Египет в период экспедиции Бонапарта (1798-1801)

/2/ Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Год тысяча двести тринадцатый (15.VI.1798—4.VI.1799).

Это первый год великих кровопролитных сражений, выдающихся событий, горестных происшествий и ужасающих бедствий, год, когда возрастало зло, а испытания и невзгоды следовали одно за другим, когда ничто не было прочным и нарушился обычный ход вещей, год крушения устоев, непрерывных ужасов, многих перемен, расстройства управления, огромных разрушений и всеобщего разорения. Напряженность дошла до предела.

"Господь твой не был таким, чтобы погубить селения несправедливо, раз жители их творили благое"[70].

Воскресенье, 10 числа священного месяца мухаррама[71] 1213 года (24.VI.1798). Прибыли курьеры из Александрии с письмами, в которых содержалось сообщение о том, что в четверг 7 мухаррама десять английских кораблей прибыли в порт и остановились на некотором расстоянии от берега, так что жители порта видели их. Спустя некоторое время прибыли еще пятнадцать кораблей.

Жители города ожидали их дальнейших действий. В это время со стороны англичан отчалила маленькая лодка, в которой находилось десять человек. Англичане высадились на берег, встретились со знатными людьми города и его правителем, которому принадлежала в городе вся власть. Правителем города в это время был сейид[72] Мухаммад Кураим[73], о котором мы будем говорить в дальнейшем.

Представители местной власти беседовали с англичанами и осведомились о цели их прибытия. Те сообщили, что они прибыли для поисков французов, так как последние отплыли в составе большой эскадры в неизвестном направлении. "Мы не знаем, куда они направились, — говорили они. — Возможно, они нападут на вас, а вы не будете в состоянии отразить их натиск и "е сможете помешать им".

Однако сейид Мухаммад Кураим не поверил их словам, заподозрив в них ловушку, и потому александрийцы разговаривали с англичанами грубо.

Тогда посланцы англичан сказали: "Мы расположим наши корабли в море для охраны порта и просим лишь снабдить нас водой /3/ и провизией за свою цену". Представители местной власти отказали им в этом, говоря: "Эта страна принадлежит султану, и ни французы, ни иные чужестранцы не имеют здесь прав. Уходите от нас!"

С этим посланцы англичан возвратились на корабль, и англичане отплыли в море, чтобы запастись провизией за пределами Александрии. "Бог совершает дела, которые записаны в его предначертаниях"[74].

Жители Александрии написали кашифу[75] провинции ал-Бухайры[76], чтобы он собрал бедуинов[77] и привел их для защиты города, а также отправили множество писем в Каир.

Когда жители Каира прочли эти письма, они заволновались и начали обсуждать между собой содержание этих писем. В городе начались различные толки и поползли тревожные слухи.

На третий день после получения первых писем в город были доставлены новые письма, содержавшие сообщение о том, что прибывшие в Александрию английские корабли покинули порт. Жители успокоились, и всякие разговоры прекратились. Что касается мамлюкских беев[78], то они полагались на свою силу и потому, не придавая никакого значения этим сообщениям, вовсе ими не интересовались, считая, что если бы даже все европейцы высадились в Египте, то и они не сумели бы устоять при встрече с мамлюкским войском, которое растоптало бы их своей конницей.

В среду, 20 числа упомянутого месяца (4.VII.1798), прибыли письма из Александрии, Розетты и Даманхура[79]. [В них говорилось] о том, что в понедельник 18 числа большая французская эскадра прибыла в Александрию и стала на рейде. Несколько французов высадились на берег и потребовали встречи с консулом[80] и некоторыми из жителей города, а когда последние явились, французы задержали их у себя.

С наступлением ночи французские корабли направились в сторону острова ал-'Аджами[81] и выгрузили на египетский берег солдат и военное имущество, и к утру, незаметно для жителей Александрии, французские солдаты, подобно саранче, распространились вокруг города.

Тогда жители Александрии вместе с бедуинами провинции ал-Бухайры и кашифом этой провинции вышли против французов, однако отразить их натиск и остановить их не сумели. Войско александрийцев отступило, а кашиф и бывшие с ним бедуины потерпели поражение.

Жители Александрии вернулись под прикрытие своих домов и стен. Тогда французские солдаты вступили в город, и значительное их число рассеялось по всей его территории. В течение всего этого времени жители города нападали на них, чтобы защитить себя и свои семьи, и, сражаясь, оказывали сопротивление врагам. Но когда жители Александрии дошли до изнеможения и поняли, что им в любом случае придется сдаться и что они не подготовлены к борьбе, так как в их укреплениях отсутствует военное снаряжение и порох, а к тому же увидели, что враг многочислен и превосходит их количеством, они запросили мира.

Французы гарантировали им безопасность, прекратили военные действия и приказали жителям покинуть укрепленные позиции. Затем они объявили в городе "аман"[82] и подняли свои флаги. Они потребовали к себе знатных людей города, а когда те явились, обязали их собрать все оружие и сдать его. Они потребовали также, чтобы жители носили на груди поверх одежды кокарду. Кокарда состояла из трех кусочков сукна, шелка или какой-либо другой ткани черного, красного и белого цветов, в форме круга, величиной с реал[83], наложенных один на другой. Каждый круг был меньше, чем тот, который был под ним, так что эти три цвета были расположены тремя окружностями, одна вокруг другой.

Когда известия обо всем этом достигли Каира, жителей города охватил страх. Большинство их решило бежать из города. Что касается мамлкжских беев, то Ибрахим-бей[84] отправился в Каср ал-'Айни[85]. К нему прибыл Мурад-бей[86], проживавший в Гизе[87]. Там же собрались остальные эмиры, улемы[88] и кади[89]. Они обсудили создавшееся положение и приняли решение послать в Стамбул письмо с сообщением о происходящих событиях. Они поручили также Мурад-бею подготовить войско, выйти навстречу французам и сразиться с ними. На этом совет закончился.

Письмо было написано, и Бакр-паша[90] отправил своего курьера сухопутным путем в Стамбул, "чтобы привезти противоядие из Ирака"[91].

Затем мамлюки начали готовиться к отправке в Александрию. На все необходимые приготовления они потратили пять дней. Они начали конфисковать имущество жителей и брали бесплатно большую часть того, в чем нуждались.

В пятницу после молитвы Мурад-бей выступил в ал-Джиср ал-Асвад[92], где и разбил лагерь. Он провел там два дня, пока не собрались полностью его солдаты и санджакское войско[93].

/4/ Сюда же прибыли его приближенные, жившие с ним в Гизе, 'Али-паша ат-Тарабулуси[94] и Насиф-паша[95]. Он взял с собой также большое количество пушек и пороха.

Мурад-бей двигался по берегу с кавалерией, в то время как, пехота, состоявшая из турецких солдат, греков и магрибинцев[96], передвигалась по реке на маленьких галиотах, которые приказал построить упомянутый эмир.

Когда Мурад-бей покидал ал-Джиср ал-Асвад, он по совету Али-паши отправил в Каир приказ об изготовлении очень толстой и прочной железной цепи длиной в сто тридцать локтей.

Эту цепь собирались протянуть с одного берега Нила на другой возле башни Мугизал[97], там, где река суживается, чтобы таким образом помешать французским кораблям подняться вверх по Нилу.

Мурад-бей приказал также вдоль цепи поперек реки расположить корабли, соорудить на них укрепления и установить пушки. Он полагал, что французы не решатся вступить в бой с мамлюками на суше, а будут наступать по реке и сражаться с мамлюками только на кораблях и что мамлюки сумеют выдержать натиск французов и вести с ними бой до прибытия помощи. Но дело обернулось не так. После того как французы заняли Александрию, они двинулись по западному берегу Нила, не встречая никаких препятствий.

Когда Мурад-бей покидал город, на улицах Каира воцарялось уныние. Жители волновались, по городу поползли тревожные слухи. Дороги стали небезопасны, и в ночное время на окраинах города стали появляться разбойники. Люди перестали ходить по улицам и дорогам после захода солнца.

[В связи с таким положением дел] ага[98] и вали[99] распорядились открывать рынки и кофейни в ночное время и вывешивать фонари на домах и лавках. Это делалось, во-первых, чтобы успокоить и ободрить жителей, а во-вторых, из страха перед приходом иноземцев в город. В понедельник было получено сообщение о том, что французы находятся около Даманхура и Розетты. Большая часть Жителей этих городов в беспорядке бежала в Фувва[100] и его окрестности, а некоторые жители попросили "аман" и остались в городе. Так поступили самые разумные.

За время пребывания в Александрии французы написали манифест, отпечатали его[101] и для успокоения жителей стали рассылать в города, к которым подходили. Эти листовки попали в Каир с группой военнопленных, которых французы обнаружили на острове Мальта и привезли с собой[102]. Часть их за день или за два дня до вступления французов прибыла в Булак[103], принеся с собой несколько листовок. Среди них были магрибинцы. Некоторые из них были шпионы. По религии они, как и жители Мальты, были христиане и знали иностранные языки.

Вот текст этой прокламации:

"Во имя бога милостивого, милосердного. Нет бога, кроме Аллаха. "Хвала Аллаху, который не брал себе детей, и не было у него сотоварища в царстве..."[104]

От имени французского народа, опирающегося на принципы свободы и равенства, Бонапарт, верховный главнокомандующий и эмир французской армии, доводит до сведения всех жителей Египта, что с давних пор санджаки, которые управляют Египтом, унижают французский народ и относятся с пренебрежением к его правам, чиня по отношению к французским купцам различные обиды и злоупотребления. Но час возмездия настал.

Вот уже много веков эта клика, состоящая из привезенных с Кавказа и из Грузии рабов, угнетает самую лучшую в мире страну. Но всемогущий бог, властитель вселенной, повелел, чтобы их государство было уничтожено.

Египтяне! Вам было сказано, что я прибыл в эту страну, чтобы уничтожить вашу религию. Но это явная ложь — не верьте ей. Скажите тем, кто распространяет эти слухи, что я прибыл сюда лишь для того, чтобы освободить ваши права из-под власти тиранов, и что я больше, чем мамлюки, поклоняюсь богу всевышнему и почитаю пророка его и великий Коран. Скажите им также, что все люди равны перед богом и отличают одних от других только разум, достоинства /5/ и знания.

Но мамлюки бесконечно далеки от всего, что составляет разум и человеческое достоинство. Что же так отличает их от других людей, что дает им исключительное право владеть Египтом и всем лучшим, что есть в стране: прекрасными рабынями, чистокровными конями, роскошными жилищами?

Если египетская земля является поместьем мамлюков, то пусть они нам покажут документ на право владения, который написал бы для них бог.

Но повелитель вселенной милостив, милосерден и справедлив, и при могущественном содействии всевышнего отныне и впредь всякий житель Египта сможет занимать выслав должности и добиваться высших почестей[105]. Наиболее образованные, справедливые и умные из вас будут управлять делами, и тахим образом улучшится положение всего народа.

Прежде были на египетской земле крупные города, широкие каналы, велась оживленная торговля. Что уничтожило все это, если не тирания и алчность мамлюков? Шейхи[106], кади, имамы[107], чорбаджи[108], знатные вельможи государства! Скажите своему народу, что французы также истинные мусульмане. Доказательством этого является то, что они пришли в Великий Рим и уничтожили власть папы[109], который постоянно подстрекал христиан к войне против мусульман, а после этого отправились на остров Мальту и изгнали оттуда рыцарей, утверждавших, что бог всевышний повелел им вести войну с мусульманами.

Вместе с тем французы во все времена были истинными друзьями его величества турецкого султана, — да продлит бог его царствование, — и врагами его врагов. Мамлюки же, напротив, отказываются повиноваться султану, не подчиняются приказу его и повинуются только лишь своим собственным прихотям.

Да будут дважды благословенны те жители Египта, которые без промедления перейдут на нашу сторону, — их положение улучшится, и они повысятся в чинах. Да будут благословенны также те, которые останутся у себя дома и не присоединятся ни к одной из воюющих сторон. Когда они нас узнают лучше, они поспешат стать на нашу сторону от всего сердца. Но горе, горе тем, которые станут на сторону мамлюков и будут сражаться против нас. Не найдут они после этого пути к спасению и бесследно исчезнут.

Статья первая. Все деревни, расположенные на расстоянии трех часов пути от места, где проходят французские войска, должны послать к французскому главнокомандующему делегацию, чтобы сообщить ему, что они повинуются и что они вывесили французский флаг — белый, синий и красный.

Статья вторая. Всякая деревня, которая 'восстанет против французской армии, будет сожжена.

Статья третья. Каждая подчинившаяся французской армии деревня должна вывесить также флаг почитаемого нами турецкого султана, — да продлит бог его жизнь.

Статья четвертая. Шейхи каждой деревни немедленно опечатают все имущество мамлюков (ризки[110], дома и прочее имущество) и будут старательно следить за тем, чтобы ничего не пропало.

Статья пятая. Шейхи, улемы, кади, имамы должны продолжать исполнять свои обязанности. Каждый должен спокойно оставаться "а своем месте. Молитвы будут читаться в мечетях, как обычно. Все египтяне должны благодарить бога всевышнего за избавление от власти мамлюков, произнося громким голосом: "Вечная слава султану Османской империи, вечная слава французской армии, проклятие мамлюкам, счастье народу Египта!"

Написано в ставке главнокомандующего в Александрии 13 мессидора VI года Французской республики, или в конце мухаррама 1213 года хиджры. Конец. Точно соответствует оригиналу".

В четверг 22 мухаррама (6.VII.1798) в Каир поступило сообщение, что французы достигли района Фувва и ар-Рахманийи[111].

Месяц сафар[112] 1213 г. (15, VII. — 12.VIII.1798).

В воскресенье, первый день месяца сафара (15.VII.1798) поступило сообщение о том, что в пятницу, 29 мухаррама, /6/ египетская армия встретилась с французской армией. После короткой стычки, продолжавшейся менее часа, Мурад-бей и его отряд обратились в бегство. Это было не настоящее сражение, а лишь столкновение передовых частей двух армий, так как с обеих сторон было незначительное количество убитых. В этом сражении сгорели корабли Мурад-бея с находившимися на них боеприпасами и морским снаряжением. Погиб также начальник артиллерии Халил ал-Курдли, храбро сражавшийся в этом бою на реке.

Богу было угодно, чтобы во время сражения загорелся парус и огонь попал в пороховой склад. Пламя охватило весь корабль, и находившиеся на нем солдаты и их начальник загорелись и взлетели на воздух.

Когда Мурад-бей это увидел, его охватил ужас. Оставив пушки и тяжелое снаряжение, он обратился в бегство. За ним последовала его кавалерия. Пехотинцы сели на лодки и направились к Каиру.

Известие о происшедшем достигло Каира и усилило тревогу жителей. Ибрахим-бей направился в Булак. Туда прибыли также паша, улемы и другие видные жители города. Они обсудили это важное событие и пришли к единому мнению о необходимости построить укрепления от Булака до Шубра[113]. Ибрахим-бею с его кашифами и мамлюками было поручено остаться в Булаке.

После отъезда Мурад-бея улемы собирались каждый день в ал-Азхаре[114] и читали сочинение ал-Бухари[115] и другие молитвы. Шейхи ал-Ахмадийи, ар-Рифа'ийи, ал-Барахимы, ал-Кадирийи, ас-Са'дийи[116] и других дервишских сект собирались в мечети ал-Азхар и молились богу. То же самое делали учащиеся в школах, упоминая имя Милостивого и другие имена бога.

В понедельник Мурад-бей прибыл в Инбаба[117] и приказал приступить к постройке укреплений от Инбаба до Баштила[118]. Работой руководил он лично, его санджаки, эмиры и хушдаши[119]. Общую организацию дела и наблюдение за порядком взяли на себя он сам, Али-паша ат-Тарабулуси и Насух-паша. Они приказали доставить большие корабли и галиоты, которые были построены в Гизе, и расположили их у берега около Инбаба. Они погрузили на них солдат и пушки. Западный и восточный берега реки были заполнены кавалерией, пехотой и артиллерией и покрыты укреплениями.

Однако все эти приготовления не успокоили эмиров. Как только прибыло первое известие из Александрии, они начали перевозить свое имущество из больших, всем известных домов в маленькие, про которые никто не знал. Перевозка вещей продолжалась целые ночи напролет. Они размещали свое имущество также у друзей и доверенных лиц, а некоторые из них отправляли свои вещи в деревню. Они начали также спешно отправлять грузы, готовить грузовых животных и снаряжение для отъезда.

Когда жители города увидели это, их охватил большой страх. Богатые люди начали готовиться к бегству, и если бы эмиры не удерживали их, не ругали и не грозили тем, кто хотел уехать, в Каире не осталось бы ни одного состоятельного человека.

Во вторник протрубили сигнальные трубы, и жителям было объявлено, чтобы они выходили из города и направлялись к укрепленным позициям. Эти призывы повторялись каждый день. Жители запирали лавки и рынки и отправлялись все в Булак. Члены ремесленных цехов[120] собирали между собой деньги и на них делали палатки для защитников города или, сидя в раз рушенных домах и мечетях, изготовляли все, в чем те нуждались.

Некоторые каирцы изъявили желание взять на себя расходы по содержанию солдат, и среди них были такие, которые снабжали целый отряд магрибинцев или сирийцев оружием продовольствием и тому подобным, так что все жители отдавали все свои силы и делали все, что только могли и что разрешали им их средства. В это время никто ничего не жалел для общего дела. Но судьба не благоприятствовала жителям Факиры и дервиши вышли с барабанами, дудками, флагами и кастаньетами. Они вопили, кричали, молились, произнося хором имя Аллаха.

/7/ Сейид 'Омар-эфенди, накиб ал-ашраф[121] поднялся в крепость и вернулся оттуда с большим знаменем, которое народ называл "знаменем пророка", и пронес его от крепости до Булака. Перед ним и вокруг него шли тысячи людей из простого народа с дубинами и палками. Они шумели и выкрикивали: "Нет бога, кроме Аллаха", "Аллах велик". Они несли барабаны, дудки и другие инструменты.

Что касается Каира, то улицы его опустели и в домах не осталось никого, кроме женщин, маленьких детей и больных, которые не могли двигаться и потому прятались вместе с женщинами. Рынки опустели. Улицы стали грязными, так как их не подметали и не поливали.

В городе поднялись цены на порох и свинец. Ратл[122] пороха стоил шестьдесят пара[123], а ратл свинца — девяносто пара. Подорожало также оружие всех видов, и его стало мало. Большинство жителей ушли с дубинами, палками и кнутами погонщиков скота.

Шейхи улемов[124] поместились в небольшой мечети 'Али-бея[125] в Булаке. Они молились богу и просили его о победе. Некоторые жители также расположились для молитвы в домах, молельнях и в палатках.

Таким образом, все мужчины Каира перебрались в Булак и жили там с того момента, как был разбит лагерь Ибрахим-бея, и до самого поражения. Только небольшое количество людей, не сумевших найти себе места и ночлега в Булаке, возвращались вечером в свои дома, ночевали в них, а утром приходили в Булак.

Бедуинам, кочевавшим в окрестностях Каира, Ибрахим-бей приказал находиться в авангарде в районе Шубра и по соседству. Мурад-бей собрал также значительное число бедуинов ал-Бухайры, Гизы, Верхнего Египта[126], племена ал-Хабирийа, ал-Ки'ан, Авлад 'Али, ал-Ханади и другие.

В Булак с каждым днем прибывало все больше и больше народа, и страх людей возрастал. Положение бедняков, добывающих ежедневно средства к существованию, ухудшилось из-за отсутствия работы и из-за большого скопления людей в одном месте.

Дороги стали небезопасны. Люди нападали друг на друга, так как власти, занятые неожиданно обрушившимся на них бедствием, не обращали "а это внимания.

Жители селений также поднялись. Люди убивали и грабили друг друга, а бедуины нападали на окраины и окрестности селений. По всему Египту совершались убийства и грабежи, пути были перерезаны. Везде царило зло. Имущество подвергалось разграблению, и угодья приходили в упадок. Нет возможности перечислить все то, к чему приводило в это время падение нравов.

Мамлюкские беи приказали собрать находившихся в Каире европейских купцов и заключить их в крепость или в дома самих беев. В домах европейцев, христиан — сирийцев, коптов[127], греков, а также в церквах и монастырях были произведены обыски: везде искали оружие. Простой народ хотел перебить всех христиан и евреев, но власти воспрепятствовали этому, а если бы не вмешательство властей, народ перебил бы их всех во время смуты.

Между тем слухи о приближении французов к Каиру все росли. Среди жителей высказывались различные мнения о том, по какой дороге продвигаются французы. Некоторые говорили, что они идут по западному берегу Нила. Другие полагали, что они приближаются по восточному берегу. Были, наконец, такие, которые считали, что французы двигаются сразу по обоим берегам.

Но ни один из мамлюкских военачальников не постарался выслать разведчика или отряд, чтобы начать сражение с противником до его приближения к окрестностям Каира и вступления в город — напротив, и Ибрахим-бей, и Мурад-бей, собрав войско, оставались без движения на своих местах и ожидали, что произойдет. Кроме того, на пути противника не было ни крепости, ни укреплений, ни траншей. Все это было результатом плохого управления мамлюков и их пренебрежения к противнику.

В пятницу, 6-го числа того же месяца (20.VII.1798), французы подошли к селению ал-Джиср ал-Асвад, а в субботу утром подступили к Умм Динар[128].

В это время собралась огромная толпа, состоявшая из солдат, жителей города и крестьян из селений, находившихся по соседству с Каиром. Однако между солдатами начались раздоры, и их решимость истощилась. Они пришли в замешательство и дрожали за свою жизнь, благополучие и удобства. Вместе с тем они кичились /8/ своим одеянием, обольщались своей численностью и с презрением и пренебрежением относились к силе врагов. Все это было причиной их поражения и разгрома.

Существовало предположение, что французы подойдут к городу, двигаясь по обеим сторонам реки. В лагере Ибрахим-бея даже распространился слух, что они уже наступают по обоим берегам. На самом деле французы двигались только по западному берегу.

В полдень отряд кавалерии, находившийся на западном берегу Нила, направился в сторону Баштила — селения, расположенного около Инбаба, встретился с авангардом французов и атаковал его в конном строю. Французы открыли по всадникам непрерывный ружейный огонь. Обе стороны храбро сражались. Аййуб-бей ад-Дафтардар[129], 'Абдаллах Кашиф ал-Джарф[130], множество кашифов Мухаммад-бея ал-Алфи[131] и их мамлюков были убиты. Остатки мамлюкского отряда преследовал отряд французских войск в количестве около шести тысяч человек, во главе с генералом Дезе[132], который после завоевания Верхнего Египта был назначен его правителем. Что касается великого Бонапарта, то он при сражении не присутствовал, а находился на большом расстоянии от поля боя и прибыл лишь после поражения мамлюков.

Когда отряд французов приблизился к укрепленным позициям Мурад-бея, между противниками началась артиллерийская перестрелка. Моряки также приняли участие в сражении. Большое число солдат-арнаутов[133], прибывших из Дамиетты и высадившихся в Инбаба, присоединилось к пехоте и вместе с нею сражалось на укреплениях.

Когда собравшиеся на восточном берегу реки простолюдины и разный сброд увидели, что началось сражение, и услышали его шум, они начали кричать и шуметь. Они выкрикивали: "О боже милосердный! О люди божьи!" и всякие тому подобные восклицания, как будто они сами сражались и хотели одолеть врага своими воплями и шумом. Разумные люди останавливали их, приказывая прекратить весь этот крик. Они объясняли им, что посланник божий, его сподвижники и воины сражались не воплями и криками, а ударами мечей и копий. Однако никто не слушал их, и все продолжали шуметь, так что ничего нельзя было разобрать.

Большая группа эмиров и солдат из восточного лагеря, в том числе Ибрахим-бей ал-Вали[134], пытались переправиться на западный берег на лодках. На берегу получилась страшная давка, так как было только одно место для переправы и очень мало лодок. Переправляющиеся достигли противоположного берега лишь тогда, когда войско Мурад-бея уже потерпело поражение. Поднялся ветер, который усилил волнение на реке и поднял тучи песчаной пыли. Ветер дул со стороны противника в сторону египтян, так что те не могли открыть глаз от пыли. Как было установлено, это была одна из главных причин поражения.

Затем авангард французов, выступивший для сражения с войском Мурад-бея, разделился на части, согласно военной тактике, принятой во французской армии. Французы приблизились к укреплениям таким образом, что армия Мурад-бея оказалась окруженной.

Забили барабаны, один за другим следовали ружейные залпы, грянули пушки. Подул сильный ветер, поднял тучи пыли, так что от порохового дыма и пыли все потемнело. От непрерывных выстрелов заложило уши, и людям казалось, что земля сотрясается и небеса падают на землю.

Сражение продолжалось около трех четвертей часа. Армия, находившаяся на западном берегу, потерпела поражение, множество мамлюкских всадников потонуло в Ниле, так как они были окружены противником, а кругом было темно. Некоторые попали в плен к французам. Французы захватили укрепленные позиции. Мурад-бей со своей свитой бежал в Гизу. Он поднялся в свой дворец, пробыл в нем около четверти часа, а затем отправился в сторону Верхнего Египта.

На поле боя в Инбаба остались трупы убитых, одежда, различное военное имущество, оружие и домашняя утварь. Все это валялось под ногами.

Среди тех, кто бросился в реку, были Сулайман-бей, известный под именем Ага[135], и брат его Ибрахим-бей ал-Вали. Сулайман-бей сумел спастись, а Ибрахим-бей младший утонул. Он был зятем Ибрахим-бея старшего.

После того как армия, находившаяся на западном берегу, потерпела поражение, /9/ французы перетащили на восточный берег свои пушки и ружья и открыли из них огонь. Убедившись в поражении мамлюков, люди, находившиеся на другом берегу, Подняли страшный крик.

Ибрахим-бей, паша, эмиры, солдаты и жители оставили в Булаке все тяжелые вещи, палатки и тому подобное, не взяв ничего, и сразу же обратились в бегство.

Ибрахим-бей, паша и эмиры направились в сторону ал-'Адлийи[136]. Что касается жителей, то они в страшной панике устремились в сторону города. Группа за группой входили они в Каир, охваченные страхом и ужасом и ожидая гибели. Они вопили, плакали и просили бога избавить их от напастей этого ужасного дня. В домах женщины рыдали во весь голос. Все это происходило перед заходом солнца.

После того как Ибрахим-бей обосновался в ал-'Адлийе, он послал за своим гаремом[137]. Так же поступили и другие эмиры. Некоторых женщин посадили верхом на лошадей, других — на мулов, ослов и верблюдов, а некоторые, например рабыни и служанки, пошли пешком. В продолжение всей ночи множество жителей уходило из города. Некоторые увозили свои семьи, а другие спасались сами. Никто не интересовался судьбой остальных, так как каждый был занят тем, чтобы спасти себя и своих близких. В эту ночь большая часть жителей Каира покинула город. Некоторые отправились в Верхний Египет, а многие пошли на Восток.

В Каире остались лишь люди, которые шли навстречу опасности, или те, которые не могли уйти, так как у них не было сил и средств для того, чтобы перевезти семью и детей и жить на чужбине, поэтому они покорно ожидали своей участи. Они покорились своей судьбе и положились на бога, который является вершителем всех дел.

Больше всего люди были напуганы распространивши, шея среди жителей слухами о том, что французы вечером вошли в Булак и сожгли его и Гизу и что их передовые части достигли Баб ал-Хадид[138]. При этом говорили, будто на своем пути они все сжигают, всех убивают и насилуют женщин.

Основанием для этих слухов послужило то обстоятельство, что некоторые моряки из армии Мурад-бея, находившиеся на галиоте возле пристани в Инбаба, удостоверившись в поражении мамлюков, подожгли свой галиот. Так же поступил и Мурад-бей. Покидая Гизу, он приказал вывести большой галиот, который стоял перед его дворцом, чтобы он сопровождал его по пути в Верхний Египет. Его немного сдвинули с места, но из-за низкого уровня воды в реке он сел на мель. На нем находилось значительное количество военного имущества и боеприпасов. Мурад-бей приказал также сжечь его. Пламя пожара поднялось со стороны Гизы и Булака. Жители Каира думали, даже были убеждены, что французы сожгли оба города, и потому пришли в волнение; их беспокойство еще более возросло.

Знатные люди города, эфенди[139], солдаты янычарских корпусов[140] и их начальники, накиб ал-ашраф и некоторые из влиятельных шейхов покинули город.

Когда простые люди увидели это, их беспокойство и страх возросли еще более. Они решили присоединиться к тем, кто покидал город, и бежать вместе с ними. Но трудность их положения состояла в том, что они не знали, куда идти, какую дорогу избрать и где обосноваться. Не зная пути, они следовали друг за другом и пробирались украдкой.

Даже хромого осла или какого-нибудь немощного мула можно было купить лишь за двойную цену. Большинство жителей уходило пешком. Свой скарб мужчины уносили на голове, а жены несли детей. Те, кому было на чем ехать, усаживали своих жен и дочерей верхом, а сами шли пешком следом. Большинству женщин пришлось брести в ночной темноте, лица их были печальны, а за спинами их плакали дети. Все это происходило в ночь на воскресенье и в воскресенье утром.

Покидая город, каждый брал с собой столько вещей, сколько мог унести. Когда жители города выходили за городские ворота и оказывались в пустыне, на них нападали бедуины и феллахи и отбирали у них вещи, одежду и припасы, так что им больше нечем было прикрыть свою наготу и утолить голод.

Бедуины награбили такое огромное количество вещей, что и сосчитать невозможно. В ту ночь из Каира, без сомнения, было вынесено в два раза больше богатств, чем оставалось в городе, так как большую часть ценностей, принадлежавших эмирам, знатным лицам и их женам, /10/ захватили с собой их друзья и большинство состоятельных людей. Последние вынесли также и свои ценности. Немощные люди, которые не в состоянии были уехать, доверили свои деньги, ценности, а также заклады и вещи, отданные им на хранение отправившимися в хадж[141] магрибинцами и другими людьми, находившимися в отъезде, своим соседям или друзьям, покидавшим город. Все это пропало.

Говорили, что бедуины убивали тех, кто пытался защитить себя и свое имущество. Они срывали одежду с женщин, среди которых были жены высокопоставленных лиц и знатные женщины, и насиловали их.

Были такие, которые покинули город позднее других и потому не успели уйти далеко. Когда до них дошли сведения о том, какая судьба постигла ушедших ранее, они вернулись. Были и такие, которые все же отважились идти дальше, полагаясь на свою многочисленность, силу и охрану. Некоторые из них спаслись, иные погибли.

Ночь и утро следующего дня были наполнены самыми ужасными происшествиями. Никогда ничего похожего не случалось в Египте, мы не слышали, чтобы прошлые поколения переживали что-либо подобное. А ведь пережить — это не то, что слышать.

Когда наступило утро упомянутого воскресенья, люди не знали, что с ними дальше произойдет, и ожидали вступления французов и всяческих бедствий.

Многие из покинувших город вернулись в печальном состоянии. Они были полураздеты и напуганы. Выяснилось, что французы не перешли на восточный берег Нила и что горели корабли, как мы об этом говорили выше.

Некоторые улемы и шейхи собрались в ал-Азхаре, посовещались между собой и решили отправить письмо французам и ожидать их ответа. Они написали письмо, а повезли его один магрибинец, знавший французский язык, и его друг. Посланцы отправились, а через некоторое время возвратились и сообщили, что их встретил лично главнокомандующий, которому они и вручили письмо. Переводчик прочел ему это письмо. В письме шейхи спрашивали французов об их намерениях.

Тогда Бонапарт сказал через переводчика: "А где наши руководители и шейхи и почему они не торопятся прибыть к нам? Мы сумели бы их успокоить". Он улыбался и утешал их.

Тогда посланцы сказали: "Мы хотим получить от вас "аман"".

Бонапарт ответил: "Мы уже посылали вам его". Он имел в виду листовку, о которой мы говорили выше.

Посланцы сказали: "Для успокоения жителей напиши им другую бумагу". [Бумага была написана]. Вот ее содержание:

"Ставка верховного главнокомандующего в Гизе.

Обращение к жителям Египта.

Мы вам уже посылали письмо, в котором было все изложено. В нем мы сообщали, что цель нашего прибытия в вашу страну состоит в уничтожении власти мамлюков, которые унижали французский народ, относились к нему с пренебрежением и захватывали имущество французских купцов и султана.

Когда мы прибыли на западный берег Нила, мамлюки атаковали нас. Мы встретили их так, как они того заслуживали. Некоторых из них мы убили, других взяли в плен. Мы их будем преследовать до тех пор, пока хоть один из них будет оставаться на египетской земле.

Что касается шейхов, улемов, должностных лиц и населения, то пусть они успокоятся и остаются в своих жилищах", — и так далее, как уже упоминалось.

Затем Бонапарт сказал: "Необходимо, чтобы шейхи и чорбаджи явились к нам для организации дивана[142], в который мы изберем девять человек, благоразумных и достойных, чтобы они управляли делами".

Получив ответ, жители успокоились. Шейх Мустафа ас-Сави и шейх Сулайман ал-Файйуми и другие отправились верхом в Гизу. Бонапарт принял их и шутил с ними.

Он спросил: "Это вы и есть великие шейхи[143]?" Прибывшие заявили ему, что великие шейхи испугались и бежали. Тогда Бонапарт сказал: "Зачем же они бежали? Напишите им, чтобы они вернулись. Мы создадим для вас диван, который, действуя согласно закону шариата[144], обеспечит покой вашего народа и вас самих".

От имени Бонапарта шейхам было написано несколько писем с приглашением вернуться и с обещанием безопасности, затем, после захода солнца, посланцы покинули французский лагерь и вернулись в Каир. Их возвращение успокоило жителей, которых крайне волновало и пугало их отсутствие.

Когда наступило утро, делегаты послали бежавшим шейхам письма, в которых говорилось, что им ничто не угрожает.

Шейх ас-Садат, шейх аш-Шаркави, другие шейхи и присоединившиеся к ним жители, бежавшие в ал-Матарийу[145], возвратились в Каир.

Что касается 'Омара-эфенди, старейшины тарифов, то он не доверился французам и не вернулся. Так же поступали рузнамджи[146] и другие высокопоставленные турецкие чиновники.

В этот же день собрались бродяги и всякий сброд и разграбили дома Ибрахим-бея и Мурад-бея, находившиеся в квартале Кусун[147], и сожгли их. Они разграбили также многие дома других эмиров, забрав все, что там было из домашней обстановки, медной утвари и других вещей, а потом продавали все это за бесценок.

/11/ Во вторник французы подошли к Каиру. Бонапарт поселился в доме Мухаммад-бея ал-Алфи в ал-Азбакийе[148] в квартале ас-Сакит[149]. Вышеупомянутый эмир построил его в прошлом году. Он истратил большие деньги на украшение дома и его великолепную домашнюю обстановку. Едва он закончил все это и поселился в нем, произошли все описываемые события, и он покинул дом и оставил все, что в нем было. Вышло так, что он построил его для французского главнокомандующего. То же самое получилось с домом Хасана Кашифа Черкеса[150] в ан-Насирийе[151].

В то время как главнокомандующий французской армией прибыл в ал-Азбакийу и обосновался там, как мы об этом уже говорили, большая часть французской армии продолжала оставаться на другом берегу реки, и в город вошла лишь незначительная ее часть.

Французские солдаты прогуливались по улицам Каира без оружия, не нарушая порядка. Они даже шутили с жителями и покупали то, в чем нуждались, по самой высокой цене. Один из них купил курицу, заплатив за нее французский реал[152], а за яйцо отдал полпара согласно ценам на эти продукты в их стране.

Когда простой народ увидел это, он все забыл и успокоился. Жители вынесли французам различные лепешки, пирожки, хлеб, яйца, кур и другую провизию, а также такие товары, как сахар, мыло, табак, кофе в зернах, и начали брать за это ту цену, какую хотели. Большинство торговцев открыло свои лавки и кофейни.

В четверг, 13 сафара, заместитель верховного главнокомандующего потребовал к себе шейхов и начальников янычарских корпусов. Когда те собрались, французы начали с ними переговоры, совещаясь по поводу назначения десяти лиц из числа шейхов в диван и правительство.

Решили включить в него шейхов 'Абдаллаха аш-Шаркави, Халила ал-Бакри, Мустафу ас-Сави, Сулаймана ал-Файйуми, Мухалшада ал-Махди, Мусу ас-Сирси, Мустафу ад-Даманхури, Ахмада ал-'Ариши, Йусуфа аш-Шубрахити, Мухаммада ад-Давахили. На заседании присутствовали также Мустафа, катхода[153] Бакр-паши и кади[154].

Мухаммада Ага ал-Муслимани назначили начальником полицейских отрядов, 'Али Ага аш-Ша'рави — начальником полиции, Хасана Ага Мухаррама — мухтасибом[155]. Это было сделана по совету членов дивана. Французы сперва противились назначению мамлюков на эти должности, но их убедили в том, что египетская чернь не боится никого, кроме турок, и что, кроме них, ею никто не может управлять. Французам сказали, что все упомянутые лица происходят из древних семей и не осмелятся совершить какое-либо злодеяние подобно другим мамлюкам.

Зу-л-Факар[156], катхода Мухаммад-бея[157], был назначен на должность катходы Бонапарта. В качестве советника в диван были назначены также французы: Муса и Ханна Пино. Последний был назначен также помощником председателя дивана.

В тот же день члены дивана собрались у председателя. Последний рассказал им о происшедших грабежах. Члены дивана сказали ему: "Это дело рук сброда и бродяг". Тогда председатель спросил: "Почему вы это допустили? Мы ведь дали вам указание охранять дома и опечатать их?" Члены дивана ответили: "Не в наших силах помешать грабежам. К тому же это — обязанность властей".

Тогда было отдано распоряжение аге и начальнику полиции, чтобы они объявили "аман" и приказали жителям открыть лавки и рынки и прекратить грабежи. Но никто не выполнял их приказов, и все оставалось по-старому. Большинство лавок и рынков продолжало оставаться закрытыми, и жители не успокаивались.

Французы открыли некоторые запертые дома эмиров, вошли в них и, забрав многие вещи, ушли, оставив их открытыми. После их ухода в эти дома проникли бродяги и полностью их разграбили. Все это продолжалось несколько дней.

Затем французы обошли дома беев и их ближайших сторонников и некоторые из них опечатали, а в других поселились. Те люди, которые опасались нападения янычар или жителей на свои дома, вывешивали на двери французский флаг ила получали у французов бумагу, написанную последними, и приклеивали ее на дверях.

В тот же день грек Бартелеми-христианин[158] был назначен помощником начальника полицейского отряда. Простой народ дал ему кличку "зерно граната"[159]. В этот день он выехал из дома верховного главнокомандующего во главе процессии. /12/ Впереди шел отряд солдат. На голове Бартелеми был шелковый разноцветный султан, а на спине — дорогая меховая шуба. Перед ним шли слуги с посеребренным оружием. Его возвели в чин однобунчужного[160] паши. [В помощь] ему были выделены полицейские, которых он назначил в разные кварталы города, где они и разместились. Сам Бартелеми поселился в доме Йахйи Кашифа старшего[161] в квартале 'Абдин. Он забрал себе домашнюю обстановку, имущество, рабынь и все остальное, находившееся в этом доме. Бартелеми был выходцем из самых низших слоев греков-христиан, военных, проживавших в Каире. Он служил в качестве артиллериста у Мухаммад-бея ал-Алфи. У него была лавка в квартале ал-Муски, в которой он в свободное время торговал стеклянными изделиями.

Были назначены также французы на должности амир ал-бах-райна[162] и начальника государственной канцелярии.

Было решено перевести диван в дом Ка'ида Ага[163], расположенный в ал-Азбакийе, около квартала ар-Рувай'и. В этом доме поселился председатель дивана. Ротуи[164] — комендант Каира — поселился в доме Ибрахим-бея ал-Вали, выходящем на Биркат ал-Фил[165], шайх ал-балад[166] занял дом Ибрахим-бея старшего, Магалон[167] поселился в доме Мурад-бея на Расиф ал-Хашшаб[168], наконец, Буслик[169], управляющий финансами, — в старом доме шейха ал'Бакри. У последнего ежедневно собирались христиане-копты со своими бухгалтерскими книгами.

Между тем французские солдаты начали мало-помалу входить в город. Они заполнили улицы города, поселились в домах, но никого не тревожили.

Французы за все платили повышенную цену. Это развратило торговцев. Булочники уменьшили размер лепешек и при помоле не очищали зерно. Жители открыли множество лавок по соседству с казармами французских солдат и продавали в них разнообразное продовольствие: хлеб, лепешки, жареную рыбу, мясо, домашнюю птицу и все остальное.

Христиане-греки открыли также несколько лавок для продажи различных напитков, вин и кофе. Некоторые европейцы, местные жители, открыли дома, в которых готовили различные кушанья и напитки на европейский лад. Для этой цели они покупали овец, кур, овощи, рыбу, мед, сахар и все необходимое, а повара готовили из этого различную пищу и кондитерские изделия.

На дверях этих домов вывешивался специальный знак. Если французы проходили около этого дома и хотели есть, они входили в него. Там имелись места различных категорий, низшие и высшие. На каждом месте был специальный знак с указанием цены, которую должен был уплатить посетитель. Тот входил и занимал место по своему вкусу. Посреди сидений находилась деревянная скамья. Это был обеденный стол, куда ставили пищу. Вокруг него стояли стулья, на которые садились посетители. Кушанья по европейскому обычаю приносили слуги. Посетители ели и пили по порядку, который не нарушался. Насытившись, они платили то, что следовало, не больше и не меньше, и уходили по своим делам.

В этот же день члены дивана обратились к французам с ходатайством за пленных мамлюков. Французы удовлетворили их просьбу и выпустили мамлюков, большая часть которых отправилась в мечеть ал-Азхар. Мамлюки были в самом жалком состоянии. Одеты они были в синюю разорванную одежду, а питались подаянием бедных студентов и просили милостыню у прохожих. В этом — поучительное назидание для тех, кто умеет извлекать уроки.

В субботу собрался диван. Французы потребовали займа в размере пятисот тысяч реалов от купцов мусульман и христиан — коптов, сирийцев и европейцев. Члены дивана просили уменьшить размеры займа, но их просьбу оставили без внимания и приступили к сбору требуемых денег.

В тот же день французы объявили, что все участвовавшие в грабеже домов должны принести награбленное имущество к дому коменданта, а тот, кто не вернет взятое, будет жестоко наказан.

Французы объявили также, что женам эмиров гарантируется безопасность и что они могут жить в своих домах. Жены эмиров обязаны были указать местонахождение имущества своих мужей. Если они не имели ничего принадлежащего их мужьям, то им разрешалось после уплаты контрибуции вернуться в свои дома.

Так произошло с госпожой Нафисой[170] — женой Мурад-бея. На нее и на сопровождавших ее других жен эмиров и кашифов наложили выкуп, достигавший суммы в сто двадцать тысяч французских реалов. Эту сумму начали собирать с нее и с жен других эмиров.

Требование об уплате денег французы направили /13/ Нафисе так же, как и другим женщинам, через специальных лиц из числа христиан-сирийцев и европейцев местного происхождения[171], а также через других лиц. Последние начали оказывать, на них давление и запугивать их.

Контрибуцию должны были уплатить также турки и скрывавшиеся, бежавшие или отсутствующие по какой-либо причине солдаты.

Таким образом французы собрали большие деньги. Французы написали отсутствующим бумаги, в которых обещали последним "аман" после уплаты выкупа. Эти бумаги были скреплены печатью дивана.

В воскресенье французы приказали собрать [всех] лошадей, верблюдов и оружие, — а всего этого было много, — а также коров и быков и заставили заплатить за все это выкуп.

Для этого французы произвели всеобщий обыск. Они взломали несколько лавок на Сук ас-Силах[172] и в других местах и забрали оружие, которое там нашли.

Ежедневно они перевозили на верблюдах и ослах имущество, домашнюю обстановку, ящики, седла и другие вещи в несчетном количестве. Они находили даже те вещи, которые были спрятаны или отданы на хранение.

Французы вызвали архитекторов, строителей и слуг, хорошо знакомых с расположением комнат в домах своих господ, и потребовали, чтобы те шли вместе с ними и указывали места, где могли быть спрятаны ценности. Приглашенные выполняли требования французов, надеясь таким образом сблизиться с ними, достичь высокого положения, приобрести их благосклонность, и добиться осуществления своих целей.

В тот же день французы арестовали шайх ал-джу'идийа[173] и с ним другого человека и расстреляли их около озера ал-Аз-бакийи, а других лиц — на площади ар-Румайла[174]. Люди были охвачены страхом и доносили друг на друга, и потому многое из награбленного имущества было возвращено.

Во вторник французы собрали членов ремесленных цехов и. обложили их под видом займа и ссуды таким налогом, которого те не были в состоянии собрать. Для уплаты этих денег французы назначили шестидесятидневный срок.

Ремесленники заволновались и отправились в мечети ал-Азхар и ал-Хусайни[175] попросить шейхов о заступничестве. Шейхи вступили в переговоры с французами и добились уменьшения суммы налога вдвое и отсрочки уплаты.

В тот же день французы начали ломать ворота, преграждавшие вход в улицы и переулки[176]. Для этого был послан отряд французских солдат. Они вырывали или взламывали ворота, отделявшие улицы, переулки и кварталы. Эта работа заняла у них несколько дней.

Эти меры внушили жителям сильный страх и множество опасений. Всяческие мысли стали приходить им в голову.

Возникали самые дурные предположения и подозрения, которые высказывались вслух и оттого представлялись еще более возможными. Жители, например, передавали друг другу, будто французские солдаты намереваются в пятницу во время молитвы перебить всех мусульман. По городу ходили и всякие другие слухи. Все это случилось после того, как уже наступило некоторое успокоение и торговцы открыли свои лавки. Но увидав, как сносятся ворота улиц, люди снова притихли, и сердца их затрепетали.

20 сафара (3.VIII.1798) были получены письма от паломников, извещавших о своем прибытии в ал-'Акабу[177]. Члены дивана отправились к верховному главнокомандующему, сообщили ему об этом и попросили разрешить амир ал-хаджжу[178] прибыть в Каир. Бонапарт отказался и заявил: "Я дам ему такое разрешение при условии, что с ним прибудет лишь небольшое количество паломников, мамлюков и солдат". Тогда шейхи спросили: "А кто же будет сопровождать паломников?" Он ответил им: "Я пошлю им четыре тысячи солдат, которые проводят их в Каир".

Шейхи написали амир ал-хаджжу любезное письмо, в котором предлагали ему прибыть с паломниками в ад-Дар ал-Хамра[179]. Там все должно было благополучно разрешиться.

Этот ответ не успел прибыть к паломникам, когда они получили письмо от Ибрахим-бея, который требовал, чтобы они направились в сторону Бильбейса[180]. Паломники прибыли в Бильбейс и расположились там на несколько дней. А в это время Ибрахим-бей и сопровождавшие его мамлюки уехали из Бильбейса в ал-Мансуру[181], а гаремы свои отправили в ал-Курайн[182].

23 сафара (6.VIII.1798) отряд французских солдат направился в сторону ал-'Адлийи. Отряды французов ежедневно, один за другим, отправлялись на восток.

В среду ночью французский главнокомандующий Бонапарт выехал из Каира. В это время передовые части французов достигли ал-Ханаки и Абу За'бала[183]. Они потребовали у жителей Абу За'бала продовольствия, но те отказались его дать. Тогда французы напали на жителей, перебили их, разграбили и разорили деревню, а затем сожгли ее. После этого они направились в Бильбейс.

Что касается паломников, /14/ то, прибыв в Бильбейс, они наняли крестьян и бедуинов, и те проводили их до их селений в провинциях ал-Гарбийа, ал-Мануфийа и ал-Калйубийа и в другие места. Так поступило большинство паломников. Таким образом, паломники вместе со своими семьями рассеялись по всей стране. Некоторые из них остались в Бильбейсе.

Что касается амир ал-хаджжа Салих-бея[184], то он вместе с сопровождавшими его купцами и другими лицами присоединился к Ибрахим-бею.

28 сафара (11.VIII.1798) французы без боя заняли город Бильбейс и застали оставшихся там паломников. Они не причинили им вреда, а, напротив, отправили в Каир с барабанным боем[185] в сопровождении отряда солдат.

В ночь на воскресенье к эмирам в ал-Мансуру прибыл разведчик и сообщил о приближении французов, которые находились уже неподалеку от города. Мамлюки оседлали коней в полночь и направились в сторону ал-Курайна. В городе они оставили бежавших с ними купцов и тех, кого обременяла тяжелая поклажа.

На следующее утро к купцам пришли бедуины и предложили им проводить их в ал-Курайн. Они поклялись, что не предадут их. Но, пройдя половину пути, бедуины нарушили свою клятву и ограбили их. Они сняли с купцов одежду и поделили между собой их имущество.

Среди пострадавших был глава каирских купцов сейид Ахмад ал-Махруки. Он потерял около трехсот тысяч французских реалов наличными деньгами и множество различных товаров из Хиджаза[186]. Так бедуины совершили этот недостойный поступок.

Французский отряд догнал караван купцов. Сейид Ахмад ал-Махруки отправился к верховному главнокомандующему в сопровождении группы бедуинов-клятвопреступников и имел с ним свидание. Он пожаловался на то, что произошло с ним и с его спутниками.

Генерал упрекнул купцов за то, что они покинули ал-Мансуру и доверились мамлюкам и бедуинам, затем он приказал арестовать Абу Хашаба, шейха селения ал-Курайн, и сказал ему: "Укажи нам место, где спрятано награбленное". Тот сказал: "Пошли со мной отряд в ал-Курайн". Генерал отправил с ним отряд, и шейх указал, где найти часть товаров. Французы забрали их. Затем они последовали за ним в другое место. Шейх дал французам понять, что он войдет в тайник один и вынесет товары. Так он и вошел один, но затем вышел через другой выход и скрылся.

Солдаты вернулись лишь с двумя верблюдами, из которых один был нагружен только наполовину. Они сказали генералу: "Это все, что мы нашли, а шейх ускользнул из наших рук". Верховный главнокомандующий сказал: "Необходимо разыскать это имущество".

Купцы попросили у генерала разрешения возвратиться в Каир. Их сопровождали несколько солдат с барабанщиком впереди. Солдаты проводили их до Каира. Купцы были в жалком состоянии. С ними была группа женщин, покинувших город в ту ночь, когда произошли эти события[187]. Они также имели ужасный вид, на них нельзя было смотреть без слез.

Месяц раби' ал-аввал[188] 1213 года начался в понедельник (13.VIII.1798).

2 раби' ал-аввала (14.VIII.1798) французы подошли к предместьям ал-Курайна. Ибрахим-бей со своими сподвижниками бежал в ас-Салихийу[189]. Они оставили в ал-Курайне под охраной бедуинов и нескольких солдат свое имущество и свои гаремы. Однако кое-кто из бедуинов сообщил французам о местоположении обоза. Верховный главнокомандующий отправился с отрядом кавалерии, намереваясь напасть на обоз. Ибрахим-бей также узнал об этом. Он отправился с Салих-беем, несколькими эмирами и мамлюками и сражался с французами в течение часа. Французы были уже близки к поражению, так как они сражались верхом, как вдруг неожиданно Ибрахим-бей получил известие о том, что бедуины напали на обоз, желая разграбить его.

Тогда Ибрахим-бей бросился со своими сподвижниками обратно и оставил поле боя французам. Мамлюки догнали бедуинов, отогнали их от своего имущества, некоторых из них убили и направились в Катийа[190].

Верховный главнокомандующий вернулся в Каир. Часть своих солдат он оставил в разных местах страны. Он вступил в Каир в четверг вечером, 4 раби' ал-аввала.

В пятницу, 5 раби' ал-аввала, соответственно 13 мисра[191] коптского календаря (17.VIII.1798), вода в благодатном Ниле достигла наивысшего уровня[192]. Верховный главнокомандующий приказал сделать необходимые приготовления и украсить плотину, как принято по обычаю. Были украшены также несколько кораблей и галиотов. Жителей призывали выйти на прогулку по Нилу и к ниломеру[193] в ар-Рауда[194], согласно обычаю.

Верховный главнокомандующий послал /15/ катходе паши[195], кади, членам дивана, высокопоставленным и знатным лицам и другим жителям приглашение прийти на праздник.

Бонапарт и его приближенные устроили парадное шествие солдат с барабанами и духовыми инструментами ко дворцу около моста плотины. Плотина была разрушена на глазах у собравшихся, и в тот момент, когда вода пошла по каналу, был произведен артиллерийский салют и в толпу бросали монеты. После этого Бонапарт со свитой вернулся в свой дворец.

Что касается жителей города, то никто из них не совершав в эту ночь прогулки на лодках, как это полагалось по обычаю, если не считать христиан — сирийцев, коптов, греков и местных европейцев с их женами. Только немногие бездельники пришли к реке в это утро.

В этот день непрерывно поступали сообщения о том, что корабли английского флота прибыли в александрийскую гавань и вступили в бой со стоящим там французским флотом[196]. Эти новости распространялись и раньше — жители рассказывали об этом друг другу. Французам это было неприятно.

Случилось так, что некоторые христиане-сирийцы почерпнули эти сведения от одного шарифа по имени сейид Ахмад аз-Зарв, известного купца мыльного торгового двора. Шарифу приказали прийти и напомнили ему об этом. Ахмад аз-Зарв сказал: "Я рассказал то, что слышал от одного христианина".

Привели также и того христианина и приказали в качестве строгого наказания и чтобы другим неповадно было вмешиваться в то, что их не касается, отрезать у обоих языки или заставить каждого из них заплатить по сто французских реалов. Шейхи заступились за них, но безуспешно. Некоторые из шейхов сказали:

"Выпустите их, и мы принесем вам деньги". Но французы не согласились на это.

Тогда шейх Мустафа ас-Сави послал за деньгами, принес двести реалов и тут же заплатил их.

Заместитель главнокомандующего взял деньги, затем вернул их обратно и сказал: "Раздайте их бедным".

Шейх сделал вид, что он их роздал, как ему было приказано на самом деле вернул деньги владельцу, после чего жители перестали вести разговоры на подобные темы.

Английские корабли действительно прибыли в александрийскую гавань вслед за французским флотом. В разыгравшемся между противниками сражении англичане нанесли французам поражение и сожгли их большой крейсер, который назывался "Полмира"[197]. На этом корабле находилось имущество и военное снаряжение французов. Корабль был покрыт броней из красной меди. Английские корабли обосновались в александрийском порту. По утрам они выходили в море, вечером возвращались и таким образом вели наблюдение за французами.

В этот же день отряд французских солдат выступил по направлению к Нижнему Египту и к провинции аш-Шаркийа.

Когда вода пошла по каналу, французы преградили ей доступ в пруд аз-Азбакийи и закрыли шлюз ад-Дикка[198], так как в этом районе находились их лагерь, пушки и военное снаряжение.

В тот же день верховный главнокомандующий спросил, по" чему не отмечается, как обычно, день рождения пророка[199]. Шейх ал-Бакри сослался на застой в делах и неустойчивость положения. Однако Бонапарт не принял этих отговорок и сказал: "Это необходимо сделать". Он дал шейху ссуду в триста французских реалов и приказал украсить город и вывесить фонари.

В день рождения пророка французы собрались и устроили на площадях парад. Играла музыка, был дан артиллерийский салют. Бонапарт послал к дому шейха ал-Бакри большой оркестр, который поместился около пруда, находящегося возле дома, и беспрерывно играл весь день и всю ночь. Этот оркестр состоял, из больших барабанов, похожих на турецкие сигнальные барабаны, нескольких инструментов и труб с различными тембрами. Всю ночь напролет французы жгли бенгальские огни и пускали в воздух ракеты.

В тот же день Бонапарт пожаловал шейху Халилу ал-Бакри шубу на меху и назначил его главой тарифов. В городе было объявлено о том, что каждый, кто претендует на право носить почетное звание тарифа, должен явиться к ал-Бакри.

В тот же день прибыло сообщение о том, что Ибрахим-бей и мамлюкские беи обосновались в Газе[200].

15 раби' ал-аввала (27.VIII.1798) большой отряд французских солдат под начальством генерала Дезе выступил в сторону Верхнего Египта. Французов сопровождал Йа'куб-копт[201], который должен был ознакомить их с положением дел и осведомлять обо всех тайниках.

В тот же день прибыл посланец, которого французский главнокомандующий отправил в 'Акку[202] к Ахмад-паше ал-Джаззару[203] с письмами и подарками, когда французы заняли Каир. Его сопровождало несколько купцов, христиан-сирийцев, которые везли с собой рис. Они отплыли из Дамиеттской гавани на одном из кораблей Ахмад-паши.

Когда посланцы прибыли в 'Акку и Ахмад-паша узнал о их прибытии, /16/ он приказал, чтобы французского посланца перевезли в определенное место, отказался его принять, не взял от него ничего и приказал ему возвратиться туда, откуда он приехал. Христиан-сирийцев, которые сопровождали посланца, он задержал.

В тот же день отряд французских солдат в сопровождении переводчика и инженера прибыл к дому Ридвана Кашифа[204] около Баб аш-Ша'рийа[205]. Жена Ридвана встревожилась, так как за несколько дней до этого она уплатила тысячу триста реалов выкупа за себя и за свой дом и получила от французов бумагу, которую приклеила к двери своего дома. После этого она перевезла домой деньги и вещи, которые раньше были отданы на сохранение друзьям, и успокоилась.

Когда вышеупомянутый отряд прибыл к ее дому, ей сказали:

"До верховного главнокомандующего дошли сведения, что у тебя хранится оружие и одежда мамлюков". Жена Ридвана отрицала это. Тогда ей сказали: "Мы должны произвести обыск". Она ответила: "Вот тебе и на!"

Французы вошли в дом, открыли тайник и нашли в нем двадцать четыре пары шаровар, куртки и другие вещи. В самом низу тайника они обнаружили другой тайник, в котором оказалось большое количество оружия: ружья и пистолеты, бочки с порохом и другие вещи. Все это они вынули из тайника. Затем они спустились под лестницу, вскопали землю и извлекли оттуда большое количество денег и золотых кувшинов, наполненных динарами[206].

После этого французы вывели владелицу дома вместе с ее белой служанкой, чернокожих служанок собрали тоже и увели всех вместе. Арестованные находились у французов в течение трех дней.

Французы разграбили дом, забрали находившуюся в нем обстановку и утварь и наложили на владелицу дома контрибуцию в размере четырех тысяч реалов. Когда жена Ридвана выплатила эту сумму, ее выпустили, и она вернулась в свой дом.

Из-за этого случая начались усиленные поиски оружия. Французы повсюду оповещали, что через три дня они начнут обыскивать все дома. Жители говорили, что это только предлог для того, чтобы разграбить дома, однако впоследствии оказалось, что это было неверно. На самом деле жена Ридвана поссорилась со своим управляющим-коптом. Последний пошел, донес на нее и указал эти тайники.

20 раби' ал-аввала (1.IX.1798) Мустафа-бей, катхода паши, был назначен амир ал-хаджжем. Его привели в помещение суда к кади, и он надел там почетное платье в присутствии шейхов дивана. Бонапарт взял на себя обязательство ускорить снаряжение хаджа и приготовил новое место [для торжественной церемонии отправки священного покрывала][207].

В тот же день владельцы илтизамов[208] попросили издать распоряжение, подтверждающее их права на получение доходов. От них потребовали уплаты хулвана[209], но они не согласились на это. Французы назначили им срок для окончательного составления и заполнения документа. Они объявили о том, что каждый, кто имеет записанный на его имя откуп, должен прийти и заполнить эти бумаги. Французы занимались этим в течение нескольких дней.

В тот же день французы издали распоряжение, определяющее размер денежной контрибуции, налагаемой на деревни и города. В нем говорилось, что требуемая сумма будет взыскана в счет податей. Для сбора этой контрибуции они назначили сборщиков налогов — коптов. Последние отправились в провинции и повели себя там как полновластные правители. Они заключали жителей в тюрьму, били их и занимались вымогательством.

В тот же день верховный главнокомандующий Бонапарт вызвал к себе шейхов. Когда они собрались, Бонапарт поднялся и вышел, а затем вернулся с трехцветными лентами в руках. Каждая лента состояла из трех полос: белой, красной и синей.

Одну из этих лент Бонапарт возложил на плечо шейха аш-Шаркави, но тот пришел в ярость, сильно покраснел, и настроение его омрачилось. Он сбросил ленту и попросил избавить его от этого. Тогда переводчик сказал: "Шейхи! Вы стали друзьями верховного главнокомандующего, и он хочет возвеличить и почтить вас, жалуя свою одежду и знаки. Если вы будете носить эти отличия, солдаты и жители будут относиться к вам с уважением и вы займете в их сердцах почетное место". Шейхи ответили: "Но тогда мы уроним свое достоинство перед богом и братьями нашими — мусульманами".

Тогда Бонапарат рассердился и заговорил на своем языке. Некоторые из переводчиков передавали, будто он сказал, что шейх аш-Шаркави не может быть главою дивана, и что-то еще в этом роде.

Остальные шейхи начали вежливо разговаривать с Бонапартом и извинились перед ним. Тогда Бонапарт сказал: "Если вы не хотите носить ленту, то должны по крайней мере носить на груди кокарду", — а кокарда — это значок, который называют розеткой. Шейхи ответили: "Дайте нам время, чтобы подумать".

Договорились о сроке в двенадцать дней. В это время пришел приглашенный Бонапартом шейх ас-Садат и столкнулся с шейхами, которые как раз в тот момент выходили. Когда ас-Садат сел рядом /17/ с верховным главнокомандующим, тот встретил его с улыбкой и обратился к нему с любезными словами, которые переводчик передавал шейху по-арабски. Бонапарт подарил ему перстень и велел ему прийти на следующий день. После этого он приказал принести кокарду и прикрепил ее к халату шейха. Тот молча на все соглашался, а потом встал и ушел. Выйдя от Бонапарта, шейх снял кокарду, хотя ношение кокарды не является нарушением законов религии.

В тот же день отряд полицейских призывал жителей в знак повиновения и дружбы с французами надеть упомянутые значки, известные под названием "розетка". Большая часть жителей не пожелала их носить, а некоторые надели, считая, что они, делая это против воли, не нарушают законов религии, между тем как непослушание французам может навлечь на них беду.

В середине того же дня было объявлено об отмене этого распоряжения для простого народа. Надевать кокарду были обязаны лишь некоторые знатные лица и те, кому нужно было по какому-либо поводу явиться к французам. Приходя, они надевали кокарду, а уходя — снимали. Все это продолжалось лишь несколько дней, а потом, когда произошло событие, о котором мы расскажем ниже, от этого отказались.

В конце месяца раби' ал-аввала солнце вошло в созвездие Весов[210], и наступило время осеннего равноденствия. Французы начали готовиться к празднованию дня основания республики во Франции, который был объявлен у них национальным праздником, и в ознаменование его воздвигли сооружение на площади ал-Азбакийи.

Французы принесли деревянный столб, выкопали яму и водрузили его посреди площади наподобие огромной мачты с механизмом и пристройкой. Затем обнесли столб большой земляной насыпью высотой в сажень. К вершине столба они прикрепили заостренное сверху древко четырехгранной формы и надели на него плотную ткань красного цвета. У подножия столба они соорудили постамент и разрисовали его черным по белому. На площади напротив Баб ал-Хава[211] они установили нечто вроде огромных и высоких ворот из выгнутого дугой дерева и покрыли их тканью, выкрашенной в тот же цвет, что и столб. В верхней части триумфальной арки черной краской по белому фону были изображены эпизоды войны египетских мамлюков с французами. На этих картинах было представлено поражение мамлюков: некоторые из них падали друг на друга, а иные обращались в бегство. По другую сторону арки около моста ад-Дикка, под которым вода течет в пруд, были сооружены другие ворота. Они были совсем иной формы и предназначались для сжигания бенгальских огней. Французы установили на площади много столбов. Они шли от одних ворот до других большим кругом, обрамлявшим открытое пространство площади, в центре которой высилась большая мачта. Между этими столбами были протянуты веревки, на которые повесили гирлянды из лампочек, а посредине установили подставки для сжигания бенгальских огней. На все эти работы потребовалось несколько дней.

Месяц раби' ас-сани[212] 1213 года начался в среду (12.IX.1798).

В этот день было получено сообщение о том, что Мурад-бей и его спутники, получив известие о прибытии французов в Верхний Египет, возвратились в Файйум[213] и что 'Осман-бей ал-Ашкар[214] бежал на восточный берег Нила и направился дорогой, лежащей за горами, к своему господину Ибрахим-бею в Газу.

Отряд французских солдат с верблюдами и грузом выступил на восток. На отряд напали мамлюки и сопровождавшие их бедуины и захватили несколько верблюдов с грузами. Догнать их французам не удалось.

3 раби' ас-сани (14.IX.1798) было получено письмо от Ибрахим-бея, адресованное шейхам и другим лицам. В нем мамлюки призывали шейхов сохранять спокойствие и беречь себя и жителей. Они писали так: "Господин наш и повелитель султан направил к нам войско, и — если этого пожелает бог всевышний — близок час нашего прибытия к вам".

Когда это письмо было получено, Бонапарт пожелал с ним ознакомиться. Ему переслали письмо и прочли. Узнав его содержание, Бонапарт сказал: "Мамлюки лгут".

Случилось так, что в тот же день прибыл турецкий ага, задержавшийся в Александрии. Он шел по улице, направляясь в мечеть ал-Хусайни. Когда жители его увидели, они удивились и обрадовались. Они говорили: "Это посланец, который привез письмо султана /18/ французам. В нем султан приказывает им покинуть Египет".

Мнения, рассказы и слухи были различными, и люди один за другим собирались в мечети ал-Хусайни. Случилось так, что как раз в это время до Бонапарта дошли ходившие среди жителей слухи о том, что шейхи якобы получили еще одно письмо и спрятали его.

Бонапарт немедленно направился к дому шейха ас-Садата в мечети ал-Хусайни. Это произошло во второй половине дня. Приезд Бонапарта застал шейха врасплох — до этого Бонапарт никогда его не посещал. Бонапарта сопровождало большое количество кавалеристов и пехотинцев.

Шейх был в это время болен. Визит Бонапарта в такое время и с такой свитой его взволновал, так как он не знал его причины.

Увидев шейха, Бонапарт спросил его о письме, но шейх сказал, что он ничего о нем не знает. И действительно, известие о письме до него еще не дошло. Бонапарт находился у него около часа, а затем вышел со своими солдатами и свитой из ворот мечети.

Между тем в мечети и вокруг нее собиралось все больше и больше народа. Из толпы доносились крики и шум. Когда Бонапарт увидел толпу, в его душу закралось беспокойство. Увидев его, люди громко закричали: "Читайте ал-Фатиху[215]!".

Бонапарт внимательно посмотрел на толпу и стал спрашивать у своих спутников, чем вызвано такое скопление людей.

Сопровождавшие его лица смягчили смысл этих слов, сказав: "Жители благословляют тебя". После этого Бонапарт отправился в свой дом. Эта странная шутка и удивительная случайность едва не явились причиной восстания.

В тот же день французы приказали снять городские ворота, а также ворота, разделявшие улицы, и перевезти их к пруду в ал-Азбакийу, к Расиф ал-Хашшабу. Большие ворота разламывались надвое, а затем переносились к пруду носильщиками. В результате этого набралось много обломков, заполнивших пространство от Расиф ал-Хашшаба почти до середины пруда.

В субботу, 11 раби' ас-сани (22.IX.1798), был французский праздник[216]. Утром французы стреляли из множества пушек. На каждый столб они повесили трехцветный флаг. Раздалась барабанная дробь. Французское войско, состоявшее из кавалерии и пехоты, собралось около пруда и выстроилось, согласно их правилам, в ряды.

Французы пригласили шейхов, представителей мусульманской знати, коптов и сирийцев принять участие в празднестве. Приглашенные собрались в доме верховного главнокомандующего Бонапарта и провели там часть дня. Все присутствующие были в этот день празднично одеты. Так, му'аллим[217] Джурджис ал-Джаухари надел меховую шубу, расшитую золотом от плеч до манжет, а на груди украшенную солнцами из золотых ниток с пуговицами. Так же был одет и Фалтиюс[218]. На голове у каждого из двух названных была кашемировая чалма. Они разъезжали верхом на быстрых мулах, и радость и веселье их в этот день были безграничны.

Затем высокопоставленные лица из французов в сопровождении шейхов, кади и катходы паши вышли [из дворца, где жил Бонапарт], сели на мулов и направились к большой мачте, расположенной в середине площади, около которой было расстелено много ковров. Солдаты устроили на площади парад: они показали военные упражнения и стреляли из ружей и пушек. По окончании парада солдаты выстроились в ряды вокруг мачты с флагом. Главный священник французов прочитал на французском языке обращение[219], смысл которого никто, кроме французов, не понял и которое, очевидно, содержало какое-то приказание или поучение.

После этого все поднялись и разошлись. Верховный главнокомандующий вернулся в свой дворец, где для приглашенных был накрыт большой стол.

После захода солнца были зажжены все лампы, подвешенные на веревках и привязанные к поставленным столбам и к домам. Вечером был устроен фейерверк, пускали ракеты и так далее. Ночью стреляли из больших пушек в течение двух часов, а лампы продолжали гореть до утра. После этого отвязали веревки и сняли подвески, убрали все сооружения и оставили лишь триумфальную арку, находившуюся против Баб ал-Хава', и высокую мачту с флагом, под которым день и ночь стоял почетный караул из французских солдат, так как французы считают, что их флаг символизирует образование их государства.

В следующую ночь французский верховный главнокомандующий отправился на берег Гизы и послал отряд солдат для преследования Мурад-бея. Другой отряд с пушками на колесах он направил в сторону провинции аш-Шаркийи. В тот же день /19/ Бонапарт послал коменданта Дюпюи к госпоже Нафисе и потребовал от нее, чтобы она прислала к нему жену 'Осман-бея ат-Танбурджи[220]. Последняя обратилась к шейхам за помощью. Шейхи Мухаммад ал-Махди и Муса ас-Сирси пришли к ней и пытались уговорить ее не ходить, но не смогли этого сделать. Тогда они отправились вместе с ней.

Французы допросили ее. Выяснилось, что ее заставили явиться потому, что у одного человека — слуги — были обнаружены табак и одежда. Французы арестовали его и допросили. Арестованный сообщил, что он — слуга жены 'Осман-бея, что она дала ему все это и обещала после его возвращения дать ему табаку, шубу на меху и пятьсот золотых монет, чтобы он переправил все это своему господину. Вот почему ее вызвали.

Тогда шейхи спросили: "А где слуга?" Французы велели привести его. Допросили жену 'Осман-бея, но она отрицала все это. Шейхи ожидали прихода слуги до захода солнца, но тот не пришел. Тогда шейхи сказали французам: "Отпустите эту женщину домой. Завтра она придет, и тогда мы все выясним". Дюпюи ответил: "Нон, нон", — что означает на языке французов отрицание, то есть что она не уйдет.

Тогда шейхи сказали ему: "Отпустите ее домой, а мы проведем здесь ночь вместо нее". Но он на это также не согласился. Сделав все, что было в их силах, и потеряв надежду помочь чем-либо, шейхи оставили ее и удалились.

Жена Осман-бея провела ночь у французов в отведенных ей покоях. С ней находилось несколько мусульманских и европейских женщин.

Утром шейхи поехали к катходе паши и кади, а затем вместе с ними направились в дом верховного главнокомандующего. Последний приказал привезти жену 'Осман-бея и передал ее в руки кади. Хотя ни одно из предъявленных ей обвинений не подтвердилось, французы потребовали у нее уплаты трех тысяч французских реалов. Жена 'Осман-бея отправилась в один из своих домов, расположенный по соседству с домом кади, и обосновалась там, чтобы быть под его защитой.

В четверг глашатаи объявили на улицах о том, что все жители должны привести своих мулов к дому коменданта в Биркат ал-Фил и получить там их стоимость. У того, кто не сделает этого добровольно, конфискуют мула, и, кроме того, владелец должен будет заплатить штраф в триста французских реалов.

Тот, кто приведет своего мула добровольно, получит пятьдесят реалов независимо от стоимости его мула. Таким образом, владелец плохого мула выигрывал, а владелец хорошего — терпел убытки. Позднее власти отменили это распоряжение.

В тот же день через глашатаев приказано зажигать в ночное время лампы на дорогах и улицах города. Жители должны были повесить по одной лампе на каждый дом и по одной лампе на каждые три лавки. Кроме этого, им вменялось в обязанность подметать и поливать улицы и очищать их от мусора и нечистот.

В тот же день было объявлено, что все иностранцы (магрибинцы и другие), а также слуги, оказавшиеся без господ, должны выехать к себе на родину и что тем из них, кого по истечении трехдневного срока обнаружат в Каире, придется пенять только на себя. Этот приказ был объявлен потом вторично, причем упомянутым лицам разрешили отложить отъезд еще на двадцать четыре часа.

Группа магрибинцев отправилась к верховному главнокомандующему и заявила ему: "Покажи нам дорогу, по которой мы можем уехать. По суше путь закрыт, а по морю не пропускают англичане. Не можем мы остаться и в Александрии из-за дороговизны и из-за отсутствия воды". Тогда Бонапарт разрешил им остаться в Каире.

В тот же день Ибрахим Ага — архитектор был назначен правителем Суэца. Он отправился туда в сопровождении отряда с французским флагом. В дороге на отряд напали бедуины, разграбили его и убили упомянутого Ибрахима Ага и большую часть его спутников. Лишь немногим удалось спастись.

К этому времени французы начали проявлять пренебрежение к дивану, на заседания которого шейхи сходились в доме Ка'ида Ага. В течение многих дней шейхи продолжали собираться, но никто к ним не обращался. Тогда они прекратили свои заседания, и французы не требовали, чтобы они их продолжали.

В тот же день французы распорядились о создании другого дивана и назвали его трибуналом. По этому поводу ими был написан документ, содержавший регламент работы трибунала, в состав которого французы ввели шесть христиан-коптов и шесть купцов-мусульман. Главным кади был назначен Малти-копт[221], который в прошлом был писцом у Аййуб-бея ад-Дафтардара.

Трибуналу были предоставлены права решать торговые и гражданские дела, дела о наследстве, разбирать жалобы и так далее. Для этого дивана был разработан устав, вводивший дурные новшества. Французы изготовили много копий с текста устава и разослали их знатным лицам. Кроме того, они расклеили копии устава на перекрестках дорог, у входов в переулки и на воротах мечетей.

Весь устав был разделен на параграфы, а эти параграфы в свою очередь — на пункты. /20/ Текст был написан плохо. Составитель документа не знал правил грамматики арабского языка, так что понять их смысл можно было только с большим трудом.

Этот устав являлся лишь хитрой уловкой для того, чтобы захватить имущество жителей. Например, в уставе говорилось, что владельцы недвижимой собственности должны представить документы, подтверждающие их права на владение. Если они представят документы и покажут, каким образом они получили эту собственность — купили или унаследовали, то и этого еще не будет достаточно. Устав требовал проверки документов по реестру и уплаты за эту проверку указанной в нем суммы.

Если окажется, что документ зарегистрирован в реестре, то владелец должен после этого доказать подлинность документа. После того как подлинность документа будет установлена и документ принят, владелец должен уплатить определенную сумму за его освидетельствование и получить об этом справку. После этого владельцу выпишут документ на право владения, установят стоимость его имущества и возьмут с него налет в размере двух процентов.

Если же у владельца нет документа, удостоверяющего его право на владение, или владелец имеет документ, но последний не внесен в реестр, или документ внесен в реестр, но нельзя доказать его подлинность, то недвижимое владение его конфискуется в пользу правительства Республики и становится собственностью французов.

Доказать же свои права жителям было трудно, так как они приобрели имущество либо посредством покупки, либо по завещанию своих родственников, либо каким-нибудь еще подобным способом, а имеющиеся у владельцев документы в некоторых случаях были составлены недавно, а иногда в далеком прошлом. В последнем случае они были написаны на имя предков, завещавших имущество. Установить подлинность этих документов было делом трудным или даже невозможным из-за смерти или отъезда свидетелей. Могло случиться и так, что свидетели нашлись бы, но их показания по тем или иным причинам не могли быть приняты во внимание. Но в случае, если даже права владельца были бы признаны, последнему пришлось бы проделать все, о чем было сказано выше.

Этот устав устанавливал также налоги на наследование и на умерших. Размеры этих налогов колебались. Например, каждый случай смерти подлежал регистрации, и за регистрацию взималась определенная сумма. Завещание должно было быть вскрыто в течение двадцати четырех часов. По прошествии этого срока наследник терял свои права на наследство, и последнее переходило в распоряжение дивана.

Если завещание оказывалось вскрыто в положенный срок по разрешению дивана, то за это разрешение, как и за удостоверение подлинности наследников, надо было заплатить определенную сумму. Наследники платили также определенную сумму после того, как каждый из них вступал во владение своей частью наследства.

Таким же образом, если умерший остался кому-либо должен, то кредитор обязан был удостоверить подлинность своего долгового обязательства в диване и уплатить за это определенную сумму. После этого кредитору должны были выдать специальный документ, по которому он мог получить долг. При получении долга кредитор также платил определенную сумму. То же самое, но лишь в другой форме и другими способами происходило при получении пенсии, доходов с земельных угодий и так далее. Определенная сумма платилась также при дарении, торговых сделках, судебных процессах, гражданских и уголовных, при выставлении свидетелей. Путешественник не мог отправляться в путь без специального документа, за который он должен был уплатить определенную сумму. При рождении ребенка выдавался специальный документ, называемый "свидетельством о рождении". За этот документ также платилась определенная сумма. Налог платился также во всех случаях аренды недвижимости, при получении арендной платы за недвижимость и так далее.

В тот же день полицейские объявили простому народу, чтобы он не проявлял любопытства и прекратил всякие разговоры о государственных делах. Если мимо проходила группа раненых или потерпевших поражение солдат, жители не должны были насмехаться над ними и рукоплескать, как они это обычно делали.

В тот же день французы разграбили имущество моряков, находившихся ранее на службе у эмиров. Они захватили торговые дворы 'Али-бея[222] на берегу в Булаке и в ал-Джамалийе[223] и забрали их имущество, а также имущество их компаньонов под тем предлогом, что они сражались вместе с мамлюками и бежали с ними.

В тот же день французы приказали привести Мухаммада Катходу Абу Сайфа, который ранее был сардаром[224] в Дамиетте, назначенным мамлюкскими беями, и в прошлом был катходой Хасан-бея ал-Джиддави[225]. Когда тот явился, они заключили его в крепость[226]. Вместе с ним они посадили в крепость слугу Ибрахим-бея.

В тот же день французы приказали жителям крепости покинуть свои жилища и переселиться в город. Жители покинули крепость. Французы подняли в крепость пушки и установили их в нескольких местах. Они разрушили многие здания и приступили к сооружению стен, оград и валов. Они снесли также высокие здания и засыпали низкие места, застроили район возле Баб ал-'Азаб[227] в ар-Румайле. В результате это место совершенно преобразилось и утратило всю свою красоту.

Французы снесли много памятников, воздвигнутых во времена прежних правителей и напоминавших о деяниях мудрых и великих людей. Они разрушили огромные ворота, на которых было изображено оружие — кожаные щиты, боевые топоры, а также различные исторические события и сцены из индийской войны. Они разрушили также дворец Йусуфа Салах ад-Дика[228] и прекрасные дворцы /21/ с огромными колоннами, принадлежавшие правителям и султанам.

В тот же день были посланы солдаты для преследования Мурад-бея. Они отправились в сторону Файйума по реке Йусуфа[229].

В четверг, 16 раби' ас-сани (27.IX.1798), было объявлено, что каждый, у кого возникла ссора с христианином или евреем, может пригласить в качестве свидетеля любого из присутствовавших при этом и потребовать, чтобы свидетеля вызвали в дом верховного главнокомандующего.

В тот же день были казнены два человека, и головы их были пронесены по городу под крики: "Такова будет участь всякого, кто будет передавать послания мамлюков!"

В тот же день жителям было дано указание не хоронить покойников в местах, расположенных поблизости от жилья, например в районе площади ал-Азбакийа и ар-Рувай'и, а хоронить их только на отдаленных кладбищах. Жители, не имевшие места на кладбище, могли хоронить своих покойников на земле мамлюков. Во всех случаях для покойника должна быть вырыта глубокая могила.

Было объявлено также распоряжение о том, что жители обязаны в течение многих дней проветривать на крышах своих домов принадлежащие покойнику одежду, вещи и предметы домашнего обихода и для уничтожения заразы окуривать дома дымом. Все это делалось для того, чтобы предупредить распространение чумы.

Говорили, что продукты гниения загрязняют впадины в земле, что с наступлением зимы воды Нила, дожди и сырость охлаждают землю и скрывающиеся в ней гнилые испарения выходят на поверхность и вызывают эпидемию чумы.

Говорили также, что необходимо сообщать властям о каждом случае заболевания, для того чтобы власти могли послать врача, который осмотрит больного и определит, болен ли он чумой или какой-нибудь другой болезнью, а потом сообщит свое мнение.

В субботу, 18 раби' ас-сани (29.IX.1798), отряд находящихся на службе у французов стрелков был послан для того, чтобы уничтожить могилы на кладбище в ал-Азбакийе и выровнять землю. Известие об этом распространилось среди передававших его друг другу жителей, родственники которых были там-похоронены. Люди сбегались со всех сторон. Большую часть собравшихся составляли женщины, проживавшие на улицах ал-Мадабиг, Баб ал-Лук, Кум аш-Шайх Салама, ал-Фаввала ал-Манасира, Кантарат ал-Амир Хусайн, Кал'ат ал-Килаб[230]. Они шли, как надвигающаяся саранча, с криками и воплями, собрались на площади ал-Азбакийа и расположились около дома верховного главнокомандующего.

К собравшимся вышли переводчики. Они заявили, что верховный главнокомандующий не знает о разрушении могил и подобного приказания не отдавал, а лишь приказал запретить новые погребения. После этого собравшиеся разошлись по домам, а французы приказали приостановить разрушение могил.

В тот же день французы заставили шейхов написать и отправить письма султану и шарифу Мекки[231]. Затем они изготовили с них несколько копий и расклеили их вдоль дорог и на перекрестках. Вот краткое содержание этих писем: после предисловия в них рассказывалось о прибытии французов в Египет, сражении их с мамлюками, о бегстве последних, о том, как группа улемов перешла к ним на западный берег, и о том, как французы обещали им и всем жителям Египта, за исключением мамлюков, безопасность. В письмах говорилось также о том, что французы — близкие друзья турецкого султана и враги его врагов, что монеты, как и раньше, чеканятся с его изображением, хутба[232] читается с его именем, а мусульманские обряды строго соблюдаются.

Дальше письма были написаны в том же духе. В них говорилось, что французы — мусульмане, что они почитают Коран и пророка, что они помогли паломникам вернуться домой и почтили их, дали коня пешему, накормили голодного и напои \и жаждущего, что они позаботились о том, чтобы отметить праздник Нила, и постарались придать этому дню надлежащую торжественность и блеск на радость мусульманам, что они отпускают средства на раздачу милостыни бедным, празднуют день рождения пророка и берут на себя все расходы по организации празднования этого дня. "Мы согласны были с французами, — писали шейхи, — в вопросе о назначении уважаемого Мустафы Ага, катходы Бакр-паши, правителем Египта в настоящее время и одобрили этот выбор для того, чтобы сохранить хорошие отношения с Высокой Портой". В письмах говорилось также, что французы старательно снаряжают караван с паломниками в священные города Мекку и Медину. Свои письма шейхи заканчивали словами: "Французы приказали нам довести все это до Вашего сведения. Салам".

В тот же день произошло следующее незначительное событие. Один меняла, проживавший по соседству с улицей ал-Джавванийа[233], необдуманно заявил, что [покоящиеся в могилах святые] Ахмад ал-Бадави на Востоке и Ибрахим ад-Дасуки[234] на Западе убивают каждого /22/ христианина, который проходит мимо них.

Этот разговор имел место в присутствии каких-то христиан-сирийцев. Один из них ответил говорящему непристойными словами. Между ними возникла ссора. Христианин встал и отправился с жалобой к Дюпюи. Последний приказал схватить менялу, арестовать его, забить двери его лавки и опечатать его дом. Шейхи несколько раз ходатайствовали за него. Через два дня французы выпустили менялу и отправили его в дом шейха ал-Бакри, чтобы тот наказал его несколькими палочными ударами или заставил заплатить пятьсот французских реалов. Шейх дал ему сто ударов плетью, а затем отпустил его на все четыре стороны. В тот же день выпустили на свободу всех других арестованных.

