Эффект жизни

Глава третья Самоубийство

Пока она бежала по мощеной дороге к входным дверям, фигурный поребрик по бокам сопровождал ее, словно льющийся каменный ручеек. Натали вспомнила, как отец рассказывал, что не все могут позволить себе обучение в частной школе и что ей повезло. «Да, — по-взрослому подумала она, — частный ад не многие могут себе позволить, тебе повезло, девочка». Ой! Поребрик вдруг прервался дырой, похожей на отверстие от вырванного гнилого зуба.

«Не вздумай шутить».

Нельзя привыкать к веселью, не дай Бог это подумать при маме. Надо молчать и не выпускать из себя цветные эмоции. Стоит только позволить проявиться подобным чувствам, как сразу же произойдет что-нибудь ужасно плохое. Натали остановилась перед витражной дверью с изображением раскрытого учебника. Массивная, утяжеленная по краям полированными балками, она служила границей, переступив которую, Натали ощутит обрушившееся на нее чудовищное давление школы. Она внутренне собралась и толкнула дверь.

Ощутив себя рыбой, нырнувшей в глубоководную впадину и торопящейся найти безопасное место, которого по определению здесь существовать не могло, она проплыла мимо охранника в гардероб, скинула верхнюю одежду, обула сменку и побежала в класс. Кругом была гнетущая тишина. С одной стороны это хорошо, никто ее не трогает, нет непосредственной опасности, а с другой в такие моменты всегда создавалось впечатление готовящегося против нее злодеяния. Она шагала по лестнице, цокая туфлями. Их тупые глянцевые носы перечеркивали несколько шрамов-царапин.

«Ты не умеешь аккуратно носить обувь.

Нет! Это мамины слова, не мои. Что мне делать? Они царапаются сами, я ничего специально с ними не делаю».

Натали один раз попыталась сохранить обувь в порядке: почти не ходила в школе, даже на переменах все время сидела за партой, однако умудрилась на выходе зацепиться платьем за угол школьной доски и порвала его. Темные силы с ней просто играли, издевались. А когда Натали пыталась им противостоять, они, как призрачные духи, бросаются и тушат безжалостно любое проявление тепла. Все бесполезно, можно лишь попытаться скрыть эмоции, демонстрируя, как тебе плохо и грустно. Иногда это срабатывало.

Рука девочки заскользила по лакированным перилам, их прохлада и гладкость ее не успокаивали — наоборот, возникла та предостерегающая тревожная легкость, которая обычно не сулила ничего хорошего.

«Сейчас что-то случится!»

Приближаясь к двери класса, она пересекла границу мертвого теплого воздуха. Девочка представила, как перед ней маячит свод небольшой пещеры — вход в иное измерение: теплое, мягкое и обволакивающее как грязь, и ей туда придется войти.

Как ни странно, она не опоздала, все только рассаживались по местам. Свет, который должен был уничтожать все темное и мрачное, вероломно растекался по классной комнате, являясь бездушным свидетелем, а то и сообщником любого злодеяния. Оттого, что этот свет был так тяжел и маслянист, Натали предполагала, что внутри него скрывается другой, черный поток света, как в животе у красивой матери таится злой ребенок.

Она села, осторожно огляделась. За соседней партой справа доставала из ранца и раскладывала свои вещи Эвелина, начало ее длинной косы пролегало от уха и уходило к плечу, дальше коса льнула к сарафану и заканчивалась у бедра. Зелено-желтый пенал, учебник, тетрадь перед собой: отличница и тихоня, совершенно не опасная. Позади Натали сидел Иван, потом — Федя, впереди Александра. Все они могли представлять угрозу. Некоторые — к примеру, Иван — более опасны, некоторые могли сделать плохое случайно, только как слепые орудия темного света — например, Саша. Но это не значило, что с ними не нужно быть осторожной. Это иногда вообще ничего хорошего не значило, только служило ложной надеждой. Пока не начался урок, нужно было достать все принадлежности, но Натали медлила, озираясь по сторонам. Кто-нибудь смотрит в ее сторону?

