Единственная и неповторимая

Глава 1

Лондон, Англия

– Неужели тебе нечем заняться? – простонал Алек, отрываясь от стопки деловых бумаг, которые он изучал за письменным столом. Он смерил своего друга, небрежно прислонившегося к буфету красного дерева с бокалом лучшего виски из запасов Алека, негодующим взглядом. – Ты болтаешь без умолку, Уитфилд, а мне, как видишь, надо работать.

– Можно подумать, ты один занят делом, – недовольно пробурчал его светлость Энтони Уитфилд, снимая светлый волосок, прилипший к рукаву его безукоризненного черного сюртука, с таким отвращением, как будто ему нанесли оскорбление.

Алек удивленно вскинул брови:

– Ты намекаешь на то, что тоже поглощен работой?

– Мне не нравится твой тон, Брекридж.

Алек покачал головой. Помпезный титул герцога Глазборо не принес Энтони ни денег, ни веса в обществе. Никто не воспринимал его всерьез, так как его светлость не мог блеснуть ни внешностью, ни безукоризненными манерами. Единственным аристократическим качеством Энтони можно было считать его непомерное самомнение.

– Может быть, ты просветишь меня относительно характера своей деятельности?

Энтони небрежно пожал плечами, отчего содержимое его бокала выплеснулось через край на новый персидский ковер у ног Брекриджа. Он обратил на это внимание только потому, что опасался испачкать свои безукоризненно начищенные ботинки. С удовлетворением убедившись, что испорчен только ковер, Энтони вернулся к затронутому вопросу:

– Ты же знаешь, насколько широк круг моих симпатий, мне приходится необычайно много трудиться, чтобы удовлетворить всех приятных дам.

– Меня не интересует твой гарем. Энтони взмахнул руками:

– Дважды в неделю я обыгрываю Хантли и Торнтона в вист. Должен признаться, это не очень трудная задача, поскольку друзья плохо играют. Однако они настаивают на игре и я не могу отказать им в удовольствии.

Алек откинулся на спинку кресла и посмотрел на Энтони.

– Я имею в виду настоящую работу. Какие решения ты принимаешь и что предпринимаешь для их реализации?

Энтони даже потерял дар речи от изумления, что случалось с ним крайне редко.

– Боже милостивый, ты что, рехнулся? Почему я должен делать что-то несовместимое с моим положением и складом характера? Вспомни: мой предок – да упокоится он с миром – оставил мне некоторую сумму наличными, которую я должен потратить до того, как протяну ноги и отправлюсь на небеса.

– Ты уверен, что отправишься именно туда? – спросил Алек. – Моральное разложение и развратный образ жизни едва ли будут положительно оценены Всемогущим.

Энтони беспечно махнул рукой и рассмеялся:

– О, дорога на небеса мне обеспечена! От дьявола я уже откупился.

Алек решил, что дьявол вряд ли захочет переманить Энтони к себе, поскольку от Уитфилда одни только неприятности. Тем не менее Алек любил его, хотя ни за что бы в этом не признался.

Они отличались друг от друга, как день и ночь. Пока Энтони не пропускал ни одной вечеринки, пьянствовал и играл в карты, предаваясь всевозможным излишествам, Алек усердно трудился.

Ему не верилось, что минуло всего пятнадцать лет с того дня, когда его отец за завтраком уткнулся лицом в тарелку и умер.

Еще минуту назад они спокойно беседовали, а в следующее мгновение Эдвард Брекридж, седьмой граф в роду Сомерсетов, скончался. Неожиданно, не сказав на прощание ни слова. Казалось, с тех пор прошло лет пятьдесят.

Алеку с рождения было предопределено нести на своих плечах тяготы, связанные с графским титулом, он не ожидал, что все изменится так внезапно. В то время ему исполнилось семнадцать и он надеялся, что по крайней мере еще несколько лет сможет радоваться жизни. И хотя тогда Алек был плохо подготовлен к управлению большим хозяйством, тем не менее без колебания принял на себя ответственность за арендаторов, проживавших в его владениях.

Ему ни разу не пришла в голову мысль уклониться от своих обязанностей. Владея четырьмя поместьями, двумя текстильными фабриками и компанией по перевозке грузов, он не имел ни времени, ни сил на праздное времяпрепровождение. Он должен был также опекать мать и сестру. Да и роль богатого бездельника противоречила его натуре. Алека считали странным, однако это его не беспокоило. Ему даже нравилось, что среди людей своего круга он прослыл чудаком. А если у него возникало желание испытать острые ощущения, то достаточно было провести минут десять в обществе Энтони, который мог вывести из себя даже святого.