В понедельник полицейские обошли кварталы города и торговые дворы и переписали названия последних и имена их привратников. Привратники получили приказ не сдавать помещения посторонним и не разрешать никому уезжать без разрешения начальника полиции.

Во вторник отмечался праздник дня рождения Хусайна[235]. Решили в этом году не праздновать этот день, однако один из предателей донес французам о том, что обыкновенно день рождения Хусайна празднуют после дня рождения пророка. Бонапарт спросил: "А почему не празднуют его в этом году?" Тогда тот сказал: "Шейх ас-Садат хочет его праздновать только после прихода мусульман". Этот разговор дошел до шейха ас-Садата, и последний, чтобы не раздувать это дело, распорядился праздновать этот день. Верховный главнокомандующий явился на праздник, присутствовал на иллюминации и вернулся в свой дом только после вечерней молитвы.

В тот же день по приглашению верховного главнокомандующего из Александрии, Розетты, Дамиетты и других крупных провинциальных городов прибыли улемы и представители знати, чтобы принять участие в заседаниях законодательного дивана, созываемого для подготовки нового законодательства, как мы об этом говорили выше.

В тот же день отряд французских солдат выступил против Мурад-бея и его спутников. Французы встретились с мамлюками и перестреливались с ними в течение часа. После этого мамлюки обратились в бегство и завлекли французов в ловушку. Последние преследовали мамлюков до подножия горы ал-Лахун[236]. Тут мамлюки повернули обратно, спешились, укрепились и устояли против французов, а затем сами обрушились на них, одержали верх и перебили их в большом количестве.

В тот же день обрушилась триумфальная арка, сооруженная французами в дни их праздника на площади ал-Азбакийа напротив Баб ал-Хава'. Ранее мы уже говорили о ней и описывали ее. Арка обрушилась вследствие того, что французы преградили доступ воде в пруд при помощи плотины, как говорилось выше. Уровень воды поднялся, вода размыла землю, и арка упала.

В пятницу, 24 раби' ас-сани (5.X.1798), шейхи, представители знати, купцы и лица, прибывшие из различных областей страны для участия в заседании Большого дивана и Верховного трибунала, были предупреждены, что его открытие состоится на следующий день в доме Марзук-бея[237] на улице 'Абдин.

В субботу утром, однако, было объявлено о том, что они должны собраться в доме Ка'ида Ага в ал-Азбакийе в помещении старого дивана. Каирские шейхи, лица, прибывшие из различных портов и городов, начальники янычарских корпусов, знатные купцы, христиане — копты и сирийцы, руководители дивана из числа французов, а также большое количество других лиц направились туда.

Когда собравшиеся заняли свои места, Малти-копт, назначенный на должность кади, начал зачитывать регламент, который был предназначен для обсуждения. В это время один из [французских] начальников принес другой документ и передал его переводчику для обнародования, и тот прочел его. Вот краткое содержание этого документа:

"Египет — единственная в своем роде плодороднейшая страна. Когда-то в Египет привозили товары из самых далеких стран. Науки, ремесла, грамота, являющиеся в настоящее время достоянием всего мира, были заимствованы у предков современных жителей Египта. Все эти особенности Египта вызывали в других государствах стремление захватить его. Египтом владели вавилоняне, греки, арабы, и, наконец, до недавнего времени он находился в руках турок. Однако господство последних полностью разорило страну, так как турки "в погоне за плодами подрубали корни дерева"[238]. Вот почему жители Египта почти ничем не владели и стремились укрыться под покровом бедности, чтобы защитить себя от тирании турок.

После того как французский народ /23/ уладил свои внутренние дела и когда возрос его военный авторитет, у него появилось сильное желание вызволить Египет из беды и избавить его жителей от господства этого пребывающего в невежестве и тупости правительства. Поэтому французы пришли и одержали победу. Вместе с тем они не причиняют никому из жителей беспокойства и никого не притесняют. Цель их — навести в Египте порядок в делах и сделать то, что необходимо для восстановления каналов, которые были разрушены, и открыть Египту два пути: в Средиземное море и в Красное море. В результате этого возрастет плодородие страны и увеличатся ее доходы. Французы не позволят сильному притеснять слабого и тому подобное. Всем этим они привлекут к себе симпатии жителей страны и оставят по себе хорошие воспоминания.

Самое лучшее для жителей Египта — это отказаться от мыслей о восстании и выказать французам искреннюю преданность. На лиц, приглашенных из провинции, возложена большая ответственность.

Они люди образованные и умные, и у них можно будет спросить о важнейших делах. В зависимости от их ответа верховный главнокомандующий сделает вывод о том, что следует делать..." и так далее, как уже писалось раньше.

Но больше всего в этом сочинении мне понравились их слова о "пребывающем в невежестве и тупости правительстве" после их слов о том, что у них "появилось сильное желание [вызволить Египет из беды и избавить его жителей от господства]", а также их слова о том, что "они не причиняют никому из жителей беспокойства".

После того как документ был прочитан, переводчик сказал: "Мы хотим, шейхи, чтобы вы выбрали из своей среды одного человека, который будет среди вас главным и приказам и указаниям которого вы будете подчиняться".

Некоторые из присутствующих предложили шейха аш-Шаркави. Тогда переводчик сказал: "Нон, нон! Это надо решить тайным голосованием". После этого было проведено голосование при помощи специальных бумажек. Большинство голосов оказалось за шейха аш-Шаркави. Тогда переводчик сказал: "Будет шейх 'Абдаллах аш-Шаркави. Он председатель".

Это заседание продолжалось до захода солнца. После этого присутствующим разрешили разойтись, но обязали их приходить каждый день.

В тот же день приключилось происшествие с купцом из Триполи по имени хаджи[239] Мухаммад Бен Киму ал-Магриби. Между ним и одним христианином — сирийцем, переводчиком, была тяжба. Последний донес французским военачальникам, что Мухаммад очень богат и что он был компаньоном 'Абдал-лаха ал-Магриби, одного из приближенных Мурад-бея.

Французы приказали ему явиться. Тогда купец отправился в дом своего родственника, шейха 'Абдаллаха аш-Шаркави. Последний спросил присланных за купцом стражников, по какой причине его вызывают. Те ответили: "По делу, которое не имеет никакого отношения к шариату". Тогда шейх сказал: "Пришлите ко мне завтра противника Мухаммада, и пусть он в его присутствии предъявит свои обвинения. Если окажется, что купец виноват, он будет наказан". Стражники ушли, а испуганный купец убежал.

Примерно через час после этого к дому шейха прибыло около пятидесяти французских солдат, которые потребовали выдачи купца. Шейх сообщил им, что купец бежал, но этот ответ их не удовлетворил, и они продолжали настойчиво требовать выдачи беглеца, угрожая шейху своими ружьями.

Тогда шейхи ал-Махди и ад-Давахили отправились к верховному главнокомандующему, рассказали ему о всем происшедшем и сообщили о бегстве купца. Бонапарт спросил: "А почему он бежал?" Шейхи ответили: "Из страха". Тогда Бонапарт в сильном гневе и раздражении сказал: "Если бы он не совершил тяжелого преступления, он бы не бежал. А вы его покрываете!" Тогда оба шейха обратились к главнокомандующему с вежливой речью. И попросили переводчика успокоить его. Тот заговорил с Бонапартом, и гнев последнего утих. После этого Бонапарт спросил, где находятся дом и лавка беглеца. Шейхи сообщили требуемые сведения, и тогда он сказал: "С вами отправятся люди, которые опечатают его дом и лавку и будут стеречь их до тех пор, пока беглец не появится". Это успокоило шейхов. Они вернулись с заходом солнца. Лавка и дом беглеца были опечатаны. На следующий день купец не появился, и найденные у него дома и в лавке товары и хранившееся там имущество были конфискованы.

В воскресенье диван опять собрался и занялся тем же, чем и на первом заседании. Проверили присутствие лиц, избранных в состав египетского дивана из различных областей Египта: шейхов, начальников янычарских корпусов, коптов, сирийцев и купцов-мусульман. Устройство нового дивана отличалось от устройства прежнего.

В понедельник члены дивана опять собрались на заседание. В этот день глашатаи объявили жителям на улицах, что все владельцы недвижимой собственности должны представить документы, удостоверяющие их права на собственность, в диван. Был установлен срок для представления документов — тридцать дней для жителей Каира и шестьдесят дней для жителей всех других населенных пунктов. Лица, пропустившие установленный тридцатидневный срок, должны были уплатить налог в двойном размере.

Когда члены дивана собрались полностью, Малти приступил к чтению параграфов циркуляра, касавшихся трибуналов, дел, относящихся к юрисдикции шариата, документов на недвижимость /24/ и вопросов наследования. Присутствовавшие некоторое время совместно обсуждали эти четыре вопроса, а затем решили, что члены особого дивана предварительно их обдумают, подготовят наиболее подходящее и наилучшее их решение, которое соответствовало бы интересам и французов, и жителей Египта, и доложат свое мнение в четверг на заседании дивана, а до четверга обсуждение этих вопросов решено было отложить. На этом заседание закончилось.

Месяц джумада ал-ула[240] 1213 года начался в четверг (11. X.1798). В этот день собрался диван. Члены дивана пришли и высказали свои предложения по обсуждаемым вопросам. Что касается вопроса о трибуналах и процедуре рассмотрения дел, то члены дивана сочли за лучшее оставить существовавший раньше порядок и сохранить прежнюю организацию этих трибуналов, о чем они и поставили в известность французов. То же самое они предложили в отношении провинциальных судов. Французы одобрили эти предложения, но заявили, что необходимо установить точно размеры судебных издержек, чтобы кади и их заместители не превышали их. Так было решено, что если [размер иска по делу] не превышает десяти тысяч пиастров[241], то судебные издержки на каждую тысячу должны равняться тридцати пиастрам. Если [размер иска по делу] не превышает ста тысяч, то судебные издержки на каждую тысячу должны равняться пятнадцати пиастрам. Если [размер иска по делу] превышает сто тысяч, то судебные издержки должны равняться десяти пиастрам на каждую тысячу. Договорились также в отношении судей и их заместителей.

Что касается представления документов на право владения недвижимостью, то члены дивана решили, что это трудное, требующее большого времени дело и что лучше всего для облегчения сбора налога с самого начала установить на недвижимость определенный налог и на этом с делом покончить. Было предложено разделить всю недвижимость на три категории — высшую, низшую и среднюю — и для каждой категории установить определенный налог в зависимости от местности. Это предложение было записано, а решение вопроса было отложено до тех пор, пока остальные члены дивана не выскажут по этому поводу свое мнение. После этого заседание дивана закончилось.

В тот же день было объявлено на улицах, чтобы жители на пятнадцать дней развесили для проветривания одежду и вынесли имущество. Шейхи и полицейские кварталов и улиц обязаны были проверять выполнение этого приказа и производить обследование домов. В каждый квартал была назначена одна женщина и двое мужчин, которые ходили по домам и наблюдали за выполнением этого приказа. Женщина поднималась на чердак дома, а затем сообщала, развешена ли в действительности одежда жителей для проветривания. После этого указанные лица еще раз предупреждали жителей домов, чтобы они не прекращали проветривать свое имущество, а затем уходили. Все это делалось для предотвращения распространения чумы. Французы напечатали в связи с этим листовки и по своему обыкновению расклеили их по улицам на стенах домов.

В тот же день к дому шейха ал-Бакри пришла большая толпа, состоявшая из учащихся начальных религиозных школ, факихов[242], слепых, муэззинов, чиновников, пенсионеров, больных дома умалишенных ал-Мансури и тех, кто пользовался доходами с вакфов[243] 'Абд ар-Рахмана Катходы. Они жаловались, что им более не выдают пенсию и хлеб, так как доходы с вакфов перестали поступать и управление ими захвачено христианами — коптами и сирийцами. Ал-Бакри посоветовал им обратиться с жалобой в диван и обещал свое содействие. После этого они ушли.

В тот же день прибыли лодки с ранеными солдатами из Верхнего Египта.

В тот же день были вывешены белые флаги на окружающих Каир холмах. Среди жителей по этому поводу было много разговоров, но никто не знал причины этого.

В воскресенье собрался диван и продолжил свою работу. Приступили к обсуждению вопроса о наследовании. Малти спросил: "Шейхи, сообщите нам, как вы производите раздел имущества между наследниками". Шейхи ответили ему: "В соответствии с предписаниями шариата". Тогда он спросил: "Откуда вы берете это?" Они ответили: "Из Корана", — и прочли ему несколько стихов Корана о наследовании.

Тогда французы заявили: "У нас, французов, имущество родителей наследует не сын, а дочь. Мы поступаем таким образом с учетом их способностей, потому что сын может заработать на жизнь скорее, чем дочь". Тогда сказал Миха'ил Кахил[244], сириец, — а он был одним из членов дивана — "Мы, сирийцы, так же как и копты, предпочитаем для себя систему наследования мусульман". После этого шейхов попросили представить в письменном виде законы, содержащие порядок распределения наследства и разъяснение к ним. Шейхи дали свое согласие и обещали это сделать. На этом заседание окончилось.

В тот же день Мухаммад Ага ал-Муслимани был отстранен от должности начальника полицейских отрядов и назначен на пост катходы амир ал-хаджжа. Его место занял Мустафа Ага, один из приближенных 'Абд ар-Рахмана, бывшего начальника полицейских отрядов. Об этом назначении было повсюду объявлено.

В понедельник собрался диван, на который шейхи представили законы о наследовании /25/ в соответствии с мусульманским правом и относящиеся к ним стихи Корана. Эти законы были одобрены присутствующими.

В субботу, 10 джумада ал-ула (20.X.1798), [вновь] собрался диван, на который был представлен описок налогов на недвижимое имущество. Высшую категорию обложили восьмью французскими реалами, среднюю — шестью и низшую — тремя. Недвижимость, доход с которой менее одного реала в месяц, освободили от обложения. Торговые дворы, постоялые дворы, бани, маслодельни, лавки облагались налогом от тридцати до сорока реалов в зависимости от оборота, спроса на товары и размера имущества владельцев. Обо всем этом составили официальные объявления и, как обычно, расклеили их на перекрестках и улицах и разослали высокопоставленным лицам. Затем назначили обмерщиков и дали им в помощь людей для различения высшей и низшей категорий недвижимости. После этого начали производить измерение и подсчет и обошли несколько районов для составления реестров и уточнения имен владельцев собственности.

Когда известие об этом распространилось среди жителей, поднялся шум, так как они сочли это дело весьма серьезным. Некоторые покорились судьбе, а группа людей из простонародья отошла в сторону и тайно совещалась. Некоторые лица из числа тех, кто носил чалму[245], не учитывавшие последствий и не понимавшие, что они связаны по рукам и ногам, одобряли это дело. Собралась большая толпа, но у нее не было вождя, который бы ею руководил, и военачальника, который бы ее повел.

В воскресенье повстанцы сплотились и преисполнились решимости продолжать борьбу. Извлекли спрятанное оружие и военное снаряжение. Прибыл сейид Бадр[246] в сопровождении толпы простых людей квартала ал-Хусайнийи[247] и бродяг соседних кварталов. Все они громко кричали и шумели. С криком: "Да ниспошлет Аллах победу исламу!" — двинулись они к дому кади ал-'аскара[248] и окружили его. К ним примкнули другие жители, и число собравшихся превысило тысячу человек.

Кади испугался последствий, запер двери и поставил сторожей. Тогда из толпы стали бросать камни и кирпичи. Кади пытался бежать, но не смог.

Огромная толпа собралась также в ал-Азхаре. В это время прибыл Дюпюи в сопровождении отряда отборных конных и пеших солдат. Он проехал по улице ал-Гурийа, повернул оттуда к улице ас-Санадикийа[249] и направился к дому кади. Там он увидал толпу, испугался и поехал в сторону Байна-л-Касрайн[250] и Баб аз-Захума[251], но эти кварталы тоже были полны народа. Жители бросились к нему, избили его и сильно изранили. Многие из его отборных всадников и солдат были убиты.

После этого мусульмане приняли меры предосторожности. Они рассыпались во все стороны и, заняв большинство кварталов Каира, образовали кольцо. Они захватили Баб ал-Футух, Баб ан-Наср и [Баб] ал-Баркийа до Баб Зувайла[252] и Баб аш-Ша'рийа, заняли район ал-Бандаканийин[253], а также соседние улицы и не выходили за пределы занятых ими районов.

Восставшие разрушили каменные мастабы[254] лавок, а из камней сделали баррикады, которые должны были защищать их и помешать наступлению врага во время боя. За каждой баррикадой расположилась большая толпа жителей.

Что же касается пригородов Каира и районов, лежащих выше, то там никто не испытывал страха, не двигался и не спешил к восставшим на помощь. Таким образом, от участия в событиях отстранились жители кварталов Старого Каира[255] и Булака, и единственное оправдание их состояло в очень большой близости этих районов от солдатских казарм.

В то время как группы воюющих находились на улицах у баррикад, прибыл отряд французов со стороны ал-Манахилийи и открыл огонь из винтовок по баррикаде квартала аш-Шавва'ин, за которой находились магрибинцы квартала ал-Фаххамин[256]. Последние сражались до тех пор, пока не отбросили французов из квартала ал-Манахилийи. После этого положение осложнилось. Возбуждение и шум усилились. Простонародье вышло за пределы дозволенного и позволило себе крайности при отражении врага и его изгнании. Руки протянулись к грабежам и захватам. Восставшие напали на квартал ал-Джавванийа и полностью разграбили дома христиан — сирийцев и греков, а также находившиеся по соседству дома мусульман и унесли оттуда вещи и ценности. Они захватили в плен женщин и девушек, разграбили /26/ склад шелка, захватили имущество, которое там находилось, и совершили много постыдных дел, не помышляя об их последствиях. Всю ночь они не смыкали глаз и творили подобные бесчинства.

Что же касается французов, они подготовились, расположились на холмах ал-Баркийи[257] и в крепости, подвезли сюда оружие и снаряжение, пушки, бомбы и ядра и в полной готовности ожидали приказа начальника. А еще до этого глава французов послал шейхам послание, но те не ответили, и ему эта проволочка надоела. Стрельба продолжалась с обеих сторон, и положение становилось все более серьезным. После полудня борьба ожесточилась. Французы открыли огонь из пушек по жилым кварталам, при этом они особенно стремились попасть в мечеть ал-Азхар, для чего подтянули к тому месту, где она находилась, пушки и ядра. Они старались также попасть в места, где находились восставшие, по соседству с ал-Азхаром, как, например, в рынок ал-Гурийа или в квартал ал-Фаххамин.

Когда все это обрушилось на восставших (которые никогда в жизни ничего подобного не видели), то они с криками: "Спаси нас от этих страданий, о милостивый! Избавь нас от того, чего мы боимся!" — разбежались с улиц и попрятались в щелях.

Между тем из крепости и ал-Лимана[258] продолжалась такая стрельба, что содрогались здания и разрушались стены домов. Снаряды падали на дворцы, дома, торговые дворы и оглушали людей своим страшным грохотом.

Когда же эти горести и несчастья стали нестерпимыми, шейхи отправились к французскому военачальнику просить, чтобы он избавил жителей от этого бедствия, запретив своим солдатам вести непрерывный огонь и удержав их от боя, а они в свою очередь удержат мусульман. Успех на войне ведь [как известно] обманчив и имеет переменный характер.

Когда шейхи пришли к французскому главнокомандующему, он упрекнул их за промедление и обвинил в том, что они не исполнили того, что надлежало. Шейхи попросили прощения, он простил их и приказал прекратить стрельбу. После этого шейхи ушли от него, крича по дороге: "Перемирие!" Люди слышали и спешили передать друг другу радостную весть. Все приободрились и успокоились. Это произошло перед заходом солнца.

Окончился день, и наступила ночь, но были основания предполагать, что события этим не кончатся.

Что касается жителей квартала ал-Хусайнийи и соседних переулков, то они все еще стреляли и сражались, продолжая сопротивляться. Но у них кончился порох, а цель их не была достигнута. Французы же не прекращали стрельбы, забрасывая их бомбами и ядрами до тех пор, пока не прошло еще около трех часов после наступления ночи. Но когда у восставших кончились боеприпасы, они не могли уже более ничего сделать и вынуждены были уйти. Собравшиеся жители отделились от них и также разошлись.

После очередной ночной стражи[259] французы ворвались в город и, как поток, не встречая никакого сопротивления, подобно дьявольскому войску, прошли по переулкам и улицам, разрушая все преграды на своем пути.

Группа французов вошла через Баб ал-Баркийу и проникла в ал-Гурийу. Они беспрерывно то бросались вперед, то возвращались и таким образом узнали наверняка, что в этом районе нет засады и отразить их некому. Послав вперед группы пеших и конных, французы проникли в мечеть ал-Азхар, причем въехали туда верхом, а пехотинцы ворвались, как дикие козы. Они рассыпались по всему зданию мечети и по двору и привязали лошадей своих к кибле[260]. Они буйствовали в галереях и проходах, били лампы и светильники, ломали шкафы студентов и писцов, грабили все, что находили из вещей, посуды и ценностей, спрятанных в шкафах и хранилищах. Разорвав книги и свитки Корана, они разбрасывали обрывки по полу и топтали их ногами. Они всячески оскверняли мечеть: испражнялись, мочились, сморкались, пили вино, били посуду и бросали все во двор и в сторону, а если встречали кого-нибудь — то раздевали и отнимали одежду.

Наступил вторник, и отряд французов выстроился у ворот мечети, /27/ так что каждый, кто приходил на молитву, увидев их, поспешно поворачивал обратно.

Группы французов разделились на отряды и начали обходить Город и везде рыскать. Они кольцом окружили кварталы у ал-Азхара и под предлогом поисков награбленного, розысков оружия и преследования лиц, которые стреляли, разграбили некоторые дома. Жители этого района бежали, ища спасения. Осквернено было самое священное место в городе, где люди всегда желали жить и куда отдавали на хранение вещи, которых боялись лишиться. Раньше французы приходили сюда редко и относились с уважением к этому кварталу, в противоположность всем другим. Но с последними событиями все изменилось, и нормальный ход вещей нарушился.

Потом французы разошлись по улицам, выстроились там рядами, по сотням и тысячам, и, обыскивая каждого проходившего мимо, забирали все, что у него было, а иногда и убивали. Они убрали убитых французов и мусульман, а группы солдат принялись расчищать от баррикад улицы, удаляя сваленные на них землю и камни и складывая их в стороне, с тем чтобы освободить проход.

Христиане-сирийцы и группа греков, дома которых были разграблены в квартале ал-Джавванийи, объединились, чтобы пожаловаться французскому военачальнику на постигшие их бедствия. Воспользовавшись удобным случаем, они выказали неприязнь к мусульманам, таившуюся в их сердцах. Они рассказывали различные небылицы, уверяя, будто они делили с французами бедствия, а мусульмане злоумышляли против них и грабили их имущество только из-за того, что они связаны с французами, хотя мусульмане, которые жили по соседству, были также разграблены бродягами. Был разграблен также расположенный у ворот греческого квартала[261] известный склад шелка, в котором находились товары мусульман и отданные на хранение вещи отсутствующих лиц. Но, несмотря на большое горе, пострадавшие молчали и просили бога возместить им потерю, ибо, если бы они и осмелились заговорить, никто бы не услышал их слов и никто не обратил бы внимания на их жалобы.

Бартелеми был уполномочен разыскивать тех, кто носил оружие или укрывал его. Он повсюду разослал своих помощников, которые шпионили на улицах и по своему собственному усмотрению или по указанию доносивших из ненависти христиан арестовывали жителей. Бартелеми судил арестованных, отнимал у них все, что хотел, и поступал с ними, как находил нужным.

Бартелеми выезжал со своими людьми, приказывал связывать арестованных веревками, а его помощники тащили их насильно, терзали, бросали в тюрьму, требовали у них награбленное, подвергали их наказанию, избивали их и допрашивали их об оружии и военном снаряжении. Некоторые арестованные указывали на других жителей, и тех тоже арестовывали.

Таким образом, Бартелеми совершал то же самое, что делал и проклятый Ага[262]. Он вел себя как тиран и чинил всякие несправедливости.

Многие из жителей Каира были убиты и брошены в Нил. Только один бог может сосчитать, сколько людей погибло в эти два дня и в следующие дни. Неверные еще долго с большим упорством притесняли мусульман и добивались от них всего, чего хотели.

В среду все шейхи собрались и отправились к дому верховного главнокомандующего. Они встретились с ним и, обратившись к нему, просили его о милости и полной пощаде, которую для успокоения жителей объявили бы окончательно через глашатаев на двух языках[263].

Бонапарт в уклончивых выражениях обещал им это. Он потребовал, чтобы ему указали лиц из числа тех, кто носит чалму, которые были причиной восстания и подстрекали к нему простой народ. Шейхи пытались ввести его в заблуждение относительно этого, но Бонапарт сказал им через переводчика: "Мы знаем их всех до единого".

Шейхи попросили его вывести войска из мечети ал-Азхар. Бонапарт согласился удовлетворить эту просьбу и приказал немедленно вывести солдат. Он оставил в этом квартале в качестве охраны для наблюдения и управления только семьдесят солдат.

После этого начали разыскивать тех, кого подозревали в подстрекательстве к восстанию. /28/ Были арестованы и посажены под арест в доме ал-Бакри: Сулайман ал-Джаусаки — шейх корпорации слепых[264], шейх Ахмад аш-Шаркави[265], шейх 'Абд ал-Ваххаб аш-Шубрави[266], шейх Йусуф ал-Мусайлихи[267], шейх Исма'ил ал-Баррави[268].

Что касается сейида Бадра ал-Мукаддаси, то его искали, но не нашли, так как он скрылся и бежал в Сирию. Шейхи несколько раз обращались к французским властям, пытаясь спасти арестованных, но ничего не добились.

Ибрахима-эфенди, таможенного чиновника, заподозрили в том, что он во время восстания собрал группу бродяг и роздал им оружие и палки. У него в доме нашли нескольких скрывающихся мамлюков и известных людей. Он был арестован и посажен в дом Ага.

В воскресенье, 18 джумада ал-ула (28. X.1798), шейх ас-Садат и остальные шейхи отправились к дому верховного главнокомандующего французов и ходатайствовали перед ним за группу арестованных, находившихся в домах Ага, у коменданта и в крепости. Им было сказано: "Подождите, не торопитесь". После этого они встали и ушли.

В тот же день глашатаи объявили на улицах "аман". Они сообщили также, что впредь жителей никто не будет беспокоить. Тем не менее власти продолжали аресты среди горожан и по малейшему поводу обыскивали дома. Многие жители возвратили вещи, награбленные ими у христиан.

Год тысяча двести тринадцатый (15.VI.1798—4.VI.1799).

В тот же день 'Омар ал-Калакджи обратился к магрибинцам квартала ал-Фаххамин, выбрал из их числа, а также и из числа других лиц изрядное количество людей и представил их верховному главнокомандующему. Последний в свою очередь отобрал из них наиболее сильных молодых людей, роздал им оружие и снаряжение и организовал из них отряд, во главе которого был поставлен упомянутый 'Омар. Вновь сформированный отряд выехал в соответствии с обычаем магрибинских солдат с сирийским барабаном (впереди и направился в сторону Нижнего Египта, так как во время восстания некоторые тамошние города также поднялись против французской армии. Подверглись нападению также две французские баржи, и находившиеся на них солдаты были перебиты.

Магрибинский отряд прибыл туда и подавил восстание. Магрибинцы напали на селение 'Ашма[269], убили шейха этого селения по имени Ибн Ша'ир, разграбили его дом, захватив его имущество, деньги и скот. А всего этого там было очень много. Магрибинцы привели его братьев и детей и всех их перебили. Они пощадили только одного маленького мальчика, которого назначили шейхом вместо отца.

Солдаты-магрибинцы расквартировались в доме около Баб ас-Са'ада[270]. Было выделено несколько французов, которые приходили к ним каждый день, чтобы обучать их французскому военному искусству, тактике, строю и командам. Обучаемые выстраивались в шеренгу перед обучающим. В руках они держали ружья. Обучающий подавал им команду на своем языке. Например, когда он подавал команду "Взять оружие!", солдаты поднимали ружья на плечо и держали их за приклад. Затем он говорил: "Марш!" — и они шли рядами, и так далее.

В тот же день Бартелеми отправился с отрядом солдат в Сирийакус[271], чтобы арестовать лиц, убежавших на Восток, но не догнал их. Он захватил в селении тех, кто остался, собрал налоги и чинил при этом насилия. Через несколько дней он вернулся.

В среду шейх Мухаммад ал-Махди обратился к верховному главнокомандующему по делу Ибрахима-эфенди, чиновника на внутренней таможне. Верховный главнокомандующий милостиво разговаривал с ал-Махди в присутствии Пусьельга, управляющего таможен, то есть начальника финансового управления, и приказал перевести арестованного из дома Ага в его собственный дом. Ибрахима-эфенди обязали сделать выписку из таможенных реестров, касающуюся всего, что связано с мамлюкскими доходами[272].

В четверг около сорока барж с французскими солдатами отплыли в Нижний Египет.

В ночь на субботу, 24 джумада ал-ула (3, XI.1798), из Сирии прибыл с письмами курьер на верблюде. Он привез фирман[273] с печатью султана, письмо от Ахмад-паши ал-Джаззара, письмо Бакр-паши к его катходе Мустафа-бею, а также письмо Ибрахим-бея к шейхам. Все эти письма были написаны на арабском языке. В этих письмах имелось искусно написанное предисловие, содержавшее цитаты из Корана, хадисов[274] и известные выражения, относящиеся к священной войне, а также проклятия по адресу французов и нападки на них, напоминания об их ложной вере, обманах и хитрости. В таком же духе были все письма.

Мустафа-бей катхода собрал эти письма и отправился с ними к верховному главнокомандующему. Когда Бонапарт ознакомился с ними, он сказал: "Это подделка Ибрахим-бея. /29/ Он хочет посеять вражду и раздоры между мною и вами. Что же касается Ахмад-паши, то он занимается не своим делом. Он не является правителем ни Сирии, ни Египта, так как в настоящее время правитель Сирии Ибрахим-паша. Что же касается Египта, то его правитель 'Абдаллах-паша ибн ал-'Азм[275], который в настоящее время управляет Сирией. Мне об этом известно лучше, чем кому бы то ни было. Он прибудет сюда через несколько дней, займет должность правителя, и Бонапарт будет играть при нем ту же роль, какую играли мамлюки при вали".

Прибыло также известие об отставке Мухаммад-паши 'Иззата[276] с поста великого везира, а также о смещении ряда крупных турецких государственных чиновников.

В эти дни прекратились обычные заседания дивана. Французы были поглощены укреплением Каира и его окрестностей. Они: построили фортификационные сооружения на холмах, окружающих город, и расположили на них пушки и снаряды. Французы разрушили в Гизе ряд зданий и сильно ее укрепили. Таким же образом они поступили со Старым Каиром и окрестностями Шубра.

Французы разрушили некоторые мечети. Так, они полностью снесли мечеть, расположенную около моста Инбабат ар-Римма, разрушили мечеть ал-Макасс, известную в настоящее время, под названием Авлад 'Инан и расположенную на канале ан-Насири около Баб ал-Бахр[277]. Они вырубили множество пальм и деревьев для сооружения укреплений и траншей, разрушили мечеть ал-Казруни, расположенную на острове ар-Рауда, и вырубили деревья в Гизе возле Абу Хурайра, а на их месте выкопали множество траншей и так далее. В ал-Хилли[278] и Булаке французы вырубили пальмы, разрушили много домов, выломали окна и двери, а деревянные части использовали для строительных работ и в качестве топлива.

В воскресенье в середине ночи отряд французских солдат прибыл к дому ал-Бакри. Французы потребовали выдать им арестованных шейхов под тем предлогом, что с ними собирается побеседовать верховный главнокомандующий. Как только шейхи вышли из дома, они были схвачены множеством солдат, ожидавших их, и отведены в дом коменданта на улице ал-Джамамиз[279], где прежде была резиденция убитого коменданта Дюпюи. Теперь там жил тот, кто был назначен вместо него.

Когда туда привели арестованных, с них сорвали одежду и препроводили в крепость, где и продержали до утра. Утром их вывели и расстреляли, а тела их бросили около крепостной стены, причем в течение многих дней большинство жителей не знало о постигшей их участи.

В этот день несколько шейхов, думая, что арестованные еще живы, явились к Мустафа-бею, катходе паши, и уговорили его отправиться с ними к верховному главнокомандующему и ходатайствовать за них. Мустафа-бей отправился с шейхами к Бонапарту, и они все вместе говорили с ним. Переводчик им сказал: "Потерпите. Сейчас не время". После этого Бонапарт их оставил и ушел по своим делам. Шейхи также поднялись и разошлись по домам.

Во вторник прибывший в город отряд французских солдат расположился на улице ал-Азхара. Жители решили, что французы имеют дурные намерения, и, испугавшись, закрыли лавки и разбежались по домам и мечетям. Самые различные толки ходили по этому поводу. Расстроенному воображению горожан представилось, что французы прибыли с какой-то определенной целью.

Несколько шейхов отправились к верховному главнокомандующему, сообщили ему об этом деле и о страхе жителей. Бонапарт приказал солдатам уйти. Солдаты ушли, а жители вернулись и открыли лавки. Ага, вали и Бартелеми сделали обход и объявили "аман". Наступило спокойствие.

Говорили, что один из французских начальников отправился с визитом к полицейскому начальнику, проживавшему в ал-Машхаде[280] и пока он у него сидел, сопровождавшие его солдаты расположились в ожидании его. Возможно, также, — и это более вероятно, — что солдаты прибыли с целью устрашить жителей, так как французы опасались, что известие о казни шейхов может вызвать восстание.

В тот же день французы составили обращение к населению и копии с него расклеили на улицах. В нем объявлялся "аман" и жители предостерегались против мятежей, а также сообщалось, что мусульмане казнены за то, что они убили французов.

В тот же день власти начали перепись недвижимости и сбор налога. Эти действия не встретили никаких возражений: никто не промолвил ни единого слова. Как говорят, "тот, кто не довольствуется плодами тута, вынужден довольствоваться его дровами"[281].

В тот же день были снесены ворота улиц и тупиков. Эти ворота были еще до событий оставлены в виде уступки их владельцам, которые просили об этом и дали взятку полицейским. /30/ Так случилось, например, на улицах квартала ал-Хусайнийа. Но после событий полицейские прибыли снова, снесли эти ворота и перевезли их на площадь ал-Азбакийа, где находились все собранные ранее ворота. Затем их сломали, отделили деревянные части, погрузили на телеги и перевезли в разные места, где французы их использовали для своих работ, а частично продали на дрова. Так же поступили с железными и другими частями этих ворот.

В четверг вечером шайка солдат напала на рынок Тулун[282] сломала ворота и проникла внутрь. Солдаты разбили фонари, взломали три лавки и забрали находившиеся в них товары магрибинских купцов. Они убили сторожей, охранявших этот рынок, и ушли, не встретив никакого сопротивления.

В тот же четверг шейхи отправились к верховному главнокомандующему ходатайствовать за сына ал-Джаусаки, шейха корпорации слепых, отец которого был расстрелян. Он содержался под арестом в доме ал-Бакри. Бонапарт принял ходатайство, и его освободили.

Месяц джумада ас-санийа[283] 1213 года начался в субботу (10.XI.1798).

В этот день французы написали от имени шейхов обращение в нескольких экземплярах и разослали его по городам, а также расклеили на рынках и улицах Каира. [Вот его текст:]

"Совет всех мусульманских улемов Каира.

Мы просим бога уберечь нас от искушения явного или скрытого. Да избавит нас бог от сеющих раздоры на земле!

Мы доводим до сведения жителей Каира, что разные проходимцы и злодеи посеяли вражду между горожанами и французскими солдатами, которые до этого находились в дружественных отношениях и были едины.

Это привело к убийству нескольких мусульман и разграблению многих домов. Но благодаря скрытой милости всевышнего восстание улеглось, и в результате нашего заступничества перед главнокомандующим Бонапартом, человеком совершенного ума и милосердным, испытывающим сострадание к мусульманам и любовь к беднякам и обездоленным, это бедствие удалось прекратить. Если бы не его вмешательство, солдаты сожгли бы весь город, разграбили бы все богатства и перебили бы всех жителей Каира.

Вы не должны подстрекать к восстанию и слушать советы смутьянов и речи предателей. Если вы хотите спасти свою родину и быть спокойными за свои семьи и свою веру, вы не должны следовать за злодеями и уподобляться потерявшим разум глупцам, которые не умеют предвидеть последствия своих действий. Поистине бог всевышний и славный передает свою власть кому желает и управляет по воле своей.

Мы доводим до вашего сведения, что лица, подстрекавшие к восстанию, истреблены все до последнего. Бог избавил от них своих рабов и страну. Не вступайте на гибельный путь. Занимайтесь майтесь своими земными делами, исполняйте свои религиозные обряды и платите налоги, которые для вас установлены. Вера в бога — лучший советчик. Салам!"

В тот же день было приказано горожанам, которые еще проживали около площади ал-Азбакийа, переехать и освободить свои дома для французов, поместившихся далеко от своих соотечественников, с тем чтобы они все собрались в одном месте. Это было вызвано тем страхом, который французы [со времени восстания] испытывали перед мусульманами. Никто из французов не выходил теперь на улицу без оружия, в то время как раньше с самого их прихода они, за исключением особых слуг чаев, никогда не ходили по городу с оружием. А сейчас даже те из них, кто не носил с собой оружия, брали с собой в руки палку, хлыст или что-либо подобное. Они стали испытывать ненависть к мусульманам и остерегаться их. Мусульмане перестали выходить на улицы после захода солнца и до наступления дня. Среди тех, кто переехал из ад-Дарб ал-Ахмар[284] в ал-Азба-кийу, был Кафарелли, прозванный Абу Хашаба, так как у него была деревянная нога[285]. Тем не менее он ходил без костыля и быстрее всякого здорового поднимался и спускался по лестнице, а также прекрасно ездил верхом. Имя его мы уже упоминали. Кафарелли возглавлял все дела, связанные со строительством укреплений, и был специалистом по военной тактике. Французы относились к нему с огромным уважением и проявляли к нему большое внимание. Ранее он жил в доме Мустафы Кашифа Тура[286]. Во время событий толпа жителей напала на его дом, разграбила его и убила там нескольких французов. Остальные /31/ французы бежали и сообщили о случившемся в большую крепость. Из крепости прибыло значительное число солдат, некоторые из них остановились перед входом в дом, открыли огонь из ружей и разогнали теснящуюся перед дверью толпу. После этого остальные солдаты вошли в дом и убили оказавшихся там мусульман. А последних было там немало.

В этом доме было много европейских приборов и оптических, астрономических, геометрических и математических инструментов. Каждый такой прибор не имел себе равного и представлял большую ценность для того, к го умеет с ними обращаться. Толпа разбросала их и разбила вдребезги. Это очень огорчило французов. Они долго разыскивали эти приборы и обещали тому, кто принесет их, большое вознаграждение. В числе тех, кто был убит во время стычки в доме Кафарелли, был шейх Мухаммад аз-Захар.

5 джумада ас-санийа (14. XI.1798) был выпущен на свободу и вернулся в свой дом Ибрахим-эфенди, чиновник внутренних таможен.

8 джумада ас-санийа (17. XI.1798) было казнено четверо коптов. Двое из них были столярами. Говорили, что они напились допьяна в винной лавке, взломали несколько лавок и украли различные товары. В прошлом они также не раз совершали подобные дела. Это рассердило коптов.

В тот же день французы написали обращение, разослали копии с него по стране и расклеили их на улицах города. Это обращение также было написано от имени шейхов, но было более пространным, чем предыдущее. [Вот его текст:] "Совет мусульманских улемов Каира.

Мы доводим до сведения мусульман — жителей городов, а также бедуинов и феллахов провинций, что Ибрахим-бей, Мурад-бей и остальные мамлюки разослали во все провинции Египта письма и обращения, стремясь вызвать смуту среди населения. Они утверждают, что эти письма написаны повелителем нашим султаном и некоторыми из его везиров. Это ложь и клевета. Мамлюки были очень огорчены и опечалены, а также охвачены сильным гневом против улемов и народа Египта за то, что те не согласились покинуть свои семьи и родину и бежать с ними. Они хотели, чтобы поднялось восстание и вспыхнула вражда между жителями и французской армией, чтобы государство было опустошено, а все его жители погибли. Они желали этого, так как были сильно раздражены тем, что их господство над Египтом окончилось.

Если бы эти письма исходили на самом деле от его величества султана султанов, то последний послал бы их открыто с назначенным для этой миссии агой.

Мы сообщаем вам, что французская нация, единственная среди всех европейских наций всегда любила мусульман и их религию и ненавидела язычников и их суть. Являясь верными друзьями повелителя нашего султана, французы стоят на страже его интересов, а также интересов его друзей и неустанно добиваются его милости, добрых с ним отношений и помощи его. Они любят того, кто ему друг, и ненавидят того, кто ему враг. Потому-то так сильна ненависть между французами и московитами, — она вызвана той враждой, которая существует между султаном и этими неверными московитами. Французский народ поможет его величеству султану захватить их страну, если того пожелает бог всевышний, и истребить их всех до единого.

Мы вам советуем, жители провинций Египта, не поднимать восстаний, не сеять зла между людьми, не оказывать противодействия французской армии и не наносить ей ущерба, так как это принесет вам лишь вред и гибель. Не слушайте слов людей, разжигающих смуту. Не повинуйтесь воле тех, кто, не отдавая себе отчета в своих действиях, сеет раздор на земле и не совершает ничего благочестивого. Иначе вам придется раскаиваться в своих поступках.

Платите сполна налоги, которые взимают с вас мултазимы, и тогда вы будете жить спокойно на вашей родине, а ваши семьи и имущество будут в безопасности и спокойствии, ибо его превосходительство верховный главнокомандующий Бонапарт обещал нам, что он не помешает никому исповедовать ислам, не будет препятствовать нам исполнять законы, предписываемые богом, облегчит положение народа, ограничится собиранием поземельного Налога и ликвидирует дополнительные поборы, созданные мамлюкской тиранией.

Не связывайте своих надежд с Ибрахимом /32/ и Мурадом и положитесь на вашего господа и создателя рода человеческого. Пророк и почитаемый посланник бога сказал: "Смута спит, проклятие бога тому, кто возбудит ее между народами". Самое лучшее что есть на свете — это молитва и мир".

13 джумада ас-санийа (22. XI.1798) были казнены два человека у ворот Баб Зувайла. Один из казненных был еврей. Причина их казни неизвестна.

В тот же день из дома зятя Ибрахима Катходы[287] было вывезено много сундуков с драгоценными камнями и украшениями, золотой и серебряной посудой, множеством одежды и другого имущества.

15 джумада ас-санийа (24. XI.1798) отряд французских солдат прибыл к Баб Зувайла. Французы взломали двери нескольких лавок, в которых продавался сахар, и забрали его. Владельцы лавок ничего не получили за него.

В тот же день донесли на человека, у которого были спрятаны два сундука с имуществом, отданные ему на хранение Аййуб-беем ад-Дафтардаром. Этого человека вызвали и приказали ему привезти сундуки. Он долго отрицал свою вину и не признавался, но в конце концов вынужден был их привезти. В сундуках нашли оружие и кинжалы с инкрустацией из драгоценных камней, жемчужные четки и другие предметы.

20 джумада ас-санийа (29. XI.1798) французы отпечатали несколько листовок и расклеили их на улицах. В них содержалось сообщение о том, что в пятницу 21 джумада ас-санийа они намереваются отправить с площади ал-Азбакийа в полет воздушный корабль французского изобретения. В связи с этим, как обычно, среди жителей было много разговоров.

В назначенный день после полудня множество горожан и европейцев собралось, чтобы увидеть это чудо. Я там был также и видел сделанный из ткани купол, прикрепленный к установленной мачте. Этот купол был трех цветов — красного, белого и синего — и похож на круглое решето. В середине его находилась лампа с фитилем, погруженным в какое-то масло. Эта лампа была прикреплена железной проволокой к обручу, к которому были привязаны блоки и веревки. Концы веревок тянули люди, стоявшие на крышах соседних домов.

Спустя час после полудня фитиль подожгли. Дым от него поднялся в этот купол и наполнил его. Ткань вздулась и приняла форму шара. Дым стремился подняться еще выше, но, не находя выхода, тянул шар вместе с собой ввысь. Однако удерживающие его люди не выпускали веревок до тех пор, пока он не оторвался от земли. Тогда они обрезали веревки, и он поднялся в небо, наполненный воздухом. Некоторое время воздушный шар плавно летел, потом обруч с фителем упал, а затем упал и шар, причем из него высыпалось множество отпечатанных листовок.

После того как все это произошло и шар упал, французы почувствовали себя неловко. Все, что они говорили о мудро изготовленном воздушном шаре в форме корабля, который поднимется в воздух и в который сядут несколько человек и улетят на нем в далекие страны, для того чтобы узнать там новости и отправить письма, оказалось выдумкой. На самом деле их воздушный шар напоминал бумажные змеи, которые пускают на праздниках и свадьбах.

В ту же ночь французы совершили обход улиц. Они несли корзины с отравленным мясом, которое бросали собакам. От этого погибло множество собак.

На следующее утро жители нашли на улицах валявшихся мертвых собак. Они наняли людей, которые выбросили их на свалку.

Побудило к этому французов то, что, когда они по ночам молча проходили по улицам города, собаки бросались на них, следовали за ними по пятам и докучали своим лаем. Поэтому французы отравили собак не только к своему удовольствию, но и к удовольствию жителей.

25 джумада ас-санийа (4. XII.1798) отряд французских солдат выступил против Мурад-бея. Также были отправлены солдаты в Кирдасу[288], Суэц и в ас-Салкхийу в связи с появлением там бедуинских племен. Французы отобрали у водовозов верблюдов и ослов и уплатили им за это. И тогда в городе стала ощущаться нехватка воды, которая сразу подорожала. Цена бурдюка с водой достигала теперь десяти серебряных пара.

В тот же день французы обнаружили имущество, отданное на хранение и спрятанное в различных домах, в том числе большое количество сундуков, оружия, мебели, фарфоровой и медной посуды и так далее.

Окончился месяц, на протяжении которого произошло так много событий, что их трудно передать даже частично, а полностью охватить просто невозможно.

Из этих событий [можно упомянуть следующие:]

Французы построили /33/ в Гайт ан-Нуби[289], поблизости от ал-Азбакийи, особое здание, предназначенное для увеселений. В нем собирались в определенное время женщины и мужчины. Каждый, входящий сюда, должен был предъявить специальный билет, за который он обязан был уплатить деньги, или получить особое разрешение на вход.

В этом же месяце французы сделали новый ниломер на острове ар-Рауда вместо старого, который они сломали. Они разрушили много зданий в Гизе, выровняли холм возле моста ал-Лимун и соорудили на его вершине ветряную мельницу диковинного вида. Эта мельница перемалывала много ардаб-бов[290] зерна и состояла из четырех камней. Другую мельницу они построили на острове ар-Рауда против Масатиб ан-Нашшаб.

Французы разрушили мечеть, расположенную около моста ад-Дикка, и начали засыпать район около пруда ал-Азбакийа. Они разрушили здания напротив дома верховного главнокомандующего, так что перед ним образовалась широкая площадь, разрушили также и дом, примыкающий к дому главнокомандующего, уничтожили расположенные позади парки, вырубили в них деревья и сделали земляную насыпь по прямой линии, начиная от дома верховного главнокомандующего и до моста ал-Магри-би[291]. Этот полуразрушенный мост они восстановили, а затем построили новую огромную широкую дорогу, ровную и длинную, соединявшую по прямой линии ал-Азбакийу с Буланом. Около Булана эта дорога раздваивалась: одна вела к Абу-л-'Ала[292], а другая — в сторону ат-Таббана[293] и к берегу Нила. Эту дорогу пересекала другая, связавшая Абу-л-'Ала и мечеть ал-Хатири[294] с районом дубилен. По обеим сторонам этой дороги на всем ее протяжении французы вырыли два рва и обсадили их деревьями. Другую дорогу они проложили между Баб ал-Хадид и Баб ал-'Адави около места, известного под названием аш-Шайх Шу'айб[295], где находились гончарные мастерские. Они сделали насыпь и выровняли длинную дорогу, протянувшуюся от упомянутого места и до района бойни за кварталом ал-Хусайнийа, причем снесли все находившиеся на пути постройки, огороды, деревья, холмы. Они снесли также значительную часть большого холма около моста ал-Хаджиб[296], засыпали часть канала Биркат ар-Ратли[297], вырубили деревья в расположенном против плотины Биркат ар-Ратли саду, принадлежавшем чиновнику таможни, а также деревья, которые росли на берегу канала. Кроме того, они снесли здания, расположенные между Баб ал-Хадид и площадью около мечети ал-Макасс, засыпали низину, и, таким образом, дорога протянулась по прямой линии от ал-Азбакийи до Куббат ан-Наср, известного под названием Куббат ал-'Азаб[298] в районе ал'Адлийи.

Французы назначили определенных людей, которые должны были заняться этими дорогами и ремонтировать участки, пострадавшие от хождения и езды на мулах и ослах. Эту большую и важную работу они выполнили в самый короткий срок. Они никого не принуждали работать бесплатно, а, напротив, платили рабочим повышенную, по сравнению с обычной, плату, причем выплачивали деньги ежедневно после полудня.

Для ускорения дела и облегчения труда французы прибегали к помощи простейших машин. Так, вместо корзин и носилок они изготовили маленькие тележки с двумя ручками позади. Рабочий без труда наполнял переднюю часть тележки землей, песком или камнями. Каждая такая тележка вмещала столько земли, сколько вмещалось в пять корзин. После этого рабочий брался за деревянные ручки и толкал тележку вперед. Таким образом рабочий катил эту тележку без особых усилий. Потом рабочий наклонял ее одной рукой и легко высыпал из нее содержимое. Столь же удобны и искусно сделаны были и мотыги и кирки. Работали в основном французы. Они кололи камни и распиливали дерево исключительно по правилам геометрии, под прямыми углами и по прямым линиям.

Французы превратили мечеть Бейбарса[299], расположенную за пределами квартала ал-Хусайнийа, в крепость, а минарет ее — в башню. На крышах мечети они расположили пушки и поместили отряд солдат. Внутри мечети они построили казармы /34/ и разместили в них солдат. До того эта мечеть долгое время бездействовала, в ней не совершалось богослужение. Смотритель ее продал обломки мечети и многие ее колонны.

[Следует также упомянуть], что французы построили на холме, известном под названием Талл ал-'Акариб[300] и расположенном в ан-Насирийе, крепость со сторожевыми башнями и траншеи. В эту крепость они завезли военное снаряжение и расположили там гарнизон. Они разрушили некоторые принадлежавшие мамлюкским беям дома и использовали битый камень и мрамор для строительства своих зданий.

Для представителей администрации, ученых — математиков и астрономов, специалистов по строительному делу — инженеров, архитекторов, а также художников, скульпторов, чертежников, писарей, бухгалтеров и писцов французы отвели новую улицу квартала ан-Насирийа и [лучшие] ее здания, подобные дому Касим-бея, амир ал-хаджжа, известного [под именем] Абу Йусуф[301], старый и новый дома Хасана Кашифа Черкеса. На постройку и украшение этого дома Хасан Кашиф потратил большие средства, добытые им при помощи угнетения народа. Когда побелка и меблировка дома были закончены, произошли описанные выше события. Хасан Кашиф бежал с другими мамлюками и бросил свой дом.

В этом доме французы основали библиотеку с большим количеством книг. Они назначили хранителей и смотрителей, в обязанности которых входило стеречь книги и выдавать их читателям. Посетители библиотеки могут смотреть любые книги, какие пожелают. Читатели собираются в библиотеке каждый день за два часа до полудня и рассаживаются на стульях, расставленных вокруг широких прямоугольных столов в большом зале, расположенном напротив помещения, где хранятся книги, и просят принести им те книги, которые они хотят просмотреть. Хранитель приносит их. Все читатели (даже простые солдаты) внимательно перелистывают их, просматривают и делают выписки.

Если в библиотеку приходит кто-либо из мусульман, желающих на "ее взглянуть, ему разрешают занять самое лучшее место, встречают его приветливо, с улыбкой, выражают радость по поводу его прихода, особенно если обнаружат в нем способности к наукам, знания и любознательность. Французы в этом случае проявляют любезность и дружелюбие и приносят ему различные печатные книги с разнообразными иллюстрациями, на которых изображены земля с расположенными на ее поверхности странами, животные, птицы и растения. Там имеются также книги по древней истории и по истории отдельных народов, книги, содержащие рассказы об апостолах с изображением их и сотворенных ими чудес, а также рассказы о событиях из жизни этих народов. Все это достойно изумления.

Я был в этой библиотеке много раз. Там мне показали, среди многого другого, большую книгу, посвященную жизнеописанию пророка, — да благословит его Аллах и приветствует[302]. Художники нарисовали его благородный облик, как то позволили их знания и усердие. Пророк был изображен там стоящим во весь рост и с благоговением взирающим на небо. В правой руке он держал меч, а в левой — книгу. Вокруг стояли с мечами в руках его сподвижники, — да благословит их Аллах. На других страницах были изображены четыре праведных халифа[303], вознесение Мухаммада на небо и Бурак[304], на котором Мухаммад, — да благословит его Аллах и приветствует, — совершил путешествие на скалу Иерусалимского храма, а также Иерусалимский храм, священные земли Мекки и Медины, изображения великих имамов и других халифов и султанов.

В библиотеке имелся также вид Стамбула с его великими мечетями, такими, как мечеть Ая-София и мечеть султана Мухаммада[305]. Здесь же была изображена церемония празднования дня рождения пророка и толпы жителей, присутствовавших при этой церемонии. Мечеть султана Сулаймана[306] была изображена в момент пятничной молитвы, а мечеть Абу Аййуба ал-Ансари[307] — во время заупокойной молитвы.

В этих книгах были также изображения других городов, морей и побережий, пирамид, древних памятников Верхнего Египта со скульптурными украшениями и картинами, а также изображения животных, птиц, растений и трав разных стран.

Я видел там книги по медицине, анатомии, инженерному делу, механике и много книг по исламу, переведенных на французский язык. Я видел также Китаб аш-шифа' кади 'Ийада[308], которую французы называют Шифа шариф, и поэму ал-Бурда ал-Бусири[309]. Французы сохранили все ее бейты[310] и перевели ее на свой язык. Я убедился, что некоторые из них помнят наизусть суры Корана. Словом, у них большие знания в науках, главным образом в области математики и филологии. Они делают большие усилия в изучении языка и логики и тратят на это дни и ночи. У них имеются редкие книги по грамматике /35/ и этимологии различных языков, что позволяет им в кратчайший срок делать переводы с других языков на свой язык.

У Тота, астронома[311], и его учеников в специальном месте хранятся совершенные европейские астрономические инструменты большой точности, великолепные телескопы изумительной конструкции и очень дорогие, изготовленные из желтой меди и позолоченные. Эти приборы закреплены хорошо пригнанными винтами. Каждый прибор состоит из нескольких частей, соединенных друг с другом скрепами и тонкими винтами. Когда прибор собран, он становится большим и занимает много места. В нем имеются подзорные трубы, через которые можно видеть наблюдаемый предмет. Если разобрать такой прибор, то окажется, что он помещается в небольшом ящике.

При помощи телескопов можно наблюдать за звездами, определять расстояния до них, их размеры и высоту, взаиморасположение и противостояния.

Там находятся также очень ценные песочные и другие разнообразные часы, указывающие секунды с удивительной точностью, и другие приборы.

Французы выделили для одной из своих групп дом Ибрахима Катходы ас-Саннари. Это были художники разных специальностей. Среди них был художник Араго[312], который очень искусно рисует портреты: изображение человека так рельефно выделяется на чистом фоне, что смотрящему на него кажется, будто он вот-вот заговорит.

Араго рисовал портреты шейхов и других знатных лиц, каждого в отдельной рамке. Эти портреты вывешивались в залах заседаний верховного главнокомандующего и в других местах.

Некоторые художники рисовали животных и насекомых, другие — рыб и морских животных различных пород и названий. Когда они находили необычное животное или рыбу, каких нельзя встретить в их стране, они клали их в особую жидкость, чтобы форма и состояние их не изменялись, а тело их сохранялось и не разлагалось, даже если бы оно находилось в таком положении длительное время.

Особое помещение было выделено также для инженеров и специалистов по точной механике. Поблизости, в доме Зу-л-Факара Катходы, разместился врач Руа[313]. Свои инструменты, порошки и ступки он расположил в отдельном углу. Для него были сооружены печи, очаги, большие котлы и сосуды для перегонки воды, изготовления мазей и получения солей. Ему построили на первом и втором этажах две лаборатории с полками, на которых стояли сосуды, наполненные составами, лекарственными смесями и бутылками различных видов. В этих лабораториях находились также и другие врачи и хирурги.

В доме Хасана Кашифа Черкеса было отведено также место для ученых, врачей и химиков. В этом доме соорудили симметрично расположенные печи, установили различные удивительной формы приборы для фильтрования, выпаривания, получения вытяжек и эссенций, дистилляции, добывания солей из пепла, полученного из трав и растений, для извлечения воды, удаления жидкости из раствора и приготовления растворов. Внутри помещения на полках вдоль стен были расставлены бутылки и стеклянная посуда различной формы и вида с разнообразными экстрактами.

Но больше всего меня поразило, когда один из помощников взял бутылку, содержавшую какой-то раствор. Часть этого раствора он перелил в стакан. Затем он вылил в него часть содержимого другой бутылки. Вода поднялась кверху, и из смеси стал выделяться цветной дым. Затем дым исчез, то, что находилось в стакане, высохло, и содержимое его превратилось в твердый камень желтого цвета, который выпал из перевернутого стакана. Мы брали этот камень в руки и рассматривали его. Затем то же самое было сделано с другой жидкостью, из которой получился синий камень. Из третьей жидкости получился камень красный, как рубин.

После этого помощник взял немного белого порошка, положил его на наковальню и слегка ударил по нему молотком. Раздался ужасный звук, похожий на звук выстрела из карабина. Мы испугались, а присутствовавшие французы, глядя на нас, рассмеялись.

Производящий опыты снова взял пустую бутылку удлиненной формы длиной в пядь с узким горлышком, и погрузил ее в чистую воду, находившуюся в деревянной ванночке, покрытой изнутри свинцовыми пластинками. После этого он погрузил в воду другой сосуд иной формы. Он опустил оба сосуда в воду, а затем поднял их таким образом, что в одном из них задержался воздух. В это время другой помощник принес зажженный фитиль, и, когда первый высунул горлышко бутылки из воды, он немедленно приблизил к нему пламя. Воздух, находившийся в бутылке, вышел, и раздался оглушительный взрыв.

/36/ Кроме этого, французы показали множество опытов и научных экспериментов, основанных на соединении различных элементов и соприкосновении различных пород.

Нам показали вращающийся ролик, на который была насажена бутылка. При соприкосновении вращающейся бутылки с каким-то твердым предметом из нее вылетали искры и раздавался какой-то звук и потрескивание. Если кто-либо дотрагивался до той части машины, на которой был закреплен ролик, или хотя бы до конца прикрепленной к ней тончайшей проволоки, касаясь в то же время другой рукой конца вращающейся бутылки или ближайшей части машины, он сразу же чувствовал сильное сотрясение, дрожь во всем теле, треск в костях плеча и рук. То же самое происходило с каждым, кто дотрагивался до того, кто касался бутылки, или какой-либо части его одежды, или какого-либо предмета, соприкасающегося с ним. То же самое произошло бы от прикосновения тысячи человек или даже более того.

Были показаны и другие опыты, вызывающие столь же удивительные результаты, которые умы, подобные нашим, не могут ни понять, ни объяснить.

Отдельное помещение было предоставлено также столярам, изготовлявшим орудия, деревянные изделия, ветряные мельницы, повозки и все, что необходимо французам в их работе, строительстве и для их ремесленников.

Другое помещение было отведено для кузнецов. В нем были построены большие печи с огромными кузнечными мехами, которые непрерывно гонят в печь воздух в большом количестве и которые приводит в движение рабочий легким движением сверху вниз. Были сооружены наковальни, большие молоты для изготовления железных изделий, машины и огромные токарные станки для вытачивания больших железных винтов. На них имеются тяжелые колеса, которые крутит рабочий для мастера, обтачивающего железное изделие грубым крепким резцом. Над рабочим местом подвешена маленькая баночка с отверстием, наполненная водой, которая сочится на обтачиваемый предмет для охлаждения его, так как он от трения нагревается.

В самой верхней части этого помещения расположились механики, изготовляющие изделия, требующие большой точности, например циркули, часы, точные геометрические приборы и другие инструменты.

Месяц раджаб[314] 1213 года начался в воскресенье (9.XII.1798).

3 раджаба (11. XII.1798) был казнен один военный. Говорили, что это Мустафа Кашиф из отряда Хусайн-бея, известного под именем Шифт[315]. Он бежал с другими беглецами, а затем без разрешения вернулся и скрывался в течение нескольких дней в доме шейха Сулаймана ал-Файйуми, который передал его Мустафе Ага — начальнику полицейских отрядов, чтобы тот дал ему охранное свидетельство. Последний сообщил французам об этом деле и настроил их против Мустафы Кашифа. Французы приказали Мустафе Ага казнить Мустафу Кашифа. Последнему отрубили голову и пронесли ее по городу с криком: "Такова будет судьба тех, кто прибудет в Каир без разрешения французов".

В четверг прибыл французский офицер, командовавший французскими войсками в районе Калйуба[316]. Его сопровождал Сулайман аш-Шавариби — шейх этого района и его правитель. Сразу же после прибытия в Каир шейх был заключен в крепость. Говорили, что французы случайно нашли письмо, отправленное им во время прошлого восстания в Сирийакус, в котором он побуждал жителей этого района к мятежу и приказывал им выступить, как только они увидят поражение французов. Вместе с Сулайманом аш-Шавариби французы заключили в крепость четырех мамлюков.

В тот же день французы распорядились ежедневно в полдень трубить в рожок, так как у них это время считается началом дня.

Во вторник, 10 раджаба (18. XII.1798), было объявлено на улицах о том, что желающие приобрести лошадей или ослов могут прийти в пятницу, 13 раджаба, в Булак и купить у французов то, что им нравится. Французы отпечатали по этому поводу объявления и расклеили их на улицах и в переулках. Вот их текст:

"Доводится до сведения всех жителей Египта, что в пятницу, 13 раджаба, в 2 часа в Булаке французские власти будут продавать лошадей. Каждый, кто пожелает их купить, может это сделать".

В понедельник, 16 раджаба (24. XII.1798), верховный главнокомандующий Бонапарт отправился в Суэц. Он взял с собой сейида Ахмада ал-Махруки, Ибрахима-эфенди — чиновника внутренних таможен — и других чиновников, инженеров и художников, Джурджиса ал-Джаухари, Антуна Абу Такийа[317] и других лиц. /37/ Его сопровождало множество конных и пеших солдат с обозом, в котором были пушки, повозки, паланкины и верблюды для перевозки провианта, воды и амуниции.

В тот же день французы приказали организовать диван по-новому. В него было назначено шестьдесят человек, четырнадцать из коих образовали особый, или постоянный, диван, который заседал постоянно. Остальные должны были собираться лишь в случае необходимости.

В число четырнадцати членов постоянного дивана вошли шейхи — аш-Шаркави, ал-Махди, ае-Сави, ал-Бакри и ал-Файйуми; купцы — ал-Махруки и Ахмад Мухаррам; христиане — копт Лутфаллах ал-Мисри и сирийцы Йусуф Фарахат и Ми-ха'ил Кахил, [Из европейцев —] англичанин Раваха[318] и французы Бодини и Муса Кафф[319]. В состав дивана[320] вошли также французские комиссары[321] и переводчики. Что касается главного дивана, то большинство его членов состояло из шейхов ремесленных цехов.

В связи с созданием дивана французы написали большой указ и, отпечатав его в большом количестве экземпляров, разослали знатным лицам и по своему обычаю расклеили на улицах. Лицам, назначенным в диван, они вместе с вводной частью указа разослали бумаги с их именами, вроде удостоверений. Я пишу об этом указе так подробно, желая показать, что он был рассчитан на то, чтобы ввести в заблуждение жителей и обмануть знатных людей при помощи различных хитростей, которые видны не только изощренному уму, но и простому взгляду.

Этот документ написан от имени верховного главнокомандующего французской армией Бонапарта. Вот его текст: "Во имя бога милостивого и милосердного! От имени главнокомандующего французской армией мы обращаемся ко всем жителям Египта, к простым и знатным людям.

Мы доводим до вашего сведения, что некоторые потерявшие разум люди, невежественные и не отдающие себе отчета, к каким это приведет последствиям, посеяли смуту и беспорядки среди жителей Каира, но бог покарал их за их действия и дурные намерения. Создатель всевышний и славный повелел мне быть снисходительным и милосердным к его рабам. Я выполнил его волю и оказал вам милосердие и простил вас. Однако я испытывал гнев и сильное огорчение из-за того, что вы подняли восстание, и поэтому два месяца тому назад я уничтожил диван, учрежденный мною для поддержания порядка в вашей стране и устройства ваших дел. В настоящее время мы намереваемся восстановить существовавший ранее диван, так как ваше достойное поведение и хорошее отношение к нам в упомянутый период заставили нас забыть совершенные ранее злодеями и мятежниками преступления.

Улемы, тарифы, сообщите вашему народу и всему населению, что те жители, которые по заблуждению и недомыслию будут враждебно относиться ко мне и ссориться со мной, не найдут убежища и не укроются от меня на этом свете, и если они будут противодействовать воле бога всевышнего и славного, то не спасутся и от карающей десницы божьей. Всякий разумный человек знает, что мы не делаем ничего, что не совпадало бы с волей бога всевышнего и славного, с желаниями и предписаниями его. Кто сомневается в этом — неразумен и слеп.

Сообщите также вашему народу, что бог еще до создания мира предначертал гибель врагам ислама и уничтожение всех крестов от моих рук. Еще до создания мира предопределил он, что я приду с запада на египетскую землю, чтобы, погубив тех, кто установил на ней гнет тирании, выполнить его волю. Разумный человек не сомневается в том, что все это делается по воле бога и так, как он хотел и предопределил.

Сообщите также вашему народу, что во многих стихах великого Корана говорится о том, что произошло, а другие стихи предвещают дела, которые произойдут в будущем, а ведь слова бога в его книге правдивы и истинны и всегда сбываются. Если вы это твердо знаете и стихи эти глубоко запечатлены в вашей памяти, то пусть весь ваш народ станет вновь благонамеренным и чистосердечным.

Если среди вас есть такие, которые воздерживаются от искушения и не проявляют ко мне враждебности только из страха перед моим оружием и перед силой моей власти, не понимая, что богу известно все сокровенное и что он видит вероломных людей и читает в глубине их душ, то тем самым они противодействуют заповедям бога. Пусть будут прокляты лицемеры, и да покарает их бог, которому ведомо все скрытое и затаенное. Знайте также, что я могу открыть то, что /38/ таится в сердце каждого из вас, потому что, как только я взгляну на человека, я проникаю в его душу и познаю то, что в ней сокрыто, хотя бы я ни словом не обменялся с ним. Однако придет время, настанет день — и вы убедитесь воочию, что все сделанное и учрежденное мною есть предначертания бога, которые неминуемо осуществляются.

Как ни старайся человек — он не может уйти от своей судьбы или воспрепятствовать исполнению предначертаний божьих, которые всевышний осуществляет моими руками. Хвала и честь тем, кто, поспешив объединиться со мной, проявит усердие вместе с благонамеренностью и чистосердечием души. Салам".

Для членов дивана было установлено ежемесячное жалованье, которое выплачивал им французский казначей за их труды во имя всеобщего блага, а также за то, что они поддерживали порядок в отношениях между французами и мусульманами.

18 рад-жаба (26.XII.1798) французы объехали мельницы, отобрали на каждой из них по лошади и увели их.

24 раджаба (1.I.1799) сейид ал-Махруки и чиновник внутренних таможен вернулись из Суэца. Когда верховный главнокомандующий отправился в Бильбейс, они попросили у него разрешение на отъезд в Каир. Бонапарт разрешил им уехать и послал для их сопровождения пятьдесят солдат.

По возвращении в Каир они рассказали, что жители Суэца, получив сообщение о приближении французов, бежали из города. Некоторые из них отправились в ат-Тур[322], а некоторые уехали в пустыню к бедуинам. Французские солдаты разграбили все, что нашли в городе: кофе, товары различных сортов, домашнюю утварь. Они разрушили дома, разломали склады лесоматериалов и чаны с водой.

Бонапарт отстал от солдат и прибыл в Суэц позднее. Прибывшие с ним купцы рассказали ему о происшедшем и пожаловались ему на поведение солдат. Бонапарт приказал солдатам частично возвратить награбленное и обещал купцам либо вернуть остальное, либо оплатить стоимость пропажи по возвращении в Каир. Он приказал также составить опись похищенного имущества.

В это время в Суэц прибыло два корабля с кофе и другими товарами. Один из них затонул. Группа французов спустилась в шлюпки, подплыла к затонувшему судну и вытащила его при помощи приспособлений, которые они изготовили на основании законов механики.

Во время своего пребывания в Суэце верховный главнокомандующий день и ночь ездил верхом, осматривая окрестности.: район морского побережья и суши. Из провизии он взял с собой в поездку только три жареные курицы, завернутые в бумагу. С ним не было ни поваров, ни слуг, он не возил с собой ни постели, ни палатки. Каждый солдат его отряда вез на конце штыка большой каравай хлеба, а пил из легкой оловянной фляжки, подвешенной на шее.

В субботу из Бильбейса прибыло несколько французских солдат. Они привели в Каир около тридцати связанных веревками бедуинов и их детей — мальчиков и девочек. Впереди шли барабанщики. Французы привели с собой также несколько верблюдов и доставили три вьюка, которые были отобраны бедуинами у возвращавшихся из хаджа купцов.

В ночь на понедельник, последний день раджаба, в Каир из Бильбейса возвратился верховный главнокомандующий. Он привез с собой в качестве заложников несколько бедуинов, 'Абд ар-Рахмана Абаза, брата Сулаймана Абаза — шейха племени ал-'Айайида — и других лиц. Французы напали на деревни Абу За'бал и ал-Мунайр[323], забрали скот у жителей и пригнали его в Каир. За ним следовали владельцы — мужчины, женщины и маленькие дети.

В тот же день были казнены шейх бедуинов Сулайман аш-Шавариби, шейх Калйуба и с ними еще трое мужчин. Говорили, что это бедуины из провинции аш-Шаркийа. Их вывели из крепости на площадь ар-Румайла и передали в руки Ага. После этого им отрубили головы. Останки аш-Шавариби положили в гроб, привезли в город Калйуб, чтобы похоронить там рядом с его предками.

Так закончился этот месяц, богатый большими и малыми событиями, из которых можно упомянуть еще следующее.

В ночь на 27 раджаба (4.I.1799) французы пришли к дому шейха Мухаммада ибн ал-Джаухари[324], находящемуся в ал-Азбакийе около Баб ал-Хава', выставили окно, выходящее на пруд, залезли в дом и поднялись на верхний этаж. Там находились три служанки, девочка — дочь одной из них — и привратник /39/ дома. Владельца дома с его гаремом там не было, так как он переехал в другой дом, когда большая часть французской армии разместилась в ал-Азбакийе. Женщины проснулись и стали кричать. Французы стали их бить и убили одну из них. Девочка испугалась и спряталась. Французы учинили в доме бесчинство, забрали имущество и ценности и ушли. Привратник также проснулся и, испугавшись их, спрятался.

Когда настало утро, стало известно об этом происшествии. В это время верховный главнокомандующий был в отъезде, и никто ни словом не обмолвился о случившемся. Когда верховный главнокомандующий вернулся из поездки, шейхи дивана отправились к нему и рассказали о том, что произошло. Услышав об этом, Бонапарт пришел в ярость, осудил сделавшего это и, сказав, что этот поступок позорит его самого, настоятельно потребовал разыскать виновного и приказал его казнить.

В это время усилились несправедливости и притеснения со стороны полицейских надзирателей. Они стали очень строго следить за тем, чтобы жители зажигали лампы в переулках. Эти надзиратели были из числа местных жителей. Если во время ночного обхода оказывалось, что вследствие ветра или из-за отсутствия масла лампа потухла, они заколачивали гвоздями двери лавки или дома, на котором она висела, и не вытаскивали' гвоздей до тех пор, пока владелец не выплачивал назначенную ими сумму денег. Часто они намеренно разбивали лампы, чтобы получить деньги.

Однажды ночью дождь потушил несколько ламп на улице Амир ал-джуйуш[325], так как они были под колпаком из бумаги и пальмовых веток. Бумага намокла, вода протекла и потушила огонь. Полицейские надзиратели забили двери лавок по всей улице. На следующее утро жители заплатили за это штраф. То же самое произошло во многих других улицах, переулках и тупиках, так что в этот день надзиратели собрали большую сумму денег. В результате жители только и делали, что следили за своими лампами, посвящая этому много времени, особенно в долгие зимние ночи.

Месяц ша'бан ал-му'аззам[326] 1213 года начался во вторник (8.I.1799).

В этот день были казнены три француза. Их расстреляли на площади около крепости. Ходили разговоры, что они принимали участие в ограблении дома.

В тот же день один путешественник привез известие о том, что Мурад-бей и его спутники поднялись в Верхний Египет и прибыли в 'Акабат ал-Хава[327], и что всякий раз, как к ним приближалась французская армия, мамлюки передвигались все дальше в Верхний Египет — столь велик был внушенный им французами страх, — и что до сих пор между противниками не произошло ни одной встречи и ни одного сражения.

В тот же день в Каир прибыл караван с кофе, доставленным в Суэц на корабле. Для охраны от разбойников его сопровождал французский отряд.

В воскресенье, 6 ша'бана (13.I.1799), французский капитан, проживавший в мечети ал-Хусайни, объявил жителям этого квартала и кварталов, расположенных по соседству с ним, чтобы они открыли лавки и рынки на время церемонии празднования дня рождения Хусайна. Он строго настаивал на этом и грозил заколотить лавки и наложить в виде наказания штраф в размере десяти французских реалов на тех владельцев, которые нарушат этот приказ.

Вот каково происхождение этого праздника. Некий сейид Бадави ибн Фатих был основателем и управляющим вакфа мечети ал-Хусайни. Он заболел французской болезнью и дал обет учредить этот праздник, если бог всевышний поможет ему излечиться. Через некоторое время, частично выздоровев, он устроил этот праздник: зажег в мечети и под ее сводом светильники и свечи, нанял чтецов читать Коран днем и молитвы Дала ил ал-хайрат ал-Джазули[328] — ночью.

Позднее количество лиц, соблюдавших этот праздник, увеличилось. К ним присоединилось много еретиков, таких, как дервиши — последователи ал-'Афифи, ас-Саммана, ал-'Араби и ал-'Иса[329]. Одни из них становились в круг и поминали бога, искажая имя его. При этом они заставляли исполнителей духовных песен петь касыды и оды. Некоторые читали стихи из ал-Бурды с прославлением Мухаммада из сочинений ал-Бусири, другие, сидевшие напротив, вторили им, вознося молитвы пророку, — да благословит его Аллах и приветствует.

Дервишами ал-'Иса именуются магрибинцы с примкнувшими к ним по собственному желанию лицами, принадлежащие к секте магрибинского шейха по имени Сиди Мухаммад ибн 'Иса. Они обычно садятся в два ряда друг напротив друга и читают наизусть молитвы на своем языке, коверкая слова и напевая по своему обычаю. В руках они держат барабаны и тамбурины и громко бьют в них в такт пению, /40/ при этом постепенно повышая голос.

Напротив тех, кто бьет в барабаны, располагается, тесно прижавшись плечом к плечу, другая группа, так что никто не выходит из рядов. Они поднимаются и опускаются, поворачиваются, топают ногами и делают резкие движения с такой все увеличивающейся силой, какая свойственна лишь очень сильному человеку. Все эти движения производятся в такт ударов в тамбурины. Мечеть наполняется страшным шумом и криками этих людей, а также [присутствующих там] дервишей, при этом у каждого из них свои особые приемы и манеры.

К сборищу присоединяется также простой люд, собирающийся в мечети, чтобы поговорить между собой. Шум, разговоры и смех усиливаются. Собравшиеся следуют за красивыми мальчиками, пришедшими, чтобы поразвлечься, и обольщают их. Народ бросает в мечети шелуху арбузных семечек, орехи и остатки пищи. В толпе ходят продавцы провизии и разносчики воды. В мечети скапливаются нечистоты и мусор, в результате она начинает походить на грязный рынок. Но тут ничего не поделаешь, на все воля бога всевышнего.

Еще более ухудшалось положение с приходом дервишей из расположенных в отдалении и поблизости кварталов. В руках они держали горящие светильники, факелы, барабаны, дудки и большие фонари, которые носят обычно мужчины. Они произносили какие-то бессвязные слова, полагая, что это слова из молитвы и зикра[330], за которые они будут вознаграждены. Тем, кто порицал их или противодействовал им, они приписывали отход от религии и обвиняли их в ереси и неверии. Большинство их состояло из простонародья, людей низших профессий, не имеющих на ужин куска хлеба. Каждый из них прилагал все усилия, чтобы собрать деньги: продавал свое имущество, занимал в долг, — и тратил их на масло для светильников и расходовал на барабанщиков и дудочников. Вокруг каждого такого дервиша собирались подобные ему подонки общества, и они проводили ночи бодрствуя, а по утрам испытывали головокружение и вялость. При этом они считали, что служат богу и возносят молитвы.

Этот праздник отмечался в течение десяти лет, но дары этих людей ничего им не приносили, кроме болезней и горестей. Смотрители гробницы вытягивали у глупых людей сколько хотели свечей и денег. Они хитро пользовались этим, чтобы вымогать деньги.

После того как в Египте произошли описываемые события, жители перестали отмечать этот праздник и предали его забвению, как и многие другие обычаи. Потом вспыхнул мятеж, и французский офицер, назначенный управлять этим районом, поселился в квартале мечети ал-Хусайни. Это был человек обходительный и хорошо воспитанный, он выказывал мусульманам симпатию и ласково обращался с ними.

Этот офицер начал посещать дома соседей и принимал прошения о заступничестве. Он с уважением относился к улемам, оказывал им почет, хорошо принимал их. В отличие от французов, живущих в других кварталах, он перестал выставлять часовых с оружием и не позволял притеснять жителей полицейским, которые делали это различными способами, например штрафуя за потухшие лампы. Жители квартала успокоились, начали ходить по утрам на молитву в мечеть, в то время как раньше, после того как в квартале разместились французские солдаты, жители боялись их и выходили из дому только днем. Но теперь, когда обитатели квартала привыкли к этому офицеру и узнали его характер, они вернулись к своим старым привычкам и, ничего не опасаясь, выходили на улицу даже ночью.

Переводчик этого офицера вел себя таким же образом. Это был уважаемый человек из Алеппо[331], попавший в плен на Мальту. Французы освободили его вместе с другими военнопленными и привезли с собой в Египет. Когда офицер был назначен в этот квартал, переводчиком здесь был еврей. Несколько знатных жителей квартала для успокоения жителей прибегли к хитрости и добились назначения упомянутого благородного человека. Новый переводчик открыл кофейню в квартале около дома своего начальника. Там жители собирались посидеть и провести часть вечера.

Офицер приказал жителям держать лавки открытыми до ночи, что соответствовало их древнему обычаю. Жители радовались сборищам, развлечениям и увеселениям, которые происходили теперь во всем квартале, так как это соответствовало нраву простого народа, в большинстве своем от природы склонного к распущенности и легкомыслию. Таковы по характеру и французы.

Жители стали /41/ собираться у переводчика для вечерней беседы, развлечений и шуток. Сюда приходил также французский офицер с женой — уроженкой Египта, распутной женщиной. В один из таких вечеров разговор зашел об этом ежегодном празднике и о народных сборищах и гуляньях, которые происходили обычно в праздничные ночи. Собравшиеся рекомендовали офицеру возобновить этот обычай. Он согласился и приказал, объявив об этом, открыть лавки и зажечь светильники. Во всем этом он принял самое деятельное участие.

В среду французы расклеили листовки, в которых сообщалось о предстоящем запуске на площади ал-Азбакийа воздушного шара, подобного тому, о котором говорилось ранее и который оказался негодным. В полдень жители собрались, и шар был запущен. Он поднялся вверх, полетел в сторону холмов ал-Баркийи и там упал. Если бы помог ветер и шар скрылся из виду, хитрость бы удалась, и французы могли бы говорить, что он улетел в далекую страну, как они утверждали раньше.

В тот же день господин Магалон отправился в Верхний Египет в качестве правителя Джирджи для того, чтобы принять управление областью, конфисковать владения мамлюков и собрать налоги, не уплаченные в срок туркам.

В тот же день отправился караван с большим количеством носильщиков, скота и грузов. В караване были европейские женщины. Говорили, что они отправляются в ат-Тур. Карааан сопровождали французские солдаты.

В четверг, 10 ша'бана (17.I.1799), отряд французских солдат прибыл к торговому двору Зу-л-Факара, расположенному в квартале ал-Джамалийи. Французы открыли склады, принадлежавшие катходе 'Али-паше ат-Тарабулуси, забрали находившееся там имущество и опечатали несколько складов и этажей этого торгового двора, склады нового торгового двора и помещения с товарами приезжих лиц, беглецов и военных моряков и конфисковали то, что в них находилось.

Французы арестовали группу турок и торговцев-моряков и посадили их в крепость. Они начали разыскивать тех из них, кто остался в Каире и Булаке, особенно картолийцев[332], служивших ранее в армии Мурад-бея. Они арестовали многих турецких христиан и военных моряков, которые раньше служили Мурад-бею и часть которых находилась в это время в Каире, и, включив их во французское войско, одели в свою форму и выдали им оружие. С тех пор те начали служить французам.

В тот же день непрерывно поступали известия о том, что Али-паша и Насух-паша в конце месяца раджаба отделились от Мурад-бея и в сопровождении отряда Ибрахим-бея, объехав горы[333], отправились на верблюдах в Сирию.

В тот же день было объявлено об отмене распоряжения, касающегося вывешивания в "очное время ламп над домами и лавками. Вместо них в середине улицы на расстоянии тридцати локтей друг от друга должны были зажигаться уличные фонари из четырех светильников каждый. Расходы по их содержанию предстояло нести только состоятельным людям, а полицейским запрещалось вмешиваться в это дело. Бедняки были очень обрадованы этим сообщением: кончились их мытарства.

В тот же день было объявлено, что жители, которые желают подать жалобу или предъявить иск по делу, находящемуся в ведении шариата, должны обращаться к улемам или кади.

В тот же день отряд французских солдат выступил из Каира, напал на бедуинское племя ал-Кавамил и вернулся с награбленной добычей: овцами, козами, курами, гусями, верблюдами и т. д.

В тот же день прибыл человек из Газы и привез шейху Халилу ал-Бакри письмо, в котором содержалась просьба, чтобы последний походатайствовал за госпожу Фатиму[334], жену Мурад-бея, за дочь покойного Мухаммада-эфенди ал-Бакри, ее мужа эмира Зу-л-Факара и всех его хушдашей и добился для них "амана".

Халил ал-Бакри показал письмо верховному главнокомандующему и ходатайствовал за них. Бонапарт разрешил им вернуться, обещал им полную безопасность и приказал отправить им деньги на дорожные расходы. Но все это было с их стороны одной только хитростью, задуманной с тем, чтобы добиться присылки необходимых им денег.

Посланец сообщил также, что 'Абдаллах-паша ибн ал-'Азм находится в Газе, а Ибрахим-бей и его свита — за пределами города. Они пребывают там в весьма стесненном положении. Их ограничивают в передвижении и запрещают им въезд в город.

В тот же день несколько французских солдат отправились в Катийа и начали спешно возводить там постройки. Ходили слухи, что верховный главнокомандующий собирается выступить в Сирию и совершить на нее нападение.

В ночь на воскресенье, 13 ша'бана (20.I.1799), солнце вошло в созвездие Водолея. Таким образом начался первый месяц французского года. В эту ночь французы устраивали фейерверк, как они это всегда делают, когда солнце переходит из одного созвездия в другое.