«Почему все так спокойны? Это плохо или хорошо?»

Она достала из портфеля бежевый пенал с изображением широкой черной стрелы, вынула из него ручки, карандаш, резинку и точилку, расположила их в особом порядке. Тайный символ, который она изобрела. Один раз, когда Натали играла с вещами из пенала на перемене, она случайно составила из них такой символ и оставила на столе. Этот день прошел просто фантастически! На уроках не было ни одного неприятного инцидента, ей поставили пятерку по истории, и она чувствовала себя как ангел, совершенно бестелесной. Такое больше никогда не повторялось, но Натали сомневалась, что правильно запомнила символ, и каждый день меняла один из предметов, надеясь, что когда-нибудь он все-таки сработает. Иногда бывало хуже, иногда лучше, но так, как в первый раз — никогда. Возможно, она в тот памятный день еще не достала учебник или тетрадь, но нельзя же просидеть весь урок без учебника. Хотя можно попробовать, пока ей не сделают замечание.

«Меня точно за это накажут».

Пока она размышляла, ручка Эвелины соскользнула с тетрадки и закатилась под парту Натали. Хозяйка, привстав, потянулась за ней и, поднимаясь, задела стол. Предметы посыпались на пол, символ разрушился.

— Извини, — шепнула Эвелина Натали и добавила: — Ой, Евангелина идет.

В классе появилась небольшого роста, смуглая и темноволосая молодая женщина в бордовом с серыми точками платье. Натали всегда казалось, что от Евангелины Ахметовны шел тончайший запах скрывающегося под оболочкой учительницы привидения, которое может даже иногда пожалеть и обнять, но призрачными, зыбкими объятиями. Подходя к своему столу, она привычно, будто отмахиваясь от детей, поздоровалась, положила на желтую поверхность стола журнал и книгу и, опершись на него ладонью, оглядела учеников мирным, приветливым, но поверхностным взглядом.

— А одна девочка спряталась от вас под столом, — заявил Иван таким голосом, словно выдавал важный секрет.

Эта фраза хитро улыбающегося полного мальчика вызвала взрыв дружного хохота.

По телу сидевшей под партой Натали прошла мелкая дрожь — предвестница страха.

«Буду сопротивляться — погибну».

Она усилием воли сдержала чувство страха, не давая ему перерасти в панику.

«Приму удар и покажу себя более глупой, чем он хочет».

Иногда у Натали срабатывал животный инстинкт — выжить любой ценой, и тогда она шла на необдуманный риск и доверялась интуиции.

— Я ягоды собираю и грибочки. Осенью всегда собирают урожай.

Хохот перешел все границы, грозя превратиться в стихийное бедствие классного масштаба. Натали, собрав все, вылезла из-под парты.

«Вроде бы удалось».

Она почувствовала себя человеком, случайно избежавшим смертельной опасности да еще и получившим приз зрительских симпатий.

— Очень рада, Натали, что ты заботишься о запасах на зиму, но теперь — все успокоились.

Евангелина терпеливо, как хищник, замерла на некоторое время. Дождалась, пока под действием ее строгого выражения лица поток спонтанного веселья приутихнет.

— Настроились на урок, — сказала она, наполнив голос эмоциональной энергией такой силы, что после этих слов закончились последние смешки.

— Теперь достали из портфелей учебники, тетради и все остальное, особенно те, кто этого еще не сделал.

Сообразив, что последняя фраза относилась к ней, Натали решила, что проверять сегодня силу действия символа без учебника чревато большими неприятностями. Лучше не рисковать. Она положила рюкзак на колени и открыла главное отделение. То, что она там обнаружила, повергло ее в ступор. Из бумажного пакета вывалилась булочка, крем размазался по тетрадке, портфелю и мишкиному животу. Натали, сморщив лицо и стиснув зубы, молча смотрела внутрь рюкзака. Понимая, что время уходит и учительница в любой момент может заподозрить неладное, она собралась было вытереть крем мишкой, а потом на перемене помыть его в туалете. Но не смогла решиться на это.

