне понравилось наводить порядок в твоем Белом городе, — сказал Андрей. — Давайте так по порядку и будем мыть полы во всех домах?

— Сейчас я вам покажу мою тетю Катю, — не обратив внимания на его слова, заявила Элла. — Ваня, принеси, пожалуйста, из лодки садок, он на корме, рядом с черпаком.

— Тетя Катя — это говорящая ворона, — сказал Андрей. — Или скворец?

— Нет, — улыбнулась Элла.

На щеке у девочки, чуть повыше шрама, коричневое пятнышко. Это после мытья полов.

— Тетя Катя — это бездомная киса, — сказал Ваня и похлопал по цинковому садку. — Мы ей живую рыбку привезли.

Элла отрицательно покачала головой.

— Тетя Катя… — повторил Андрей. — Дикая коза?

— Белка?

— Белки рыбу не едят, — заметил Андрей.

— Крыса?

— Мышь?

— Обезьяна? Крокодил? Гиппопотам?

— Не старайтесь, все равно не угадаете, — рассмеялась Элла.

Тетей Катей оказалась огромная темно-зеленая щука. Жила она в небольшом пруду. Когда выглядывало солнце, неглубокий пруд просвечивал до дна, и тогда у самого берега смутно зеленело толстое округлое полено. Щука неподвижно стояла на одном месте — возле черной коряги — и, наверное, отчаянно скучала. Кроме нее, в неприветливом пустом пруду никого не было. Даже водоросли не росли. Еще издалека увидев Эллу с белым садком, тетя Катя, не пошевелив даже плавником, бесшумно и стремительно, будто торпеда, отошла от коряги и остановилась в тени от дерева посередине пруда. Длинная хищная пасть чуть приоткрылась, показав великое множество зубов, и снова захлопнулась. Казалось, тетя Катя улыбнулась девчонке.

— Здравствуй, тетя Катя! — серьезно сказала Элла и достала из садка плотвицу. Щука с интересом следила за ней. И взгляд ее круглых темных глаз был осмысленным.

— Я еще таких не видел! — восхищенно ахнул Андрей. — Царица!

— Эх, не взяли спиннинг… — сокрушенно покачал головой Ваня. — Так ее разве поймаешь?

Элла взглянула на них, и лицо ее снова стало замкнутым, как в доме, когда Андрей спросил, сочиняет ли она стихи.

— Мой дядя плавает машинистом на торговом судне, — сказала она. — В прошлом году был в одном американском портовом городе и зашел в зоопарк. Над одной закрытой клеткой надпись: «Самый страшный хищник на земле!». Дядя заплатил деньги и вошел в отдельное помещение. Ему захотелось посмотреть на этого ужасного хищника… И кого вы думаете он там увидел?

— Льва, конечно, — не раздумывая, ответил Андрей. — Или тигра?

Ваня промолчал.

— Он увидел себя в зеркале… Оказывается, самый страшный хищник на земле — это человек.

— Американцы всегда чего-нибудь выдумают, — смутился Андрей.

— Щука тоже хищник, — сказал Ваня.

— Тетя Катя живет здесь с весеннего паводка, когда был нерест. Вода ушла, а она осталась в этой луже… С весны она не съела и трех десятков рыбин. Иногда по неделе ничего в рот не берет.

— А на вид совсем не дистрофик, — заметил Андрей.

— Щука ест только больную или покалеченную рыбу, — сказала Элла. — Вот смотрите, я сначала брошу здоровую, а потом чуть живую.

Элла бросила в пруд плотвицу. Серебристая рыбка молнией юркнула в тень от дерева. Тетя Катя и глазом не повела. В пруд полетела полудохлая рыбешка. Перевернувшись на бок, она всплыла наверх. Щука не спеша подплыла к ней и, чуть не зацепив плавником, прошла мимо.

— Даже больную не взяла, — сказала Элла. — Неделю ничего не ела. Скучает она. Привыкла жить в озере, а тут — как в тюрьме.

— Давайте ее снова пустим в озеро? — предложил Ваня.

— Я хотела, да ее разве поймаешь.

— Вычерпаем воду из пруда, — сказал Андрей. — Два дня работы.

— Ты иногда как-то странно говоришь, — сказала Элла. — То ли нарочно, то ли всерьез?

— Другого выхода не вижу, — буркнул Андрей. — Придумайте что-нибудь пооригинальнее.

— Сейчас мы ее, голубушку, заарканим! — Ваня бегом бросился к лодке и вернулся с удочкой. Достал из садка маленькую плотвицу и пропустил через жабры крючок. Раз десять подводил он рыбку к самому носу щуки, и та наконец не выдержала и схватила. Немного подождав, Ваня резко подсек и вместе с удилищем стал пятиться от пруда. Тонкая жилка натянулась. Против их ожидания, щука спокойно позволила себя вытащить из воды и лишь на суше, завращав глазами, выгнулась толстой дугой и забила скользким хвостом. Рыбка с крючком сама вылетела у нее изо рта. Ребята завернули тяжеленную щуку в Ванину куртку и бегом потащили к озеру. Это метров сто. Прежде чем пустить ее в воду, Ваня кончиком перочинного ножа осторожно нацарапал на окостеневшем щучьем носу одно слово: «Элла». Тетя Катя спокойно выдержала эту процедуру и даже не сделала попытки цапнуть мальчишку за руку.

— Мы перекрестили ее в Эллу, — сказал Ваня. — Ну, плыви, Элла…

Они осторожно пустили щуку в мелкую воду. Бывшая тетя Катя, а отныне Элла некоторое время стояла на одном месте, словно не веря такому счастью. Ваня вошел в воду и продвинул щуку на более глубокое место. Элла шевельнула хвостом и стремительно рванулась вперед. Снова остановилась, немного развернулась в их сторону, раскрыла и закрыла зубастую пасть, будто поблагодарила, затем всплыла наверх и наискосок, чиркнув по поверхности черным плавником, в последний раз блеснув желтым змеиным брюхом, красиво ушла в синюю глубину.

— Расскажи кому-нибудь, что я держал в руках полупудовую щуку — не поверят, — сказал Ваня.

— А ты не рассказывай таким людям, которые тебе не верят, — сказала Элла.

— Я думал, только ловить приятно, — философски заметил Андрей. — А оказывается, выпускать на волю в тыщу раз приятнее.