В понедельник, 14 ша'бана (21.I.1799) мухтасиб[335] объявил, что цена баранины устанавливается в размере семи пара за ратл вместо восьми пара, /42/ а говядины — пяти пара за ратл вместо шести пара.

В тот же день отряд французских солдат выступил из Каира. Французы напали на бедуинское племя ал-'Айайида в районе ал-Ханаки, ограбили его и часть бедуинов перебили. Они нашли у бедуинов похищенные вещи, а также имущество и оружие, ранее принадлежавшие французской армии. Все это они также забрали. Некоторых мужчин и женщин из этого племени французы привели с собой в Каир и заключили в крепость. В тот же день несколько французских солдат отправились для розыска бедуинов в Санафир, Аджхур ал-Вард, Каранфил, Кафр Мансур[336] и в другие деревни. Французы нашли там и конфисковали принадлежащих бедуинам домашних животных и другое имущество. Тех, кто противился им, они избили и ограбили. Они забрали верблюдов и скот также и у тех, кто не оказывал им никакого сопротивления, а затем вернулись со всем награбленным добром в Каир и распродали его за бесценок: корова продавалась за два или три реала, овца с ягненком — за реал. Большую часть скота купили христиане-копты.

В субботу французы казнили в крепости около девяноста человек. В большинстве своем это были беглые мамлюки, которых разыскали зловредный Ага[337], Бартелеми и полицейские ъ домах, где они скрывались.

В тот же день французы арестовали пятерых евреев и двух женщин. Все они были брошены в Нил.

В тот же день было объявлено о том, что каждый, купивший какие-либо награбленные бедуинами и отнятые у них французскими солдатами вещи, должен принести их к дому верховного главнокомандующего.

В тот же день усилилось движение в связи с подготовкой к отправке французских войск в Сирию. Французы забрали и подготовили к походу некоторое количество дромадеров[338] и верблюдов, принадлежавших бедуинскому племени ат-Тарабин, для перевозки на них боеприпасов, муки, фуража и сухарей. Они потребовали, чтобы жители доставили им большое количество ослов и мулов, затем вызвали шейха погонщиков ослов и приказали ему собрать животных. Погонщики караванов также получили приказ собрать мулов.

Жители боялись за своих ослов, поэтому многие владельцы ослов спрятались. Водовозы, развозившие воду в мехах на ослах и верблюдах, и продавцы клевера воздерживались от выезда. В результате этого жители испытали некоторые затруднения.

В понедельник, 21 ша'бана (28.I.1799), французы написали листовки и расклеили их по своему обыкновению она улицах. Вот что в них содержалось:

"Слава Аллаху единому!

Ко всем жителям Каира от мала до велика, обращаются члены особого дивана: мудрые мусульманские улемы, командиры янычарских корпусов и крупные торговцы.

Мы доводим до сведения жителей Каира, что верховный главнокомандующий, глава французской армии, Бонапарт полностью простил всем жителям то, что скверные люди и бродяги, поднявшие восстание в городе, дурно поступили с французской армией, и помиловал всех подданных.

Бонапарт вновь основал в доме Ка'ида Ага в ал-Азбакийе особый диван, состоящий из четырнадцати человек — людей образованных и достойных доверия, избранных голосованием из шестидесяти человек, которые были выбраны в соответствия с указом.

Все это было сделано для удовлетворения нужд населения и успокоения всех жителей Египта от мала до велика, а также для того, чтобы установить наилучший порядок и управление. Все это свидетельствует о совершенстве его разума, мудром и хорошем правлении, а также о большой любви к Египту и о склонности к жителям его, в первую очередь к людям простым, а уже затем к высокопоставленным. Члены дивана заседают ежедневно в упомянутом доме и защищают обиженных от обидчиков.

Верховный главнокомандующий уже наказал за непозволительное поведение тех своих солдат, которые проникли в дом шейха Мухаммада ал-Джаухари, двоих из них он казнил на площади Карамайдан[339] и многих разжаловал. Он сделал так, ибо обман не принят у французов, особенно по отношению к женщинам-вдовам. Подобные безобразные поступки способны совершить только самые подлые из них.

Французы арестовали и посадили в крепость одного христианина, сборщика налогов, так как до них дошли сведения, что он сильно притеснял жителей на таможне Старого Каира.

Так поступил верховный главнокомандующий — умелый правитель — для того, чтобы другим неповадно было чинить несправедливости. Он стремился к тому, чтобы освободить народ от всяких несправедливостей.

Он собирается также прорыть канал, который соединит реку Нил с Красным морем, чтобы уменьшить стоимость перевозки [грузов] из Египта в Хиджаз, уберечь товары от воров и разбойников и расширить торговлю с Индией, Йеменом /43/ и другими отдаленными странами.

Исполняйте ваши религиозные обязанности, занимайтесь вашими мирскими делами и оставьте всякие мысли о мятеже и злодеяниях, не слушайте дьявола и не повинуйтесь прихотям своим, а, довольствуясь тем, что предписывает бог, ведите себя благонравно, дабы избежать гибели и запоздалого раскаяния. Да ниспошлет бог равно и нам и вам свою помощь и спасение.

Всякий, у кого есть дело, требующее решения, может с открытым сердцем обратиться в диван. Тот, у кого есть дело, находящееся в ведении шариатского суда, должен обратиться к кади ал-'аскару, который постоянно находится в Каире в квартале ас-Суккарийа. Да будет вечный мир достойнейшему из посланников бога!"

В тот же день французы разослали своих людей, чтобы они заверили водовозов, что никто их не тронет и не станет посягать на их ослов, и заставили их развозить воду.

В среду, 23 ша'бана (30.I.1799), ночью большое число французских солдат выступило в поход. Французский главнокомандующий Бонапарт потребовал, чтобы его сопровождали Мустафа-бей, катхода паши, занявший пост амир ал-хаджжа, кади ал-'аскар Джумкаши-заде, четверо шейхов — ал-Файйуми, ас-Сави, ал-'Ариши и ад-Давахили, несколько купцов, начальников янычарских корпусов и христиан — сирийцев и коптов.

26 ша'бана (2.II.1799) жителям объявили "аман" и приказали открывать в соответствии с обычаем рынки в ночную-пору месяца рамадана.

В тот же день комендант покинул дом Ибрахим-бея ал-Вали, выходящий на Биркат ал-Фил, и поселился в доме Аййуб-бея старшего[340], выходящем окнами на Биркат ал-Азбакийа. Все его подчиненные переехали [также] в район Биркат ал-Азбакийа.

В тот же день мухтасиб Хасан Ага Мухаррам довел до сведения верховного главнокомандующего о том, что существует обычай устраивать шествия в месяц рамадан[341] при появлении луны. Бонапарт предписал ему следовать этому древнему обычаю.

Мухтасиб устроил в связи с этим пышное празднество. Он устроил в своем доме большой пир, который продолжался четыре дня, с субботы до вторника. В первый день он пригласил улемов, факихов, шейхов, начальников янычарских корпусов и т. д... во второй и третий день — купцов и высокопоставленных лиц, а в четвертый день — французов, как высших, так и низших чинов.

Во вторник он выехал верхом с более пышной, чем обычно, свитой. Впереди его ехали шейхи ремесленных цехов с барабанами и дудками. Участники шествия объехали Каир и, согласно их обычаю, проехали перед домами коменданта, амир ал-хаджжа и верховного главнокомандующего Бонапарта. Затем, после захода солнца, они вернулись к дому кади, расположенному в Байна-л-Касрайн, и установили, что месяц рамадан начинается в ночь на среду. После этого Хасан Ага в сопровождении процессии двинулся от дома кади. Впереди него несли множество факелов, барабаны, дудки и литавры. Глашатаи объявляли о начале поста. За Хасаном Ага следовало несколько всадников с непокрытыми головами и с волосами, отвратительным и устрашающим образом свисающими на плечи. Таково было завершение ша'бана и всех приключившихся в этот месяц событий.

Жители Каира продолжали по обычаю совершать свои прежние еретические обряды. Они отказались было от некоторых, стыдясь и опасаясь французов. Но когда французы приучили их к себе, распустили их, начали проявлять к ним снисходительность и обходиться с ними ласково, они вновь обратились к этим обрядам. Они стали праздновать дни рождения некоторых умерших[342], так как считали это своим долгом и полагали, что это спасет их от гибели и приблизит к богу.

До того дошла беззаботность жителей Каира, что они забывали и о своем положении пленников, и о застое в торговле, и о возросших ценах на товары, а также о том, что из других стран перестали поступать сведения и прекратился ввоз товаров, что находящиеся в море английские корабли мешают ввозу и вывозу, вызывая, таким образом, рост цен на все пребывающие через Средиземное море товары.

Многие ремесленники перестали изготовлять свои изделия, которые теперь залеживались из-за отсутствия сбыта, и вынуждены были зарабатывать себе на жизнь такими малопочтенными занятиями, как торговля пирожками и жареной рыбой. Они варили в лавках различные кушанья и открыли множество кофеен. Что касается лиц, принадлежавших к низшим профессиям, в которых теперь не было потребности, то большая их часть превратилась в погонщиков ослов, в результате улицы города, особенно те, которые находились поблизости от расположения французских солдат, заполнились ослами, предназначенными для передвижения по улицам. Французы проявляли к этому большой интерес и щедро платили за перевозки. Многие из них без особой нужды проводили весь день /44/ верхом на ослах и наслаждались быстрой ездой по улицам. Они собирались группами и ездили верхом на ослах, которых гнали во всю мочь. При этом они пели песни, смеялись, кричали и потешались. В этом принимали участие также погонщики ослов. Таким образом французы развлекались и тратили деньги, ходили по винным лавкам, докупали в большом количестве фрукты, чаши и всякую другую посуду.

Наш друг шейх Хасан ал-'Аттар[343] писал по этому поводу:

Французы обычно пьют для своего удовольствия и не напиваются чрезмерно. В тех случаях, когда они переходят границы, они не покидают своего дома, так как, если кто-либо выйдет в пьяном виде на улицу и совершит какой-либо проступок, французы наказывают его за это.

В это время христиане, находящиеся на службе у французов — копты, сирийцы, греки, а также евреи из низших слоев общества стали вести себя высокомерно. Они с самодовольным видом ездили верхом и носили оружие[344], публично выступали с непристойными речами и унижали достоинство мусульман. Кроме того, они захватили много чужого имущества. "И господь твой не обидчик для рабов"[345] и не изменяет их природы. То, что заложено в природе человека, остается в нем на всю жизнь. Некоторых мусульман соблазнили дьяволы, и они изменили своей вере, — да сохранит нас от этого Аллах. Нет силы и мощи, кроме как у бога всевышнего.

С начала месяца раджаба в Каире ходили слухи о том, что некий магрибинец по имени шейх ал-Килани[346], занимавшийся в прошлом благочестивыми делами в Мекке, Медине и ат-Та'ифе, поднял смуту среди жителей Хиджаза, как только туда достигло известие о захвате французами Египта. Люди заговорили об этом событии в храме и собрались возле Ка'бы[347]. Шейх ал-Килани обратился к людям с проповедью, призывая их к священной войне и убеждая встать на защиту справедливости и ислама. Он читал во дворе храма написанное им по этому поводу сочинение. Ему удалось привлечь группу людей, которые пожертвовали свои деньги и всецело посвятили себя этому делу. Около шестисот воинов собрались и отправились морем в ал-Кусайр[348]. К ним присоединились жители Янбо[349] и других городов. В конце месяца было получено известие о том, что к ним примкнула группа жителей Верхнего Египта, а также турки и магрибинцы, бежавшие вместе с мамлюками после сражения при Инбаба. Мамлюки выступили вместе с ними. Между этим отрядом и французами разыгралось сражение. Но мамлюки по своему обыкновению не устояли и обратились в бегство. За ними последовали бедуины из Верхнего Египта и деревенские жители. Продолжали держаться только хиджазцы, но затем и они прекратили борьбу из-за численного превосходства противника. Все это произошло около Джирджи. Турки и мамлюки вместе с сопровождавшими их Хасан-беем ал-Джиддави и 'Осман-беем Хасаном[350] бежали в район Иена[351]. Позднее между хиджазцами и французами в разных местах разыгралось еще несколько сражений, не принесших победы ни одной из сторон.

В это время французы устроили карантин на острове Булак[352]. Они построили здание и задерживали там на много дней путешественников, прибывавших из различных областей Верхнего и Нижнего Египта. Так обстояли дела, а бог знает лучше.

Месяц рамадан ал-му'аззам 1213 года начался в среду (6.II.1799.)

С этого дня Бонапарт начал уделять большое внимание подготовке похода в Сирию. Французы деятельно готовились к нему. Каждый день части французской армии одна за другой покидали город. В субботу верховный главнокомандующий собрал диван, на котором присутствовали шейхи и начальники янычарских корпусов, и имел с ними беседу по поводу своего отъезда в Сирию. Он говорил о том, что французы уничтожили мамлюков, бежавших в Верхний Египет, а оставшихся в живых изгнали в отдаленные места Верхнего Египта, что теперь французы отправляются в сторону Газы преследовать другую группу мамлюков, чтобы преградить им путь, установить спокойствие на дорогах и обеспечить безопасность караванам и купцам на сухопутных и морских путях. /45/ В результате этого страна расцветет и положение ее улучшится.

"Мы будем отсутствовать в течение месяца, а затем вернемся, — заявил он. — После возвращения мы установим хорошую систему управления в стране, издадим законы и так далее. Во время нашего отсутствия вы должны следить за порядком в стране и держать народ в повиновении. Пусть шейхи кварталов и улиц наблюдают за порядком, а каждый начальник пусть удерживает своих людей, чтобы избежать столкновения с находящимися в Каире солдатами".

Присутствующие обещали ему выполнить этот приказ. Как обычно, были написаны и отпечатаны такого же содержания листовки, которые было приказано расклеить вдоль дорог.

В тот же день кади, Мустафа — катхода паши — и шейхи, назначенные принимать участие в походе, выехали в ал-'Адлийу. С ними отправилось большое количество солдат. Последние везли с собой большой груз: постели, домашнюю утварь, циновки и множество паланкинов для жен и рабынь — белых, черных и эфиопок, — которых они захватили в домах мамлюкских беев. Большинство этих женщин были одеты в европейские платья.

В воскресенье, 5 рамадана (10.II.1799), верховный главнокомандующий французской армией также направился в ал-'Адлийу. Это произошло в четыре часа. В это время солнце вошло в созвездие Овна, а луна находилась в фазе Сатурна. В Каире, в крепости и в построенных им на холмах башнях, он оставил отряды солдат. Комендантом Каира он назначил Пусьельга, а генерал Дезе со своим отрядом остался в качестве главнокомандующего в Верхнем Египте. Другие французские генералы с подчиненными им воинскими частями были оставлены в египетских провинциях в качестве военных губернаторов.

Бонапарт взял с собой в поход многих военачальников, советников и переводчиков, а также ремесленников — кузнецов и плотников — и военных инженеров с их начальником Абу Хашаба. Нескольких французских офицеров Бонапарт оставил в Каире, а все остальные отправились в поход. Каждый день части французской армии выступали из города.

Во вторник, 7 рамадана (12.II.1799), к коменданту были подосланы трое христиан-сирийцев, чтобы оклеветать мусульман. Сирийцы сообщили французам, что мусульмане намереваются напасть на них в четверг, 9 рамадана. Комендант послал за ал-Махди и Ага. Когда тех привели, он допросил их по этому поводу. Последние заявили ему, что донос сирийцев — ложь, не имеющая никакого основания, и что христиане стараются оклеветать мусульман из ненависти. Стали искать того, кто выдумал это сообщение, и выяснилось, что это сделали три христианина-сирийца. Их арестовали и посадили в крепость, где они оставались до четверга. Поскольку в этот день то, о чем они сообщили, не подтвердилось, они были оставлены под арестом.

Христиане-сирийцы вернулись к своему старому обычаю носить черную или синюю чалму[353] и перестали носить белую чалму и цветную с разводами кашемировую шаль. Это явилось результатом запрета, наложенного французскими властями. В начале месяца рамадана власти объявили через глашатаев о том, что в соответствии с древним обычаем христиане — жители города, проходящие по улице с мусульманами или без них, не должны публично есть и пить, курить табак или делать что-либо подобное на виду у мусульман. Таким образом французские власти стремились привлечь к себе сердца жителей.

Один из жителей — факих проезжал по улице мимо христианина, курившего табак, и обругал его. Тот также ответил ему отвратительными ругательствами. Тогда шейх спешился и ударил христианина. Собрались жители. Пришел начальник квартала и препроводил их обоих к коменданту города. Комендант спросил находившихся у него христиан об их обычае. Христиане сказали ему, что, согласно древнему обычаю, с началом месяца рамадана они никогда не едят и не пьют на улице на виду у Мусульман. После этого христианина наказали палочными ударами, а шейха отпустили.

19 рамадана (24.II.1799) французы привезли в Каир Мурада Ага из свиты Сулайман-бея Ага и одного солдата. Оба они были взяты в плен в Верхнем Египте. Перед казнью обоих препроводили в крепость.

25 рамадана (2.III.1799) прибыло сообщение о том, что французы заняли крепость ал-'Ариш[354]. Полицейский объехал город и объявил на улицах, что французы заняли крепость ал-'Ариш, захватили в плен несколько мамлюков и что на следующий день состоится народное гулянье с фейерверком и будет произведен артиллерийский салют, поэтому, услыхав его, жители не должны пугаться.

В воскресенье утром прибыли упомянутые мамлюки. Всего было восемнадцать мамлюков и четыре кашифа. Они ехали вооруженные, верхом на ослах. Их сопровождало /46/ около ста французских солдат с барабаном впереди. Некоторые жители вышли, чтобы посмотреть на шествие.

Когда мамлюки прибыли в окрестности Каира, туда, где находится мечеть аз-Захири[355], Ага и Бартелеми выехали во главе своих отрядов с барабанами и флагом им навстречу. Ага и Бартелеми проводили мамлюков в ал-Азбакийу по вновь построенной дороге, ввели их в дом коменданта, забрали их оружие и выпустили их на свободу.

Мамлюки отправились по домам. Среди "их были Ахмад Кашиф, один из подчиненных 'Осман-бея ал-Ашкара, другой, Которого называли Хасан Кашиф ад-Дувайдар, и еще два кашифа — йусуф Кашиф ар-Руми и Исма'ил Кашиф, подчиненный упомянутого Ахмада Кашифа.

Они рассказали, что находились в крепости ал-'Ариш. С ними там было около тысячи магрибинских солдат и арнаутов. В начале ша'бана авангард французской армии подошел к крепости и окружил ее. Защитники крепости успешно с "ими сражались.

Через несколько дней прибыл верховный главнокомандующий с основными силами и начал упорную осаду крепости. Осажденные направили из ал-'Ариша в Газу просьбу о помощи. Им послали около семисот солдат во главе с Касим-беем, начальником таможен. Но посланный в качестве подкрепления отряд не сумел пробиться к крепости, так как окружавшие ее со всех сторон французы преграждали ему дорогу, и остановился неподалеку от крепости. Ночью французские войска неожиданно напали на этот отряд. Касим-бей и часть солдат были убиты, а остальные бежали.

Осажденные держались стойко и сражались до тех пор, пока не израсходовали порох и боеприпасы. Выдержав четырнадцать дней осады, они сдались. Французы дали им "аман" и потребовали, чтобы они покинули крепость.

После того как получившие "аман" осажденные вышли из крепости, французы отправили их в Каир с распоряжением об их освобождений. Мамлюков, как мы уже говорили, привезли в Каир, забрали у них оружие, а затем освободили. Французы посещали их, выказывали им знаки уважения, обходились с ними ласково, показывали им свои мастерские и знакомили их со своими делами.

Что касается солдат, которые были вместе с кашифами в ал-'Арише, то часть из них поступила на службу к французам. Им назначили жалованье, выдавали провизию и оставили их в крепости вместе с французскими солдатами. Некоторые же на это не согласились. У этих солдат французы отобрали оружие и отпустили их на все четыре стороны. Французская же армия двинулась на Газу.

В тот же день после полудня французы устроили обещанное народное гулянье. В крепости и на площади ал-Азбакийа было произведено несколько выстрелов. Христиане выказывали радость и ликовали на улицах и в домах. Они пировали в своих домах, надев праздничную одежду и чалму, устраивали развлечения, распутничали и позволяли себе всяческие мерзости и безобразия.

В среду неожиданно скончался упомянутый Ахмад Кашиф. В тот же день вечером в город прибыл отряд французов, состоявший приблизительно из двадцати пяти человек. Солдаты ехали верхом на верблюдах, головы их были покрыты белой чалмой, а на плечи был накинут белый бурнус. Они направились к дому коменданта в ал-Азбакийу. В четверг собрался диван, на котором было прочитано письмо, привезенное приехавшими "а верблюдах солдатами. Оно содержало сообщение о том, что французы заняли Газу и Хан Йунис[356], и также разные другие новости. Среди прочего в письме сообщалось, что Ибрахим-бей бежал со своими приближенными из Газы, предварительно отправив свой гарем и обоз в Джабал Наблус[357]. Говорили, что у них произошла стычка с французами, в которой Ибрахим-бей потерпел поражение.

В тот же день после полудня, когда солнце опустилось на двадцать градусов, в Каир прибыл отряд французов во главе с начальником. Часть из них ехала верхом на лошадях, часть шла пешком. Некоторые были одеты в белую чалму, а на других был белый бурнус. У прибывших была сигнальная труба, в которую трубил один из солдат, и знамена, до этого принадлежавшие мусульманам — защитникам крепости ал-'Ариш. Они остановились у мечети ал-Азхар и выстроились в ряды — конники и пехотинцы — у ее ворот. Прибывшие французы вызвали шейха аш-Шаркави, вручили ему знамена и приказали вывесить их на минаретах мечети. Два разноцветных знамени они водрузили на большом минарете с двумя полумесяцами — у каждого полумесяца по знамени. Третье знамя было установлено на другом минарете. При этом /47/ французы, ликуя и радуясь, произвели несколько выстрелов из крепостных пушек.

В эту ночь был праздник разговенья[358]. После захода солнца было также произведено несколько выстрелов, извещавших о начале праздника. После последней вечерней молитвы[359] полицейские обошли город и, объявив "аман", призвали жителей посетить могилы на двух кладбищах, как то полагалось по обычаю, и собраться для праздничной молитвы. При этом люди должны были надеть свою лучшую одежду.

После того как французы овладели ал-'Аришем, они составили воззвания и отправили их в Египет. Вот их содержание:

"Фирман верховного главнокомандующего французской армией всем жителям Сирии.

Во имя бога милостивого, милосердного, — у него мы просим помощи! От Бонапарта, верховного главнокомандующего французской армией, господам муфтиям[360], улемам и всем жителям районов Газы, ар-Рамлы[361] и Яффы[362], — да сохранит их бог всевышний. Салам!

Мы направляем вам это послание, чтобы сообщить вам, что мы прибыли в вашу страну с целью изгнать мамлюков и солдат ал-Джаззара. На каком основании солдаты ал-Джаззара вторглись в пределы Яффы и Газы, не являвшиеся их владениями, и на каком основании ал-Джаззар иаправил своих солдат к крепости ал-'Ариш, совершив тем самым нападение на земли Египта? Несомненно, он собирался начать войну с нами. Вот почему мы пришли с ним сразиться.

Что касается вас, жители вышеупомянутых стран, то мы не собираемся нанести вам вред или причинить какой-нибудь убыток. Продолжайте спокойно оставаться в своих жилищах на родной земле и передайте тем, кто покинул свои жилища и свою родину, чтобы они вернулись к своим очагам. Тем из вас, кто нам подчинится, гарантируется полная безопасность и защита, и никто не тронет ни вас, ни ваше имущество. Мы стремимся к тому, чтобы кади выполняли свои обязанности и по-прежнему делали свое дело, — и в первую очередь это относится к вере ислама, которая внушает нам сочувствие и уважение. Пусть мусульмане посещают мечети и молятся в них, — всякое благо исходит от бога всевышнего. Он посылает победу тому, кому хочет.

Для вас не является тайной, что все заговоры, которые жители составляют против нас, терпят неудачу и не приносят им пользы, так как все то, что мы предпринимаем, мы обязательно доводим до благоприятного конца. Тех, которые выкажут нам любовь, ждет благоденствие, а тех, кто проявит по отношению к нам вероломство, — гибель.

Из всего того, что произошло, вы хорошо поняли, что мы уничтожаем врагов наших и помогаем тем, кого любим, и что особенное дружелюбие, милосердие и сострадание мы проявляем к людям несчастным и бедным".

После того как французы заняли Газу, они прислали документ, содержащий описание событий. Копии с этого документа были расклеены на улицах и прочитаны в диване. Вот его текст:

"Во имя бога милостивого, милосердного! Смерть тиранам!

Мы сообщаем жителям Египта и его провинций, что на имя Дюга[363], главнокомандующего французской армией в Египте, прибыл фирман, написанный в Газе генералом Александром Бертье[364], в котором последний сообщает, что в ночь на 19 рамадана французская армия заняла позиции в Хан Йунисе, после чего на рассвете двинулась в сторону Газы. Перед полуднем французы увидели перед Газой армию мамлюков и ал-Джаззара, расположившуюся в ожидании сражения. Генерал Мюрат[365] двинулся во главе французской кавалерии и пехоты против армии мамлюков и ал-Джаззара, с тем чтобы их уничтожить, но последние разгадали его план и обратились в бегство. В происшедшей небольшой стычке два французских солдата были ранены и один убит. Количество убитых в армии, противника оказалось также незначительным.

В то время как генерал Мюрат был занят в этом сражении, генерал Клебер[366], который ранее был губернатором Александрии и жил на площади ал-Азбакийа, вступил в город Газу и без всякого сопротивления занял его. В Газе он нашел большие запасы продовольствия — сухарей и ячменя, четыреста кантаров пороха, двенадцать пушек и множество складов с большим количеством /48/ палаток, ядер, бомб и различного-привезенного из Европы военного снаряжения. Вот как была занята Газа. О том, как был занят ал-'Ариш, мы вам уже ранее сообщали.

Следуйте, рабы божьи, по правильному пути. Выполняйте предписания бога, который сотворил вас. Салам. Конец".

Так закончился месяц рамадан. До получения упомянутого известия он прошел в тишине и спокойствии; французские солдаты редко показывались на улицах и выходили только в исключительных случаях. В ночное время они не показывались вовсе. Открылись рынки и лавки. Люди ходили по городу и, посещая своих друзей в ночное время, как это у них принято, иногда брали с собой фонари, а иногда — нет. Они собирались и проводили время в своих домах и в кофейнях. В мечетях, горел огонь и читались молитвы таравих[367]. Мусаххиры[368] совершали свой обход. Жители развлекались, слушая всякие истории и легенды, — к ним снова вернулась надежда. Снизились цены на те товары, которые не ввозились из других стран.

В этот месяц французы начали приглашать знатных лиц — шейхов и купцов — для совместной трапезы перед восходом и после захода солнца и устраивали для них угощения, обслуживая их за столом согласно принятому у мусульман порядку и обычаю. Всем этим ведали повара и слуги-мусульмане. Французы делали это, чтобы успокоить людей. Они ходили также к жителям в гости, садились за обеденный стол и ели с ними: после захода солнца, соблюдая их порядки и правила и подражая им. Французы так старались привлечь жителей на свою сторону, что этому приходится удивляться. Но бог знает лучше, что делает.

Месяц шаввал[369] 1213 года начался в пятницу (8.III.1799).

В этот день утром французы произвели несколько выстрелов из пушек в честь праздника. Жители собрались для праздничной молитвы в ал-Азхаре и других мечетях. Случилось так, что имам ал-азхарской мечети забыл прочесть ал-Фатиху во время второго коленопреклонения. Собравшиеся стали его ругать, и он должен был начать всю праздничную молитву заново.

После молитвы мужчины и женщины отправились на кладбище. Какой-то бездельник из квартала, расположенного возле кладбища Баб ан-Наср, отошел в сторону и стал бегать и кричать: "О люди! На вас напали бедуины!" Все забеспокоились, женщины всполошились. Тогда бродяги и бездельники бросились в толпу, начали отнимать у женщин одежды и покрывала, срывать с мужчин чалмы и так далее. Слух этот достиг также кладбищ ал-Муджавирин, Баб ал-Вазир и Баб ал-Карафа[370].

Там произошло то же, и многих женщин задавили в толпе. Все эти слухи были выдумкой разных негодяев, действовавших так в целях грабежа.

В тот же день французские военачальники объехали знатных лиц города и поздравили их с праздником. Жители встречали их также обходительно и вежливо.

В начале месяца были получены известия о том, что находившиеся в Верхнем Египте мамлюкские беи разделились. Часть их во главе с Мурад-беем отправилась к Ибрахим-бею. Другая их часть направилась в сторону Асвана[371]; ал-Алфи же с группой мамлюков переправился на восточный берег Нила.

5 шаввала (12.III.1799) шейх Мухаммад ад-Давахили, больной, прибыл из ал-Курайна в сопровождении ас-Сави и ал-Файйуми, так как последние отстали от французской армии в ал-Курайне. Верховный главнокомандующий французской армией, покидая ас-Салихийу, отправил катходе паши, кади и сопровождавшим их лицам, следовавшим за армией на расстоянии одного дневного перехода, приказ прибыть в ас-Салихийу. Последние уже собирались выполнить этот приказ, когда до них дошли сведения, что на их пути расположились бедуины. Тогда они побоялись ехать в ас-Салихийу и направились в ал-'Арин[372] и обосновались там. Французские солдаты захватили их верблюдов и привязали их в том месте, где жили сами. Тогда эти три шейха забеспокоились. Опасаясь дурных последствий, они покинули своих спутников и направились в ал-Курайн. Ал-Файйуми отделился от них и присоединился к катходе паши и кади. Ал-Давахили заболел и вернулся в Каир. Двум его спутникам пришлось вернуться вместе с ним.

Год тысяча двести тринадцатый (15.VI.1798—4.VI.1799).

7 шаввала (14.III.1799) Ага приказал схватить одного человека и отрубить ему голову около Баб Зувайлы, а также повесить некую женщину в окне общественного водоема перед воротами. Причиной этому послужило следующее. /49/ Один француз по имени Делуа, комендант квартала ал-Халифа и района ар-Ракбийа[373], собрал торговцев зерном квартала ар-Румайла, конфисковал их товар и не позволил им уплатить обычный налог представителю власти. Торговцы собрались и отправились к французскому начальнику, которого называли шайх ал-баладом, и пожаловались ему. В это время эмир Зу-л-Факар, проживавший в том же районе, находился у начальника. Он поддержал их и сообщил начальнику о их жалобе. Тот послал за Делуа, выразил недовольство и приказал возвратить то, что тот забрал. Приближенные сообщили Делуа, что Зу-л-Факар содействовал торговцам и довел до сведения французского начальника их жалобу. Тогда упомянутый Делуа явился в дом Зу-л-Факара. Он поносил и бранил его за то, что тот донес на него, и грозился избить. Когда Делуа ушел, Зу-л-Факар встал, отправился к французскому начальнику и рассказал ему о том, как Делуа с ним обошелся. Французский начальник приказал привести Делуа и заключить его в крепость.

Затем'один из жителей сообщил шайх ал-баладу, что притеснения, учиненные Делуа по отношению к торговцам зерном, явились результатом подстрекательства его слуги, а также рассказал ему, что этот слуга влюблен в одну женщину — танцовщицу из квартала ар-Румайла, которая приходит к нему с подобными ей женщинами. Слуга собирает своих друзей, и эта женщина и днем и ночью танцует для них в кофейне, расположенной в их квартале, а потом ночует с ними в доме, и так изо дня в день. Когда был арестован хозяин, слуга и его любовница скрылись, но жители их выдали. Мужчину и женщину арестовали и сделали с ними то, о чем было сказано. Хорошо, что так получилось.

В пятницу, 8 шаввала (15.III.1799), глашатаи объявили на улицах о процессии со священным покрывалом[374] для Ка'бы, которая должна проследовать с площади Карамайдан, и напомнили начальникам янычарских корпусов, шейхам цехов и корпораций и другим высокопоставленным лицам о том, что им надлежит собраться и организовать положенную по обычаю процессию.

В субботу утром жители собрались на улицах и дорогах, по которым должно было пройти шествие, и расселись, чтобы посмотреть на него. Шествие двигалось мимо них. Впереди шли вали и мухтасиб, одетые в кафтаны и баниши[375], за ними следовали члены всех цехов с барабанами, флейтами и кастаньетами. За ними шел Бартелеми — начальник полиции — в сопровождении отряда янычар-мусульман в количестве около двухсот человек или более того, многочисленного отряда вооруженных христиан-греков и младших офицеров. На офицерах были накидки, а Бартелеми был одет в роскошную меховую шубу. Далее двигались стражники. За ними — хранитель священного, покрывала: это был человек из свиты Мустафы катходы. Процессию замыкал турецкий оркестр.

Это было одно из самых изумительных и удивительных шествий. Здесь были люди разных верований, в самых различных и пестрых одеждах, и самые незаметные стали значительными. Это было многочисленное сборище, в котором обыкновенные люди перемешивались с людьми самыми необыкновенными, в котором вопреки обычному порядку сочетались противоположные вещи. Священное покрывало было соткано в доме упомянутого Мустафы катходы, а не в крепости, где его обычно ткали.

В среду, 13 шаввала (20.III.1799), после полудня, в Каир верхом на верблюдах прибыла группа французов. Они доставили несколько флагов и знамен и сообщили о занятии французами крепости Яффы. Они привезли с собой также письмо от своего верховного главнокомандующего с сообщением о происшедших событиях.

В четверг собрались члены дивана, и это послание было переведено на арабский язык, соответствующим образом отредактировано и прочитано. По требованию французов ему придали форму обращения руководителей дивана к народу. [Вот его текст:]

"Во имя бога милостивого, милосердного! Хвала ему, владыке вселенной, который свершает во владениях своих все, что пожелает. Хвала ему, творящему справедливый суд и властному сурово наказывать. Вот рассказ о том, как бог, всевышний и славный, дал возможность Французской республике овладеть городом Яффой в Сирии.

Мы доводим до сведения всех жителей Египта и его провинций о том, что 23 рамадана французская армия выступила из Газы и 25 рамадана в безопасности и спокойствии достигла Рамлы. При виде французов солдаты Ахмад-паши ал-Джаззара с воплем "бежим, бежим!" поспешно обратились в бегство.

Французы нашли в [крепости] Рамла и в городе большое количество складов с сухарями и ячменем, а также тысячу пятьсот мехов, заготовленных ал-Джаззаром, собиравшимся идти с ними в Египет, страну бедняков и обездоленных. /50/ Он хотел двинуться в Египет с горными разбойниками — бедуинами. Но по велению бога потерпели неудачу козни и хитрости ал-Джаззара, стремившегося пролить кровь жителей, подобно тому как он это делал обычно в Сирии. Жестокость и тирания его хорошо известны, ибо ал-Джаззара взрастили тираны — мамлюкские беи. Им, дурно управлявшим страной глупцам, было невдомек, что все решается по воле божьей.

26 рамадана французские передовые части достигли города Яффы в Сирии, окружили его с востока и с запада, отправили послание его коменданту и потребовали от ал-Джаззара, чтобы он сдал крепость французам, предотвратив тем самым гибель свою и своих солдат. Но легкомысленный человек и плохой правитель, ал-Джаззар сам пожелал своей гибели и крушения своей власти. Он нарушил законы войны и вопреки здравому смыслу ничего не ответил французам.

26 рамадана, в конце дня, французская армия полностью окружила Яффу. Вся французская армия собралась около крепости и разделилась на три колонны. Одна из колонн двинулась по направлению к 'Акке, лежащей на расстоянии четырех часов пути от Яффы.

27 рамадана верховный главнокомандующий французской армией приказал вырыть вокруг крепостной стены окопы, для того чтобы соорудить надежные укрепления и искусно устроенные неприступные позиции, так как он увидел, что на стенах Яффы противник расположил множество пушек и разместил большое количество солдат.

29 рамадана, когда ров был подведен на расстояние ста пятидесяти шагов к стене, верховный главнокомандующий приказал установить тщательным образом в траншеях пушки и мортиры. Другие пушки он приказал установить на берегу моря, для того чтобы помешать бегству [противника] из гавани на кораблях, так как солдаты ал-Джаззара держали корабли в порту наготове. Но от предначертаний судьбы нельзя спастись бегством!

Находившиеся в осажденной крепости солдаты ал-Джаззара понадеялись на свое зрение и решили, что французские войска малочисленны, так как они скрывались в окопах и за укреплениями. Солдаты ал-Джаззара, поддавшись соблазну и будучи: уверенными, что они разобьют французов, стремительно выбежали из крепости. Однако французы набросились на них и нанеся им в этом сражении большие потери, заставили их снова искать убежища в крепости.

В последний день месяца рамадана — четверг — верховный главнокомандующий французской армией, исходя из соображений милосердия и опасаясь за судьбу жителей Яффы в случае, если солдаты его вопреки сопротивлению защитников силой ворвутся в город, направил к горожанам посланца с письмом. Вот его содержание:

"Нет бога, кроме Аллаха единого, — един он во власти своей! Во имя бога милостивого, милосердного!

От генерала Александра Бертье, начальника штаба французской армии, правителю Яффы.

Мы доводим до вашего сведения, что верховный главнокомандующий Бонапарт приказал сообщить вам в этом письме о том, что он прибыл сюда лишь для того, чтобы изгнать из этого города армию ал-Джаззара, так как последний действовал незаконно, направив свои войска в ал-'Ариш и разместив их там. А между тем это одна из провинций дарованного нам богом Египта, и не подобает ал-Джаззару находиться в ал-Арише, так как это не его земля и он вторгся в чужие владения.

Мы доводим до вашего сведения, жители Яффы, что мы окружили ваш город со всех сторон и со всех концов и расположились вокруг него, вооруженные всяческим оружием, множеством пушек, бомбами и ядрами. Нам достаточно двух часов, чтобы разрушить стены города и уничтожить ваши пушки, и вашу армию.

Мы сообщаем вам также, что упомянутый уже нами верховный главнокомандующий, человек, преисполненный милосердия и сочувствия к людям вообще, а к слабым людям — в особенности, опасается за вашу жизнь и боится, что его солдаты, преодолев сопротивление защитников города и ворвавшись в, него, могут в пылу сражения уничтожить вас всех. Поэтому он приказал нам направить вам это послание с обещанием полной; безопасности как для жителей города, так и для чужестранцев. Для этого он приказал задержать на один астрономический час начало бомбардировки города. Я вам советую согласиться на это предложение о капитуляции. Это конец /51/ письма".

Вместо ответа защитники крепости арестовали посланца, нарушив тем самым законы войны и священного мусульманского шариата. Узнав об этом, верховный главнокомандующий пришел в ярость и еще больше разгневался на защитников крепости. Он немедленно приказал начать артиллерийский обстрел и бомбардировку, чтобы разрушить крепость. Через небольшой промежуток времени пушки крепости Яффы, находящиеся напротив орудий, расположенных на французских укрепленных позициях, были выведены из строя. Армия ал-Джаззара была опрокинута и отброшена.

К середине этого дня под действием сильного артиллерийского огня стена яффской крепости была пробита с той стороны, где велся обстрел. Это вызвало волнение среди жителей. Однако никто не может отступить от предначертаний бога или: нарушить их.

Верховный главнокомандующий приказал немедленно начать атаку, и менее чем через час французы заняли весь город и форты. Сражение приняло ожесточенный характер, противники сражались холодным оружием. В городе всю ночь происходили грабежи.

В пятницу, 1 шаввала, верховный главнокомандующий французской армией милостиво простил горожан. Он проявил сочувствие к находившимся в Яффе египтянам, как богатым, так и бедным. Он объявил им "аман" и приказал вернуться в Египет. Жителям Дамаска[376] и Алеппо он также приказал вернуться на родину. Он поступил так, чтобы они поняли, до какой степени он склонен к жалости и милосердию, прощая даже тогда, когда сила на его стороне. Его могущество и военное превосходство не помешали ему простить побежденных.

В этом сражении при отступлении было убито холодным и огнестрельным оружием более четырех тысяч солдат ал-Джаззара. Потери французов убитыми и ранеными были невелики. Причиной этого послужило то, что их войско приблизилось к крепости по безопасной, скрытой от глаз дороге.

Французы захватили в городе много продовольствия, имущества и различные ценные вещи. Они захватили также корабли, находившиеся в порту. Они нашли в крепости более восьмидесяти пушек. Противник не знал, что перед могуществом бога бесполезно всякое оружие.

Жители Египта! Оставайтесь послушными рабами божьими. Выполняйте предписания бога и не противьтесь его воле. Будьте благочестивы, знайте, что все во власти бога и что он передает свою власть тому, кому захочет. Живите с миром и да будет милосерден к вам бог".

Когда жители ознакомились с этим сообщением, они удивились. Они полагали — более того, они были убеждены, — что все это не могло произойти, особенно в такой короткий срок. Но что было, то было.

В пятницу, 15 шаввала (22.III.1799), группа полицейских обходила улицы, бани и кофейни и предупреждала, чтобы жители прекратили разговоры, болтовню, а также распространение разных слухов, касающихся французской армии. Полицейские говорили жителям, что всякий, кто верит в бога, в посланника божьего и в день страшного суда, не должен вести подобные разговоры, чтобы не возбуждать вражду между французами и местными жителями. Они сообщили жителям, что если до сведения правителя дойдет через шпионов, что кто-либо ведет недозволенные разговоры, то он будет наказан или даже казнен.

Жители не послушались этого предупреждения, и кое-кто был арестован и наказан палочными ударами и штрафом.

Этот день был первым днем весны. Солнце перешло в созвездие Овна. Этим днем начинается первый месяц французского года. Французы устроили в субботу вечером народное гулянье с иллюминацией и фейерверком. Женщины и мужчины собрались в доме увеселений, зажгли светильники и свечи, танцевали и состязались. Копты и сирийцы радовались и ликовали вместе с ними.

В субботу французы отправили к мечети ал-Азхар тринадцать знамен и флагов, привезенных ими из крепости Яффы. На некоторых из них были огромные серебряные наконечники. За день до этого с верхушек минарета были спущены знамена крепости ал-'Ариш, и взамен их французы прислали знамена, захваченные в Яффе.

Знамена несли в сопровождении воинских частей. Впереди несли барабан, далее следовали Ага со своими отрядом и свитой, мухтасиб и руководители дивана. За ними несли второй барабан, на котором громко отбивали дробь. За барабаном двигался отряд французских солдат с ружьями на плечах, так же как солдаты первого отряда. Далее /52/ двигался отряд солдат, головы которых были повязаны белой чалмой; они несли большие знамена и флаги, о которых мы уже упоминали. За ними ехала группа французских офицеров, некоторые верхом на лошадях, а некоторые верхом на ослах, взятых у погонщиков.

Когда шествие прибыло к воротам мечети ал-Азхар, эти знамена были расположены в определенном порядке и вывешены над большими воротами школы, а также над другими воротами, с другой стороны мечети, около квартала Китама, известного в настоящее время под названием ал-'Айнийа[377]. На этот раз знамена не были подняты на минареты, как это было сделано со знаменами из ал-'Ариша.

В воскресенье, 17 шаввала (24.III.1799), французы издали распоряжения, отпечатали их и расклеили на улицах. Одно из распоряжений было издано в связи с чумой, а другое касалось путешественников-иностранцев.

Вот текст первого распоряжения и содержащихся в нем статей и параграфов:

"Жители Каира, Булака, Старого Каира и прилегающих к ним районов должны повиноваться этим распоряжениям, строго соблюдать их и не нарушать ни при каких обстоятельствах. Каждого, кто нарушит эти распоряжения, ожидает суровая кара. Строгое соблюдение их предотвратит распространение эпидемии чумы.

Каждый житель, располагающий точными сведениями или имеющий основания предполагать или подозревать, что в каком-либо здании, доме или караван-сарае имеют место случаи заболевания чумой, должен такое здание запереть, опечатать и установить карантин.

Староста квартала или улицы, где произошло это, должен немедленно известить французского полицейского, управляющего этим кварталом, а последний в свою очередь должен немедленно довести об этом до сведения коменданта Каира и его окрестностей. Таким же образом должны поступать все жители Египта, его провинций и областей, вне зависимости от исповедуемой ими религии. Каждый врач, который лично удостоверится в появлении этой болезни или узнает о случаях заболевания ею, должен направиться к коменданту и сообщить ему об этом, для того чтобы тот принял соответствующие меры для предотвращения ее распространения.

В том случае, если коменданты районов, старосты улиц и полицейские, получив сведения о заболеваниях этой болезнью, не сообщат об этом, они будут наказаны по усмотрению коменданта. При этом старосты улиц будут наказаны за небрежное выполнение своих обязанностей сотней ударов кнутом.

Если кто-нибудь, заболевший этой болезнью, или тот, в чьем доме заболел этой болезнью кто-либо из членов его семьи или родственников, перейдет из своего дома в другой, он будет казнен. В этом случае он будет сам повинен в постигшей его участи.

Если старосты кварталов, жители которых принадлежат к другой национальности, не сообщат немедленно о случаях заболевания чумой или о вызванных этой болезнью случаях смерти, имевших место в их кварталах, — они будут казнены.

Мужчина или женщина, обмывающие покойников и обнаружившие или заподозрившие, что чума явилась причиной смерти покойника, и не сообщившие об этом в течение суток, — будут казнены.

Ага янычар, а также французские и мусульманские должностные лица в кварталах должны обратить внимание жителей на эти крайне важные распоряжения и заставить их быть начеку, так как чума подбирается незаметно. Всякий, кто нарушит этот приказ, будет сурово наказан комендантом.

Полицейские обязаны производить обследования и вести наблюдения за этой губительной болезнью, чтобы уберечь от нее жителей и предотвратить нарушение приказа. Салам".

[Текст второго распоряжения]:

"Обращение генерала Дюга, заместителя верховного главнокомандующего, и коменданта города Каира Десни[378].

Руководители дивана должны обнародовать эти распоряжения и обратить на них внимание жителей. Всякий, кто их нарушит, будет строго наказан.

Владельцам винных лавок, караван-сараев и домов, в которых останавливаются гости, путешественники или лица, прибывшие из деревни или провинции, вменяется в обязанность немедленно сообщать о прибывших коменданту города не позднее чем в 24-часовой срок. Они обязаны сообщать, откуда эти лица прибыли, а также о цели их прибытия (приехали ли они в гости, по торговым делам, в качестве паломников, для уплаты налога, в связи с тяжбой), о сроке, на который они приехали, и об исповедуемой ими религии. Владелец дома обязан все это выяснить, проявив при этом большую осторожность, чтобы не быть обманутым и воспрепятствовать стремлению скрыть истину.

В случае если все вышеуказанные сведения о прибывшем — имя его, откуда он приехал и какова цель приезда — не будут полностью сообщены в течение двадцати четырех часов с момента его приезда, то владелец дома будет рассматриваться как нарушитель закона, /53/ преступник или изменник, действующий в сговоре с мамлюками.

Мы сообщаем всем жителям Каира, в частности владельцам винных лавок и караван-сараев, что при первом нарушении этого распоряжения с них будет взыскан штраф в двадцать французских реалов, а при втором — штраф увеличится в три раза.

Мы доводим до сведения французских граждан, что настоящее распоряжение в равной степени относится и к французам, открывшим винные лавки, гостиницы и караван-сараи. Салам".

В тот же день собрался диван, и члены его обсуждали дело Мустафа-бея, катходы паши, назначенного амир ал-хаджжем. Последний отправился вместе с верховным главнокомандующим, причем его сопровождали кади, шейхи, начальники янычарских корпусов и купцы, избранные для этого путешествия.

В Бильбейсе Мустафа-бей, катхода паши, отделился от своих спутников и направился в ас-Салихийу. Затем он переехал в ал-'Арин, куда прибыла также группа французских солдат. Последним не хватало верблюдов, которых они и отобрали у Мустафа-бея и сопровождавших его лиц.

Когда верховный главнокомандующий вернулся в Египет, он отправил Мустафа-бею и его спутникам предписание приехать к нему, но они были не в состоянии это сделать, так как им не на чем было перевезти свои вещи. Кроме того, до них дошли сведения, что дорога небезопасна из-за бедуинов. Поэтому они не сумели присоединиться к главнокомандующему и несколько дней оставались в ал-'Арине всеми забытые. Верховный главнокомандующий о них не позаботился.

Шейхи ас-Сави, ал-'Ариши и ад-Давахили и другие находившиеся с ними лица, опасаясь последствий своего непослушания, отделились от остальных и направились в ал-Курайн. Там ад-Давахили почувствовал недомогание, заболел и вернулся в Каир, как об этом уже говорилось выше.

Упомянутые Мустафа-бей, кади, сопровождавший их шейх ал-Файйуми, а также купцы и начальники янычарских корпусов переехали в Куфур Наджм[379] и оставались там много дней. Случилось так, что ас-Сави послал домой письмо, в котором он сообщил, между прочим, о причине, заставившей его и его спутников отделиться от всей группы: они увидели, что катхода паши занят недостойными делами.

Когда это письмо прибыло, находившиеся в Каире французы потребовали, чтобы его принесли и прочли. Они старались узнать, что означают слова "недостойные дела". Некоторые шейхи пытались истолковать эти слова в том смысле, что Мустафа-бей не был с ними достаточно вежлив и не заботился о них.

Французы промолчали и приступили к расследованию. Они выяснили, что речь идет об измене Мустафа-бея и его тайных замыслах против них. К Мустафа-бею катходе присоединились ал-Джибали и. некоторые мятежные бедуинские племена. Мустафа-бей оказывал им почет и делал им подарки. Вместе с ними он переехал в Минийат Гамр, в Дакадус и в Билад ал-Вакф[380] и приступил в этих местах к сбору контрибуции.

Во время пребывания Мустафа-бея и присоединившихся к нему бедуинов поблизости от Нила мимо них проплыли баржи, везшие муку и другое продовольствие французам в Дамиетту. Мустафа-бей и его люди остановили баржи и конфисковали находившийся на них груз. Моряки с этих барж прибыли в диван, рассказали о том, что произошло между ними и Мустафа-беем, доказав тем самым измену и предательство последнего. Специальный гонец был отправлен на верблюде, чтобы сообщить об этом верховному главнокомандующему французов. Посланец вернулся с ответом. Верховный главнокомандующий приказал отправить за Мустафа-беем солдат и захватить его вместе с его людьми. Он приказал также послать отряд к дому Мустафа-бея, занять его и опечатать.

В воскресенье, 24 шаввала (31.III.1799), к дому Мустафа-бея был отправлен выделенный для этого отряд солдат. В отряде были агенты полиции. Они арестовали катходу Мустафа-бея, который был хранителем священного покрывала, племянника Мустафа-бея и других членов его семьи. Всех их заточили в тюрьму в Гизе.

Была составлена опись всего найденного имущества, как принадлежавшего Мустафа-бею, так и того, что осталось последнему от господина его Бакр-паши. Все это было перевезено в крепость. Они нашли там множество вещей паши: одеяния, отороченные позументом, конское и верблюжье снаряжение и множество всякого другого имущества. Они нашли там и конфисковали также лошадей и верблюдов. Жители были огорчены всем происшедшим, так как раньше их успокаивало присутствие Мустафа-бея и кади, к которым они обращались с просьбами о заступничестве перед французами. Эти люди встречали у французов благоприятный прием, и их ходатайства удовлетворялись.

Затем шейхам, начальникам янычарских корпусов и купцам был послан "аман" и разрешение вернуться в Каир с почетом и без опасения.

В тот же день прибыло известие о том, что сейид 'Омар-эфенди, старейшина тарифов, прибыл в Дамиетту. Его сопровождала группа высокопоставленных лиц и ранее бежавшие чиновники налогового ведомства, например 'Осман-эфенди ал-'Аббаси, Хасан-эфенди — чиновник, ведущий книгу ежемесячных доходов и расходов, Мухаммад-эфенди — второй помощник начальника канцелярии, шейх Касим ал-Мусалли и другие. Все они ранее находились в Яффской крепости. Когда /54/ французы окружили и захватили крепость и город, они не тронули находившихся там египтян. Бонапарт приказал привести их к нему, высказал им порицание за то, что они уехали из Египта, а затем распорядился выдать им одежду, посадить на корабль и отправить морем в Дамиетту.

В понедельник на улицах было объявлено, что мамлюки, турки и солдаты-иностранцы должны явиться в дом заместителя главнокомандующего, где, после того как личность их будет установлена, им выдадут удостоверение, гарантирующее их безопасность. В дальнейшем всякий, задержанный без удостоверения личности, будет наказан. Издание этого приказа было вызвано слухом о том, что в Каир под видом крестьян тайно проникло большое количество мамлюков и турок.

Во вторник на рынках и улицах Каира было объявлено о том, что лица, желающие совершить хадж, смогут отправиться морским путем из Суэца со священным покрывалом и суррой[381], после того как будет дано соответствующее указание.

В тот же день прибыл имам катходы паши с письмом от своего господина. Катхода паши благодарил французов за благодеяния и заботу, проявленную ими в связи с отправкой торжественной процессии со священным покрывалом, благословлял их и утверждал, что продолжает испытывать к ним любовь и расположение. Он просил разрешения приехать в Каир и отправиться в хадж вместе с паломниками, везущими священное покрывало, так как время хаджа уже пришло. В конце письма он писал: "Вы не должны верить тому, что сообщили вам о нас предатели, так как все это — ложь и клевета".

Письмо прочли в диване и перевели его французам. Последние заявили, что катхода паши лжет, и не хотели о нем слушать. Они говорили: "Измена катходы паши нами установлена, и его попытки оправдаться бесполезны". После этого они написали ответное письмо и отослали его с имамом. В этом ответе они писали, что если он искренен в своем письме, то он должен отправиться к верховному главнокомандующему в Сирию, на что они дают ему срок в шесть часов начиная с момента получения им ответа. Если же он запоздает с отъездом, то тем самым будет доказана неискренность его письма, и они прикажут солдатам напасть на него и арестовать его.

В тот же день французы составили и объявили на улицах следующее обращение:

"Жители Египта! Мы доводим до вашего сведения, что амир ал-хаджж отстранен от участия в хадже из-за совершенного им. Но население Египта — улемы, начальники янычарских корпусов, простые жители не замешаны в этом, и им ничего не ставится в вину. Слава Аллаху, который уберег жителей Египта от участия в этом заговоре, они пребывают в полном здравии и ни в чем не обвиняются. Тот, кто желает совершить хадж, пусть приготовится. Он сможет отправиться морским путем вместе со священным покрывалом и суррой. Корабли уже готовы. Приготовлена также охрана, назначенная из числа жителей Египта для того, чтобы охранять паломников. Живите в спокойствии и не прислушивайтесь к измышлениям курильщиков хашиша[382]".

В субботу, последний день месяца шаввала, шейхи, начальники янычарских корпусов и купцы прибыли из ал-Курайна в Каир. Кади не приехал с ними, а последовал за Мустафой катходой. Так окончился месяц шаввал. Вот наиболее значительные события этого месяца.

Французы установили в ряд баржи, на которых они устроили настил из сколоченных гвоздями бревен, соорудив таким образом мост, связывавший каирский берег близ Каср ал-'Айни с тем местом острова ар-Рауда, где находилась ветряная мельница. Жители переходили по этому мосту на другой берег сами и перегоняли по нему свой скот. Другой большой мост французы построили между островом ар-Рауда и Гизой.

На прекрасной, вымощенной камнем площади перед домом Хасана Кашифа Черкеса, где расположился астроном Тот, последний начертил солнечные часы, по которым можно было определять время среди дня. Вместо шеста он соорудил круг с многочисленными направленными в сторону солнца отверстиями в верхней части. Проходя через эти отверстия, солнечный луч должен падать на расчерченный круг. Таким образом определяется время дня и положение солнца [среди созвездий] из месяца в месяц. Для этого [на кругу солнечных часов] астроном изобразил соответствующим рисунком каждое созвездие.

Другие солнечные часы, предназначенные только для определения времени между восходом и заходом солнца, с расположенным под углом указателем времени, Тот начертил высоко на стене во дворе низкого дома, находившегося между двумя другими домами. Он не указал здесь линий, имеющихся [обычно] на наших часах и служащих для обозначения времени асра[383], времени, остающегося до захода солнца, времени захода и восхода солнца, направления киблы, градусной сетки /55/ и всего того, что необходимо для определения часа молитвы. Французы не нуждаются во всем этом и всем этим не пользуются.

Тот начертил также солнечные часы с многочисленными линиями на четырехугольной плите из красной меди, которую он установил в середине сада на низкой колонне высотою меньше чем в сажень. Он соорудил также железный шест треугольной формы, тень от конца которого падала на пересекающиеся линии.

По точности эти солнечные часы являются совершеннейшим произведением искусства. Имя конструктора их умело выгравировано крупными арабскими буквами на меди с инкрустацией из серебра по способу, принятому у иностранцев, и так далее.

Следует также отметить, что французы сильно разгневались на катходу паши. Они арестовали его приближенных и заключили их в тюрьму. Среди последних был его катхода, являвшийся до этого хранителем священного покрывала. Для наблюдения за завершением работы по изготовлению священного покрывала был назначен наш друг сейид Исма'ил ал-Вахби, известный под именем ал-Хашшаб, человек, славившийся своей справедливостью. Последний приказал перевезти священное покрывало в дом Аййуба Чауша по соседству с мечетью Ситти Зайнаб[384], где и было окончено его изготовление. Французы позаботились также о собирании денег для сурры и записывали их в особый журнал.

Месяц зу-л-ка'да[385] 1213 года начался в воскресенье (6.IV.1799).

6 зу-л-ка'да (11.IV.1799), в пятницу, прибыли на верблюдах французы с письмом, в котором сообщалось, что французские войска заняли Хайфу, после чего двинулись на 'Акку. Они бомбардировали 'Аккскую крепость, разрушили часть крепостной стены и через двадцать четыре часа после начала наступления заняли город. Они поторопились отправить этот отряд на верблюдах, чтобы успокоить своих друзей, которым иначе пришлось бы долго ожидать известий. "Будьте спокойны, — писали они, — через шесть дней мы вернемся к вам. Салам!"

В тот же день в Гизу прибыл караван паломников-магрибинцев. По этому поводу среди жителей было много разговоров и ходили разные слухи. Говорили, будто паломников двадцать тысяч и будто они прибыли в Египет для того, чтобы освободить его от французов. Французы послали к ним людей, чтобы выяснить, кто они такие, и убедились в том, что это крестьяне из селений и деревень, расположенных близ Феца[386]. Некоторым из магрибинцев, имевшим дела в городе, они разрешили переправиться в Каир.

Один из магрибинцев явился к французам и оклеветал своих соотечественников, заявив, что они прибыли для того, чтобы начать священную войну с французами, что они закупили лошадей и оружие и что цель их — вызвать восстание.

Французы отправили к магрибинцам отряд, желая выяснить их намерения. Посланные явились к паломникам, беседовали с ними и их старшиной, а также с человеком, который их оклеветал. Магрибинцы заявили, что они прибыли только для паломничества, а не для чего-либо другого. Французы вернулись в Каир и привезли с собой старшину магрибинского каравана.

На утро следующего дня был собран диван, на заседание которого привели и человека, донесшего на магрибинцев, и старшину их каравана и допросили последнего.

Старшина магрибинцев заявил: "Мы приехали исключительно для паломничества". Тогда у него спросили: "Для чего же вы покупали оружие и лошадей?" Тот ответил: "Все это нам необходимо". Тогда магрибинцу сказали: "Этот человек утверждает, будто вы намереваетесь вести войну с французами и будто вы говорили, что священная война достойнее хаджа". Тот ответил: "Эти обвинения не имеют никаких оснований". Ему сказали: "Об этом сообщил один из ваших людей". Он ответил: "Этот человек — вор. Мы его поймали на краже и избили, и за это он затаил против нас злобу". Далее он заявил: "Это чужая, не принадлежащая нашему султану страна[387], зачем же мы будем воевать из-за нее? Если бы мы имели такое намерение, мы бы не прибыли с таким маленьким отрядом и не взяли бы с собой всего только полкантара пороха".

После этого французы условились с магрибинцем, что паломники соберут свое оружие, а он останется в качестве заложника до того времени, когда паломники отправятся в путь, а через два дня после их отъезда догонит их с оружием. Старшина магрибинского каравана принял эти условия, французы поблагодарили его и сделали ему подарки.

В субботу из Булака выступил отряд французских солдат с двумя пушками для сопровождения магрибинцев, пока те не доберутся до моря. Они дошли с магрибинцами до ал-'Адлийи.

Когда жители Каира и Булака увидели выступавших солдат с пушками, они испугались и по своему обыкновению забегали и закричали. Распустив слух, будто французы выступили, что-бы напасть на магрибинцев, они закрыли большую часть рынков и лавок и тому подобное. Из-за их измышлений магрибинцы в этот день не выехали.

На следующий день караван с магрибинскими паломниками выступил из города и дошел /56/ в сопровождении французских солдат до ал-'Адлийи. Солдаты били в барабаны. Впереди колонны везли пушку. Позади колонны также шел отряд солдат с пушкой.

Во вторник, 10 зу-л-ка'да (15.IV.1799), отряд французских солдат выступил против бедуинов ал-Джазиры[388]. Французы отправили этот отряд в связи с тем, что Мустафа-бей, катхода паши, уехал к бедуинам и искал у них убежища.

В среду группа моряков и других лиц, заключенных ранее в крепость, была выпущена на свободу. Среди освобожденных был му'аллим Никула ан-Насрани ал-Армани, в прошлом капитан военного корабля Мурад-бея, построенного в Гизе. Его поместили в доме Хасана Катходы, расположенном около Баб аш-Ша'рийи.

В тот же день прибыл с изъявлением покорности Ибн Щадил, шейх бедуинского племени ал-Хувайтат[389]. До этого он отказывался повиноваться. Французы дали ему "аман", одарили его и отправили под его охраной караван с мукой и сухарями для армии в Сирию.

В пятницу, 21 зу-л-ка'да (26.IV.1799), прибыл из Верхнего Египта Магалон с трофеями, захваченными там: скотом и другой добычей.

В тот же день в ал-'Адлийе для солдат, прибывающих из Сирии и, в связи с [появлением в этих краях] Мухаммад-бея ал-Алфи, направляющихся на восток от Атфиха[390], был установлен карантин.

В тот же день отряд, посланный против бедуинов ал-Джазиры, возвратился в Каир. Французы добились успехов и разбили бедуинов. Что касается Мустафа-бея, то о нем не знали ничего достоверного и говорили, что он уехал в Сирию.

25 зу-л-ка'да (30.IV.1799) прибыло послание от упомянутого Мустафа-бея. В нем содержалось письмо к шейхам, в котором Мустафа-бей просил их, во-первых, сообщить французским военачальникам о том, что он едет к верховному главнокомандующему в Сирию, а во-вторых, попросить освободить его близких родственников и катходу и сохранить конфискованное у него имущество, так как оно принадлежит государству.

Когда французам показали это письмо, они заявили, что освобождение упомянутых лиц невозможно до тех пор, пока не будет точно установлено, что Мустафа-бей уехал к верховному главнокомандующему, и пока они не получат от последнего письмо с подтверждением этого, так как может оказаться, что Мустафа-бей лжет.

В тот же день подтвердилось известие о том, что Мухаммад-бей ал-Алфи, объехав горы, направился к бедуинам ал-Джазиры, что при нем находится отряд численностью приблизительно в сто человек или, как говорили, даже более того и что к нему присоединилось много турок и мамлюков, скитавшихся в тех краях. Бедуины встретили его с почетом и любовью. Получив это известие, французы послали против него отряд солдат.

27 зу-л-ка'да (2.V.1799) французы составили краткое сообщение обо всех событиях, прочитали его в диване, отпечатали этот документ в нескольких экземплярах и по своему обычаю расклеили на улицах. Это было вызвано тем, что среди жителей ходило множество различных слухов, связанных с тем, что перестали поступать известия из осаждавшей 'Акку французской армии, а также с толками о событиях в Верхнем Египте и о шейхе ал-Килани и сопровождающих его тарифах и так далее. Вот текст документа:

"От Великого дивана Египта.

Во имя бога милостивого, милосердного! Смерть тиранам!

Мы доводим до сведения всех жителей Египта, что верховный главнокомандующий прислал из 'Акки письмо, адресованное генералу, командующему войсками в Дамиетте и датированное 9 зу-л-ка'да текущего года, в котором говорится следующее:

"Мы отправили к вам в Дамиетту два небольших судна 25 и 28 шаввала. Эти корабли отвезли вам наше распоряжение о посылке подкрепления, пушечных ядер и снаряжения солдатам наших гарнизонов, охраняющих Газу и Яффу.

Что касается нашего лагеря, то мы имеем в достаточном количестве пушечные ядра, боеприпасы и другое военное имущество, а также продовольствие и питьевую воду. Количество ядер у нас намного увеличилось, так как мы подобрали все боеприпасы, брошенные противником. Таким образом, сам противник нам помог.

Мы доводим также до вашего сведения, что мы начали закладывать мину на глубине тридцати футов и держали это в секрете, пока не подвели ее на расстояние около восемнадцати футов от стены. В то же время наша армия приблизилась с той стороны, с которой мы ведем наступление, на расстояние сорока восьми футов от стены. С божьей помощью мы победим и полностью овладеем крепостью 'Аккой еще до того, как вы прочтете это письмо. Мы готовы к штурму 'Акки, и вы вскоре получите сообщение об этом.

Что касается других частей /57/ Сирии и районов, находящихся за 'Аккой, то их жители подчинились нам и относятся к нам с уважением. Их любовь к нам все возрастает, и они желают присоединиться к нам и проявить самую большую доброжелательность. Они приходят к нам толпами, приносят многочисленные подарки и от всего сердца выказывают большую любовь. Это свидетельствует о милости к нам бога и о сильной ненависти жителей к Джаззар-паше.

Мы сообщаем вам также, что генерал Жюно[391] с тремя сотнями французских пехотинцев разбил прибывший из Сирии отряд противника, состоявший из четырех тысяч конных и пеших солдат. Из них на поле боя осталось около шестисот человек убитых и раненых. Он захватил также пять знамен. Это исключительный, невиданный в истории войн случай, чтобы триста человек разбили почти четыре тысячи человек, и он свидетельствует о том, что победа не зависит от численности сражающихся, а дается богом". Так кончается письмо верховного главнокомандующего французской армией его заместителю в Дамиетте.

Заместитель верховного главнокомандующего и правитель Каира Дюга переслал это письмо к нам в диван, чтобы ознакомить нас с его текстом. Он нам приказывает внушить жителям Каира и провинции, чтобы они вели себя благопристойна и соблюдали справедливость, чтобы они не прислушивались к различным лживым слухам и небылицам, так как измышления курильщиков хашиша способны лишь приносить вред уважаемым людям.

Заместитель верховного главнокомандующего генерал Дюга получил сведения, что среди жителей Каира и египетских провинций ходят лишенные всяких оснований и якобы исходящие от тарифов слухи. В действительности этих тарифов более не существует. Генерал, командующий французскими войсками в Верхнем Египте, прислал сообщение генералу Дюга о том, что упомянутые тарифы вместе с сопровождавшим их ал-Килани разбиты наголову и бежали в разные страны и что в настоящее время в Верхнем Египте царит полное спокойствие, а мятеж и непослушание прекратились.

Жители Каира и провинций! Не занимайтесь делами, которые могут привести вас к гибели. Ведите себя благоразумно, чтобы не раскаиваться в дальнейшем и чтобы вас не постигли позор и гибель.

Разумный человек в первую очередь должен заниматься выполнением своих религиозных и гражданских обязанностей, избегать всякой лжи и выполнять заповеди и предписания бога. Он должен предвидеть последствия своих действий и отдавать себе в них отчет. И всякий благоразумный человек пусть прекратит лишние разговоры, займется своими собственными делами и обратится к богу всевышнему. Салам!"

В этом же месяце было обнародовано следующее распоряжение:

"От имени Всеобщего дивана ко всем жителям Каира, Булака и Старого Каира!

В результате размышлений мы пришли к выводу, что самым доступным и верным средством для уменьшения и даже-полного предотвращения страшной опасности, связанной с распространением эпидемии чумы, является пресечение сношений с женщинами дурного поведения, так как они — главная причина распространения упомянутой болезни.

В связи с этим мы приняли решение под страхом смертной казни запретить в течение тридцати дней, начиная со дня объявления этого приказа, всем жителям без различия их национальности, — будь они французы, мусульмане, греки, христиане или евреи, — приводить в Каир, Булак или Старый Каир женщин легкого поведения, которые до того бывали в казармах солдат или в домах каких-либо лиц в городе. Такому же наказанию будет подвергнута всякая публичная женщина, которая придет в город сама".

Прочие события этого месяца: два английских корабля прибыли в Суэц. Говорили даже, что кораблей было не два, а четыре. Они бросили якорь против города и произвели несколько выстрелов. Некоторые жители Суэца бежали в Каир и сообщили об этом. Английские военные корабли случайно встретились с несколькими торговыми кораблями, груженными кофе и другими товарами, задержали их и не пропустили в Суэц.

Отряд бедуинов Гуз из провинции ал-Бухайры прибыл к городу Даманхуру и напал на него. Бедуины перебили находившихся в городе французов и опустошили его окрестности. Они достигли даже ар-Рахманийи и Розетты, причем убивали всех, кого встречали на своем пути, как французов, так и других лиц, грабили селения и опустошали засеянные поля.

Скончался уже упоминавшийся нами шейх ал-Килани, — да смилостивится над ним всевышний, — /58/ а его отряд рассеялся по стране. Некоторые из его солдат даже прибыли в Каир. Жители Верхнего Египта не раз предавали сторонников ал-Килани: обещали им свою помощь, но, когда начиналось сражение, оставляли их. Жители некоторых селений приглашали их в гости, а затем доносили французам, которые их арестовывали.

В Каир из Верхнего Египта прибыло большинство французских солдат, которые были в Верхнем Египте. Возвращаясь, они разрушили знаменитый город Бани 'Ади[392], жители которого отказались платить им налоги и нести повинности, полагаясь на свою многочисленность и силу, а также на неприступность их города. Жители вышли навстречу французским солдатам и завязали с ними сражение. Французы захватили [находящийся по соседству с городом] высокий холм и открыли с него пушечный огонь. После этого они атаковали жителей и окружили их, сожгли тока, а затем, преступая всякие границы дозволенного, принялись убивать и грабить. Они захватили в городе много имущества и ценностей, среди которых было огромное количество вещей, отданных на хранение мамлюками и другими лицами из числа состоятельных жителей городов Верхнего Египта, так как те рассчитывали на местоположение города, делавшее его неприступным. Так же французы поступили и с городом ал-Маймун[393].

Месяц зу-л-хиджжа[394] 1213 года (начался во вторник (6.V.1799).

2 зу-л-хиджжа (7.V.1799) около тысячи французских солдат было отправлено для охраны городов провинции аш-Шаркийа, так как некоторые бедуины и мамлюки присоединились к ал-Алфи. Большой французский отряд отправился в Даман-хур. Жители Даманхура восстали против французов. Французы расправились с этим городом так же, как они это сделали с городом Бани 'Ади: разграбили город и перебили многих его жителей. Восстание в городе поднялось в связи с прибытием в город одного магрибинца, провозгласившего себя махди[395], который обратился к жителям с призывом начать священную войну.

Магрибинца сопровождало около восьмидесяти человек. А ранее он распространял послания среди жителей страны и призывал их к священной войне. К нему присоединились жители ал-Бухайры и других провинций.

Повстанцы прибыли в Даманхур и перебили находившихся там французов. Они обосновались в городе на много дней, и жители этих районов то присоединялись к ним, то покидали их, а упомянутый магрибинец отправлялся то на Запад, то на Восток.

В тот же день распространился слух о том, что ал-Алфи прибыл в провинцию аш-Шаркийа, имел стычку с находившимися там французами, после чего отправился в ал-Джазиру.

7 зу-л-хйджжа (12.V.1799) в ал-'Адлийу в карантин при был из Сирии французский отряд. В нем были раненые. Некоторые жители узнали от них, что военные действия между французской армией и Ахмад-пашой под 'Аккой продолжаются и что отправившийся вместе с армией военный инженер Кафарелли, известный среди простого народа под именем Абу Хашаба, умер. Французы были опечалены известием об его смерти, так как он был умным и дьявольски хитрым человеком. Он обладал большими познаниями в области военного искусства и военной тактики, а во время боя отличался большой отвагой. К этому следует добавить, что он знал строительное дело: умел возводить постройки, а также осаждать и брать крепости.

В среду был праздник жертвоприношения[396]. По-настоящему его нужно было бы праздновать в четверг. В этот день в честь праздника в крепости был произведен артиллерийский салют и во время восхода солнца, и во время заката. В этом году в день праздника не удалось совершить полагающегося по обычаю жертвоприношения, так как в связи с карантином не было необходимых для этого животных[397], да и жителям было не до того.

В этот день один турок-работорговец, проживавший в квартале ал-Джамалийа в одном из помещений торгового двора Зу-л-Факара и имевший юношу-раба, отлучился для праздничной молитвы, а по возвращении нашел этого юношу в одежде моряка при оружии. Он спросил его: "Где ты взял эту одежду?" Юноша ответил: "У нашего соседа такого-то солдата".

Купец приказал юноше снять одежду, но тот не послушался и не снял ее. Тогда купец обругал его и ударил по лицу. Юноша вышел, и тут у него возникла мысль убить хозяина. Он вернулся с этой целью, но нашел у своего хозяина гостя и, не решившись совершить убийство в присутствии последнего, остался за дверью. Однако хозяин, увидав юношу, по глазам его догадался о его вероломных намерениях. Когда гость поднялся, [чтобы уйти,] хозяин встал вместе с ним, вышел и запер юношу в доме. Юноша поднялся на плоскую крышу дома, с нее перебрался на соседнюю, затем спустился по веревке на постоялый двор, выбежал на улицу с саблей в руках и закричал: "Священная война, о мусульмане! Убивайте французов!" — /59/ и другие подобные этим слова. Затем он отправился в квартал ал-Гурийа. По дороге он случайно встретил трех французов: одного из них он убил, а двое других убежали. После этого он повернул обратно, причем жители следовали за ним до тех пор, пока он не добежал до тупика на улице ал-Джамалийа. Он вошел в него и скрылся в доме, дверь которого оказалась открытой; хозяин дома стоял перед дверью.

В это время у собравшихся французов появились различные подозрения, и они поспешили в крепость. К месту происшествия прибыл и направленный ими отряд полицейских, которые начали расспрашивать об этом рабе. Простой народ заволновался, дети забегали, некоторые жители закрыли свои лавки. Полицейские не прекращали расспрашивать показывавших им дорогу жителей до тех пор, пока не добрались до тупика, в который забежал юноша. Они вошли в него. Заметив полицейских, юноша снял с себя одежду и спустился в находившийся около дома колодец. Полицейские вошли в дом, вытащили его из колодца и увели с собой. После этого волнение прекратилось.

Юношу допросили о причинах его действий. Он заявил, что наступил день жертвоприношения и что он хотел принести в жертву французов. Его спросили, где он взял оружие, на что он ответил, что оно является его собственностью. После этого юношу заключили в тюрьму для дальнейшего расследования этого дела. Французы потребовали к себе хозяина этого юноши. Его нашли у шейха ал-Махди и посадили в тюрьму. Арестовали также группу лиц, проживающих в этом торговом дворе, но вскоре освободили, не причинив им никакого вреда. После последней вечерней молитвы Ага и Бартелеми прибыли к торговому двору и вызвали к себе привратника, владельца торгового двора и соседей. Они обошли помещения торгового двора и принялись разыскивать оружие. При этом они даже вытаскивали плиты мостовой, но ничего не нашли. Они хотели открыть склады, но им помешал это сделать сейид Ахмад ибн Махмуд Мухаррам. Затем они ушли и увели с собой владельца торгового двора, соседей, живших в том же помещении, и арестовали ряд других лиц. На следующий день раба казнили, а все Другие арестованные оставались [еще долго] в тюрьме и были вылущены на свободу лишь спустя много дней после этого происшествия.

В тот же день один христианин-сириец проезжал мимо мечети ал-Хусайни верхом на осле. Переводчик полицейского этого квартала по имени сейид 'Абдаллах увидел его и приказал ему в соответствии с обычаем сойти с осла из уважения к мечети. Христианин отказался это сделать. Тогда переводчик обругал его, повалил на землю и избил. Христианин отправился к французам и пожаловался им на упомянутого сейида 'Абдалдаха. Французы приказали привести его и заключить в тюрьму. Несмотря на ходатайство его начальника, переводчика не освободили. Христианин утверждал, что он находился далеко от мечети, и привел подтверждавшего это свидетеля, а также обвинил сейида 'Абдаллаха в том, что тот был невоздержан в своих действиях. Христианин утверждал также, что у него пропали из кармана деньги в то время, как 'Абдаллах его бил. Переводчик оставался в тюрьме несколько дней, пока не возместил этих денег в количестве шести тысяч дирхемов[398].

В тот же день французскому главнокомандующему в Сирии было отправлено из Каира продовольствие почти на восьмистах верблюдах, принадлежавших бедуинам. Сопровождавшие продовольствие Бартелеми и отряд солдат проводили караван до Бильбейса и вернулись через два дня.

В тот же день девять торговых кораблей с кофе, пряностями и другими товарами прибыли в Суэц. На них находило около пятисот тюков кофе, принадлежавшего тарифу Мекки. Англичане сперва пытались помешать заходу этих кораблей в порт, но тариф написал им письмо, и они пропустили корабли, ограничив лишь срок разгрузки и погрузки и взыскав с них пошлину.

Французы не взыскали пошлины за кофе, так как тариф почти за двадцать дней до прибытия кораблей в Суэц прислал им письмо и подарки. Письмо было адресовано Пусьельгу. Французы отпечатали его в виде листовок и расклеили на улицах. [Вот этот текст:]

"От Талиба ибн Муса'ида, тарифа благородной Мекки, к знатнейшему из знатных, выдающемуся человеку среди своих соотечественников, Пусьельгу, разумно и энергично управляющему делами Французской республики.

Настоящим сообщаем, что мы получили ваше письмо. Из содержания мы поняли, что наше судно прибыло в Суэц и что вы послали солдата верблюжьей кавалерии для того, чтобы освободить кофе от пошлин, и что вы приложили все усилия для успешной продажи его.

Мы продумали ваше письмо /60/ и нашли его искренним. Оно обязывает нас быть вашими верными друзьями и устраняет у нас всякие неясности и сомнения относительно ваших намерений. Мы должны в настоящее время создать все условия для дружеских отношений и устранить все то, что может затруднять наши взаимоотношения и препятствовать взаимному пониманию. В настоящее время мы сумели быстро отправить в ваши края из нашего неувядающего порта Джидды[399] только пять кораблей, груженных товарами. Мы собрали эти корабли с большим трудом, потому что купцы охвачены беспокойством, а так как сведения о вас поступают лишь через передающих различные небылицы бедуинов, то все время возникает множество ложных слухов, которые порождают большое недоверие к вам и всякие сомнения. Что касается нас, то письма, которые мы от вас получили, рассеяли все вызванные этими ложными слухами сомнения, и теперь мы спокойны.

Теперь, когда ваши письма убедили нас в этом, мы желали бы, чтобы сразу же после получения этого письма вы послали ваших солдат в порт Суэц для охраны имущества наших купцов и проследили бы за тем, чтобы провезенный ими кофе был доставлен в Каир и продан, а также позаботились бы об их скорейшем возвращении. Это ликвидирует существующий в торговле кофе застой и приведет к расширению этой торговли. Необходимо также, чтобы купцов, возвращающихся после продажи кофе из Каира в Суэц, сопровождали ваши надежные солдаты для охраны их от встречающихся на пути невзгод.

На этот раз мы посылаем вам для пробы лишь небольшое количество кофе. Таким образом крупные купцы хотят собрать необходимые сведения. Когда они увидят, что посланцам оказано уважение и радушный прием, в их сердцах исчезнет недоверие и они немедленно отправят вам самые ценные товары.

Мы просим бога, чтобы благодаря нашим стараниям были устранены все препятствия к достижению нашей цели, чтобы были получены доходы и обеспечена безопасность еще более полная, чем это было в минувшие времена, и чтобы с помощью бога еще более увеличился ввоз к вам товаров из Хиджаза.

На кораблях имеется кофе, принадлежащий нам лично. Мы надеемся, что вы проследите за нашими людьми и окажете им содействие в продаже наших товаров. Со своей стороны мы будем впредь относиться с уважением ко всякому вашему желанию.

Да будет вам известно, что несколько дней тому назад мы получили письмо от нашего друга, верховного главнокомандующего французской армией Бонапарта. Мы продумали то, что в этом письме непосредственно, нас касалось, написали ответ и отослали его Бонапарту. Что касается той части письма, в которой он просит нас помочь ему и переслать его письма в Индию — Ибн Хайдару, имаму Маската[400] и вашим представителям в городе ал-Муха[401], то все эти письма мы отправили к их адресатам с людьми, на которых можно положиться, и, если того пожелает бог, вы скоро получите ответ. Салам! Написано 18 зу-л-ка'да 1213 года".

Это письмо прибыло в Каир 16 зу-л-хиджжа. Таким образом, понадобилось двадцать восемь дней, чтобы оно добралось из Мекки в Каир.

Так закончился этот месяц. О французской армии в Сирии и о ее судьбе достоверные сведения не поступали, а приходившие сообщения носили сомнительный характер. Было известно лишь, что французы много раз возобновляли наступление на крепость 'Акку, шли на всяческие хитрости и всевозможные уловки, но добиться своего не сумели.

Так закончился этот год, на протяжении которого произошли события, невиданные в истории. Но самое главное заключалось в том, что получился перерыв в отправке хаджа из Египта и не были посланы в Мекку священное покрывало и сурра. Этого не случалось на протяжении многих веков, даже в период господства турок-османов. Но все в руках Аллаха.

Вот кто умер в этом году из знатных лиц и таких людей, память о которых сохранилась среди жителей.

Умер имам, выдающийся человек и крупный ученый, знаток мусульманского права, наблюдательный и искусный исследователь, глубоко изучивший свое дело, один из самых выдающихся и достойнейших ученых ал-Азхара шейх Ахмад ибн Муса ибн Ахмад ибн Мухаммад ал-Бийали ал-'Адави, маликит. Он родился в Бани 'Ади в 1141 году. Там он научился читать и изучил Коран. Затем он отправился в университет ал-Азхар, где оказался в числе учеников шейха 'Али ас-Са'иди[402], /61/ у которого он учился с таким усердием и настойчивостью, что овладел науками и стал выдающимся знатоком в самых различных областях знаний. Он обладал большими способностями и удивительной памятью. В своих лекциях он умел изложить прекрасным языком самую суть того, о чем писали авторы комментариев. Студенты, усевшись перед ним, записывали все это. Из прочитанных им лекций составилось несколько книг, целые тома, которыми широко пользовались студенты.

Он преподавал в течение многих дет при жизни своего учителя, прославился знанием футуха[403], и шейх ас-Са'иди советовал студентам посещать его лекции и неотлучно находиться при нем.

Он был человек в высшей степени справедливый, сдержанный и великодушный и постоянно стремился к правде. Он был умен и образован, владел многими тайными науками, знал астрологию, знал законы сочетания чисел и букв, умел при помощи окружностей и квадратов определять то, что скрыто от взора человеческого, и так далее.

После смерти шейха Мухаммада Хасана он по совету знающих людей занял его место преподавателя. Когда умер шейх Ахмад ад-Дардир[404], глава ривака[405] уроженцев Верхнего Египта, он занял его место. Ал-'Адави являлся автором многих сочинений о недействительных молитвах[406] и так далее. До самого последнего времени он не прекращал своих лекций и до самой смерти усердно занимался и преподаванием, и делами своей общины. Ал-Адави погребен на кладбище студентов-богословов, да будет милостив к нему всевышний.

Умер выдающийся и достойнейший ученый, знаток мусульманского права шейх Ахмад ибн Ибрахим аш-Шаркави, шахриит, азхариец. Он слушал лекции своего отца, получил под его руководством богословское образование и стал выдающимся человеком. Он не переставал усердно учиться до самой смерти отца, а затем занял его место. Вокруг него собрались студенты его отца и другие студенты, причем он не покидал своего места в ал-Азхаре на протяжении всего дня, давал разъяснения и предлагал решения по религиозно-юридическим вопросам для шафиитов. Крестьяне из деревень, лежавших по соседству с его родным городом, приходили к нему со своими спорами по вопросам семейного права, и он разрешал эти споры и писал по их делам фетвы, необходимые для разбора их тяжб у кади. Иногда он даже бил и ругал упрямцев, которые не соглашались с ним. Люди прислушивались к его словам и подчинялись его решениям. Нередко они приносили ему подарки и деньги, и он, как мы уже говорили, стал известным человеком.