«Я не хочу! Это предательство!»

Она с надеждой посмотрела на потолок и представила, как его белый свод трескается, штукатурка сыпется на голову и плечи белой крошкой, как на вытянутую руку, прямо на ладонь, приземляется тонкая хрупкая пластинка. Натали зачарованно разглядывает ее, растирая пальцами в белый порошок, и тут наконец сверху обрушивается бетонная плита, сминающая ее тело своим весом. Поток мыслей чувств и воспоминаний мгновенно обрывается… А потом темнота, и больше ничего.

Евангелина Ахметовна попросила класс открыть тетради и записать тему урока. Раздался шелест страниц, сопровождаемый невнятным шумом от усаживающихся детей — скрипом стульев, шарканьем кроссовок, шелестом одежды.

— Натали, ты долго будешь копаться?

Женщина шагнула между короткими тонконогими партами, похожими на маленькие спасательные плоты и, словно обнаружившая тонущего моряка акула, неумолимо приближалась к Натали.

«Думай, думай, думай!»

Но ничего не приходило в голову Натали и она, безропотно раскрыв портфель, показала его Евангелине.

— Что у тебя стряслось? — учительница заглянула в раскрытый ранец. — Ох, да. Как же ты так умудрилась? Давай я аккуратно все выну, чтобы больше ничего не измазалось.

Натали кожей почувствовала легкое покалывание, знакомое и очень тревожное. Так и есть! Вокруг Евангелины уже клубились серые сгустки воздушной субстанции. Лицо ее заострилось, кожа потемнела — она больше не была тем человеком, который вошел в класс десять минут назад. Внешне это было не так заметно, но внутри нее, Натали уже знала, спряталось иное, злое существо. Клубы тьмы нависли над оконными рамами, сглаживая их ровные линии, над головами учеников, и только над Эвелиной воздух был чистым. Темная взвесь вылезала из углов, из-под учительского стола и двери, стелилась, рассеиваясь по полу, концентрировалась разводами на потолке. Потом все внезапно исчезло, но девочка была уверена: окружающие люди каким-то образом изменились.

Евангелина Ахметовна стала доставать испачканные вещи из портфеля. Дети замерли, уставившись пятнадцатью жадными до зрелищ парами глаз на происходящее действо. Женщина, неумело скрывая брезгливость, двумя пальцами, если не сказать — ногтями, накрашенными в светло-голубой цвет, вынула сладкую расплющенную булочку и пакет, затем настала очередь медведя.

«Не надо, только не при всех, пожалуйста!»

Ей казалось, что именно сейчас случится то событие, на которое копилась темная сила весь день, и это станет точкой невозврата, после которой все плохое пойдет по нарастающей.

Со всех сторон послышался шепот, самые любопытные и смелые привстали с мест, чтобы все хорошенько разглядеть. Евангелина, уже взявшись за медведя, резко скомандовала:

— Сели все за парты. Открыли учебники, нашли там четырнадцатый параграф и начали его изучать. Через пять минут начну спрашивать.

Дети немедленно уселись и зашелестели страницами, однако большинство глаз то и дело украдкой посматривали в сторону Евангелины. Она вынула из рюкзака плюшевого медведя.

— Игрушку свою испачкала.

Приподняв медведя, женщина продемонстрировала его классу, вертя его так и эдак у себя перед лицом.

«Она увидит разрезанную лапу…»

Натали запаниковала. Ничего хорошего из этого выйти не могло. Она была уверена: разрез на лапе — это след, ведущий к ее самому сокровенному секрету, ее уязвимое место, то, чем они обязательно воспользуются. Это дверь, которую она неразумно оставила открытой. Злые силы отыскивали дыры в ее обороне, и с каждым разом они становились все коварнее и изощреннее. И она не знала, сколько она еще сможет продержаться.