— Прощай, тетя Катя, — сказала Элла, задумчиво глядя на озеро.

— Элла, — поправил Ваня.

17. ПРОИСШЕСТВИЕ НА ГЛУХОЙ ЛАМБИНЕ

Глухая ламбина — большое лесное озеро — находилась в четырех километрах от лагеря. Ламбина не соединялась с Вял-озером. Днем Иван Николаевич отвез туда по заросшей лесной дороге Виктора Викторовича, Ваню и Андрея. Откинув задний борт, выгрузили легкую фанерную лодку, мотор «Чайку» и с километр новеньких капроновых сетей. Это было последнее лесное озеро, которое ихтиологам необходимо было обследовать.

Иван Николаевич долго щупал тонкие зеленые сети, перебирал белые пенопластовые поплавки.

— Сколько же каждая стоит? — спросил он у Виктора Викторовича.

— Такие не купишь, — рассмеялся тот. — А вообще государственная цена всех этих сетей… как бы не соврать… — Нахмурив лоб, он стал про себя высчитывать. — Примерно тысячу рублей.

— Добра-то сколько! — Иван Николаевич любовно погладил зеленый ворох и, вздохнув, отошел к машине.

Пока они ставили сети, шофер курил на берегу. Виктор Викторович перегородил ламбину почти пополам. Сеть скрутилась под водой, лишь у самого берега, в осоке, белели продолговатые поплавки. Когда стали заводить мотор, лопнул пусковой трос. Пришлось пересекать всю ламбину на веслах. Делать больше здесь было нечего. Виктор Викторович спрятал лодку в камыши, а мотор положил в кузов.

— Оттарахтела наша «Чаечка», — сказал он. — Ее уже давно пора было выбросить.

— Что же вы сетки-то оставляете без надзора? — спросил Иван Николаевич.

— Какие в этой глухомани воры? — Виктор Викторович подвернул голенища резиновых сапог и скомандовал: — По местам, рыбачки!

— Вот что значит государственное добро, — проворчал Иван Николаевич. — Была бы своя сеть, не бросил бы так.

Виктор Викторович и мальчишки забрались в кузов. Никто не хотел ехать в кабине.

На следующий день после завтрака Виктор Викторович отозвал в сторонку мальчишек. Присев на замшелый пень, достал папиросы, закурил. Лицо у него было озабоченное.

— Запомнили дорогу на Глухую ламбину? — спросил он.

— Дорога одна, через лес, — сказал Ваня.

Светило солнце. Легкий ветерок раскачивал верхушки сосен и елей, и они ровно и мощно шумели. Даже комаров в это теплое утро не было видно. У берега, прогреваясь, трещали моторы, слышались голоса. Совсем рядом верещала какая-то птица.

— Начальник все мои планы нарушил, — сказал Виктор Викторович. — Сегодня утром мы должны были ехать проверять сети, а он чуть свет послал Ивана Николаевича и Вильмаламбину за хлебом и почтой, а меня снарядил на моторке на остров к ихтиологам. У них все припасы кончились. Нужно отвезти ребятам хлеб и консервы. Вернусь не раньше как через три часа.

— Мы подождем, — сказал Андрей.

Виктор Викторович задумчиво посмотрел на него.

— Вот какое дело-то. Нельзя ждать. Нужно побыстрее на Глухую ламбину идти. Сами понимаете, новые сети, мало ли что… А у нас поплавки видны с берега. А ну, как нагрянут браконьеры из поселка? Озеро-то глухое, рыбное. И главное, никто не помешает браконьерничать. Заодно и сети проверите.

— Как же мы без мотора-то? — спросил Ваня. — На веслах не догрести.

— Мотор я вам дам. Новенький «Салют».

— И мы на себе его потащим? — удивился Андрей.

— Он и весит-то всего двенадцать килограммов. Пушинка! Лодка в камышах, а канистра с бензином рядом в кустах спрятана.

Ваня взглянул на приятеля, улыбнулся.

— Сейчас надо идти?

— Вот спасибо, ребята! — обрадовался Виктор Викторович. — Гора с плеч… Отвезу продукты — и сразу к вам!

Виктор Викторович проводил их до повертки. Маленький белоголовый мотор он нес под мышкой. Передав мотор Ване, припустил в лагерь, где его ждала моторка с продуктами и каким-то оборудованием. Чтобы свернуть на лесную дорогу, нужно было пройти по большаку с полкилометра. Навстречу им попался порожний грохочущий лесовоз. Неожиданно он резко затормозил — и из кабины на обочину резко выскочил (кто бы мог подумать!) Санька из города Умбы. Улыбаясь, он пошел навстречу приятелям.

Мотор тащили на себе по очереди. А тащить его нужно было ни мало ни много — три километра с гаком.

Заросшая травой и низенькими елками дорога петляла в негустом смешанном лесу. До чего же красив был этот северный лес! Листья на березах ярко-зеленые, а на осинах — матовые, с белой изнанкой. Высоко над головой заливаются птицы, но сколько ни задирай голову — ни одной не увидишь. Птицы-невидимки. Завернет откуда-нибудь из-за облаков ветер в лес — и залопочут, зашуршат листья, защелкает тонкая кора на березовых стволах, а с сосен и елей с нежным шумом посыплются вниз сухие желтые иголки. Но ветер долго не задерживается в лесу: нырнет в просеку и убегает по замшелым черным пням, низко пригибая зеленые метелки высокой травы.

Саня и Андрей идут и любуются природой, а Ване не до этого. Обливаясь потом, он тащит на плече мотор. Судя по всему, он уже прошел свой километр, но Ваня не останавливается. Лучше лишку пронести, чем потом выслушивать упреки друзей.

Наконец всем ясно, что Ваня давно перевалил за километр, и Андрей говорит:

— Остановись, славный богатырь Микула Селянинович, пришла очередь героя Добрыни Никитича…

— Я, конечно, млад Алеша Попович, — говорит широкоплечий Санька.

— Если хочешь, будь Соловьем-разбойником, — смеется Андрей.

Саня загорел: скулы коричневые, а шея красная. Белые волосы спускаются на воротник брезентовой куртки. Редкие ресницы смешно топорщатся в разные стороны.

Андрей долго и обстоятельно прилаживает на плечо завернутый в мешковину мотор, носком резинового сапога чертит на дороге черту.