Аш-Шаркави был человеком большого роста, с огромной бородой. Он славился своим красноречием. Так он жил до тех пор, пока его не обвинили в том, что он участвовал в последнем восстании против французов. Он был казнен французами в крепости вместе с другими. Где его могила, никто не знает.

Умер имам, выдающийся человек, знаток мусульманского права, благочестивый и скромный шейх 'Абд ал-Ваххаб аш-Шубрави, шафиит, азхариец. Он изучал мусульманское право у выдающихся шейхов своего времени, посещал лекции шейх!

Абдаллаха аш-Шубрави, ал-Хифни, ал-Баррави, 'Атийат ал-Аджхури[407] и других. Он читал лекции обучал и давал разъяснения по различным вопросам богословия в ал-Джаухариии и в мечети ал-Хусайни. Огромные толпы простого народа приходили, чтобы слушать его лекции и учиться у него. Он читал книги хадисов, сочинения ал-Бухари и Муслима[408]. Он обладал прекрасной дикцией и блестящей памятью вел достойный образ жизни и всецело отдавался своим занятиям Он усердно занимался своими делами до тех пор, пока не был обвинен в подстрекательстве к восстанию и казнен французами в крепости в конце месяца джумада ал-ула этого года. О том где находится его могила, нет сведений.

Умер также благочестивый, образованный и преуспевавший молодой человек превосходный знаток мусульманского права шейх Йусуф ал-Мусайлихи, шафиит, азхариец, знаток Корана и текстов. Он учился у [известнейших] шейхов своего времени таких, как ас-Са'иди, ал-Баррави, 'Атийат ал-Аджхури, Ахмад ал-Аруси[409]. Многие приходили послушать шейха Мухаммада[410] ал-Мусаилихи, превосходно читавшего свои лекции в мечети ал-Курди[411] на маленьком рынке ал-Лала. Ал-Мусайлихи был человек высокообразованный и жизнерадостный, с мягким сердцем и приятной внешностью. Так он жил до тех пор, пока не был обвинен французами в участии в событиях и казнен а крепости вместе с остальными жертвами, пострадавшими за веру.

Умер также выдающийся человек, знаменитый шейх Сулайман ал-Джаусаки, шейх корпорации слепых в их небольшой мечети, известной в настоящее время под названием аш-Шанвани[412]. Он стал шейхом упомянутых слепых после смерти шейха аш-Шубрави. Он держал себя с ними смело и строго, как могущественный человек, и использовал свое высокое положение среди слепых, чтобы собрать большой капитал и недвижимость. Он скупал по низким ценам зерно, /62/ предназначенное для раздачи лицам, имеющим право на его получение, остававшееся в деревнях вследствие того, что его нельзя было вывезти из-за дальности расстояния, составлял его опись и посылал ее мултазимам, требуя, чтобы они заплатили за него в соответствии с его количеством. К тем из них, кто не соглашался, он посылал огромную армию слепых, и мултазимы были вынуждены соглашаться на уплату. И хотя зерно его лежало без употребления, он договаривался с ними и назначал за него цену, какую хотел. У него были помощники, которых он посылал к мултазимам в Верхний Египет. Эти помощники пригоняли ему баржи, груженные зерном и другими пищевыми продуктами: медом, сахаром, животным и растительным маслом и прочим, и в годы, когда дороговизна была велика, он продавал это за большую цену на рынках и базарах, находившихся в прибрежной полосе. Он молол зерно на своих собственных мельницах и продавал муку высшего качества в еврейском квартале, а из смеси муки с отрубями он пек хлеб для нищих-слепых, кормившихся этим хлебом и тем, что они собирали попрошайничеством, бродя днем и ночью по рынкам и улицам и распевая хвалебные песни, рассказывая басни и читая Коран в домах, на маетабах, на улицах и так далее. Когда кто-либо из нищих умирал, его имущество наследовал шейх Сулайман ал-Джаусаки, жизнь которого мы описываем. Он забирал себе то, что собрал умерший, а среди нищих встречались такие, у которых имелись значительные богатства. Во всем этом никто ему не противодействовал.

Случилось так, что шейх ал-Хифни разгневался за что-то на Сулаймана ал-Джаусаки и послал за ним. Последнего притащили связанного с непокрытой головой и по дороге от его дома до дома шейха ал-Хифни в квартале ал-Муски били его ногами по голове на глазах у всего народа. Но прошли годы, одно поколение сменилось другим, и шейх, чью жизнь мы описываем, вновь занял почетное место в обществе среди знатных людей, которые боялись его власти, прислушивались к его голосу и говорили: "Сказал шейх то-то и приказал шейх то-то". Шейх ал-Джаусаки начал носить богатую одежду, шубу на меху, стал ездить верхом на мулах в окружении свиты. Он взял в жены много богатых и красивых женщин и накупил себе рабынь — белокожих, чернокожих и эфиопок. Он одалживал знатным лицам большие суммы денег для того, чтобы они чувствовали себя обязанными и признательными ему. Так продолжалось до тех пор, пока в период французского господства он, возгордившись, не стал одним из главарей восстания. Он был казнен в крепости вместе с другими, и 'неизвестно, где находится его могила.

Сын его был задержан в доме ал-Бакри. Когда он узнал о смерти отца, он забеспокоился и чуть не сошел с ума от страха, что не узнает место, в котором его отец прятал деньги. На следующий день по ходатайству шейхов он был освобожден, так как он был задержан французами не с какой-либо целью, а только из предосторожности в момент, когда он пришел, чтобы повидать своего отца.

Умер также уважаемый и выдающийся человек, красноречивый шейх Исма'ил ал-Баррави, сын Ахмада ал-Баррави, шафиит, азхариец. Он был сыном брата знаменитого шейха 'Иса ал-Баррави. После смерти отца он занял почетное место последнего. Он не обладал большими знаниями, но отличался изворотливостью, говорливостью, наглостью и всюду вмешивался. Он попал к французам в западню, был казнен вместе с остальными жертвами, и неизвестно, где находится его могила, — да простит бог грехи нам и ему.

Умер также знатный и почтенный человек, достойнейший сейид Мухаммад Кураим ал-Искандари. Его казнили французы. Говорили, что он был раньше весовщиком в торговом ряду в Александрии. Он был очень живой и общительный человек и благодаря своему дружелюбному отношению к людям легко с ними сближался. Он привлек к себе склонность высокопоставленных особ государства, а также мусульманских и христианских купцов и других лиц, имевших вес и пользовавшихся известностью среди его земляков, его полюбили люди, и он стал известнейшим человеком в Александрии, Розетте и Каире. Познакомившись с Салих-беем, когда тот был еще вакилем[413] в Стамбуле и пользовался в Розетте большим влиянием, он стал правителем в городе и его окрестностях, подчинил себе жителей и, передав власть над городом в руки 'Османа Ходжи[414], заключил с последним союз и поступил к нему на службу. Позднее сейид Мухаммад познакомился и с Мурад-беем, сменившим Салиха Ага, сблизился с ним и вошел к нему в доверие. Мурад-бей возвысил его над соперниками и передал ему власть над диванам и таможнями в Александрии. Слово Мухаммада Кураима и всякое его распоряжение имело вес, и он руководил большинством дел. Он увеличил налоги и таможенные пошлины, а также провел конфискацию имущества купцов, /63/ особенно европейских. Между "им и сейидом Сухба вспыхнула ссора, во время которой последний спрятался в водоеме и там умер.

Прибывшие в Египет и высадившиеся в Александрии французы арестовали упомянутого сейида Мухаммада и стали требовать у него деньги. Они оказывали на него всяческое давление и отправили в тюрьму на корабль. Прибыв в Каир и расположившись во дворце Мурад-бея, французы начали собирать о нем сведения. Они выяснили, что сейид Мухаммад подстрекал против них жителей, упорно противился им и старался подорвать их власть. Тогда они разгневались на него еще сильнее, послали за ним, перевезли его в Каир и заключили в тюрьму. Члены дивана не раз пытались ходатайствовать за него, но не сумели ничего добиться. В четверг вечером к нему пришел Магалон и сказал ему: "Мы требуем от тебя столько-то денег", — и он назвал сумму, которую сейид Мухаммад не был в состоянии внести, и дал ему двадцать четыре часа сроку для уплаты. [При этом он предупредил сейида Мухаммада], что по истечении этого срока он в случае неуплаты будет казнен.

На следующее утро сейид Мухаммад послал за сейидом Ахмадом ал-Махруки и шейхами. Когда некоторые из приглашенных пришли к нему, он обратился к ним с просьбой о заступничестве и призывал их ему помочь. Он говорил им: "Выкупите меня, о мусульмане! Не оставьте меня в их руках". Но те не выкупили его, так как это случилось вскоре после прибытия французов, когда каждый ждал, что его самого постигнет беда, и был занят собственными делами. Около полудня, после окончания данного ему срока его в окружении нескольких солдат с обнаженными саблями в руках вывезли верхом на осле под дробь барабана, который несли впереди. Процессия пересекла ас-Салибу[415] и дошла до ар-Румайлы. Там сейиду Мухаммаду связали за спиной руки, а потом, привязав его за вытянутые руки, дали по нему ружейный залп, как обычно делают французы с тем, кого хотят казнить. После этого они отрезали у трупа голову, насадили ее на длинную палку и носили ее повсюду в квартале ар-Румайла. При этом глашатай кричал: "Таково будет наказание тем, кто осмелится противиться французам!" Затем близкие сейида Мухаммада забрали его голову и похоронили ее вместе с его телом. Так закончилась его жизнь. Это произошло в четверг, 15 раби' ал-аввала.

Умер также эмир Ибрахим-бей младший, известный под именем ал-Вали. В прошлом он был одним из мамлюков Мухаммад-бея Абу-з-Захаба[416] и после смерти последнего занял высокое положение среди мамлюков. В конце месяца джумада ал-ула 1192 года он получил звание эмира и санджака. Он был братом Сулайкаи-бея, известного под именем Ага, и когда Ибрахим-бей младший занимал пост вали в Каире, его брат стал начальником полицейских отрядов, и [таким образом] власть в Каире и полиция находились в их руках.

В 1197 году Мурад-бей и Ибрахим-бей объединились против Ибрахим-бея младшего, жизнь которого описывается, и изгнали последнего в Мануф[417] вместе с его братом Сулайман-беем и Аййуб-беем ад-Дафтардаром. Получив от Мурад-бея и Ибрахим-бея приказание уехать, он отправился со своими приближенными и мамлюками в Гизу. 'Али-бей Абаза и Лачин-бей[418] бросились вслед за ним и догнали его обоз в момент, когда тот переправлялся через Нил. Они задержали обоз и захватили верблюдов и имущество. После этого они переправились на другой берег вслед за Ибрахим-беем младшим, догнали его возле пирамид, хитростью захватили и привезли обратно в Каср ал-'Айни. Отсюда они изгнали его в район ас-Сарва и в Ра'с ал-Халидж[419], где Ибрахим-бей младший пробыл несколько дней. В это время его брат Сулайман-бей находился в провинции ал-Мануфийа. Ему отправили приказ уехать в ал-Махаллу[420], но он направился со своим отрядом в Масджид ал-Худайри[421]. К нему присоединился его брат, биографию которого мы рассказываем, и они вместе отправились сперва в сторону ал-Бу-хайры, затем в Танта[422], а оттуда в провинцию аш-Шаркийа, в Бильбейс. Далее они, объехав горы, проследовали в Верхний Египет. К ним присоединились Аййуб-бей, находившийся в это время в ал-Мансуре, а также находившиеся в Верхнем Египте 'Осман-бей аш-Шаркави[423] и Мустафа-бей[424]. Все они подняли мятеж.

Мурад-бей и Ибрахим-бей отправили Мухаммада Катходу Абаза и Ахмада Ага Шувайкара[425] к 'Осман-бею и Мустафа-бею с требованием, чтобы последние возвратились. Но те отказались и заявили: "Мы вернемся в Каир только с нашими братьями. Где бы они ни оказались, мы их не покинем".

После возвращения посланцев с этим ответом Мурад-бей и Ибрахим-бей старший направили против враждебных мамлюков военную экспедицию. В поход отправился Ибрахим-бей старший. Однако он заключил с Ибрахим-беем младшим и примкнувшими к нему мамлюками мир, перешел на их сторону и вместе с ними возвратился в Каир.

Мурад-бей сильно разгневался и уехал в Гизу. Позднее он отправился в Верхний Египет, и между ним и его противниками произошло то, о чем мы рассказывали выше: к Мурад-бею были отправлены посланцы, был заключен мир, и Мурад-бей вернулся в Каир. Однако вскоре в результате новой междоусобицы упомянутые выше лица уехали вторично и направились в сторону ал-Калйубийи. /64/ Мурад-бей выехал вслед за ними. Тогда они вернулись к пирамидам. Мурад-бей приказал схватить их и выслать в Нижний Египет, а Ибрахим-бея младшего, жизнь которого мы описываем, он отправил в Танта. Позднее высланные эмиры уехали в Верхний Египет, бросив на произвол судьбы Мустафа-бея и Аййуб-бея, но после отъезда Мурад-бея в Верхний Египет они вернулись в Каир.

Положение оставалось таким до прибытия Хасан-паши[426]. С приездом последнего все мамлюки уехали, и произошли события, о которых было рассказано выше. Ибрахим-бей младший в 1200 году занял пост амир ал-хаджжа, но в хадж не уехал.

С началом эпидемии чумы Мурад-бей и Ибрахим-бей старший вернулись в Каир. Исма'ил-бей[427] и Раджаб-бей[428] умерли. Ибрахим-бей старший, как было сказано выше, породнился с Ибрахим-беем младшим, отдав последнему в жены свою дочь.

Ибрахим-бей младший занимал высокий пост и носил звание эмира до прихода французов. Он утонул в день их прибытия в Инбаба в субботу, 7 сафара 1213 года. Его тело не было найдено.

Умер также эмир 'Али-бей ад-Дафтардар, известный под именем катходы чаушей[429]. В прошлом он был мамлюком Сулаймана-эфенди, хушдаша катходы Ибрахима ал-Каздоглу[430]. Его господин не пожелал стать эмиром, — он довольствовался своим положением, жил скромно, любил общаться с улемами и благочестивыми людьми, охотно встречался со своими земляками и принимал участие в их делах.

Ежедневно он приходил в мечеть ал-Азхар, присутствовал на лекциях улемов и извлекал из них для себя пользу. Он аккуратно посещал лекции по мусульманскому праву шейха Ахмада ас-Сулаймани, ханифита, до самой смерти последнего, а также лекции его ученика шейха Ахмада ал-Гази[431]. На лекции он ходил вместе с шейхом 'Абд ар-Рахманом ал-'Ариши. Последний в то время был еще молод и не имел никаких связей. Сулайман-эфенди начал посещать с ним вместе лекции, и они сдружились. Когда Сулайман-эфенди убедился в способностях ал-'Ариши, он привлек его в свой дом, одел его и помог ему. Вместе с ним он приступил к изучению мусульманского права и по ночам повторял с ним лекции. Сулайман-эфенди женил ал-'Ариши, осыпал подарками и был с ним неразлучен с момента свадьбы последнего до самой своей смерти в 1175 году. Тогда 'Али-бей, жизнь которого мы описываем, женился на вдове своего господина и вместе со своим хушдашем эмиром Ахмадом оставался жить в доме Сулаймана-эфенди.

'Али-бей стремился возвыситься и добиться звания эмира. Он посещал дома эмиров и других военачальников. 'Али-бей старший[432] назначил его в 1182 году на должность кашифа провинций, расположенных к востоку от Авлад Йахйа[433]. На этом посту 'Али-бей проявил себя смелым правителем: он уничтожил, мятежников, сумел внушить жителям страх и собирал с них налоги. Он оставался на своем посту до того времени, когда Му-хаммад-бей Абу-з-Захаб выступил против своего господина 'Али-бея старшего и уехал из Каира в Верхний Египет.

Когда Мухаммад-бей прибыл в район, которым управлял 'Али-бей ад-Дафтардар, тот одним из первых присоединился к нему и предоставил в его распоряжение деньги и палатки. Это понравилось Мухаммад-бею, и он приблизил 'Али-бея к себе. С тех пор 'Али-бей был неразлучен с ним во всех странствованиях Мухаммад-бея до тех пор, пока не произошли описываемые события и Мухаммад-бей не захватил в свои руки управление Египтом. Через несколько дней после этого Мухаммад-бей назначил 'Али-бея на должность ага ал-мутафаррика[434], а затем предложил ему на выбор занять либо пост санджака, либо должность катходы чаушей. 'Али-бей ответил: "Дайте мне время подумать".

После этого Али-бей отправился к моему отцу и рассказал ему о предложении Мухаммад-бея. Отец посоветовал ему выбрать должность катходы чаушей, так как это почетная, весьма доходная и не утомительная должность. Она не требует от того, кто ее занимает, ни большого напряжения при ее исполнении, ни походов, ни больших издержек.

'Али-бей поступил так, как ему советовал отец. Это было в 1186 году. Он поселился во дворце Сулаймана Ага, катходы чаушей, расположенном на улице ал-Джамамиз около Биркат ал-Фил, стал важной персоной и разбогател, стал знаменит и вошел в число эмиров. В таком положении он находился до смерти Мухаммад-бея.

После смерти последнего Ибрахим-бей и Мурад-бей стали независимыми эмирами Египта, а 'Али-бей, который был теперь третьим человеком в стране, примкнул к Ибрахим-бею и стал таким закадычным его другом, словно родной брат. Ибрахим-бей не мог обойтись без него ни одного часа. Сблизившись с Ибрахим-беем, 'Али-бей приобрел большой вес, к слову его прислушивались при решении всех дел.

Так продолжалось, как об этом говорилось выше, до прибытия Хасан-паши. Ибрахим-бей, Мурад-бей и остальные эмиры уехали из Каира, но 'Али-паша не последовал за ними. Он еще раньше находился в секретной переписке с Хасан-пашой. /65/ После того как Хасан-паша обосновался в Каире, 'Али-бей явился к нему, и тот пожаловал ему одновременно и пост санджака и пост дафтардара, вручил ему бразды правления и возложил на него целиком и полностью все дела. 'Али-бей сосредоточил в своих руках все управление Египтом. Он сделался главным лицом в стране: эмиром, главнокомандующим и начальником армии. Ни одно дело не совершалось без его указания и совета. В его доме происходили заседания дивана. Он назначал по своему усмотрению эмиров и раздавал высшие должности в стране, приближал к себе, отдалял и изгонял кого хотел и вскоре сделался известен во всех провинциях Египта, а также в Сирии и Турции.

'Али-бей посоветовал дать Мураду Кашифу чин санджака и назначить его амир ал-хаджжем и из ненависти к имени Мурада дал ему имя Мухаммад-бея ал-Мабдула. Ал-Мабдул сделался известным лицом. В несколько дней были изготовлены необходимые для хаджа принадлежности, собрана сурра, и Мурад Кашиф отправился в хадж, как принято по обычаю. 'Али-бей спешно отправил также отряд солдат в военную экспедицию вслед за эмирами-беглецами и до конца года продолжал полновластно распоряжаться в египетском государстве.

В начале месяца рамадана 'Али-бей послал всем эмирам и мамлюкам, а также знатным лицам и их женам подарки из одежды и украшений. Он роздал подарки улемам, шейхам и даже ничем не выдающимся бедным факихам. Он думал, что судьба благосклонна к нему. Так продолжалось до того времени, пока власть не захватил Исма'ил-бей, а Хасан-паша не уехал из Египта. Тогда Хасан-бей ал-Джиддави, одержав при поддержке своих хушдашей верх над 'Али-беем, начал досаждать последнему и противодействовать ему во всех его делах. Но 'Али-бей прощал ему вмешательство в свои дела и старался с ним ладить, подавляя свой гнев и скрывая досаду. Так он жил, стремясь сохранить свое достоинство. У него были страшные приступы головной боли, и он мучился, страдая от нее на протяжении многих месяцев. От этой болезни он ослеп на один глаз. Позднее он немного поправился.

Так продолжалось до 1205 года, когда в Египте вспыхнула эпидемия чумы. У 'Али-бея умер сын — молодой человек. Смерть сына причинила Али-бею большое горе. Умерли также его жена, большинство его невольниц и мамлюков.

В это время умерли Исма'ил-бей с его эмирами и мамлюками, а также Ридван-бей ал-'Алави[435]. Оставшиеся в живых 'Али-бей и Хасан-бей ал-Джиддави начали бороться за власть. Ни один из них не хотел уступить власть другому. Наконец они договорились назначить эмиром Осман-бея Табла[436], одного из мамлюков Исма'ил-бея. Они полагали, что 'Осман-бей подходит для этого и что он не будет поддерживать их врагов. Но дело пошло совсем не так.. 'Осман-бей также не был доволен назначением его на должность эмира, так как Хасан-бей постоянно строил против него козни. Поэтому он, как это говорилось выше, отправил эмирам Верхнего Египта письмо, в котором приглашал их приехать.

Между тем Хасан-бей и 'Али-бей начали готовиться к войне с мамлюками Верхнего Египта. Они двинулись в сторону Тура и вступили с мамлюками в сражение. 'Осман-бей всячески мешал им, делая при этом вид, что он хочет применить против врага хитрость и строит против него козни. Не зная ничего о его тайных помыслах и еще менее об его измене, Хасан-бей и 'Али-бей не задумывались над его действиями, а подозревали друг друга. Так шло дело до тех пор, пока не произошли события, о которых мы говорили в соответствующем месте. 'Али-бей, жизнь которого мы описываем, и Хасан-бей бежали в Верхний Египет и оставались там некоторое время. Затем 'Али-бей отделился от Хасан-бея и направился из ал-Кусайра к Красному морю, поднялся до ал-Мувайлиха[437], отправил оттуда в Верхний Египет нескольких своих доверенных людей, которые тайно забрали для него то, что было ему необходимо, а затем он уехал в Сирию, присоединился к Ахмад-паше ал-Джаззару, обосновался в Хайфе и пробыл там некоторое время. Он сообщил Высокой Порте о своих делах, и из Стамбула потребовали, чтобы он приехал. Когда 'Али-бей приблизился к Стамбулу, ему навстречу послали человека, который проводил его в Бурсу[438]. Там он обосновался, и ему было назначено ежемесячное жалованье. Там же у 'Али-паши[439] родились дети.

После того как начались события и в Египте высадились французы, 'Али-бей был отправлен с миссией к Ибрахим-бею, бывшему в то время верховным главнокомандующим. Когда 'Али-бей прибыл в Бейрут, он написал Ахмад-паше и выразил желание с ним встретиться. Но когда последний узнал, что у 'Али-паши находятся предназначенные для Ибрахим-паши[440] указы, он начал относиться к нему враждебно и испытывать к нему неприязнь. Он направил ему приказ уехать. Это совпало с бегством Ибрахим-паши. Огорченный 'Али-бей вынужден был уехать в Наблус и вскоре умер там от досады. Его мамлюки, оставшиеся без господина, переехали в Каир и поселились в доме 'Али-бея, где жил его мамлюк 'Осман Кашиф и дочь 'Али-бея, которую последний оставил маленькой в Каире. Она стала взрослой и собиралась выйти замуж. На ней женился один из приехавших мамлюков 'Али-бея — его хазандар[441].

Он по сей день живет с ней в ее доме, находящемся на улице ал-Хаджар[442], и его хушдаши — вместе с ним.

/66/ 'Али-бей, жизнь которого мы описываем, был неплохим эмиром. Он питал склонность к добрым делам и был благочестив. Он любил ученых и достойных людей, почитал их, выказывал им уважение и принимал от них ходатайства. Вместе с тем он был человеком утонченным, питал склонность к удовольствиям и не скрывал этого. Да простит его бог, и да будет он к нему снисходителен.

Умер также эмир Аййуб-бей ад-Дафтардар. Он был одним из мамлюков Мухаммад-бея. После смерти своего господина он получил звания эмира и санджака. Выше мы уже много раз говорили о нем. Аййуб-бей, человек хитрый и способный на всяческий обман, притворялся защитником справедливости и покровителем тарифов и улемов. Он покупал рукописи Корана и разные книги, любил побеседовать на исторические темы и постоянно молился в мечети; желания обращавшихся к нему просителей он удовлетворял с благородством и строгостью, а тем, кто ему противодействовал, умел дать отпор, особенно если правда была на его стороне. Он сильно страдал от геморроя. Я слышал из собственных уст Аййуб-бея рассказ о посетившем его почти за два месяца до прибытия французов сновидении, в котором предсказывалось появление последних и его гибель в войне с ними.

Когда произошли описанные выше события и французы направились в Инбаба, Аййуб-бей ад-Дафтардар за два дня до их прибытия переправился туда и стал говорить: "Я приношу себя в жертву ради Аллаха". Когда началось сражение между двумя армиями, он надел оружие и, совершив омовение[443] и два рак'ага[444], подъехал к своим мамлюкам и сказал: "Боже! Я собираюсь вести ради тебя священную войну". Затем он, невзирая на огонь, смело бросился на строй французов и в тот же день погиб, сражаясь за веру. Этот его подвиг выделяет его не только среди его соратников [мамлюков], но даже среди всех жителей Египта.

Шейх Халил ал-Мунайир[445] в своей поэме, посвященной мамлюкам, писал о том, что произошло с Аййуб-беем, в следующих словах:

В конце поэмы, в словах "омытый кровью битвы, а не утонувший" он намекает на Ибрахим-бея ал-Вали, который обратился в бегство и утонул в Ниле.

В этом году умер и Салих-бей, амир ал-хаджж. В прошлом он также был одним из мамлюков Мухаммад-бея Абу-з-Захаба. После того как Ибрахим-бей ал-Вали, поссорившись с Мурад-беем, уехал из Каира, Салих-бей взял на себя исполнение должности вали и сделался приближенным Мурад-бея.

Салих-бей пользовался прекрасной репутацией, на него никто не жаловался, и он не причинял никому вреда. Он был назначен также на должность катходы чаушей.

Когда Ибрахим-бей и Мурад-бей помирились и Ибрахим-бей и 'Али Ага, катхода чаушей, вернулись, то последний вновь был назначен на тот же пост, что и раньше. Салих-бей, жизнь которого мы описываем, остался без должности, но он по-прежнему пользовался большим уважением, и с ним считались знатные люди.

Когда в связи с прибытием Хасан-паши мамлюкские беи уехали из Каира, Салих-бей был отправлен со своими хушда-шами в Турцию. Он был близок к тому, чтобы выполнить это поручение, но был задержан в пути Хасан-пашой, находившимся в то время с войском в походе.

После возвращения мамлюков в Каир и смерти Исма'ил-бея Салих-бей поселился в доме ал-Баруди[448] и женился на вдове последнего, матери Аййуба и в прошлом наложнице Мурад-бея. Затем он вторично отправился в Турцию с письмами и подарками, успешно выполнил свою миссию и по возвращении занял расположенный в ал-Хаббанийе[449] дом Мустафы Ага, сместив последнего с должности /67/ представителя Порты.

Позднее он так сильно подружился с Мурад-беем, что поселился в его доме. Мурад-бей построил Салих-бею в Гизе дом по соседству со своим домом и более с ним никогда не разлучался и оказывал ему покровительство в самых важных делах.

Салих-бей был красноречив и образован. Он понимал собеседника с полуслова, и всякий, видевший его, принимал его за араба из-за плавности речи и красноречия. В силу особенностей своей натуры он питал склонность к развлечениям, любил музыку и струнные инструменты, умел на них играть и проводил время за этим занятием.

В 1212 году, когда он был назначен санджаком и амир ал-хаджжем, он выполнял свои обязанности, делая все, что необходимо. В тот год, согласно старинному обычаю, он отправился в хадж с большой пышностью, в полном спокойствии и безопасности, щедро снабдив караван паломников всем необходимым. В тот год торговля сильно оживилась.

Когда он находился в хадже, в Египет прибыли французы. Известие об этом дошло до Салих-бея, когда он находился в ал-'Акабе. Французы отправили ему из Египта письмо, в котором дали "аман" и предлагали вернуться с паломниками в сопровождении небольшого отряда. Ибрахим-бей в свою очередь прислал ему письмо и требовал, чтобы он направился в Бильбейс. Тогда Салих-бей, жизнь которого мы описываем, повернул с паломниками в Бильбейс, и произошло то, о чем мы уже говорили выше. Так продолжалось до тех пор, пока Салих-бей не умер где-то в Сирии. Через некоторое время его жена послала в Сирию за телом покойного, а когда его привезли в Каир, она его похоронила на кладбище ал-Муджавирин.

Умер также выдающийся человек и замечательный ученый, знающий в совершенстве мусульманское право, достойнейший сейид Мустафа ад-Даманхури, шафиит. Он изучал мусульманское право у выдающихся шейхов своего времени и был искусен в теологии. Он был неразлучен с шейхом 'Абдаллахом аш-Шаркави и был известен как его ученик. Когда аш-Шаркави стал главным шейхом в ал-Азхаре, Мустафа ад-Даманхури, жизнь которого мы описываем, сделался у него вершителем всех дел. Он решал все вопросы и вел переписку со знатными лицами. Мустафа ад-Даманхури был человек умный и проницательный, имел большие способности и держал в памяти основные разделы богословия. Он писал фетвы от имени своего шейха, соблюдая при этом точность и употребляя хорошие, гладкие обороты. Он очень увлекался книгами по истории, в которых описывалась жизнь предыдущих поколений, и приобретал книги подобного содержания, например "Книгу о манерах и поведении" ал-Макризи[450] и части из "Историй" ал-'Айни[451] и ас-Сахави[452] и так далее. Так он жил, пока однажды не выехал верхом на муле по своему делу. Когда он проезжал по улице ал-Муски, ему попался навстречу французский всадник, лошадь которого заметалась. Мул сейида испугался и сбросил своего седока. Лошадь француза ударила его копытом в ухо и повредила слуховой нерв. Сейид Мустафа не сказал ни слова и не сделал ни единого движения. Его принесли на носилках в его дом, где он умер той же ночью. Да смилостивится над ним бог.

Умер также 'Абдаллах Кашиф ал-Джарф. Он был рабом Исма'ила Кашифа ал-Джарфа из свиты 'Осман-бея Зу-л-Факара старшего[453]. Абдаллах, так же как и его господин, славился отвагой и храбростью. Он достиг в Египте звания эмира, высокого положения и власти, накупил множество мамлюков, дорогих коней, невольниц и негров-рабов. У него было свое войско. На улице ал-Махрук[454] он построил большой дворец. Так он жил до тех пор, пока не был убит в субботу, 9 сафара, в Инбаба в сражении с французами. Он был крепкого телосложения и смуглым, славился своей храбростью, силой и умением ездить верхом.

Год тысяча двести четырнадцатый (5.VI.1799 — 24.V.1800).

Месяц мухаррам 1214 года начался в среду (5.VI.1799). В этот день отряд французских войск прибыл в ал-'Адлийу. В связи с прибытием отряда был произведен салют пятью выстрелами из пушек.

На следующий день собрался диван, на котором был зачитан перевод письма верховного главнокомандующего. Вот его текст:

"Лагерь под 'Аккой. 27 прериаля (11 зу-л-хиджжа 1213 года).

От верховного главнокомандующего французской армией Бонапарта членам каирского дивана.

Доводим до вашего сведения, что мы выступаем из Сирии в Египет и в скором будущем возвратимся к вам. Мы выступаем через три дня и через пятнадцать дней прибудем к вам.

Я везу с собой /68/ большое количество военнопленных и вражеских знамен. Я уничтожил бомбардировкой дворец ал-Джаззара и крепостные стены Акки и разрушил город так, что в нем не осталось камня на камне, а все жители бежали из него морем. Раненый ал-Джаззар укрылся с остатком своего войска в башне, расположенной на берегу моря. Его рана опасна и может повлечь за собой смерть. Из тридцати груженных солдатами кораблей, прибывших на помощь ал-Джаззару, три потоплены артиллерийским огнем наших кораблей. Один из наших фрегатов захватил четыре вражеских корабля с пушками. Остальные корабли вражеского флота получили повреждения и пришли в негодность, а большая их часть погибла.

Я очень хочу снова вас увидеть, так как знаю, что во время моего отсутствия вы напрягали все силы и действовали от всего сердца, чтобы поддержать в стране порядок. Но кучка беспутных, сеющих смуту людей пытается толкнуть вас на дурные дела во время моего возвращения. Все это исчезнет подобно облаку, исчезающему при восходе солнца.

Мантура[455] умер от болезни. Он был для нас весьма полезным человеком. Салам!"

Мантура был переводчик верховного главнокомандующего. Это был умный и образованный человек. Он знал турецкий, арабский, греческий, итальянский и французский языки.

Когда стало ясно, что французам не удается занять 'Акку, Бонапарт, приняв решение вернуться в Египет, отправил письмо французам, находившимся в Каире. В этом письме он писал:

"Мы вынуждены прекратить осаду 'Акки по следующим пятнадцати причинам.

1. Вот уже шесть дней, как мы находимся перед стенами го рода и не вступаем с противником в бой. В эти дни в 'Акку прибыли англичане и, пользуясь европейской техникой, укрепили крепость.

2. Шесть наших кораблей с тяжелой артиллерией захвачены англичанами в районе Яффы.

3. В результате вспыхнувшей в армии эпидемии чумы ежедневно умирает пятьдесят-шестьдесят солдат.

4. Область, лежащая поблизости от 'Акки, разорена, и в ней нет продовольствия.

5. В результате сражений, разыгравшихся между нашими войсками и войском Мурад-бея, мы потеряли триста человек.

6. До нас дошли сведения, что шейх ал-Джилани с отрядом, состоящим из жителей Хиджаза, направился в Верхний Египет.

7. Магрибинец Мухаммад, объявивший себя одним из султанов Марокко, собрал большую армию.

8. Английский флот подошел к Александрии и Дамиетте.

9. Русский флот появился перед островом Родос.

10. Получено известие о прекращении мира между Францией и Австрией[456].

11. Возвратилось письмо, отправленное нами накануне нашего выступления к 'Акке Типу[457], одному из царей Индии.

(Это тот самый Типу, который приезжал в Константинополь с подарками и привез двух птиц, говорящих по-индийски, а также кровать и трон из сандалового дерева.

Типу просил у турецкого султана поддержки против напавших на его страну англичан. Ему обещали помощь, вселили в него надежду, выдали ему соответствующие документы и приказы. В 1202 году Типу приехал в Египет. В это время, как мы уже писали, рассказывая о событиях этого года, в Стамбуле правил султан 'Абдул-Хамид[458]. Типу не мог сам передвигаться, и его приближенные обычно переносили его в изящном, сделанном с удивительным искусством паланкине. Еще дс посещения Египта Типу ездил во Францию и встречался там с французским королем. Между ними было подписано секретное соглашение, о котором не знал никто, кроме них двоих. После этого он через Красное море вернулся в свою страну.

Когда французы заняли Египет, верховный главнокомандующий написал Типу письмо, содержавшее напоминание об этом секретном соглашении, о котором он знал, так как при образовании республики оно было найдено в архивах короля. После этого вышеупомянутый Типу продолжал вести войну с англичанами до тех пор, пока в этом году они не захватили его в плен и не казнили его вместе с тремя сыновьями)[459].

12. Умер Кафарелли, по планам которого строились все укрепления. Для того чтобы передать другому лицу руководство фортификационными работами, необходимо изменить все планы, что потребовало бы много времени (Кафарелли был инженер, известный под именем Абу Хашаба)[460].

13. Ходят слухи, что англичане взяли с собой на корабль из Стамбула одного человека по имени Мустафа-паша с целью высадить его в Египте.

14. Ал-Джаззар /69/ переправил свое имущество на английские корабли и собирается, в случае если город будет захвачен, сесть на них и бежать с англичанами.

15. Осада 'Акки потребовала бы еще трех-четырех месяцев, что причинило бы много вреда.

Вот все те причины, которые заставили нас прекратить осаду 'Акки".

Во вторник, 7 мухаррама (11.VI.1799), прибыл еще один отряд французских войск с обозом. Этот отряд привез письмо французского главнокомандующего, в котором последний сообщал о своем приезде в ас-Салихийу. Главнокомандующий прислал также распоряжение своему заместителю Дюга дать указание жителям выйти его встречать в соответствии с направленным им по этому поводу приказом. В пятницу вечером, 10 мухаррама (14.VI.1799), приказ был разослан шейхам, начальникам янычарских корпусов и другим лицам. На рассвете следующего дня все они собрались на площади ал-Азбакийа с факелами и барабанами. Сюда пришли коменданты кварталов, явились строем полицейские с флейтами и разными барабанами — обыкновенными, турецкими и сирийскими — и янычарские военачальники. Прибыли также заместитель верховного главнокомандующего, комендант и высшие чины французской армии. Французы сели на коней и строем двинулись с площади ал-Азбакийа к ал-'Адлийе. Там собравшиеся встретили верховного главнокомандующего, приветствовали его и вместе с ним вступили через Баб ан-Наср в Каир.

Образовалось огромное шествие, состоявшее из французских солдат с их лошадьми и повозками, обоза, в котором ехали их жены и дети, а также музыкантов. Шествие продолжалось около пяти часов. Бонапарт прибыл в свой дворец на площади ал-Азбакийа. После этого толпа стала расходиться. В честь прибытия французов в город было произведено несколько артиллерийских выстрелов.

Солдаты, вернувшиеся из похода, были бледны. Они с большим трудом переносили жару и очень устали. В течение шестидесяти четырех дней осады 'Акки они днем и ночью вели непрерывные бои. Ахмад-паша и его солдаты сражались с такой стойкостью, что даже противник был вынужден это признать.

Наш друг, достойный и одаренный человек, умный и просвещенный сейид 'Али ас-Сайрафи ар-Рашиди, находившийся во время этих событий в осажденной Акке, написал большую и превосходную касыду[461] размером хафиф[462]. Вот отрывок из нее:

В таком духе была написана вся эта длинная касыда.

В тот же день французы арестовали Исма'ила ал-Харбатли, полицейского, занимавшего должность, катходы 'азабов[464], который жил в квартале ал-Джамалийа. Они забрали у него оружие, препроводили в крепость и заключили его там в тюрьму. Причиной этому послужило то, что в ночь накануне прибытия Бонапарта он устроил пир и, приготовив музыкальные инструменты, пригласил на него своих друзей и приятелей. Захмелев, Исма'ил проспал всю ночь. К концу ночи гости, утомленные бодрствованием и пьянством, также заснули и проспали до полудня. Исма'ил ал-Харбатли опоздал на церемонию встречи с французской армией. Когда он пришел в себя, он вскочил на лошадь и встретил шествие около Баб ан-Наср. Французы обвинили его в нерадивости /70/ и арестовали, как это было сказано выше.

Когда верховный главнокомандующий французской армией прибыл в свой дом в ал-Азбакийе, там собрались актеры, акробаты, фокусники, дрессировщики обезьян, танцовщицы и шуты. Были сооружены качели подобно тому, как это делают в праздничные дни и на ярмарках.

Все это продолжалось три дня. Ежедневно происходили народные гулянья, иллюминации, фейерверк и производилась стрельба из пушек. В пятницу, после того как верховный главнокомандующий роздал жителям деньги и подарки, праздник окончился.

В воскресенье французы сместили Дестена[465] с должности коменданта и назначили на его место Дюга, который во время отъезда верховного главнокомандующего замещал последнего. Дестен готовился отправиться в Нижний Египет. На рассвете он выступил из Каира с отрядом солдат приблизительно в тысячу человек. Другой отряд французов направился в провинцию ал-Бухайра.

В тот же день французы потребовали от христианских общин денежную ссуду в размере ста двадцати тысяч реалов.

15 мухаррама (19.VI.1799) французские полицейские были направлены к женам Хасан-бея ал-Джиддави, с тем чтобы опечатать их дом и принадлежавшее им имущество. Полицейские потребовали от женщин контрибуции. Причиной этому послужило то, что Хасан-бей примкнул к Мурад-бею и начал сражаться на его стороне против французов. Еще до этого французы написали Хасан-бею письмо, гарантируя ему безопасность и обещая закрепить за ним деревни, которыми он владел раньше, если он не будет выступать против них и бороться с ними на стороне их врагов. Но он не принял их предложения. Обложенные контрибуцией жены Хасан-бея отправились к шейху Мухаммаду ал-Махди и бросились к его ногам. Ал-Махди договорился, чтобы размер контрибуции был ограничен суммой в три тысячи французских реалов.

19 мухаррама (23.VI.1799) неожиданно умер член особого дивана, христианин Михаил Кахил. Он умер от огорчения и тоски. Французы потребовали, чтобы он предоставил им заем в размере шести тысяч французских реалов. Когда Михаил Кахил начал собирать указанную сумму, он получил известие о том, что Ахмад-паша ал-Джаззар арестовал в Сирии его компаньона и конфисковал найденные у последнего деньги. Поздно вечером, когда было получено это сообщение, он сидел с друзьями и беседовал. Он тут же скончался.

В тот же день французы составили листовку, отпечатали €е и расклеили экземпляры ее по улицам. Они сделали это после того, как возвратились из Сирии и обосновались в Каире. Листовка была составлена в цветистых выражениях знатоками арабского языка. Вот ее текст:

"Обращение собрания членов особого дивана богоспасаемого Каира к жителям египетских провинций: аш-Шаркийи, ал-Гарбийи, ал-Мануфийи, ал-Калйубийи, ал-Гизы и ал-Бухайры. Лишь тот, кто верит в бога, может дать хороший совет. Говорит всевышний в совершенном Коране: "Не следуйте по стопам сатаны"[466] — таковы слова всевышнего, а он самый правдивый из тех, чьи слова приведены в книге всеобъемлющей мысли: "Не повинуйтесь приказам распутных, которые распространяют порчу на земле и не творят блага"[467]. Разумный человек должен подумать, прежде чем он решится совершить опасный шаг. Мы призываем вас, верующие, не внимать речам лжецов, дабы потом не раскаиваться.

Главнокомандующий французской армией Бонапарт, друг мусульманского народа, прибыл в богоспасаемый и находящийся под его покровительством Каир. Здоровый и невредимый, он расположил свою армию лагерем в ал-'Адлийе и вступил в Каир через Баб ан-Наср в пятницу в сопровождении огромной процессии и великолепного народного шествия. Бонапарта сопровождали улемы, командиры янычарских султанских войск, члены провинциальных диванов, знатные каирские купцы. Это был великий и знаменательный день. Жители Каира вышли встречать Бонапарта и убедились в том, что главнокомандующий прибыл сам, собственной персоной и в полном здравии. Жителям стало ясно, что люди говорили о нем неправду и что бог открыл душу его для ислама.

Ложные слухи о верховном главнокомандующем распространяли нечестивые бедуины и бежавшие мамлюки. Они стремились при помощи этих ложных слухов погубить жителей, уничтожить мусульман и нанести ущерб государственному имуществу. Им не нравится, когда рабы божьи пребывают в спокойствии. Бог уничтожил государство их из-за их беспощадной тирании. Могущество господа безгранично!

До нас дошли сведения, что ал-Алфи с некоторыми преступниками из числа нечестивых и порочных бедуинов племен Балийи и ал-'Айайида направился в провинцию аш-Шаркийа, сея повсюду смуту и грабя имущество /71/ мусульман. Но поистине господь бог покарает их. Они показывают крестьянам подложные письма, в которых объявляется о прибытии армии султана. На самом же деле она вовсе не прибывала. Для подобного сообщения нет никаких оснований, и в нем нет ни слова правды. Эти преступники хотят нанести вред жителям и погубить их, как это сделал Ибрахим-бей, когда, находясь в Газе, прислал подложные фирманы, в которых утверждалось, будто они посланы султаном. Неразумные жители провинции поверили ему, не задумываясь над тем, что их ждет, и попали в беду. Жители Верхнего Египта, напротив, изгнали мамлюков из своей страны, движимые страхом за свою собственную участь и опасаясь гибели своих семей и детей. Карающий меч, который настигает преступника, задевает также и окружающих их неповинных людей. Но бог разгневался на тиранов! Да будут спасены верующие от его гнева! Таким образом, жители Верхнего Египта оказались умнее и благоразумнее жителей Нижнего Египта.

Мы доводим до вашего сведения, что Ахмад-паша, которому дали кличку ал-Джаззар из-за огромного количества совершенных им убийств и за то, что он, убивая, не делал различия между хорошими и плохими людьми, собрал большую армию из солдат, мамлюков, бедуинов и самых мерзких племен и собирался захватить Каир и провинции Египта. Он побуждал эту армию захватить Египет для того, чтобы воспользоваться богатствами страны и обесчестить египетских женщин. Но судьба не благоприятствовала ему, ибо совершается то, на что есть воля господа бога.

Еще раньше ал-Джаззар направил часть своей армии в крепость ал-'Ариш и собирался занять Катийа, но верховный главнокомандующий французской армией выступил навстречу армии ал-Джаззара и разбил ее еще тогда, когда она находилась в ал-'Арише. Когда солдаты ал-Джаззара увидели, что их войско разгромлено, они с воплями отступили. Армия противника состояла из трех тысяч солдат. Бонапарт овладел крепостью ал-'Ариш.

Бонапарт занял также Газу, обратив находившегося там противника в бегство. Вступив в Газу, Бонапарт обещал жителям города безопасность, приказал исполнять все мусульманские обряды и выказывать уважение улемам, купцам и представителям знати. Далее Бонапарт двинулся к ар-Рамле и захватил в городе сухари, рис и ячмень, большие меха с вином и большие бурдюки, которые приготовил ал-Джаззар для похода в Египет.

Затем Бонапарт двинулся к Яффе и после трехдневной осады овладел ею. В Яффе Бонапарт захватил все запасы продовольствия ал-Джаззара. Жители города, на свое несчастье, не пожелали заключить мир, повиноваться победителю и сдаться на его милость. Тогда Бонапарт в сильном гневе поднял на них меч, как дозволяют ему его могущество и власть. Он разрушил стены города и перебил более четырех тысяч жителей.

Заняв город, Бонапарт оказал покровительство находившимся в нем египтянам. Он накормил их, снабдил одеждой, снарядил корабли для того, чтобы отправить их в Египет, дал им конвой из своих солдат для охраны от нападения бедуинов и щедро одарил их. В Яффе находилось около пяти тысяч солдат ал-Джаззара. Бонапарт их почти полностью уничтожил, так что очень немногим из них удалось спастись.

Из Яффы Бонапарт направился к Джабал Наблус и уничтожил в селении под названием Факум солдат ал-Джаззара. При этом он сжег пять селений в горах. Ведь от судьбы не уйдешь!

Далее Бонапарт, разрушив стены 'Акки, уничтожил хорошо укрепленную ал-Джаззаром крепость и не оставил в городе камня на камне, так что невольно спрашиваешь себя, существовал ли там когда-либо город. А ведь ал-Джаззар укреплял этот город и возводил в нем постройки в течение двадцати лет, причем во время строительных работ он жестоко угнетал людей. Таковы последствия деятельности тиранов!

Бонапарт наносил сокрушительные удары направлявшимся к 'Акке со всех сторон жителям владений ал-Джаззара и поражал оставшихся в живых горожан как гром с неба.

Далее Бонапарт вернулся в Египет. Он это сделал по двум причинам. Первая причина состоит в том, что он обещал нам вернуться через четыре месяца, а обещание благородного человека священно. Вторая причина заключается в том, что до Бонапарта дошли сведения о некоторых злонамеренных лицах из числа мамлюков и бедуинов, которые, пользуясь его отсутствием, подстрекают жителей некоторых городов и провинций Египта к восстаниям и мятежам. Но с возвращением Бонапарта мятеж прекратился, а злонамеренные и нечестивые лица исчезли.

Любовь Бонапарта к Каиру, к провинциям Египта и к Нилу необычайна. Он желает жителям Египта добра, о чем свидетельствуют не только мысли его, но и вся его деятельность. Он хочет, чтобы в Египте процветали искусство и ремесла.

Бонапарт привез с собой из Сирии /72/ пленных всех рангов, а также большое количество пушек и знамен, захваченных в качестве трофеев у противника.

Дважды горе тому, кто будет враждебен Бонапарту, дважды благо тому, кто будет дружествен ему! Жители, покоритесь, выполняйте предначертания бога и повинуйтесь его воле! Берегитесь стать причиной кровопролития, уничтожения ваших семей и разграбления вашего имущества! Не слушайте лживых слов бежавших мамлюков. Не высказывайте нелепой мысли, будто смута возвышает веру. Избавь вас бог от восстания! Вы не обретете в нем ничего, кроме поражения, гибели многих людей и унижения народа пророка, — да благословит его Аллах и приветствует!

Мамлюки и бедуины подстрекают вас и обманывают, чтобы иметь возможность нанести вам ущерб и ограбить вас. Когда во время их правления пришли французы, они бежали от них, как от дьявольского войска. Прибыв в Каир, верховный главнокомандующий довел до сведения всех членов дивана, что он любит мусульманскую веру, чтит пророка, — да благословит его Аллах и приветствует, — и Коран, который ежедневно внимательно читает, что он приказал исполнять в мечетях мусульманские обряды, сохранил доходы султанских вакфов, а также предоставил вознаграждение членам янычарских корпусов. Он стремится к тому, чтобы жители получали свои доходы. Вдумайтесь во все эти благие дела — они ниспосланы пророком нашим, самым благородным из созданий божьих.

Мы узнали, что Бонапарт имеет намерение построить для нас в Каире большую мечеть, равной которой нет ни в одной стране, и что он принимает веру избранного пророка, да благословит его бог. Конец. С подлинным верно".

В Каире еще до возвращения французской армии из Сирии распространился слух, будто верховный главнокомандующий Бонапарт погиб при осаде 'Акки и будто во главе французской армии поставлен его преемник. Жители передавали это друг другу. Этот слух явился причиной слов в воззвании: "Жители Каира вышли для встречи Бонапарта и убедились в том, что главнокомандующий прибыл сам, собственной персоной и в полном здравии" — и далее до конца приведенного выше текста.

22 мухаррама (26.VI.1799) верховный главнокомандующий отправил отряд французских солдат арестовать Мулла-заде, сына кади ал-'аскара. Французы забрали часть его платьев и книг и отвели его в крепость. Семья его — жена, мать и дети — были очень встревожены этим. На следующее утро собравшимся членам дивана принесли послание от французского главнокомандующего и прочли его. В послании говорилось, что верховный главнокомандующий приказал арестовать сына кади и сместить его и что он просит членов дивана избрать на этот пост голосованием шейха из улемов, египтянина, родившегося в этой стране. Такой шейх возглавлял бы суд и судил бы в соответствии с законами шариата. Так делалось при египетских царях, которые назначали на должность кади одного из улемов в соответствии с пожеланием улемов.

Услышав это, присутствующие в один голос заявили: "Мы ходатайствуем перед верховным главнокомандующим и просим его помиловать сына кади, так как это человек иностранного происхождения и из знатной семьи. Если даже отец его и присоединился к катходе паши, то ведь сам он остался верен французам. Поэтому шейхи просят освободить его и разрешить ему вернуться домой, так как дома о нем сильно горюют и скорбят члены его семьи, мать и бабушка. Ведь верховный главнокомандующий принадлежит к числу людей милостивых и милосердных".

Шейх ас-Садат сказал примерно то же самое. В конце речи он добавил к сказанному: "Вы также постоянно говорите, что французы — друзья турок. Этот сын кади — из Турции, и его арест может заставить жителей, особенно простой народ, плохо думать о французах и не верить их словам".

Заместитель верховного главнокомандующего сказал после того, как переводчик перевел ему слова ас-Садата: "В ходатайстве нет ничего плохого, но надо сначала выполнить приказ верховного главнокомандующего о выборе нового кади, чтобы не стать нарушителями приказа и чтобы вам не повредило это ослушание".

Члены дивана подчинились и произвели выборы. Большинство голосов было подано за Ахмада ал-'Ариши, ханифита. Затем они составили от имени собрания прошение, содержавшее ходатайство о сыне кади, и все присутствовавшие на заседании подписали его. После этого заместитель верховного главнокомандующего отправился к Бонапарту и сообщил ему о том, что произошло, и о речи, которую произнес шейх ас-Садат. Бонапарт рассердился за это на последнего и приказал ему явиться в конце дня.

Когда шейх ас-Садат пришел к Бонапарту, тот начал его упрекать и порицать, но вмешались шейх Мухаммад ал-Махди и представитель французов /73/ в диване. В конце концов Бонапарт успокоился. Продержав ас-Садата до поздней ночи, он разрешил ему идти домой.

В пятницу утром все члены дивана собрались в доме коменданта Дюга, а затем отправились к дому верховного главнокомандующего. В числе присутствовавших был шейх Ахмад ал-'Ариши. На него надели дорогую меховую шубу, после чего все направились к помещению главного суда, находившегося в Байна-л-Касрайн. Бонапарт обещал присутствующим освободить сына кади через двадцать четыре часа. Семья последнего, опасаясь за свою участь, перебралась в дом сейида Ахмада ал-Махруки и находилась там.

В понедельник французы освободили сына кади. Он отправился к своей семье пешком через весь город в сопровождении членов дивана и Ага для того, чтобы жители его увидели и прекратили всякие толки.

В тот же день французы написали листовки, отпечатали их и расклеили на улицах. Вот их текст:

"От друга мусульман верховного главнокомандующего французской армией Бонапарта:

Послание членам дивана.

Господа улемы!

Мы получили письмо, написанное вами в связи с делом кади. Сообщаем вам, что кади не был смещен, а бежал из Египта, бросив свою семью и детей. Он вероломно изменил нашей дружбе и пренебрег нашими благодеяниями и милостями, оказанными ему.

Мы сочли возможным поручить его сыну в его отсутствие выполнять его обязанности в суде и судить вместо него. Но сын кади не может быть судьей, который занимался бы постоянно этим делом, так как он еще молод и не годен для судейской деятельности.

Я уже сообщал вам, что в настоящее время место в шариатском суде не занято законным, судящим в соответствии с шариатом судьей.

Сообщаю вам, что я не хотел бы, чтобы Египет был лишен законного судьи, который судил бы верующих. Поэтому я счел необходимым собрать мусульманских улемов и назначить с их единодушного согласия законного судью из числа умнейших улемов Египта в соответствии с предначертанием великого Кора-иа и согласно обычаям верующих.

Я хотел бы, чтобы шейху ал-'Ариши, которого вы единогласно избрали на должность кади, пожаловали от моего имени меховую шубу и чтобы он заседал в суде. Именно так делали халифы в те времена, когда ислам только начал распространяться и когда судью выбирали все верующие[468].

Я сообщаю вам также, что я испытывал к сыну кади уважение и дружбу с того момента, когда он пришел ко мне и я познакомился с ним. Я и сейчас не перестал оказывать ему уважение, и я не хотел бы, чтобы кто-либо нанес ему вред вопреки данному нами ему "аману". Отправляя сына кади в крепость, мы не собирались нанести ему какой-либо вред, напротив, мы доставили его туда с почетом, выказывали ему знаки уважения и создали ему все те удобства, которые он имеет у себя дома. Мы заключили его в крепость для того, чтобы успокоить жителей и способствовать их умиротворению.

После того как новый кади будет назначен и займет свое место в суде, я собираюсь освободить сына кади, выпустить его из крепости и полностью возвратить принадлежащую ему собственность. Я предоставлю ему и его семье возможность уехать, куда они пожелают, потому что сын кади находится под моей защитой и покровительством. Я знаю, что его отец не испытывал ко мне вражды, но он впал в заблуждение и рассудок его помутился.

Вы же, члены дивана, должны наставить народ на правильный путь и удержать его в рамках благоразумия. Вы — источник света для разумных людей. Вы должны разъяснить жителям Египта, что власть Турции над Египтом окончилась и что турецкое господство было еще более тяжким и тираническим, чем господство мамлюков. Всякий разумный человек понимает, что египетские улемы в большей степени, чем кто-либо в других странах, обладают умом, способностями и знанием законов шариата, необходимыми для того, чтобы руководить судебным ведомством. Именно вы, члены дивана, должны указать мне предателей и тайных противников моих. Бог всевышний дал мне огромную силу для того, чтобы я покарал их. Мой меч не знает пощады.

Я хочу также, чтобы вы довели до сведения жителей Египта, что я от всего сердца желаю принести им благо и счастье. Подобно тому как Нил — самая благодатная и приносящая счастье река, египтяне с помощью повелителя вселенной станут самым счастливым народом на свете. Салам. Конец".

В ту же самую ночь были казнены два человека. Один из них, 'Али Чауш, в момент прибытия французов командовал флотом в Александрии, а другой был в Александрии капитаном. Они находились все время /74/ в Каире. Французы их арестовали, затем выпустили, затем снова арестовали и уже более не выпускали до самой казни.

Утром следующего дня французы казнили двух турок на площади ар-Румайла.

В тот же день французы выпустили на свободу жен Хасан-бея ал-Джиддави.

28 мухаррама (2.VII.1799) французы собрали начальников янычарских корпусов и переписали их имена.

29 мухаррама (3.VII.1799) французы арестовали и заключили в крепость трех человек. Один из них — Хасан Кашиф — был ранее мамлюком Аййуб-бея старшего, другой — Абу Кале, третий — Хусайн, купец из квартала Хан ал-Халили, в прошлом мамлюк ад-Дали Ибрахима. Шейх ас-Садат ходатайствовал за упомянутого купца Хусайна, и французы освободили последнего, взяв с него выкуп в размере пяти тысяч французских реалов.

Месяц сафар 1214 года начался в пятницу (5.VII.1799).

В этот день французы выпустили на свободу одного из родственников катходы паши. Этот человек был арестован в Гизе и перевезен в каирскую крепость вместе с катходой катходы паши. Родственника катходы паши французы выпустили, а катходу оставили в тюрьме.

В воскресенье, 3 сафара (7.VII.1799), бывший глава ша-рифов сейид 'Омар-эфенди приехал из Дамиетты в Каир. После занятия Яффы Бонапарт отправил его морем в Дамиетту вместе с 'Османом-эфенди ал-'Аббаси, Хасаном-эфенди — чиновником налогового ведомства и братом последнего — Касимом-эфенди, Ахмадом-эфенди 'Арафой, сейидом Йусуфом ал-'Аббаси, хаджи Касимом ал-Мусалли и другими[469]. Некоторые из отправленных задержались в карантине, а некоторые тайно сухопутным путем прибыли в город.

Некоторые знатные лица Каира выехали встречать сейида 'Омара. После непродолжительного пребывания в небольшой мечети 'Али-бея, расположенной на берегу в Булаке, приехавшие для встречи лица направились в Каир вместе с сейидом 'Омаром и проводили последнего до его дома.

На другой день сейид 'Омар-эфенди посетил вместе с шейхом ал-Махди верховного главнокомандующего. Последний принял его любезно, обещал ему всяческие блага, а также возвратил часть его собственности. Сейид 'Омар поселился в своем доме, и люди начали посещать его, как обычно.

4 сафара (8.VII.1799) в Каир прибыл получивший разрешение на въезд в город Хасан Катхода ал-Джарбан[470]. Его сопровождал 'Осман-бей аш-Шаркави.

В тот же день прошел слух о том, что Мурад-бен, преследуемый французами, бежал из Верхнего Египта в провинцию ал-Бухайра.

5 сафара (9.VII.1799) французы казнили бывшего правителя Яффы, ранее взятого в плен и заключенного в тюрьму, 'Абдаллаха Ага.

В тот же день французы казнили также Йусуфа Чорбаджч Абу Калса и его хушдаша Хасана Кашифа.

6 сафара (10.VII.1799) шейх Мухаммад ал-Махди устроил свадебный пир по случаю женитьбы одного из своих сыновей. Он пригласил на него верховного главнокомандующего, а также высокопоставленных лиц из числа французов. Гости собрались у него, а затем разошлись.

В тот же день французы привели четырнадцать пленных мамлюков и посадили их в крепость. Ходили слухи, будто они собирались присоединиться к Мурад-бею в провинции ал-Бухайра. Расположившись на отдых, мамлюки разбили шатер и укрылись в нем, а коней оставили с конюхами. Бедуины напали на последних и угнали коней. Мамлюки вынуждены были идти дальше пешком. Крестьяне указали на них французским солдатам, и те схватили их. Передавали также, что мамлюки искали убежища в одной деревне и потребовали от ее жителей контрибуцию. Среди мамлюков был кашиф, принадлежавший ранее к числу приближенных 'Осман-бея ат-Танбурджи, Жители пытались уладить дело по-мирному, но мамлюки не желали ничего слушать до тех пор, пока не получат то, чего требовали. Жители пообещали уплатить на следующий день требуемую сумму с избытком, а сами отправились к французам и сообщили им о прибытии мамлюков. Ночью французские солдаты напали на мамлюков. Некоторым из мамлюков удалось бежать, часть была перебита, а многие попали в плен. Что касается кашифа, имя которого было 'Осман Кашиф, то последний сдался французскому начальнику, который защитил его и взял к себе.

Французы отправили пленных мамлюков в Каир. Мамлюки были одеты в крестьянскую синюю одежду и крестьянские плащи, на головах у них были войлочные шапочки, которые носят под тюрбаном, и так далее. Мамлюков заключили в крепость, и некоторых на другую ночь казнили.

9 сафара (13.VII.1799) французы привели еще шесть мамлюков и посадили их в крепость. В тот же день они казнили около десяти человек, захваченных в плен.

В воскресенье, 10 сафара (14.VII.1799), во второй половине дня верховный главнокомандующий выступил с отрядом солдат на берег Нила у Гизы. /75/ Цель этой экспедиции не была известна. Прибыв в Гизу, французы учинили расправу над жителями небольших селений ал-Батран и Дахшур[471], у которых останавливался Мурад-бей. В тот же день стало известно, что Мурад-бей возвратился в Верхний Египет. Распространилось также известие о том, что 'Осман-бей аш-Шаркави, Сулайман Ага ал-Вали и другие мамлюки обошли горы и направились на восток. В погоню за ними выступил отряд солдат, среди которых был грек Бартелеми — начальник отряда греческих солдат. В этом отряде было множество разного сброда: греческих солдат, коптов, перебежавших к французам мамлюков, а также несколько французских солдат. Преследователи настигли мамлюков около Бильбейса и напали на них неожиданно с тыла, в то время как Осман-бей совершал омовение. Заметив французов, мамлюки поспешно обратились в бегство и ускакали. 'Осман-бей вскочил на коня в одной рубашке на теле и шапочке на голове. Мамлюки бежали, бросив свою одежду, имущество и оставив котлы с пищей на огне. Двое мамлюков были убиты, и двое попали в плен. На постели 'Осман-бея было найдено два письма от Ибрахим-бея, в которых последний приглашал его прибыть в Сирию.

В понедельник, 11 сафара (15.VII.1799), ночью некоторые жители получили из Александрии и Абукира[472] переданные им с курьерами известия и письма, в которых сообщалось о прибытии в Абукир кораблей с турецкими солдатами. Таким образом выяснилась причина передвижения французских войск и их перехода на западный берег Нила. Французы взяли с собой в поход Джурджиса ал-Джаухари.

На следующий день утром снова большое число солдат переправилось через Нил. Ханна Пино, начальник булакской гавани, занялся собиранием барж и погрузкой провианта и амуниции. Французы были очень озабочены создавшимся положением.

Переправившись через Нил у Гизы, главнокомандующий французской армией провел понедельник около пирамид, собирая свою армию. Он выслал авангард, а во вторник, 12 сафара, сам выступил в поход. Перед отъездом верховный главнокомандующий написал членам дивана письмо, в котором посылал им привет и поручал наблюдать за сохранением спокойствия и поддерживать порядок в городе и среди населения, как они это делали во время его отсутствия в прошлый поход.

16 сафара (20.VII.1799) прибыло сообщение о том, что 'Осман Ходжа и сопровождающий его Мустафа-паша прибыли к крепости Абукир, атаковали и захватили ее, перебив находившийся в ней французский гарнизон. Оставшихся в живых они взяли в плен.

Это был тот самый Осман Ходжа, которого Салих-бей назначил правителем Розетты. Он совершил с последним хадж и вместе с ним вернулся в Сирию. Когда Салих-бей скончался, 'Осман Ходжа уехал в Турцию, откуда он прибыл в сопровождении упомянутого Мустафа-паши.

Когда это сообщение подтвердилось, жители стали шумно выражать свою радость и открыто проклинать христиан. Случилось так, что около Кум аш-Шайх Салама[473] вспыхнула ссора между несколькими мусульманами квартала ал-Барабира и несколькими христианами-сирийцами. Кто-то из мусульман сказал одному христианину: "Если пожелает Аллах всевышний, через четыре дня мы сведем с вами счеты" — и еще что-то в этом же роде.

Этот христианин с группой других христиан отправился к французам и рассказал им об этом. Он передал слова мусульманина в преувеличенном и искаженном виде и дал французам понять, что мусульмане замышляют поднять восстание. Комендант вызвал к себе шейха ал-Махди и имел с ним разговор по этому поводу. Последний постарался убедить его в том, что это неправда.

На следующее утро собрался диван, на заседании которого ал-Махди произнес речь. Он говорил долго и полностью отверг подозрения и лживые речи врагов, твердо заявил о полной невиновности мусульман во всем, что им приписали, и дал христианам красноречивую отповедь. Это было одно из достойнейших выступлений шейха ал-Махди. Однако французы собрали шейхов кварталов и улиц и задержали их в качестве заложников.

В тот же день было получено письмо от французов, выступивших в поход против прибывшей в Абукир армии. Вот его текст:

"Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — его посланник, — да благословит его Аллах и приветствует.

Мы посылаем большой привет вам, члены каирского дивана, избранные из числа наиболее достойных и разумных жителей, да ниспошлет вам Аллах всевышний мир, милосердие и свое благословение. Мы испытываем большое желание вас видеть.

Мы сообщаем вам, достойные и преисполненные благородства члены дивана, /76/ посредством этого письма, что мы расположили часть нашего войска у горы ат-Таррана[474], а сами после этого двинулись ускоренным маршем в провинцию ал-Бухайра, так как мы хотели сохранить покой бедных жителей и наказать объявивших нам войну врагов. Мы благополучно достигли ар-Рахманийи и полностью простили всех жителей провинции ал-Бухайра, так что последние пребывают в полном спокойствии и находятся в безопасности.

Мы сообщаем вам также, что в настоящее время восемьдесят малых и больших кораблей прибыли в Александрийскую гавань с целью захватить город. Но противник не смог вступить в него из-за мощного огня нашей артиллерии и вынужден был отплыть по направлению к Абукиру. Здесь он бросил якорь и приступил к высадке своих войск на берег. Мы не препятствуем в настоящее время высадке противника, так как наш план состоит в том, чтобы дать противнику возможность полностью выгрузиться на берег, а затем напасть на врагов и уничтожить всех, кто не сложит оружие. Тем, кто сдастся, мы сохраним жизнь и доставим их к вам под охраной в качестве пленных. Это произведет большое впечатление на жителей города Каира.

Противник, прибывший на кораблях в Египет, собирается, объединившись с мамлюками и бедуинами, разграбить и опустошить Египет. На кораблях этой эскадры имеется множество русских, чья ненависть ко всем исповедующим единобожие, равно как и враждебность ко всем верующим в Аллаха и его посланника, широко известны. Русские ненавидят ислам, не почитают Коран, богохульствуют и верят в троицу. Они воображают, что бог — лишь один из ликов триединого божества. Но Аллах един и ни с кем не делит свою власть. Вскоре они увидят, что троица не приносит им пользы, что это ложное учение и что лишь бог всевышний, единый приносит победу тем, кто верит в его единство. Только он — милостивый и милосердный, истинный и могущественный помощник людей праведных, верующих в единого бога, и сокрушитель всяких дурных людей — язычников. Он предначертал в своих вечных предвидениях и божественных предписаниях передать мне эту страну, предрешил и установил, что я должен прибыть к вам в Египет, чтобы изменить и исправить дурные порядки, устранить зло во всех его проявлениях, установить справедливый порядок и спокойствие и тем самым доказать могущество и силу бога и истинность единобожия. Господь бог не наделил тех, кто верует в троицу, такой силой, какой он наделил нас. Поэтому они никогда не смогут сделать то, что сделали мы, верующие в единого бога. Мы знаем, что это он, могущественный и всепобеждающий, управляет вселенной и ведает обо всем, что прок ходит на земле и на небесах. Все это записано в стихах Корана и в священных книгах, и мы заявляем вам, что мусульмане, которые действуют в сообществе с нашим противником, навлекут на себя гнев бога, так как, вступая в союз с нечестивыми и подлыми гяурами, они нарушают предписание пророка, — да благословит его Аллах и приветствует. Враги ислама не поддерживают ислам, и горе тем, кто желает добиться победы при помощи врагов бога. Бог не допустит, чтобы победа досталась тому, кого поддерживают неверные, или чтобы они оставались мусульманами. Судьба толкает этих людей к гибели вместе с подлыми и мерзкими язычниками.

Как могло случиться, что мусульманин вступил на корабль, на котором развевается флаг с крестом, и согласился ежедневно выслушивать нелепый вздор неверных против бога единого и вечного и видеть их пренебрежение к всемогущему? Нет сомнения в том, что мусульманин в этом случае более отвратителен, чем неверный, пребывающий в заблуждении.

Мы желаем, чтобы вы, члены дивана, сообщили эту новость чиновникам всех государственных учреждений и жителям всех городов, для того чтобы тем самым помешать злонамеренным лицам сеять смуту среди жителей провинций и городов, так как там, где совершится злое дело, жителям будет нанесен страшный вред и они будут сурово наказаны. Советуйте им остерегаться гибели, чтобы их не постигла судьба жителей Даманхура и других мятежных городов, которые пошли по скверному пути и которых мы сурово наказали. Салам. Да смилостивится над вами Аллах и да благословит вас. Написано в ар-Рахманийе в воскресенье, 15 сафара 1214 года".

/77/ Это письмо было отпечатано и расклеено на улицах. Отдельные экземпляры были розданы знатным людям.

18 сафара (22.VII.1799) прибыло сообщение о том, что в субботу, 16 сафара, в три часа мусульмане и солдаты турецкой армии при поддержке союзников заняли Александрию. Утверждают, будто знатными лицами и купцами было получено более ста писем с этим известием. Жители передавали эту новость друг другу. Один говорил: "Я лично читал письмо, полученное таким-то купцом". Другой говорил в таком же роде. На самом деле все эти слухи не имели никаких оснований.

Осталось неизвестным, кто пустил этот слух и придумал эту шутку. Возможно, что это было делом рук кого-либо из живущих в городе христиан, желавших таким образом возбудить в городе волнение и причинить ущерб жителям, вызвав среди них убийства. Слава Аллаху, который один только знает скрытое от глаз людских.

В среду, 20 сафара (24.VII.1799), ночью распространился слух о том, что французы атаковали высадившихся в Абукире солдат, одержали над ними победу, убив и ограбив многих из них, овладели крепостью Абукир и захватили в плен Мустафа-пашу, 'Османа Ходжу и других лиц. Французы подтвердили эти слухи и сообщили, что эти сведения содержатся в письме, полученном ими от верховного главнокомандующего.

На следующий день, после восхода солнца, они произвели артиллерийский салют в крепости, расположенной на горе, с окружающих ее фортов и с площади ал-Азбакийа. Ночью, то есть в ночь со среды на четверг, они устроили на площади ал-Азбакийа фейерверк, жгли порох, зажигали факелы и пускали в воздух ракеты.

В четверг, 28 сафара (1.VIII.1799), прибыло много кораблей с пленными и ранеными солдатами. В пятницу, 29 сафара (2.VIII.1799), от французов из Абукира было получено письмо, содержавшее рассказ о происшедших событиях, но я не смог ознакомиться с его текстом.

Месяц раби' ал-аввал 1214 года начался в субботу (3.VIII.1799).

2 раби' ал-аввала (4.VIII.1799) из Нижнего Египта прибыли корабли с ранеными французскими солдатами.

В тот же день французы арестовали торговца маслом хаджи Мустафу ал-Баштили[475], одного из знатных жителей Булака, и заключили его в дом коменданта. Причиной этому явился донос некоторых из его соседей, сообщивших, что на складах его торгового двора спрятаны кувшины с порохом. Французы произвели в помещении складов обыск, разыскали порох, о котором донесли соседи, забрали его, арестовали Мустафу ал-Баштили, посадили его, как уже говорилось, в дом коменданта, а затем препроводили в крепость.

6 раби' ал-аввала (8.VIII.1799) прибыла еще одна группа солдат. В связи с этим, как всегда, среди жителей стали распространяться толки и началось волнение.

В тот же день приехали паломники-магрибинцы, совершавшие хадж с сирийским караваном. Они сообщили, что ездили в хадж вместе с сирийскими паломниками и что амир ал-хаджжем сирийцев был Абдаллах-паша ибн ал-'Азм.

В воскресенье, 9 раби' ал-аввала (11.VIII.1799), возвратился в Каир и проследовал в свой дом в ал-Азбакийе верховный главнокомандующий французской армией Бонапарт. Его сопровождало несколько пленных мусульман. Известие о его прибытии быстро распространилось и привлекло на площадь ал-Азбакийа большое количество жителей, желавших убедиться в достоверности этого сообщения. Собравшиеся увидели пленных, выстроенных посредине площади для того, чтобы на них могли смотреть жители. Продержав пленных на площади часть дня, французы отправили некоторых из них в мечеть аз-Захири за пределами квартала ал-Хусайнийа, а остальных препроводили в крепость.

Что касается Мустафа-паши, главнокомандующего турецкой армией, то его не привезли в Каир, а отправили в Гизу, окружив почетом. 'Осман Ходжа был оставлен в Александрии.

Расположившегося в своем доме верховного главнокомандующего Бонапарта отправились приветствовать шейхи и знатные лица города. После того как они поздоровались и уселись около него, Бонапарт обратился к ним через переводчика с речью, которую тот переводил: "Верховный главнокомандующий говорит, что во время его пребывания в Сирии ваше поведение было хорошим. А на этот раз оно было иным, так как вы надеялись, что французы погибнут все до последнего человека и не вернутся. Вы радовались этому, были довольны и оказывали противодействие распоряжениям Ага". Затем Бонапарт сказал: "Ал-Махди и ас-Сави нон боно", то есть /78/ "не хорошо", и что-то в этом же роде.

Причиной для этого разговора послужило дело, о котором мы говорили выше и в результате которого французы арестовали шейхов кварталов. Мерзкий Ага был готов ежедневно и по малейшему поводу казнить жителей. Ал-Махди и ас-Сави противились ему. Они говорили с ним об этом на заседании дивана, осуждали его и грозили ему дурными последствиями, к которым могут привести подобные действия. Ага отправлял верховному главнокомандующему донесения, сообщая ему обо всем происходящем и жалуясь на этих двух шейхов. Вот почему, возвратившись, Бонапарт обратился к ним со словами упрека. Но шейхи вежливо говорили с ним до тех пор, пока он не успокоился. После этого Бонапарт начал рассказывать им о том, что с ним было, о событиях в Абукире, о победе его над противником и о многом другом.

Во вторник, 11 раби' ал-аввала (13.VIII.1799), на площади ал-Азбакийа состоялось празднование дня рождения пророка. Шейх Халил ал-Бакри пригласил к себе на ужин верховного главнокомандующего и группу высокопоставленных лиц из числа французов. Французы произвели на площади ал-Азбакийа артиллерийский салют, устроили иллюминацию и жгли бенгальские огни. Они призвали жителей украсить город, держать всю ночь рынки и торговые ряды открытыми, зажечь лампы и устроить народное празднество.

Прибыло сообщение о том, что французы доставили 'Осман Ходжу из Александрии в Розетту, провели его по городу босого, с непокрытой головой, а впереди несли барабаны. В таком виде его довели до его дома. Здесь ему отрубили голову, подняли ее и повесили над одним из окон, для того чтобы его видел всякий проходивший по улице.

13 раби' ал-аввала (15.VIII.1799) разнесся слух о том, что главнокомандующий французов уехал в Нижний Египет, но никто не знал, куда именно он направляется. Спросили об этом некоторых высокопоставленных лиц из числа французов. Последние сообщили, что генерал, командовавший в провинции ал-Мануфийа, пригласил его к себе в гости еще тогда, когда Бонапарт направлялся в Абукир, и верховный главнокомандующий обещал посетить его после возвращения в Каир. Это объяснение разошлось среди жителей, и они ему поверили.

В понедельник, 16 раби' ал-аввала (18.VIII.1799), в конце ночи верховный главнокомандующий уехал втайне от жителей.

В понедельник, 24 раби' ал-аввала, что соответствует 9 мисра коптского календаря (26.VIII.1799), вода в реке Нил во время разлива достигла наивысшего уровня, и в соответствии с обычаем известие об этом было объявлено через глашатаев. Христиане, живущие в городе, — копты, сирийцы и греки, вышли из домов и приготовились к празднованию, гулянью, развлечениям, забавам и веселью. В эту ночь они отправлялись в Булак, Старый Каир и на остров ар-Рауда, брали лодки и катались в них с музыкой и песнями. В эту ночь они перешли всякие границы приличия. Подражая бывшим мамлюкским беям, они брали лодки с большим количеством весел, садились в них с женами и проститутками, брали с собой вино, нагло хохотали, говорили мерзости, богохульствовали, насмехались над мусульманами и передразнивали их. Некоторые из них надевали одежду мамлюкских беев и их оружие, подражали их манере говорить, высмеивали их и всячески издевались над ними. Французы спустили в Нил лодки с украшениями и флагами, на которых сидели барабанщики и трубачи.

В эту ночь на реке Нил и на ее берегах на глазах у всех разыгрались такие непристойности и беспутства, что нет возможности их описать. Городская чернь, всякий сброд и разные подонки общества также вели себя непристойно, распутно и мерзко по неразумению, и никто не пытался их удержать — ни правители, ни другие жители. Каждый делал, что хотел, и совершал то, что ни с того ни с сего приходило ему в голову.

Здесь уместно процитировать следующие строки:

"Когда хозяин дома бьет в бубен, всем обитателям дома остается только танцевать"[476].

В эту ночь и утром следующего дня французы не переставали стрелять из пушек и пускать фейерверки с кораблей и с берега. Музыканты непрестанно играли на трубах и били в различные барабаны. Утром комендант Дюга в сопровождении знатных лиц из числа французов и жителей Каира направился верхом к павильону, построенному на плотине. Там все они и расположились. Солдаты выстроились с оружием и барабанами на берегах острова ар-Рауда и Старого Каира. Затем солдаты, находившиеся на кораблях, открыли непрерывный огонь по плотине и стреляли /79/ до тех пор, пока плотина не оказалась прорвана и вода не хлынула в канал. После этого все разошлись.

25 раби' ал-аввала (27.VIII.1799) французы конфисковали на каждой мельнице по одной лошади.

26 раби' ал-аввала (28.VIII.1799) французы составили объявление и расклеили его на улицах. В нем они приглашали жителей прийти 29 раби' ал-аввала в Булак на конский базар и купить понравившихся им лошадей.

В тот же день французы расклеили другое объявление, в котором жителям предлагалось в пятидневный срок погасить задолжность по мири[477]. При этом объявлялось, что тот, кто не погасит задолженность в течение двадцати дней, будет соответствующим образом наказан. Этот приказ также был объявлен на улицах.

27 раби' ал-аввала (29.VIII.1799) французы расклеили еще одно объявление, содержавшее сообщение об окончании срока годовой аренды на сбор налогов. Желавшие получить в аренду сбор налогов на следующий год должны были прийти в диван и приобрести это право путем покупки с аукциона.

В тот же день были выпущены на свободу за выкуп в восемьдесят пять кошельков[478] пленные, пригнанные французами из Газы и заключенные в крепость. Требуемую сумму они частично уплатили наличными, а уплата ими остальной части была гарантирована купцами мыльного торгового двора. По этому соглашению пленных выпускали из крепости при условии, что ни один из них не уедет из города, не уплатив за себя выкуп.

28 раби' ал-аввала (30.VIII.1799) члены дивана ходатайствовали об освобождении заключенных в крепость пленных из Яффы. В результате состоявшегося соглашения последние также были выпущены на свободу за выкуп в сто кошельков. Высокопоставленные жители города и купцы собрались на специальное заседание и совещались. Они решили произвести уплату всей суммы по частям и распределить ее таким образом, чтобы вносить каждые двадцать дней двадцать пять кошельков. Купцы внесли двадцать пять кошельков, и пленные были выпущены из крепости на свободу. Уплата остальной суммы была рассрочена на указанных выше условиях.

В тот же день из Александрии от верховного главнокомандующего французской армией Бонапарта прибыло письмо, адресованное всем жителям Каира. Комендант города Каира Дюга собрал высокопоставленных лиц города и зачитал им его.

В письме говорилось, что Бонапарт в пятницу, 21 раби' ал-аввала, отбыл во Францию, что он намерен обеспечить спокойствием жителей Египта и очистить ведущие в него морские пути. Приблизительно через три месяца он возвратится в Египет с армией (он получил уже сведения, что французский флот вышел в море) и, уничтожив всех врагов порядка, сделает так, что управление Египтом останется за Францией. В качестве правителя Египта и главнокомандующего всеми французскими войсками он назначает коменданта Дамиетты Клебера.

Жители были очень удивлены этим отъездом и тем, что Бонапарт осмелился отправиться в морское путешествие в то время, как в Александрийской гавани находились корабли англичан, и летом и зимой стерегущие французов со времени прибытия последних в Египет. Я не знаю, как он сумел прорваться и уехать и к каким он прибег средствам, чтобы обмануть бдительность англичан и избежать их преследования.

В пятницу, 29 раби' ал-аввала (31. VIII. 1799), утром в Каир прибыл верховный главнокомандующий Клебер. По случаю его приезда французы произвели со всех фортов артиллерийский салют. Все французы, начиная от самых низших чинов и кончая самыми высокопоставленными лицами, вышли его встречать. Клебер направился в ал-Азбакийу, в дом, в котором жил Бонапарт и который ранее принадлежал ал-Алфи, и в нем расположился.

В этот же день прибыл отряд французских солдат из провинции аш-Шаркийа. Французы привезли с собой большое количество имущества, захваченного в деревне, жители которой восстали. Французы напали на деревню и разграбили ее. Они пригнали также около семидесяти связанных веревкой пленных, среди которых были мужчины, женщины и дети, и заключили их в крепость.

В тот же день высокопоставленные лица города — шейхи и прочая знать — отправились встречать и приветствовать нового верховного главнокомандующего. В этот день они не сумели с ним встретиться, и визит был отложен на завтра. На следующий день они отправились к нему и встретились с ним. Клебер оказался не столь радушным и веселым человеком, как Бонапарт. Последний был приветлив, обращался с собеседниками просто и шутил с ними.

Месяц раби' ас-сани 1214 года начался в воскресенье (2.IX.1799).

В начале этого месяца состоялось шествие в связи с годовщиной со дня рождения Хусайна. Жителей заставили отмечать этот праздник. Глашатаи многократно обращались к жителям с призывом держать лавки и кофейни открытыми всю ночь и зажигать лампы на протяжении десяти дней до ночи на четверг, 12 раби' ас-сани.

В тот же день /80/ новый верховный главнокомандующий потребовал от христиан-коптов сумму в сто пятьдесят тысяч французских реалов в возмещение задолженности за 1212 год. Французы немедленно приступили к сбору этой суммы.

В пятницу, 6 раби' ас-сани (7. IX. 1799), новый верховный главнокомандующий направился через весь город из ал-Азбакийи в крепость в сопровождении праздничного шествия. Впереди него шло около пятисот каввасов[479] с дубинками в руках. Они приказывали жителям встать и стоять, пока он будет проходить. За ним двигался большой отряд французских кавалеристов с обнаженными саблями в руках. В шествии приняли участие вали, Ага и Бартелеми — каждый со своей свитой, полицейские чины и члены янычарских корпусов, а также все те, кого французы назначили на какой-либо пост и кто сотрудничал с ними.

Исключение составляли улемы — члены дивана. Французы не потребовали их присутствия и участия в шествии. Когда процессия достигла крепости, в честь Клебера был произведен артиллерийский салют. Клебер поднялся в крепость и осмотрел ее, после чего направился со всей свитой в свой дом.

В субботу, 7 раби' ас-сани (8. IX. 1799), ага янычар выехал с большой пышностью в сопровождении мощной охраны. Перед ним ехала группа французских солдат и глашатай. Последний объявлял отданное верховным главнокомандующим аге распоряжение о том, что все иски и гражданские дела должны разбираться только в доме аги, а жители, нарушившие закон или повинные в непристойном поведении, должны понести наказание.