– Должен напомнить тебе, – сказал Алек, – что наряду с деньгами ты благодаря своему дорогому усопшему отцу унаследовал и титул, а также все, к чему он обязывает. К тому же денег у тебя не так уж много.

Граф Сомерсет подумал, что не стоит тратить время на бессмысленные нотации – все равно ничего не изменится. Энтони жил в своем, выдуманном мире.

– О, я ужасно тоскую по старику, – сказал Уитфилд искренне. – Мой предок был стоящим человеком, таких теперь уже не встретишь.

– Да, он был хорошим человеком, – сдержанно согласился Алек.

Энтони довольно долго задумчиво смотрел вдаль, потом сказал:

– Действительно, вместе с титулом я унаследовал ужасные обязанности, которые просто ненавижу. – Энтони взглянул на свои начищенные до зеркального блеска ботинки, когда же он поднял голову, лицо его скривилось в улыбке. – Однако деньги позволили мне нанять того, кто способен позаботиться о мирских делах, а я при этом могу наслаждаться жизнью. – Он пожал плечами. – Таким образом я выиграл вдвойне.

«Ну, начинается глупая болтовня», – тяжело вздыхая, подумал Алек.

– Уж перекладывать свои обязанности на других ты умеешь, Уитфилд, и при этом никто не скажет, что ты не являешься стопроцентным представителем элиты. Однако ты рискуешь, позволяя незнакомому человеку полностью контролировать свое имущество.

– Ты недооцениваешь меня, – хмуро ответил Энтони. – Я умнее, чем может показаться. Подобно одному почившему французу, кажется, Монти, я ввел в своем хозяйстве систему сдержек и противовесов.

Алек поморщился.

– Монтескье, но он также говорил: «Власть без знаний – утраченная власть». А поскольку у тебя нет необходимых знаний, Уитфилд, твоя система обречена на провал.

– Однажды, сэр, я обижусь на твой язвительные замечания и откажусь разговаривать с тобой.

– На это можно только надеяться, – пробормотал Алек.

Энтони вновь наполнил свой бокал.

– Однако я отвлекся, ведь мы говорили о тебе. Алек закрыл глаза. Неужели? Когда именно? Пожалуй, лучше прекратить этот разговор.

Он напустил на себя задумчивость и взялся за бумаги.

– Ты, как всегда, развлекаешься, а я должен сегодня многое сделать. Ты знаешь, где дверь.

– О нет, так легко ты от меня не отделаешься. – Слова Энтони прозвучали как погребальный звон над свежей могилой Алека. В длинном списке раздражающих качеств Энтони фигурировала способность этого сукина сына вцепиться мертвой хваткой в свою жертву и не выпускать ее, пока не выскажет все, что намеревался.

– Итак, о чем же мы говорили? – устало спросил Алек, не отрывая взгляда от бумаг.

– Об отсутствии твоего благотворительного вклада в общество, – последовал резкий ответ.

Алек медленно поднял голову и посмотрел на Энтони поверх стопки бумаг. Не оставил ли его приятель свой рассудок вместе с пальто у входной двери?

– Об отсутствии моего благотворительного вклада? Что ты придумал на этот раз?

– Это не выдумка, старик, а скорее… моя миссия. – Энтони присел на угол письменного стола. – Благотворительность стала сейчас всеобщим увлечением. Общество нашло новый способ развлекаться, хотя никто из этих глупых олухов понятия не имеет об истинной благотворительности.

Алек хотел напомнить Энтони, что его понятие об этом предмете мало чем отличается от общепринятого, однако не стал этого делать, поскольку тогда Уитфилд пустится в заумные рассуждения и они никогда не расстанутся. Такая перспектива заставила Алека содрогнуться. Беспокоясь за свое душевное равновесие, он воздержался от комментариев и ждал, надеясь на скорое и безболезненное окончание своих мучений.

Однако ничто не могло поколебать решимость Энтони.

– Половина светских бездельников считает, что, нанимая слуг, чтобы те выполняли все их капризы, они уже занимаются благотворительностью.

– Совсем как ты, Уитфилд, – сухо заметил Алек.

Энтони фыркнул и разгладил мнимую морщинку на лацкане своего изысканного вечернего сюртука.

– Будь добр, не перебивай меня. Итак, о чем я? Ах да… при этом они стараются перещеголять друг друга. Все это выглядит достаточно забавно.

Алек подавил зевоту.

– Представляю.

Энтони посмотрел на него, однако проигнорировал сарказм.