— На обратном пути проверим, кто больше всех пронес, — поясняет он.

Метров через двести останавливается и начинает перекладывать мотор на другое плечо.

— Тащим такую тяжесть, а он возьмет и не заведется, — говорит он.

— Как это не заведется? — хорохорится Ваня. — А мы что — не специалисты?

— Если не заведется, я утоплю мотор в озере, — говорит Андрей.

— Одна тысяча триста один… — спотыкаясь, считал шаги вспотевший Андрей. — Все! — с облегчением произнес он. — Ровно километр. Можете рулеткой проверять. Ладно, так и быть, еще сто шагов пронесу, чтобы был километр с этим… гаком.

Наконец мотор взвалил на плечи Саня. Шаги он не считал, но когда, по Ваниным подсчетам, уже протопал с добрый километр, озера еще не было и видно. Андрей шагал рядом и посмеивался, а Ване стало жалко взмокшего Саньку. Но когда предложил сменить его, Саня не отдал мотор.

— Допру, — сказал он. — Я ведь здоровый.

Сосны и ели подступили к самой воде. Берега у озера пологие, заросшие осокой и камышом. Желтые кувшинки распластались в тихой неподвижной воде. На плесе играла крупная рыба. Огромные круги разбегались во все стороны. Где-то неподалеку стучал дятел. Через ровные промежутки жутковато крякало какое-то дерево. Будто кто-то делал ему больно. Над озером стояла тревожная тишина.

Сами не понимая почему, мальчишки заговорили почти шепотом.

— Пойду лодку пригоню, — поднялся Ваня с травы.

— Я с тобой, — сказал Саня.

Поколебавшись, вслед за ними пошел и Андрей.

Вот и толстая сосна с расщепленным молнией стволом. Здесь, в камышах, они спрятали лодку. Все было на месте: и сосна, и примятые камыши, а лодки не было.

Андрей и Ваня переглянулись.

— Где же лодка? — спросил Саня.

— Вот здесь стояла, — показал Ваня. — Видишь, камыш поломан?

Саня запустил пятерню в всклокоченные белые волосы.

— Неужели сперли?

Ваня бросился в кусты и достал канистру.

— Бензин на месте, — сказал он.

Мальчишки с опаской посмотрели на настороженно притихшие берега. Камыш и прибрежные кусты шевелились, негромко скрипела расщепленная сосна, бормотала в осоке птица. И снова раздался вдалеке протяжный стон. Дерево стонало, как живое.

— Кто же ее угнал? — тихо сказал Андрей. — Так хорошо спрятали. Я еще с берега посмотрел — ничего не было видно.

— Браконьеры, кто же еще? — хмуро заметил Ваня.

— Не потопили же они лодку? — сказал Саня. — Где-нибудь бросили. Надо искать.

— Сети! — вспомнил Ваня. — А вдруг они сняли сети?

— Запросто, — сказал Андрей. — Поплавки-то видны были.

Подумав, Ваня предложил такой план: Андрей и Саня спрячутся в лесу, а он пойдет на разведку. Хотя берега у самого озера и заболоченные, можно до сетей дойти по кромке леса. Там он проберется к самому берегу и посмотрит, на месте ли сети.

Андрей и Саня забраковали этот план.

— Пойдем все вместе, — твердо сказал Андрей.

— Чего это мы в лесу сидеть будем? — поддержал его и Саня.

Ваня не стал спорить. Осторожно ступая по заболоченной почве и поминутно оглядываясь, они пошли вдоль озера. Иногда берег под ногами начинал дрожать, как студень, и приходилось отступать к лесу. Между горбатыми кочками росла красноватая, проржавевшая до дыр трава, кое-где поблескивали затянутые ряской болотные окна.

Первым машину увидел Андрей. Он чуть было не закричал от радости — машина была их, экспедиционная, — но вовремя прикусил язык: Ваня делал ему отчаянные знаки, чтобы молчал. Один Саня ничего не понимал: стоял на кочке и хлопал своими белыми ресницами. Ваня — он шел впереди — подошел к ним и прошептал:

— Там люди на берегу. Трое.

— Это же наша машина, — сказал Андрей.

— Машина наша, а люди чужие. Вместе с ними Иван Николаевич.

— А Виктор Викторович сказал, что он в Вильмаламбину поехал за хлебом и почтой, — растерянно произнес Андрей.

— Сидите здесь и не шевелитесь, — приказал Ваня. — Я подползу поближе, послушаю, что они говорят.

— А вдруг увидят? — спросил Андрей.

Ваня не ответил. Пригнулся и пропал в кустах.

— Ну чего суется на рожон? — вздохнул Андрей. — Треснет сучок — и сграбастают его как миленького. С браконьерами шутки плохи.

— Дружок-то у тебя отчаянный, — помолчав, сказал Саня. — Я бы ни за что не пошел к ним в гости.

— Я тоже, — признался Андрей.

Вернулся Ваня. Присел рядом на кочку. Лицо хмурое, озабоченное.

— Мы уж подумали, что ты с ними развлекаешься, — сказал Андрей. — Какие они на вид? Похожи на тех браконьеров, которых играли в кино Моргунов, Вицин и Никулин?

Неожиданно для всех Саня громко засмеялся. Ваня бешено округлил глаза и зажал ему рот рукой.

— Спятил?! — прошипел он.

— Я вспомнил, как они от собаки удирали, — смущенно оправдывался Саня. — Помните, когда у нее в зубах шашка с толом была? — И снова прыснул в кулак.

— Вот что, — сказал Ваня. — Дуй отсюда на берег и спрячь в кусты мотор. Там и посмеяться можешь вволю.

— Честное слово, больше не буду, — взмолился Саня. — Это хохотунчик на меня напал…

— Хохотунчик! — передразнил Ваня. — Закрой рот и не раскрывай больше.

Ваня рассказал, как он подполз к берегу и затаился в кустах. Сети они уже вытащили и погрузили в машину. Это Иван Николаевич — вот мерзавец! — привез их сюда из Вильмаламбины и показал, где поставлены сети. А сейчас сидят и торгуются. Шофер требует с них пятьсот рублей, а они согласны на триста. Говорят, еще нужно продать их, а это тоже рискованное дело… И потом, они торопят его, мол, нужно уезжать побыстрее, а Иван Николаевич говорит, что его ждут в лагерь к обеду и только потом он повезет ихтиологов проверять сети… А капроновые сеточки уже тю-тю… И противно так смеется.