В тот же день верховный главнокомандующий в сопровождении менее многочисленной свиты, чем накануне, нанес визит председателю дивана шейху 'Абдаллаху аш-Шаркави. После визита он возвратился в свой дворец.

В воскресенье 8 раби' ас-сани (9. IX. 1799), верховный главнокомандующий устроил в своем доме торжественный ужин, на который пригласил высокопоставленных лиц, купцов и шейхов. После ужина приглашенные разошлись по домам.

Вторник, 10 раби' ас-сани (11.IX.1799), был последним днем праздника Хусайна. В этот день после полудня верховный главнокомандующий в сопровождении высших чинов французской армии и огромной процессии направился к дому шейха ас-Садата. Перед ним шли Ага, вали и мухтасиб, а также множество солдат с обнаженными саблями в руках. Прибывшие поужинали у шейха, а затем, после захода солнца, уехали и присутствовали на иллюминации.

16 раби' ас-сани (17.IX.1799) глашатаи объявили, чтобы были выставлены на улицу для проветривания предметы домашнего обихода. По этому поводу были отпечатаны и расклеены на улицах обращения. Чтобы обеспечить выполнение этого приказа, осмотр и наблюдение были возложены на шейхов кварталов. Шейхи должны были обходить дома, причем каждого из них сопровождал французский солдат и женщина, специально назначенная для проверки женской половины домов.

Жителям эти меры не понравились и показались обременительными. В связи с этими приказами они высказывали свои подозрения, полагая, что французы посредством этого желают выяснить положение жителей и разузнать об их имуществе. На самом же деле эти меры были вызваны тем, что французы боялись распространения эпидемии чумы и заразы.

20 раби' ас-сани (21.IX.1799) глашатаи объявляли о начале празднования дня рождения сейида 'Али ал-Бакри, погребенного в мечети аш-Шараиби[480] в ал-Азбакийе, около ар-Рувай'и. Жителями было приказано зажечь фонари в переулках этого района и разрешено ходить по улицам и днем и ночью без всяких ограничений.

Выше мы уже сообщали некоторые сведения об этом сейиде 'Али. Он был слабоумным и ходил обычно по улицам без одежды и с непокрытой головой. У сейида 'Али был брат, человек хитрый и лукавый, который в течение многих лет не желал иметь с ним ничего общего. Позднее, когда он увидел, что жители обращаются с его братом ласково и доверчиво, как это принято у жителей Египта по отношению к слабоумным, он также изменил свое поведение. Он взял брата под свою опеку, перестал выпускать его из дома, одел его и всячески показывал жителям, что делает все это с позволения своего брата, что его брат достиг вершины святости, и тому подобное.

Мужчины и женщины начали приходить к сейиду 'Али, чтобы получить его благословение. Они выслушивали его бред, и каждый пытался растолковать его по-своему, а его брат старался возбудить к нему еще больший интерес, рассказывая им о чудесах, которые тот якобы совершал, и утверждая, что сейид 'Али способен читать самые тайные и сокровенные мысли. Люди стали часто посещать его. Подражая друг другу, они приносили ему подарки, давали обеты и. всеми способами оказывали ему помощь. Так поступали все, особенно жены /81/ эмиров и высокопоставленных лиц. Дела брата сейида 'Али шли хорошо. Он разбогател, так как его товар имел сбыт и на его удочку попадался богатый улов.

От жирной пищи, безделья и сидячего образа жизни сейид 'Али растолстел и стал походить на огромное пугало. Так он жил до самой смерти, последовавшей, как уже говорилось выше, в 1207 году. Брат сумел добиться, чтобы сейида 'Али похоронили на участке, где построена эта мечеть, и никто на это не обратил внимания и не стал этому противиться. После погребения брат сейида 'Али соорудил на его могиле гробницу и мавзолей и следил за тем, чтобы возле гробницы всегда находились чтецы Корана, певцы, прославляющие бога поэты и исполнители духовных песен, которые в своих касыдах и одах напоминали бы о качествах и достоинствах умершего.

Жители выражали свою скорбь всеми способами — кричали, терлись лицом об окна и порог мавзолея, черпали руками воздух около мавзолея и делали вид, будто засовывают его за пазуху и в карманы.

Ал-Задр ал-Хиджази[481] писал об этом в одной из своих поэм:

Далее он говорит:

Вот другая поэма с тем же содержанием:

Женщины и мужчины стекались к могиле сейида Али с дарами, свечами и различными яствами. Мечеть превратилась в место сборищ и свиданий. После прибытия французов в Египет внимание жителей было отвлечено происходившими событиями, и они наряду с прочими обычаями предали забвению также и этот праздник. Позднее, когда французы занялись внутренними делами, они разрешили жителям отмечать праздники, так как усматривали в этом возможность отступить от законов шариата, встречаться с женщинами, удовлетворять свою похоть, развлекаться и делать все то, что запрещено, и этот день оказался в числе возобновленных праздников.

Месяц джумада ал-ула 1214 года начался в пятницу (1. X.1799).

В этот день французы отмечали свой обычный праздник, который совпадает с периодом осеннего равноденствия и переходом солнца в созвездие Весов. Они распорядились, чтобы в дни праздника рынки и торговые ряды были открыты и освещены фонарями, и строго следили за выполнением этого приказа. В течение трех дней, то есть до понедельника, они устраивали пиры и угощения и рассылали приглашения на них.

В этом году они не устраивали описанного выше празднования на площади ал-Азбакийа около сооруженной для этой цели высокой мачты, как это делалось в предыдущем году, ибо мачта обвалилась, а озеро наполнилось водой.

В воскресенье французы разослали высокопоставленным лицам и представителям знати приглашение явиться на следующий день в дом верховного главнокомандующего. В понедельник утром все собрались, и верховный главнокомандующий в сопровождении большой свиты направился с приглашенными /82/ в Каср ал-'Айни, где они и пробыли часть дня. Они присутствовали на параде, в котором приняли участие различные рода войск: кавалерия и пехота со своими знаками отличия и оружием. Солдаты выполняли различные военные упражнения. Верховный главнокомандующий пожаловал шейха аш-Шаркави, кади и агу янычар собольими шубами, после чего все присутствующие разошлись по домам.

После этого глашатаи объявили по всем улицам, что над каждой из лавок в эту ночь должны гореть четыре фонаря, а кто не вывесит их, будет наказан. На протяжении всей этой ночи французы жгли на площади ал-Азбакийа бенгальские огни, пускали фейерверк, стреляли из пушек и катались на лодках.

7 джумада ал-ула (7. X.1799), после праздника рождества, вода в Ниле начала убывать. Высший уровень Нила в этом году был ниже обычного, и вода прибывала скудно. Жители встревожились и бросились скупать зерно. Они заполнили рынки и берега Нила[482]. Торговцы зерном начали требовать повышенную цену.

Французы собрали всех, кто принимал участие в торговле зерном, сделали им выговор и припугнули их. Они сказали им: "Сейчас в продаже находится зерно из урожая прошлого года. Урожай нынешнего года появится в продаже только в будущем; году". Продавцы стали осторожнее и начали торговать по обычным ценам. Таким образом, могло бы произойти большое повышение цен, если бы не милость бога, благодаря которой улучшилось благосостояние всего народа.

В тот же день в Файйум против Мурад-бея был отправлен: отряд французских солдат под командованием одного из французских офицеров. Между французской армией и Мурад-беем разыгрались сражения, подробности которых я не сумел выяснить. После этого между Мурад-беем и верховным главнокомандующим началась переписка и переговоры, которые привели к прекращению военных действий и к обмену подарками, а затем завершились соглашением, по которому в числе других условий Мурад-бей назначался правителем Верхнего Египта и признавал верховную власть французов.

В этом месяце упорно ходили слухи о скоплении турецких войск в Сирии. В связи с этим французы стали усиленно отправлять на Восток боеприпасы, артиллерию, различную военную технику, пушки и амуницию, посылать солдат и укреплять ас-Салихийу, ал-Курайн и Бильбейс.

Месяц раджаб 1214 года начался в пятницу (29.XI.1799).

В этот день стало известно о прибытии в Сирию великого везира Йусуф-паши[483]. Его сопровождали Насух-паша, 'Осман Ага — государственный министр[484], Хусайн Ага — интендант, Мустафа-эфенди — дафтардар — и ряд других высших турецких чиновников. Они чинили в Сирии всяческие беззакония, облагали жителей огромными контрибуциями, собирали налоги и, для того чтобы получить их, совершали насилия и убийства.

В середине месяца было получено известие о прибытии турецкой армии в Газу и ал-'Ариш и о том, что турки осадили крепость ал-'Ариш, уничтожили находившийся в ней французский гарнизон, заняли ее 19 раджаба и захватили находившееся там военное снаряжение, амуницию и артиллерию. Руководивший взятием крепости Мустафа-паша вступил в нее с отрядом солдат и египетских мамлюков. Раздался барабанный бой, и всех присутствовавших охватила огромная радость. Однако случилось так, что начался пожар в том самом месте, где был склад с большим количеством боеприпасов и пороха. Пламя охватило всю крепость, и она взлетела на воздух вместе со всеми, кто в ней находился. Во время взрыва погибли упомянутый паша и сопровождавшие его Мухаммад Ага Арна'уд ал-Джилфи[485] и другие мамлюкские беи. Многие лица, находившиеся в момент взрыва поблизости от крепости, также погибли, сожженные обрушившимся на них огнем или раздавленные градом камней.

Когда французы удостоверились в том, что турецкая армия заняла ал-'Ариш и двигается к ас-Салихийе, верховный главнокомандующий без промедления собрался и также выступил со своей армией к ас-Салихийе.

Еще до того как турки заняли крепость ал-'Ариш, французы отправили к главнокомандующему английской армией Смиту[486] посланцев с просьбой, чтобы тот взял на себя посредничество между ними и турками. Со своей стороны великий везир еще до вступления в ал-'Ариш направил Французской республике фирман /83/ с предложением прислать к нему двух человек из числа высокопоставленных лиц и людей разумных для переговоров и для подписания соглашения, одинаково выгодного обеим сторонам, на совместно выработанных условиях.

Французское командование со своей стороны направило к великому везиру Пусьельга, начальника канцелярии, и генерала Дезе, главнокомандующего французскими войсками в Верхнем Египте. Посланцы отплыли по Нилу в Дамиетту. Отсутствие их затянулось, и верховный главнокомандующий Клебер отправил гонцов для того, чтобы выяснить причину их задержки.

Месяц ша'бан 1214 года (29. XII.1799—26.I.1800).

22 ша'бана (19.I.1800) было получено сообщение о прибытии двух французских послов в ас-Салихийу. Им отправили коней и все необходимое, и они возвратились в Каир. Распространился слух о подписании мира. Два турецких делегата — начальник канцелярии и дафтардар — прибыли в Каир для согласования условий мирного договора. Обе стороны склонялись к подписанию соглашения, стремясь прекратить войну и избежать кровопролития.

Французы проявили изворотливость и уступчивость в переговорах, предшествовавших подписанию мирного договора. Договор состоял из двадцати двух статей и был записан на длинном свитке.

Прибывшие в Каир сообщения о заключении мира вызвали среди жителей большую радость. Верховный главнокомандующий французской армией отправил письмо с текстом соглашения коменданту Каира генералу Дюга. Последний собрал членов дивана и прочитал им его. Полученный документ с текстом мирного договора был переведен на арабский язык, с него было сделано множество копий, которые были расклеены на рынках и улицах, а также разосланы знатным лицам.

Вот текст соглашения со всеми входящими в него параграфами и статьями, переписанный слово в слово, исключая строчек, написанных на французском языке:

"Текст соглашения об эвакуации Египта, подписанный дивизионным генералом Дезе и главным управляющим финансами Пусьельгом — полномочными представителями верховного главнокомандующего Клебера с одной стороны и его превосходительством Мустафой Рашид-эфенди — дафтардаром — и Мустафой Расис-эфенди — начальником канцелярии — представителями великого везира — с другой.

Желая дать доказательство своего стремления прекратить кровопролитие и покончить с наносящей ущерб враждой, которая существует между Французской республикой и Высокой Портой, французская армия пошла на уступки и согласилась на эвакуацию из Египта на условиях настоящего соглашения в надежде, что эта уступка будет содействовать установлению всеобщего мира во всех странах Европы.

Статья первая. Французская армия эвакуируется с оружием и имуществом в Александрию, Розетту и Абукир для того, чтобы оттуда отправиться во Францию как на своих собственных кораблях, так и на кораблях, которые должна будет для нее снарядить в достаточном количестве Высокая Порта. Указанные корабли должны быть снаряжены в самый короткий срок. Обе стороны договорились также о том, что через месяц после подписания настоящего соглашения Высокая Порта направит в Александрийскую крепость своего уполномоченного в сопровождении пятидесяти человек.

Статья вторая. В Египте устанавливается перемирие сроком на три месяца, начиная со дня подписания настоящего соглашения. В случае, если этот срок окончится прежде, чем снаряжаемые Высокой Портой корабли, необходимые для эвакуации французских войск, будут готовы, указанный срок будет продлен до того времени, когда подготовка к эвакуации будет полностью завершена. Разумеется, обе стороны должны использовать все имеющиеся в их распоряжении средства для того, чтобы спокойствие армий и жителей, забота о котором составляет цель настоящего соглашения, не было поколеблено.

/84/ Статья третья. Отправка французской армии будет производиться под руководством уполномоченных, назначенных для этой цели Высокой Портой и верховным главнокомандующим Клебером, и если во время отправки войск между упомянутыми уполномоченными возникнут какие-либо разногласия по этому поводу, то сэром Сиднеем Смитом будет назначен посредник для разрешения указанных споров в соответствии с морскими законами Англии.

Статья четвертая. Катийа и ас-Салихийа будут эвакуированы французской армией на восьмой или — самое большее — на десятый день после подписания настоящего соглашения, город ал-Мансура будет эвакуирован на четырнадцатый день, Дамиетта и Бильбейс — на двадцатый день. Суэц будет эвакуирован за шесть дней до эвакуации Каира. Населенные пункт", расположенные на восточном берегу Нила, будут эвакуированы на десятый день, Дельта, то есть провинция ал-Бухайра, будет эвакуирована спустя двенадцать дней после эвакуации Каира. Западный берег Нила и примыкающие к нему районы будут оставаться в руках французской армии до окончания эвакуации Каира, но так как эта область должна оставаться в руках французов до тех пор, тока все французские войска не покинут Верхний Египет, то упомянутый западный берег Нила и примыкающие к нему районы могут быть эвакуированы и после истечения этого срока, если не представится возможность эвакуировать их раньше. Населенные пункты, оставляемые французской армией, будут передаваться Высокой Порте в том состоянии, в котором они находятся в настоящее время.

Статья пятая. Город Каир будет эвакуирован в течение сорока или — самое позднее — сорока пяти дней с момента подписания настоящего соглашения.

Статья шестая. Настоящее соглашение точно устанавливает, что Высокая Порта употребит все старания, чтобы французская армия, расположенная в различных пунктах на западном берегу Нила, в период ее эвакуации в направлении главной квартиры со всем принадлежащим ей оружием и имуществом не испытывала ни в чем затруднений и чтобы имуществу и чести ее персонала не был нанесен ущерб ни со стороны жителей страны, ни со стороны солдат турецкой армии.

Статья седьмая. В соответствии с предыдущей статьей настоящего соглашения и для того, чтобы предотвратить какие-либо конфликты и враждебные действия, будут приняты меры к тому, чтобы части турецкой армии постоянно находились на достаточном отдалении от французских войск.

Статья восьмая. После подписания настоящего соглашения все подданные Высокой Порты, которые были арестованы или задержаны во Франции или французскими властями в Египте, — будь то мусульмане или лица, принадлежащие к другим вероисповеданиям, без всяких различий, — будут выпущены на свободу. Таким же образом все французские подданные, задержанные в городах и портах Османской империи, так же как и все лица, которые были связаны с французскими официальными учреждениями и консульствами, вне зависимости от их религиозной принадлежности должны быть выпущены на свободу.

Статья девятая. Немедленно после эвакуации Египта начнется возвращение имущества и собственности или возмещение их стоимости владельцам — жителям и подданным обоих государств. Необходимые меры в этом направлении будут приняты в Стамбуле через посредство уполномоченных, назначенных специально для этой цели обеими сторонами.

Статья десятая. Ни одному из жителей Египта, к какой бы религии он ни принадлежал, не будет причинен вред, а его имуществу не будет нанесен ущерб за связи с французами в период пребывания последних в Египте.

Статья одиннадцатая. /85/ Высокая Порта и государства, находящиеся с ней в союзе, — Англия и Россия, — дадут французской армии официальное разрешение на проезд и пропуск, а также предоставят корабли, необходимые для обеспечения безопасности возвращающейся во Францию армии.

Статья двенадцатая. Высокая Порта и ее союзники дают гарантию, что в период перевозки находящейся в настоящее время в Египте французской армии, начиная с посадки на корабли и вплоть до прибытия во Францию, ей не будет причинено никакого вреда. В свою очередь верховный главнокомандующий французской армией генерал Клебер обещает, что с его стороны и со стороны французской армии, находящейся в Египте, в указанный период не будет совершаться никаких враждебных действий ни против флота, ни против самих государств Высокой Порты и ее союзников, а корабли, которые будут перевозить вышеупомянутую армию, не будут приставать без крайней необходимости ни к каким берегам, кроме берегов Франции.

Статья тринадцатая. В соответствии со сроком, предусмотренным настоящим соглашением для эвакуации Египта, обе договаривающиеся стороны согласились, что если в установленный период без ведома командования флотов союзных государств прибудет из Франции и войдет в Александрийскую гавань какой-либо корабль, то он должен немедленно запастись водой и необходимым продовольствием и, получив пропуск от союзников, отправиться обратно во Францию. Если обстоятельства сложатся так, что какой-либо из указанных кораблей будет нуждаться в ремонте, то такой корабль сможет задержаться до тех пор, пока не будет произведен упомянутый ремонт, но после окончания последнего он немедленно, при первом же благоприятном ветре, отправится во Францию, как те корабли, о которых говорилось выше.

Статья четырнадцатая. Верховный главнокомандующий генерал Клебер может немедленно отправить донесение французскому правительству, чтобы поставить последнее в известность о подписании соглашения. Тому, кто повезет это донесение, должен быть выдан необходимый пропуск.

Статья пятнадцатая. Если выяснится, что французская армия как в трехмесячный период, назначенный для эвакуации Египта, так и в последующие три месяца, начиная со дня погрузки армии на корабли, нуждается в необходимом провианте, то ей будет выдано необходимое количество зерна, мяса, риса, ячменя и соломы, рассчитанное как на время пребывания французов в стране, так и на период переезда, согласно реестру, представленному в настоящее время французским уполномоченным. Продовольствие, которое французская армия возьмет со складов после подписания настоящего соглашения, будет выдано в счет того, что должна предоставить Высокая Порта.

Статья шестнадцатая. Начиная со дня подписания настоящего соглашения французская армия не будет облагать Египет никакими налогами и оставит на долю Высокой Порты сбор налога ал-мал[487] и других налогов, которые она должна была собрать до эвакуации. Французская армия также оставит турецкой армии принадлежащее ей имущество, которое она не собирается брать с собой во Францию: амуницию, пушки, верблюдов и дромадеров, склады с продовольствием, а также склады с собранным ею в счет налогов зерном. Все это должно быть осмотрено и оценено двумя специальными уполномоченными, посланными для этой цели Высокой Портой и английским морским командованием, совместно с уполномоченными, /86/ назначенными верховным главнокомандующим генералом Клебером, после чего это имущество должно быть принято упомянутыми выше уполномоченными Высокой Порты в соответствии с исчисленной стоимостью его в пределах суммы в три тысячи кошельков, необходимых французской армии для ускорения ее передвижения и погрузки на корабли. Если стоимость имущества французской армии будет ниже указанной выше суммы, Той разница должна быть покрыта полностью за счет Высокой Порты в виде ссуды, которую должно погасить французское правительство в соответствии с расписками, выданными уполномоченными, назначенными верховным главнокомандующим генералом Клебером для получения указанных сумм.

Статья семнадцатая. Так как французская армия должна будет в связи с эвакуацией Египта понести некоторые расходы, то ей после подписания настоящего соглашения будет выдана сумма, общий размер которой указан выше, в следующем порядке: через пятнадцать дней после подписания соглашения — пятьсот кошельков, через тридцать дней — еще пятьсот кошельков, через сорок дней — еще триста кошельков, через пятьдесят дней — еще триста кошельков, через шестьдесят дней — еще триста кошельков, через семьдесят дней — еще триста кошельков, через восемьдесят дней — еще триста кошельков, наконец, через девяносто дней — еще пятьсот кошельков.

Эти суммы (каждый кошелек равен пятистам турецким пиастрам) будут переданы в качестве ссуды уполномоченными, назначенными для этой цели Высокой Портой. Для того чтобы облегчить выполнение достигнутого между обеими сторонами соглашения, Высокая Порта сразу же после ратификации настоящего соглашения и обмена текстами его пошлет своих представителей в Каир и в другие города Египта, в которых находится французская армия.

Статья восемнадцатая. Налоги, которые французы успеют собрать после ратификации настоящего соглашения и до того момента, как это соглашение станет известно в различных провинциях Египта, будут засчитаны в общую сумму в три тысячи кошельков, о которой говорилось выше.

Статья девятнадцатая. Для того чтобы облегчить и ускорить эвакуацию различных пунктов Египта, движение находящихся в портах Египта французских кораблей с грузом между Дамиеттой, Розеттой и Александрией будет свободным в течение установленного трехмесячного срока.

Статья двадцатая. Необходимо принять все меры предосторожности для того, чтобы избежать занесения в Европу эпидемии чумы. Поэтому не разрешается садиться на корабли лицам, больным чумой, а также тем, в отношении которых существует подозрение, что они больны чумой, Лица, больные чумой или какой-либо другой болезнью, которые из-за болезни не могут выехать в течение срока, установленного для эвакуации Египта настоящим соглашением, останутся в госпитале, в котором они находятся в настоящее время, под покровительством его превосходительства великого везира, и их будут лечить французские врачи, которые будут оставаться с ними до тех пор, пока состояние их здоровья не позволит им уехать. После выздоровления они уедут в самый короткий срок, причем к ним будут применены, как и ко всей остальной армии, одиннадцатая и двенадцатая статьи настоящего соглашения. Верховный главнокомандующий французской армией издаст самые строгие приказы офицерам, командующим грузящимися на корабли войсками, чтобы они разрешали погрузку только в тех портах, которые будут указаны главными военными врачами /87/ и в которых имеются наиболее благоприятные условия для организации необходимого карантина.

Статья двадцать первая. Все затруднения, которые могут возникнуть в будущем и которые не предусмотрены данным соглашением, будут разрешены мирным способом через посредство уполномоченных, назначенных для этой цели его превосходительством великим везиром и верховным главнокомандующим французской армией генералом Клебером для того, чтобы облегчить и ускорить эвакуацию.

Статья двадцать вторая. Настоящее соглашение войдет в силу лишь после ратификации его обеими сторонами. Обмен текстами ратифицированного соглашения должен состояться в восьмидневный срок, после чего обе стороны должны строго его соблюдать.

Составлено, подписано и скреплено нашими личными печатями в лагере, где происходят переговоры, около ал-'Ариша.

4 плювиоза VIII года со дня основания Французской республики (24 января 1799 года старого стиля), что соответствует 27 ша'бана лунного календаря 1214 года хиджры.

Подписали дивизионный генерал Дезе и гражданин Пусьельг — полномочные представители генерала Клебера — и его превосходительство Мустафа Рашид-эфенди — дафтардар — и Мустафа Расис-эфенди — начальник канцелярии — полномочные представители его превосходительства великого везира.

Основной текст настоящего соглашения составлен в двух экземплярах. Один экземпляр, составленный на французском языке и подписанный генералом Дезе и Пусьельгом, передан представителям Турции, другой, написанный на турецком языке и подписанный представителями Высокой Порты, передан французским представителям.

Текст ратификации соглашения верховным главнокомандующим написан в конце экземпляра соглашения, составленного на турецком языке и отданного на хранение великому везиру:

"Я, нижеподписавшийся, верховный главнокомандующий французской армией в Египте, скрепляю своей подписью и утверждаю настоящее соглашение, которое должно быть выполнено, если только двадцать две статьи, составляющие его, точно соответствуют статьям экземпляра соглашения, написанного на французском языке, подписанного турецкими представителями и ратифицированного великим везиром.

В случае разногласий в понимании текстов необходимо всегда сопоставлять оба текста.

Написано в штаб-квартире в ас-Салихийе 8 плювиоза VIII года. Подпись: Клебер.

С подлинным верно. Хранитель печати французской армии генерал Дюма[488]"".

Я переписал текст соглашения слово в слово. Ошибки и искажения, имеющиеся в тексте, сделаны во французской типографии при печатании текста "а арабском языке. Я не изменил в тексте ничего и лишь записал даты месяцев и годов не цифрами, а прописью. А бог лучше знает.

Месяц рамадан 1214 года начался в воскресенье (27.I.1800). 2 рамадана (28.I.1800) верховный главнокомандующий французской армией Клебер прибыл в ал-'Адлийу. Его сопровождал Мухаммад Ага, один из турецких военачальников. Верховный главнокомандующий прислал Хасану Ага Бихати, мдхтасибу, приказ встретить Мухаммада Ага, поместить его в своем доме и выказать ему большие почести.

После вечерней молитвы Мухаммад Ага в сопровождении шествия прибыл в Каир. Жители собрались в большие толпы, чтобы посмотреть на него, шумели и кричали. Некоторые забрались на мастабы лавок и крыши. Женщины приветствовали его пронзительными радостными возгласами из окон домов. Однако жители ничего не знали о вновь прибывшем, и каждый из них высказывал о нем свои предположения. Мухаммад Ага въехал в город через Баб ан-Наср, пересек город и остановился /88/ в доме Хасана Ага, расположенном на небольшом рынке ал-Лала. Собравшаяся толпа жителей и представителей знати с факелами и фонарями двинулась к дому, в котором расположился Мухаммад Ага, чтобы увидеть его и приветствовать.

На следующий день утром Мухаммад Ага собрал диван и пригласил на его заседание улемов, начальников янычар, знатных жителей и высокопоставленных христиан — коптов и сирийцев. Когда все приглашенные собрались, Мухаммад Ага предъявил им фирман великого везира и приказал прочитать его собравшимся.

В фирмане содержался приказ о назначении Мухаммада Ага начальником таможен в Каире, Булаке и Старом Каире, а также распоряжение об установлении монополии на все привозимые извне продовольственные товары и предоставлении Мухаммеду Ага права покупать их по той цене, которую он установит по согласованию с мухтасибом, а затем сохранять на складах.

Мухаммад Ага предъявил еще один фирман, который был также зачитан на заседании дивана. В нем содержалось распоряжение о назначении захваченного в плен в Абукире Мустафа-паши уполномоченным великого везира и комендантом Каира до прибытия в Каир последнего. Фирман уполномочивал главу каирских купцов сейида Ахмада ал-Махруки собрать сумму в три тысячи кошельков на расходы, связанные с эвакуацией французской армии. На этом заседание дивана закончилось.

Сейид Ахмад ал-Махруки приступил к сбору этих денег среди жителей. Налогом были обложены крупные и мелкие торговцы и ремесленники. Одновременно с этим приступили к установлению монополий на продукты питания, что привело к росту цен на последние и затруднило снабжение населения продовольствием. Так сразу же после установления власти турок на жителей обрушились неожиданно два несчастия: первый из прибывших турецких чиновников оказался начальником таможен, получившим монополию на скупку продовольствия, а первой мерой турецких властей было обложение жителей контрибуцией и сбор ее. Сейид Ахмад ал-Махруки проявил усердие в распределении контрибуции между жителями и собрал ее в несколько дней. Каждый обложенный этой контрибуцией житель спешил с уплатой и приносил деньги от чистого сердца с радостной мыслью, что это ускоряет эвакуацию французов, и говорил: "Благословен тот день и час, когда неверные собаки уберутся". Это говорилось в присутствии французов, те слышали и озлоблялись.

Мустафа-паша прибыл из Гизы и поселился в доме 'Абд ар-Рахмана Катходы в квартале 'Абдин.

Между тем великий везир разослал по провинциям Египта фирманы и назначил чиновников и мубаширов[489] для сбора денежного налога, зерна и контрибуции всех видов. Он направил чиновников во все главные города провинций и назначил в каждом таком городе начальника и его помощника, в обязанности которых входили сбор и перевозка на склады зерна и другого необходимого провианта, и не секрет, что при этом совершались злоупотребления, о которых мы расскажем позднее. Что касается жителей Каира и простого люда, то они были беспечны. Они смотрели на французов с презрением и всячески унижали их своим бесцеремонным обращением, насмешками, ругательствами и даже проклятиями. При этом, не думая о последствиях, к которым все это может привести, они лишали себя возможности какого бы то ни было примирения с французами в дальнейшем.

Дело дошло до того, что ученики, собранные своими школьными учителями, ходили толпами, громко, во весь голос выкрикивая в рифму: "Проклятие христианам, их начальникам и пособникам! Да ниспошлет Аллах победу султану и уничтожит неверных" и другие подобные слова. Они думали, что с французами уже покончено, и не могли сдержать свое нетерпение до окончания срока соглашения. Это поведение жителей порождало в сердцах французов ненависть и было причиной бедствий, обрушившихся впоследствии на жителей. Один поэт писал по этому поводу:

Он писал также:

Ведь было сказано:

Некий аш-Ша'би говорил:

"Мятеж застиг нас врасплох, и нам не хватило доблести /89/ на хорошие дела, но вместе с тем не хватило сил и на дела постыдные".

В это время французы приступили к подготовке эвакуации. Они начали продавать имущество, лишнее оружие и вьючных животных. Они покинули большую часть крепостей и портов, например ас-Салихийу, Бильбейс, Дамиетту и Суэц. Вместе с тем в Каир постепенно вступали турки; ежедневно их войско отряд за отрядом входило в город.

Турецкие солдаты начали навязываться владельцам кофеен и бань, цирюльникам, портным и так далее в качестве компаньонов для получения части доходов от ремесел и других занятий. Простой народ — члены ремесленных цехов и других корпораций — собрались и отправились с жалобой к коменданту Мустафа-паше. Но их жалоба не была принята, так как это было обычным делом в турецкой армии.

Поступило сообщение о прибытии в Бильбейс великого везира в сопровождении мамлюкских беев. Мурад-бею и его мамлюкам было отправлено приглашение прибыть в турецкий лагерь. Но Мурад-бей ответил, что он прибыть не может, и в свое оправдание сослался на дела, которые его удерживали в Верхнем Египте. Однако его доводы не были признаны уважительными, и ему было вторично направлено приказание приехать. Мурад-бей тайно, через своего посла 'Осман-бея ал-Бардиси[491], попросил разрешения у французов приехать к туркам.

Французы разрешили ему встретиться с последними. Мурад-бей приехал и вместе с Ибрахим-беем был принят великим везиром. Везир сделал им подарки, после чего Мурад-бей раскинул лагерь в ал-'Адлийе.

В Каир приехал также Хасан Ага, интендант. Французы покинули каирскую крепость на горе и другие построенные ими крепости, но турки не заняли их, не стали их укреплять, не разместили в них свои гарнизоны, не снабдили их боеприпасами и не приняли необходимых мер предосторожности. Они были ослеплены высокомерием, что и явилось причиной дальнейших событий.

В Каир возвратилась также большая часть египтян, бежавших из города в момент прихода французов, в том числе ага, командиры янычар, высокопоставленные лица и чиновники, например Ибрахим-эфенди рузнамджи, второй помощник начальника канцелярии[492], и другие лица со своими женами и детьми. Они полагали, что события окончились, а между тем, как мы увидим ниже, с египтянами случилось как раз то, чего они так опасались.

Ибрахим-бей потребовал от сейида Ахмада ал-Махруки платье, фески и шаровары для мамлюков и для своих приближенных. Ему дали то, что он требовал, и послали также палатки со всем необходимым. Жены мамлюкских беев и солдаты подготовили им все, в чем они нуждались, и они зажили, как обычно, с большой роскошью. Их слуги и челядь, верхом на быстрых мулах, иноходцах и ослах, и утром и вечером привозили свертки и одежду, шитую золотом и серебром, к палаткам своих господ. Слуги носили также обеденные столы и небольшие столики с различными яствами. Столы были покрыты шелковыми скатертями с разноцветными узорами. Они пели во весь голос, насмехались над местными христианами и французами и ругали их прямо в глаза. Последние все это слышали, и их сердца наполнялись гневом и ненавистью.

22 рамадана (17.II.1800), после того как великий везир обосновался в Бильбейсе, улемы, купцы и представители каирской знати попросили у Мустафа-паши позволения нанести ему визит. Мустафа-паша, испросив предварительно разрешения у великого везира, позволил им это. После этого они отправились за разрешением на этот визит к верховному главнокомандующему Клеберу. Только получив разрешение последнего, они отправились приветствовать великого везира. Они прибыли к Насух-паше, назначенному правителем Египта, приветствовали его и переночевали в его шатре.

На следующий день они были приняты великим везиром. Усевшись на свое место, великий везир спросил имена улемов, (купцов и знатных христиан и сделал им подарки.

После этого они отправились с визитом к высокопоставлен-яым лицам из его свиты и к мамлюкским беям, находившимся в турецком лагере. Затем они возвратились в Каир в пожалованных им почетных одеяниях в сопровождении кади ал-'аскара, одетого в черный шерстяной плащ. В это время Насух-паша и мамлюкские беи переехали в ал-Ханаку, а затем в ал-Матарийу.

В тот же день прибыл Дервиш-паша, назначенный правителем Верхнего Египта. Он расположился за пределами Каира, в аш-Шайх Камаре[493]. Спустя несколько дней он отправился в Верхний Египет в сопровождении отряда, состоявшего примерно из ста человек.

Отряды солдат были отправлены также в Суэц, Дамиетту и ал-Мансуру. Оттуда они разбрелись по стране и начали небольшими группами прибывать в Каир.

Год тысяча двести четырнадцатый (5.VI.1799 — 24.V.1800).

/90/ Начался месяц шаввал 1214 года (26.II.—26.III.1800).

7 шаввала (3.III.1800) произошло столкновение между французскими и турецкими солдатами. Это была первая стычка между ними. Группа турецких солдат повздорила с группой французских солдат, и в стычке был убит один француз. Охваченные волнением и тревогой жители закрыли лавки. В ал-Джамалийе и в примыкающих к ней районах турки начали строить траншеи и укреплять их. В последовавшем за этой стычкой новом столкновении между французами и турками было убито с обеих сторон небольшое число солдат. События угрожали перерасти в настоящее восстание. Обе стороны провели ночь, готовясь к бою. Но высшие чины армии с обеих сторон вмешались в эти приготовления, удержали своих солдат и приказали разрушить траншеи.

Мустафа-паша разыскал тех, кто подстрекал к восстанию. Их оказалось шесть человек. Он их казнил и отправил тела их верховному главнокомандующему французской армией. Но последний этим не удовлетворился. Он заявил: "Ваши войска должны возвратиться в ваш лагерь и находиться там до тех пор, пока не истечет срок соглашения. А если какой-либо турецкий солдат пожелает войти в город, то он должен прийти только по дороге и без оружия".

Тогда Мустафа-паша приказал турецким солдатам всем до единого покинуть город. Отряд французских солдат расположился около Баб ан-Наср, и когда кто-либо из турецких солдат или из представителей турецкой знати желал войти в город, то он спешивался около этих солдат, оставлял им оружие и входил в город в сопровождении одного или двух человек, которые были с ним до тех пор, пока он не заканчивал свои дела и не возвращался. Когда он проходил мимо французской стражи, находившейся за пределами города, ему отдавали его оружие, которое он надевал, а затем возвращался в свой лагерь. Так обстояло дело.

В середине месяца несколько высокопоставленных лиц французской армии, в том числе генерал Дюга — комендант Каира, генерал Дезе — губернатор Верхнего Египта, Пусьельг — начальник канцелярии и таможен, направились со своим имуществом и багажом в Александрию. Некоторые из них добрались до моря и собирались отплыть на родину, но в этом им воспрепятствовали англичане. Тогда они послали донесение об этом верховному главнокомандующему в Каир. Последний сообщил о создавшемся положении великому везиру. Великий везир прислал ответ, не удовлетворивший Клебера, а сам выступил на следующий день со своей армией в ал-Ханаку. Все это происходило в последние дни срока, установленного в соглашении для эвакуации французов из Каира и вступления в город везира. Когда французы увидели, какой оборот приняло дело, они потребовали отсрочки эвакуации Каира на восемь дней и получили на это согласие.

Насух-паша перенес свой лагерь в ал-Матарийу. Он прибыл туда с частью турецкой армии и с мамлюкскими беями и раскинул там свои палатки и шатры.

Французы использовали упомянутый восьмидневный период для того, чтобы стянуть свои войска из Верхнего и Нижнего Египта. Они раскинули свои палатки вдоль берега Нила, и их лагерь растянулся по всему Каиру — от Старого Каира до-Шубра. Они вновь заняли пустовавшую крепость и с лихорадочной поспешностью днем и ночью завозили туда на повозках боеприпасы, снаряды, военное оборудование, порох, ядра, бомбы и пушки. Жители удивлялись всему этому. Мустафа-паша, комендант, и его приближенные видели все это, но ничего не говорили.

Некоторые утверждали, будто везир прислал французам распоряжение восстановить в крепости все как было. Другие распространяли различные небылицы, которым умные люди не станут верить.

Говорили, будто французы были извещены некоторыми из своих друзей из английского лагеря о том, что везир договорился с англичанами окружить их, когда они подойдут к морю. Поведение англичан и великого везира подтверждало вышесказанное. Французы запросили обо всем этом Йусуф-пашу, но тот им не ответил ничего определенного и стал спешно готовиться к вступлению в Каир.

Во время переговоров с везиром французы имели возможность разъезжать по турецкому лагерю, осматривать его, наблюдать за турецкой армией и изучать ее расположение. Они видели ее состояние /91/ и знали, что она слишком слаба, чтобы вести с ними борьбу.

После того как произошли упомянутые нами события, французы начали готовиться к войне. Они вновь принялись завозить в крепость пушки, а покончив с этим, начали возводить укрепления в различных местах и, оставив для их обороны незначительную часть своих солдат, вышли со всей своей армией за пределы города, двинулись в сторону Куббат ан-Наср[494] и расположились в этом районе. В городе они оставили лишь тех солдат, которые находились в крепости, а также нескольких солдат в доме ал-Алфи и в других домах на площади ал-Азбакийа. Большинство жителей думало, что они выступили в связи с отплытием.

20 шаввала (16.III.1800) французы вызвали к себе Мустафа-пашу и Хасана-эфенди — интенданта, а когда те прибыли, отправили их в Гизу.

23 шаввала (19.III.1800), на рассвете, верховный главнокомандующий Клебер выступил с войском в поход. В его армии были пушки и военное снаряжение. Клебер разделил свою армию на колонны, причем одна направилась к лагерю везира, а другая двинулась в сторону ал-Матарийи. Вторая колонна ударила по туркам и вынудила их обратиться в бегство, побросав палатки и шатры.

Насух-паша и его свита бежали в Каир. Французы не стали их преследовать, а разграбили лагерь Насух-паши, захватили имущество и скот, заклепали жерла пушек и бросили их, после чего присоединились к своим соотечественникам, двигавшимся к лагерю везира в ал-Ханаке.

Приблизившись к лагерю противника, французы послали везиру приказ, чтобы он покинул ал-Ханаку не позднее чем через четыре часа. Везир вынужден был отойти. Французы направились следом за ним. Большинство солдат везира было рассеяно в это время по городам, деревням и районам, где они собирали налоги и контрибуции и всячески угнетали бедноту.

Между тем среди жителей Каира, услыхавших пушечную стрельбу, начались всякие толки и пересуды, но никто из них не знал истинного положения дел. Жители заволновались, устремились на окраины города и убили нескольких французов, выходивших из города и направлявшихся к своим соотечественникам. Толпа каирского простонародья проникла во французский лагерь и разграбила все, что там нашла, например изделия из дерева и меди и тому подобное. В это время сейид Омар-эфенди — накиб ал-ашраф — и сейид Ахмад ал-Махруки вышли из города. К ним присоединились турки квартала Хан ал-Халили и проживавшие в Каире магрибинцы. Так же поступил Хусайн Ага Шанан — брат Аййуб-бея младшего. За ними последовала большая толпа простонародья. Все они собрались за Баб ан-Наср на холмах. Многие из них были вооружены дубинами и палками, некоторые имели оружие. Многочисленные группы простонародья, черни и бродяг с шумом и криками двигались по улицам и по окрестностям Каира, перебрасываясь по дороге всякими вздорными словами собственного изобретения. Таким образом все жители города поднялись, и многие из них вышли за пределы города.

Когда наступило утро, в Каир прибыл отряд египетских солдат. Среди прибывших были раненые. Жители принялись их расспрашивать, но те ничего не говорили, так как сами не знали истинного положения дел.

Так продолжалось до полудня, когда с криком и шумом появилась большая толпа тех самых жителей, которые ранее вышли из города, как мы об этом рассказывали выше. За этой толпой шел Ибрахим-бей. Затем следовала другая группа в сопровождении Салима Ага[495] и третья группа с 'Османом Ага — государственным министром. Далее двигался На-сух-паша с большим числом солдат. С ними шли сейид 'Омар ан-Накиб, сейид Ахмад ал-Махруки, Хасан-бей ал-Джиддави, 'Осман-бей ал-Муради, 'Осман-бей ал-Ашкар, 'Осман-бей аш-Щаркави, 'Осман Ага ал-Хазандар, Ибрахим — катхода Мурад-бея, известный под именем ас-Саннари, с мамлюками и приближенными. Они вошли через Баб ан-Наср и Баб ал-Футух, миновали квартал ал-Джамалийа и подошли к торговому двору Зу-л-Факара.

В это время Насух-паша, обращаясь к простонародью, сказал: "Убивайте христиан! Ведите священную войну с ними!" Услыхав эти слова, народ зашумел. Раздались выкрики. /92/ Толпа двинулась, убивая попадавшихся на ее пути христиан — коптов, сирийцев и других. Одна из групп направилась в христианские кварталы, к домам христиан в районе Байна-с-Сурайн[496], Баб аш-Ша'рийа и в квартале ал-Муски. Они врывались в дома, грабили, убивали или захватывали попадавшихся им мужчин, женщин и детей. Так они поступали и с жившими по соседству мусульманами. Тогда христиане объединились и приняли меры предосторожности. Каждый из них собрал сколько мог французских солдат и греков. Они заранее были настороже, предвидя, что может случиться что-нибудь подобное, и поэтому у них оружие и порох и солдаты были наготове.

Началась борьба между обеими сторонами. Христиане защищались, стреляя с верхних этажей домов из ружей и карабинов по собравшемуся в переулках простонародью и солдатам. Последние же стреляли снизу, штурмуя дома и взбираясь на них.

Эту ночь Насух-паша, государственный министр, Ибрахим-бей и некоторые командиры корпусов и египетские кашифы со своей челядью и отрядами солдат провели на улице ал-Джамалийа, в торговом дворе Зу-л-Факара.

Когда наступило утро, послали в ал-Матарийу, привезли оттуда три пушки, но их дула были заклепаны. Их стали чинить, и прочистили дула. Тогда Насиф-паша[497] встал, засучил рукава, подпоясался и двинулся вперед. Его сопровождали пешком мамлюкские беи. Впереди волокли три пушки. Установив их в ал-Азбакийе, открыли огонь по дому ал-Алфи, в котором находился отряд французских солдат. Те открыли ответный огонь из пушек и ружей. Бой продолжался весь день и утих только к вечеру. Восставшие провели ночь, призывая окриками друг друга к бодрствованию.

В этот день жители Каира вместе с солдатами построили укрепления во всех концах города и в квартале ал-Азбакийа, а в некоторых местах приступили к возведению стен. Они работали с усердием, стараясь укрепить город как можно лучше.

Ночь жители города провели возле укреплений. Когда стемнело, французы открыли артиллерийский огонь из фортов по городу. Особенно усиленно они стреляли по кварталу ал-Джамалийа, так как здесь собралась большая часть жителей.

Увидав все это, предводители и военачальники единодушно решили в ту же ночь оставить город, так как форты находились в руках французов, а продолжать сопротивление было невозможно из-за недостатка в солдатах, оружии и продовольствии. Окружить Каир также не было возможности: он был слишком велик и слишком населен. Такое положение могло бы продолжаться долго, и тогда город оказался бы без продовольствия, так как большая часть его ежедневно доставлялась из деревень, а это стало бы невозможным, если бы восстание разрослось. Поэтому они и решили в ту же ночь покинуть город.

Когда жители услышали об этом, большая часть их стала готовиться к уходу. Улица ал-Джамалийа и прилегающие к ней кварталы наполнились толпами людей, желающих уйти из города. Было так много народа, что люди теснили друг друга, а весь прилегающий район был заполнен ослами, мулами, лошадьми, дромадерами и нагруженными верблюдами. В таком положении жители Каира провели ночь. Невозможно описать, сколько трудностей, горя и страха испытали в ту ночь люди.

Узнав о происходящем, жители квартала Хан ал-Халили и некоторые магрибинцы кварталов ал-Фаххамин и ал-Гурийа пришли в ал-Джамалийу и начали поносить тех, кто хотел покинуть город. Их поддерживали некоторые янычары. Они захватили эмирских лошадей и заперли их в доме кади и в торговых дворах. После этого они заперли Баб ан-Наср.

Эту ночь большинство жителей провело на мастабах лавок. Некоторые знатные лица расположились в домах своих друзей в ал-Джамалийе, а также в переулках кварталов, причем все были готовы к отъезду.

Когда наступила суббота, военачальники, солдаты и жители Каира, за исключением больных, которые не имели сил участвовать в войне, приготовились к борьбе. Большая их часть направилась в сторону ал-Азбакийи, многие расположились в пустых домах, а некоторые — за баррикадами.

/93/ Они взяли с собой, кроме трех, упомянутых выше, еще несколько пушек, которые были найдены закопанными в домах эмиров, а также забрали из лавок торговцев пряностями каменные и железные гири, которыми взвешивали товары, и, используя их вместо ядер, начали обстреливать дом верховного главнокомандующего в ал-Азбакийе.

'Осман Катхода постоянно находился в торговом дворе Зу-л-Факара в ал-Джамалийе, и всякий, кто хватал христианина, еврея или француза, отводил его в ал-Джамалийу, где находился 'Осман Катхода, и получал за это награду. Некоторых людей посадили в тюрьму для установления их вины, а некоторых невиновных убили. Возможно, что и простой народ тоже кое-кого убивал. Головы убитых приносились для получения награды. Таким образом, каждый, отрубивший голову французу, приносил ее или Насух-паше в ал-Азбакийу, или 'Осману Катходе в ал-Джамалийу и получал за это деньги.

Через несколько дней заперли Баб ал-Карафа[498], Баб ал-Баркийа и остальные ворота, находившиеся на окраинах города, а количество жителей, занятых на постройке и защите укреплений, возросло.

'Осман-бей ал-Ашкар расположился возле баррикады у Баб ал-Лук и в районе ал-Мадабиг. ' Осман-бей Табл расположился у баррикад ал-Махджар, Мухаммад-бей ал-Мабдул — у Баб аш-Шайх Райхан[499], Мухаммад Кашиф Аййуб и отряд. Аййуб-бея старшего и Аййуб-бея младшего — в ан-Насирийе, Мустафа-бей старший — у Канатир ас-Сиба'[500], Сулайман Кашиф ал-Махмуди — около Сук ас-Силах, жители района ал-Карафа, простонародье и чернь кварталов ал-Хусайнийа и ал-'Атуф[501] и группа янычар — у Баб ан-Наср, Баб ал-Хадид и Баб ал-Карафа, группа жителей квартала Хан ал-Халили и-ал-Джамалийа — у Баб ал-Баркийи — ворот, известных в настоящее время под названием ал-Гариб. Одним словом, жители различных окраин города присоединялись к находившимся в их районе солдатам. В результате этого получилось так, что все жители Каира и солдаты расположились в различных концах города у ворот, укреплений и стен, а часть турецких солдат и присоединившихся к ним вооруженных жителей Каира находились в квартале ал-Джамалийа, и, если к ним присылали за подкреплением гонца из какого-либо района, они посылали туда часть своих людей.

Все жители Каира днем и ночью находились либо на улицах города — кто не мог воевать, либо на окраинах за баррикадами — кто обладал отвагой и мог сражаться. Никто не спал дома, кроме больных и трусов.

Насух-паша, Ибрахим-бей со своими отрядами, янычарами, арнаутами, дулатами[502] и так далее расположились в районе ал-Азбакийи, возле Баб ал-Хава', и на большой площади, которая находится около Мечети Азбак[503], и у ал-'Атаба аз-Зарка'[504].

'Осман Катхода устроил мастерскую для производства боеприпасов в доме Ка'ида Ага на улице ал-Хурунфиш[505]. Сюда привели также оружейников, тележников, кузнецов и литейщиков и заставили их изготовлять пушки и бомбы, исправлять пушки, найденные в некоторых домах, делать колеса, ядра и так далее. Им доставляли все то, в чем они нуждались: дерево, ветки, железо. Сюда собрали также кузнецов, столяров, литейщиков и различных ремесленников, которые умели изготовлять военное снаряжение. Все это происходило в доме кади, на соседнем с ним постоялом дворе и на площади, примыкающей к дому со стороны мавзолея ал-Хусайни. 'Осман Катхода уделил этой мастерской много внимания и израсходовал на нее большие средства. Привезли и остальные пушки, находившиеся в ал-Матарийе, и всякий раз, когда подвозили пушку, за ней: с криком и воплями следовала большая толпа черни и детей. Они выкрикивали: «Аллах!. Дай победу султану! Погуби неверных!» и подобные этому слова.

На следующий день прибыл Мухаммад-бей ал-Алфи. Он укрепился в районе небольшого рынка, расположенного возле улицы 'Абд ал-Хакк[506] и переулка ал-Байдак. Его сопровождали приближенные, мамлюки и несколько турок. Он и его мамлюки проявили решительность, /94/ храбрость и отвагу. Энергично действовали также его кашифы и особенно Исма'ил Кашиф, известный под именем Абу Катийа. Последний упорно сражался, наступая на врага, пока не захватил район Растр ал-Хашшаб и дом Мурад-бея, который раньше был домом Хасан-бея ал-Азбакави, а также дом Ахмада Ага Шувайкара и не укрепился в них.

Хасан-бей ал-Джиддави забаррикадировался в районе ар-Рувай'и и возможно, иногда по ночам оставлял свою баррикаду, чтобы помочь другому району.

Прибыл также один магрибинец, о котором говорили, что это был тот самый, который прежде сражался с французами в провинции ал-Бухайра[507]. Вокруг него сплотилась группа местных магрибинцев и группа хиджазцев из числа прибывших до этого с ал-Джилани, о котором ранее упоминалось.

Этот магрибинец совершал дела; заслуживающие порицания, так как большая часть грабежа и убийств невинных людей в основном была делом его рук. Он следил за домами, в которых находились французы и христиане, и нападал на них. С ним действовал отряд, состоящий из черни и солдат. Они убивали всех, кто попадался им под руку, грабили дома, хватали женщин и отнимали у них украшения и одежду. Среди них нашлись и такие, которые отрубили голову маленькой девочке, чтобы взять золотые украшения из ее волос.

Люди предавались своим порокам и делали все то, на что их толкала жажда наслаждений, ненависть и злоба.

Шейх Халил ал-Бакри был обвинен в том, что он сочувствовал французам и посылал им пищу. На него напала группа солдат и несколько человек из простонародья. Они разграбили его дом, схватили его детей и жен и привели его в ал-Джамалийу. Он шел босиком с непокрытой головой. Ему пришлось испытать большие унижения и выслушать всяческие оскорбления и брань от простого народа. Когда он предстал перед 'Османом Катходой в таком виде, последний пришел в ужас и сильно огорчился. Он обещал шейху Халилу ал-Бакри, что все хорошо кончится, и успокоил его. Сиди Ахмад ибн Махмуд Мухаррам, купец, взял его вместе с женами в свой дом, оказал им почет и дал одежду. Там они пробыли До тех пор, пока не закончились события.

Сейид Ахмад ал-Махруки и другие купцы и богатые люди несли расходы и издержки, кормили и поили повстанцев. То же делали все жители Каира. Все вносили свою лепту. Жители отдали все, что имели, и помогали друг другу всем, чем могли.

Что касается французов, то они укрепились в фортах, окружавших город, в доме ал-Алфи, в частных домах, прилегавших к нему, и в домах коптов, находившихся по соседству.

После прибытия в Каир паши, эмиров, их приближенных и солдат жители продолжали входить и выходить через Баб ал-Футух и Баб ал-'Адави в течение нескольких дней.

В эти дни жители ближайших деревень доставляли такие необходимые продукты, как масло, сыр, молоко, зерно, солому, овец и коз, продавали все это жителям Каира, а затем возвращались домой.

Между тем никто не знал истинного положения французов, направившихся с их главнокомандующим на войну, а вести о них приходили различные.

После отступления везира из лагеря часть его солдат осталась в Билыбейсе. 'Осман-бей Хасан, Салим-бей Абу Дийаб[508] со своими мамлюками после сражения с французами возвратились в Бильбейс. Французы их осадили. А еще до того как началась осада, 'Осман-бей, Салим-бей, 'Али-паша ат-Тарабулуси и некоторые командиры янычар вышли из Бильбейса и направились в сторону лагеря везира.

Французы сражались с находившимися в Бильбейсе солдатами, но те не располагали достаточными силами. Они запросили мира, французы обещали им безопасность, отобрали их оружие и отпустили. Те отправились группами по деревням, прося подаяния у жителей и находя приют в разрушенных мечетях, и большая часть их умерла от холода и голода.

Когда же 'Осман-бей и его спутники достигли лагеря возле ас-Салихийи, они обратились к везиру с упреками. Последний извинялся и оправдывался, ссылаясь на неподготовленность к войне и на то, что он оставил большую часть боеприпасов и больших пушек в ал-'Арише, надеясь на мир, который был заключен между обеими сторонами. Он считал, что французы, заключив мир, допустили оплошность, /95/ так как он и англичане подстроили им ловушку[509].

Тогда 'Осман-бей сказал везиру: "Пошли с нами солдат и жди нас здесь". Затем он обратился к солдатам и пообещал им множество благ. Но его послушались только самые дисциплинированные и добровольцы, числом около тысячи, остальные же отказались.

'Осман-бей тотчас двинулся обратно и собрал по дороге тех, которые были разбросаны по селениям. Они вернулись, преисполненные желания воевать с французами, и разбили лагерь в долине возле ал-Курайна. В это время местные жители, увидев, что находившиеся поблизости французы малочисленны, и зная о близости упомянутого отряда, напали на французский отряд с палками и камнями.

Один удар дубиной пришелся по седлу лошади верховного главнокомандующего, и оно сломалось. Переводчик его упал на землю. Мусульмане услышали об этом и поскакали на помощь к своим. Французы также позвали на помощь своих солдат. Те прибежали, между обеими сторонами завязалось сражение, которое продолжалось, покуда не помешала ночь. Тогда противники прекратили борьбу и разошлись каждый в свою сторону. Когда же наступила ночь и стемнело, французские солдаты окружили мусульманских солдат. Мусульмане проснулись и увидели, что они окружены со всех сторон. Кавалеристы сели на коней, за ними двинулась пехота. Они прорвали кольцо, причем некоторые погибли, а другие спаслись и вернулись в ас-Салихийу. Тогда везир двинулся в путь и вернулся в Сирию.

Что касается Мурад-бея, то, как только он увидел, что французы атаковали пашу и эмиров в ал-Матарийе (а был он в это время возле горы), тотчас он вместе со своей свитой направился мимо подножия горы в сторону Дайр ат-Тина[510], чтобы выждать там, как обернутся события. Мурад-бей, не присоединяясь ни к одной из сторон, отделился от них и по-прежнему находился в мире с французами.

Так рассказывали о происшедшем жители провинции аш-Шаркийа.

Когда паша и эмиры, осажденные в Каире, узнали об этих событиях, они скрыли это известие от жителей, стремясь поддержать их решимость в борьбе, и распространили слухи, противоположные полученным сведениям.

Паша продолжал делать вид, будто он отправляет гонцов с письмами, в которых требует подкрепления и помощи.

Время от времени паша и эмиры сочиняли ответы, якобы полученные на эти письма. Распространяясь среди жителей, эти ответы успокаивали доверчивых людей. Паша и эмиры постоянно твердили жителям, что господин великий везир прилагает все силы в войне с французами и что через день или два после того, как он отрежет противника от города, он двинется с солдатами в Каир. А когда он придет, наступит окончательная победа. Солдаты разрушат форты и обрушат их на остатки французских войск, после чего везир наведет порядок в городе и освободит народ. Так они прилагали все усилия, продолжая обращаться к жителям и солдатам с воззваниями на арабском и турецком языках, побуждая их к борьбе и призывая их проявить стойкость в бою с врагом и так далее.

В это время возвратился отряд французских солдат. Они прибыли из своего лагеря на помощь своим соотечественникам в Каире. Это подкрепление усилило французов, находившихся в Каире. Часть прибывших расположилась за Баб ан-Наср, а другая — за Баб ал-Хусайнийа. Они разграбили мечеть ад-Димурдаш[511] и сооружения, находившиеся около нее, как, например, Куббат ал-Гури и ал-Мунйал.

Тем временем прибыло около пятисот солдат-арнаутов, тех самых, которых везир послал по деревням для сбора налогов и податей. Когда они приблизились к Каиру, им преградили путь французские солдаты, находившиеся на холмах за городом. Арнауты стали защищаться, сумели отбиться от французов и прорвались в Каир. Жители обрадовались их приходу.

Простой народ шумно приветствовал их, и силы восставших возросли.

Арнаутов подучили говорить в ответ на вопросы жителей, будто они пришли в качестве подкрепления и что следом за ними идут еще двадцать тысяч человек с начальником и так далее.

Что касается Булака, то там восстали все как один. Хаджи Мустафа ал-Баштили и другие ему подобные были полны решимости и подняли народ. Булакцы заготавливали палки и оружие, ковали копья и щиты. Первым делом восставшие отправились на берег Нила к палаткам, которые оставили там французы. Около этих палаток находилась французская охрана. Восставшие перебили всех попавшихся им французов и разграбили все, что там находилось: палатки, имущество и так далее. Затем они вернулись в город, открыли принадлежавшие французам склады с зерном и имуществом /96/ и забрали там все, что хотели.

После этого они соорудили вокруг города траншеи и баррикады и приготовились к священной войне. Решимость их все возрастала. Они держали в страхе живших в Булаке христиан — коптов и сирийцев: кое-кого они ограбили, а некоторых и убили. Это то, что происходило у восставших.

Что касается французского верховного главнокомандующего и сопровождавшей его армии, то когда он убедился в поражении везира и в том, что тот не возвратится, он продолжал преследовать его до тех пор, пока не занял ас-Салихийу. После этого он оставил там, так же как в ал-Курайне в Бильбейсе, французских солдат для охраны и возвратился в Каир.

К этому времени он уже получил известия о приходе в Каир Насиф-паши и эмиров и о восстании жителей. Поэтому он не останавливался до тех пор, пока не прибыл в свой дом в ал-Азбакийе.

Французские солдаты окружили Каир и Булак и не давали никому входить и выходить из города. Таково было положение через восемь дней после начала восстания.

Французы, окружив оба города плотным кольцом наподобие браслета, не допускали никакого подвоза продуктов.

Сотрудничавшие с французами жители окруженного города, например некоторые копты, христиане, сирийцы и другие, бежали к ним, перелезая через стены вместе со своими женами и детьми.

К этому времени борьба ожесточилась, а вместе с тем возросли и тяготы. Французы непрерывно вели огонь из ружей и пушек. Еще чаще с вершин холмов и занятых ими фортов стали падать ядра, бомбы и особенно большие снаряды. Они падали без перерыва и ночью и днем, и утром и вечером.

В городе начала ощущаться нехватка продовольствия и поднялись цены на товары. Стали исчезать с рынков продукты питания: зерно и хлеб. Исчезли разносчики хлеба на лотках. Находившиеся в городе солдаты отнимали у жителей пищу и питье. Цена на воду из колодцев и источников возросла и превышала шестьдесят пара за бурдюк. Что касается Нила, то почти никто до него не мог добраться.

Тогда купцы, зажиточные люди и представители знати взяли на себя содержание солдат, находившихся на укреплениях по соседству с ними. Шейха ас-Садата обязали нести расходы по содержанию Мустафа-бея и его солдат у Канатир ас-Сиба'.

Что касается наиболее видных коптов, таких, например, как Джурджис ал-Джаухари, Фалтиюс и Малти, то они просили покровительства у представителей мусульман, так как, находясь среди мусульман, они были осаждены в своих домах и опасались, что, если они убегут, дома их будут разграблены. Им обещали полную безопасность, после чего они пришли, встретились с пашой, катходой и эмирами и оказали им помощь деньгами и всем необходимым.

Что касается Йа'куба, то он, собрав солдат и много оружия, укрепился в своем доме на Дарб ал-Васи'[512], в районе ар-Рувай'и, и в своей крепости, которую он соорудил после первого сражения[513].

В большинстве сражений с Йа'кубом принимал участие Хасан-бей ал-Джиддави.

К жителям все время обращались на арабском и турецком языках с призывами продолжать борьбу и защищать баррикады.

Начальник полиции Мустафа Ага был обвинен в склонности к французам и в том, что у него в доме скрывалась группа французов. Солдаты напали на его дом на улице ал-Хаджар и нашли там нескольких французов. Те начали защищаться. Большинство из них было убито, а некоторые бежали и спаслись в квартале ан-Насирийа. Солдаты схватили Ага и привели его к 'Осману Катходе. Затем он был передан янычарам, которые задушили его ночью в торговом дворе около Баб ан-Наср, а тело его бросили в мусорную яму за пределами города. Его пост занял Шахин Кашиф, проживавший в ал-Хурунфише. Он старался воздействовать на жителей, обращаясь к ним с повторными призывами, а также запретил заходить в дома. Если он находил кого-нибудь из жителей в доме, он ругал его я бил.

Все жители, даже эмиры и знать, ночевали на улицах и на рынках.

/97/ Из-за отсутствия корма, соломы, бобов, ячменя и люцерны скот погибал от голода, так что продавцы начали просить 100 серебряных пара, один реал или еще меньше за осла или мула со снаряжением, стоившего не меньше 30 реалов, и все равно покупатель не находился.

Между тем положение с каждым днем все более осложнялось и становилось невыносимым. Мусульмане наступали на район Расиф ал-Хашшаб. В результате артиллерийского огня, который вели обе стороны, дома, находившиеся между противниками, сгорели.

Исма'ил, кашиф [Мухаммад-бея] ал-Алфи, укрепился в доме, принадлежавшем ранее Ахмаду Ага Шувайкару. А еще раньше французы заложили под этим домом мину с порохом. Мина воспламенилась и взорвала находившиеся над ней здания. Все эти здания взлетели на воздух, а все люди, которые были в доме Ахмада Ага, погибли. Среди погибших был упомянутый Исма'ил Кашиф. Все расположенные в этом районе дома, а также выходившие на озеро большие здания и дворцы были разрушены.

Были полностью сожжены все дома, расположенные между мечетью 'Османа Катходы[514] и районом Расиф ал-Хашшаба. Такая же участь постигла квартал, известный под названием ас-Сакит, до площади ал-Азбакийа, расположенной перед домом ал-Алфи, где жил французский верховный главнокомандующий.

Были полностью сожжены также кварталы ал-Фаввала и ар-Рувай'и с двумя огромными колоннами и всеми расположенными там домами до границ квартала христиан. Все эти кварталы превратились в груды развалин, как будто бы в них не раздавались раньше веселые песни и не были они местом прогулок и развлечений.

Наш друг, выдающийся ученый, человек с острым умом шейх Хасан ал-'Аттар, — да сохранит его бог, — писал об этих местах так:

"Около озера на площади ал-Азбакийа находились дома эмиров и жилища высокопоставленных лиц. Оно было окружено густыми и тенистыми садами, подобных которым нет нигде. Густая зелень, в которой утопали белые дворцы, напоминала зеленую тафту платья, затканного серебром. Ночью озеро освещалось множеством светильников и ламп. Около него никогда не прекращалось и не запрещалось веселье. Красота его вселяла радость в сердца и, как хмельное вино, дурманила разум. Сколько наполненных радостью дней и ночей провел я в этих местах! Эти замечательные часы сияют в ожерелье дней моих подобно редкостным жемчужинам. Я смотрел на лунный лик, отразившийся на его щеках, и на серебристый блеск, разлившийся по его поверхности. Легкий ветерок колыхал, словно оперение, серебряное водяное одеяние озера, играющие волны которого разрезали берег подобно мечам. На вершинах растущих на его берегах огромных деревьев пели птицы, наполнявшие сердца радостью. Жизнь, полная наслаждений, не прекращалась там ни на минуту.

О них я скажу так:

"В ал-Азбакийе я восхитительно провел время, полное радостей и наслаждений.

Там плывущая по воде лодка была похожа на цветок в небесах.

Ее окружали дома, подобные прекрасным звездам небосвода.

Ее, подобно тафте, покрывали зеленые холмы, и всюду ворковали голуби.

По ней, увлажняя зефир и донося аромат розовых кустов, струилась вода.

Ее поверхность была подобна покрытому серебряными точками щиту, который пронзили красные розы.

Ее открытое пространство — пастбище для турецких газелей, а лесные чащи — убежище для львов.

Собутыльники находили в ней источник жизни, которая непрестанно возрождается волею времени и пребывает неизменной.

Они теряли разум, когда созерцали красоту ее и когда бутылка обходила их круг.

В ал-Азбакийе сходились и расходились друзья. Эта площадь стала для них местом, где они вкушали вино".

Я говорил уже о том, что время и события уничтожили все это, и о том, как были разрушены красоты этих мест и опустошены /98/ жилища. Все это результат несправедливости и деспотизма.

Осажденные в городе повстанцы отправили Мурад-бею посланца с просьбой, чтобы он либо сам прибыл на помощь, либо прислал своих беев и солдат. Мурад-бей отказался выполнить эту просьбу, сославшись на то, что он должен защищать район, в котором находится. Тогда к нему вновь направили гонца с просьбой сообщить о положении армии везира. Мурад-бей ответил, что он примерно за десять дней до этого отправил на восток солдата верблюжьей кавалерии, но посланный до сих пор не вернулся, и что французы, победив турок, не будут их убивать и бить. "И вас с ними также, — писал он. — Примите мой совет: просите мира — и уйдете невредимыми".

Когда Хасан-бей ал-Джиддави, 'Осман-бей ал-Ашкар и другие получили это сообщение, они пришли в ярость и назвали это мнение нелепым. Они заявили: "Как это возможно? Мы вошли в город и овладели им, как же мы покинем его добровольно?.. Этого не будет никогда".

Ибрахим-бей посоветовал отправить обратно ал-Бардиси в сопровождении 'Осман-бея ал-Ашкара для того, чтобы последний передал Мурад-бею то, что нужно. Когда ал-Ашкар, повидавшись с Мурад-беем, возвратился в Каир, он относился к создавшемуся положению уже не так, как до отъезда. Решимость его ослабла, и он склонялся к тому мнению, которого придерживался Мурад-бей.

Между тем положение оставалось прежним. Пылал огонь войны. Горести и невзгоды усилились. Из фортов на дома и жилища падали бомбы. Разрушения и пожары продолжались. В домах женщины и дети кричали от страха и тревоги. Жители терпели голод, потому что не хватало пищи и питья, лавки, мельницы и пекарни бездействовали, торговля замерла, к тому же население разорилось и не имело средств на расходы даже в тех случаях, когда что-либо можно было купить.

Огонь из пушек и ружей продолжался непрерывно, так что ни днем ни ночью людям не было ни сна ни покоя. Они не имели времени, чтобы хоть на мгновение присесть, постоянно находясь в переулках и на улицах, и замерли в тревожном ожидании. Что же касается женщин и детей, то они отсиживались в подвалах зданий, складов, под сводами и тому подобным.

В это время торговцы и другие лица были обложены налогом в 100 кошельков. Эти деньги были отданы таким, как ас-Садат и ас-Сави. Пища большинства людей в это время состояла из риса, сваренного с медом и молоком. Все это продавалось в мисках и другой посуде на улицах.

Ежечасно французы атаковали какой-либо из кварталов и вели бой с теми, кто там находился. Когда они овладевали какими-либо баррикадами, защитники баррикад призывали на помощь. Люди передавали их призыв дальше, крича друг другу: "Квартал такой-то! Спешите туда, братья-мусульмане!" После этого люди бросались к баррикадам и сражались до тех пор, пока не очищали эту улицу, а затем переходили на другую. Так они действовали.

Главным инициатором обороны был Хасан-бей ал-Джиддави. Когда до него доходили сведения о наступлении французов на какой-либо квартал, он со своими солдатами спешил на помощь его защитникам. Днем и ночью люди были свидетелями его отваги, храбрости и стойкости в борьбе с врагом, а это говорило о высоких качествах его души, твердости сердца и большой решительности. Мало было таких сражений в каком-либо из районов, душою которых он бы не являлся и где бы он не возглавил воинов.

Ага и вали многократно обращались с призывами к населению. То же делали шейхи и факихи, такие, как сейид Ахмад ал-Махруки, сейид 'Омар — накиб ал-ашраф. Они постоянно обходили улицы, отдавая приказания и побуждая людей к священной войне. Некоторые турки также ходили по городу в сопровождении стражников и обращались с подобными же призывами на турецком языке.

Невозможно описать, как настрадались в те дни жители Каира. Никто, ничего подобного не ожидал. Нельзя было разобраться не только в целом, но и в частностях. Ни днем ни ночью никто не вкушал ни сна ни покоя, провизия подорожала, а многие продукты — особенно жир — и вовсе отсутствовали. Ежеминутно ожидая гибели, люди переносили такое, что, казалось бы, невозможно перенести. Невежды восставали против разумных людей, глупцы нападали на начальников, /99/ простой народ вел себя безрассудно, смутьяны болтали вздор и так далее. Всего не перечислишь.

Так продолжалось около десяти дней. В это время то и дело являлись посланцы от французов (это были то 'Осман-бей ал-Бардиси, то Мустафа Кашиф Рустам — оба из числа приближенных Мурад-бея). Они вели переговоры о мире и об уходе турецких войск из Каира. Они говорили, что город будет сожжен и разрушен, если их миссия не увенчается успехом. Они упорно пытались добиться своего.

Затем французы установили в середине озера легкий шатер, водрузили на нем флаг, прекратили в эту ночь огонь и отправили к паше, катходе и беям посланца, требуя, чтобы, шейхи переговорили с ними об этом деле. Шейхи направили для переговоров аш-Шаркави, ал-Махди, ас-Сирси, ал-Файйуми и других.

Когда шейхи прибыли к верховному главнокомандующему и сели, последний обратился к ним через переводчика со словами, смысл которых состоял в следующем: он, верховный главнокомандующий, уже гарантировал полную безопасность жителям Каира, а паша, катхода и находящиеся с ними турецкие солдаты должны покинуть Каир и присоединиться к своим, причем французы берут на себя снабжение их пищей и припасами, пока те не достигнут своего лагеря.

Что касается египетских солдат[515], находящихся с ними, то среди них имеются и мамлюки, и турки, и кто захочет оставаться в Каире — пусть останется. Им будет оказано уважение. А кто хочет уйти — пусть уходит. Раненые турецкие солдаты будут разоружены, и если катхода[516] захочет взять их оружие, то пусть возьмет. "Мы будем лечить раненых до тех пор, пока они не выздоровеют, — заявил Клебер. — Кто захочет после выздоровления остаться у нас, того мы будем снабжать провиантом, а кто захочет уйти — пусть уходит. Жителям города Каира мы предоставим "аман", так как они наши подданные". На том и порешили.

На следующий день распространилось известие о переговорах и заключении мира. Французы спросили шейхов: "Для чего вы это делаете, к чему эта борьба? Ваш везир потерпел поражение и бежал, и вернуться он может только через шесть месяцев". Шейхи пытались оправдать везира, говоря, что это все дело рук Насиф-паши, государственного министра, Ибрахим-бея и их сподвижников. Это они подняли смуту, взбудоражили население и тешили людей ложными надеждами, а простой народ ведь неразумен.

После долгой беседы французы заявили: "Скажите им, чтобы они прекратили борьбу, покинули город и присоединились к своему везиру, ибо у них нет возможности воевать с нами и они станут причиной гибели жителей и сожжения обоих городов — Каира и Булака".

Тогда шейхи ответили: "Мы опасаемся, что они послушаются и, согласясь на перемирие, выйдут и отправятся к своему верховному главнокомандующему, а вы потом отомстите и нам, и жителям".

Французы ответили: "Мы не сделаем этого. Если они согласятся прекратить войну, мы соберемся с вами и с ними и заключим мир. Мы не потребуем от вас ничего, ведь ваши жертвы не уступают нашим. Мы дадим тем, кто покинет город, все то, в чем они нуждаются, лошадей и верблюдов и будем сопровождать их из нашего лагеря до безопасного места и никому не причиним вреда после этого".

Когда шейхи вернулись и передали эти слова янычарам и жителям, те накинулись на них, ругали и поносили их, а шейхов аш-Шаркави и ас-Сирси избили, сорвали с них чалму и обругали их. Они говорили: "Эти шейхи отступили от веры и действуют заодно с французами, а цель их — добиться поражения мусульман. Они получили от французов деньги". Подобный несуразный вздор исходил от черни и всякого сброда. Особенно в этом деле усердствовал окруженный толпой магрибинец. Он кричал от своего имени: "Мир расторгнут! Вы должны вести священную войну, а кто отступится — тому отрубят голову!"

Ас-Садат находился в это время в доме ас-Сави и не знал, что делать. Тогда, чтобы спастись от гнева толпы, он применил хитрость. Он вышел, а перед ним шел человек, который кричал: "Не отходите от баррикад!" Этот призыв соответствовал желанию простого народа, который не способен был предвидеть последствий всего происходящего.

Жители сплотились вокруг магрибинца и всячески поддерживали один другого. А целью этого магрибинца было /100/ продолжение смуты, ибо при этом он получал то, чего хотел: грабил, разбойничал и, собирая вокруг себя чернь, разыгрывал из себя военачальника.

Жители взяли на себя снабжение его и тех, кто к нему присоединится, пищей и питьем. Он же привередничал в еде, в то время как людям нечего было есть. Бывало, что он приходил в один из районов города и заявлял, что ему требуется провизия или охрана. Ему давали пищу, но он, делая вид, будто постится, говорил, что не ест ничего, кроме цыплят, и из-за своей привередливости и непомерных требований обременял жителей этого квартала разными заботами, которые были особенно тягостны в это трудное время. Вместе с тем никакой пользы от него для людей не было. Если даже враг неожиданно появлялся в том квартале, где он находился, то он обычно скрывался и переходил в другой квартал. Он был не из тех, у кого в Каире имелось что-либо, за что он мог опасаться; не было у него ни жилья, ни семьи, ни имущества и даже, как говорится, "здесь нет ни моей верблюдицы, ни верблюда"[517]. Когда же случилось то, чему суждено было случиться, то он скрылся со своими сторонниками в одном из кварталов и ушел в окрестные деревни или в другое место. Там он вновь стал простым человеком, возвратился к своему первоначальному состоянию и утратил свое высокое положение, которое он избрал для себя, чтобы привлекать народ в расставленные силки, обманывая неразумных и доверчивых людей. Во время смут всегда действует много обманщиков — такова их природа. Если бы к священной войне его побуждали благородные помыслы, то доказательства тому были бы "виднее, чем свет на горе"[518] во всех его действиях, и он смело бросился бы в пламя борьбы, как это делали другие, о ком известно, как искренни они были в священной войне и как отдавали свои жизни ради всевышнего.

Он не привередничал бы перед бедняками, не растрачивал бы свои силы на разорительные грабежи, и его подвиги были бы известны людям.

"Какое бы свойство ни скрывал человек, хотя он и считает его тайным, — оно проявится"[519]. Одним словом, этот человек привел к разрушению большинства жилищ в ал-Азбакийе и навлек на Каир другие бедствия. Он был из тех, кто в момент, когда было заключено перемирие и шейхи вели переговоры о мире, провозгласил: "Мир расторгнут, и вы должны вести священную войну, а кто отступится — тому отрубят голову". Он: присваивал чужие права и вмешивался в то, что его не касалось, в то время как в городе были такие люди, как паша, кат-хода и мамлюкские беи.

А между тем этот безумец не имел никакого права ни расторгать мир, ни заключать его. И кто он такой, чтобы обращаться с призывами к народу и предназначать себя для того, для чего его никто другой не предназначал? Но ведь во время смуты иной раз случается, что мелкие птицы превращаются в орлов, особенно когда поднимаются простой народ и чернь, ибо-это именно то, что им нужно.

"Грех совершили глупцы, а кару понесли за них невиновные".

Шейхи не издали никакого приказа, не упомянули ни о мире, ни о чем ином. Они пришли как бы на совет, ради которого они были вызваны к катходе, и вот из-за этого-то поднялся против них простой народ, из-за этого их ругали, всячески поносили, даже били, а с некоторых сбросили на землю чалму и, наговорив им оскорбительных слов, подвергли их всяческим издевательствам. Стали говорить, что если бы не проклятые неверные, то они бы победили. Высказывали разные суждения, например что предложение французов о прекращении военных действий и мире вызвано их слабостью и тем, что у них иссякли запасы пороха и снаряжения, и делали другие неверные предположения.

Французам не ответили, но открыли огонь из пушек и винтовок. Французы отправили посланцев спросить об ответе, за которым направлялись шейхи. Тогда паша и катхода послали к ним, сказав, что солдаты не хотят мира. "Наши солдаты говорят: мы не перестанем воевать, пока не одержим победу над врагом или не погибнем все до последнего, — и потому не в наших силах вынудить их принять мир", — заявляли они.

Французы прислали бумагу с ответом, в котором говорилось: "Мы удивляемся вашим словам о том, что солдаты не желают мира. Что же это за военачальник, если солдаты не выполняют его приказа?" и так далее. Они послали также к жителям Булака посланца, предлагая /101/ заключить мир и прекратить военные действия, а также предупреждая о последствиях их упорства, но те не согласились и решили стоять на своем. К ним отправили послание вторично, но они еще сильнее упорствовали в своем неповиновении.

Тогда французы в пятый раз послали посланца, который кричал: "Да будет мир! Да будет мир"[520]. В руках его была бумага от верховного главнокомандующего. Его стащили с лошади и убили. Все жители Каира думали, что французы же хают заключения мира от слабости и бессилия, и вот они зажгли, пламя борьбы и сражались не останавливаясь.

Французы тоже не переставали вести огонь снарядами и бомбами и непрерывно стреляли из ружей. В это время ал-Алфи пришел к 'Осману Катходе с предложением, которое у него возникло и которое он считал правильным. Его мысль состояла в том, чтобы на полумесяцах минаретов днем вывесить флаги, а ночью зажечь фонари, чтобы подходящее войско, увидев это, поняло, что город находится в руках мусульман и что они берут верх над противником. Это сделали также и жители Булака, так как они были уверены в том, что им на помощь приближается войско. Жители Булака приняли это за свидетельство победы жителей Каира и решили продолжать войну. В таком положении стороны продолжали оставаться до четверга 22 шаввала, что соответствует 10 бармуда[521] коптского календаря и 6 апреля византийского календаря. В этот день небо покрылось густыми тучами, ударил сильный гром и потекли потоки ливня. Все залило водой, все дороги размыло, и людям пришлось заняться осушением дорог и удалением с них грязи. Эмиры и солдаты измазали шаровары и обувь глиной.

В это время французы наступали на Каир и Булак со всех сторон. Они не обращали внимания на дождь, так как находились на открытом пространстве за пределами города, где вода меньше мешает передвигаться, чем среди строений. Кроме того, их хорошая подготовка, а также удобная легкая одежда и головные уборы давали им преимущество. Их оружие, снаряжение и амуниция были также не такие, как у мусульман.

Когда начался ливень, они воспользовались этим и атаковали оба города со всех сторон. Они заготовили фитили, пропитанные маслом и смолой, и повесили на шею специальные круглые выпуклые приспособления с нефтью и искусственно приготовленной смолистой жидкостью, от которой пламя при соприкосновении с водой становится еще сильней. Особенно сильным был их натиск со стороны Баб ал-Хадид, Кум Абу-р-Риш[522], районов Биркат ар-Ратли, моста ал-Хаджиб, ал-Ху-сайнийи и ар-Румайлы. Они стреляли из пушек и метали бомбы из фортов, расположенных возле мечети аз-Захир и моста ал-Лимун. Они наступали таким образом, что перед ними везли пушки, а позади следовал отряд гвардии, который назывался "солдаты". Одни из них беспрерывно стреляли из винтовок, а другие держали в руках фитили и воспламеняющиеся круглые приспособления, при помощи которых они поджигали крыши и ставни лавок и окна домов. Таким образом они продвигались шаг за шагом вперед. Мусульмане также прилагали все усилия и сражались со всей решимостью и энергией. Ага и большая часть жителей направились в ту сторону, где происходило сражение, и сильно волновались в тот день и в ту ночь. Простой народ был возбужден, женщины и дети кричали и прыгали со стен, а огонь охватывал тех, кто находился между двумя борющимися сторонами. А между тем часть дня и всю ночь на пятницу лил дождь, гремел гром и сверкала молния.

'Осман-бей ал-Ашкар ал-Ибрахими, 'Осман-бей ал-Бардиси и ал-Муради[523] и Мустафа Кашиф Рустам посредничали между французами и мусульманами, стремясь добиться мира между обеими сторонами. Затем французы, применив ту же тактику, атаковали Булак со стороны Нила и со стороны ворот Абу-л-'Ала. Жители Булака бросались в огонь, сражаясь изо всех сил, до тех пор пока французы не победили, не окружили их со всех сторон и не уничтожили их огнем и мечом.

Французы овладели Булаком и предались грабежу и разбою, поступая с населением так, что при воспоминании об этом волосы седеют от ужаса. На всех дорогах и улицах валялись трупы. /102/ Здания были сожжены, особенно дома и дворцы, выходившие к Нилу и расположенные на окраинах Булака.

Многие жители, убедившись в победе французов, спасаясь, бежали в Верхний Египет. Но французы окружили город и не давали никому выходить из него. Они захватили лавки, торговые дворы и склады, завладели хранящимся там имуществом и товарами, заняли дома и захватили находившиеся там вещи и деньги, женщин, служанок, мальчиков и девочек, склады с зерном, сахаром, льном, хлопком, семенами, рисом, жирами, благовониями — одним словом, захватили столько, что всего не описать ни в каких строках и не охватить никакой книгой. Всех тех, кто не сражался и у кого не было оружия и кого французы находили спрятавшимися в домах, они грабили, раздевали, а потом уходили, не лишая их жизни. Таким образом, больные жители Булака, а также те здоровые люди и знать, которые не принимали участия в сражении, оказались бедняками, не имевшими чем прикрыть свою наготу.

В пятницу, 23 шаввала (19.III.1800), Мухаммад ат-Тавил, французский писарь, получивший от них для себя "аман", дал понять своим товарищам, что он сражается на их стороне, а во время наступления французских солдат присоединился к последним. Ал-Баштили скрылся, но его выдали. Его схватили вместе с его помощниками и другими руководителями восстания, причем ал-Баштили посадили в ал-Кулийу, а остальных — в дом верховного главнокомандующего. Их притесняли до того, что даже не разрешали отправлять нужду, а на третий день отпустили.

Французы собрали простой народ, входивший в отряд ал-Баштили, передали им их руководителя и приказали убить его собственными руками, так как они утверждали, что именно он возбудил смуту и мешал заключить мир, что именно он написал 'Осману Катходе письмо, в котором говорил: "Эта собака призывала нас к миру, но мы отказались от него", — и отправил его с посланцем к катходе, но оно попало в руки верховного главнокомандующего Клебера и побудило его взять Булак и разграбить его. В отместку за это он был передан своему отряду, и его подчиненным было приказано водить его по городу, а затем убить. Те выполнили это и убили его дубинами.