«Когда же все это закончится?»

Евангелина обнаружила дыру на лапе, недоуменно скривила губы и задумалась. Позади нее раздался детский голос, сдобренный ехидными нотками.

— Просто Натали грибами медведя не накормила, вот он ее булочку и схавал.

Это сказал Данил, пухлый парень с толстыми губами. Он заговорщически глянул на своего друга Ивана, стараясь определить по его реакции, нравится тому шутка или нет. Лицо Ивана растянулось в одобрительной улыбке. Сделав глуповатую мину, он с деланным простодушием заявил:

— Евангелина Ахметовна, может быть, Натали еще поищет грибы под партой и накормит своего медведя, а то я опасаюсь за свою булочку — вдруг он и ее съест.

Детский смех как полноводная река, которую не могут сдержать никакие преграды, прорываясь и снося все запреты, затопил помещение.

— Иван и Данил! Быстро рты закрыли и уставились в учебник. Я сейчас возьму, Иван, твой дневник и поставлю неуд за поведение. Сел на стул и успокоился.

Такая угроза оказалась весьма действенной, она охладила эмоции в классе, но когда Иван с Данилом начали корчить друг другу рожи, с первого ряда, не поднимая головы от учебника, как бы между прочим, Саша сказала:

— Иван и Даня, вы уже достали всех, прижмите свои толстые булочки к стульям и успокойтесь, иначе медведь их точно откусит.

Все началось заново. Евангелина, желая восстановить дисциплину, рассыпа́ла угрозы налево и направо.

«Только бы мама об этом не узнала».

Натали все это время сидела затаившись, надеясь, что если она не будет двигаться и задержит дыхание, любая атака темных сил ее минует.

С трудом успокоив класс, Евангелина Ахметовна сердито посмотрела на Натали и резко сказала:

— Возьми свою игрушку и портфель, приведи их в порядок. В туалете есть вода и салфетки. Только быстро.

«Кажется, я слишком легко отделалась».

Но внутреннее чутье говорило Натали, что здесь что-то не так. Она взяла в одну руку медведя, в другую рюкзак и направилась к двери. И опять, как тогда на лестнице, она почувствовала себя невообразимо легкой, настолько воздушной, что даже тела своего не ощущала, и это пугало Натали. Уж лучше бы ее тошнило или что-нибудь болело, тогда бы она могла надеяться, что плата от злой силы пришла в таком, понятном и открытом виде, а не как очередное невидимое коварство.

— Не забудь попу медведю подтереть! — крикнул вдогонку Иван.

И тут же разъяренный голос учительницы его перекрыл:

— Дневник принес сюда…

Продолжение Натали не расслышала. Она двинулась по коридору, мягко ступая по чистому светлому полу. Неся медведя на вытянутой руке, как цапля тащит лягушку в клюве, девочка на цыпочках проходила мимо белых дверей с надписями: музыкальный класс, медкабинет, столовая, учительская. Когда ей доводилось попадать в школьный коридор во время уроков, казалось, она делает что-то запретное, о чем лучше никому не рассказывать, и одновременно таинственная секретная свобода вращала внутри свои невидимые колесики, вызывая желание поделиться своим секретом.

Выложив из рюкзака тетрадь и учебник, она положила их на край раковины, оторвала солидный кусок туалетной бумаги и принялась с энтузиазмом оттирать крем. Надо сделать все идеально, чтобы и следа не осталось. Но тут ее настигла мысль, которой девочка попыталась преградить путь, но та мерзкой пиявкой пробралась внутрь и присосалась к сердцу.

«Забудешь какую-нибудь мелочь. Обязательно».