Ваня и не заметил, как исчез Санька. Только что сидел на кочке и слушал. Кочка на месте, а Сани нет.

— Где же он? — удивился Ваня.

— Наверное, опять хохотунчик напал. Убежал в лес посмеяться.

Саня появился скоро. В руке большой окунь. Глаза возбужденно блестят.

— В сетях рыбы полно, — сообщил он. — Одна щука килограммов на пять. Они даже рыбу не вытащили из сетей. Так и свалили ворохом в кузов.

Отойдя от берега на безопасное расстояние, мальчишки устроили военный совет. Главнокомандующим был Ваня. Нужно любыми путями помешать Ивану Николаевичу увезти отсюда сети. Потом ищи их свищи! Нельзя терять ни секунды. Ванино лицо стало серьезным и решительным. Взглянув поочередно на приятелей, он сказал:

— Ты, Андрей, пулей лети в лагерь и все расскажи Назарову. Пускай как можно быстрее идут сюда… Мы с Саней попытаемся задержать их тут.

— Как это задержать? — спросил Андрей.

— Они не вывезут отсюда сети, — сказал Ваня.

— Ляжешь под колеса машины, как демонстранты в Америке?

— Жми, Андрей! — сказал Ваня и даже не улыбнулся.

Когда Пирожков скрылся меж сосновых стволов, Ваня повернулся к Сане.

— Заберись на дерево, вон на ту сосну! И наблюдай за ними. Как пойдут к машине, покачай веткой, так чтобы мне было видно.

— А ты куда?

— Я пойду к машине.

— Отвернешь чего-нибудь? — полюбопытствовал Саня. — Или шины спустишь? Возьми лучше ключи. Они в замке зажигания торчат.

— Качни веткой как следует, — сказал Ваня. — Я буду все время поглядывать на сосну.

— Качну.

Саня снял сапоги, спрятал под сухими ветвями, подошел к толстой корявой сосне, поплевал на руки и полез. Устроившись в густых ветвях, покачал одну из них.

— Ну, как? — негромко спросил он. — Видно?

Ваня — он уже отошел от дерева — покивал головой, мол, все в порядке.

Грузовик с брезентовым верхом стоял на опушке леса. От берега к машине тянулась мокрая дорожка с блестками рыбьей чешуи. Здесь прошли воры с сетями. Брезент нагрелся, и из кузова пахло прелью и свежей рыбой. С деревьев слетали сухие иголки и неслышно падали на верх машины. Когда дул ветерок, иголки шуршали, скатываясь с брезента.

Первым делом Ваня вытащил из зажигания ключ с цепочкой и металлической безделушкой. Сунул ключ в карман, потом раздумал и, отойдя немного в сторону, спрятал под мшистым пнем. Как открыть капот, он не знал. Обследовав скаты, обнаружил на одном из них колпачок. А как выворачивают колпачками ниппеля, он прекрасно знал. Не один раз видел, как это делает в Ленинграде сосед — владелец «москвича». На колпачке есть специальные усики, которыми отворачивают ниппель.

Взглянув на сосну — она, залитая солнцем, возвышалась над озером, — принялся за дело. Первый ниппель со страшным свистом вылетел из охнувшей шины и стукнулся о залепленное засохшей грязью крыло. Ваня так и не нашел его. Второй ниппель отворачивал осторожно, понемногу выпуская воздух. Когда воздух вышел и из второй шины, грузовик заметно скособочился. Затем Ваня спустил первое колесо. На этом бы ему и остановиться, но для верности решил спустить все.

Сначала он поглядывал на сосну. Хорошо замаскировался Саня, отсюда не видать. Ветви чуть заметно шевелились на ветру. Выходя из камеры, воздух оглушительно свистел. Казалось, это шипучий свист разносится на все озеро.

Никто из мальчишек — ни Ваня, увлеченный своим делом, ни Саня, он смотрел в другую сторону — не заметил, как из леса вышел человек в ватнике, перепоясанном широким ремнем. На плече у человека охотничье ружье. Спрятавшись за ствол, человек с минуту наблюдал за присевшим на корточки у заднего ската мальчишкой, потом, неслышно ступая, пошел в ту сторону, где сидела на берегу вся воровская компания.

Саня заметил его, когда человек подошел к ним вплотную. Он не слышал, что сказал человек, но увидел, как всполошно вскочил Иван Николаевич и побежал к машине. Саня изо всей силы затряс ветку, но скорчившийся у заднего ската Ваня ничего не видел. «Ну, оглянись! — чуть не плача, шептал расстроенный Саня. — Ой, что сейчас будет!» На землю сыпались иголки, сучки. Побагровевший шофер пробежал под сосной, на которой сидел мальчишка.

Саня тряс ветку, а Ваня ничего не видел. И тогда мальчишка сунул два пальца в рот и изо всей силы свистнул. Он видел, как на бегу оглянулся шофер, как вскочили на ноги люди на берегу. Ваня тоже услышал свист. Оглянувшись, он вывернул вывинченный ниппель и вскочил на ноги, но было уже поздно: разъяренный шофер рванул мальчишку за грудки, так что рубашка треснула. Саня видел, как Ваня бросил что-то на землю. Одной рукой держа Ваню за грудь, шофер опустил вторую, сжатую в кулак, ему на голову. Ванина голова мотнулась и поникла. Отшвырнув его прочь, шофер нагнулся над расползшимся скатом. Два парных задних и одно переднее колеса были спущены. Сверху грузовик походил на подбитое, охромевшее на три ноги чудовище.

К машине подошли и остальные. Человек с ружьем заглянул в кузов. Забрался в машину и стал выпутывать из сетей рыбу. Из кузова, блестя серебром, вылетали крупные щуки, окуни, сиги и глухо шлепались на землю. Спрыгнув, человек собрал рыбу в зеленую сумку и подошел к остальным.

О чем они говорили, Саня не слышал: ветер дул от него. Шофер бегал вокруг машины и остервенело колотил ногой в спущенные скаты. Окончательно разъяренный, он схватил с земли толстый сук и снова кинулся к лежащему на земле Ване. Саня оглушительно свистнул. Что он еще мог сделать? Шофер будто споткнулся: замер с кривым суком в руке и стал озираться. Остальные тоже заволновались. Человек с ружьем пристально взглянул на сосну, в ветвях которой спрятался Саня, но, видно, ничего подозрительного не заметил.