Затем Клебер обязал жителей Булака организовать диван для обсуждения дел. В его состав вошли девять человек, избранных из числа знатных лиц Булака. Через два дня жителей обязали уплатить контрибуцию в 200 тысяч реалов.

В Каире в это время положение продолжало оставаться прежним. Бедствия войны, грабеж и разбои продолжались до 26-го числа, так что жителям стало более невмоготу выносить сумятицу, напряжение, пожары, бодрствование и днем и ночью. На их долю выпало испытать голод, доводивший до гибели людей, особенно бедняков, и их скот, перенести обиды от солдат, которые забирали все, что находили. Потому жители хотели ухода солдат и возвращения французов, чтобы восстановилось прежнее положение.

Положение мусульман постоянно ухудшалось из-за недостатка продовольствия и отсутствия подкреплений. Положение французов было иным. Каждый день они продвигались вперед, а мусульмане отступали. Французы вступили в районы, прилегавшие к Баб ал-Хадид, Кум Абу-р-Риш и мосту ал-Хаджиб, причем они поджигали фитилями баррикады и захватывали их, пока не дошли через район моста ал-Харуби[524] и Баб ал-Хадид до Баб аш-Ша'рийа. Там у баррикад находился Шахин Ага. Он был ранен и потому поднялся со своего места и ушел. Его уход привел к поражению мусульман, и, отступая, они топтали друг друга. Французы овладели Кум Абу-р-Ришем и оказались, таким образом, наверху, в то время как мусульмане были внизу.

А еще до этого ал-Махруки подделал письмо от имени везира. Его доставил человек, утверждающий, будто он посланец везира, будто он незаметно пробрался и спрыгнул со стены и будто везир, которого он покинул в ас-Салихийе, прибудет через два-три дня. Все это была ложь, не имевшая никакого основания. Ал-Махруки заявил, что он от имени шейхов и купцов написал ответ на письмо и отправил его везиру во время боя.

Тем временем ал-Бардиси, Мустафа Кашиф и ал-Ашкар хлопотали /103/ о заключении мира до тех пор, пока не довели дело до прекращения военных действий. Французы дали туркам и мамлюкам три дня сроку, чтобы те собрались и отправились туда, откуда пришли. Они назначили ал-Халидж[525] — канал, пересекающий город, — границей и требовали, чтобы ни с той ни с другой стороны никто не переходил ал-Халидж и не вторгался в пределы другой стороны.

Прекратили войну, потушили пожары, перестали сражаться. Турки, мамлюки и солдаты, готовясь к отъезду, стали заканчивать свои дела. Французы снабдили их провиантом, дали им денег, верблюдов и прочее. Был составлен в связи с заключением мира фирман, в котором говорилось, что французы задержат у себя 'Осман-бея ал-Бардиси и 'Осман-бея ал-Ашкара и пошлют троих человек из числа высших офицеров, которые будут сопровождать 'Османа Катходу до ас-Салихийи, а верховный главнокомандующий пришлет им генерала Дюма с тремястами солдат для охраны их от бедуинов. Тот, кто пришел из какого-либо района, может туда вернуться, а если кто-нибудь из жителей Каира захочет уехать, пусть уезжает, это не относится только к 'Осман-бею ал-Ашкару, ибо он, когда вернутся три французских офицера, отправится с ал-Бардиси к Мурад-бею в Верхний Египет.

Трех упомянутых лиц отправили в торговый двор Зу-л-Факара в ал-Джамалийу и поместили их в мечеть ал-Джамали[526] вместе с Насух-пашой. Чернь пришла в состояние крайнего возбуждения и пыталась их убить. Жители собирались также убить 'Османа Катходу, но двери торгового двора оказались заперты, и Насух-паша помешал им напасть на мечеть.

Магрибинец сел на коня, направился в ал-Хусайнийу и призвал к продолжению войны с французами. Тогда жители ал-Хусайнийи пришли к 'Осману Катходе и спросили его, должны ли они последовать за магрибинцем, или им следует помешать ему в его намерениях. Насух-паша приказал остановить магрибинца и прекратить военные действия.

Тогда ал-Махруки сел на коня и поехал через Сук ал-Хашаб[527], а перед ним шел глашатай и объявлял о том, что мир нарушен и необходимо строить баррикады. Но его остановил турецкий интендант.

Затем открыли дверь торгового двора, и из него вышли солдаты с палками. Они разогнали толпу, а затем ушли, и наступило спокойствие.

Все рассказанное выше произошло из-за нарушения мира и прихода турок и их солдат в город. Они заставили жителей совершить недостойные дела, в результате чего произошло все вышеизложенное. Сейид Ахмад ал-Махруки привез шейху Абу-л-Анвару ас-Садату письмо от 'Османа Катходы. Шейх в ответ написал записку. Вот ее текст:

"Достаточно нам Аллаха, он — прекрасный доверенный[528]. Близок день, когда сгинут угнетатели[529].

Я думал, что ты будешь орудием моим, которым я стану разить, что в тяжелую минуту ты станешь, десницей моей! Я бросил тебя, но не достиг того, на что надеялся. Ведь человек может подавиться чистой и свежей водой.

А затем ты нарушил договор со мной и отрекся от любви к роду деда моего. Ты подчинился низким угнетателям и послушался приказов подлых бунтовщиков. Ты содействовал им в их несправедливости и тиранстве, ты поспешил исполнять их порочные желания, ибо ты обязал и малого и великого, и богатого и бедного кормить солдат ваших, которые причинили правоверным много унижений и вреда и которые в разбое и пороках дошли до предела. Война, в которой они участвовали, происходила в местах греховных и злачных. На долю мусульман выпали величайшие бедствия и тяготы, усугубились разрушения, умножилась гибель, исчезла пища, и замерла жизнь. Поэтому ваше войско осталось без поддержки и навлекло пожар войны, ставший из-за него всеобщим, на всякий дом, который раньше благоденствовал.

Как же могло быть иначе? Ведь ваши начальники затаили ненависть, стесняли солдат во всем жизненно необходимом, отбирали их жалованье и уничтожили имевшийся у них провиант и имущество. Вы навели ужас на жителей города, которому не угрожала никакая опасность, раздули в то время уже погашенный огонь смуты, а потом бежали; как убегают мыши от кошек, оставив слабых ожидать грядущих ужасов.

На помощь же! На помощь! О, помоги нам Всепомогающий! Помоги нам, просящим помощи! Рассуди по справедливости, мудрейший судья. Помоги нам, ибо мы слабые и обиженные рабы твои. О милосерднейший из милосердных!.."

/104/ Месяц зу-л-хиджжа 1215 года начался в пятницу (26.IV.1800).

В этот день турки вышли из Каира и направились в ас-Салихийу. Вместе с турецкими солдатами город покинули Ибрахим-бей со своими эмирами и мамлюками, ал-Алфи со своими солдатами, сейид 'Омар Мукаррам, старейшина тарифов, сейид Ахмад ал-Махруки — глава каирских купцов, а также множество жителей Каира верхом на лошадях и пешком. Так же поступил Хасан-бей ал-Джиддави со своими солдатами. Что касается Осман-бея Хасана и его приближенных, то последние уехали вместе с великим везиром. Ибрахим-бей и Хасан-бей не могли покинуть своих приближенных и мамлюков и уехать без них в Верхний Египет. Им пришлось, взяв с собой своих приближенных, отправиться вместе с турками.

Все эти события принесли мусульманам много горя. Их бедственное положение стало очевидным. Разочарование испытывали и те, которые ушли из Каира, и те, которые остались. Жители не извлекли ни малейшей пользы из происшедших событий, результатом которых были лишь разрушения и великие бедствия.

Военные действия и осада города продолжались, включая три дня перемирия, тридцать семь дней. Это были дни непрерывных волнений, горестей, тревог и бедствий, сражений, убийств и грабежей. В эти дни верховодили злодеи, а благородные люди испытали бесчестие. Но страшнее всего было то, что сделали французы с жителями уже после событий и о чем я расскажу тебе, читатель, позднее.

Во время этих событий были разрушены многие прекрасные кварталы Каира, например вся восточная часть квартала ал-Азбакийа от мечети 'Османа[530] и до дома верховного главнокомандующего, расположенного около моста ад-Дикка. В эту часть города входили улица ал-Фаввала, улица Катходы, Расиф ал-Хашшаб и квартал ас-Сакит. Такая же участь постигла район от Баб ал-Хава' до квартала христиан на юге. Что же касается домов, парков и садов, окружавших озеро Биркат ар-Ратли, то все это превратилось в холмы, покрытые грудами развалин и земли. А возле этого озера и в древности и в последнее время находился один из самых красивых парков Каира. Около него была сооружена подземная труба для стока воды и плотина, а рядом был расположен павильон, известный под названием Дахлиз ал-Малик. В прошлом это озеро называли Биркат ат-Таввабин, затем в период правления султана ан-Насира Мухаммада ибн Кала'уна[531], эмир Бектимур ал-Хаджиб расширил его и пустил в него воду из канала ан-Насири. С тех пор оно стало известно под названием озера ал-Хаджиба. Эмир ал-Хаджиб построил на озере мост и соорудил на берегу озера и на плотине, отделявшей озеро от канала, прекрасные здания. На этой плотине был разбит один из красивейших парков.

В десятом веке[532], во время войн между султаном Салим-ханом[533] и султаном ал-Гури[534], находившиеся на плотине здания были разрушены. На их месте был разбит большой парк. Позднее французы вырубили там большую часть деревьев и финиковых пальм. В одной древней касыде поэт говорит:

И в ней же:

Кади Ибн ал-Джи'ан владел множеством прекрасных домов. Мечеть, носящая его имя, существует до настоящего времени на берегу озера, так же как мечеть ал-Хурайси.

Позднее это озеро еще раз изменило свое название и стало называться Биркат ар-Ратли, так как на его восточном берегу, в тени многочисленных пальм, работал человек, изготовлявший железные гири, при помощи которых торговцы взвешивают свои товары. Этого человека звали 'Али ар-Ратли, и от его имени произошло название озера.

Об этом озере один поэт писал:

Слова поэта «на земле нашей певицы находится озеро» означают, что это озеро было расположено на земле, принадлежавшей знаменитой певице, жившей в конце правления Кафура ал-Ихшиди[535].

Когда магрибинец Му'изз ал-Фатими[536] прибыл в Египет и начал домогаться почетных титулов имама и халифа /105/ и отнимать эти титулы у членов династии 'Аббасидов, к нему навет-гречу из Каира вышла певица со своей свитой. Она шла впереди, «била в тамбурин и повторяла следующие стихи:

Эти стихи понравились Му'иззу, и он пожелал вознаградить за них певицу. Она попросила его отдать ей этот участок земли, что он и сделал. В результате озеро стало называться ее именем.

На озере растет водяная лилия, стебель которой поднимается над водой даже во время разлива, когда вода достигает самого высокого уровня. Таким образом, этот цветок всегда лежит на воде. Эта лилия желтого цвета, а лепестки ее белые, и по форме она напоминает раскрывшуюся розу. Вокруг растут зеленые листья. Цветок все время обращен к солнцу и поворачивается вслед за ним. Вот что написал об этом цветке один поэт:

Эта водяная лилия растет на озере только в одном месте — против упомянутой плотины.

Из районов, подвергнувшихся разрушению, следует упомянуть улицу ал-Макасс, начиная от места около Сук ал-Хашаб и до Баб ал-Хадид. Все расположенные в этом районе дома превратились в груду пепла и обгорелых развалин, при виде которых на глазах невольно выступают слезы. При этом приходят на память следующие строки о тиранах:

«И вот — это дома их, разрушенные за то, что они были несправедливы. Поистине, в этом — знамение для людей, которые знают!»[537]. Всевышний сказал: «Сколько мы погубили селений» которые гордились своей жизнью!» Вот — их обиталища необитаемы после них, кроме немногих. И мы были наследниками. Господь твой не был таков, чтобы губить селения, пока не пошлет в народе их посланника, читающего им наши знамения. Мы не губили селений без того, чтобы обитатели их были неправедны!»[538]. Бог всевышний сказал: «А когда мы желали погубить селение, мы отдавали приказ одаренным благами в нем, и они творили нечестие там; тогда оправдывалось над ними слово, и уничтожали мы его совершенно»[539].

В тот же день французы вступили в город и начали расхаживать по нему. Они смотрели на жителей глазами, полными ненависти. Они захватили заготовленные турками пушки, снаряды, запасы пороха и военные машины. Говорили, будто французы заплатили туркам стоимость этого имущества и возместили понесенные ими расходы и будто те взяли эту сумму у французов.

В этот же день после полудня шейхи и знатные лица отправились в дом верховного главнокомандующего. Когда они вошли и сели, верховный главнокомандующий дал им прочесть бумагу, в которой было написано следующее:

«Победа зависит от бога, который хочет, чтобы победители обращались с жителями милостиво и снисходительно. В соответствии с этим верховный главнокомандующий желает даровать полное и всеобщее прощение населению Египта вообще и жителям Каира в частности, хотя они и оказали поддержку туркам во время военных действий. Он желает, чтобы каждый занялся добыванием средств к жизни и своими делами».

Затем верховный главнокомандующий приказал шейхам и знатным лицам прибыть на рассвете следующего дня в Куббат ан-Наср. После этого присутствующие вышли от него, пересекли город и объехали улицы. Их сопровождал глашатай, который призывал жителей к спокойствию и обещал безопасность.

На следующее утро шейхи и начальники янычарских корпусов выехали за пределы города через Баб ан-Наср. Из города выехали также полицейские, христиане — копты и сирийцы — к другие лица.

Когда все собрались, образовалось шествие, которое двинулось с места, чтобы въехать в город через Баб ан-Наср. Впереди ехал отряд вооруженных стрелков, заставлявших жителей при прохождении процессии вставать. Некоторые французы ехали верхом на конях с обнаженными саблями в руках и, криками прогоняя жителей с дороги, заставляли их вставать, а с теми, кто не торопился встать, обращались весьма грубо. Жители вынуждены были стоять все время, пока двигалось шествие.

Вслед за /106/ французскими кавалеристами, заставлявшими жителей вставать, ехал большой отряд французской кавалерии с обнаженными саблями в руках. Все кавалеристы были одеты в форму из красного сукна, а на голове у каждого из них была высокая меховая шапка иного вида, чем те, которые французские кавалеристы и пехотинцы носили раньше. Далее следовали различные части кавалерии и пехоты с трубами и барабанами. Эти кавалеристы и пехотинцы были одеты в различную форму. За войсками следовали знатные люди, шейхи и начальники янычарских корпусов, каждый со своей свитой. Далее ехал французский верховный главнокомандующий, непосредственно за которым ехали 'Осман-бей ал-Бардиси и 'Осман-бей ал-Ашкар. Далее опять двигались отряды французской кавалерии.

После окончания шествия глашатаи приказали жителям устроить иллюминацию. Иллюминация продолжалась в городе три дня и закончилась во вторник. В эти дни жители бодрствовали в ночную пору и зажигали светильники. В среду верховный главнокомандующий пригласил знатных лиц города на званый обед, причем стол был накрыт по египетскому обычаю. После окончания обеда он беседовал с присутствующими с помощью переводчика. Последний передал им приглашение верховного главнокомандующего прийти через день, в пятницу, для того чтобы заняться вместе с ним делами управления и учредить диван для установления порядка в стране и улучшения положения государства и жителей.

В тот же день Мухаммад Ага ат-Танани был назначен начальником полицейских отрядов. Он объехал город и объявил об установлении мира. Шейху ал-Бакри был предоставлен дом 'Османа Кашифа — катхода ал-хаджжа[540], принадлежавший ранее ал-Баруди второму. Шейх ал-Бакри немедленно поселился в нем и поспешил обставить его. В этот день ему была пожалована соболья шуба. Присутствующие на обеде у верховного главнокомандующего ушли от него радостные, довольные и успокоенные.

В четверг, 7 зу-л-хиджжа (2.V.1800), верховный главнокомандующий по приглашению Мурад-бея отправился в Джазират аз-Захаб[541]. Мурад-бей устроил французам пышный прием, дал в их честь роскошный обед, радовался вместе с ними, безудержно хвалился и подарил многим из приглашенных ценные подарки. Он передал также французам захваченных им овец и другой скот, всего около четырех тысяч голов, которых Дервиш-паша отправил ранее в Каир в помощь паше и мамлюкским беям. Верховный главнокомандующий назначил Мурад-бея правителем Верхнего Египта от Джирджи до Иена, а затем вернулся в свой дом в ал-Азбакийе.

В пятницу, 8 зу-л-хиджжа (3.V.1800), на рассвете шейхи направились к дому верховного главнокомандующего. Они надели на себя свои самые великолепные одежды и постарались иметь самый лучший вид. Каждый из них надеялся, что верховный главнокомандующий назначит его в этот день на какой-либо пост или, может быть, если произойдут изменения в составе дивана, его введут в особый диван. Когда они пришли, их заставили просидеть очень долго в зале ожидания, причем никто с ними не разговаривал и никто к ним не обращался. Затем их пригласили войти в помещение, где происходили заседания. Они вошли и просидели здесь столько же времени, сколько в зале ожидания. Наконец, к ним вышел верховный главнокомандующий. Его сопровождали переводчик и группа французских высокопоставленных лиц. Главнокомандующему поставили в середине зала заседания кресло, в которое он сел. Переводчик и сопровождавшие его лица стали около него. Военачальники и командиры янычар выстроились с одной стороны от него, а представители знати из христиан и купцы — с другой стороны. Осман-бей ал-Ашкар и ал-Бардиси также присутствовали на заседании. Верховный главнокомандующий обратился к переводчику с длинной речью, а затем остановился, после чего переводчик обернулся к собравшимся и пересказал им содержание его речи на арабском языке. Собравшиеся выслушали его. Вот краткое содержание речи:

"Верховный главнокомандующий говорит вам, — сказал переводчик, — что он требует от вас в качестве контрибуции десять миллионов франков". Об этой контрибуции речь будет идти в конце.

В дальнейшем верховный главнокомандующий говорил, обращаясь только к ал-Махди:

"Прибыв в вашу страну, мы увидели, что улемы являются самыми разумными из жителей и что жители им подчиняются. Эти улемы должны показывать пример. Вы выказали нам свою любовь и склонность, мы поверили вашим дружеским заявлениям, оказали вам предпочтение перед другими и избрали вас для управления страной и улучшения положения народа. Мы назначили вас членами дивана, осыпали вас милостями, выслушивали вас, сделали вас влиятельными людьми и удовлетворяли ваши ходатайства. Вы же внушали нам, что народ вам повинуется, следует вашим приказаниям и подчиняется вашим запретам. Но когда пришли турки, вы обрадовались их приходу /107/ и оказали им поддержку. Этим лишь подтвердилась ваша неискренность".

Шейхи возразили ему: "Мы присоединились к туркам по вашему же приказанию. Вы нам сообщили, что мы переходим, начиная со 2 рамадана, под власть султана, который вновь становится верховным правителем страны и находящегося в ней имущества. С другой стороны, султан — наш старый правитель и глава всех мусульман. Мы узнали о враждебных отношениях между вами и турками неожиданно, когда мы находились среди "их и не могли уже отделиться от них".

"Но почему, — спросили французы, — вы не воспрепятствовали жителям поднять восстание и вести с нами борьбу?"

"Мы не могли этого сделать, — ответили шейхи, — так как народ в это время уже стал повиноваться другим начальникам. Вы слышали, что сделали с нами жители, как нас били и оскорбляли, когда мы посоветовали заключить мир и прекратить борьбу".

Тогда верховный главнокомандующий сказал: "Но если дело обстоит так, как вы говорите, и не в вашей власти было прекратить восстание и выполнить все, что вам полагалось, то что пользы в том, что вы стоите во главе управления, если вы приносите нам только вред. Когда в страну прибыли наши противники, вы объединились с ними и выступили против нас, а теперь, когда они ушли, вы возвращаетесь к нам и просите прощения. Вы заслужили, чтобы мы с вами поступили так, как мы поступили с жителями Булака: чтобы мы вас уничтожили всех до последнего, сожгли ваш город и захватили ваших жен и детей. Но мы обещали пощадить вас, и мы не возьмем обратно свое обещание. Мы вас не уничтожим, но мы потребуем от вас уплатить контрибуцию в размере десяти миллионов франков. Считая, что каждый франк равен двадцати восьми пара, это составит два миллиона французских реалов, или пятнадцать тысяч турецких кошельков, или тринадцать тысяч египетских кошельков[542]. Пятьсот тысяч французских реалов из той суммы должны уплатить двести человек. Шейх ас-Садат лично должен уплатить из этой суммы пятьсот тридцать пять тысяч реалов, шейх Мухаммад ибн ал-Джаухари — пятьдесят тысяч реалов, брат последнего шейх Футух — пятьдесят тысяч реалов, шейх Мустафа ас-Сави — пятьдесят тысяч реалов, шейх ал-'Анани — двести тысяч реалов. Общая сумма контрибуции будет уменьшена на пятьдесят тысяч реалов в связи с тем, что "французские власти захватили имущество ряда лиц, бежавших вместе с турками, таких, как ал-Махруки, сейид 'Омар Мукаррам, Хусайн Ага Шанан. Вы будете наблюдать за сбором Контрибуции и распределите эту сумму среди жителей. Мы оставим у себя в качестве заложников пятнадцать человек. Выберите их сами из вашей среды. Они останутся у нас до тех пор, пока вы не уплатите всю сумму".

После этого Клебер поднялся и ушел со своей свитой во внутреннюю часть дома, дверь закрылась, а чтобы помешать сидевшим в зале шейхам уйти, перед наружной дверью была поставлена стража. Присутствовавшие растерялись, побледнели, с недоумением смотрели друг на друга и пришли в замешательство.

Эта мера не коснулась только ал-Бакри и ал-Махди: первого потому, что он пострадал за свою близость к французам, а второго потому, что его дом сгорел у них на глазах. Последний еще до пожара перевез все то, что было в его доме, в квартал ал-Хурунфиш, так что в доме ничего не оставалось, кроме нескольких циновок и слуг. Ал-Махди был льстив и привык угождать обеим враждующим сторонам.

Между тем шейхи продолжали находиться под арестом в состоянии глубокой растерянности и оцепенения. Каждый из них предпочел бы не подвергаться таким испытаниям. Они оставались под арестом до середины дня, так что большинство из лих мочилось прямо в одежду, а некоторые оправлялись через окно дома. Тогда они начали обращаться к христианам-коптам и просить их о помощи. Среди последних не было ни одного сколько-нибудь значительного лица. Копты пробирались к ним и уводили их под различными предлогами. Некоторые из шейхов оставляли свои башмаки и уходили босиком, не веря тому, что им удалось вырваться.

Христиане и ал-Махди совещались, распределяя и устанавливая контрибуцию и составляя реестры. Налогом были обложены мултазимы, члены ремесленных цехов и различных корпораций: даже фокусники, обезьяньи вожаки, шуты, мелкие торговцы, торговцы углем и шелком, золотых дел мастера, медники, торговые посредники, весовщики, судьи и так далее. Каждый цех был обложен определенной суммой: тридцатью или сорока тысячами французских реалов. То же самое относилось к торговцам табаком, мылом, торговцам галантерейным товаром, /108/ пряностями, к бакалейщикам, торговцам шашлыком, мясникам и цирюльникам. Здесь были представлены все профессии и ремесла. Контрибуцией в размере полной годовой арендной платы были обложены также владельцы недвижимости, имений и построек.

После того как реестр был составлен, свободным от обложения шейхам было разрешено отправляться туда, куда они пожелают. К тем, которые не уплатили контрибуции, были приставлены солдаты, которые должны были их сопровождать неотступно до тех пор, пока они не уплатят требуемую сумму.

Шейхи ас-Сави и Футух ибн ал-Джаухари были посажены в дом коменданта, шейх ал-'Анани бежал, и его не могли найти, дом его сгорел, а причитающаяся с него контрибуция была дополнительно наложена на шейха ас-Садата, и таким образом общая сумма, которую должен был уплатить последний, достигла ста пятидесяти тысяч реалов. На этом заседание закончилось.

В тот же день верховный главнокомандующий отправился в Гизу. Он поручил Йа'кубу-копту действовать в отношении мусульман, как тот найдет нужным. Комендант и казначей отвечали на все вопросы, принимали собранные деньги, руководили всеми делами и наблюдали за заложниками.

Шейх ас-Садат вышел в сопровождении десяти солдат и отправился в свой дом. Солдаты расположились под дверьми его дома. В середине ночи к нему прибыло еще десять солдат, его отвезли в крепость и заключили в ней.

Ас-Садат попросил 'Осман-бея ал-Бардиси помочь ему, Последний обратился с ходатайством за него. Ему ответили: "Поскольку ты ходатайствуешь, мы не подвергнем его казни, но контрибуцию он должен заплатить. Он будет находиться под арестом и нести наказание, пока не уплатит контрибуцию".

Были также арестованы и заключены в тюрьму слуга ас-Садата и его управляющий. Затем ас-Садата отправили в дом коменданта, где он провел два дня, после чего его снова перевели в крепость и посадили в подвал, где он спал на земле, подложив камень под голову. В эту же ночь он был подвергнут пытке. Через два дня он попросил свидания с Зу-л-Факаром Катходой. Последний пришел к нему вместе с Бартелеми. Шейх сказал им: "Отпустите меня домой, чтобы я мог распорядиться, продать вещи и уладить мои дела".

Шейху позволили это сделать и отпустили его домой. Он принес имевшиеся у него деньги, всего девять тысяч реалов, что соответствует шести тысячам французских реалов. Французы оценили принесенные им вещи — драгоценности, серебряные изделия, меха, одежду и тому подобное за бесценок. Все это •ему дало сумму в пятнадцать тысяч французских реалов. Таким образом, он уплатил, считая и наличные деньги, отданные им раньше, и ценности, двадцать одну тысячу французских реалов. Все это время за ним неотлучно следовали охранявшие его солдаты, не отпускавшие его одного даже в гарем. Впрочем, он перевел своих жен и детей в другое место.

После того как шейх ас-Садат отдал французам полностью все свои ценности, они приступили к обыску его дома, рылись везде, даже землю копали, стремясь отыскать спрятанное. Они дошли до того, что раскапывали уборные и спускались в них, но ничего не нашли.

Затем они перевели шейха ас-Садата в дом коменданта, причем заставили его идти туда пешком. Там они начали его избивать. Каждое утро они давали ему пятнадцать палочных ударов. То же самое они делали вечером. Затем они приказали привести его жену и сына, но, так как их не удалось найти, они потребовали к себе его слугу Мухаммада ас-Сандуби и страшно пытали его до тех пор, пока тот не указал убежище последних. Их привели, причем сына поместили к аге янычар, а жену заключили вместе с шейхом и били его в ее присутствии. Она плакала и кричала. Они это делали, чтобы еще сильнее запугать ее.

После того как шейхи аш-Шаркави, ал-Файйуми, ал-Махди, Мухаммад ал-Амир и Зу-л-Факар Катхода просили, чтобы ее отправили в другое место, французы перевели ее в дом шейха ал-Файйуми. Шейх ас-Садат был оставлен на старом месте. Как уже говорилось, французы арестовали его слугу и привратника и заключили их в тюрьму. Большинство его слуг разбежалось и попряталось.

Шейхи Футух ал-Джаухари и ас-Сави обратились с ходатайством о пересмотре их дела и уменьшении размеров наложенной на них контрибуции. Французы уменьшили контрибуцию на них до пятнадцати тысяч французских реалов с каждого, причем разница была присоединена к контрибуции, наложенной на город.

Шейх Мухаммад ибн ал-Джаухари скрылся, и его не смогли найти. Французы конфисковали имущество, находившееся в его доме, а также в доме его зятя, известного под именем аш-Шувайх. Шейх обратился за помощью к госпоже Нафисе — жене Мурад-бея. Нафиса сообщила об этой просьбе Мурад-бею, находившемуся поблизости от Фашна[543]. Последний отправил одного из своих кашифов, и тот ходатайствовал перед французами за шейха. Французы удовлетворили это ходатайство, освободили Мухаммада ибн ал-Джаухари от контрибуции и также прибавили соответствующую сумму к общей наложенной на город контрибуции.

Французы возложили сбор контрибуции и всех денег на Йа'куба-копта, взявшего на себя в этом деле полную ответственность. Последний расположил свою канцелярию в доме ал-Баруди. Сбор налогов с некоторых цехов был возложен на агу. Ему были переданы списки, в которые были внесены /109/ имена членов этих цехов. В распоряжение аги были выделены солдаты, и ему было приказано приступить к сбору контрибуций с членов цехов. Такое же задание получили ага — приближенный вали аш-Ша'рави, Хасан Ага мухтасиб и катхода Сулайман-бея[544]. Все эти чиновники рассылали жителям извещения об уплате контрибуции, отправляли своих помощников за теми из жителей, кого хотели вызвать, а потом их арестовывали и били.

Никогда еще на жителей Каира не обрушивались такие страшные бедствия. Никогда не случалось ничего, даже отдаленно напоминавшего все это. Праздник жертвоприношения прошел, но никто не обратил на это внимания и никто не отмечал его, так как все были поглощены обрушившимся на них несчастьем и теми унижениями, которые они терпели и которые невозможно описать. Эти бедствия затрагивали всех жителей, независимо от того, были ли они богаты или бедны.

Жители, занимавшиеся ремеслом или принадлежавшие к какой-либо корпорации, должны были платить контрибуцию как члены цеха, а если они занимались двумя ремеслами, то в качестве членов двух цехов. Кроме того, они должны были уплатить контрибуцию, наложенную на их дома, в размере, равном полному годовому налогу. В результате этого каждый житель должен был платить контрибуцию по двум-трем реестрам одновременно. Люди не имели денег, и каждый нуждался в ссуде, но невозможно было найти заимодавца, который бы дал необходимую сумму, так как все были заняты своими собственными делами и несчастьями. Жители вынуждены были продавать свое имущество, но не могли найти покупателей, а если они приносили это имущество вместо платы, французы отказывались его принимать. Жители изнемогли и жаждали смерти, но не находили ее. В тех случаях, когда им удавалось упросить принять у них драгоценности и серебряные изделия, они приносили все, что у них было, и отдавали все это за бесценок. Что же касается домашней обстановки, утвари, медных изделий и одежды, то это принимать никто не соглашался.

Французы приказали собрать всех мулов. Они запретили мусульманам ездить на них. Исключение было сделано для пятерых мусульман: аш-Шаркави, ал-Махди, ал-Файйуми, ал-Амира и Ибн Мухаррама. Не запрещалось это христианам — переводчикам и прочим.

Притеснения при сборе контрибуции все усиливались. Рассылались специально назначенные люди и солдаты, которые вызывали жителей, нападали на дома, хватали жителей, невзирая на их общественное положение, — даже женщин, оскорбляли их, арестовывали и избивали. Если им не удавалось найти владельца дома вследствие его отъезда или бегства, они арестовывали его родственников или жен и забирали находившееся в доме имущество. Если же они не находили там ничего, они накладывали причитающуюся с него контрибуцию на других членов его цеха или корпорации.

Христиане — копты и сирийцы оскорбляли мусульман, ругали их, били и забирали у них все, что хотели. Они выказывали всю свою ненависть к ним, не оставляя никакой возможности для примирения. Они кричали о гибели ислама и о конце могущества сторонников единобожия.

Писцы, инженеры и строители обходили улицы города и регистрировали размер арендной платы за жилые дома, недвижимость, торговые дворы и бани, записывали имена их владельцев и стоимость их имущества.

Жители покидали город и убегали в деревни и провинции. Среди тех, кто покинул Каир, был наш друг, образованный человек и выдающийся ученый, шейх Хасан[545], о котором мы уже говорили выше. Он уехал в Верхний Египет, обосновался в Асйуте и прожил там около восемнадцати месяцев. Он часто писал мне письма и выражал в них страстное желание возвратиться в Каир. Вот одно из его посланий, написанное в ответ на мое письмо:

"По милости всевышнего я получил твое письмо. Его прибытие остудило пламя, пылающее в моей душе. В нем красноречиво сказано, что милость свою бог оказывает кому хочет. Это письмо подобно прекрасному одеянию, подобно саду, украшенному цветами. Оно написано с удивительным красноречием и искусством и свидетельствует о большом таланте и умении так выражать свои мысли, чтобы слова послушно и последовательно располагались друг за другом.

В каждой строчке этого письма воплотилась мечта, а каждое его слово подобно жемчужине ожерелья.

Воистину это письмо, вобравшее в себя все достоинства речи, пробудило все то, что было скрыто в моем сердце. Оно, подобно высекающему искры огниву, разожгло в моей душе огонь страсти. Долго и страстно жаждал я узнать новости и с нетерпении ожидал известий о положении дел. Наконец прибыло такое письмо, о господин мой, исцеляющее недуги воспоминаний и удовлетворяющее страстное желание и размышление. Пыл его выражений проникал в тоскующее сердце, будто влюбленный встретился со своей возлюбленной. Какое замечательное письмо!

Оно сообщало мне о прекрасных друзьях, и сердце, обращаясь к письму с любовью, сказало ему, что оно — сказания Ну'мана[546].

"Расскажи о Неджде и о том, кто там проживает"[547], /110/ о делах, о которых я давно ничего не знаю. Прошло уже много времени, и они превратились в предания далекого прошлого. Я не хотел бы дожить до того, чтобы судьба странника играла со мной, как с мячом на площади города. Я испытывал сильное горе, покидая Каир, и с того момента мои цветущие дни отошли в прошлое. Горести изгнания и обстоятельства моего отъезда, составившие часть моих мучений, принудили меня, изменив привычный образ жизни, выдавать себя за другого и скрывать свое прошлое.

"Сегодня я бедный шейх в маленькой мечети, завтра я писарь у двери правителя".

Я стараюсь жить в согласии с друзьями и не усложнять свою жизнь раздорами.

В тех случаях, когда я вижу дружелюбно относящегося ко мне человека, — я радуюсь, а если я вижу человека, настроенного ко мне враждебно, — я огорчаюсь.

Все это заполняет мое время, укрепляет связывающие меня с жизнью нити и спасает их от разрыва. Я стараюсь перенять характер тех людей нашего времени, которые достигли наибольших высот и которые сумели перенести и хорошее и дурное, пока зеркало их ума не отразило вещи в их действительном зиде и пока им не стала ясна их сущность без всяких прикрас. Ведь известно, что вода равно хорошо смешивается с молоком и с вином, а также что водою можно захлебнуться, а можно испить ее с радостью: "Если я осведомлен в некоторых вопросах, то в других лучше оставаться невеждой..."

Сильная тоска, которую вызвало у меня твое письмо, чуть не унесла меня к тебе, подобно крыльям. Я готов был броситься в море, чтобы либо доплыть к тебе, либо погибнуть. Главное, что заставляет меня стремиться поскорее приехать, — это желание увидеть твое лицо, своим сиянием не уступающее звездам, встретить друзей, открывающих врата радости, и почуять аромат садов, которые после нашего отъезда увяли. Приняв решение, я стал готовиться к отъезду, но в пути возникли затруднения и появились неожиданные препятствия. Не может быть греха в том, что предопределено богом-заступником. Препятствия возникли из-за карантина, установленного и на суше и на море для того, чтобы помешать распространению чумы, эпидемия которой вспыхнула у нас в соответствии с предсказанием Корана в сурах ал-Иншикак и ал-Фаджр[548] и в связи с появлением этой болезни во всех районах Каира и в его окрестностях. Но все это ничто в сравнении с тем, что произошло раньше и от чего способно разорваться сердце, с тем, что было причиной моей разлуки с родиной и моего расставания с родными. И тогда я убедился в том, что нет избавления от этого несчастья и что тут ничего нельзя сделать. Мусульманин не может быть укушен два раза из одной норы. Умный человек не вернется в то место, где его настигла беда, и вот из жалости к себе, боясь попасть в опасное положение и пережить новые неприятности, я раздумал ехать. Я сказал себе в ответ на появившуюся у меня мысль об отъезде, подкрепленную чтением твоего письма и вызванную очарованием твоих слов:

"В твою дверь постучалась охотница за сердцем, но сейчас не время посещений. Вернись обратно с миром"".

Он писал далее о многом другом, развивая свои мысли в стиле высокой риторики.

Большая часть лиц, бежавших из города, вернулась в Каир, так как из-за отсутствия средств к существованию жизнь в деревнях оказалась трудной. Оставаться в провинции было страшно, ибо враждовавшие между собой шайки разбойников и бедуинов рыскали и днем и ночью. Сильный обижал слабого. Дороги стали непроходимыми, рынки покрылись грязью, торговые дворы, торговые ряды и лавки были закрыты. Несчастье стало всеобщим, и у всех было так тяжело на душе, что и разумный человек мог сойти с ума. На жителей обрушились огромные контрибуции, средств к существованию не хватало, нужда ощущалась во всем, жители на каждом шагу испытывали затруднения, а ходатайства их не удовлетворялись. Если какой-нибудь человек был готов бежать /111/ в отдаленное место и соглашался покинуть своих соотечественников, то он не сумел бы найти безопасного пути для отъезда из-за проклятых бедуинов. Эти бедуины — отвратительнейшее племя, и от них жители испытывали больше всего горя. Таким образом, положение жителей было ужасным, — нет мощи ни у кого, кроме всевышнего. "Такова хватка твоего господа, когда он схватил селения, которые были неправедны. Поистине, хватка его мучительна, сильна!"[549]

20 зу-л-хиджжа (15.V.1800) канцелярия Йа'куба-копта, возглавляющая сбор контрибуции, переехала из дома ал-Баруди в дом ал-Кайсарли, расположенный на площади. Контрибуцию собирали со все большей настойчивостью. По малейшему поводу жителей наказывали.

Так закончился 1214 год, и таковы были главные события, происходившие на протяжении этого года в Египте, Сирии, Турции и Мекке. Важнейшим событием этого времени было прекращение морского судоходства и закрытие портов. Путешественники не могли более двигаться ни по суше, ни по морю. Англичане овладели Александрией и Дамиеттой и препятствовали ввозу и вывозу товаров. Их корабли проникли также и в Красное море.

Караван с египетскими паломниками в этом году не отправлялся в хадж. Даже махмал[550] не вернулся в Каир, он был задержан в Иерусалиме. Когда в Египет прибыла мусульманская армия, он под ее охраной был переведен в Бильбейс, и говорили, что сейид Бадр вернулся с ним в Джабал ал-Халил[551].

Бедуины и шайки разбойников занимались грабежами во всех областях Верхнего и Нижнего Египта — в провинциях аш-Шаркийа, ал-Гарбийа, ал-Мануфийа, ал-Калйубийа, ад-Дакахлийа и в других районах. Они нападали на путников и грабили путешественников и купцов даже в тех случаях, когда последних сопровождала охрана, захватывали селения, грабили крестьян, горожан и ремесленников, раздевали их догола, захватывали их имущество и скот — коров, овец, верблюдов и ослов, а также разоряли поля и пастбища. Жители боялась выйти за пределы своей деревни, чтобы выгнать на пастбище скот или напоить его, так как их всюду подстерегали бедуины. Жители деревень сами нападали друг на друга, подобно бедуинам, а последние, пользуясь этими междоусобицами, вмешивались в дела жителей, домогались власти над ними, чтобы притеснять и грабить их, облагать различной данью. Сильный обижал слабого.

"Бедуины занимались вымогательством у жителей деревень и требовали у них выкупа и возобновления обычая подношений, якобы существовавшего в древности. Когда наступило время сбора урожая, жители вынуждены были заключить с бедуинами мир, так как это было для них наименьшим злом. А когда кончилась война с французами, последние, придя в деревни, обвиняли жителей в том, что те вошли в соглашение с бедуинами, бранили их и избивали, грабили, требовали с них контрибуцию и возлагали на них тяжелые повинности. Когда же они, окончив свои дела, уходили, возвращались бедуины, и восстанавливалось старое положение. "Господь твой не был таким, чтобы погубить селения несправедливо, раз жители их творили благое"[552].

В этом году Нил не достиг достаточно высокого уровня. Страну поразила засуха. Жители переехали из провинции ал-Бухайры в ал-Мануфийу и ал-Гарбийу. Бедуины ал-Бухайры радовались отъезду жителей, так как "им оставалась пальма, с которой можно сорвать плоды"[553].

После того как в Египет прибыли турки и распространился слух о заключении мира и о том, что французы подчинились им, отряд французов отправился в ал-Мануфийу и начал собирать с жителей этой провинции налог, предназначавшийся для покрытия расходов по эвакуации. Когда этот отряд прибыл в Махаллат ал-Кубра, жители подняли восстание, собрались и во главе с кади выступили против французов. Последние устроили восставшим засаду и неожиданно открыли по ним огонь из пушек и ружей. Свыше шестисот жителей было убито, в том числе и кади. Спаслись только те, кто бежал и кому суждено было долго жить.

То же самое произошло в Танта. После прихода французов в Египет в город приехал один турок, по профессии мясник, для того чтобы посетить мавзолей Сиди Ахмада ал-Бадави. Он приехал верхом на коне в сопровождении примерно пяти человек. В это время в Танта находилось несколько французов, прибывших по своим делам. При виде турка простой народ и торговцы стали кричать: "Победа Аллаху и мусульманской вере!" Женщины издавали радостные крики, дети вопили. Жители заволновались и, придя в состояние сильного возбуждения, начали насмехаться над французами и бросать в них все, что попадалось под руку. Избив и изувечив французов, они прогнали их. Французы бежали, но через три /112/ дня возвратились с отрядом солдат и с пушками. Французы окружили город и открыли по жителям такой артиллерийский огонь, что сердца жителей содрогнулись. После этого французы повели наступление на город и ворвались в него с обнаженными саблями в руках, причем впереди наступающего отряда шли барабанщики. Они потребовали к себе служителей мавзолея ал-Бадави, которые носили имя "детей ал-Хадима", были мултазимами и с давних пор слыли богатыми и знатными людьми города. А еще за три месяца до этого французы по наущению коптов арестовали служителей и якобы в наказание за дружбу с бедуинами отобрали у них пятнадцать тысяч французских реалов.

Прибыв к домам, где жили служители мавзолея, французы потребовали их к себе. Опасаясь, что их дома будут разграблены, те не пытались спрятаться. Они вышли к французам, которые их связали и увели за пределы города. Французы оставались в окрестностях города около пяти дней. Ежедневно они брали с горожан контрибуцию в шестьсот реалов, не считая мелкого рогатого скота и других обложений. Через пять дней они уехали в Мануф, забрав с собой упомянутых лиц. Там французы продержали их несколько дней под стражей, а затем перевезли их в Гизу, где те оставались все время, пока в Каире происходили бои. Когда борьба в Каире закончилась и французы вступили в город, один из французских отрядов возвратился в Танта и доставил туда арестованных, на которых там была наложена контрибуция в пятьдесят одну тысячу французских реалов. Подобная же или даже еще более высокая контрибуция была наложена на остальных жителей города. В ожидании уплаты этих налогов французы расположились вокруг города и выпустили на свободу часть арестованных. Они оставили под арестом лишь одного человека по имени Мустафа ал-Хадим, так как он был самым важным лицом среди служителей и владел большей частью илтизамов. От него требовали денег. Ежедневно избивая его и подвергая различным пыткам, французы дошли до того, что связывали ему руки и ноги и выставляли в таком виде на солнце, а дело было в летнее время, в сильную жару. Так как Мустафа ал-Хадим был человек весьма тучный с большим животом, то тело его покрылось пузырями.

Французы арестовали также настоятеля мавзолея святого Сиди Ахмада ал-Бадави и отправили его в Мануф. Затем они его привезли обратно и назначили ответственным за сбор наложенной на город контрибуции. Контрибуция была распределена между владельцами домов, лавок, маслобоен и так далее. Сбор контрибуции продолжался до конца года, причем французы дошли до того, что забрали с могилы святого сделанные из чистого золота украшения, вес которых был равен почти пяти тысячам мискалей[554].

Что касается города Махаллат ал-Кубра, то французы в него возвратились, обложили жителей контрибуцией более чем в сто тысяч французских реалов и немедленно приступили к ее распределению и сбору. Они неожиданно врывались в жилища горожан и преследовали состоятельных жителей города. Кроме того, они ежедневно требовали от жителей Махаллат ал-Кубра и Танта выполнения обременительных повинностей, выказывая непомерные притязания.

Сбор контрибуции французы доверили находившимся у них на службе кашифам. Последние угнетали жителей еще более жестоко, чем сами французы или бедуины. Зная все хитрости и располагая сведениями об их положении, кашифы умели их всячески обмануть и раскрыть их секреты и потому были наибольшим злом. Так обстояли дела.

"А если бы обитатели селений уверовали и боялись бога, мы открыли бы им благословения неба и земли. Но они сочли ложью, и мы схватили их за то, что они приобрели!"[555].

В числе прочих событий этого времени следует отметить также следующие. После того как между турками и французами был подписано мирное соглашение, везир разослал фирманы в портовые города Османской империи, в которых извещал об освобождении приморских районов Египта. В результате этого в Александрию прибыли корабли и купцы с товарами. Их сопровождали три султанских галиота и корабль, груженный провиантом и снаряжением, предназначенным для его превосходительства везира и офицеров турецкой армии. Когда эти корабли приблизились к александрийской гавани, они подняли флаги и произвели артиллерийский салют. Тогда французы, стремясь завлечь их в гавань, стали выказывать мирные намерения и подняли турецкие флаги. Турецкие корабли вошли в гавань, стали на якорь и попали в подстроенную французами ловушку. Последние захватили все турецкие корабли и находившиеся на них пушки и другое вооружение, а также взяли в плен капитанов и знатных купцов. Они собрали взятых в плен моряков, лиц, имеющих отношение к морскому делу, а также христиан-греков, значительное количество которых было на кораблях, выдали им оружие, одели их в свою одежду и включили их в свою армию. После этого они отправили вновь завербованных солдат в Каир. Эти солдаты совершали по отношению к мусульманам самые отвратительные злодеяния и "ставили после себя самые худшие воспоминания. Затем французы сняли с кораблей находившийся на них груз — различные товары и сушеные фрукты — и забрали все это себе. Это событие произошло в середине месяца зу-л-ка'да.

/113/ После расторжения мира французы отправили отряд солдат, чтобы взять бразды правления в Суэце, власть над которым перешла в руки назначенного турками правителя. Выступившие в защиту последнего жители города завязали бой с французами, но те одержали победу, перебив при этом всех жителей до последнего, разграбив город и захватив находившиеся в нем склады с кофе, перцем и другими товарами, принадлежавшими купцам.

Мурад-бей, направлявшийся после заключения мира в Верхний Египет, захватил по дороге собранное Дервиш-пашой в Верхнем Египте продовольствие, а также лошадей и баранов и отправил все это французам в Каир. Дервиш-паша бежал на восток — в Сирию.

После окончания военных действий французы захватили склады с зерном, овсом и соломой, собранными турками в деревнях провинции аш-Шаркийа и в некоторых деревнях провинций ал-Гарбийа и ал-Калйубийа. Следуя примеру турок, французы начали также требовать все это с жителей деревень и, обложив районы контрибуцией в виде зерна, ячменя, бобов и соломы, стали вдобавок ко всему этому требовать еще лошадей и верблюдов. Каждую провинцию они обложили налогом более чем в тысячу лошадей и тысячу верблюдов. К тому же жителям приходилось давать сборщикам взятки для того, чтобы они приняли животных. Величина этих взяток была почти равна стоимости животных, а иногда даже превосходила ее. Принимая зерно, сборщики контрибуции также проявляли чрезмерную придирчивость, просеивали его и так далее.

Все это делалось по наущению коптов и представителей других религий, так как именно их французы назначали на самые высокие должности. Эти люди распределяли между собой провинции и брали на себя ответственность за сбор всех контрибуций. Каждый высокопоставленный чиновник из их числа отправлялся в сопровождении отряда французских солдат в одну из провинций и подобно крупному эмиру располагался в ее центре. Он выезжал в свою провинцию с большой пышностью. Вместе с ним ехали писцы, саррафы[556], свита, состоявшая из солдат и оказавшихся без дела мамлюков, слуг, различных служителей, поваров и привратников, стрелков и военачальников. Они везли с собой палатки. Перед коптским чиновником вели простых лошадей и скакунов с дорогим убранством, иноходцев и мулов. Солдаты его свиты были вооружены посеребренными и позолоченными копьями и полным набором оружия. Их сопровождали нагруженные верблюды.

Высокопоставленный чиновник, назначенный в провинцию, со своей стороны рассылал по районам провинции сборщиков-коптов в ранге кашифов, которых также сопровождали французские солдаты и отряды чаушей. Саррафы и военачальники выезжали с такой же свитой. Они разъезжались по городам и деревням и требовали уплаты налогов и несения изнурительных повинностей. При этом они прибегали к насилию. Они назначали жителям для уплаты налогов срок в несколько часов. Если к назначенному времени налог не был уплачен, они грабили и сжигали дома, а людей угоняли с собой. Особенно часто они поступали так в тех случаях, когда шейхи деревень, поддавшись страху или будучи несостоятельными, убегали. Если же они оставались, их хватали, били кнутами и всячески пытали: сдавливали щипцами суставы и колени, тянули на веревке за всадником и так далее. Остальные жители, видевшие это, пугались и старались посредством взяток и подкупов подладиться к военачальникам и их приближенным. Заодно со сборщиками налогов действовали самые мерзкие копты и отвратительные предатели. Чиновники склоняли этих людей на свою сторону и привлекали их к себе возможностью извлечь выгоду и притеснять жителей. Вместе с тем эти люди, не будучи в состоянии сдержать наполнявшие их сердца чувства ненависти и зависти, сами сводили счеты с некоторыми из жителей. "Мы не губили селений без того, чтобы обитатели их были неправедны!"[557].

В этом году умер достойный и благочестивый человек и выдающийся ученый имам шейх 'Абд ал-'Алим ибн Мухаммад ибн 'Осман, маликит, азхариец. Он был слепым. В прошлом он посещал лекции 'Али ас-Са'иди, человека прекрасно знавшего свое дело и умевшего передавать свои знания другим, под руководством которого он изучил сборники под названием ас-Сахих[558] ал-Муватта[559] аш-Шама'ил[560], ал-Джа-ми'ас-сагир[561] и Мусалсалат Ибн 'Акила[562]. Он учился также у таких ученых, как ал-Малави, ал-Джаухари, ал-Балиди, ас-Саккат, ал-Мунайир и ад-Дардир[563]. Во время хаджа он имел возможность слушать лекции ат-Тауди ибн Суда[564].

Шейх 'Абд ал-'Алим преподавал и приносил пользу своим ученикам. Он был очень стыдлив, любил поплакать и проливал слезы всякий раз, когда в его присутствии произносили имя бога. 'Абд ал-'Алим был сведущ в заклинаниях, знахарстве и каббалистике. Позднее он все это забросил под влиянием виденного им сновидения, о котором он мне рассказал. Он умер в этом году и был похоронен на кладбище ал-Муджавирин.

Умер также /114/ выдающийся, достойный и высокообразованный человек, крупный ученый, наш друг знаменитый шейх Шамил Ахмад ибн Рамадан ибн Са'уд ат-Тарабулуси, азхариец, преподаватель чтения Корана. Он прибыл в Каир в 1191 году из Триполи[565] и учился в ал-Азхаре. Он был очень способным человеком, посещал лекции шейха Ахмада ад-Дар-дира, ал-Бийали, шейха Абу-л-Хасана ал-Галаки[566], а также изучил Мусалсалат и другие труды с нашим учителем сейидом Муртада[567] и получил у последнего в 1192 году диплом.

Когда умер один из магрибинских купцов — господин Хасан ал-Банани, он женился на вдове последнего Бинт ал-Гарйани и поселился в ее большом доме, расположенном в квартале ал-Ка'кийин[568]. Он стал носить красивую одежду и всячески выказывать жителям свою склонность приятным обхождением и проявлять в отношениях с ними достоинства своего характера. Он был очень щедр, обладал мягким характером и с ним было приятно общаться. Когда сейид 'Абд ар-Рахман ас-Сафакси, слепой, был отстранен от должности старшины, ривака магрибинцев, шейх ибн Са'уд был назначен на его место. Он выполнял обязанности старшины ривака с такой добросовестностью и таким достоинством, что прославился и стал известным человеком. Он был представителен, обладал высоким ростом, прекрасной внешностью и отвагой. Когда он занял пост старшины ривака, наш друг шейх Хасан ал-'Аттар прославил его имя в касыде, в которой он намекал на отношения между назначенным на указанную должность шейхом, жизнь которого мы описываем, и сейидом 'Абд ар-Рахманом, прежним старшиной. При этом он говорил о дружбе своей с первым и о своих совсем иных взаимоотношениях со вторым. Вот первая касыда:

После этого поэт на протяжении многих строк вышеприведенного дивана[569] расточает хвалу шейху и в заключение говорит:

Когда произошли описываемые события и французы подошли к Каиру, в ту самую ночь он бежал с другими, уехал в. Иерусалим и умер там в этом же году.

Умер также величайший ученый, достойная опора бога, сын преподавателя чтения Корана и сам преподаватель чтения Корана, умнейший человек и великий знаток всех наук, луна, светящая на небесах знания, самая замечательная жемчужина среди сокровищ, выдающаяся личность, человек, обладающий глубочайшими знаниями во всех областях, который проник в смысл сокровенного и раскрыл самые ценные и самые дорогие истины. Не удивительно, что он достоин всех этих эпитетов. Разве может быть иначе, ведь мы упомянули только часть достоинств этого выдающегося ученого и тарифа ал-Хасана ибн 'Али ал-Бадри ал-'Авади. Он воспитывался под наблюдением своего отца, еще в детстве изучил наизусть текст Корана, позаимствовал у своего отца знание чтения Корана и в совершенстве овладел умением читать Коран четырнадцатью допустимыми способами[570], предварительно /115/ в совершенстве овладев арабским языком, мусульманским правом и другими науками. Он посещал лекции знаменитых шейхов своего времени, выделялся своими способностями среди студентов, читал лекции и сочинял прекрасные стихи, достоинства которых признавали выдающиеся ученые. Его перу принадлежит известный среди жителей сборник стихотворений, в которых он прославлял знатных людей. Между ним и ас-Салахи[571] и Касим ибн 'Ата'аллахом[572] происходили поэтические диспуты, о которых мы частично упоминали при описании жизни последних. Вот что говорил ему во время взаимного обмена замечаниями выдающийся ученый своего времени шейх Мухаммад ал-Амир, да сохранит его бог:

"Приветствуй факиха-шафкита и спроси его: "Что это за суждение, которое вызывает удивление?"

Осквернение, которое прощается, несмотря на то что скверна смешалась с оскверненным, все же остается осквернением.

А если бы этот человек оказался не осквернен, а чист, то нет прощения ему! О разумные люди, удивляйтесь!"

Шейх, жизнь которого мы описываем, ответил:

"Я приветствую тебя, поскольку ты приветствуешь нас и спрашиваешь, удивляясь тому, чему нечего удивляться.

Никогда не бывает прощения оскверненному, лишенному подобного ему. Пойми же!

Ничто нельзя уберечь от подобного ему, однако все сторонится чуждого ему.

Я вижу, что ты дозволил то, что запретно. Вот что действительно удивительно, а понимание этого — еще более удивительно".

В стихах, сочиненных им по случаю дня рождения ас-Садата ибн ал-Вафа[573], он писал:

"Мы сочинили вам касыду и восхваляем вас самой прекрасной, великолепно написанной одой.

Мы видели то новое, что сделали вы, и мы в красноречивых выражениях отмечаем дату вашего рождения".

Он прославлял звучными стихами своего учителя Абу-л-Анвара ибн Вафа, и ему принадлежат и другие многочисленные произведения, упомянутые в его диване. Его перу принадлежат также трактаты по различным отраслям богословия. Так, он написал сочинение, посвященное растолкованию слов всевышнего: "Возгордился ли ты или оказался из высших?"[574].

Поводом для написания этого трактата послужил диспут, имевший место между ним и шейхом Ахмадом Йунисом ал-Халифи в доме 'Али-бея ад-Дафтардара, по поводу смысла этого стиха Корана. Ал-'Авади одержал верх над упомянутым шейхом, и 'Али-бей наградил его тем, что поручил ему преподавать в мечети ал-Хусайни и немедленно назначил ему пенсию в размере десяти пара в день, которую он должен был получать с вакфа каждый месяц. Ал-'Авади получал эту пенсию все время до самой смерти, последовавшей в месяце ша'бане этого года. Да будет милостив к нему бог! После его смерти не нашлось человека, который был бы равен ему в знаниях и мог бы его заменить.

Год тысяча двести пятнадцатый (25.V.1800—13.V.1801).

Месяц мухаррам начался в воскресенье.

5 мухаррама (29.V.1800) шейх ас-Садат был снова переведен в крепость. Еще ранее он отправил высокопоставленным коптам письмо, содержавшее просьбу похлопотать по его делу. Он просил их заложить его илтизамы и уплатить наложенную на него контрибуцию. Ему ответили, что прежде всего необходимо поспешить с уплатой суммы, равной половине причитающегося с него остатка, и что до тех пор ничего нельзя сделать. Что же касается его илтизамов, то он не может ими распоряжаться. После того как его переговоры с христианами и другими лицами не дали результатов, его в третий раз перевели в крепость и запретили общаться с жителями.

В тот же день распространился слух о прибытии в Александрийский порт кораблей и галиотов из Турции. Верховный главнокомандующий Клебер в сопровождении французских солдат, выступил из Каира и отсутствовал несколько дней. Затем он возвратился в Каир. Выяснилось, что для этого слуха не было никаких оснований.

В тот же день начали зачислять в армию коптов. Из них был образован отряд, солдаты которого были одеты во французскую форму. В качестве начальников в отряд были назначены знакомые с военным искусством французы, которые приступили к обучению солдат. Около двух тысяч молодых коптов были собраны в Верхнем Египте, привезены в Каир и включены в состав французских войск.

21 мухаррама (14.VI.1800) шейх Ахмад ал-'Ариши был восстановлен на занимаемой им прежде должности кади. /116/ В честь ал-'Ариши было устроено торжественное шествие в сопровождении барабанов и духовых инструментов, в котором вместе с ним ехали представители французской власти и их высшие военачальники, а также шейхи, купцы и другие знатные лица. Рядом с ал-'Ариши ехал комендант 'Абдаллах Мену[575], командовавший французскими войсками в Розетте. Участники шествия пересекли город и проводили ал-'Арягаи до помещения главного суда.

В тот же день, в субботу, случилось удивительное происшествие. Верховный главнокомандующий Клебер прогуливался с главным инженером в саду своего дома в ал-Азбакийе. В это время в сад вошел один человек, алеппец, и направился к нему. Верховный главнокомандующий знаком приказал ему уйти и, приняв его за нищего, повторил несколько раз: "Ма фиш"[576], Но этот человек не ушел и дал понять, что у него есть дело, которое ему необходимо разрешить. Приблизившись к Клеберу, он протянул ему левую руку, как будто собирался поцеловать руку главнокомандующего. Последний также протянул ему руку. Тогда этот человек схватил Клебера, нанес ему находившимся у него в правой руке кинжалом один за другим четыре удара и распорол ему живот. Клебер с криком упал на землю. Его друг, инженер, стал звать на помощь. Тогда человек подскочил к нему и, нанеся ему также несколько ударов, бросился бежать. Солдаты, стоявшие на часах за воротами сада, услышали крик инженера, быстро прибежали и застали Клебера лежащим при последнем издыхании. Они не нашли убийцу, заволновались и забили тревогу. Прибежавшие тотчас же солдаты разбежались во все стороны в поисках убийцы. Их начальники собрались и, думая, что это убийство является делом рук жителей Каира, разослали солдат по крепостям и к укреплениям, окружили город, зарядили пушки и привезли снаряды. Они говорили: "Нужно истребить жителей Каира всех до последнего". Жители забеспокоились и пришли в стояние сильного возбуждения. Большая часть их еще незнала истинного положения дел.

Между тем французы продолжали поиски убийцаы и в конце концов нашли его прячущимся около разрушенной стены в саду, известном под названием Гайт Мисбах, по соседству с домом верховного главнокомандующего. Выяснилось, что задержанный — сириец. Его привели и спросили об его имени, возрасте и месте рождения. Он ответил, что происходит из Алеппо что имя его Сулайман. Его спросили, где он живет. Сулайман: ответил, что он живет и ночует в мечети ал-Азхар. Затем Сулаймана спросили о его вере и ремесле, о его знакомых и друзьях, которые у него могли быть в городе, о его сообщниках и других лицах, которым он сообщил о своем решении совершить преступление и которые его поддерживали или отговаривали, а также о дате его приезда в Каир. Французы пытали Сулаймана до тех пор, пока он не сказал им правды. Когда выяснилась полная непричастность жителей Каира к убийству, французы оставили мысль о наказании горожан. Кроме того, они еще раньше разослали в разные концы и районы города своих доверенных лиц, которые внимательно изучили поведение жителей и не нашли никаких доказательств их причастности к убийству. Они увидели, что сами спрашивали у французов о случившемся, что доказывало их невиновность. Тогда они приказали привести шейхов 'Абдаллаха аш-Шаркави и Ахмада ал-'Ариши — кади, задержали их до полуночи, сообщили им об убийстве, заявив, что убийца признался в своем преступлении, и приказали им привести всех тех, чьи имена упомянул убийца.

Шейхи отправились в сопровождении аги, прибыли в мечеть ал-Азхар и вызвали этих людей. Троих из них нашли, а четвертый скрылся. Ага арестовал их и отвез в дом коменданта в ал-Азбакийе.

Для суда над убийцей французы образовали трибунал, как они это всегда делают для наказания преступника. Трибунал приговорил к смертной казни убийцу и трех упомянутых лиц. Задержанный Мустафа-эфенди ал-Бурусли, которого убийца не посвятил в свои намерения, был отпущен. Трех вышеупомянутых лиц они приговорили к смертной казни за то, что они — хотя убийца и сообщил им о своем намерении в день убийства утром — не донесли на него французам и, таким образом, оказались соучастниками преступления. На этом заседание трибунала закончилось.

Французы расклеили листовки, в которых были изложены все обстоятельства этого дела. Эти листовки они отпечатали во множестве на трех языках — французском, турецком и арабском. Я не собирался приводить текст этих листовок, очень длинных и содержащих неправильные обороты, так как переводчик плохо знал язык, но позднее я увидел, что многие люди очень хотят познакомиться с ними, /117/ ибо они содержат описание событий и дают представление о французском судебном следствии и судопроизводстве, построенных на началах разума и не подчиняющихся законам религии. В этом их значение. В самом деле, какой-то безрассудный искатель приключений совершил вероломное убийство главы и вождя французской армии. Что же они сделали после этого? Они схватили и допросили убийцу, но несмотря на то, что они поймали его на месте преступления вблизи орудия убийства, обрызганного кровью их верховного главнокомандующего и начальника, они не поторопились, основываясь только на показаниях убийцы, казнить его вместе с теми людьми, на которых он указал. Напротив, они организовали трибунал и устроили суд, приведя туда убийцу и допросив его еще несколько раз и простым допросом и под пыткой. Затем они привели в трибунал всех, о ком он сообщил, и допросили их каждого в отдельности, а затем всех вместе. Лишь после этого над ними состоялся суд в соответствии с принятыми у французов порядками и законами. Мустафа-эфенди ал-Бурусли, каллиграф, был выпущен на свободу, поскольку, как это видно из содержания листовок, он не был осужден и не подлежал наказанию. Все это сильно отличалось от того, что мы увидели позднее, когда солдаты — подонки, считавшие себя мусульманами и утверждавшие, что они ведут священную войну, — убивали людей и разбивали человеческую жизнь исключительно для удовлетворения своей животной прихоти, как мы сообщим об этом в дальнейшем.

Вот текст перевода этих листовок:

"Отчет о медицинском осмотре трупа верховного главнокомандующего Клебера.

25 прериаля VIII года Французской республики.

Я, нижеподписавшийся, главный врач и хирург первого класса, ввиду отсутствия главного хирурга исполняющий его обязанности, сообщаю:

Когда в два часа пополудни я услышал барабанный бой и из разговоров жителей узнал о злодейском убийстве верховного главнокомандующего Клебера, я направился в его дом в ал-Азбакийе и застал его в момент агонии. Осмотрев его раны, я удостоверился в том, что удары ему были нанесены острым, режущим оружием. У него были четыре раны: первая — в правой части груди, вторая — ниже первой, близ пупка, третья, сквозная, — в левой руке и четвертая — в правой щеке.

Этот отчет о вскрытии я составил в присутствии начальника канцелярии Сартельона[577], Вместе со мной подписавшегося под этим отчетом для того, чтобы представить его верховному главнокомандующему французской армии.

Составлено во дворце верховного главнокомандующего в упомянутые выше день и год в три часа пополудни. Далее следуют подписи главного врача и хирурга первого класса Касабьянка и секретаря Сартельона.

Описание ранений, нанесенных гражданину Протэну[578], инженеру. Сего числа, 25 прериаля VIII года Французской республики, в три часа пополудни.

Я, нижеподписавшийся, главный врач и хирург первого класса, ввиду отсутствия главного хирурга исполняющий его обязанности, по приглашению секретаря Сартельона составил описание ранений гражданина Протэна, инженера и члена Египетского Института[579], на которого, так же как на верховного главнокомандующего Клебера, убийца совершил нападение и которому он нанес шесть ударов острым режущим оружием. Вот отчет об этих ранах. Первая — в висок, вторая — в кость пальца, третья — между ребрами левой части грудной клетки, пятая[580] — в челюсть с левой стороны, шестая — в левую половину груди. Рана расположена рядом с артерией.

Это удостоверяется в настоящем отчете, подписанном мною совместно с секретарем Сартельоном.

Составлено во дворце верховного главнокомандующего в вышеуказанный день, месяц, год и час.

Далее следуют подписи главного врача и хирурга первого класса Касабьянка и секретаря Сартельоиа. Первый допрос Сулаймана, /118/ алеппца.

Сего числа, 25 прериаля VIII года Французской республики.

В дом генерала Дюма, управляющего делами армии, прибыл един из находившихся в карауле у дома верховного главнокомандующего офицеров. Он привел задержанного им человека, местного жителя, который, как он утверждал, был убийцей верховного главнокомандующего Клебера. Этого человека опознал гражданин Протэн, который в момент совершения убийства находился рядом с верховным главнокомандующим и которому убийца нанес несколько ран тем же самым кинжалом. Упомянутый человек был также замечен в свите верховного главнокомандующего в районе Гизы. Обвиняемый был найден притаившимся в том саду, где произошло убийство. Там же был найден кинжал, которым был ранен верховный главнокомандующий, и несколько принадлежавших обвиняемому предметов. Немедленно в присутствии генерала Мену, старшего из генералов армии, принявшего на себя управление в Египте, начался допрос обвиняемого. Допрос велся с помощью господина Брашвиша, секретаря и переводчика верховного главнокомандующего. Генерал Мену поручил секретарю Сартельону вести протокол допроса обвиняемого.

На вопрос об его имени, возрасте, месте жительства и профессии обвиняемый ответил, что его имя Сулайман, что он родился в Сирии, что ему двадцать четыре года, что он по профессии арабский писец и жил в Алеппо. [Далее обвиняемый дал следующие показания.]

— Сколько времени вы находитесь в Каире?

— Я живу в Каире пять месяцев и приехал сюда с караваном Сулаймана Буриджи.

— Какого вы вероисповедания?

— Я мусульманин. Я прожил три года в Каире и еще три года в Мекке и Медине.

— Знакомы ли вы с великим везиром, и если это так, то давно ли вы его видели?

— Я — араб, а люди такого положения, как я, не могут состоять в знакомстве с великим везиром.

— Кого вы знаете в Каире?

— Я никого в городе не знаю и большую часть времени провожу в мечети ал-Азхар. Многие жители меня знают и могут засвидетельствовать мое отличное поведение.

— Были ли вы сегодня утром в Гизе?

— Да, я там был и пытался поступить к кому-нибудь на должность писца, но мне это не удалось.

— Кому вы писали вчера письма?

— Все те, к кому я писал, уехали.

— Как это может быть, что вы не знаете ни одного чело века из числа тех, кому вы писали в прошлом, и как это могло случиться, что все они уехали?

— Я не знаю тех, кому писал, и не могу припомнить их имена.

— Кому вы писали в последний раз?

— Имя этого человека Мухаммад Магриби ас-Сувайси. Он продавец солодового корня. В Гизу я никому не писал.

— С какой целью вы ездили в Гизу?

— Я уже говорил, что хотел поступить на должность писца.

— При каких обстоятельствах вы были арестованы в саду верховного главнокомандующего?

— Я был арестован не в саду, а на дороге.

Тогда обвиняемому объяснили, что спасти его может только чистосердечное признание, что находившиеся в карауле солдаты схватили его в саду в том самом месте, где был найден кинжал. При этом ему был предъявлен этот кинжал. Тогда обвиняемый сказал:

— Это правда, я был действительно в саду, но я не прятался, а находился там просто потому, что кавалеристы преградили путь и невозможно было выйти в город. У меня не было кинжала, и я не знал, что этот кинжал лежит в саду.

— С какой целью вы с самого утра следовали за верховным главнокомандующим?

— Я только хотел его увидеть.

— Узнаете ли вы кусок зеленой материи, который, без сомнения, оторвался от вашей одежды и который был обнаружен в том месте, где произошло убийство верховного главнокомандующего?

— Он мне не принадлежит.

— С кем вы разговаривали в Гизе и где провели ночь?

— Я не говорил ни с кем из жителей Гизы, кроме тех случаев, когда покупал необходимые предметы. Ночь я провел в мечети.

— Раны, которые видны на вашей голове, свидетельствуют о том, что вы — тот самый человек, который убил верховного главнокомандующего, /119/ так как гражданин Протэн, находившийся [в момент убийства] рядом с верховным главнокомандующим и опознавший вас, нанес вам удар наконечником своей палки и ранил вас.

— Я был ранен только в момент ареста.

— Имели ли вы сегодня разговор с Хусайном Кашифом[581] или с одним из его мамлюков?

— Я их не видел и не беседовал с ними.

Так как обвиняемый на допросе говорил неправду, верховный главнокомандующий приказал в соответствии с обычаями страны подвергнуть его пытке. Обвиняемого начали пытать и пытали до тех пор, пока он не запросил пощады и не обещал во всем признаться. Тогда ему развязали руки, и начался новый допрос.

— Сколько дней вы находитесь в Каире?

— Я нахожусь здесь тридцать один день. Я приехал из Газы на верблюде, проведя в пути шесть дней.

— Для чего вы приехали из Газы?

— Я приехал с целью убить верховного главнокомандующего.

— Кто поручил вам совершить это убийство?

— Мне поручил это дело ага янычар. Когда турецкая армия возвратилась из Египта в Сирию, турки послали в Алеппо за человеком, который был бы способен убить верховного главнокомандующего французской армией, и обещали всякому, кто сможет выполнить это поручение, продвижение по военной службе и деньги. Я предложил свои услуги.

— Кто руководил вами в этом деле в Египте и кому вы тайно сообщили о своих намерениях?

— Мною никто не руководил. Приехав в Каир, я остановился в мечети ал-Азхар[582] и там встретился с сейидом Мухаммадом ал-Гази, сейидом Ахмадом ал-Вали, шейхом 'Абдаллахом ал-Гази и сейидом 'Абд ал-Кадиром ал-Гази, проживавшими также в упомянутой мечети. Я им сообщил о своих намерениях, и они советовали мне отказаться от них. Они мне говорили, что я не сумею выполнить это поручение и только погибну и что для осуществления этого дела следовало бы послать кого-либо другого. После этого я ежедневно беседовал с ними об этом деле и вчера заявил им, что я готов выполнить свой замысел и убить верховного главнокомандующего. Затем я отправился с этой целью в Гизу. Там я встретил моряков с судна верховного главнокомандующего и спросил у них, не сойдет ли последний на сушу. Моряки спросили у меня: "Что ты от него хочешь?" Я им сказал, что хочу поговорить с ним. Тогда они мне сказали, что верховный главнокомандующий каждый вечер выходит в свой сад. Сегодня утром я увидел, как верховный главнокомандующий вышел к ниломеру, а затем направился в город. Я шел следом за ним до тех пор, пока не улучил подходящий момент, чтобы его убить.

Этот допрос был произведен его превосходительством генералом Мену в присутствии остальных генералов и офицеров в доме верховного главнокомандующего.

Протокол допроса подписали генерал Мену и секретарь Сартельон в день, месяц и год, указанные выше. После этого протокол прочли обвиняемому, и он также подписал его своей собственной рукой по-арабски: Сулайман.

Далее следуют подписи: генерал 'Абдаллах Мену, генерал Дюма, генерал Валтейн, генерал Моран, генерал Мартине, Леруа — секретарь адмиралтейства, секретарь Сартельон, переводчик Лумака, переводчик Ханна Рока, Дамианос Брашвиш — секретарь и переводчик верховного главнокомандующего.

Протокол допроса трех обвиняемых шейхов.

Сего числа, 25 прериаля VIII года Французской республики, в восемь часов вечера.

В дом верховного главнокомандующего французской армией Мену были приведены сейид 'Абдаллах ал-Гази, Мухаммад ал-Гази и сейид Ахмад ал-Вали, обвиняемые в убийстве верховного главнокомандующего Клебера. Верховный главнокомандующий Мену приказал их допросить. Немедленно приступили к допросу в присутствии нескольких собравшихся для этой цели генералов и с помощью переводчика, гражданина Лумаки.

Упомянутый выше сейид 'Абдаллах ал-Гази был допрошен отдельно первым.

— Ваше имя, местожительство, профессия?

— Меня зовут /120/ сейид 'Абдаллах ал-Гази, я родился в Газе и живу в Каире в мечеги ал-Азхар, где я обучаю чтению Корана. Возраста своего я точно не знаю, но думаю, что мне тридцать лет.

— Если вы живете в мечети ал-Азхар, то вы должны знать всех иностранцев, которые в ней останавливаются?

— Я нахожусь в мечети днем и ночью и знаю живущих в ней иностранцев.

— Знаете ли вы человека, приехавшего из Сирии месяц тому назад?

— Я не встречал никого, кто приехал бы из Сирии на протяжении [последних] пятидесяти дней.

— Один человек, прибывший из лагеря везира тридцать дней тому назад, утверждает, что он вас знает, поэтому очевидно, что вы говорите неправду!

— Я постоянно занят своим делом, и я не видел никого, кто прибыл бы из Сирии, но я слышал, что с востока прибыл караван.

— Люди, прибывшие из Сирии, утверждают, что они знают вас и беседовали с вами.

— Этого не может быть, пусть приведут сюда тех, кто на меня клевещет.

— Знаете ли вы человека по имени Сулайман, арабского писца, приехавшего из Алеппо тридцать дней назад?

— Нет.

— Этот человек утверждает, что он вас видел и сообщил вам некоторые важные сведения.

— Этот человек лжец, я его не видел, и пусть я умру, если говорю неправду.

Тогда верховный главнокомандующий приказал ввести Мухаммада ал-Гази, также обвиняемого в убийстве верховного главнокомандующего, и приступить к его допросу.

— Ваше имя, возраст, место жительства и профессия?

— Меня зовут шейх Мухаммад ал-Гази, мне около двадцати пяти лет, я родился в Газе, живу в Каире в мечети ал-Азхар, вот уже пять лет, как занимаюсь обучением чтению Корана, и выхожу из мечети только лишь для того, чтобы купить пищу.

— Знаете ли вы иностранцев, прибывающих в мечеть и останавливающихся в ней?

— Иностранцы иногда прибывают в мечеть, но они имеют дело только с привратником, которому они платят и с ведома которого они проводят несколько ночей в мечети или в доме шейха аш-Шаркави.

— Знаете ли вы человека по имени Сулайман, который приехал из Сирии тридцать дней тому назад?

— Я не знаю этого человека. Я не могу видеть всех прибывающих, так как мечеть очень велика.

— Сулейман утверждает, что он беседовал с вами в мечети. О чем он вам говорил во время этого разговора?

— Я знаю этого человека в течение трех лет. Мне известно, что он ездил в Мекку, но после этого я его не видел и не знаю, возвратился он или нет.

— Установлено точно, что вчера вышеупомянутый Сулайман в течение долгого времени беседовал с вами. Имеются доказательства этого.

— Это правда.

— Почему вы сказали вначале, что не видели Сулаймана?

— Я думаю, что я этого не говорил и что переводчик ошибся.

— Не говорил ли вам Сулайман о своих преступных намерениях? Мы знаем достоверно, что вы пытались его удержать.

— Мне ничего об этом не было известно. Сулайман уезжал из Каира и возвращался несколько раз. В этот раз он находится в Каире около месяца.

— Имеются доказательства того, что упомянутый Сулайман сообщил вам о своем желании убить верховного главнокомандующего и что вы пытались его удержать.

— Я не знаю об этом деле ничего. Сулайман сказал мне вчера, что он уезжает и, возможно, больше не вернется.

После этого ввели 'Абдаллаха ал-Гази и допросили его вторично.

— Почему в ответ на наш вопрос вы утверждали, будто не знаете Сулаймана алеппца, в то время как доказано, что Сулайман находится в Каире в течение тридцати одного дня, что вы встречались с ним много раз и почти ежедневно беседовали с ним?

— Я не знаю этого человека.

— Известен ли вам человек по имени Мухаммад ал-Гази, который, так же как и вы, учит чтению Корана в мечети ал-Азхар?

— Да, известен.

— /121/ Почему вы отрицали свое знакомство с Сулайманом?

— Вы запутали меня своими вопросами, но теперь, когда вы меня спрашиваете о Сулаймане из Алеппо, я признаюсь, что знаю его.

— Нам известно, что вы встречались и разговаривали с ним много раз.

— Вот уже три дня, как я его не видел.

— Не пытались ли вы помешать ему убить верховного главнокомандующего?

— Сулайман никогда мне об этом не говорил. Если бы он сообщил мне о своих намерениях, я бы воспользовался всеми имеющимися в моем распоряжении средствами, чтобы ему помешать.

— Почему вы не говорите правду, ведь имеются доказательства противного?

— Не может быть никаких доказательств, так как я видел упомянутого Сулаймана лишь в тот момент, когда при встрече здоровался с ним.

— Разве Сулайман никогда вам не говорил о причине свое го приезда в Каир?

— Нет, не говорил.

После этого оба допрашиваемые были уведены и был приведен для допроса обвиняемый сейид Ахмад ал-Вали. Последнему были заданы следующие вопросы:

— Ваше имя, возраст, место жительства, профессия?

— Мое имя сейид Ахмад ал-Вали, я родился в Газе и занимаюсь обучением чтению Корана в мечети ал-Азхар в течение десяти лет. Своего возраста я не знаю.

— Знаете ли вы иностранцев, приезжающих в мечеть?

— Моя обязанность состоит в том, чтобы читать Коран, а не замечать иностранцев.

— Некоторые недавно прибывшие в Каир иностранцы утверждают, что они видели вас в мечети.

— Я никого не видел.

— Не видели ли вы человека, прибывшего от везира из Сирии? Этот человек утверждает, что он вас знает.

— Я не видел этого человека, и, если это возможно, пусть его приведут, чтобы я мог с ним встретиться.

— Знаете ли вы Сулаймана из Алеппо?

— Я знаю одного человека по имени Сулайман, который учился чтению Корана у одного эфенди. Этот человек хотел, чтобы его приняли в ал-Азхар, и говорил, что он из Алеппо. Я его видел двадцать дней тому назад и с тех пор с ним не встречался. Этот человек мне сообщил, что везир находится в Яффе и что солдаты покинули его, потому что у него нет денег.

— Не оказывали ли вы этому человеку покровительство?

— Я его не знал достаточно хорошо, чтобы за него поручиться.

— Знаете ли вы двух других обвиняемых и не беседовали ли вы все трое вчера или в какой-либо другой день в недалеком прошлом с упомянутым Сулайманом?

— Нет, но я знаю, что упомянутый Сулайман приходил в мечеть и оставил там много записок, содержание которых свидетельствует о том, что он ревностно служит богу.

— Оставлял ли Сулайман записки в мечети вчера?

— Я этого не знаю.

— Не старались ли вы помешать Сулайману совершить, страшное преступление?

— Я никогда не говорил с Сулайманом на эту тему, но он сообщил мне, что собирается совершить безумный поступок, и я сделал все от меня зависящее, чтобы помешать ему в этом.

— Что это за безумный поступок, который он собирался совершить и о котором он вам говорил?

— Сулайман сказал мне, что он собирается сразиться во имя Аллаха и что это означает, что он хочет убить одного христианина, но он не сообщил мне его имени. Я старался отговорить его от этого дела, объясняя, что господь наш дал французам силу и что никто не может им помешать властвовать в стране.

После этого упомянутый обвиняемый был уведен, и допрос, проходивший в присутствии собравшихся генералов, был окончен. Протокол допроса написан по приказанию генерала Мену секретарем Сартельоном. Протокол был прочитан обвиняемым и подписан последними по-арабски. Составлен в день, месяц и год, указанные выше. Далее следуют три подписи на арабском языке, подписи верховного главнокомандующего Мену, секретаря Сартельона и переводчика Лумаки.

Приказ:

Я, генерал Мену, верховный главнокомандующий французской армией в Египте, приказываю:

1. Учредить трибунал для суда над лицами, виновными в убийстве верховного главнокомандующего Клебера, совершен ном 25 прериаля.

2. Этот трибунал /122/ будет состоять из следующих девяти членов: генерал Ренье, генерал Фриан, генерал Робен, генерал Моран, начальник инженерной службы Бертран, адвокат Рожи-нье, секретарь адмиралтейства Леруа, секретарь Сартельон — докладчик — и адвокат Лебер — прокурор.

3. На заседаниях трибунала будет присутствовать секретарь.

4. Члены трибунала имеют право производить обыск и осмотры и задерживать любого человека по своему усмотрению, если только последний может указать лиц, которые принимали участие в упомянутом преступлении или знали о нем.

5. Трибунал решит вопрос о способе казни убийцы и его сообщников.

6. Упомянутый трибунал будет непрерывно заседать начиная с сего дня, 26 прериаля, и до окончания суда.

Подпись: генерал Мену.

С подлинным верно. Подпись: генерал Ренье, заместитель управляющего делами армии.

Протокол заседания трибунала 26 прериаля VIII года Французской республики.

В соответствии с приказом, изданным сегодня верховным главнокомандующим французской армией генералом Мену, в доме генерала Ренье собрались: генерал Ренье, генерал Робен, секретарь адмиралтейства Леруа, генерал Мартине (вместо генерала Фриана в соответствии с приказом генерала Мену), генерал Моран, майор Жорже, начальник инженерной службы Бертран, майор артиллерии Фавр, адвокат Рожинье, секретарь Сартельон — докладчик, адвокат Лебер — прокурор для суда над убийцей верховного главнокомандующего Клебера.

Заседание трибунала происходило под председательством генерала Ренье.

В соответствии со статьей третьей приведенного выше приказа верховного главнокомандующего Мену адвокат Бине был избран на пост секретаря трибунала. Он принес присягу в соответствии с правилами, а затем приступил к исполнению своих обязанностей.

После этого члены трибунала возложили на генерала Ренье и докладчика, секретаря Сартельона, проведение обысков и арестов, которые будут признаны необходимыми для разыскания соучастников убийцы в соответствии со статьей четвертой приведенного выше приказа. Было принято также решение, чтобы найденный с убийцей в момент задержания последнего кинжал был передан на хранение секретарю, который должен будет его предъявить, когда это потребуется.

Следующее заседание трибунала было назначено на четыре часа утра следующего дня.

Далее следуют подписи членов трибунала и секретаря: председателя Ренье, начальника инженерной службы Бертрана, майора артиллерии Фавра, майора Жорже, генерала Морана, генерала Мартине, секретаря адмиралтейства Леруа, генерала Робена, секретаря Бине.

Показания свидетелей.

Сегодня, 26 прериаля VIII года Французской республики.

Мы, нижеподписавшиеся, секретарь Сартельон, назначенный приказом верховного главнокомандующего французской армией генерала Мену на должность докладчика трибунала, рассматривающего дело об убийцах верховного главнокомандующего Клебера, и гражданин Бине, избранный членами упомянутого трибунала на пост секретаря, допросили в качестве свидетеля Жозефа Бриенна, солдата-артиллериста, назначенного для охраны дома верховного главнокомандующего.