– Меня тоже заставили принять участие в благотворительности. Каждый должен по возможности помочь менее обеспеченным.

Алек приподнял бровь.

– Кажется, я наблюдаю один из признаков приближения конца света.

– Поскольку в последние дни ты полностью отгородился от внешнего мира, я решил сообщать тебе, что происходит за стенами этого дома, – продолжил Энтони.

– Твои разговоры всегда вызывают у меня головокружение. А теперь, если не возражаешь… – Алек многозначительно посмотрел на дверь.

– Разве ты не слышал, что я сказал?

Алек понял, что нечего и мечтать выставить друга вон. Опустив изучаемые бумаги на стол, он спокойно положил руки поверх них.

– Я внимательно выслушал тебя. И чего ты добиваешься от меня? Если речь идет о пожертвовании, так почему бы прямо не сказать об этом?

Открыв выдвижной ящик стола, Алек извлек металлическую коробку. Затем достал из кармана жилета небольшой ключ и открыл ее.

– Вот, – сказал он, вынимая пачку банкнот, – возьми это с моим благословением несчастным нуждающимся.

Покачав головой, Энтони взял деньги, фыркнул и бросил их назад в коробку.

– Куда подевалась твоя сообразительность?

– Я все понял, как надо, – ответил Алек, сдерживаясь из последних сил. – И хочу напомнить тебе, если ты забыл, что наша семья никогда не прекращала благотворительной деятельности. Моя мать и сестра уделяют много времени нескольким сиротским приютам. В больнице есть даже флигель Сомерсетов, пристроенный моим отцом. Так что нас не назовешь скрягами.

– О да, но что сделал лично ты?

– Я?

– Да, ты.

Алеку нестерпимо захотелось выпить.

Поднявшись из черного кожаного кресла, он подошел к буфету и налил себе бокал мадеры. Ему требовалось подкрепиться, и он ждал, когда Энтони наконец перестанет болтать, если вообще существовал предел его словоизвержению. Как правило, пространные рассуждения друга заводили его в тупик и часто он говорил только для того, чтобы послушать самого себя.

Запрокинув голову, Алек залпом осушил свой бокал. Крепкое вино плавно проникло внутрь. Ему пришлось притупить свои чувства, чтобы продолжать общение с Уитфилдом.

– Значит, ты упрекаешь меня в том, что я не занимаюсь благотворительностью лично?

– Наконец-то до тебя дошло, старик, – ответил Энтони, изучая свои ногти. – Что ты сделал для своего ближнего в последнее время?

Вот уж действительно, говорил горшку котелок: уж больно ты черен, дружок!

– Ты спрашиваешь меня, что я сделал?

– Да.

– Ну, я могу адресовать тебе тот же самый вопрос.

– О Боже, как с тобой трудно сегодня! – пробормотал Энтони, направляясь к буфету с пустым бокалом в руке.

– Как бы мне хотелось продлить этот вечер, – сказал Алек, морщась от головной боли. – У меня возникла проблема, на решение которой потребуется немало времени и сил.

Вновь наполнив свой бокал, Энтони насмешливо спросил:

– И что это за проблема, позволь поинтересоваться?

– Как заставить тебя воспользоваться парадной дверью.

Энтони тяжело вздохнул:

– Куда катится этот мир? Люди окончательно потеряли стыд.

– Жалеешь самого себя, Уитфилд? Энтони кивнул:

– Я погряз в этой жалости. – Он выпил содержимое бокала одним глотком, как бы подтверждая свои слова.

Алек понял, что, если он желает снова обрести покой, ему придется ускорить события.

– И как давно вы занимаетесь самобичеванием, ваша светлость? – сухо спросил Алек. – Мне казалось, что зачатки человеческой добродетели и благожелательности полностью искоренены в герцогстве Глазборо.

Энтони проигнорировал язвительный выпад друга.

– У меня хорошо развито чувство юмора, Брекридж. Однако, пожалуйста, воздержись от подобных уколов.

Алек постарался подавить смех, испытывая почти детское удовольствие, оттого что сумел вызвать раздражение у Энтони.

Не моргнув глазом, он продолжал:

– Прости за дерзость, я слушаю.

– Ладно. Как я уже говорил, некоторые проекты требуют участия богатых людей. Благотворительность, старина, начинается в доме. И я, – тоном записного трагика продолжил Энтони, – нанял несчастного парня с улицы, предоставив ему работу. Если это, черт возьми, не доброе дело, то тогда я не знаю, как это назвать.

Алек скептически выгнул бровь.

– Интересно, что тебя подвигло на это?