Пока они совещались, шофер достал из кабины насос, ввернул запасной ниппель и стал накачивать. Трое мужчин забрались в кузов. Саня решил, что они полезли за сетями, но мужчины стали выбирать из сетей крупную рыбу. Каждый складывал в свой мешок. Рыба с трудом выпутывалась, и мужчины нервничали. То один из них, то другой выглядывали из кузова и озирались. Человек с ружьем стоял под сосной и курил. Мешок с рыбой стоял рядом. Шофер, пыхтя, нагибался и разгибался, накачивая шину. Ваня, откинув руку в сторону, лежал на усыпанной сучками и иголками земле.

Наколотив рыбы, мужчины один за другим выпрыгнули из кузова и, о чем-то потолковав с Иваном Николаевичем, ушли. Саня видел, как шофер, жестикулируя, то показывал им на озеро, то на спущенные скаты. Мужчины отрицательно покачивали головами. Скоро они скрылись в лесу. Последним ушел человек с ружьем. Он был очень разозлен: постучал себя по голове, потом показал рукой на неподвижного Ваню и сплюнул. Шофер, не отвечая ему, сгибался и разгибался, как автомат. Он накачивал все еще одну и ту же шину.

Еще раз взглянув на сосну, где укрылся Саня, человек с ружьем бросился догонять остальных.

А потом было вот что.

Первым прибежал на Глухую ламбину Виктор Викторович. Он был в рубашке с закатанными рукавами. Саня увидел его, когда он выбежал на опушку. Даже издали было видно, какое красное и вспотевшее лицо у бородатого студента. Разогнув затекшую ногу, Санька медленно спустился с дерева.

Виктор Викторович уже тащил Ваню к воде. Положив его на кочку, стал пригоршнями брызгать на него воду…

Ваня открыл глаза и застонал. В голове часто-часто стучали два молоточка, во рту вкус крови. Виктор Викторович и Саня нагнулись над ним. Глаза у Вани были мутными, страдальческими. Над правым глазом набухал лиловый синяк.

— Ожил? — спросил Виктор Викторович. — Кто же это тебя так?

— Он! — кивнул Санька в сторону шофера, который молча накачивал шину.

— Поймали? — слабым голосом спросил Ваня. — Воров?

— Наплевать на них! — сказал Виктор Викторович. — Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?

— Гудит, — сказал Ваня. — И в ухе щелкает.

— Хотел еще и палкой, да я свистнул в этот момент, — откашлявшись, произнес Санька. — Чего же ты не смотрел на сосну-то? Я чуть сук не обломал, раскачивая ветку.

— А тебя они… не нашли? — взглянул на него Ваня. Морщась, он приподнялся на локтях и сел. — Рука у него тяжелая. Первый раз в жизни память потерял.

— Я думал, этот в куртке пальнет в меня из ружья, — сказал Саня. — Он все время поглядывал на сосну, да, видно, здорово торопился.

— Дорогие вы мои мальчишки, — сказал Виктор Викторович. — Герои!

Скоро подоспели Назаров, Андрей, моторист Володя Кузнецов. Все тяжело дышали. Назаров был красный, с лица катился крупный пот.

— Иван Николаевич, что здесь произошло? — первым делом обратился он к шоферу.

Иван Николаевич смахнул пот со лба и выпрямился. Насос покачнулся и упал.

— Разве можно государственное добро разбрасывать? — сердито заговорил он. — Кто же оставляет на глухом озере новые сети? Еду из Вильмаламбины, дай, думаю, загляну, все ли на месте. Гляжу, тут уже рыбачки толкутся, долго ли до греха. Поплавки-то с берега заметны, ну, я и попросил их подсобить вытащить сети-то, а за работу им пообещал подкинуть рыбешки. Сети-то вытащили, а этот цыпленок жареный… — кивок в Ванину сторону, — уже скаты спускает…

— Вы ударили его? — строго спросил Назаров.

— Было дело… Сгоряча. Какой шофер удержится, видя, что его машину… уродуют.

— Он пятьсот рублей просил за эти сети, а ему давали триста, — сказал Ваня, подходя к ним вместе с Виктором Викторовичем и Саней. — Я слышал, как они торговались.

— Ну и брехун! — заулыбался Иван Николаевич. — Надо ж такую ахинею придумать!

— А где же ваши помощники? — спросил Назаров.

— Похватали рыбу из сетей и подались в лес, — сказал Саня. — Вон туда!

— Вот вы, оказывается, какой человек, Иван Николаевич! — хмуро взглянул на него Назаров. — Я сегодня же обо всем сообщу в милицию. Это же хищение государственного имущества!

— Это еще надо доказать, товарищ начальник, — нагло ухмылялся Иван Николаевич. — Кто этим соплякам поверит? Сети целы? Целы! Чего вам еще нужно? Хотел сделать доброе дело, а вы тут развели канитель… Эй, вы, прокуроры! Спустили шины — теперь сами и накачивайте, у меня на руках волдыри вскочили. И куда ключ запрятал? Черт бы побрал вас всех!

— И с этим человеком мы жили три месяца бок о бок! — негромко сказал Виктор Викторович.

18. ЦАРСКИЙ ПОДАРОК

Прошел месяц. Месяц за Полярным кругом. Погода не баловала: и дождь, и ветер, и грозы с бурями. Зигзаги молний свирепо кусали деревья, вонзались в воду. Было и солнечно, но никогда не было настолько тепло, чтобы можно было загорать. Впрочем, комары все равно не дали бы снять рубашку. Мальчишки стали полноправными членами экспедиции. Георгий Васильевич Назаров сам сказал им об этом. Ребята наравне со взрослыми мотористами доставляли научных сотрудников во все концы необъятного Вял-озера. Лодочные моторы, закрепленные за ними, всегда были в порядке. Случалось исправлять мелкие поломки в пути. Не раз попадали мальчишки и в большую волну, однажды пришлось обоим провести всю ночь на пустынном, незнакомом берегу. Без палатки и снадобья против комаров…

После того происшествия на Глухой ламбине все без исключения стали относиться к мальчишкам с уважением. Вера Хечекова не отходила от них ни на шаг. Кухарка подсовывала им самые лучшие куски.