Последний нам заявил, что он и его товарищ, солдат по имени Робер, арестовавшие мусульманина Сулаймана, обвиняемого в убийстве верховного главнокомандующего, нашли его в саду, в котором расположены две французские бани и который находится рядом с садом верховного главнокомандующего. Они нашли Сулаймана, спрятавшегося в развалинах стен сада, причем эти стены были /123/ во многих местах измазаны кровью. Сулайман также был в крови. Они его схватили и для того, чтобы заставить его идти, вынуждены были ударить его саблей. Затем свидетель Бриенн заявил, что через час после того, как был задержан Сулайман, в том месте где прятался последний, он нашел покрытый кровью нож, который и передал на хранение в дом верховного главнокомандующего. После этого мы дали прочесть настоящий протокол свидетелю и спросили его, все ли в нем записано правильно. Свидетель ответил, что все записанное соответствует действительности и что все это он видел своими глазами. После этого он вместе с нами скрепил протокол собственноручной подписью.

Далее следуют подписи Бриенна, Сартельона и секретаря Бине.

После этого был допрошен другой свидетель, гражданин Робер, солдат одной из артиллерийских частей, назначенный для охраны дома верховного главнокомандующего. Он заявил, что, когда он разыскивал убийцу верховного главнокомандующего и вошел в сад, где расположены две французские бани и который примыкает к саду верховного главнокомандующего, он, как и вышеупомянутый Бриенн, увидел там Сулаймана из Алеппо, притаившегося в углу развалившейся стены. Сулайман был в крови, и голова его была повязана синей тряпкой. При виде этого он понял, что перед ним убийца. Кроме того, стены, мимо которых он проходил, были также испачканы кровью. В Момент ареста Сулайман был испуган, а через час после того, как убийца был задержан, они вместе с гражданином Бриенном нашли в том же самом месте зарытый в землю окровавленный нож, который они и передали в дом верховного главнокомандующего.

После этого мы прочли настоящий протокол свидетелю и спросили, все ли в нем записано правильно. Свидетель ответил, что все написанное соответствует действительности и что все это он видел своими глазами. После этого он вместе с нами скрепил протокол своей подписью.

Составлено в городе Каире в указанные выше день, месяц и год.

Подписи: Робер, Сартельон, секретарь Бине.

Я, секретарь Сартельон, докладчик, отправился в дом гражданина Протэна, находящегося в постели вследствие нанесенных ему ранений, и получил от него нижеследующие свидетельские показания:

"Я, Жан Константен Протэн, инженер и член Египетского института, заявляю, что я прогуливался в сопровождении верховного главнокомандующего по большому четырехугольному парку, расположенному в саду верховного главнокомандующего и выходящему на пруд ал-Азбакийи, когда заметил одетого в турецкую одежду человека, который выходил из глубины парка со стороны канала. В этот момент я находился на расстоянии нескольких шагов от верховного главнокомандующего, который позвал стражу. Обернувшись, чтобы посмотреть, что происходит, я увидел, что упомянутый человек ударил верховного главнокомандующего несколько раз ножом. Увидав это, я упал на землю и в тот же момент услышал, как верховный главнокомандующий закричал вторично. Я вскочил и бросился к верховному главнокомандующему. Здесь я увидел человека, который его ударил. Этот человек нанес мне также несколько ударов ножом. Я упал на землю и потерял сознание. С этого момента я ничего не видел, но я уверен, что мы пролежали около шести минут, прежде чем кто-либо пришел к нам на помощь".

Я прочитал настоящий протокол гражданину Протэну и спросил его, все ли в нем записано правильно. Свидетель ответил, что все написанное соответствует действительности. После этого он собственноручно подписал этот протокол вместе с нами.

Далее следуют подписи: Протэн, Сартельон, секретарь Бине.

Подписав свои показания, гражданин Протэн заявил, что он хочет к вышесказанному добавить, что через небольшой промежуток времени после убийства верховного главнокомандующего он увидел Сулаймана-алеппца, который обвиняется в нападении на него и убийстве верховного главнокомандующего, и узнал в упомянутом Сулаймане того самого человека, который нанес верховному главнокомандующему, а затем и ему самому несколько ударов ножом, заставивших его потерять сознание.

Мы прочли гражданину Протэну также эти дополнительные показания. Он подтвердил, что все записано правильно, и подписал протокол вместе с нами.

Далее следуют подписи: Протэн, Сартельон, секретарь Бине.

Сего числа, 25 прериаля VIII года Французской республики.

Я, нижеподписавшийся, докладчик трибунала, образованного для суда над убийцами верховного главнокомандующего Клебера, отправился в сопровождении секретаря Бине к адъютантам упомянутого верховного главнокомандующего, /124/ чтобы выслушать их показания. Адъютанты сообщили нам нижеследующее.

Гражданин Фортюне Деож[583], двадцати четырех лет, кавалерийский офицер, адъютант штаба верховного главнокомандующего Клебера, заявил, что 25 прериаля, когда он вместе с верховным главнокомандующим ездил в ал-Азбакийу посмотреть на дом, в котором производились строительные работы, он заметил человека в зеленой чалме и в жалкой накидке, следовавшего за верховным главнокомандующим, когда последней осматривал место работ, и что все присутствовавшие, а в том числе и он, приняли этого человека за одного из рабочих и потому ничего у него не спросили. Позднее, когда верховный главнокомандующий выходил из своего дома в сад, чтобы пройти оттуда в сад генерала Дюма, гражданин Деож вновь увидел этого человека, пробравшегося в свиту верховного главнокомандующего. Он его обругал и выгнал прочь из сада. Через два часа, когда верховный главнокомандующий был убит, гражданин Деож увидел рядом с трупом верховного главнокомандующего накидку, брошенную убийцей. Позднее, когда убийца был схвачен, он признал в нем того самого человека, которого незадолго до этого он выгнал из сада.

Настоящий протокол был прочитан гражданину Деожу. Последний подтвердил, что все записано правильно, и подписал протокол вместе с нами и секретарем.

Составлено в вышеуказанный день, месяц и год.

Далее следуют подписи гражданина Деожа, Сартельона и секретаря Бине.

Протокол второго допроса Сулаймана из Алеппо.

26 прериаля VIII года Французской республики.

Мы, нижеподписавшиеся, секретарь Сартельон — докладчик трибунала, созданного для суда над убийцами верховного главнокомандующего Клебера, и адвокат Бине — секретари трибунала, приказали привести Сулаймана-алеппца для того, чтобы допросить его вторично по поводу обстоятельств злодейского убийства верховного главнокомандующего, и задали ему при посредстве гражданина Брашвиша, секретаря и переводчика верховного главнокомандующего, нижеследующие вопросы:

— Каким образом был убит верховный главнокомандующий?

— Я прибыл из Газы верхом на дромадере с караваном, везшим мыло и табак. Так как лица, ехавшие с караваном, боялись въехать в Каир, караван остановился в деревне под названием ал-Гайта[584] в районе ал-Алфийи. Там я нанял у одного крестьянина, имени которого я не знаю, осла и приехал в Каир. Ахмад Ага и Йасин Ага, янычарские военачальники, поручили мне убить верховного главнокомандующего, так как мне был хорошо известен Каир, в котором я прожил три года. Они посоветовали мне остановиться в мечети ал-Азхар, никому не выдавать свою тайну, соблюдать осторожность, так как это дело секретное и требующее осмотрительности, и, выбрав удобный для осуществления этой задачи момент, приложить все усилия, чтобы убить верховного главнокомандующего.

Однако, прибыв в Каир, я вынужден был открыть этот секрет четырем шейхам, имена которых я уже сообщил, так как в противном случае они бы не поселили меня в мечети. Ежедневно я беседовал с ними об этом деле, причем упомянутые шейхи пытались заставить меня изменить мое решение и говорили мне, что я не сумею справиться с такой задачей. Я со своей стороны не претендовал на их помощь, так как знал, что они люди не энергичные. В намеченный мною для убийства день я встретился с одним из шейхов — Мухаммадом ал-Гази и сообщил ему, что собираюсь отправиться в Гизу, чтобы убить верховного главнокомандующего.

Далее обвиняемый заявил, что с того момента, как он принял решение совершить этот поступок, он, как ему кажется, лишился рассудка, так как, если бы он был в здравом уме, он не приехал бы из Газы для этого дела. Он сообщил, что на записках, которые он разбросал в мечети, он написал некоторые строчки из Корана, как это имели обыкновение делать арабские писцы, что он ни у кого в Каире не брал денег, так как ага дали /125/ ему их достаточно, что по понедельникам и четвергам он, как обычно, обучался чтению Корана у Мустафы-эфенди, которому не сообщил своей тайны из опасения, что его замысел может раскрыться. Что же касается четырех вышеупомянутых шейхов, то он действительно рассказал им все, так как они его земляки. При этом он заверял их, что собирается совершить подвиг во имя Аллаха.

— Где вы находились в момент возвращения везира из Египта в начале месяца жерминаля, соответствующего мусульманскому месяцу зу-л-ка'да?

— Я находился в качестве паломника в Иерусалиме с тех пор как везир занял ал-'Ариш.

— Где вы встречались с Ахмадом Ага, который, по вашим словам, поручил вам убить верховного главнокомандующего, и когда вам было дано это поручение?

— После своего поражения везир возвратился в ал-'Ариш и в Газу в конце месяца шаввала или в начале месяца зу-л-ка'-да, что соответствует месяцу жерминалю французского календаря. Ахмад Ага, о котором я говорил, был одним из военачальников в армии везира. После взятия ал-'Ариша везир пред писал Ахмаду Ага оставаться в Газе. Возвратившись из Египта, везир послал его в Иерусалим к правителю города. В день прибытия Ахмада Ага в Иерусалим я отправился приветствовать его в дом правителя и пожаловался ему на Ибрахим-пашу, правителя Алеппо, притеснявшего моего отца хаджи Мухаммада Амина, торговца маслом, которого он обложил чрезмерны ми налогами, причем один из этих налогов от него потребовали перед отъездом везира из Сирии в Египет, и просил у Ахмада Ага помощи. На следующий день я вновь пришел к Ахмаду Ага, и тогда тот мне заявил, что он друг Ибрахим-паши и что он не преминет походатайствовать перед последним за мое го отца, но при условии, что я убью верховного главнокомандующего французской армией. На третий и четвертый день он вновь и вновь возвращался к этому предложению и, наконец, послал меня к Йасину Ага для того, чтобы последний снабдил меня необходимыми для этого дела деньгами. Через четыре дня после этого разговора я отправился из Иерусалима в ал-Халил[585] и оставался там несколько дней, пока не получил письма от Ахмада Ага. Ахмад Ага со своей стороны послал своего слугу в Газу, чтобы сообщить Йасину Ага о нашем договоре.

— Сколько дней вы находились в ал-Халиле?

— Двадцать дней.

— Почему вы находились двадцать дней в ал-Халиле? Разве в этот промежуток времени вы не получали письма от обоих ага?

— Я оставался в ал-Халиле в ожидании каравана, с которым я бы мог уехать, так как дороги небезопасны из-за бедуинов, и я боялся ехать один. В Газу я приехал в конце месяца зу-л-ка'да, соответствующего французскому месяцу флореалю.

— Что вы делали в Газе и что вам сказал Йасин Ага?

— На следующий день после прибытия в Газу я отправился повидаться с агой. Последний мне заявил, что он осведомлен о деле, ради которого я приехал, и что он поместит меня в большой мечети. Йасин Ага неоднократно приходил в мечеть и днем и ночью, чтобы увидеть меня. Он обсуждал со мной все подробности этого дела и при этом обещал освободить моего отца от налогов и в дальнейшем постоянно оказывать ему всяческое внимание и удовлетворять все его просьбы. Он объяснил мне, что я должен делать, как об этом уже говорилось выше. Все эти разговоры мы вели втайне. Йасин Ага дал мне сорок пиастров на дорожные расходы. Через десять дней я уехал из Газы на дромадере, а через шесть дней, как я уже говорил, прибыл в Каир.

Обвиняемый добавил, что он уехал из Газы в начале месяца зу-л-хиджжа, что соответствует середине французского месяца флореаля. Таким образом, до момента совершения им убийства верховного главнокомандующего он находился в Каире тридцать один день.

— Узнаете ли вы испачканный кровью кинжал, которым вы убили верховного главнокомандующего?

— Да, я его узнаю.

— Где вы взяли этот кинжал? Дал ли вам его один из ага или кто-либо другой?

— Мне его никто не давал. Приняв решение убить верховного главнокомандующего, я отправился в Газе на рынок и купил первое попавшееся оружие.

— Не говорили ли вам Ахмад Ага и Йасин Ага о везире и не обещали ли они от имени последнего награду, если вы сумеете убить верховного главнокомандующего?

— Нет, но они сами обещали мне обеспечить меня /126/ всем, в чем я буду нуждаться, если я совершу это дело.

— Верно ли, что везир призывал к убийству французов всюду, где он находился?

— Я не знаю ничего об этом, но мне известно, что везир посылал Тахир-пашу[586] помочь турецким войскам, оставшимся в Каире, но Тахир-паша возвратился, так как встретил их на пути из Египта в Сирию.

— Были ли вы единственным, на кого было возложено это поручение?

— Я думаю, что да, так как переговоры между мной и агой носили секретный характер.

— Каким образом вы должны были сообщить аге об исполнении порученного вам дела?

— Я собирался либо сам поехать, чтобы сообщить им об этом, либо отправить к ним посланца.

После окончания допроса протокол был прочитан обвиняемому, и последний поставил свою подпись под ним вместе с докладчиком, секретарем и переводчиком.

Составлено в Каире в вышеуказанные день, месяц и год.

Следуют подписи Сулаймана из Алеппо (по-арабски), докладчика, переводчика и секретаря Бине.

Совместный допрос обвиняемых.

26 прериаля VIII года Французской республики.

Я, нижеподписавшийся, докладчик трибунала, образованного для суда над лицами, обвиняемыми в убийстве верховного главнокомандующего Клебера, приказал привести шейха Му-хаммада ал-Гази для того, чтобы подвергнуть его новому допросу в присутствии Сулаймана-алеппца, убийцы верховного главнокомандующего, и гражданина Бине, секретаря упомянутого трибунала. Вот запись допроса.

Вопрос шейху Мухаммаду ал-Гази:

— Знаете ли вы Сулаймана-алеппца, присутствующего здесь?

— Да, знаю.

Вопрос Сулайману-алеппцу:

— Знаете ли вы шейха Мухаммада ал-Гази, присутствующего здесь?

— Да, знаю.

Вопрос Мухаммаду ал-Гази:

— Не говорил ли вам Сулайман-алеппец приблизительно тридцать один день тому назад, что он приехал из Сирии от Ахмада Ага и Йасина Ага для того, чтобы убить верховного главнокомандующего, и не вел ли Сулайман с вами ежедневно бесед об этом деле, и не сказал ли он вам в последний день, что он направляется в Гизу, чтобы убить верховного главнокомандующего?

— Это совершенно неверно. Когда мы в первый раз увидели, друг друга, мы только обменялись приветствиями. Накануне того дня, когда Сулайман решил отправиться в Гизу, я принес ему бумагу и чернила, и он сказал мне, что вернется только завтра.

— Вы говорите неправду, так как Сулайман утверждает, что он сообщал вам ежедневно о своих планах и что накануне убийства верховного главнокомандующего он сообщил вам, что отправляется для осуществления своего замысла.

— Этот человек лжет.

— Часто ли вы ходили ночевать в дом шейха аш-Шаркави и не ночевали ли вы у него в последние дни?

— С тех пор как французы пришли в Каир, я не ночевал в доме шейха аш-Шаркави ни разу. До их прибытия я ночевал у него несколько раз.

— Вы говорите неправду, так как на вчерашнем допросе вы заявили, что ночевали у шейха аш-Шаркави много раз.

— Я не говорил этого. Вопрос Сулайману-алеппцу:

— Можете ли вы подтвердить в присутствии шейха Мухам-мада, что вы ежедневно говорили ему о своих намерениях убить верховного главнокомандующего и, в частности, что вы говорили об этом накануне того дня, когда произошло убийство?

— Да, могу. Я говорю только правду.

Так как шейх Мухаммад ал-Гази не говорил правду, то мы приказали в соответствии с обычаем страны подвергнуть его палочным ударам. Немедленно приступили к экзекуции и били его до тех пор, пока он не запросил пощады и не обещал все рассказать. Тогда его перестали бить [и вновь приступили к допросу].

Вопрос Мухаммаду ал-Гази:

— Сулайман сообщил вам о своем решении убить верховного главнокомандующего?

— Сулайман сказал мне, что он приехал из Газы, чтобы вести священную войну во имя Аллаха и убивать неверных французов. Я пытался помешать ему, убеждая его, что этим он лишь нанесет себе вред. Сулайман сообщил мне о своем намерении совершить убийство верховного главнокомандующего только ночью накануне отъезда в Гизу, а утром он убил его.

— Почему вы не пришли сообщить нам об упомянутом Сулаймане?

— Я никогда не думал, что человек, подобный Сулайману, может убить верховного главнокомандующего, которого сам везир не смог победить.

— Сообщили ли вы /127/ кому-либо из жителей города, и в частности шейху аш-Шаркави, то, что рассказал вам Сулайман?

— Я ничего никому не говорил об этом и не сказал бы подобной вещи даже под угрозой смерти.

— Знаете ли вы кого-либо еще, кроме Сулаймана, кто приехал в Каир для того, чтобы совершать убийства французов, а если знаете, то где он находится?

— Нет, не знаю. Сулайман мне ни о ком не говорил. Вопрос Сулайману:

— Кто ваши соучастники?

— Я никого в Каире не знаю и думаю, что в городе нет никого, кроме меня, кто поставил бы перед собой цель убивать французов.

После этого мы отправили Мухаммада ал-Гази в тюрьму, а Сулаймана оставили для того, чтобы допросить его в присутствии сейида Ахмада ал-Вали, который был для этого немедленно приведен.

Вопрос Ахмаду ал-Вали:

— Знаете ли вы Сулаймана-алеппца, здесь находящегося?

— Да знаю.

Вопрос Сулайману:

— Знаете ли вы сейида Ахмада ал-Вали, здесь находящегося?

— Да, знаю.

Вопрос сейиду Ахмаду ал-Вали:

— Сообщал ли вам Сулайман о своем намерении убить верховного главнокомандующего и, в частности, сообщил ли он вам об этом накануне того дня, когда он собирался совершить преступление?

— После приезда в Каир тридцать один день тому назад Сулайман заявил мне, что он прибыл, чтобы вести священную войну с неверными. Я советовал ему отказаться от своих намерений, так как это дурное дело. Но Сулайман не говорил мне ничего о верховном главнокомандующем.

Вопрос Сулайману:

— Скажите нам, говорили ли вы Ахмаду ал-Вали об убийстве верховного главнокомандующего и сколько дней после этого вы с ним не разговаривали?

— В первые дни после приезда я говорил ему, что прибыл с целью вести священную войну с неверными. Сейид Ахмад не одобрил этого. Спустя шесть дней после приезда я сообщил ему о своем намерении убить верховного главнокомандующего, после чего я более не возвращался к этому разговору. Последние четыре дня перед убийством я с ним не встречался.

Вопрос Ахмаду ал-Вали:

— Почему вы говорите неправду, утверждая, что Сулайман не сообщил вам о своих намерениях убить верховного главнокомандующего?

— Теперь, когда мне Сулайман напомнил, я вспомнил, что он говорил мне об этом.

— Почему вы не донесли на Сулаймана?

— Я не донес по двум причинам. Во-первых, я думал, что Сулайман лжет, а во-вторых, я не считал его способным осуществить подобное дело.

— Не говорил ли вам Сулайман о своих сообщниках и не беседовали ли вы со своей стороны с кем-либо об этом деле, в частности с шейхом мечети, которому вы должны докладывать обо всем, что происходит?

— Сулайман не говорил мне ничего о своих сообщниках, а я не рассказывал об этом деле никому, в том числе и шейху мечети.

— Известен ли вам приказ верховного главнокомандующего о том, что каждый, кто увидит в городе турка, обязан сообщать о нем?

— Я не знал об этом.

— Вы поселили Сулаймана в мечети потому, что последний сказал вам о своем желании убить верховного главнокомандующего?

— Нет, я поселил его в мечети потому, что каждый мусульманин имеет право поселиться в мечети.

Вопрос Сулайману:

— Не говорили ли вы, что шейхи не поместили бы вас в мечети, если бы вы им не сказали о причине своего приезда в Каир?

— Все иностранцы обязаны сообщать о цели своего приезда, и я говорю правду. Не было ни одного шейха, который бы одобрил мое решение.

После этого мы отправили сейида Ахмада ал-Вали в тюрьму и оставили Сулаймана-алеппца для того, чтобы допросить в его присутствии сейида 'Абдаллаха ал-Гази, которого приказали немедленно привести.

Вопрос Сулайману:

— Знаете ли вы сейида 'Абдаллаха ал-Гази, здесь присутствующего?

— Да, знаю.

Вопрос 'Абдаллаху ал-Гази:

— Знаете ли вы Сулаймана, присутствующего здесь?

— Да, знаю.

— Было ли вам известно намерение Сулаймана убить верховного главнокомандующего?

— Я признаюсь, что в день своего приезда Сулайман сообщил мне, что он приехал для того, чтобы вести священную войну с неверными, и собирается убить верховного главнокомандующего. Я стремился его от этого отговорить.

— Почему вы не донесли на Сулаймана?

— Я полагал, что Сулайман отправился сообщить об этом главным шейхам и что последние помешают ему осуществить этот план. Теперь я буду доносить на тех лиц, которые будут приходить с подобными намерениями.

— Известно ли вам, чтобы Сулайман сообщил о своих намерениях еще кому-либо в Каире, кроме вас?

— Мне об этом ничего неизвестно.

— Известно ли вам, чтобы каким-либо находящимся в Каире людям, кроме /128/ Сулаймана, было поручено убивать французов?

— Я не знаю, но я предполагаю, что таких больше нет. Протокол допроса был прочитан четырем обвиняемым: Сулайману-алеппцу, Мухаммаду ал-Гази, сейиду Ахмаду ал-Вали, сейиду 'Абдаллаху ал-Гази, и их спросили, верно ли были записаны их ответы. Все четверо заявили, что их показания записаны правильно, и собственноручно подписали по-арабски протокол в присутствии двух переводчиков и секретаря.

Составлено в Каире в указанные выше день, месяц и год.

Далее следуют подписи обвиняемых на арабском языке, подписи переводчика Лумаки, Дамианоса Брашвиша — секретаря и переводчика верховного главнокомандующего, докладчика Сартельона и секретаря Бине.

После окончания допроса, протокол которого приведен выше, я, докладчик Сартельон, предложил четырем вышеупомянутым обвиняемым выбрать какое-либо лицо в качестве защитника в трибунале. Обвиняемые заявили, что они не знают, кого выбрать. Тогда мы им указали на переводчика Лумаку и посоветовали выбрать его для этого дела.

Протокол допроса Мустафы-эфенди.

26 прериаля VIII года Французской республики.

Мы, Сартельон, докладчик трибунала, созданного для суда над убийцами верховного главнокомандующего Клебера, и секретарь трибунала Бине, приказали привести Мустафу-эфенди, чтобы подвергнуть его допросу.

— Ваше имя, возраст, место жительства, профессия?

— Меня зовут Мустафа-эфенди, я родился в Бурсе в Анатолии, мне восемьдесят один год, я живу в Каире, и по профессии я учитель начальной школы.

— Видели ли вы месяц тому назад Сулаймана-алеппца?

— Три года тому назад этот человек был моим учеником. Десять или двадцать дней тому назад он пришел ко мне и у меня ночевал. Но так как я человек бедный, я сказал ему, что бы он ушел искать себе другое место.

— Не говорил ли вам этот Сулайман, что он приехал из Сирии для того, чтобы убить верховного главнокомандующего?

— Нет, не говорил. Он пришел ко мне для того, чтобы приветствовать меня, так как прежде я был его учителем.

— Не сообщал ли вам Сулайман о причине своего приезда в Каир и не спрашивали ли вы его об этом сами?

— Я употребил все усилия, чтобы избавиться от него, так как я очень беден. Однако я спросил у Сулаймана о причине его приезда, и он сказал мне, что приехал для того, чтобы усовершенствоваться в чтении Корана.

— Не знаете ли вы, не посещал ли Сулайман кого-либо из жителей города и в особенности кого-либо из главных шейхов?

— Я этого не знаю, так как видел Сулаймана лишь не продолжительное время, а слабость и преклонный возраст не позволяют мне выходить часто из дому.

— Вы обучаете чтению Корана только своих учеников?

— Да.

— Допускает ли Коран священную войну и предписывает ли он убийство неверных?

— Я не знаю, что это за священная война, на которую указывает Коран.

— Учили ли вы этому своих учеников?

— Такой старый человек, как я, не станет вмешиваться в подобные дела, но мне известно, что в Коране говорится о священной войне и о том, что каждый убивший неверного будет вознагражден.

— Учили ли вы этому Сулаймана?

— Я учил его только письму.

— Ивестно ли вам, что вчера один мусульманин убил при надлежавшего к другой религии верховного главнокомандующего французской армией? Совершил ли этот человек хорошее дело, согласно учению Корана, и будет ли его поступок одобрен пророком Мухаммадом?

— Убийца должен быть казнен. Я думаю, что представление о чести французов совпадает с представлением о чести мусульман. Если Коран говорит по этому поводу что-либо другое, я не имею к этому никакого отношения.

После этого мы приказали привести Сулаймана для допроса в присутствии Мустафы-эфенди. Вопрос Сулайману:

— Много ли раз вы видели Мустафу-эфенди и сообщили ли вы последнему о своем намерении?

— Я виделся с ним только один раз, когда пришел к нему, чтобы приветствовать его, так как он мой старый учитель. Мустафа-эфенди — старый и слабый человек, и я не считал уместным сообщать ему о моих намерениях.

/129/ — Являетесь ли вы сторонником священной войны и разрешили ли вам каирские шейхи убивать неверных, обещая вам за это вознаграждение на небе и утверждая, что ваша деятельность будет соответствовать желанию пророка Мухаммада?

— Я ни с кем не говорил о своих намерениях вести священную войну, кроме четырех шейхов, имена которых я сообщил.

— Говорили ли вы об этом шейху аш-Шаркави?

— Я не видел шейха, так как он — представитель другого толка. Шейх аш-Шаркави — шафиит, а я — ханифит.

После этого мы прочли Сулайману и Мустафе-эфенди их показания. Они заявили, что все в протоколе записано правильно и они ничего не могут добавить. Затем они собственноручно подписали протокол при нас и при переводчике.

Составлено в Каире в вышеуказанные день, месяц и год.

Далее следуют подписи обоих обвиняемых по-арабски, подписи переводчика Лумаки, Сартельона и секретаря Бине.

Речь секретаря Сартельона, произнесенная 27 прериаля VIII года Французской республики в присутствии всех членов трибунала, образованного для суда над убийцей и соучастниками убийства верховного главнокомандующего Клебера.

Господа судьи! Скорбь, наполнившая наши сердца, и глубокая печаль, охватившая нас, свидетельствуют о тяжести утраты, понесенной ныне нашей армией. Наш верховный главнокомандующий, находившийся благодаря своим победам в зените славы, был неожиданно вырван из нашей среды кинжалом наемного убийцы, ставшего орудием высокопоставленных лиц, способных на предательство и на подлую измену.

В настоящее время я уполномочен требовать наказания убийце и его сообщникам. Но разрешите мне хоть на один миг присоединить потоки слез, текущих из глаз моих, и горе мое к вашим слезам и страданиям, вызванным горестной утратой высокочтимого человека. С чувством безграничного горя и боли я приступлю к выполнению возложенной на меня задачи, чтобы наказание постигло тех, кто его заслуживает и кто повинен в этом страшном преступлении.

Вы только что прослушали чтение протоколов предварительного следствия и других документов, относящихся к этому убийству, и убедились в том, что еще никогда ни одно преступление не выглядело так подло и не раскрывалось так ясно из показаний свидетелей и признаний убийцы и его сообщников, как то, за которое вы сегодня судите.

В самом деле, в этом процессе все факты объединились и бросают яркий свет на это мерзкое убийство, детали которого я изложу вам в общих чертах. При этом я постараюсь в той мере, в какой сумею, сдержать свою ненависть против этих людей.

Пусть знают страны Европы и весь мир, что великий везир турецкого султана и военачальники его армии дошли до такой низости, что подослали бесчестного убийцу к отважнейшему и умнейшему Клеберу, которого они не сумели победить в открытом бою. Действуя таким образом, они присовокупили к позору своего поражения позор гнусного преступления, совершенного ими перед небесами и землей.

Вспомните, господа судьи, что в течение трех месяцев вся Османская империя — от Константинополя до отдаленных земель Турции и Анатолии — сражалась против нас. Чтобы захватить и поработить Египет, под начальство везира была передана вся турецкая армия. Противник требовал, чтобы мы эвакуировали Египет в соответствии с условиями соглашения, которое мы с ним самим подписали, и вместе с тем мешал осуществлению этого соглашения. Везир наводнил Египет и Сирию обращениями, в которых он призывал полностью уничтожить французское войско и заявлял, в частности, что он отомстит французам и убьет их верховного главнокомандующего. Но в то время как жители Египта были введены в заблуждение приближенными везира и лишены какого-либо сочувствия и благожелательного отношения со стороны своего защитника, пленные и раненые турки встречали с нашей стороны хороший прием и самое лучшее обращение, как гости и беспомощные люди.

Везир прибегал к различным средствам, чтобы осуществить давно им задуманное гнусное намерение. Он использовал для этого дела впавшего в немилость и вызвавшего его недовольство агу, обещал возвратить последнему свое расположение и сохранить ему находившуюся под угрозой жизнь, если он выполнит это ужасное поручение. Имя этого человека, которого везир толкнул на преступление, — Ахмад Ага. Этот человек с момента занятия турками ал-'Ариша находился в заключении в Газе, а после поражения везира, в начале месяца жерминаля этого года, отправился в Иерусалим.

/130/ Ахмад Ага расположился в Иерусалиме в доме правителя города и продумал здесь способ осуществления своего гнусного, с трудом умещающегося в сознании плана. Он попытался привести в исполнение план мести везира. Для этой цели он привлек Сулаймана-алеппца, сумасшедшего молодого человека двадцати четырех лет. Последний был замаран участием в каком-то преступлении. В тот день, когда ага прибыл в Иерусалим, Сулайман посетил его и попросил защитить его отца, купца в Алеппо, от притеснений со стороны алеппского вали Ибрахим-паши. Ахмад Ага приказал Сулайману прийти на другой день. К этому времени он навел справки об этом сумасшедшем молодым человеке и узнал, что последний учился в ал-Азхаре чтению Корана, что в настоящее время он прибыл в Иерусалим для посещения священных мест, а в прошлом совершал хадж в святые места, что его голова полна фанатизма, глупости и невежества и что он думает, что ислам предписывает уничтожение неверных.

Когда Ахмад Ага убедился в том, что Сулайман верит во все это, он без колебания изложил последнему свои намерения, обещал ему защиту и награду, дал ему необходимые деньги и через несколько дней послал его к Йасину Ага, одному из военачальников армии везира в Газе. Сулайман, преисполненный коварства, отправился в путь. Он провел в ал-Халиле (Джабруне) двадцать один день, ожидая попутного каравана, чтобы отправиться в пустыню. В первые дни флореаля Сулаймаа прибыл в Газу. Чтобы усилить его рвение, Йасин Ага поместил его в мечети и на протяжении десяти дней виделся с ним много раз и беседовал с ним днем и ночью. Он научил его, как надо действовать, дал ему сорок пиастров, посадил его на верблюда, и через шесть дней Сулайман добрался до Каира. В середине флореаля вооруженный кинжалом Сулайман прибыл в Каир, где он когда-то прожил три года. Он поселился при содействии своих земляков в большой мечети и приготовился совершить преступление, ради которого он был отправлен. Он призвал на помощь бога всевышнего, переписал молитву на бумажки и развесил ее текст на стене мечети, в которой жил. Он подружился с четырьмя шейхами, которые были, как и он, уроженцами Сирии и, так же как и он, учились читать Коран. Сулайман сообщил им о причине своего приезда и все время обсуждал с ними свой план. Но они отговаривали его, ссылаясь на то, что трудно и рискованно осуществить подобное дело одному человеку. Мухаммад ал-Гази, сейид Ахмад ал-Вали, 'Абдаллах ал-Гази и 'Абд ал-Кадир ал-Гази сочувствоиали намерениям Сулаймана и не сделали ничего для того, чтобы помешать выполнению его плана или донести на него. Они держали его план в тайне, попустительствовали ему и тем самым стали помощниками и соучастниками отвратительного убийцы.

Сулайман прожил в Каире тридцать один день, после чего он отправился в Гизу. В день отъезда он сообщил о своих намерениях вышеупомянутым соучастникам. Он счел, что благоприятный момент наступил, и принял решение выполнить свое гнусное дело. В этот день утром верховный главнокомандующий отправился из Гизы в Каир. Сулайман следовал за ним по пятам и приблизился к нему до такой степени, что его были вынуждены несколько раз прогонять. Но этот коварный человек глубоко затаил мысль об убийстве.

25-го числа текущего месяца Сулайман укрылся в саду верховного главнокомандующего якобы для того, чтобы поцеловать ему руку. Верховный главнокомандующий не отвернулся от него, несмотря на его жалкий вид, но когда он протянул Сулайману руку, последний нанес ему три удара кинжалом.

Гражданин Протэн, начальник инженерных войск, близкий друг верховного главнокомандующего, сделал все возможное, чтобы его защитить, но его храбрость не помогла ему, и он в свою очередь упал раненным от руки убийцы, нанесшего ему шесть ударов, и остался лежать без сознания. Гражданин Протэн упал не защищаясь. А он вел себя храбро во время войны и среди опасностей сражения. Он был один из первых, кто стал во главе победоносной армии Французской республики, завоевавшей Египет вторично и отразившей полчища наступавших турок.

Нет возможности выразить словами охватившую меня глубокую скорбь и рассказать о слезах, наполнивших глаза солдат, и безграничном горе /131/ военачальников и генералов, боевых друзей покойного. Вы все оплакиваете его. Он был достоин своей славы.

Убийца Сулайман не смог убежать и был пойман разъяренными солдатами. Его одежда была забрызгана кровью, а рядом был найден его кинжал. Его возбужденное состояние и беспокойство, написанное на его лице, подтверждали его виновность, причем он сам сознался в совершенном преступлении и назвал имена своих сообщников. Он гордился совершенным им собственноручно злодейским убийством, спокойно отвечал на вопросы, смотрел свысока на докладчика и перенес пытку с высокомерным спокойствием.

Соучастники преступника Сулаймана, обязавшиеся хранить в секрете его намерение совершить убийство, которое тем самым явилось результатом их попустительства и молчания, лживо утверждают, будто они не верили, что Сулайман способен совершить это преступление. Они лгут, когда говорят, что если бы они поверили этому сумасшедшему, то они якобы немедленно сообщили бы о его намерениях. Обстоятельства дела свидетельствуют о том, что они говорят неправду, что они встречались с убийцей и, охотно соглашаясь на гибель других, они пытались удержать его от преступления только из боязни собственной гибели. Нельзя ни в какой степени принимать во внимание их попытки оправдаться.

Я не говорю ничего о Мустафе-эфенди, ибо этот старик ни в чем не виновен и не должен быть подвергнут наказанию, которое заслужили преступники. Вопрос о нем вы решите по своему усмотрению.

Согласно данным вам полномочиям, вы должны решать вопрос о характере наказания преступников. Я думаю, что вы должны приговорить их к наказанию, которое обычно полагается в Египте за подобное преступление. При этом вы должны постоянно иметь в виду, что характер наказания должен соответствовать огромной тяжести совершенного преступления. Если вы спросите мое мнение, то я вам скажу, что главный преступник заслуживает быть посаженным на кол, что предварительно ему следует сжечь руку, а когда преступник умрет в страданиях, тело его следует бросить на съедение хищным птицам. Что же касается его сообщников, то они заслуживают смерти без каких-либо дополнительных мучений.

Пусть узнают везир и находящиеся под его властью турки-тираны, какая судьба постигла преступников, которых из бесчеловечной мести они послали, чтобы убить одного из наших храбрых военачальников и причинить тем самым нам огромные страдания. Пусть они не рассчитывают и не надеются на наше снисхождение. Покойный верховный главнокомандующий оставил по себе память как человек, преисполненный храбрости и мужества, как человек с благородным сердцем. Он умело управлял армией победоносной Республики и вел нас к победе. Что же касается лишенных сердца и совести турок, то они должны краснеть за этот акт мести, так же как они должны краснеть за свои поражения, которые навсегда останутся позорнейшими страницами в их истории.

Я предлагаю следующий приговор:

1. Сулайман-алеппец, чье имя вызывает ненависть и который, как установлено, является убийцей верховного главнокомандующего Клебера, должен быть наказан сожжением правой руки, а затем посажен на кол. Его труп должен быть выброшен на съедение хищным птицам.

2. Три шейха — Мухаммад ал-Гази, 'Абдаллах ал-Гази и Ахмад ал-Вали, которые, как установлено, являлись соучастниками убийцы, должны быть приговорены к казни отсечением головы.

3. Шейх 'Абд ал-Кадир ал-Гази должен быть приговорен к тому же наказанию.

4. Приведение приговора в исполнение должно состояться в присутствии солдат и жителей города в момент их возвращения с похорон верховного главнокомандующего.

5. Мустафа-эфенди, виновность которого не доказана, дол жен быть выпущен на свободу.

6. Настоящий приговор и протоколы всех допросов должны быть отпечатаны в пяти экземплярах на французском, арабском и турецком языках и расклеены во всех концах Египта в соответствии с указанием.

Произнесено в Каире 26 прериаля VIII года Французской республики. Подпись: Сартельон.

Приговор трибунала, созданного по приказу верховного главнокомандующего /132/ французской армией в Египте генерала Мену для суда над лицами, виновными в убийстве верховного главнокомандующего Клебера, совершенном 25 прериаля VIII года Французской республики.

27 прериаля VIII года Французской республики члены трибунала собрались под председательством генерала Ренье в доме последнего. На заседании присутствовали члены трибунала: генерал Робен, секретарь адмиралтейства Леруа, генерал Мартине, генерал Моран, майор Жорже, майор артиллерии Фачр, начальник инженерной службы Бертран, адвокат Рожинье, а также докладчик трибунала — секретарь Сартельон, прокурор — адвокат Лебер и секретарь трибунала Бине.

Этот трибунал образован в соответствии с изданным накануне приказом верховного главнокомандующего французской армией Мену, назначившего упомянутых членов трибунала для суда над убийцей верховного главнокомандующего Клебера и для осуждения убийцы по их усмотрению.

Когда члены трибунала собрались, председатель трибунала генерал Ренье приказал зачитать упомянутый выше приказ верховного главнокомандующего Мену. После этого докладчлк зачитал протоколы следствия по делу обвиняемых: Сулаймана-алеппца, сейида Абд ал-Кадира ал-Гази, Мухаммада ал-Гази, 'Абдаллаха ал-Гази, Ахмада ал-Вали и Мустафы-эфеяди.

После прочтения этих протоколов генерал Ренье приказал ввести обвиняемых. Стража ввела обвиняемых, причем руки последних не были связаны. Двери зала заседания были открыты для всех желающих войти. После того как обвиняемые были приведены, генерал Ренье и остальные члены трибунала задали им при посредстве переводчика Брашвиша ряд вопросов, причем те ответили то же самое, что они уже говорили во время следствия. Генерал Ренье спросил их, не желают ли они что-либо сказать в свое оправдание. Обвиняемые ничего не ответили. Генерал Ренье немедленно приказал отвести их под стражей в тюрьму и спросил мнение членов трибунала по поводу молчания обвиняемых. Затем он приказал присутствующим зрителям покинуть зал заседания, для того чтобы члены трибунала могли посовещаться между собой без свидетелей.

После этого он задал членам трибунала следующие вопросы:

1. Сулайман-алеппец, двадцати четырех лет, уроженец Алеппо, обвиняется в том, что 25-го числа текущего месяца он убил генерала Клебера и ранил инженера гражданина Протэна в саду верховного главнокомандующего. Виновен ли он?

Члены трибунала ответили утвердительно.

2. Сейид 'Абд ал-Кадир ал-Гази, преподаватель чтения Корана в мечети ал-Азхар, уроженец Газы, проживающий в Каире, обвиняется в том, что он не донес на Сулаймана, тайно сообщившего ему о своем намерении убить верховного главнокомандующего, и бежал. Виновен ли он?

Члены трибунала ответили утвердительно.

3. Мухаммад ал-Гази, двадцати пяти лет, уроженец Газы, проживающий в Каире, преподаватель чтения Корана в мечети ал-Азхар, обвиняется в том, что он не донес на Сулаймана, ранее сообщившего ему о своем намерении убить верховного главнокомандующего и вновь поставившего его об этом в известность в момент, когда он собирался совершить это убийство. Виновен ли он?

Члены трибунала единодушно ответили утвердительно.

4. 'Абдаллах ал-Гази, тридцати лет, уроженец Газы, пре подаватель чтения Корана в мечети ал-Азхар, обвиняется в том, что он не донес на Сулаймана, хотя и знал о намерении последнего убить верховного главнокомандующего. Виновен ли он?

Члены трибунала единодушно ответили утвердительно.

5. Ахмад ал-Вали, уроженец Газы, преподаватель чтения Корана в мечети ал-Азхар, обвиняется в том, что он не донес на Сулаймана, хотя и знал о намерении последнего убить верховного главнокомандующего. Виновен ли он?

Члены трибунала единодушно ответили утвердительно.

6. /133/ Мустафа-эфенди, уроженец Бурсы в провинции Анатолия, восьмидесяти одного года, проживающий в Каире, преподаватель начальной школы, не знал о намерениях Сулаймана убить верховного главнокомандующего. Виновен ли он?

Члены трибунала единодушно ответили отрицательно и дали приказ об его освобождении.

Затем прокурор потребовал, чтобы они вынесли смертный приговор вышеуказанным признанным виновными лицам, и члены трибунала начали совещаться. После того как был прочитан пятый параграф приказа верховного главнокомандующего Мену, коим трибунал учреждался для расследования и вынесения смертного приговора тем, кто принимал участие в убийстве верховного главнокомандующего Клебера, члены трибунала начали обсуждать вопрос о способе казни каждого из указанных выше преступников. Они вынесли единогласное решение о наказании каждого обвиняемого соответственно его вине и приговорили Сулаймана-алеппца к тому, чтобы сжечь ему руку, а затем посадить на кол, причем он должен был оставаться на колу до тех пор, пока хищные птицы не растерзают его труп. Казнь должна была состояться на холме, который называют Талл ал-'Акариб, за пределами квартала Касим-бей, сразу же после погребения тела верховного главнокомандующего Клебера, в присутствии всех солдат и жителей, находившихся в мечети.

К смертной казни приговорен также сейид 'Абд ал-Кадир-ал-Гази, признанный, как это указывалось выше, также виновным. Все имущество его конфискуется в пользу казны Французской республики. Копия этого приговора должна быть вывешена над дверью его дома.

Мухаммад ал-Гази, 'Абдаллах ал-Гази и Ахмад ал-Вали также приговорены к смертной казни, головы их должны быть отрублены и насажены на палки, а тела сожжены. Все это должно произойти в вышеуказанном месте в присутствии Сулаймана-алеппца, приговор над которым должен быть приведен в исполнение после их казни.

Этот приговор, так же как и другие документы этого процесса, должен быть отпечатан на турецком, арабском и французском языках, в количестве пятисот экземпляров на каждом языке, а затем расклеен во всех общественных местах. Выполнение этого приказа возлагается на докладчика трибунала.

Составлено в городе Каире в вышеуказанный день, месяц и год.

Далее следуют подписи членов трибунала и секретаря.

Настоящий приговор, прежде чем быть приведенным в исполнение, был прочитан и переведен приговоренным при помощи переводчика гражданина Лумаки. Приговоренные заявили, что им нечего прибавить к данным ими раньше показаниям. Немедленно после этого приговор был приведен в исполнение. Это произошло 28 прериаля в 11.30 дня.

Составлено в Каире 28 прериаля VIII года Французской республики.

Подписали: секретарь Сартельон и секретарь Бине.

С подлинным верно. Подпись: Бине, секретарь".

Вот все то, что было написано, отпечатано и официально объявлено в связи с этим делом. Я ничего не изменил, а лишь переписал текст слово в слово. Я не исправил также имеющиеся в оригинале ошибки. Аллах знает лучше, он самый мудрый.

После того как с судом над убийцами было покончено, французы занялись похоронами убитого верховного главнокомандующего. Как уже говорилось, он был похоронен через три дня после смерти. На его место был назначен 'Абдаллах Жак Мену.

На четвертую ночь после убийства Клебера, — это была ночь на вторник, 25 мухаррама (18.VI.1800), — в городе было объявлено распоряжение почистить и помыть улицы, расположенные по соседству с правительственными учреждениями и полицией.

На следующее утро состоялось огромное похоронное шествие, в котором приняли участие французские солдаты, высшие военачальники и высокопоставленные лица из числа французов, а также копты и сирийцы. Одни из них шли пешком, другие ехали верхом на лошадях. Прах Клебера был положен в свинцовый покрытый крышкой гроб. Этот гроб был поставлен на повозку, а на крышку гроба были положены шапка и сабля генерала, а также кинжал убийцы со следами крови убитого. На углах повозки были установлены четыре черных флажка. Барабаны были задрапированы в черную материю, а барабанщики выбивали на них иную, чем обычно, дробь. Солдаты несли ружья, опущенные вниз, и каждый из них обвязал руку куском черного шелка. Гроб был покрыт /134/ черным бархатом с серебряным позументом. Когда похоронная процессия тронулась с места, был дан залп из многочисленных пушек и ружей.

Участники процессии вышли из дома в ал-Азбакийе, прошли через Баб ал-Харк[587], а затем по улице ал-Джамамиз до квартала ан-Насирийа и достигли Талл ал-'Акариб, где была расположена построенная французами крепость. Здесь был произведен артиллерийский салют из многих пушек. Еще ранее сюда был привезен Сулайман-алеппец и трое других осужденных. После того как приговор был приведен в исполнение, похоронная процессия двинулась дальше и достигла Баб Каср ал-'Айни. Здесь гроб был поднят и опущен в выкопанную в земле яму. Над ямой было сооружено деревянное строение. Вокруг могилы установили ограду, а "ад ней натянули навес из белой материи и посадили несколько кипарисов. Около дверей были помещены два солдата с ружьями. Они должны были поочередно днем и ночью охранять могилу. На этом все кончилось.

Вместо Клебера пост верховного, главнокомандующего занял комендант 'Абдаллах Жак Мену, бывший с момента прибытия французов правителем Розетты. Было известно, что он принял ислам, стал именоваться 'Абдаллахом и женился на мусульманке. На должность коменданта был вместо него назначен Бейар[588].

На следующее утро комендант и ага прибыли в ал-Азхар, вошли в мечеть и обошли в сопровождении шейхов все ее закоулки, общежития студентов, галереи и места, предназначенные для молитвы.

В четверг в ал-Азхар прибыли верховный главнокомандующий 'Абдаллах Жак Мену, комендант и ага и снова обошли все здание. Они даже собирались раскопать в некоторых местах землю и поискать там оружие и так далее. Однако они ушли, ничего не сделав.

Студенты начали освобождать риваки, переселяться за пределы мечети и переносить туда свое имущество и находившиеся в мечети книги. Были составлены списки студентов, и им было строго приказано не пускать к себе ночевать посторонних и не предоставлять им жилья. Студенты-турки были изгнаны из ал-Азхара.

После полудня шейхи аш-Шаркави, ал-Махди и ас-Сави отправились к французскому главнокомандующему Мену и попросили у него разрешения закрыть мечеть и запереть ее. Несколько присутствующих при этом разговоре коптов сказали шейхам: "Это неправильно... Так не полагается делать". Тогда шейх аш-Шаркави в сильном гневе крикнул им: "О копты, достаточно вы причинили нам зла своими интригами!" Действуя таким образом, шейхи стремились устранить какие-либо подозрения, так как ал-Азхар — огромное здание, и нет возможности знать всякого, кто туда входит. Таким образом, враг может в своих целях направить кого-либо якобы для ночлега, чтобы расправиться с мусульманами и улемами как им заблагорассудится, причем предотвратить это не будет никакой возможности. Французский главнокомандующий разрешил запереть ворота ал-Азхара, так как это совпадало с его тайными целями. На следующее утро двери мечети были заперты со всех сторон.

В конце месяца собрали солдат янычарских корпусов и приказали им сдать имеющееся у них оружие. Они принесли кое-что, но власти требовали, чтобы они сдали остальное. Они заявили: "У нас нет ничего, кроме того, что мы сдали". "Где же то оружие, — спросили французы, — которое мы у вас видели и которое сверкало на солнце около ваших укреплений?" Те ответили, что это было оружие турецких солдат и мамлюков и что последние увезли его с собой.

Месяц сафар 1215 года начался во вторник (24.VI.1800).

В начале этого месяца некоторые знатные лица — шейхи и другие — уехали в провинцию вместе со своими женами и детьми. Другие отправили с уехавшими свои семьи, а сами остались в Каире. Так, например, шейх Мухаммад ал-Харири увез семьи шейха ас-Сахими и своего зятя шейха ал-Махди, Жители, увидев, что знатные лица покидают город, решили последовать их примеру и двинулись в путь на лодках, верблюдах и так далее. Когда это стало известно, французы издали приказ и распорядились объявить его на улицах. Жителям запрещалось покидать Каир, а уехавшие должны были вернуться не позднее чем через пятнадцать дней. В противном случае их дома должны были подвергнуться разграблению. После этого большая часть жителей возвратилась, а те, кто собирался выехать, вынуждены были отказаться от своих намерений. Покинуть город могли только высокопоставленные лица, получившие на то письменное разрешение, или лица, имевшие серьезный предлог для отъезда, например те, которые отправлялись по делам, вызванным их службой, или в связи со сбором поземельного налога или зерна со своего илтизама.

В это время город был обложен новым четырехмиллионным налогом, /135/ причем каждый миллион был равен 186.000 французских реалов. Между тем жители еще не выплатили полностью предыдущей контрибуции и не оправились еще от всех тех несчастий, которые они перенесли и которые невозможно описать. Многие из них умерли в тюрьме и под пытками, другие бежали в деревню. Теперь на город обрушилась новая беда.

Недвижимая собственность и дома были обложены налогом в 200.000 французских реалов, мултазимы — 160.000, купцы — 200.000, зажиточные члены ремесленных цехов и корпораций — 60.000. Общая сумма налога была снижена на 100.000 в счет конфискованного имущества. Город был разделен на восемь районов, и каждый из них был обложен налогом в. 25.000 реалов. Сбор этих налогов был поручен шейхам кварталов, а также некоторым высокопоставленным лицам этих кварталов. Например, мухтасиб руководил сбором налогов в районе ал-Ханафи[589] и 'Омаршаха[590], небольшого рынка ас-Сабба'ин[591] и улицы ал-Хаджар, Зу-л Факар Катхода — в районе мечети ал-Хусайни, Хан ал-Халили, ал-Гурийи, ас-Санадикийи и ал-Ашрафийи[592], Хасан Кашиф — в районах ас-Салиба и ал-Халифа и расположенных там кварталов, переулков и домов. Было приказано обложить этим налогом жилые дома и прочие строения, разделив их на три категории: высшую, среднюю и низшую. С домов первой категории взимался налог в размере шестидесяти реалов, со второй — сорока и с третьей — двадцати. Съемщики домов платили ту же сумму, что и владельцы. Если какой-либо дом оказывался запертым, а владелец его отсутствовал, то вместо него налогом облагалась соседние дома.

26 сафара (19.VII.1800) шейх ас-Садат был выпущен на свободу после того, как он заплатил наложенную на него контрибуцию. Он отправился к себе домой. Его имущество и земельные наделы были конфискованы. Он был лишен всех доходов. Конфисковано также было имущество его жены, а также имущество, доходы с которого были переданы его предками в вакфы. Шейху ас-Садату было запрещено встречаться с жителями и выходить из дома без разрешения французских властей. Ему было предписано вести скромный образ жизни и уменьшить свиту.

Месяц раби' ал-аввал 1215 года (23.VII.—21.VIII.1800).

В этот месяц было объявлено, что жители, покинувшие город из страха перед налогами и по другим причинам, должны возвратиться не позднее чем через тридцать два дня с момента объявления этого приказа. В противном случае дома их будут разграблены, имущество конфисковано, а сами они будут считаться преступниками.

Положение жителей в этот период стало совершенно невыносимым. Они страдали от всяческих притеснений. По малейшему подозрению дома их подвергались разграблению. Никакие их жалобы не принимались, а жаловавшегося никто не слушал. Верховный главнокомандующий уединился от всех, не встречался с жителями и не принимал никого из мусульман.

Так же поступали другие высокопоставленные французские военачальники. Вдобавок к этому французы стали относиться к мусульманам еще с большим презрением и неприязнью. Жителям приходилось выносить различные унижения и оскорбления. Французы и их помощники и сторонники — местные христиане: копты, сирийцы и греки — унижали и оскорбляли их. Они заставляли жителей вставать при своем приближении и дошли до того, что когда кто-либо из высокопоставленных французов проходил по улице и какой-либо житель не вставал, то помощники высокопоставленного лица возвращались к этому человеку, хватали его, отводили в крепость, в тюрьму, в течение многих дней держали его там, избивали, а освобождали лишь по ходатайству знатных лиц.

В этом месяце Мустафа-паша был выпущен из тюрьмы. Ему сделали подарки и отправили его в Дамиетту, где он прожил некоторое время, а затем умер, да смилостивится над ним всевышний.

Месяц раби' ас-сани 1215 года (22. VIII — 19. IX. 1800), В этом месяце строгости при сборе налогов еще более усилились. Для этого дела был назначен христианин-копт по имени Шукраллах. Невозможно описать, как жесток он был по отношению к жителям. Он приходил в дом какого-либо жителя в сопровождении французских солдат и рабочих, которые несли с собой топоры, и требовал уплаты налога. Если владелец дома не вносил установленный налог без опоздания, Шукраллах приказывал рабочим ломать его дом /136/ и совершал другие жестокости.

Год тысяча двести пятнадцатый (25.V.1800—13.V.1801).

Особенно ревностно он действовал в Булаке. Там он сажал в тюрьму мужчин вместе с женщинами, окуривал их дымом, поджигая вокруг хлопок и коноплю, и применял к ним различные другие пытки. После этого он возвращался в Каир и действовал здесь таким же образом.

В один из дней этого месяца были неожиданно закрыты и опечатаны сразу все торговые дворы и торговые ряды. После этого их начали один за другим открывать и захватывать все находившиеся в них товары: ткани, ароматические специи и табак. Открыв какой-либо склад, французы подсчитывали налог, который следовало с него взыскать, затем оценивали по своему усмотрению по ничтожной цене стоимость содержавшихся в нем товаров, и, если с владельца склада после этого еще что-либо причиталось, они забирали на недостающую сумму товары с соседнего склада, а если стоимость конфискованных товаров превосходила размеры причитающегося налога, они забирали излишек взамен недостачи на других соседних складах. После этого они перевозили захваченные товары на верблюдах, ослах и мулах, а владельцы товаров смотрели на все это, и сердца их разрывались от горя. Когда открывали какую-либо лавку, в нее входили доверенные лица и уполномоченные французов, забирали имеющиеся там ценности и деньги, а владелец лавки при этом не смел ничего сказать, бывало также, что владелец убегал и все это совершалось в его отсутствие.

В этом месяце был составлен налоговый реестр. В нем было перечислено все ценное и неценное имущество. Наименования различных видов были разнесены по книгам в отдельные разделы. Это имущество передавалось тем лицам, которые были в состоянии платить за него налоги. Мечеть Азбак, находящаяся в ал-Азбакийе, была превращена в рынок для продажи этого имущества с аукциона. Описывать этот рынок пришлось бы слишком долго. Аукцион происходил ежедневно в течение многих дней. На имущество, перечисленное в одном разделе или в нескольких, претендовали одновременно двое или более лиц.

В этот месяц все более широкие размеры приняло разрушение домов, особенно домов мамлюкских беев и бежавших жителей. Французы со все возрастающей поспешностью строили крепости и укрепляли их. Крепости строились во многих местах, даже в отдаленных областях Верхнего Египта. В них сооружались амбары, казармы, цистерны для воды и склады боевых припасов.

Месяц джумада ал-ула 1215 года (20.IX—19.X.1800).

В этом месяце положение во многих отношениях еще более осложнилось, а притеснения еще более усилились. Началось разрушение квартала ал-Хусайнийа за Баб ал-Футух и Баб ан-Наср со всеми расположенными здесь переулками, зданиями, жилыми домами, мечетями, банями, торговыми рядами и мавзолеями. Когда исполнители этого бросались к домам и начинали их разрушать, они не давали жителям возможности перевезти имущество или взять что-либо из обломков. Они сначала подвергали эти дома разграблению, затем разрушали их, перевозя пригодные обломки из дерева и камней туда, где они возводили свои сооружения, а то, что оставалось, продавали за бесценок или использовали в качестве топлива. Оставшиеся обломки дерева рабочие связывали и, пользуясь отсутствием дров для топлива, продавали их жителям по самым высоким ценам. Всеми этими делами занимались в основном местные христиане. Нет возможности подсчитать ущерб, нанесенный имуществу жителей. Таким образом, к страданиям, которые жители терпели от налогов на имущество и дома, прибавилась еще мука видеть разрушение своих жилищ. На человека в одно и то же время обрушивались разграбление его имущества, разрушение его жилища и налоги. Житель, уплативший требуемый с его дома и недвижимого имущества налог, думал, что все оставшееся имущество он удержит за собой, как вдруг его дом начинали ломать. Он взывал о помощи, но никто не мог его спасти. Растерявшийся житель ходил как в дурмане. А после всего этого с жителя, дом которого разрушен, взыскивали налог.

Как уже говорилось выше, налог был распределен по кварталам, причем руководство сбором его взяли на себя должностные лица этих районов, шейхи кварталов, писцы и их помощники. Распределяя налоги по своему усмотрению, они действовали в своих интересах. Как только они собирались, писцы начинали писать извещения, которые представляли собой маленькие бумажки с именем человека и размером налога, наложенного на него и на его недвижимое имущество, причем величина налога устанавливалась ими совершенно произвольно. На полях документа указывались дорожные издержки посланных к жителям лиц. Каждому вооруженному посланцу выдавалось несколько таких бумажек, и не успевал человек открыть глаза, как тот оказывался перед дверью его дома с этим извещением в руке. Он давал жителю отсрочку, чтобы тот уяснил свое положение, и у жителя не оставалось другого выхода, кроме как уплатить посланцу за дорогу. Но не успевал он ему заплатить, как приходил /137/ другой посланец и вручал ему другое извещение. Житель поступал с ним так же, как и с первым. Таким образом, сколько часов — столько посланцев. Если житель не находил требуемых денег, то этот посланец, стоя возле его дома, громко ругал его жену и слуг. Должник прилагал все усилия, чтобы уплатить требуемый налог, прибегая к помощи высокопоставленного лица или христианина и думая, что теперь он наконец спасен. Однако вслед за этим к нему приходил уполномоченный с новым извещением и опять требовал уплаты налога. Житель говорил: “Что это?” Ему отвечали, что налог полностью не был уплачен и ему надлежит еще уплатить то-то и то-то, и называли цифру в десять, пять или три реала или любую другую сумму, какую пожелают. Тогда житель видел, что этому нет конца и что едва он спасается из одной беды, как попадает в другую. Так обстояло дело. Так же облагались налогом мултазимы. Эти дополнительные налоги были для жителей самым большим бедствием. Они нарушали установленный порядок и были подобны убийственной возвратной лихорадке.

5 джумада ал-ула (24. IX. 1800) был праздник воздвижения, в этот день солнце перешло в созвездие Весов. Это день осеннего равноденствия. Вместе с тем это первый день девятого года Французской республики. Ежегодно французы отмечают этот день как праздник. Первый месяц своего года французы называют вандемьер. Было объявлено, что днем город будет украшен, а ночью состоится иллюминация. Французы устроили народное гулянье, произвели артиллерийский салют и устроили фейерверк на площади ал-Азбакийа и в крепости. В этот день утром они устроили военный парад, причем французские солдаты с барабанами и трубами вышли за Баб ан-Наср и построились там в шеренги. Согласно обычаю, им была прочитана на их языке речь, в которой как будто содержались военные наставления. После полудня солдаты возвратились обратно.

В этом году река Нил достигла более высокого уровня, чем обычно, и вода перерезала дороги и затопила селения. В Каире вода вышла из берегов Биркат ал-Фил и затопила улицы аш-Шамси[593] и квартал ан-Насирийа. Многие расположенные на канале дома обвалились. Вода держалась на высоком уровне до конца месяца тута[594].

Месяц джумада ас-санийа 1215 года (20. X. — 17. XI. 1800).

В этот месяц шейхи деревень были обложены ежегодным налогом. Этот налог делился на три категории: высшую, среднюю и низшую. Налогом высшей категории облагались деревни, земельные угодья которых достигали 1000 федданов и более, — он был равен 500 реалам; налогом средней категории облагались деревни, размер земель которых колебался от 500 до 1000 федданов, и он был равен 300 реалам; налогом низшей категории облагались деревни с угодьями менее чем в 500 федданов, он равнялся 150 реалам. Шейх Сулайман ал-Файйуми, уполномоченный наблюдать за сбором налогов, исполнял должность главного шейха и должен был отчитываться за свои дела. Он находился в подчинении французского уполномоченного по имени Бриссон.

Известие об установлении этих налогов вызвало волнение у деревенских шейхов, так как среди них были такие, у которых не было даже средств на пропитание. Тогда договорились распределить этот налог между земельными угодьями, что привело к увеличению поземельного налога. Под диктовку коптов французы составили список деревень и выселков, причем копты назвали им селения, которые были опустошены еще много лет тому назад. Они даже включили в этот список названия никогда не существовавших деревень.

В этот же месяц была произведена реорганизация дивана на основе нового, отличного от принятого в старом диване, регламента. Новый диван состоял только из девяти шейхов, причем в него не вошли ни копты, ни сирийцы, ни начальники янычарских корпусов и так далее. Не существовало более описанных выше двух диванов — специального и общего, но учреждался единый диван, в состав которого входило девять высокопоставленных лиц. Председателем дивана стал шейх аш-Шаркави, секретарем — шейх ал-Махди, а членами— шейх ал-Амир, шейх ас-Сави, автор этого сочинения шейх ал-Джабарти, шейх Муса ас-Сирси, шейх Халил ал-Бакри, сейид Али ар-Раши-ди[595] — тесть верховного главнокомандующего, шейх ал-Файйуми и кади шейх Исмаил аз-Заркани. К дивану были прикреплены: сейид Исма'ил ал-Хашшаб в качестве секретаря, шейх 'Али в качестве арабского писца, Касим-эфенди в качестве турецкого писца, священник Рафаил в качестве главного переводчика, Илйас Фахр аш-Шами в качества младшего переводчика и уполномоченный комиссар Фурье в должности политического руководителя законодательных решений. Дивану были приданы старший полицейский начальник и пять стражников.

Диван разместился в доме Рашван-бея[596], расположенном в квартале 'Абдин. Раньше в этом доме жил Бартелеми, переехавший в дом ал-Джилфи в квартале ал-Хурунфиш. Дом был отремонтирован и побелен, а зал для заседаний дивана был роскошно обставлен. Каждый месяц назначалось десять заседаний дивана. Фурье /138/ со своей свитой переехал в этот дом и поселился в нем. Для французских переводчиков и писцов были отведены специальные помещения, где они постоянно находились в свободное от заседаний дивана время и переводили текущие деловые бумаги и другие документы. Там же они их складывали в архив. Дом, где заседал диван, был присоединен к соседнему дому, который также начали ремонтировать и обставлять. Этот дом был отведен под помещение коммерческого суда, который начали организовывать из мусульманских и христианских купцов. Коммерческий суд должен был следить за соблюдением законов торговли. Главным во всех этих делах был Фурье. Устройство второго дома так и не было окончено.

15 джумада ас-санийа (3. XI. 1800) состоялось первое заседание дивана. Вот каков был порядок на заседаниях. Когда все шейхи полностью собирались, к ним в сопровождении переводчиков выходил уполномоченный Фурье. При его входе все члены дивана вставали и садились лишь после того, как садился он. После этого поднимался главный переводчик Рафа'ил.

К этому времени собирались посетители, имевшие какое-либо дело. Они все становились позади сделанного из плетеного дерева барьера с дверцей. Около дверцы стоял стражник и пропускал только тех лиц, у которых были какие-либо дела. Эти люди входили по очереди, один за другим, излагали свое дело, а переводчик переводил их слова. Если дело находилось в ведении шариатского суда, то его либо решал окончательно кади дивана так, как его решили бы улемы, либо отправлял истца в суд к главному кади, если в связи с делом требовалось изготовить документы или получить выписку из архива. В тех случаях, когда дело не находилось в ведении шариатского суда, например если дело шло об илтизамах или о чем-либо подобном, то комиссар говорил: “Это не дело дивана”. Если же члены дивана настаивали на разрешении этого вопроса, то комиссар говорил: “Напишите заявление верховному главнокомандующему”. В этом случае арабский писец и сейид Исма'ил записывали каждый у себя то, что сказал истец, возражение ответчика, а также содержание разыгравшихся при этом споров. Иногда кади дивана принимал решение по некоторым вопросам, относящимся и к делам шариата.

Заседание дивана начиналось приблизительно за три часа до полудня и продолжалось, в зависимости от необходимости, до времени призыва на вечернюю молитву или даже несколько дольше. Каждому из девяти членов дивана было установлено жалованье в размере 14.000 пара в месяц и 400 пара за каждый день заседания. Кади, протоколист, арабский писец, переводчики и остальные служащие различных рангов получали достаточное вознаграждение и не нуждались в том, чтобы брать взятки.

На первом заседании в этот день были произведены выборы председателя и секретаря дивана. Как обычно, тайным голосованием были избраны аш-Шаркави и ал-Махди. То же самое было сделано в отношении стражников и переводчиков. После заседания был составлен и отправлен верховному главнокомандующему протокол, дабы довести до его сведения решения, принятые по поводу организации дивана и установленного в нем порядка.

Жители радовались учреждению дивана, так как надеялись, что он принесет им облегчение. В день второго заседания в помещении дивана собралось множество жителей. Они пришли в диван отовсюду, чтобы принести свои жалобы.

23 джумада ас-санийа (11. XI. 1800) управляющим вакуфным имуществом было приказано собрать просящих подаяние нищих и принять их на содержание.

В тот же день было также приказано произвести перерегистрацию доходов вакфов. Для этой цели были собраны мубаширы. То же самое было приказано сделать в отношении доходов с имущества, завещанного на благотворительные цели, и земельных угодий, доходы с которых были предназначены для содержания мечетей и молелен. Распоряжение о перерегистрации было разослано каирским и провинциальным властям. В конце месяца пришел в диван один человек в сопровождении своей семьи, прося о помощи, в связи с тем что французские полицейские арестовали его сына-бакалейщика и посадили его к коменданту в тюрьму. Вот что послужило причиной ареста. Одна женщина пришла к бакалейщику, чтобы купить масло. Торговец заявил, что у него нет масла. Женщина настаивала, он потерял самообладание. Желая над ним поиздеваться, женщина крикнула: “Ты бережешь масло, чтобы продать его туркам”. Он ответил ей: “Да, назло тебе и французам”. Пришедший с женщиной мальчик передал слова бакалейщика. О происшедшем было доведено до сведения коменданта, и последний приказал привести торговца и посадил его в тюрьму. Отец говорил, что он боится, как бы сына не казнили. Комиссар сказал ему: “Нет, нет. За одни только эти слова его не казнят. Будь спокоен. Французы не столь несправедливы”.

Однако на следующий день бакалейщик вместе с другими четырьмя лицами, о преступлении которых ничего не было известно, был казнен. Они отошли в прошлое.

/139/ Месяц раджаб 1215 года (18. XI. — 17. XII. 1800).

Сбор налогов, грабежи и разрушения домов продолжались и приняли еще более широкие размеры. Были изданы также приказы о ежегодном обложении ремесленников и членов цехов налогом в миллион пара. Ежегодно члены цехов и корпораций должны были платить 186.000 французских реалов. Уплата этого налога должна была производиться в три приема, раз в четыре месяца, причем каждый взнос равнялся трети налога, составлявшей 62.000 французских реалов. Когда этот налог обрушился на жителей, они встревожились, пришли в замешательство, а разум их помутился. Разнесся слух, что Йа'куб-копт взял на себя сбор этих налогов с мусульман и что для этого дела он собирается привлечь Шукраллаха и подобных ему дъволов, коптов-христиан. Ходили различные толки. Одни говорили, чго он собирается распределить этот налог между владельцами недвижимой собственности и домов. Другие говорили, что он собирается распределить этот налог в соответствии с первым персональным налогом, ибо новый налог составит одну десятую старого налога, равнявшегося десяти миллионам, и лица, оказавшиеся в состоянии уплатить в качестве контрибуции десять миллионов, сумеют также платить ежегодный регулярный налог в один миллион.

Главным человеком при сборе этого налога был назначен один француз по имени Данавиль[597], получивший звание директора профессиональных цехов и корпораций. Он собрал членов цехов и корпораций и обложил их налогом, причем каждый, кто платил при сборе десятимиллионной контрибуции десять реалов, должен был платить четыре реала вместо одного. Когда ему стали возражать и говорить о неправильности этого соотношения, он сослался на то, что некоторые лица покинули город, что беглецы, а также шейхи налогом не облагаются и что, таким образом, причитающаяся с них доля налога раскладывается между остальными лицами.

Купцы собрались и начали совещаться по поводу этого налога. Они пришли к выводу, что жители не в силах уплатить его. Во-первых, этому мешают внешние обстоятельства: торговля пришла в упадок, пути сообщения прерваны, жители, на которых обрушиваются все новые бедствия, пребывают в крайней бедности, так как последние их средства ушли на уплату налогов. Во-вторых, агенты, назначенные для сбора предыдущих налогов, распределяли эти налоги между крупными и мелкими торговцами, а также всеми теми, чьи имена записаны в реестры много лет тому назад. Теперь эти люди ничего не имеют — их лавки и кошельки пусты. Однако, несмотря на это, их обязали платить налог, как и всех других, и внесли их имена в книгу плательщиков, а платить они не в состоянии. В-третьих, цеха, которые уплатили тридцать тысяч, должны платить три тысячи в год, согласно первоначальному указанию, а по новому указанию — двенадцать тысяч. А между тем число членов цехов уменьшалось, так как большинство лавок закрылось из-за бедности и нужды их владельцев, особенно после того, как их обложили миллионным налогом, остальные уехали и остались лишь те, кто не смог уехать. Они не в состоянии уплатить то, что должны были платить все.

В тот же месяц комиссар Фурье приказал составить список лиц, занимавших в Египте должности кади по назначению главного кади, а также тех лиц, которые занимали эту должность, не будучи назначены, и сказал, что это делается в связи с тем, что наблюдение за назначением на должности в шариатские суды теперь возложено на него и что необходимо, чтобы назначение на должности судей в провинциях и даже в Каире производилось посредством выборов в начале французского года и что избранные лица должны быть утверждены верховным главнокомандующим. Для последнего и составлялся указанный список.

4 раджаба (21. XI. 1800) в квартале ар-Румайла и в других местах было казнено несколько жителей. При этом было объявлено, что такая участь ожидает всякого, кто будет вмешиваться во взаимоотношения французов и турок.

6 раджаба (23.XI.1800) в соответствии с приказом были проведены выборы кади. В Каире эти выборы повторялись трижды. На должности главного кади был оставлен ал-Ариши. Новый судья был утвержден спустя длительное время.

8 раджаба (25.XI.1800) около Баб аш-Ша'рийа были казнены слуга и служанка. Было объявлено, что подобная участь ожидает всякого преступника и предателя. Говорили, что казненные состояли на службе у одного француза и отравили его, незаметно подсыпав ему яд.

9 раджаба (26.XI.1800) в диван пришли несколько начальников корпусов, — среди них были Йусуф — баш чауш[598], Мухаммад Ага Салим — писец корпуса чаушей, Али Ага Йахйа — баш чауш черкесов, Мустафа Ага Абтал и Мустафа Катхода ар-Раззаз, и напомнили, что они раньше взяли на себя обязательство уплатить остаток требуемого с мултазимов налога в размере двадцати пяти тысяч реалов и что для того, чтобы уплатить сполна свой долг дивану, они взяли в кредит /140/ кофе на сумму в тридцать пять тысяч французских реалов, а теперь, когда они послали в свои поместья и потребовали, чтобы крестьяне внесли причитающийся с них поземельный налог, последние отказались платить, сославшись на то, что приезжавшие к ним французы запретили им платить налоги мултазимам. В связи с этим делом на имя верховного главнокомандующего было отправлено прошение, но последний ничего не ответил.

14 раджаба (1.XII.1800) генерал Бейар, известный под именем “комендант”, дал банкет шейхам дивана, начальникам янычарских корпусов, крупным купцам и знатным христианам — коптам и сирийцам. Он приказал богато уставить яствами стол. Приглашенные поужинали у него и разошлись.

22 раджаба (9.XII.1800) по улицам Каира провели двух женщин. Их сопровождали два квартальных стражника и глашатай, который объявлял, что такая участь постигнет всякого, кто будет продавать свободных людей. Все это случилось из-за того, что эти две женщины продали за девять реалов одному христианину-греку какую-то женщину.

В тот же день один француз, известный под именем Муса Кафф, потребовал от начальников янычарских корпусов оставшуюся часть упомянутого ранее налога, но последние ответили, что они не в состоянии уплатить остаток налога, так как крестьяне, ссылаясь на распоряжение французов, отказались от уплаты налога, и поэтому они оказались не в состоянии собрать деньги со своих деревень. После долгих споров это дело решили передать на усмотрение казначея, так как этот вопрос входил в его ведение и не находился в ведении дивана.

27 раджаба (14.XII.1800) начальники янычарских корпусов, а также некоторые знатные лица и жены мултазимов пришли просить помощи у членов дивана. Они заявили, что, как им стало известно, французские власти собираются захватить все илтизамы, которые они уже раз конфисковали, но позднее возвратили после уплаты мултазимами хулвана и контрибуции, и полностью отстранить последних от управления илтизамами. Были конфискованы владения мултазимов, бежавших и вернувшихся после “амана”, мултазимов, которые оказались не в состоянии уплатить хулван из-за засухи, поразившей их деревни, а также тех мултазимов, которые не уплатили налогов, так как ожидали освобождения и возвращения турок и опасались, что в этом случае они вторично должны будут платить хулван и налоги. Но время шло, и положение жителей ухудшалось. Тогда мултазимы заявили свои претензии и попросили французов возвратить им их часть илтизамов, чтобы они могли существовать. По этому делу велись долгие споры и обсуждения, описание которых потребовало бы много времени. Но этого оказалось мало. До мултазимов дошли сведения о намерении французов отобрать возвращенные ими илтизамы и совсем лишить мусульман их земельных владений. Поэтому они просили членов дивана ходатайствовать перед верховным главнокомандующим, чтобы им оставили их илтизамы, на доходы с которых они существуют, дабы они могли выплатить суммы, взятые ими в долг для уплаты хулвана и налога.

Тогда комиссар Фурье спросил: “Вам известно это из верных источников?” — “Да, — ответили они, — нам сообщили об этом некоторые французы”. Шейх ал-Бакри сказал: “Я слышал это от казначея”. Шейх ал-Махди также подтвердил это и сказал, что мултазимы хотели бы в виде компенсации получить земельные угодья от государства. Мултазимы заявили: “В наших руках приказы и документы на право владения, выданные вашим предшественником Бонапартом, а также выданные бывшими правителями и их наместниками. Мы платили налоги и унаследовали эти владения от отцов, предков и господ наших, и если у нас будут отобраны илтизамы, мы вынуждены будем покинуть деревни и бежать, дома наши будут разрушены, мы станем нищими, и жители потеряют к нам доверие”. Обсуждение этого дела продолжалось долгое время, но, несмотря на все это, комиссар то отрицал распространившийся слух, то спорил, пока не положил конец этим разговорам, заявив, что эти вопросы вне его ведения, что его дело только судить на основании закона, а не вершить государственные дела и что он может помочь только советом.

25 раджаба (12.XII.1800) случилось так, что группа городской молодежи с музыкантами отправилась на прогулку в район аш-Шайх Камар. Там они пели и смеялись. К ним подошли французские солдаты из крепости аз-Захирийа[599], расположенной за пределами квартала ал-Хусайнийа. Они арестовали молодых людей и посадили в тюрьму. Арестованные послали одного из своих товарищей к коменданту города Бейару, чтобы сообщить о своем положении и попросить объяснить им их вину. Комендант принял посланца, а затем отправил его обратно в крепость /141/ аз-Захирийа, и он переночевал там вместе со своими товарищами. На следующий день Бейар потребовал их к себе. Арестованных привели под конвоем вооруженных ружьями солдат. Они были приняты комендантом, который отпустил их на свободу, и они разошлись по домам. В тот же день было запрещено аге, вали и мухтасибу взимать налоги с членов ремесленных цехов и мелких торговцев, так как эти налоги были включены в соответствующий раздел профессионального налога, а названным чиновникам устанавливалось из казны республики жалованье, которое они получали ежемесячно.

Месяц ша'бан 1215 года (18.XII.1800—15.I.1801).

В этом месяце была удовлетворена просьба мултазимов о сохранении в их руках илтизамов. Власти отрицали слухи о предполагаемой конфискации илтизамов и порицали тех, кто верил этой лжи. Они заявили, что если этот слух исходил от казначея, то это была либо шутка, либо ошибка переводчика, или того, кто передал этот слух.

В том же месяце в диван для переговоров о миллионном налоге пришли купцы. Они заявили, что хотели бы разложить этот налог по душам и что иначе собрать его невозможно. Переговоры и обсуждение этого дела продолжались долго. Наконец было решено передать решение этого вопроса на рассмотрение сведущих людей из числа мусульман, которые должны были собраться, все обдумать и высказать свое мнение, без какого-либо участия в этом деле христиан или коптов. Эти люди должны были обеспечить сбор налогов без злоупотреблений, причем налогом не должны были облагаться женщины, дети, улемы, слуги и бедные люди, а также должно было приниматься во внимание положение жителей и их возможности, профессии и доходы. Купцы просили, чтобы налог собирался также с Булака и Старого Каира, но, учитывая положение этих районов, присутствующие на это не согласились. Жители Старого Каира и Булака были обложены контрибуцией отдельно и должны были выплачивать особый налог сверх того, который был наложен на Каир.

После этого присутствующие в любезных выражениях составили заявление и отправили его верховному главнокомандующему. Их прошение было удовлетворено, кроме пункта об обложении Булака и Старого Каира налогом. Из числа членов корпораций были выделены сборщики налогов, обмерщики зерна и весовщики. Они были обложены дополнительным налогом в шестьдесят тысяч реалов сверх того, что они должны были ежегодно платить в счет миллионного налога. Причина, по которой были выделены именно эти три корпорации, заключается в том, что лица, занимающиеся этими профессиями, не нуждались во вложении капитала.

В это же время был учрежден диван для сбора этого налога. Он расположился в доме Дауда Кашифа[600], позади мечети ал-Гурийа[601]. Для наблюдения за сбором налога были назначены сейид Ахмад аз-Зарв, Ахмад ибн Махмуд ал-Мухаррам, Ибрахим-эфенди — чиновник внутренних таможен — и группа других чиновников. Они приступили к регистрации жителей в налоговых книгах — их имени, профессии и категории. После этого они говорили: “Такой-то относится к первой, второй, третьей, пятой, десятой категории” — и житель числился под этим условным обозначением.

В это же время был освобожден от пошлин шелк, который перевозился из Дамиетты в Махаллат ал-Кубра.

В это же время верховный главнокомандующий послал шейхам запрос о том, допускается ли по их религии ходить по улицам обнаженными, кричать, вопить, объявлять себя святыми и убеждать в этом простых людей, не исполнять мусульманских молитв и не соблюдать поста, как это делают некоторые люди. Шейхи ответили, что подобное поведение запрещено, ибо оно противно их религии, законам шариата и сунне. Верховный главнокомандующий поблагодарил их за разъяснение и приказал полицейским начальникам запрещать людям появляться в подобном виде, арестовывать их и, если это невменяемые, отправлять их в сумасшедший дом, а нормальные люди должны либо вести себя пристойно, либо покинуть город.

В это же время начальник медицинской службы французской армии разослал всем членам дивана в подарок по экземпляру своего научного труда о лечении оспы, для того чтобы это сочинение получило распространение среди жителей и чтобы были приняты указанные в нем меры для предупреждения этой трудноизлечимой болезни. Шейхи приняли от него этот подарок и в своем ответе поблагодарили его. Это сочинение неплохое в своем роде.

11 ша'бана (28.XII.1800) в саду Омара Кашифа[602], близ Канатир ас-Сиба, была найдена убитая женщина. Для расследования к месту происшествия направились специальные лица, в числе которых были представители кади и ага. Их сопровождал также капитан — комендант квартала. Они арестовали садовников, /142/ но, так и не сумев разыскать убийцу, выпустили их через несколько дней.

В это же время в квартале ал-Азбакийа, в месте, известном под названием Баб ал-Хава, была окончена постройка здания, которое именовалось на языке французов “Лакомеди”. В этом здании раз в десять дней собирались люди, чтобы провести вечер и развлечься театральным представлением, которое для удовольствия зрителей разыгрывала в течение четырех часов группа французов. Представление велось на французском языке. Для того чтобы попасть на представление, необходимо было иметь специальный билет и быть соответствующим образом одетым.

16 ша'бана (2.I.1801) было доведено до сведения членов дивана, что верховный главнокомандующий приказал комиссару сообщить шейхам дивана о том, что он собирается вести статистический учет смертей и рождений среди мусульман. Он сообщил, что верховный главнокомандующий Бонапарт уже давно имел подобное намерение и приказал ему взяться за организацию и подготовку этого дела. Он даже выделил значительные средства на связанные с этим расходы. Но Бонапарт не успел осуществить свое намерение, и верховный главнокомандующий, желая довести это начинание до конца, просит шейхов обдумать, как провести его в жизнь. При этом он заявил, что эта разумная мера принесет много выгод, в том числе можно будет всегда установить происхождение того или иного лица и узнать его возраст. Один из присутствующих сказал: “Кроме того, благодаря этому мы будем точно знать, когда кончается период, в течение которого овдовевшая женщина не имеет права выходить замуж”[603].

После этого присутствующие единодушно решили сообщить полицейским надзирателям кварталов и районов города, чтобы последние предписали шейхам кварталов и районов собирать нужные сведения через людей, обслуживающих похоронные процессии, лиц, обмывающих покойников, повивальных бабок и представителей других связанных с этим профессий.

Затем комиссар сообщил, что жена верховного главнокомандующего, мусульманка из Розетты, родила ребенка и что в связи с этим следует написать ему поздравление и отправить его вместе с ответом о статистике. Письмо было написано на большом листе бумаги и передано комиссару Фурье, который сам отнес его верховному главнокомандующему.

25 ша'бана (11.I.1801) верховный главнокомандующий прислал шейхам дивана письмо. Вот его точный текст в переводе главного переводчика Рафа'ила:

“Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — его пророк!

От 'Абдаллаха Жака Мену, верховного главнокомандующего армией Французской республики на Востоке, представляющего в настоящее время французское правительство в Египте, господам шейхам, улемам и членам высокого египетского дивана, заседающего в настоящее время в Каире, — да сохранит всевышний их добродетели и одарит их светом истины для выполнения их долга и возложенных на них обязанностей. Помоги нам, о помогающий!

Мы сообщаем вам, что присланное вами письмо наполнило наше сердце радостью и ликованием. Оно вновь показало и еще раз подтвердило, сколь сильна к нам любовь ваша, а также обнаружило, как много в вас любви к благоденствию, порядку и справедливости, — а это свидетельствует о том, что вы по праву занимаете место, на которое избраны.

Мы знаем, что великий Коран — самая полная и достойная из книг. Она содержит высокие принципы, основанные на мудрости и истине. Эти принципы не были бы прочно основаны на мудрости и истине, если бы они не покоились незыблемо на самой высокой морали и науке. Такие принципы могут благодаря стараниям людей, объединившихся на радость и на горе, принести величайшую пользу. Поэтому мы уверены, что в священном Коране не может содержаться ничего, что было бы направлено против законного порядка. Все, что существует в этом мире, преходяще и погибнет.