– Я же говорил тебе. Каждый должен по возможности…

– …помогать менее обеспеченным, – закончил за него Алек. – Да, это я уже слышал. А теперь мне хотелось бы узнать истинную причину.

Именно в этот момент Энтони наконец заинтересовался персидским ковром у себя под ногами.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Прекрасно понимаешь, давай выкладывай. Энтони поднял голову.

– Знаешь, а ты все-таки порядочная дрянь. Алек скрестил руки на груди.

– Пусть так, однако тебе не удастся увильнуть от ответа.

Энтони провел рукой по своим светлым волосам и злобно проворчал:

– Все дело в нашем обществе, парень!

– Ну, это все объясняет, – усмехнулся Алек. – Ты получил предупреждение, не так ли?

На лице Энтони отразилось раздражение, вызванное необходимостью объяснять то, что, как он полагал, было и без того понятно.

– Я не смогу появиться ни на одном званом вечере, если не начну оказывать помощь страждущим. Это дьявольское мероприятие организовано главной дамой света, заставляющей всех женщин с безумной ретивостью выполнять распоряжения старой карги. Я не могу приблизиться ни к одной знакомой, чтобы та не спросила, что я сделал в порядке благотворительности. И если я отвечу: «Ничего», – они немедленно отвернутся от меня, словно я вообще не существую! Деньги и титул не помогут мне. – Он снова наполнил свой бокал и недовольно скривил губы. – Я могу обходиться без многих вещей, Брекридж, но я не могу жить без женщин. Они нужны мне как воздух.

Алек закатил глаза.

– Теперь понятно, почему в тебе пробудилось великодушие и ты нанял парня с улицы.

Энтони пробурчал в ответ что-то нечленораздельное:

– Как только закончится эта дьявольская эпопея, я его немедленно выгоню. Откровенно говоря, он вызывает у меня страх и я боюсь быть убитым в своей постели.

«Как будто это на самом деле возможно», – подумал Алек. Уитфилд явно преувеличивал драматизм своего положения, поскольку являлся чрезвычайно метким стрелком и довольно хорошим боксером. Просто он искал подходящий повод избавиться от несчастного парня.

– Понятно, – тихо произнес Алек. – В таком случае у меня остается только один вопрос. – Он сделал паузу и, убедившись, что завладел вниманием Энтони, резко сказал: – Какого черта ты здесь делаешь?

– Не надо кричать, у меня превосходный слух.

– Меня беспокоит не твой слух, а ход твоих мыслей. – Алек не дал Энтони времени на возражение и добавил: – Если ты достиг своей цели и снова стал любимцем света, то почему продолжаешь надоедать мне?

Энтони пожал плечами:

– Одного моего скромного доброго деяния недостаточно. Заручившись твоей помощью в этом фарсе, я заставлю всех до тошноты говорить о нашей гуманности.

– Увы, но правда в конце концов обнаружится.

– Я вынужден пойти на это! – Энтони нахмурился. – Я не думал, что эта чертова затея так затянется. И если женщины по-прежнему будут отказываться от знаков моего внимания, мне останется только отправиться в свое загородное поместье и переждать там безумное поветрие. – Он поднял глаза к потолку. – Боже милостивый, пусть оно поскорее закончится.

Алек не сдержался и рассмеялся.

– Я рад, что эти проблемы меня не касаются, – сказал он и направился к письменному столу, намереваясь возобновить работу, поскольку их разговор вступил в финальную фазу.

– Так ты поможешь мне? – В голосе Уитфилда слышалась отчаянная мольба.

Алек давно понял, что, имея дело с Энтони, надо быть готовым ко всему, поскольку его прихоти менялись ежедневно. Сегодня он пытается спасти весь мир, а завтра его заботы будут только о себе. Алек решил пойти другу навстречу. Действительно, что в том плохого?

Пожав плечами, он ответил:

– Почему бы нет?

Энтони оживленно потер руки.

– Ты сам должен все подготовить, – продолжил Алек. – У меня нет времени. Однако не слишком усердствуй. Постарайся не прислушиваться к странным голосам в своей голове, толкающим тебя на необдуманные поступки.

Энтони изобразил, что делает записи:

– Не слишком… усердствовать. Не прибегать… к личным… выпадам. Зафиксировано.

– Если ты испортишь все дело, я поймаю тебя и скормлю стае голодных волков.

– Надо… бежать… из… страны. – Энтони улыбнулся, обнажив ряд белых зубов. – Это всего лишь шутка!

Алек не среагировал.

– Ты мой должник.

– Не беспокойся, я расплачусь сполна.