Назаров сообщил о происшествии в милицию.

Установились хорошие дни, и все занимались своими экспедиционными делами. Все уже стали забывать про этот случай, все, кроме Вани. Лиловый синяк под глазом, меняя оттенки, долго не проходил. Лишь он и напоминал про то утро, полное опасных приключений, на Глухой ламбине.

Из Умбы приезжал молодой веселый лейтенант на мотоцикле с коляской и долго беседовал с Ваней и Андреем. Все расспрашивал про тех, которые ушли с рыбой. С Иваном Николаевичем тоже разговаривал. Ребята думали, что лейтенант заберет его с собой в милицию, но он не забрал. Зато на прощанье подарил Ване удивительный свисток. В такие Ваня еще никогда в жизни не свистел. Свистнешь на берегу, а на другом конце Вял-озера слышно. Первое время Ваня и Андрей свистели в лагере, а потом стали уходить в лес, потому что все начинали ругаться.

После этого происшествия Иван Николаевич пробыл в лагере с неделю. На мальчишек он не смотрел и больше с ними не разговаривал. Правда, когда проходил мимо или они на него наталкивались, замечали, как зло сужаются маленькие глаза шофера. Из Умбы прибыл новый шофер и принял у Ивана Николаевича машину. А уволенный из экспедиции Иван Николаевич нагрузился мешками с вяленой рыбой и на попутных уехал в Умбу, а оттуда в свой подмосковный город Видово…

Ни один человек в экспедиции не пожалел об этом.

Когда из Ленинграда пришла длинная телеграмма, в которой родители Вани и Андрея просили начальника немедленно отправить их детишек домой, Назаров даже расстроился: он не возражал, если бы ребята еще на месяц остались.

Мальчишки тоже не ожидали такой решительной ноты со стороны родителей. Оба отправили в Ленинград по письму, рассказали в спокойном тоне о своем житье-бытье. О ледяном купании и прочих происшествиях, выпавших на их долю, и словом не обмолвились. Правда, Андрей очень жаловался на комаров и мошку, но это не могло повлиять на решение родителей. Наверное, Валя написала…

Ваня и Андрей ушли к вышке, где вялились окуни, сиги и щуки, и устроили небольшой совет. Сколоченная из молодых лесин вышка с навесом поскрипывала, крепко пахло соленой вяленой рыбой. Негромко гудели мухи. От вышки косо падала на молодую еловую поросль короткая тень. Ярко светило нежаркое солнце. Над головой шумели сосны и ели, с шуршанием просыпались на зеленый мох желтые иголки.

— Это твои навели панику, — сказал Ваня. — Я своих родителей знаю: им и в голову не пришло бы посылать такую телеграмму.

Андрей задумчиво почесал лоб, поддал носком резинового сапога черный трухлявый пень. Пень рассыпался на части, в коричневом крошеве зашевелились белые с черными головками личинки.

— На таких мы не пробовали ловить, — сказал Андрей.

Ваня с подозрением посмотрел на него.

— Не твоя это работа? Может, написал что-нибудь такое…

— Мне здесь нравится, — сказал Андрей. — И я еще раз с удовольствием съездил бы в Белый город.

— Может, потолкуем с Назаровым? Поживем еще хоть недели две? Виктор Викторович обещал на дальний остров взять.

— Бесполезно, — сказал Андрей. — Уже билеты на самолет заказаны. Вера Хечекова говорила.

— И чего им в голову стукнуло! — с досадой сказал Ваня. Ему совсем не хотелось уезжать. Он уже предвкушал вольную и беззаботную жизнь с ихтиологами на необитаемом острове. Рыбалка, костер, вечерние беседы, песни под гитару…

— И с Эллой не попрощаемся, — вздохнул Андрей.

— Чего-то ты очень уж часто ее вспоминаешь…

— Хорошая девчонка, — Андрей нагнулся и стал сучком выковыривать толстую личинку. Он это сделал специально, чтобы не смотреть в светлые пронзительные глаза приятеля.

— И там, в Вильмаламбине, смотрел на нее крокодильими глазами… Помнишь, она еще сказала, что ты ее проглотить собираешься?

— Не помню, — сказал Андрей.

— Неужели влюбился?

— Глупости ты говоришь… — смутился Андрей. — Просто она какая-то…

— Какая же? — улыбнулся Ваня.

— Хорошая девчонка, — убежденно сказал Андрей. Щеки его порозовели.

— Это ты уже говорил, — перестал улыбаться Ваня. — Хорошая девчонка и отчаянная… Ты знаешь, она ведь меня спасла…

Андрей — он сидел на корточках — вскочил и, глядя в глаза приятелю, горячо сказал:

— С такой девчонкой я бы хотел дружить!

— Дружи, кто тебе мешает?

— Ты адрес ее записал?

— Это зачем еще? — удивился Ваня.

— Человек тебе жизнь спас, а ты адреса не знаешь.

— Как-то не подумал об этом, — сказал Ваня.

— Обязательно узнай. И Восьмого марта пришли поздравление.

— Я книжку обещал прислать, — сказал Ваня.

Провожали Ваню и Андрея все. Был ветер, с утра заморосил дождь, и в это промозглое утро не вышла ни одна лодка. Высокие волны разгуливали по ламбе, тяжело били в берега, а уж про Вял-озеро и говорить нечего: над зеленой перемычкой от разбушевавшейся воды образовалось большое туманное облако.

Проводили мальчишек до лесной дороги. До той самой сосны, на которой красовалась дощечка с исправленной надписью: «Экспедиция». Уезжали ребята с дядей Кузьмой. Конечно, их мог бы отвезти и новый шофер, но тут как раз подвернулся лесовоз. Дядя Кузьма накануне заглянул в лагерь — у него какое-то дело было к Назарову — и ребята договорились с ним, что сегодня утром по пути в Умбу он заедет за ними.