Это правда, я слишком легко восприняла наказание: не обиделась, не заплакала не запаниковала, и вообще не слишком-то испугалась… Натали вдруг спохватилась, вспомнив, что такие мысли думать нельзя. Она не имела представления, в какой момент злые силы могут их прочитать. Возможно и такое, что они всегда рядом… Но ведь нельзя всегда думать о хорошем! С другой стороны, темные силы не всегда реагировали на ее хорошее настроение, иногда позволяя один или два дня быть счастливой. Значит ли это, что они не всегда могут определить, что она чувствует, или просто выжидают нужный момент? Дают ей позабыть о своем присутствии, чтобы потом с новой силой начать пытать?

Про пытки Натали немножко знала. Однажды папа смотрел черно-белый фильм о войне, и хотя обычно ей запрещают смотреть кино для взрослых, в этот раз папа слишком увлекся и не заметил, как дочь вошла в комнату и затаилась, уставившись в экран с необыкновенным вниманием. Там показывали Вторую мировую войну, диктор рассказывал сначала о физических, а потом о психологических пытках, которые применяли фашисты к узникам концлагерей. Тогда она узнала, что иногда узников специально не трогали несколько дней, потому как из-за длительных издевательств их чувствительность притуплялась. Пленникам давали отдохнуть, чтобы потом с новой силой начать свои жуткие измывательства. Голос из телевизора говорил, что людей хотели сломать. Что такое сломать, Натали понимала интуитивно, рисуя в своем воображении картины, в которых человек от сильной боли сам себе ломает позвоночник, или ребра, или… В общем, что-то в нем должно сломаться, предполагала она. Натали слушала сопровождаемую громом выстрелов и взрывающихся бомб речь из динамиков телевизора, замерев от удивления. Сами слова казались ее уху громоподобными, ведь это говорили про нее! События предыдущих лет стали ясней, словно лампочка вспыхнула в голове ярким, злобным светом, выхватив из тьмы элементы пазла, благодаря которым картина сложилась. Через некоторое время отец повернулся и, как ни в чем не бывало, словно все время знал, что его дочь находится рядом, произнес:

— Тебе не страшно?

Удивительно, что он не стал ругать ее за то, что она подсматривает, не заставил выйти из комнаты. Натали неопределенно покачала головой, боясь сказать «да» или «нет».

— Да, это жуткие вещи, но они происходили на самом деле, доченька. Это не какие-то страшилки, а самая что ни на есть реальность, и потому об этом надо знать. Понимаешь?

Она поняла и запомнила.

«Я всегда в опасности».

Приподняв медведя, Натали заметила на его животе жирные пятна. Если их сразу застирать, есть шанс, что они исчезнут. Об этом она как-то раз услышала от мамы. Здорово, что она это запомнила. Сейчас это очень кстати. Все-таки иногда темные силы делают промахи, и она этим обязательно воспользуется, она умная девочка — надо просто хорошо потрудиться. Несмотря на неприятные обстоятельства, в которые она попала, настроение у Натали было боевое. Закатав рукава и вооружившись бутылкой с жидким мылом, она нажала на дозатор, поливая медвежонка густой желтой жидкостью и подставила игрушку под мощный поток воды.

«Я всегда в опасности».

Она повторяла это себе снова и снова, но все ее естество словно захотело бросить вызов самой тьме, сопротивляться этой бесконечной безнадежности и беспросветности. Закусив губу, Натали усердно терла медведя, с удовольствием наблюдая, как пена, вспухая белыми клоками-облаками, приятно обволакивает кисти рук, пузырится, лопается и падает на дно раковины. Там она вальсирует, растворяется и затягивается в воронку, отправляясь в неведомое путешествие по трубам, в конце которого обязательно ее ждет огромное море. Ноги приплясывали под шум переливающейся воды. Натали решила, что мыла может быть недостаточно и, подняв бутыль, еще раз нажала на дозатор. Бутылка выскользнула и сбила учебник и тетрадь, они свалились в раковину и тут же попали под мощную струю.

«Будь осторожна!»