Вера Хечекова ежилась в ватнике, на пушистом платке блестели капли дождя, круглое лицо ее было грустно. Она привязалась к мальчишкам, и жаль было с ними расставаться. Виктор Викторович то и дело отбрасывал капюшон штормовки. А ветер будто нарочно норовил его снова и снова нахлобучить ему на голову. Борода у него стала длинной, остроконечной и смешно загибалась внизу крючком, как у дьячка из кинофильма «Черевички». Он рассеянно накручивал кончик бороды на указательный палец, прищуривал от удовольствия глаза и подтрунивал над добродушной и необидчивой Верой Хечековой, но стоило появиться студентке Лене, как Виктор Викторович сразу умолк и перестал терзать свою бороду. Лена даже не взглянула на него. Прислонилась спиной к седой ели и чуть приметно улыбнулась. Так просто, в пространство. Даже нудный дождик не отразился на ее хорошем настроении.

Среди провожающих не было Валентины Гавриловны, несколько дней назад ее срочно вызвали в Ленинград на конференцию микробиологов. Вместе с ней уехала и Галя Летанская. Не было и начальника экспедиции Назарова. Правда, он скоро появился с длинным, сколоченным из реек ящиком на плече. Поставив ношу на землю и глядя на ребят, сказал:

— Я был не очень приветлив, когда вы впервые появились здесь, но потом…

— Потом Георгий Васильевич круто изменил свое мнение о вас, — продолжил Виктор Викторович. — Особенно после успешного завершения полного цикла работ гидробиологов и микробиологов. И спасения ценного имущества.

Назаров бросил на него недовольный взгляд и продолжал:

— Признаться, я думал, вы будете обузой, а вышло наоборот. Я с удовольствием оставил бы вас до конца, но…

— Оставьте, — сказал Ваня.

— Я не хочу ссориться с вашими родителями… В общем, вы крепко выручили нас. Большое спасибо. Золотые вы ребята!

А про этот случай в Глухой ламбине я обязательно напишу в газету, когда вернемся в Ленинград. Если не вы, мы остались бы без сетей.

— И подлеца разоблачили, — заметил кто-то.

Назаров взглянул на ящик, потом на ребят.

— Это вам за все хорошее подарок от всей нашей экспедиции.

Виктор Викторович улыбнулся и подмигнул, мол, радуйтесь!

Георгий Васильевич торжественно пожал застеснявшимся мальчишкам руки и вручил конверт.

— На этот раз оба полетите с билетами, — сказал он. — Передадите этот конверт начальнику аэропорта. Билеты вам уже заказаны.

Ваня и Андрей с любопытством посматривали на деревянный ящик. Что, интересно, там? Однако спросить было неудобно.

Послышался завывающий гул мотора, и немного погодя из-за песчаного бугра выполз нагруженный неотесанными бревнами лесовоз. «Дворники» суетливо сгребали лапами мелкие капли. Лесовоз остановился, из кабины вылез дядя Кузьма. А вслед за ним спрыгнула (кто бы мог подумать!) Элла. Ничуть не смущаясь — кругом было много народу — девочка со всеми поздоровалась, а мальчишкам пожала руки. Андрей молча таращил на нее глаза. Элле опять это не понравилось.

— У тебя что-то с глазами, — тихонько сказала она. — Ты очки не носишь?

— Какие еще очки? — промямлил Андрей.

— Мы сегодня о тебе говорили, — сказал Ваня.

— Я тоже вас вспоминала… Если бы не вы, бедная тетя Катя скучала бы в пруду.

— Ее звать Элла, — сказал Ваня. — Забудь про тетю Катю.

Дядя Кузьма степенно, не торопясь пожал всем руки. Он был заметно озадачен: на глухой лесной дороге не часто увидишь сразу столько людей.

— Погодка-то нынче — насморк, — сказал он. — И дорогу развезло.

Дождь все прибавлял и прибавлял. С плащей и ватников стекала вода. Когда вверху шумел ветер, с деревьев вразнобой летели на головы крупные капли.

— Что у вас тут — митинг? — шутливо спросил дядя Кузьма.

— Все речи сказаны, можно прощаться, — сказал Виктор Викторович и первым пожал крепко ребятам руки. Вера Хечекова расцеловала мальчишек.

Наконец ребята и дядя Кузьма забрались в просторную кабину. Узкий ящик шофер сунул им под ноги.

— Что там такое? — спросила Элла.

— Сами не знаем, — сказал Андрей. Получилось так, что он сел рядом с девочкой.

Только сейчас мальчишкам стало по-настоящему грустно и жаль расставаться со всеми этими хорошими и добрыми людьми. Когда машина тронулась, Ване показалось, что в глазах Веры Хечековой блеснули слезы, а может быть, это просто дождь… Вера Хечекова помогла им собраться, притащила ящик вяленой рыбы и напихала в рюкзаки, так что едва их застегнули.

— С вешала поснимала? — спросил Ваня.

— Хватит нам, — сказала Вера Хечекова. — Вы ведь тоже много на удочку наловили.

Кухарка тетя Поля принесла в промасленной бумаге жареных окуней и целый кулек вкусных пирожков…

— Тоже с нами в Ленинград? — в шутку спросил Ваня Эллу.

— Я к тете Дуне, — коротко ответила она.

Ваня совсем забыл, что у Эллы в Умбе родственники. Сын Евдокии Ивановны Рожковой — Санька — ее двоюродный брат. И еще там, на острове у ихтиологов, Санька сказал, что мать просила Эллу обязательно приехать к ним. Но тогда девочка не могла…

Лесовоз потряхивает, резко наклоняет из стороны в сторону. Андрея прижимает то к девочке, то к Ване. Дядя Кузьма внимательно смотрит на ухабистую дорогу. Баранка в его ладонях то вертится как бешеная, то неподвижна.

Андрей косится на пушистую прядь, спустившуюся на плечо Эллы, и испытывает острую тоску, больше он никогда не увидит эту девчонку с озера Вял.

Элла отводит рукой волосы и тоже бросает невеселый взгляд на Андрея. Мальчишка тотчас отворачивается и начинает сосредоточенно смотреть на мокрую унылую дорогу. Он боится, что Элла опять скажет, что у него странный взгляд. Видит-то его, Андрея, всего третий раз, а все время проезжается насчет его глаз. Ведь он не видит свои глаза. Тут, на Севере, даже в зеркало ни разу не посмотрелся…

Но Элла сейчас не придирается: глаза у нее грустные, уголки губ опущены. Андрей не слышит, но чувствует, как она вздыхает.

— Вы уже там… — говорит она. — Дома в Ленинграде.

— Приезжай к нам? — оборачивается к ней Андрей. — Можно даже сейчас, а?