Натали принялась быстро вытаскивать вещи, но они уже намокли, особенно раскрывшаяся тетрадь. Что же теперь делать? Натали отчаянно трясла тетрадь, стряхивая с нее капли. Потом раскрыла ее и, пытаясь себя успокоить, произнесла вслух:

— Вроде не так уж и намокла.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

Надо положить ее на батарею, она быстро высохнет, просто надо подождать. Может быть, Евангелина вообще не заметит ее отсутствие, у нее своих дел хватает, тем более ее наверняка отвлекают Иван с Даней. Только бы не заметила. Натали, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, пока сохнет тетрадь и учебник, стала усердно вытирать туалетной бумагой портфель, а затем принялась достирывать медведя, проверяя, не исчезают ли жирные пятна. Получалось неплохо.

Дверь туалета неожиданно хлопнула, девочка повернулась — на нее с сердито смотрела Евангелина Ахметовна. Сейчас она была очень похожа на мать Натали — такой же злой демон показался из-под маски.

— Натали, ты понимаешь, что ур-рок прогуляла?

Раскатистое «р» так резануло, что девочка поморщилась, словно звук ее на самом деле поцарапал.

— Что морщишься? Тебе должно быть стыдно!

Евангелина шагнула ближе, но в метре от Натали остановилась — казалось, она наткнулась на невидимый щит, который не пускал ее дальше, однако раздражения учительницы он не остановил.

— Ты что, с медведем здесь играла?

— Нет. Я его постирала, он ведь тоже грязный был, — попыталась оправдаться Натали.

Она чувствовала себя ужасно, от напряжения дышать было почти нечем.

— Какая стирка? Натали, ты соображаешь, что урок идет? Ты вообще понимаешь, что это прогул?

Натали молчала, не шевелясь.

«Только бы это был сон, этого не может быть на самом деле».

— Я сегодня позвоню твоей маме и попрошу, чтобы ты не брала игрушки в школу, если они тебе не дают заниматься, поняла?

— Да.

«Они добрались до него.

Я сказала „да“. Не надо было соглашаться! А что я должна была сказать?..»

— Собирай все, и немедленно в класс.

Евангелина хлопнула дверью, удаляясь, застучали ее каблуки. Помещение погрузилось в тишину. Чуть в стороне белоликая крышка унитаза укоряюще смотрела на девочку, беззвучно произнося свое многозначительное «о-о-о». Натали вдруг почувствовала резкий запах хлорки. Она медленно, как робот, начала собирать вещи.

Остаток урока она провела в ступоре, бессмысленно глядя перед собой. Натали не слышала учительницу, не реагировала на крики учеников, за все время механически записала какую-то фразу в тетрадь. Мысли сталкивались в голове, не успевая сформулироваться во что-то конкретное, иногда неся невнятные переживания, иногда просто сумбур. Внутри девочки копилась нечто тяжелое, плотное прижимающее ее к земле, сотканное из грусти, сожаления, уныния и тоски. Такого она раньше не испытывала, во всяком случае так сильно. И под этим спудом, как под оболочкой земной коры — раскаленное ядро планеты, обманчиво-мягко шевелилось внутри набирающее огромную силу еще не воспринятое до конца умом решение. Какое оно будет, девочка в точности не знала, но давление чувствовала явственно.

После звонка Натали взяла медведя, нежно прикрыла его полой кофты и вышла из класса. Она несла его по коридору как драгоценное дитя, на всем протяжении пути ведя кончиками пальцев свободной руки по гладкой с оливковым отливом стене. Дойдя до шкафчиков для переодевания, она остановилась: здесь никого не было, все предпочитали играть в классе. На подоконник села птица: маленькая, симпатичная, с зеленым оперением на груди. Птица посмотрела на Натали восторженно, повертела головой и клюнула в стекло. Глухой звук, как будто кто-то забивает гвоздь.

— Что ты хочешь, маленькая? — ласково спросила Натали.

Птичка отпрыгнула в сторону, потом вернулась обратно и опять постучала в окно. Почувствовав, что рубашка и майка промокли насквозь, Натали вынула медведя из-под кофты. Она его плохо выжала, побоялась, что порвется.

«Только бы моя кровь в нем осталась».

Она слышала от кого-то, что кровь не отстирывается полностью. Но все же не была в этом полностью уверена. «Тук-тук», — громко раздалось за окном.

— Что ты хочешь, птичка?

Зеленогрудая в ответ вновь постучала клювом. Натали проследила за направлением взгляда птицы и с удивлением поняла, что птичка смотрит на медвежонка.

— Хочешь познакомиться?

Девочка усмехнулась и тут же увидела рукоятку-ключ, отпирающую окно, она лежала сверху на шкафчике со светло-зеленой дверцей, на которой была изображена синица.

«Это же не всерьез. Натали, это не сказка».

Натали понимала, что если сделает то, что пришло ей в голову, и ее кто-нибудь застанет за этим занятием, то все будет очень и очень плохо, даже думать о последствиях было не просто страшно, а зябко до сковывающего конечности ужаса. Но тут вмешалась в события та накопленная за время урока неосознанная сила, до сего момента отяжеляющая Натали, а теперь прорвавшаяся, словно вулкан, наружу. Перестав думать и бояться, девочка схватила ручку, запрыгнула на подоконник и вставила рукоятку в квадратный паз на раме. Птица испуганно сиганула вниз.

«Вот и сказке конец», — с разочарованием и одновременно с облегчением вздохнула Натали. Она раскрыла окно и подставила лицо и грудь свежему прохладному воздуху.

— Вдохни, мой друг, ветер свободы, — сказала она, вытягивая вперед руку с зажатым в ней медвежонком. — Третий этаж, падать высоко, тем более внизу — асфальт. Понимаешь…

Натали не договорила: на голову медведя уселась зеленогрудая птичка. У девочки от неожиданности болезненно сжалось сердце; стараясь не шевелиться, она пристально всмотрелась в странного пернатого пришельца. Ее промокший бок ощутил подбирающийся к ребрам холод.

— Ты пришла спасти меня?

Натали передернуло от озноба, руку повело в сторону, но птичка, цепко схватившись за медведя, не улетела. Девочка с удивлением почувствовала, что в хватке зеленогрудой птицы скрывается огромная, непропорциональная размеру сила.

— Я поняла, ты хочешь спасти мишку? Не меня.

Скомкав свободной рукой кофту на груди, Натали прижала ее к себе так крепко, что ощутила биение сердца, потом голосом, в котором появилась слабо ощутимая дрожь, продолжила:

— Пускай он попутешествует с тобой. Я не против. Ты ведь знаешь, я очень люблю его, но пусть он повидает мир, спаси, спаси его, я не смогу, может быть… — по щеке девочки потекла, оставляя мокрую дорожку, слеза, голос задрожал еще больше. — Может быть, другая девочка найдет его, наверное, кому-то он больше нужен, чем мне… а я справлюсь, честное слово.

Натали разжала пальцы и произнесла более тихо и проникновенно:

— Позаботься о нем, я тебе доверяю.

Почувствовав, что медведь потерял устойчивость, птица взмыла вверх, а игрушка от резкого толчка когтистых лап накренилась и выпала из руки Натали. Пролетев за пару секунд три этажа, медведь шлепнулся на асфальт вниз мордой и одиноко и нелепо застыл в таком положении. Натали не двигалась несколько секунд, на ее лице было написано крушение всех надежд. Она побледнела, потом с усилием вдохнула носом воздух и задержала дыхание. Она подумала, что если упадет сама, то наверняка сломается. А если она уже сломалась? Тогда значит не страшно? Теперь Натали стала лучше понимать значение этого слова. Можно сломаться до того, как упадешь, и тогда не важно с какой высоты падать…

«Значит, мне пора».

Она раскинула руки в стороны, как птица крылья, и, закрыв глаза, подалась вперед.