— Втроем-то мы запросто на два билета улетим, — говорит Ваня. — Это я гарантирую.

— Пошли отцу телеграмму — и через два часа в Ленинграде, — уговаривает Андрей.

Элла улыбается и качает головой:

— Отец ждет меня на озере. Я должна магнето к мотору купить в Умбе.

Дядя Кузьма завертел большую баранку — машину резко повело в сторону. Но вот она снова выровнялась. «Дворники» едва успевали сгребать дождевые капли, как на стекле появлялись новые, превращались в струйки и текли вниз по извилистым дорожкам. На красноватой глинистой дороге блестели лужи. Взъерошенные мохнатые ели и сосны размахивали своими остроконечными вершинами. Над деревьями огромным бездонным ведром опрокинулось темно-серое лохматое небо. Из ведра лило и лило.

— Чего доброго, сегодня не улетим, — вслух подумал Ваня.

— Переночуете у тети Дуни, — сказала Элла.

— Для самолета такая погода — ерунда, — сказал Андрей. — Он заберется выше облаков, а там всегда солнце.

— Я в Умбе три дня буду, — ни к кому не обращаясь, сообщила Элла.

Машину сильно тряхнуло. Все, как по команде, подскочили на сиденье. Дядя Кузьма еще ниже наклонился вперед.

— Ну, держитесь, ребятки, — усмехнулся он. — Начинается та самая дорожка, на которой черти горох молотили!

Машину зашвыряло из стороны в сторону, дробно застучали в днище комья грязи. Иногда мутная вода из лужи окатывала радиатор и стекло. Андрей вцепился в сиденье, боясь оказаться на коленях у Эллы. Ваня что-то хотел сказать и чуть не прикусил язык. Ящик ожил под ногами, задвигался, затрещал. От него отскочила одна рейка. Держась рукой за сиденье, Ваня другую запустил в образовавшуюся щель. Покопавшись, вытащил сверток.

— Андрюха! — расплылся он в улыбке, вмиг забыв про трясучку. — Нам мотор подарили… «Салют»! Новенький. Вот инструкция и паспорт!

Андрей не рискнул свой восторг выражать вслух, лишь пожал приятелю руку.

— Царский подарок, — сказала Элла, сбоку взглянув на инструкцию.

— Хороший мужик Назаров, — улыбнулся дядя Кузьма. — Шутка сказать, мотор отвалил не за здорово живешь!

— Мы в экспедиции баклуши не били, — сказал Ваня.

Позади громыхал прицеп, со скрипом терлись друг о дружку связанные цепями толстые стволы. Лил дождь, завывал в ветровом стекле ветер, лесовоз полз, как гусеница, по разбитой дороге, небо опустилось на мотающиеся вершины деревьев, но на душе у мальчишек радостно и светло. Если самолет сегодня вовремя оторвется в Умбе от земли, то через четыре часа они будут дома. В родном Ленинграде, где тепло и нет осточертевших комаров и мошки, где мама и папа, по которым оба успели соскучиться. Теперь у них свой собственный мотор. А удостоверения на право вождения плавсредств по рекам и озерам лежат в кармане. К радости примешивалась и легкая грусть: оба привыкли к Северу, полюбили дикое синее Вял-озеро. Оба знали, что потом, в Ленинграде, будут вспоминать этот край, берег ламбы, деревянную баню, Саньку и девочку Эллу…

Ребята, подставив мелкому дождю лица, всматриваются в серую мглу. Уже давно с неба слышится добродушное ворчание мотора, но самолета не видно.

— Бывает, покрутится-покрутится и улетит обратно, — говорит Санька. — Низкая облачность.

— Смотрите, идет на посадку, — показывает Элла в сторону мокрого леса. В облаках мелькает темно-серебристое крыло и пропадает. Затем царапают по молочному клубящемуся облаку выпущенные шасси, и вот над лесом показывается АН-24. Он весь блестит, от крыльев и стабилизатора отскакивают дымчатые клубки. Самолет плавно снижается, прицеливаясь на самый край травянистого поля. Вот он проходит над макушками деревьев, касается земли, подпрыгивает и, заметно тормозя, катится по аэродрому.

Ваня и Андрей взваливают рюкзаки на плечи. Санька помогает просунуть руки в заплечные ремни, потом ставит на попа ящик с мотором.

— Вас не пустят, — говорит Элла. — Еще посадка не скоро.

Андрей первым снимает рюкзак, за ним Ваня. Отчего это в аэропорту, на вокзале люди всегда спешат поскорее занять свое место, а потом долгие минуты томятся в тягостном ожидании отправления?..

— Зимой на каникулы ждем вас, — говорит Андрей, глядя на Эллу. — Вы должны приехать.

— Я приеду, — говорит Элла и дотрагивается ладонью до кармашка на брезентовой куртке, где лежит бумажка с адресами Андрея и Вани.

— А ты? — спрашивает Саньку Ваня. — Приедешь?

— Сказано — сделано, — мотает мокрой всклокоченной головой Санька. — Мы вместе с Элкой приедем. Мне до смерти хочется глянуть на крейсер «Аврора».

— А я все музеи обойду, — говорит Элла.

Ваня, улыбаясь, отстегивает на рюкзаке клапан и достает смятую коричневую шляпу.

— Носи, Саня, — говорит он. — Отличная шляпа.

— Это же Володина? — удивляется Андрей. — Как она к тебе попала?

— Выиграл на спор, — отвечает Ваня. — Перед самым отъездом торжественно вручил.

Санька вертит шляпу в руках, нюхает, наконец надевает на свои лохмы.

— Сойдет, — ухмыляется он. — Для рыбалки.

К самолету из аэропорта потянулись пассажиры. И снова Саня помог приятелям надеть рюкзаки, ящик с мотором взвалил себе на плечо.

— Элла… — говорит Андрей и запинается. — Элла, ты приедешь?

— Я уже сказала.

— До свиданья, Элла, — Андрей, краснея, протягивает руку.

— Я не пойду к самолету, — говорит девочка. — Сколько можно прощаться? Сань, я тебя здесь подожду.

— Как прилечу, сразу вышлю книжку, — говорит Ваня. — Она тебе понравится, вот увидишь!

— Спасибо, — улыбается Элла, и улыбка у нее грустная-грустная.