Мы не должны забывать, что весь мир, созданный великим творцом, подчиняется строгому, заранее предопределенному распорядку. И движущиеся по небесам звезды, по которым мы определяем путь и которые указывают нам и часы, и точно следующие через определенные промежутки времени друг за другом времена года, и смены дня и ночи, и наличие противоположных явлений, например света и тьмы, и так далее — все это указывает на существование такого порядка. Что случилось бы с нами и со всем миром, если бы не было этого порядка, если бы он отсутствовал хотя бы в течение небольшого промежутка времени?

Мы хотели бы, чтобы господа шейхи и улемы подумали над тем, что случилось бы /143/ с Египтом, если бы прекратилось обычное течение его благословенной и прославленной реки, — да не допустит этого бог, хвала ему. Нет сомнения в том, что без реки ваша страна, лишенная воды и обреченная на засуху, уже через год превратилась бы в пустыню. Тогда песок покрыл бы угодья, пашни и орошаемые Нилом земли, жители погибли бы от голода, и страна превратилась бы в большое кладбище. Пусть господь, вам покровительствующий, убережет вас от этого бедствия!

Если господь, славный и всемогущий, творец всего сущего, в своем могуществе и бесконечной мудрости создал этот поразительный порядок и чудесным образом устроил этот мир, то это потому, что он знал, что без этого порядка мир придет в ужасное состояние и погибнет. Таким образом, мы будем самыми страшными преступниками, если станем на путь заблуждений и не будем повиноваться повелениям бога.

Мы просим господа всемогущего поддержать нас и направить нас на путь истины как в делах нашей религии, так и в земных делах. Помощи его нам вполне достаточно.

О высокочтимые шейхи и известные своими глубокими познаниями достойные улемы! Вы видите, какой замечательный порядок существует во вселенной. Вы знаете, что господу угодно, чтобы во всем был порядок и чтобы мир управлялся надлежащим образом.

Не может быть, чтобы страны и области преуспевали и процветали, если их население не руководствуется созданными разумными и образованными людьми, основанными на законе правилами и порядками и не намерено идти по пути справедливости и правосудия. С другой стороны, жители государств, пребывающих в жалком состоянии, высокомерны и совершают насилия, склоняясь только лишь перед собственными прихотями.

Великий и знаменитый, доблестный, смелый и благородный Бонапарт еще раньше приказывал составлять реестр, в который заносились бы полностью имена умерших. Сейчас вы просите меня, чтобы, кроме этого, составлялся еще и другой реестр, в который заносились бы имена родившихся. Принимая это во внимание, я считаю необходимым в настоящее время заняться этими двумя делами, а также приступить к составлению реестра браков, так как это важная и необходимая мера. После этого будет введен новый неизменный порядок регистрации недвижимого имущества и учета рождений и смертей, о которых будут сообщать жители каждого дома. При этих условиях законный правитель сможет действовать справедливо, и благодаря тому, что будет зарегистрирован факт рождения и тем самым будут известны наиболее достойные и законные наследники, прекратятся всяческие разногласия и споры о наследовании.

Если богу будет угодно, мы обязательно старательно изучим и тщательно исследуем этот вопрос, чтобы добиться осуществления поставленной перед нами цели.

Затем, если богу будет угодно, в надлежащее время я обязательно с предельной полнотой позабочусь о том, чтобы провести реформы, полезные государству, управление которым нам доверено. Только тогда мы сможем быть уверенными, что выполнили указания Французской республики и первого ее консула Бонапарта.

Почтенные шейхи и улемы! Мы благодарим вас за честь, которую вы нам оказали, поздравив нас с рождением сына, сейида Сулаймана Мурада Жака Мену. Так попросим же господа, славного и всевышнего, чтобы он через своего самого высокого посланца даровал ему долгую жизнь, чтобы научил его любить справедливость, честность и уважать истину, а также твердо держать свое обещание и не быть высокомерным. Вот самое большое богатство, которое я ему желаю иметь, ибо человек, руководствующийся только добром, заботится о том, чтобы быть человекам высокой нравственности, а не о приобретении серебра и злата. Мы просим всевышнего продлить вашу жизнь. Салам!”

В конце месяца обрушился минарет мечети Кусун. Верхняя его часть обвалилась и разрушила /144/ своды мечети с одной стороны. Нижняя часть минарета наклонилась в противоположную сторону, на угол дороги, ведущей к улице ал-Агават[604], и целым куском лежит там до настоящего времени. Я думаю, что минарет обрушился в результате произведенного французами порохового взрыва.

Месяц рамадан 1215 года (16.I.—14.II.1801). В начале этого месяца в ночь на пятницу наблюдали за появлением новой луны. По принятому обычаю, мухтасиб в сопровождении шейхов ремесленных цехов и корпораций объехал город под звуки барабанов и дудок. На устройство обычного торжественного шествия мухтасибу было выдано 50.000 дирхемов.

5 рамадана (20.I.1801) обсуждался вопрос о священном покрывале для Ка'бы, изготовление которого было начато под руководством Мустафы Ага, катходы паши, и завершено под наблюдением нашего друга, выдающегося человека, поэта и прозаика, достойного сейида Исма'ила, известного под именем ал-Хашшаб. Покрывало находилось в обычном месте в мечети ал-Хусайни, причем до сих пор оно было заброшено, и возможно, что какая-то его часть оказалась повреждена сыростью и водой, проникавшей в мечеть через крышу во время дождя. Комиссар объявил шейхам, что верховный главнокомандующий хочет посетить с ними мечеть ал-Хусайни в четверг, за полчаса до полудня, для того, чтобы осмотреть священное покрывало. Если он найдет, что покрывало испорчено, он прикажет его починить, отправить на положенное место в Мекку и покрыть им Ка'бу от имени Французской республики. Шейхи ему ответили: “Дело ваше, как вам заблагорассудится”. После этого на заседании дивана был составлен по поводу всего этого приказ.

В тот же день был прочтен приказ в связи с получением из Франции сообщения о заключении на благоприятных условиях мира между французами и жителями Алжира и Туниса. Соглашение позволяло купцам из числа жителей обоих государств совершать поездки с торговыми целями и гарантировало им от имени Французской республики защиту и покровительство во время их переезда в обе стороны и пребывания их в другой стране и тому подобное. Однако никакого влияния на дела это не оказало.

В тот же день было объявлено об утверждении шейха Ахмада ал-'Ариши кади Каира. Было получено также сообщение об утверждении на должность кади в Дамиетте Ахмада-эфенди 'Абд ал-Кадира, в Абйаре — выдающегося ученого шейха Ридвана Наджа и в Махаллат Мархум[605] — шейха 'Абд ар-Рахмана Тахира ар-Рашиди. Это было сделано в соответствии с прошедшими два месяца тому назад или более выборами. Сообщение об утверждении было прочитано в диване. Более никаких выборов не производилось. Утром комендант Бейар послал за ал-'Ариши, шейхами дивана и начальниками янычарских корпусов. Когда все они собрались, он надел на ал-'Ариши, в знак того, что последний назначается кади Каира, шубу из собольего меха. После этого ал-'Ариши выехал в сопровождении всех присутствующих, а также французских солдат — причем Бейар ехал рядом с ним — из центра города к зданию суда в Байна-л-Касрайн. Здесь они провели днем около часа, и в это время всем присутствующим, в том числе и комиссару дивана Фурье, был зачитан документ о назначении ал-'Ариши. После этого они разошлись по домам.

В четверг, как было назначено, комиссар и шейхи дивана направились к мечети ал-Хусайни и расположились в ожидании верховного главнокомандующего французов, собиравшегося произвести осмотр священного покрывала. Ко времени его прибытия возле мечети, как это обычно бывает в месяце рамадане, собрались огромные толпы народа. Когда он приехал, сошел перед дверью с лошади и собирался войти в мечеть, он увидел эту толпу, испугался и побоялся войти. Тогда он спросил у сопровождавшего его человека о причине такого большого скопления народа. Последний ему ответил, что у жителей есть обычай в месяц рамадан всегда собираться таким образом днем в мечети и что если бы верховный главнокомандующий заранее предупредил о своем приезде, то жителей разогнали бы перед его прибытием. Тогда верховный главнокомандующий сказал: “Мы приедем в другой день”, — снова сел на коня и возвратился домой. После этого все присутствующие разошлись.

В ночь на субботу, 9 рамадана (24.I.1801), имело место событие, участниками которого были Сиди Махмуд и его брат Сиди Мухаммад, известный под именем Абу Даффийа. Дело состояло в том, что между упомянутым Сиди Махмудом и 'Али-пашой ат-Тарабулуси были дружественные отношения еще в те дни, когда последний жил в Гизе. В 1209 году они вместе совершали хадж /145/ в Мекку. После того как французы заняли Египет, 'Али-паша, как и некоторые другие лица, уехал в Сирию. В прошлом году он возвратился обратно вместе с турецкой армией, возглавляемой везиром Йусуф-пашой. Йусуф-паша сблизился с 'Али-пашой и постоянно обращался к нему за советом, так как тот хорошо знал Египет и его жителей. Йусуф-паша попросил 'Али-пашу указать ему в Каире человека, по его мнению, достойного доверия для получения у него сведений. 'Али-паша указал ему на упомянутого Махмуда-эфенди. Везир начал посылать Махмуду-эфенди письма, и тот тайно сообщал ему новости.

Когда в прошлом году турки пришли в Египет, а затем после нарушения мира везир возвратился в Сирию, Сиди Махмуд продолжал получать от него письма через сейида Ахмада ал-Махруки, так как 'Али-паша уехал в Турцию. Сиди Махмуд продолжал посылать туркам сведения, соблюдая при этом осторожность и опасаясь французов, так как за этим следили специально назначенные ими люди. Он ездил в Калйуб, встречал там посланца везира и с ним отправлял ответное письмо. Когда в последний раз приезжал очередной посланец, он привез ответ везира и четыре письма на французском языке. Согласно имевшемуся приказу, Сиди Махмуд должен был разбросать их в указанных в письме местах расположения французов. Сиди Махмуд подбросил два письма и отправился, чтобы подбросить третье, туда, где находились французские войска. Но так как он мог это сделать только ночью, то он передал письма слуге, приказав ему прибить их гвоздем к стене французской казармы, находившейся близ бани под названием “Собачья баня”. Слуга прибил письмо и не торопился уйти. В это время его заметил с верхнего этажа дома один француз. Он спустился к нему, взял бумагу, а слуга был арестован. В это время мимо случайно проходил Хасан-стражник, человек, собирающий различные анекдоты. Он воспользовался удобным случаем, чтобы выслужиться перед французами, и помог французам арестовать слугу. Сиди Махмуд, который наблюдал за своим слугой издалека и видел, что тот попал в беду, поняв, что спастись он может только бегством, вернулся домой и поговорил с глазу на глаз со своим братом, советуясь с ним о том, что произошло и как следует поступить. Брат посоветовал ему бежать, а сам решил остаться, чтобы охранять дом и следить за честью женщин, во всем положившись на судьбу, тем более что французы его не искали. Так и было сделано. Сиди Махмуд скрылся, но когда французские власти стали искать его и не нашли, то они арестовали брата его — Сиди Мухаммада-эфенди и тех, кого нашли у него в доме: шейха Халила ал-Мунайира и родственников его — Исма'ила Челеби, зятя его ал-Бурнуси, разносчика воды и шейха этой улицы, — всего, вместе с арестованным ранее слугой, семь человек — и заключили их в доме коменданта, а в доме братьев поместили стражу. Во время многодневного допроса они настойчиво спрашивали о Сиди Махмуде его брата и друзей. Когда они поняли, что им не удастся получить о нем сведения, они окружили дом и разграбили его. При этом их сопровождал слуга, который указывал, где находится имущество и спрятанные вещи. Затем они перевели арестованных в крепость и там пытали их. Они послали за шейхом Калйуба аш-Шавариби и за теми, у кого бывал Махмуд, и требовали, чтобы они выдали его, но те отрицали свою связь с ним.

Затем французы выпустили на свободу его слугу, дали ему пятьдесят французских реалов и обещали ему дать еще тысячу, если он найдет Сиди Махмуда. Вслед за слугой они отправили наблюдателя, который шел за ним по пятам. Поиски продолжались несколько дней, слуга заходил в разные места, но нигде ему не удалось о нем ничего узнать. Тогда они снова посадили его в тюрьму вместе с его друзьями и держали его там до тех пор, пока Аллах их всех не освободил.

Что касается Махмуда-эфенди, то в период, когда он скрывался, на его долю выпало много испытаний. От него отреклись и стали его избегать почти все его друзья и знакомые, как бедуины, так и другие лица. Так он скитался из одного места в другое, пока не остановился у бедуинского шейха Мусы Абу Халава и его сыновей в районе Амбийа в провинции ал-Калйубийа и оставался там с ведома аш-Шавариби. Ему оказывали уважение, выражали сочувствие и прятали его. Там он жил в большом почете до тех пор, пока Аллах его не освободил.

В четверг, 14 рамадана (29.I.1801), были уполномочены произвести осмотр священного покрывала государственный казначей Эстев[606] и комиссар дивана Фурье. Они прибыли в сопровождении шейхов, кади, вали и мухтасиба /146/ в очищенную от жителей мечеть. Были вызваны старые служители, уполномоченные наблюдать за священным покрывалом, и им было приказано развязать веревки. Производившие осмотр рассмотрели покрывало, нашли в нем несколько поврежденных мест и приказали починить его, отпустив на это три тысячи пара. Они выдали также сумму в тысячу полпара для наблюдающих за ним слуг и еще тысячу полпара для служителей гробницы. Затем они разъехались по домам. После того как священное покрывало было починено, его свернули и положили на старое место.

24 рамадана (8.II.1801) в связи с прибытием из Франции двух больших кораблей с солдатами и оружием был произведен артиллерийский салют из множества пушек. Прибывшие привезли известие о том, что Бонапарт напал на Австрию и вел с ней войну, в ходе которой окружил австрийцев и заставил их сдаться, и что отношения между двумя государствами определены условиями заключенного между ними перемирия[607]. Бонапарт сообщал, что отправленные им корабли и солдаты ему не нужны и что он собирается вслед за ними отправить в Египет два других корабля, с которыми он пришлет известие об установлении окончательного мира. Все это свидетельствовало о том, что Египет превратился во французское владение и что власть в нем находится безраздельно в руках французов. Так было сказано и так было прочитано по бумаге в диване. Месяц шаввал 1215 года (15.II.— 15.III.1801). В этом месяце вспыхнула эпидемия чумы. Напуганные этим французы начали выносить из своих жилищ домашнюю обстановку, чистить ее и мыть. Они начали создавать карантины. 8 шаввала (22.II.1801) комиссар дивана объявил шейхам, что верховный главнокомандующий прислал ему инструкцию, содержащую разъяснения к приказу о карантине, что он спрашивает их мнение по этому поводу и желает знать, соответствует ли оно тому, что хотят французы, или отличается от предложений последних. Шейхи ответили: “Мы посмотрим, что это такое”. Тогда Фурье сказал: “Господа члены дивана. Вы должны принять меры, которые бы предотвратили распространение этой болезни. Мы желаем вам и другим жителям только добра. Если вы ответите согласием, то хорошо. В противном случае нам придется заставить вас подчиниться вопреки вашей воле, а по отношению к нарушителям и к тем, кто будет способствовать распространению заразы, может быть, даже прибегнуть к наказаниям, вплоть до смертной казни. Вы должны действовать вместе с нами, так как необходимо соблюдать гигиену. Мы видим, что многие жители, особенно образованные люди, прибегают в случае болезни к услугам врача. Таким образом они стремятся сохранить здоровье. Мы напоминаем вам, что в странах Запада в настоящее время используют для этого карантин. Улемы Каира должны в первую очередь и без промедления прибегнуть к этому средству, если только они умеют находить связь между причинами и последствиями”. Шейхи спросили Фурье: “Что вы приказываете сделать?” Тот ответил: “Необходимо быть осторожным, и только. В этом все дело. То есть если в каком-либо доме кто-либо заболеет чумой, то никто не должен входить в него и выходить из него. Все должны соблюдать изданные по этому поводу специальные инструкции, в которых говорится о том, как надо обслуживать больного и лечить его. В дальнейшем вам будет все это разъяснено. Все, что от вас требуется, — соблюдать порядок и не допускать нарушений”. Обсуждение этого вопроса и споры между членами дивана и комиссаром продолжались еще долго. Заседание закончилось тем, что комиссар был уполномочен вести переговоры с верховным главнокомандующим по этому делу, после чего должны были быть приняты меры и намечен путь, который обеспечил бы покой как жителей города, которым трудно соблюдать этот порядок, поскольку они к нему не привыкли, так и французов.

13 шаввала (27.II.1801) по неизвестной причине в крепости был произведен артиллерийский салют.

14 шаввала (28.II.1801) в диване был зачитан указ верховного главнокомандующего. Листки с текстом этого указа были расклеены на перекрестках дорог и улиц. Вот этот текст после басмалы[608] и эпитетов Аллаха:

“От 'Абдаллаха Жака Мену, верховного главнокомандующего армией Французской республики на Востоке, представляющего в настоящее время правительство ее в Египте, ко всем жителям — великим и малым, богатым и бедным, проживающим в настоящее время как в благословенном Каире, так и во всем египетском государстве.

Негодяи и злодеи, думающие лишь о том, чтобы причинить вам зло, распространяют в городе ложные слухи, чтобы запугать жителей страны. Однако все то, что они говорят, это ложь и клевета. /147/ Сообщаем всем вам, что каждый житель, независимо от религиозной или национальной принадлежности, уличенный свидетельскими показаниями в том, что он распространяет среди вас ложные слухи, чтобы запугать вас и ввести людей в заблуждение, будет немедленно арестован и обезглавлен посреди одной из каирских улиц.

Жители Каира, будьте осмотрительны и запомните эти слова. Соблюдайте спокойствие и не волнуйтесь. Французская республика готова оказать вам покровительство и защитить вас. Однако она готова покарать неповинующихся. Мир тем, кто следует правильным путем правды и честности.

Составлено в месяц вентоз IX года (11 шаввала)”.

Из этого приказа жители поняли, что произошло что-то из ряда вон выходящее, и пришли в состояние крайнего отчаяния. Жители не могли ни о чем другом думать, кроме неуплаченной части контрибуции и миллионного налога. Они были всецело поглощены поисками необходимых для их выплаты средств. Возможно, что причиной для издания этого приказа послужили найденные у Сиди Махмуда Абу Даффийа написанные по-французски бумаги, о которых говорилось выше.

В это время стало также известно, что получено сообщение о прибытии английского флота в Абукир.

На этом заседании дивана комиссара спросили о причине произведенного накануне артиллерийского салюта. Последний сказал: “Я должен сообщить вам некоторые новости. Причиной артиллерийского салюта послужило то, что Франция, находившаяся раньше в состоянии войны со странами Европы, в настоящее время подписала со всеми своими противниками, кроме Англии, мир[609]. Теперь Англия окружена со всех сторон, что, возможно, вынудит ее также подписать мир. Из Франции вышла эскадра, которая держит курс в Индию, а возможно, и в Египет. Верховный главнокомандующий получил от правительства сообщение об отправке русских кораблей со снаряжением для французов, которые, может быть, скоро прибудут в Александрию. Из Франции в Индийский океан отплыли шесть галиотов, которые, возможно, зайдут в Суэц. После получения всех этих известий стало окончательно ясно, что Египет безраздельно принадлежит Французской республике. Раньше все северные страны были против Франции. Теперь же этой вражде пришел конец, война окончилась, и наступило время милосердия, сострадания и снисходительности.

Только война порождала насилия и несправедливости, и если бы не война, всего этого бы не было”.

Тогда один из членов дивана сказал: “Обычай царей — быть великодушными и прощать. Что прошло, то уж не вернется. Будьте же милосердны и предайте минувшее забвению”. Комиссар на это ответил, что все испытания уже позади и теперь наступило время мира и прощения.

В тот же день были арестованы и заключены в крепость полицейский по имени 'Омар Ага, один из ага сформированного французами из магрибинцев полицейского отряда, и два других человека — 'Али Челеби и Мустафа Челеби. Причиной ареста было то, что Мустафа Челеби получил из Сирии от своего родственника письмо, в котором последний просил переслать ему некоторые вещи. Мустафа Челеби прочитал это письмо в присутствии 'Омара-полицейского и другого человека, его приятеля. На них донес один охранник, и их всех арестовали. Упомянутый Мустафа Челеби жил в доме Мухаммада-эфенди, второго помощника начальника канцелярии. Полицейские ворвались к нему в дом, взломали дверь, но не нашли Челеби и, обвинив во всем самого Мухаммада-эфенди, напугали его, поставили вокруг него стражу из нескольких солдат и запретили ему двигаться с места и встречаться с кем бы то ни было. Найдя Мустафу Челеби, они не выпустили на свободу Мухаммада-зфенди, а оставили его под арестом. Они нашли в его доме оружие и другое имущество. После этого они разграбили не только его дом, но и другие дома, находящиеся в этом квартале. Это так поразило жителей, повергло их в такое отчаяние и страх, что один из жителей этого квартала неожиданно умер, — да смилостивится над ним Аллах.

Через три дня по милости Аллаха Мухаммад-эфенди и 'Омар-полицейский были выпущены на свободу, так как выяснилась их невиновность. 'Омар был виноват лишь в том, что он знал [о спрятанном оружии] и молчал. Мухаммад-эфенди переехал из своего дома и не верил, что спасся из рук французов. 'Али Челеби и Мустафа Челеби остались /148/ в тюрьме. 17 шаввала (3.III.1801) вновь поступили известия о прибытии кораблей в Абукир, о чем уже говорилось выше.

18 шаввала (4.III.1801) отряд французских солдат двинулся по суше и по воде в Нижний Египет.

20 шаввала (6.III.1801) члены дивана собрались, как обычно. На заседании председательствовал комиссар. Он заявил, что ему казалось, будто возобновляются военные действия, но, по полученным сообщениям, прибывшие в Александрию корабли, всего около ста двадцати, уже уплыли. Присутствующие спросили: “Что это были за корабли?” — “Это были корабли, — ответил комиссар, — с английскими и турецкими солдатами. Крупных кораблей среди них было очень мало. В большинстве своем они были небольшого размера. Они везли также снаряжение”. Далее он сказал: “Верховный главнокомандующий направил вам по этому поводу указ еще до того, как выяснилось положение вещей. В настоящее время положение изменилось, ибо раньше ему казалось, что предстоит война. Но так как указ уже написан, то его надлежит вам прочитать”. После этого он велел Рафа'илу, переводчику, прочитать его. Вот его текст:

“От 'Абдаллаха Жака Мену, верховного главнокомандующего войсками Французской республики на Востоке, представляющего в настоящее время в Египте правительство Французской республики, ко всем жителям — великим и малым, богатым и бедным, шейхам и улемам и всем тем, кто следует по пути истинной религии, одним словом, ко всем жителям Египта, да сохранит их Аллах.

Штаб верховного главнокомандующего в Каире. 14 вентоза IX года Французской республики, единой и неделимой”.

Далее, после басмалы и эпитетов Аллаха, было написано: “Поистине, Аллах направляет армии по правильному пути и дарует победу тому, кому пожелает. Впереди французской армии постоянно шествуют его ангелы, и меч в их руках разит и уничтожает ее противников.

У берегов Египта появились англичане, злобно угнетающие народы во всех частях света. Если они осмелятся высадиться на сушу, они будут немедленно отброшены обратно в море. Турки также зашевелились и, подобно англичанам, начали проявлять признаки жизни, но, если они осмелятся двинуться вперед, они будут отброшены и превращены в пыль и смешаны с прахом пустыни.

О вы, жители Египта и богохранимого Каира! Я призываю вас следовать по пути тех, кто боится бога. Спокойно живите в своих домах, занимайтесь, как и раньше, своими делами и стремитесь к осуществлению своих целей. Тогда вам нечего будет бояться. Но если кто-либо из вас станет на путь порока и начнет проявлять враждебность к Французской республике, то, клянусь великим Аллахом и его почитаемым посланником, голова этого преступника упадет в тот же час.

Вспомните события последней осады Каира и то, как лилась кровь ваших отцов, жен и детей и ваша кровь по всему Египту и в особенности в Каире, как вас грабили во время наступления, а затем обложили огромной внеочередной контрибуцией. Подумайте над всем тем, что я вам сейчас говорю. Мир тому, кто идет по пути добра, но дважды горе тому, кто собьется с правильного пути.

Искренне ваш 'Абдаллах Жак Мену”.

В тот же день состоялось народное гулянье, а в крепости было произведено несколько пушечных выстрелов. Жители были этим очень взволнованы и испуганы. Спросили французов о причине салюта, и те сообщили, что он произведен в связи с прибытием из Франции двух кораблей.

В тот же день на заседании дивана обсуждался вопрос о росте цен на исчезнувшее с базаров зерно и шли споры между комиссаром и шейхами по поводу недостатка в зерне, который стал ощущаться после того, как распространилось известие о прибытии кораблей в Абукир. Члены дивана обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что необходимо обратить на это дело внимание местных властей, сделать соответствующее внушение торговцам, а также вменить в обязанность мухтасибу и шайх ал-баладу объезжать базары и рынки и следить за этим.

После того как комиссар прочитал вышеупомянутый указ, один из присутствующих сказал: “Разумные люди в период смут не спешат предаваться порокам, а остаются дома”. На это комиссар ответил: “Разумные люди, подобные вам, должны давать наставления порочным, /149/ так как несчастье поражает не только дурного человека, но и остальных людей”. — “Это несправедливо, — сказал один из шейхов, — ибо наказание должно постичь только виновного. Ведь всевышний сказал: „Всякая душа — заложница того, что она приобрела"”[610]. Другой член дивана сказал: “Никто не расплачивается за чужие грехи”. Комиссар сказал: “Дурные люди подняли мятеж, а наказание постигло всех. Пушки и бомбы не обладают умом, чтобы отличать дурных людей от праведных. Они не читают Коран”. Один из присутствующих сказал: “Благие намерения спасают честного человека”. Комиссар ответил, что благочестив лишь тот, чье благочестие распространяется на всех людей, а если благочестие человека не распространяется на других, то оно касается только его одного. Первый человек — более полезен людям. В таком духе шли обсуждения и споры.

В этот день после полудня комиссар дивана получил приказ верховного главнокомандующего. Он вызвал к себе шейха Исма'ила аз-Заркани, вручил ему этот приказ и велел ему обойти с ним шейхов дивана в их домах и дать им его прочитать. Приказ был составлен как ответ на имевшие место споры. Вот его текст:

“Во имя бога милостивого, милосердного!

От 'Абдаллаха Жака Мену, верховного главнокомандующего армией Французской республики на Востоке, представляющего в настоящее время в Египте ее правительство, ко всем шейхам и уважаемым улемам, членам высокого дивана в Каире, — да сохранит Аллах их высокие добродетели и внушит им необходимую для выполнения их обязанностей мудрость. Шейхи и благочестивые улемы! Мы посылаем вам новое обращение, которое направлено ко всем жителям Египта вообще и к жителям Каира в частности. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь довести до сведения жителей его содержание полностью. Не забывайте, что в этих указаниях заинтересованы вы сами, так как вы являетесь в Египте представителями Французской республики. Пусть не исчезнут из вашей памяти воспоминания о том, что случилось с Каиром в последний раз, когда на него обрушилось возмездие. Это заставит вас понять, что вы должны для своего собственного покоя и безопасности удерживать жителей, так как если среди них возникнет малейшее волнение, то вся тяжесть его последствий обрушится, несомненно, на ваши головы.

Кроме того, в настоящее время мы получили из Франции сообщение об окончательном подписании мира с императором Австрии и о том, что русский царь только что объявил войну Турции[611]. Салам!”

На следующий день в доме шейха 'Абдаллаха аш-Шаркави собрались шейхи, ага, вали и мухтасиб. Сюда пригласили также шейхов улиц и кварталов. Их предупредили об ответственности, приказав следить за своими подчиненными и не упускать из виду простой народ, предостерегать его и указывать ему на последствия, которые могут быть в результате действий нарушителей порядка и невежественных людей. Их предупредили также, что они лично отвечают за действия своих подчиненных, подобно тому как их начальники отвечают за их собственные действия. Ведь разумный человек занимается лишь тем, что касается только его. Однако к этому времени жители от голода превратились в ходячие тени. На этом заседание закончилось.

Диван, возглавлявший сбор миллионного налога, усердно и старательно занимался своим делом. Для взыскивания трети налога и оставшейся части контрибуции были разосланы специально назначенные лица — стражники и французы. Усилились строгости в отношении карантина, что еще больше увеличило беспокойство жителей, и без того напуганных вспыхнувшей эпидемией чумы. Среди жителей ходили слухи, будто всякого заразившегося чумой, как только заболевание обнаружится, французы забирают в карантин, и его близкие, если только он не выздоровеет и не возвратится домой, больше ничего о нем не узнают. Если же заболевший умрет, то его семья, никогда больше не увидит его и ничего о нем не узнает, так как специальные люди из карантина заберут его тело, похоронят в одежде в яме и засыплют землей. Что же касается, его дома, то в течение четырех дней никому не разрешают ни входить в него, ни выходить из него, принадлежащую больному одежду сжигают, а перед дверью ставят стражу. Всякого, проходящего мимо дома больного и прикоснувшегося к двери или перешедшего установленную границу, хватают, отводят в его дом и устанавливают для него карантин. Если кто-либо умрет в своем доме и выяснится, что он умер от чумы, его одежду и постель собирают и сжигают. Покойника обмывает специальный человек, переносят его специальные носильщики, и только они одни. Похороны происходят без похоронной процессии. Перед покойником идут люди, не позволяющие прохожим подходить к нему близко. /150/ Всякого приблизившегося немедленно отправляют в карантин, а после погребения покойника в карантин отправляют всех, кто обмывал его, нес и закапывал, и эти люди выходят из карантина только для похорон другого покойника, и то лишь при условии, что они ни к чему не будут прикасаться. Все это пугало жителей, которые в ужасе покидали Каир и бежали в деревни. Они так поступали еще и потому, что опасались мятежа, который мог бы вспыхнуть после получения известий о прибытии кораблей в Абукир. Французы в свою очередь принимали меры предосторожности, делали необходимые приготовления и перевозили свое имущество в крепость.

19 шаввала (5.III.1801) большой отряд французских солдат с грузом и снаряжением выступил на Восток. В городе распространился слух о прибытии в ал-'Ариш турецкой армии во главе с великим везиром Йусуф-пашой.

В тот же день шейх ас-Садат был заключен в крепость. При этом его не подвергали никаким оскорблениям.

Во вторник, 24 шаввала (10.III.1801), были арестованы и заключены в крепость также Хасан Ага мухтасиб и его слуга. Последний был посажен в большую башню. Шейх ас-Садат пытался узнать у тюремщика, в чем состоит его вина и какое он совершил преступление, послужившее причиной его ареста. Тюремщик ответил, что его арест является лишь мерой предосторожности. Французы опасаются восстания и всеобщего возмущения жителей города, а шейх ас-Садат известен как человек, ненавидящий французов из-за тех бед, которые они ему причинили. Что касается мухтасиба, то шейх ал-Бакри и сейид Ахмад аз-Зарв ходили к коменданту и верховному главнокомандующему и беседовали о нем. Верховный главнокомандующий ответил им, что это не их дело. Он сказал шейху Ахмаду: “Ты — купец, а Хасан Ага — эмир. Он не принадлежит к твоему сословию, и нечего тебе ходатайствовать за него”. Тот ответил: “Он нам нужен, так как он нам помогает собирать миллионный налог, и нам неизвестна вина, послужившая причиной его ареста, так как он усердно служил французам”. Ахмаду ответили через переводчика: “Его вину знают Аллах и верховный главнокомандующий. Он сам также знает ее”.

После ареста мухтасиба никто не был назначен на его место. Катхода мухтасиба вместе с агой объезжал рынки, и передними несли весы.

В тот же день на рынках было объявлено о восстановлении спокойствия в городе. Жителей призывали не испытывать беспокойства в связи с карантином. Было объявлено, что впредь будет сжигаться только та одежда покойников, которая была у них на теле. Мы уже говорили о тех слухах, которые ходили раньше среди жителей. Говорили также, что французы собираются сжигать дома тех, кто умер от чумы, и организовывать карантин для всего города. Все эти слухи вызывали среди жителей огромное беспокойство и волнение. Это объявление было сделано для того, чтобы успокоить жителей.

В четверг, 26 шаввала (12.III.1801), верховный главнокомандующий французов потребовал к себе руководителей дивана и купцов. Когда они собрались в его доме, им было сообщено, что верховный главнокомандующий отправляется в Нижний Египет и оставляет своим заместителем в Каире коменданта Бейара с отрядом солдат, а также чиновников и инженеров. Он заявил приглашенным, что поручает им наблюдать за порядком в городе. Верховный главнокомандующий имел намерение задержать шейхов и купцов в качестве заложников, но посоветовался с ними по этому поводу и решил отложить это дело. Сразу же после встречи верховный главнокомандующий отправился в путь. Более он в Каир не возвращался.

Несколько шейхов отправились в диван и встретились там с комиссаром Фурье. Последний сообщил им, что в районе Абукира высадился отряд англичан[612], что их сопровождает группа мальтийцев и неаполитанцев, что они заняли участок топкой местности, окруженный с двух сторон водой, и что их со всех сторон окружили французы.

27 шаввала (13.III.1801) возвратился отправленный ранее на восток отряд солдат с грузом и обозом. С ними приехал губернатор провинции аш-Шаркийа Ренье. В тот же день они выступили по суше и по реке и присоединились к верховному главнокомандующему. Было объявлено, что они дошли до ас-Салихийи и отправили верхом на верблюдах в ал-'Ариш разведчиков, но последние никого там не обнаружили, возвратились обратно и сообщили, что в провинцию аш-Шаркийа никто не прибыл.

Дело в том, что генерал Ренье, губернатор провинций ал-Калйубийа и аш-Шаркийа, получил сведения от некоторых бедуинов племени ал-Мувайлих, что те видели английские корабли в Красном море. Ренье послал донесение об этом верховному главнокомандующему Мену и посоветовал ему двинуться с частью армии в район Александрии и укрепиться там, чтобы защитить город, если туда прибудут англичане. При этом Ренье брал на себя обязательство /151/ отбросить противника, если он вторгнется с Востока.

Верховный главнокомандующий ответил ему, что англичане не высадятся в районе Александрии, что они вторгнутся из Сирии, и приказал ему выступить в ас-Салихийу и там укрепиться.

Ренье не стал торопиться с выполнением приказания верховного главнокомандующего. Он направил ему вторично послание с таким же содержанием и настойчиво советовал ему приступить к укреплению Александрии. Завязавшаяся между ними по этому поводу переписка продолжалась несколько дней. В это время французы получили сообщение, что английские корабли приблизились к Александрии и несколько раз прошли в районе гавани. Однако верховный главнокомандующий Мену продолжал в письмах к Ренье настаивать, что англичане, стремясь ввести французов в заблуждение, лишь делают вид, будто они собираются высадиться в Александрии, и что на самом деле они скоро уплывут и возвратятся, чтобы высадиться в районе ат-Тина[613], и требовал, чтобы Ренье без промедления двигался в ас-Салихийу.

Генералу Ренье не оставалось ничего другого, как повиноваться и выступить в ас-Салихийу. Он написал Мену письмо, в котором доказывал, что англичане собираются высадиться только в Александрии, что они этого не сделали до сих пор лишь из-за неблагоприятного ветра и что не следует придавать значения тому, что они уплыли, что сам он выступил в ас-Салихийу, только повинуясь приказу, и советует ему также незамедлительно двинуться в Александрию.

Однако Мену не послушался его совета и не торопился двигаться в Александрию. Ренье выступил в ал-Бирка[614], а затем перебрался в аз-Завамил[615] и Бильбейс. При этом он не спешил. Верховный главнокомандующий посылал ему один за другим приказы идти в ас-Салихийу, но он не торопился. В последний раз Мену прислал письмо, в котором писал: “Мы получили известие о том, что приближается Йусуф-паша” — и настаивал на том, чтобы Ренье двигался в ас-Салихийу. Тогда Ренье собрал своих генералов и изложил им положение дел. Приказ Мену он назвал глупостью и объявил сообщение его безосновательным. “Я знаю, — говорил он, — что мы не успеем достичь ас-Салихийи, как прибудет сообщение противоположного характера и мы получим приказ возвратиться и отправиться в Александрию. Все это приведет лишь к утомлению и различным трудностям”.

После этого Ренье медленно двинулся со своим отрядом и через три дня достиг ал-Курайна. Здесь Ренье получил письмо верховного главнокомандующего Мену с сообщением о прибытии англичан в Абукир, об их высадке и о сражении, которое произошло между ними и французским гарнизоном Александрии во главе с губернатором города. Мену приказывал Ренье спешно возвращаться и идти к Александрии. Тогда Ренье сказал: “Вот то, что я предвидел и о чем я думал”. После этого он выступил со своим отрядом обратно и возвратился в Инбаба. Впереди его двигался в Александрию верховный главнокомандующий Мену. Ренье двинулся вслед за ним.

Месяц зу-л-ка'да 1215 года (16.III—14.IV.1801).

3 зу-л-ка'да (18.III.1801) комиссар Фурье приказал членам дивана написать верховному главнокомандующему письмо с пожеланием благополучия. Члены дивана выполнили его приказ.

6 ду-л-ка'да (21.III.1801) скончался от чумы Мухаммад — начальник полицейских отрядов. Он заболел в субботу и умер в воскресенье ночью. Его тело положили на погребальные носилки и вынесли его одни только носильщики, причем впереди шли люди, которые всех отгоняли. Не было ни похоронного шествия, ни торжественных церемоний. В доме Мухаммада был установлен карантин, а находившиеся в нем люди были заперты. Вместо него никто не был назначен на занимаемый им ранее пост, но 'Абд ал-'Ал стал выполнять его обязанности. 'Абд ал-'Ал был назначен исполнять обязанности начальника полицейских отрядов и мухтасиба по просьбе Насраллаха-христианина, переводчика коменданта. Это был необычный и поучительный случай. 'Абд ал-'Ал принадлежал к самым низшим слоям общества. Он служил у одного из христиан-сирийцев в Хан ал-Хамзави[616] и, воспользовавшись знакомством с христианами-переводчиками, просил за Мустафу — бывшего агу, благодаря чему последний стал продвигаться по службе и был назначен на эту должность. Мустафа сделал 'Абд ал-'Ала своим помощником и советчиком. Когда власть перешла в руки Мухаммада Ага, 'Абд ал-'Ал сблизился с ним, так же как раньше сблизился с Мустафой Ага, но его права при Мухаммеде Ага были меньшими, чем те, которыми он обладал при убитом. Когда умер Мухаммад Ага, его пост занял 'Абд ал-'Ал, так как французы были поглощены более важными делами — начавшейся войной, борьбой с эпидемией чумы и так далее.

Во вторник, 9 зу-л-ка'да (24.III.1801), среди жителей распространился слух о прибытии турецких войск в район Газы, а передовых отрядов их армии — в ал-'Ариш./152/ Эту новость привезли французам солдаты верблюжьей кавалерии.

С наступлением времени вечерней молитвы были созваны шейхи — члены дивана. К собравшимся вышел комиссар Фурье в сопровождении другого француза, принадлежавшего к свите коменданта. Чтобы рассеять всякие опасения шейхов, Фурье долго и любезно говорил, употребляя напыщенные выражения. Он заявил, например, что он любит мусульман, особенно улемов и ученых, чувствует к ним склонность и желает им только добра, радуется их радостям и огорчается их печалями. Далее он заявил, что политические соображения заставляют иногда поступать вопреки своим желаниям и что накануне отъезда верховный главнокомандующий оставил французским властям предписание и приказал его в соответствующее время выполнить. Верховный главнокомандующий собирался еще в момент отъезда задержать шейхов и знатных жителей в качестве заложников от мусульман. Но, убедившись в том, что в Абукире высадились не мусульмане, а англичане и неаполитанцы, [следовательно,] враги не только французов, но и мусульман, и что можно не опасаться склонности жителей к ним и каких-либо выступлений жителей на их стороне, ибо они принадлежат к другой религии, он отказался от этой идеи. “Но в настоящее время, — заявил он, — до нас дошли сведения, что везир Йусуф-паша движется в Египет с турецкой армией. Поэтому в соответствии с законами войны, принятыми не только у нас, но и у вас, мы должны задержать в качестве заложников некоторых знатных лиц. Пусть это не огорчает ни вас, ни их. Этим лицам, где бы они ни находились, будет оказано должное уважение, за их положением будет постоянно наблюдать комиссар”. После того как он кончил говорить, заседание закрылось, причем в качестве заложников были задержаны четверо шейхов: аш-Шаркави, ал-Махди, ас-Сави и ал-Файйуми. В четыре часа ночи заложников с почетом отправили в крепость и поместили в мечети ас-Сарийа[617] вместе с шейхом ас-Садатом. Остальным четырем членам дивана: шейхам ал-Бакри, ал-Амиру, ас-Сирси и автору этих строк было приказано наблюдать за спокойствием в городе, действовать совместно с комендантом и поддерживать с ним связь.

За шейхов, которые были задержаны, никто не опасался. Им не причинили никакого вреда, к ним проявляли уважение и оказывали почет. К каждому из шейхов был приставлен слуга, который без ограничений приходил к нему и уходил от него, выполняя его поручения, и приносил ему из дома все, в чем тот нуждался. Если же кого-либо из шейхов хотел навестить его друг или знакомый, то он должен был получить специальную бумагу с разрешением от коменданта, после чего он приходил с этой бумагой, и его пропускали.

В крепость были посажены также в качестве заложников Ибрахим-эфенди, чиновник городской таможни, Ахмад ибн Махмуд Мухаррам, Хусайн Кара Ибрахим, Йусуф — баш чауш[618] корпуса тюфекджийе, 'Али Катхода Йахйа — ага корпуса черкесов, Мустафа Ага Абтал, 'Али Катхода ан-Надждали, Мухаммад-эфенди Салим, Мустафа-эфенди из корпуса джамалийе[619], Ридван Кашиф аш-Ша'рави и другие лица. Шейхам, которые не были взяты в качестве заложников, было приказано строго придерживаться определенных границ, наблюдать за порядком в городе, следить за простым народом, а также посещать коменданта Бейара и доносить ему обо всем том, что может быть источником зла и вылиться в восстание.

В этот период перестали проявлять заботу о деятельности дивана, образованного для сбора миллионного налога, а также заниматься взыскиванием недоимок подушного налога. Бог облегчил положение жителей. Были допущены также послабления в отношении санитарных мер: не так строго соблюдался карантин, было разрешено хоронить умерших без освидетельствования. Жителям верили на слово, когда они сообщали о болезни умершего. Все это объяснялось занятостью французов. День и ночь они передвигались, строили укрепления, перевозили в большую мечеть на верблюдах и ослах имущество, ящики, домашнюю обстановку и снаряжение. Между тем среди них также вспыхнула эпидемия чумы, ежедневно уносившая множество жизней.

11 зу-л-ка'да (26.III.1801) шейх Сулайман ал-Файйуми был Выпущен на свободу из крепости для того, чтобы он был вместе с теми шейхами, которые не были взяты в качестве заложников. Комиссар приказал шейхам строго придерживаться установленного порядка и, как это бывало в прошлом, не забывать собираться на заседания дивана. Шейхи приходили, сидели положенное время и беседовали друг с другом. К ним почти не обращались и не давали им дела на рассмотрение. После этого они расходились по домам. Было приказано шейху Ахмаду ал-'Ариши, кади, также приходить и сидеть; хотя раньше он этого не делал. /153/ Все это делалось только для соблюдения порядка.

13 зу-л-ка'да (28.III.1801) комиссар Фурье переехал в крепость, перевез туда свое имущество и более оттуда не выходил. Он прислал шейху Сулайману ал-Файйуми записку, в которой приказал последнему перевезти мебель из дивана в свой дом. Ал-Файйуми выполнил приказ, и в помещении дивана не осталось ничего, кроме циновок. Комиссар приказал также, чтобы члены дивана собирались, как они это делали раньше. Члены дивана приносили свои коврики, сидели на них в часы заседаний, а затем расходились.

14 зу-л-ка'да (29.III.1801) Хасан Ага мухтасиб был переведен из башни к шейхам в мечеть ас-Сарийа. Комиссар Фурье поселился в мечети вместе с ними, якобы для того чтобы развлекать их своим присутствием, а в действительности из-за недостатка жилого помещения в крепости. В крепости скопилось много французов, и туда же было завезено множестве различного имущества, снаряжения, зерна и топлива. Вместе с тем французы разрушили находившиеся в крепости здания, замуровали все выходящие на площадь ворота, таким образом превратив ее в часть крепости, а для входа пользовались “Воротами семи ступеней”[620].

19 зу-л-ка'да (3.IV.1801) было получено из Александрии письмо от верховного главнокомандующего, датированное 13 зу-л-ка'да. Оно явилось ответом на отправленное ему ранее письмо, о котором говорилось выше. Вот его текст после обычного начала:

“От 'Абдаллаха Жака Мену, верховного главнокомандующего французской армией на Востоке, представляющего в настоящее время в Египте французское правительство, ко всем шейхам и почтенным улемам, членам высокого дивана в Каире, — да сохранит им Аллах их высокие качества!

Мы получили ваше столь дорогое для нас письмо, с огромной радостью ознакомились с его содержанием и убедились в ваших дружеских чувствах по отношению к нам и к армии Французской республики, — да сохранит Аллах вас и всех жителей Египта за ваши усердие и честность.

Вы знаете, что все во власти бога и только от него исходит победа. Только на него я полагаюсь. Мой успех всецело зависит от него и от его благородного посланника, — пусть дарует ему Аллах вечное благоденствие. Я желаю победы лишь для того, чтобы быть в состоянии обеспечить счастливую жизнь жителям Египта и его провинций и успех в делах их. Пусть всевышний будет постоянно с вами и пусть он дарует вам спасение”.

В тот же день один француз сообщил, что между английской и французской армиями разыгралось сражение, в котором французам было нанесено поражение и в результате которого с обеих сторон имеется большое число убитых, что англичане вступили в Александрию, что существуют разногласия между самими французами, ибо верховный главнокомандующий во всем винит генералов Ренье и Дама[621], которые в свою очередь относятся к нему с презрением, и что, по мнению верховного главнокомандующего, непослушание этих генералов явилось причиной его поражения. Он их арестовал и сместил с должности. А произошло вот что. Ренье и Дама двигались с передовыми частями французской армии. Наблюдавший за противником Ренье послал разведку к позициям англичан и выяснил, что ни сильно укреплены. Французы по своему обыкновению собрались на совет и начали обсуждать план сражения. Верховный главнокомандующий Мену высказал свое мнение, но Ренье с ним не согласился. Он заявил: “Если мы это сделаем, мы потерпим поражение. Мое же мнение такое-то и такое-то”. С Ренье согласились Дама и большинство разумных французских военачальников. Это не понравилось Мену, и он сказал: “Я верховный главнокомандующий, и я уже высказал свое мнение”. Генералы не стали ему возражать и сделали так, как он приказал, и французская армия потерпела поражение, потеряв в эту же ночь убитыми пятнадцать тысяч человек. Ренье и Дама отошли в сторону и не ввели в бой своих солдат. Мену разгневался, обвинил их в измене, в тайном заговоре против него и в неуважении к его мнению. Еще больше убедило его в этом то обстоятельство, что, отправившись в Александрию, они захватили с собой все имевшееся у них в Каире имущество, так как они предвидели неразумные действия их начальника и результаты сражения. Это еще больше восстановило против них главнокомандующего, он сместил их с должности в армии и арестовал. Затем их выпустили, посадили с несколькими приближенными на корабль и отправили во Францию. А еще до всего этого Мену послал Бонапарту донесение о прибытии англичан и просил подкрепления. Бонапарт послал ему подкрепление, но отправленные солдаты встретились с возвращавшимися во Францию генералами /154/ и, узнав от них о положении дел, возвратились с полдороги. Все эти сведения были получены из нескольких писем. В этих письмах также сообщалось, что англичане разрушили дамбы, отделявшие Александрию от моря, в результате чего вода затопила ведущие к городу дороги и осталась только одна сухопутная дорога в город со стороны ал-'Аджами, а также, что англичане построили укрепленные позиции, преградившие путь французской армии со стороны западных ворот.

В тот же день было получено сообщение о том, что Хусайн-паша капудан[622] приплыл со своими солдатами к Абукиру и высадил их на берег. Многие признаки подтверждали правильность этих сообщений. Об этом свидетельствовало поведение самих французов, несмотря на их сдержанность, скрытность и стремление уклониться от разговоров.

Год тысяча двести пятнадцатый (25.V.1800—13.V.1801).

В тот же день были заперты и замурованы ворота Баб ал-Баркийа, известные под названием Баб ал-Гариб. Это создало для жителей неудобство, так как мешало им выносить на кладбище умерших. Тех, кого должны были похоронить на кладбище ал-Муджавирин, выносили на погребальных носилках через Баб ан-Наср и долго несли вдоль стены до того места, где их должны были похоронить. Это создало для жителей серьезные затруднения, особенно в связи с большим количеством умерших. В воскресенье, 21 зу-л-ка'да, несколько шейхов имели по этому поводу беседу с комендантом. Последний дал приказ капитану [коменданту] квартала проделать небольшое отверстие в стене в районе Кафр ат-Тамма'ин[623], чтобы в него могли пройти только носильщики с погребальными носилками и пешие люди.

22 зу-л-ка'да (6.IV.1801) группа высокопоставленных французов отправилась в Нижний Египет. В их числе были Эстев — главный казначей и начальник таможен, Фурье — комиссар дивана, Шенанило — управляющий государственной собственностью республики, Бернар — начальник монетного двора, Рид — казначей монетного двора, Лапорт — директор школы ал-Мактаб и хранитель французских архивов и деловых книг. С ними отправились некоторые важные лица из числа коптов, среди которых был Джурджис ал-Джаухари. Среди жителей распространился слух, что их отъезд связан с заключением мира. Но это было не так.

23 зу-л-ка'да (7.IV.1801) в диван был назначен новый комиссар по имени Жерар.

В пятницу, 26 зу-л-ка'да (10.IV.1801), новый комиссар пришел в диван в сопровождении секретаря-историографа, нашего друга достойного и выдающегося человека сейида Исма'ила, известного под именем ал-Хашшаб, и Касима-эфенди Амин ад-Дина — секретаря дивана. Заняв свое место, он сообщил, что прибыло письмо от французского главнокомандующего Жака Мену на французском языке, датированное 20 зу-л-ка'да. В этом письме последний сообщал, что он находится в Александрии, а также писал о других незначительных вещах. В тот же день трое бедуинов в сопровождении французских солдат прибыли в Каир и отправились к дому коменданта. Они были допрошены, но во время допроса выяснилось, что они говорят неправду, и комендант приказал посадить их в тюрьму. В тот же день с востока прибыл отряд французских солдат с большим количеством пушек и другого военного имущества. Во время прохождения отряда по улицам города жителям было запрещено курить из опасения, что искра может упасть на порох. Причина прибытия отряда была неизвестна. Позднее выяснилось, что эти солдаты стояли гарнизоном в ас-Салихийе. Спустя несколько дней постепенно стали прибывать солдаты из гарнизонов ал-Курайна, Бильбейса и других восточных районов Египта.

Месяц зу-л-хиджжа 1215 года (15.IV—12.V.1801). В первый день этого месяца состоялось заседание дивана. Комиссар сообщил собравшимся, что французский главнокомандующий прислал накануне сообщение о смерти некоторых английских военачальников и о том, что большая часть английских солдат больна дизентерией и глазными болезнями, что можно ожидать в скором времени заключения мира и воззращения англичан на родину и что, наконец, последние страдают от недостатка воды и отправили за водой несколько кораблей, испытывая из-за этого известные затруднения. В конце письма главнокомандующий интересовался положением дел в городе, спрашивал, спокойно ли ведут себя жители и как обстоит дело с зерном и продуктами питания. Верховному главнокомандующему ответили, что в городе все тихо, жители спокойны, а зерно имеется в достаточном количестве. В заключение комиссар сказал: “Вы должны сделать все необходимое, /155/ чтобы обеспечить спокойствие жителей”.

В тот же день распространился слух, что англичане и турки разбили находившихся в Розетте французов, изгнали оттуда их войско и заняли город Розетту и его форты.

В тот же день было арестовано и выслано из города более шестидесяти магрибинцев — жителей кварталов ал-Фаххамин, Тулун и ал-Гурийа. Это было делом рук аги 'Абд ал-'Ала. В тот же день комендант Бейар распорядился, чтобы ежедневно для успокоения жителей один из шейхов сопровождал 'Абд ал-'Ала во время объезда улиц города. С этого дня последнего сопровождали попеременно шейх Мухаммад ал-Амир и шейх Сулайман ал-Файйуми.

6 зу-л-хиджжа (20.IV.1801) в диване было зачитано письмо, которое, как утверждали, прибыло от верховного главнокомандующего Мену из Александрии. Вот его текст после басмалы, эпитетов Аллаха и обычного предисловия:

“Ко всем шейхам и почтенным улемам, членам высокого дивана в Каире, — да сохранит Аллах их высокие качества. Победа зависит только от бога и от заступничества его досточтимого посланника, да будет ему вечный мир.

В настоящее время французская и английская армии сосредоточили свои силы друг перед другом. Наши укрепления, траншеи и окопы неприступны.

Для того чтобы вас успокоить, мы должны сообщить вам также, что царь хранимой богом России через своего посланца довел до сведения его величества султана Салима, что если тот не отправит своим солдатам приказ прекратить борьбу, одуматься и полностью покинуть Египет, то он, император всей России, непременно объявит ему войну и двинет против турецкой армии на Стамбул 100.000 солдат. В результате этого султан Салим разослал своим солдатам приказы полностью покинуть Египет, но у англичан оказалось достаточно золота, чтобы подкупить часть турецких солдат и заставить их не повиноваться приказам их султана.

Сообщите все это жителям Каира, следите за порядком, как вы это делали всегда, положитесь на Французскую рес-публику и проявляйте заботу о защите и охране ее интересов. Пусть Аллах всевышний сохранит ваши высокие нравственные качества и вдохновит вас на добрые поступки. Салам!

Написано 25 жерминаля IX года, что соответствует 3 зу-л-хиджжа 1215 года.

Перевел с французского слово в слово и буква в букву переводчик Лумака”.

После этого переводчик сказал, что французы, которые привезли это письмо, передали, что верховный главнокомандующий приносит шейхам глубочайшую благодарность за аккуратное выполнение ими своих обязанностей и выражает пожелание, чтобы они так же вели себя и впредь. Шейхи ответили, что они слушают и повинуются.

После этого один из присутствующих на заседании дивана шейхов сообщил, что один человек, проживающий в провинции ал-Мануфийа, по имени Муса Халид, которого французы облагодетельствовали и сделали начальником, после их ухода из ал-Мануфийи начал грубо нарушать порядок в деревнях и грабить жителей провинции, так что они даже не могли выйти за пределы своих селений, чтобы раздобыть необходимые для пропитания средства, что он схватил кади, шейха 'Абдина, и отобрал у него около 3000 реалов. Он отобрал много денег также у богатых жителей Мануфа и других населенных пунктов. Комиссар сказал: “Порядок будет восстановлен, а нарушители порядка наказаны”. После этого он приказал написать от имени шейхов дивана письма купцам, мелким торговцам и шейхам городов с приказом отправить в Каир зерно и продукты питания. Такие письма были отосланы в Махаллат ал-Кубра, Мануф, Мансуру, Фашн и Бани-Сувайф[624].

В тот же день шейхи дивана написали ответ на вышеупомянутое письмо французского главнокомандующего.

В тот же день комендант Бейар сообщил некоторым высокопоставленным лицам, что если жители города будут повиноваться и сохранять спокойствие, то после победы и возвращения верховного главнокомандующего миллионный налог и другие налоги будут уменьшены наполовину.

10 зу-л-хиджжа (24.IV.1801) комендант Бейар приказал выпустить на свободу сына купца Мухаррама после того, как мать последнего внесла выкуп в размере 2000 французских реалов.

В тот же день 'Абд ал-'Ал выехал в район |156| Абу За'бал. Он возвратился с тремя крестьянами, одному из которых он приказал отрубить голову.

13 зу-л-хиджжа (27.IV.1801) 'Абд ал-'Ал арестовал некоторых жителей кварталов ал-Гурийа, ас-Сага, Марджуш[625] и других и заставил их заплатить контрибуцию. На вопрос о причине этого он ответил: “Я делаю это не по собственной прихоти, а по приказу французов”.

В тот же день около холмов ал-Баркийа была выкопана траншея. Жители, выносившие покойника, должны были теперь подыматься с телом на холм и спускаться, чтобы пересечь эту траншею, по деревянному перекидному мостику. Это создало для жителей большие трудности. Случилось раз, что покойник упал из рук носильщиков и скатился к подножию холма.

В тот же день пришло сообщение о смерти в Верхнем Египте Мурад-бея. Он умер 4 зу-л-хиджжа от чумы и был погребен в Сухадже[626] рядом с могилой шейха ал-'Арифа. В связи со смертью Мурад-бея его жене госпоже Нафисе были выражены соболезнования. Последняя распорядилась, чтобы мужу был сооружен мавзолей рядом с могилами 'Али-бея и Исма'ил-бея на кладбище около купола имама аш-Шафи'и[627], — да будет доволен им Аллах. Ходили слухи, будто собирались перенести его тело в этот мавзолей, но затем от этого решили отказаться. После того как французы заключили с Мурад-беем мир и передали ему управление в Верхнем Египте, они назначили его упомянутой жене ежемесячное пособие в размере 100.000 пара. Она получала это пособие до тех пор, пока французы не отправили письма приближенным Мурад-бея с соболезнованием по поводу кончины их предводителя и не назначили Осман-бея ал-Джухдара, известного под именем ат-Танбурджи, эмиром и главой хушдашей Мурад-бея вместо покойного, с тем чтобы приближенные Мурад-бея продолжали быть правителями в своих владениях и подчинялись французам.

В тот же день прибыли ответы на разосланные по городам письма с просьбой о присылке зерна и пищевых продуктов. Мелкие торговцы и купцы писали, что они готовы слушаться и повиноваться, однако им мешают и преграждают путь разбойники и совершающие нападения бедуины. Они писали, что ворота городов заперты и нет возможности выйти за их пределы и что если на дорогах будет установлен порядок, то они привезут то, что от них требуют, и так далее. Что касается посланца, отправленного в Мансуру, то он не смог добраться до этого города и вернулся с полдороги, так как армия противника уже захватила город.

В этом месяце эпидемия чумы еще более усилилась. Мустафа Ага Абтал заболел чумой в крепости. Когда у него появились признаки этой болезни, его вынесли из крепости, поместили в карантин около Баб ал-'Азаб и бросили его там. Члены дивана упомянули о нем, после чего его перевели в его собственный дом, где он и умер. Такая же судьба постигла купца Хусайна Кара Ибрахима и 'Али Катходу ан-Надждали. Все это произошло в начале месяца.

Ежедневно от чумы в крепости умирало тридцать-сорок французов. Их выносили из расположенного в крепости карантина на деревянных похожих на двери носилках, по три-четыре покойника зараз, причем перед переносившими их носильщиками шли два француза, которые не позволяли жителям приближаться и отгоняли их подальше. Они выносили покойников через Баб ал-Карафа и бросали их в глубокую, заранее подготовленную могильщиками яму и засыпали их землей так, чтобы она их покрывала, затем они бросали туда других и вновь покрывали их землей. Так они делали до тех пор, пока яма не наполнялась, причем между телами умерших и поверхностью земли они оставляли около локтя, а оставшееся пространство засыпали землей и заваливали камнями. После этого они рыли другую яму и поступали таким же образом. В каждой яме они хоронили от двенадцати до шестнадцати и более покойников одного над другим, засыпая между ними слой земли. Умерших бросали в ямы в одежде и обуви и с постельными принадлежностями. Место, в котором они закапывали покойников, находилось на холме, расположенном за пределами мавзолея ал-Кадирийа между двумя дорогами, ведущими к мавзолею имама аш-Шафи'и, — да будет доволен ими Аллах.

В это время шейхи дивана осудили 'Абд ал-'Ала за то, что он конфисковывал имущество жителей и занимался вымогательством, хотя людям обещали их больше не трогать и обрадовали известием о снижении миллионного налога наполовину. Шейхам ответили, что этот налог носит характер займа в связи с тем, что перестал поступать налог мири, а армия нуждается в средствах на расходы. Им заявили также, что если бы они смогли написать в деревни и добиться уплаты мири, то с людей не требовали бы денег. Шейхи ответили, что эта невозможно, ибо деревни находятся в руках противника, |157| бедуины грабят на дорогах и порядок нарушен, что им хотелось бы видеть со стороны властей мягкое обхождение, снисхождение и сочувствие и что их обязанность состоит в том, чтобы давать советы и ратовать за доброе дело.

В четверг, 6 зу-л-хиджжа (20.IV.1801), в Каир возвратились казначей Эстев, Джурджис ал-Джаухари, копты и другие лица, кроме французов, уезжавших с ними. В связи с этим шейхам дивана, купцам и знатным лицам были разосланы листки с приглашением собраться на следующий день. На другое утро приглашенные собрались. Пришли казначей, комиссар, 'Абд ал-Ал, 'Али Ага, вали, некоторые купцы: сейид Ахмад аз-Зарв, хаджи 'Абдаллах ат-Тауди — шейх квартала ал-Гурийа, хаджи 'Омар ал-Малтили — купец квартала Хан ал-Халили, Махмуд Хасан и переводчик Клемент.

Эстев обратился к собравшимся с речью, которую перевел переводчик. Он заявил, что верховный главнокомандующий передает им привет и свою большую благодарность. Нынешнее положение в конце концов по воле всевышнего изменится, верховный главнокомандующий возвратился в Каир, и жители Каира вздохнут с облегчением. Многие англичане уже погибли, а большинство оставшихся в живых страдает от болезни глаз и дизентерии. Некоторые из англичан, не выдержав голода и жажды, перебежали к французам и присоединились к ним. “Знайте же, — заявил он, — что французы отступили из Розетты не под давлением противника, но покинули ее умышленно. То же самое следует сказать об эвакуации Дамиетты. Мы хотим завлечь противника в глубь страны и заставить его распылить свои силы. После этого мы его целиком уничтожим.

Мы доводим до вашего сведения, что из Франции в Александрию прибыло судно с сообщением о заключении мира между Францией и всеми государствами, кроме Англии. Англичане отказались заключить мир, так как они не хотят, чтобы прекратилась война, и окончились смуты, потому что это помешало бы им захватывать имущество жителей.

Знайте, что заключенные в крепость заложники — шейхи и другие лица — вне опасности. Их арестовали и посадили в крепость с целью предотвратить мятеж, а также из опасения за их судьбу. Проведение этой меры предписывается французским законом, который нельзя нарушить, так же как вам нельзя нарушить предписание великого Корана.

До нас дошли сведения, что турецкий султан приказал своим солдатам прекратить войну против французов. Однако некоторые неразумные солдаты нарушили этот приказ, вышли из подчинения и ведут войну без его разрешения”.

Некоторые присутствующие ответили ему, что жители хотят лишь установления спокойствия и мира, что они в настоящее время предпочитают англичанам французов, так как они уже изучили французские нравы. “Мы знаем, что англичане, — говорили они, — присоединившись к туркам, преследуют только свои собственные цели. Они сражаются вместе с турками и подстрекают их лишь для того, чтобы погубить их, а затем отрекутся от них, как они это уже сделали раз в прошлом”. Тогда казначей Эстев сказал: “Французы не любят лгать, ложь им несвойственна, и вы должны верить всему тому, что они говорят”. Тогда один из присутствующих сказал, что лгут курильщики хашиша, а французы не употребляют хашиша. После этого казначей сказал: “Если жители Каира начнут смуту, то они будут наказаны еще более жестоко, чем в прошлом году. Знайте, что французы не покинут египетскую землю и не уйдут из Египта никогда, так как эта страна стала их владением и вошла в состав их государства. Если даже предположить, что они потерпят поражение в Каире, то они уйдут из него в Верхний Египет, а затем вернутся в него снова. Пусть вас не смущает, что у французов мало солдат, ибо французы сильны своим единством, и, когда они соберутся, — их будет много”.

Эта полная обмана и небылиц речь продолжалась очень долго. Присутствующие шейхи отвечали в соответствии с обстоятельствами. Затем казначей сказал: “Мы хотим, чтобы вы оказали содействие и помощь французам и заплатили половину миллионного налога, а мы в свою очередь будем после этого ходатайствовать перед верховным главнокомандующим, чтобы вас освободили от второй половины налога, в соответствии с тем что вам обещал комендант Бейар. Постарайтесь уплатить этот налог, собирайте его с богатых и оставьте в покое бедных”. Присутствующие шейхи ответили в конце разговора, что обещают выполнить его приказание. Тогда Эстев сказал: “Вы должны поторопиться, так как армия нуждается в средствах”. Затем он сказал: “Вам следует написать письмо верховному главнокомандующему и сообщить ему о том, что жители города /158/ пребывают в спокойствии, и о том, что вы выполняете свои обязанности. Тогда, если пожелает Аллах, он вскоре к вам приедет”.

На этом заседание закончилось. Требуемый ответ был написан и отправлен.

В тот же день было получено сообщение о прибытии Тахир-паши ал-Арна'уди[628] с отрядом албанских солдат в Абу За'бал.

В тот же день отряд французских солдат выступил из города. Французы совершили нападение на четыре деревни под тем предлогом, что жители последних поддерживают бедуинов и разбойников, разграбили эти деревни и вернулись в Каир, захватив имущество жителей и их скот.

В тот же день комендант Бейар направил начальникам янычар приказ об уплате ими налога в двенадцать тысяч реалов, который они остались должны в качестве мултазимов. Он угрожал им, что, если они запоздают с уплатой, солдаты окружат их дома, а их самих отправят в тюрьму и даже заставят их тесать камни. Те ссылались на свое стесненное положение. Их посадили в тюрьму. Сейид Ахмад аз-Зарв ходатайствовал перед комендантом, чтобы тот временно удовлетворился уплатой четырех тысяч реалов, а уплату остальной суммы отсрочил и выпустил бы задержанных из крепости, чтобы они могли собрать и принести требуемую сумму. Комендант удовлетворил эту просьбу и перевел арестованных 'Али Ага Йахйа — агу корпуса черкесов и Йусуфа — баш чауша из крепости в дом 'Абд ал-'Ала. Вместе с арестованными в этот дом был заключен также Мустафа Катхода ар-Раззаз. 'Абд ал-'Ал угрожал арестованным, подсылал к ним своих помощников, которые уговаривали их поторопиться с уплатой налога и говорили, что в противном случае ага будет их бить розгами.

Воистину, Аллах всемогущий делает то, что пожелает, и возможно, что этот самый 'Абд ал-'Ал, который теперь им угрожает, прежде не осмелился бы на то, чтобы предстать перед кем-либо из свиты их, не говоря уже о них самих.

В тот же день французы окружили дом умершего накануне Хасана Ага ал-Вакила. Причиной этого послужило то, что в его доме нашли спрятавшегося юношу-француза, который принял ислам и побрил голову. Был арестован один из хушдашей Хасана Ага и заключен в тюрьму за то, что он знал об этом и не сообщил.

В тот же день из лагеря везира к коменданту Бейару прибыли посланцы. Они имели с ним встречу и беседовали наедине. В ту же ночь Бейар отослал их обратно. Когда на заседании дивана комиссару был задан вопрос по поводу этого события, он ответил, что их действительно прислали просить мира.

18 зу-л-хиджжа (2.V.1801) был выпущен на свободу Ибрахим-эфенди — чиновник городской таможни, так как его собирались использовать для сбора налога в полмиллиона.

24 зу-л-хиджжа (8.V.1801) был арестован и заключен в крепость шейх ривака магрибинцев — Абу-л-Касим ал-Магриби, за то, что он в присутствии людей заявил: “Я шейх ривака магрибинцев и повелеваю ими”, а также хвастался в других подобных же выражениях. Все это было передано 'Абд ал-'Алу и французам, они поверили его словам и решили, что он может вызвать восстание, арестовали его и посадили в тюрьму. Арестовали также Мухаммада-эфенди Йусуфа, второго помощника начальника канцелярии, и другого человека по имени 'Убайд ас-Суккари.

25 зу-л-хиджжа (9.V.1801) в диван было доставлено письмо, причем, как утверждали, его прислал верховный главнокомандующий французов. Письмо было прочитано. Вот что в нем было написано после обычного вступления:

“Ко всем шейхам и благородным улемам, являющимся в настоящее время членами высокого каирского дивана, — да сохранит Аллах всевышний их добродетели.

Я получил ваше письмо, наполнившее мое сердце радостью. Оно свидетельствует о вашем здравомыслии, верности и приверженности к конституции. Продолжайте следовать по верному пути. Вы можете рассчитывать на благожелательное отношение и благосклонность со стороны Французской республики. Французская республика, ее первый консул великий Бонапарт и особенно я довольны вами и полагаются на вас.

Вопреки моим приказаниям господин Фурье, которому я предписал быть около вас, покинул свой пост и направился в Александрию. Его поведение в нынешних условиях свидетельствует о недостатке храбрости. Мы назначили к вам вместо него гражданина Жерара, достойного занять этот пост благодаря его заслугам и выдающимся качествам и особенно благодаря его энергии и храбрости.

Гражданин Жерар пользуется моим полным доверием. Доверяйте всему тому, что он говорит от моего и своего имени. По милости всевышнего и с его помощью я скоро благополучно возвращусь в Каир и увижусь с вами.

Продолжайте управлять городом и проявлять заботу о поддержании порядка /159/ среди жителей, предоставьте политику другим лицам и положитесь во всем на бога и на лучшего из его рабов — Мухаммада. К нему мы обращаемся с просьбой о помощи.

13 флореаля IX года, что соответствует 18 зу-л-хиджжа 1215 года.

Подпись: 'Абдаллах Жак Мену. Конец. С подлинным верно”.

26 зу-л-хиджжа (10.V.1801) по распоряжению комиссара Жерара были собраны члены дивана. Все это напоминает слова одного поэта: “Упорствуй перед теми, кто злорадствует, и покажи им, что ты не отступишь перед превратностями судьбы”.

В тот же день по ходатайству Хусайна Кашифа был выпущен на свободу Мухаммад Кашиф Салим аш-Ша'рави[629]. Он отправился в Верхний Египет.

28 зу-л-хиджжа (12.V.1801) прибыло известие, что кавалерия везира Йусуф-паши вступила в пятницу, 24 зу-л-хиджжа, в Бильбейс.

В тот же день комиссар дивана сообщил, что верховный главнокомандующий прислал письмо госпоже Нафисе с выражением соболезнования и установил для нее ежемесячную пенсию в размере 140.000 пара.

Так закончился этот год со всеми его событиями.

В этом году непрерывно сносились и разрушались кварталы города, что изменило его внешний облик, а на жителей обрушились различного рода притеснения.

Был полностью разрушен район ал-Хусайнийи за пределами Баб ал-Футух и ал-Харуби. Были разрушены кварталы, районы и улицы, бани, мечети, молельни и богадельни.

Были уничтожены пруд ал-Джанак[630] с расположенными на его берегу зданиями и красивыми дворцами, большая мечеть ал-Джанбалатийа[631], расположенная около Баб ан-Наср, с большими сводчатыми куполами из обтесанных, прямоугольной формы, вроде пирамид, каменных колонн и огромным минаретом с двумя полумесяцами.

Продолжалось также разрушение зданий, расположенных за пределами Баб ан-Наср, Баб ал-Футух и Баб ал-Каус[632] до Баб ал-Хадид, так что остались от них всех одни только бесчисленные развалины. При этом обнажилась главная стена города. Ее надстроили, а разрушенные ее части отремонтировали и очистили место около него от всего, что там было разбросано.

Около каждых ворот соорудили помещение для стражи и большие башни и ворота внутренние и внешние, а также сделали ограду из врытых в землю столбов, которые перекрещивались особым образом. У каждых ворот днем и ночью находилось несколько солдат и полицейских. Были замурованы ворота Баб ал-Фугух, Баб ал-Баркийа, Баб ал-Махрук[633]. На холме ал-Баркийа было сооружено несколько фортов. В них были расположены гарнизоны, снабженные военным имуществом, снаряжением и цистернами с водой. Форты были построены также на всем протяжении от Баб ан-Наср до Баб ал-Вазир[634] и до района ас-Савва[635] на одинаковом расстоянии один от другого. Французы выровняли верхушки холмов, отремонтировали дороги к ним и соорудили вдоль них скаты для облегчения подъема и спуска под прямым и тупым углом в соответствии с инженерным расчетом.

Были разрушены дома на Ра'с ас-Савва, около ал-Хат-таба[636] и Баб ал-Вазир, под большой крепостью, в том числе расположенные там старые школы с высокими куполами. Была разрушена школа ан-Низамийа с ее превосходным минаретом, а на ее месте построена крепость. При этом французы разрыли находившиеся там могилы и разломали найденные в них саркофаги. Они рассчитывали отыскать внутри деньги, но нашли лишь останки великих людей. Тогда они вытащили эти саркофаги и выбросили их. Впоследствии жители этого района собрались, устроили похоронное шествие, в котором приняло участие множество людей, перенесли эти останки и похоронили их внутри богадельни, расположенной по соседству с Баб ал-Мударрадж. После того как был сломан минарет школы, из нее соорудили крепость. Были разрушены также школа ал-Канибийа, мечеть, известная под названием “Мечети семи султанов”[637], мечеть Черкеса[638], мечеть Хунд, расположенная на берегу пруда ан-Насирийа, за пределами Баб ал-Баркийа. Такая же участь /160/ постигла постройки в районе Баб ал-Карафа с расположенными здесь школами и мечетями. Ворота были замурованы, а примыкающая к ним мечеть ан-Насири была превращена в крепость после того, как были разрушены ее минареты и купола.

Были замурованы также ворота, выходящие на площадь со стороны ар-Румайлы и 'Араб ал-Йасар[639], стены около Баб ал-Карафа были соединены с мечетью аз-Замр, а сама мечеть была превращена в крепость. Такая же участь постигла несколько фортов, соединенных акведуками, по которым доставлялась вода в большую крепость. Арка и источники были замурованы, и была образована сплошная стена, в которой была оставлена лишь одна небольшая арка со стороны ат-Тиби в Старом Каире, превращенная в ворота. К этим воротам была подведена дорога. У ворот была установлена сторожка, где разместились стражники и солдаты, собиравшие пошлины со всех, кто входил и выходил.

Дорога, ведущая из района моста ас-Садд, с плетеной оградой была разрушена, и в этом месте были построены также сплетенные из прутьев ворота с замком. Около ворот была выставлена постоянная охрана, так как здесь находятся водяные колеса, от которых вода идет по акведукам в крепость, а позади ворот выкопали ров.

В районах Александрии, Розетты, Дамиетты и городов Верхнего Египта за очень небольшой промежуток времени было построено множество крепостей, сторожевых башен и фортов.

Изменился облик площади ал-Азбакийа, расположенные здесь дома были разрушены, а набережная озера была засыпана землей.

Был разрушен район моста ал-Муски[640] и кварталы, находившиеся по соседству с ним, начиная от первого лежащего против бани моста и до ворот, известных под названием ал-'Атаба аз-Зарка', где расположена мечеть ал-Азбак, а также находившиеся внутри этого района дома, торговые ряды и торговые дворы. Был снесен холм Кум аш-Шайх Салама, в результате чего образовался проход на большом протяжении от моста до площади перед мечетью ал-Азбак. Был разрушен дом ас-Сабунджи, и образовался длинный, широкий мощеный проспект до моста ад-Дикка. В середине этот проспект пересекается другим проспектом, ведущим в левую сторону к разрушенному дому ат-Тавила и к дому ал-Алфи, где жил верховный главнокомандующий. Далее этот проспект тянется по прямой линии до моста ал-Магриби, затем до Булака и выходит к берегу реки, к причалу, где выгружают солому и где находятся амбары. По обеим сторонам проспекта были посажены деревья и кусты. То же самое было сделано вдоль тротуаров площади ал-Азбакийа.

Были разрушены мечеть и другие здания и сады, расположенные около моста ад-Дикка. Там были выстроены ворота и башни и размещен сторожевой пост, охранявший днем и ночью резиденцию коменданта Бейара, занявшего дом, принадлежавший ранее Джурджису ал-Джаухари, и прилегавший к этому дому район. Французы собирались продолжить этот проспект, разрушить город до моста ал-Муски у стены Баб ал-Баркийи. Они хотели разрушить участок города от бани ал-Муски до района ал-Ашрафийи и далее в Хан ал-Халили до конюшни ат-Тарма, известной в настоящее время под названием аш-Шанвани[641], до района Кафр ат-Тамма'ин[642] и Баб ал-Баркийи и соорудить в этих местах широкую дорогу, расположить на всем ее протяжении по обеим сторонам торговые ряды и магазины, а около них установить колонны, решетки и беседки, посадить деревья и разбить парки от Баб ал-Баркийи до Булака.

После того как французы снесли весь район до моста ал-Муски, они объявили, что прекращают на три месяца разрушать город и приступают к постройке набережной по обоим берегам около моста ал-Муски и к сооружению по направлению к европейскому кварталу и к кварталу ан-Набака спуска из тесаного камня, искусно выделанного и уложенного. Они отремонтировали также многие разрушенные мосты через канал и внутри Каира и за его пределами, например мост ас-Садд, мост, расположенный между кварталом ан-Насирийи и дорогой в Старый Каир, мост ал-Лимун, мост Кадидар, мост ал-Аваз и другие мосты. Но затем вспыхнула эпидемия чумы, в Египет вторглись войска противника, французы прекратили эти работы и занялись строительством укреплений. Мы еще вернемся к этому.

Был разрушен район Биркат ал-Фил и в особенности расположенные на берегу озера дома эмиров, а деревянные части разрушенных зданий /161/ были использованы для постройки крепостей, в качестве топлива и для продажи. Так же поступили со свинцовыми и железными частями этих зданий, а также с мрамором. А между тем район этого озера был одним из самых красивых мест Каира. Вспоминая Каир, Абу Са'ид ал-Андалуси[643] о нем говорил:

“Удивляет меня во внешнем облике города озеро Биркат ал-Фил, так как оно круглое, как луна, а поверхность его напоминает звезды в ночную пору. Здесь обычно прогуливается правитель. Около озера гуляют также люди, принадлежащие к различным слоям населения и занимающие различное положение. Таким образом, вид озера удивителен, и о нем я говорю:

„Посмотри на Биркат ал-Фил, которое, как глаза ресницами, обрамлено прекрасными видами.

Когда смотришь на него, то кажется, что это звезды окружили луну".

Я посмотрел на озеро утром, когда на него упали лучи солнца, и сказал:

„Посмотри на Биркат ал-Фил, на поверхности которого лучи восходящего солнца начертали кровавую полосу.

И пусть твои глаза наслаждаются его прелестью и загораются от его красоты счастьем и любовью"”.

Была также разрушена и превращена в питейную лавку мечеть ар-Рувай'и. Такая же участь постигла часть мечети 'Османа Катходы ал-Каздоглу, расположенной около Расиф ал-Хашшаб, мечеть Хайрбея Хадида, находившуюся на улице ал-Хаммам, около Биркат ал-Фил, мечети ал-Банхави, ат-Тартуши, ал-'Адави, мечеть 'Абд ар-Рахмана Катходы, расположенную против Баб ал-Футух, причем от них не осталось ничего, кроме части стен. Мечеть Азбак была превращена в рынок, где продавали с торгов права на сбор налогов.

Французы изменили внешний вид ниломера. Они изменили его форму, разрушили его высокий купол и великолепный большой павильон и зал, в котором находился ниломер, и приступили к постройке нового ниломера другой формы. Новый ниломер был неплохой, но они не успели закончить его постройку, и он стоит в незаконченном виде до настоящего времени. Французы подняли колонну ниломера на один локоть, сделав это добавление из прямоугольного куска мрамора, и нанесли на него со всех четырех сторон деления для определения уровня Нила.

Французы разрушили мастабы выходящих на улицу лавок и увезли их камни под предлогом, что они хотят расширить дорогу для проезда больших телег, на которых они перевозят имущество и необходимые для строительства камни, гипс, известь и тому подобное, но истинная причина этого состояла в том, что они боялись, что жители будут из этих камней строить баррикады, как это было во время восстания. Они разрушили их до Баб Зувайлы и с другой стороны до перекрестка Марджуш, а также снесли их в районе Канатир ас-Сиба', ас-Салиба, улицы ал-Джамамиз, Баб Са'ада, Баб ал-Харк до ворот Баб аш-Ша'рийа. Если бы такое положение продолжалось еще некоторое время, они разрушили бы мастабы кварталов ал-'Аккадин, ал-Гурийа, ас-Сага, ан-Наххасин и так до самых Баб ан-Наср и Баб ал-Футух. От этой меры большое неудобство испытывали владельцы лавок, которые должны были сидеть отныне внутри своих лавок, подобно мышам в щелях. Были разрушены также лестницы и лестничные площадки некоторых мечетей, молелен и домов, находившиеся за пределами стен зданий, в результате чего ведущие в них двери оказались на весу, и, чтобы войти в них, жители должны были пользоваться переносной деревянной лестницей, всякий раз подставляя и убирая ее, а это была большая работа.

С этого времени женщины забыли всякую скромность, стыд и приличие и начали позорно себя вести. Дело в том, что некоторые из прибывших в Египет французов привезли с собой своих жен. Французы вместе с женами прогуливались по улицам, причем их жены ходили с открытыми лицами, были одеты в платья, покрыты платками из разноцветного шелка, а на плечи накидывали кашемировые шали, обшитые разноцветным позументом. Эти женщины со смехом и хохотом разъезжали по улицам верхом на лошадях и ослах, погоняли их во всю прыть, заигрывая с везущими их погонщиками и с разными подонками из простого народа. К ним тянулись низкие и наиболее развратные женщины легкого поведения. /162/ Французы, склонные к общению с женщинами, проводили с ними время и тратили на них свои деньги. В первое время, общаясь с французами, женщины старались скрывать эти отношения, соблюдая некоторую скромность, и боялись позора. Но когда в результате последнего восстания в Каире французы ворвались в Булак, перебили жителей его, овладели ценностями и захватили и превратили в своих пленниц понравившихся им женщин и девочек, переодели их в платья своих жен и заставили их подражать всем обычаям последних, то большинство их во всех отношениях обнаглело и сбросило покрывало стыда. С этими женщинами-пленницами стали общаться и другие развращенные женщины.

Даже когда жители города были покорены, унижены и разграблены, а их имущество перешло в руки французов и тех, кто был на их стороне, то все-таки, благодаря тому вожделению, которое они испытывают к женщинам, французы подчинялись им, удовлетворяя все их прихоти и потворствуя всем их капризам, даже в том случае, когда женщины их ругали и били своими туфлями. Увидев все это, женщины отбросили всякую скромность и стыдливость, ни на что не обращали внимания и ни с чем не считались. Они стали привлекать к себе своих сверстниц и смущать их умы, ибо души людские, особенно души незрелых людей, стремятся к удовлетворению похоти.

Многие французы сватались к дочерям знатных лиц, и последние, стремясь к власти и рассчитывая на дары, выдавали за них своих дочерей. При этом французы делали вид, что принимают ислам, и произносили слова исповедания веры, ибо у них нет веры, которая внушала бы им страх и которой они боялись бы изменить.

Женщины-мусульманки вступали в связь с местными французскими начальниками, одевались во французскую одежду и ходили с ними по их району, в то время как те разбирали дела жителей и давали обычные распоряжения и указания. Женщины ходили одни или в сопровождении подобных себе товарок и гостей. Перед ними шли стражники и слуги с палками в руках и разгоняли жителей, как будто за ними шел правитель. Женщины сами распоряжались как хотели.

Когда вода в Ниле, достигнув своего высшего уровня, входила в канал, куда устремлялись лодки, то в них оказывались эти женщины, вследствие своей распущенности воспользовавшиеся своими связями и дружбой с французами. Они пели, танцевали и пили вино днем и ночью при свете горящих свечей и фонарей. Эти женщины были одеты в великолепные одежды, хороши собой и носили украшения, усыпанные драгоценными камнями. Они брали с собой музыкальные инструменты. С ними были гребцы, которые шутили, веселились и громко перекрикивались, вели непристойные разговоры и говорили грубости, особенно если хашиш ударял им в голову и туманил их сознание. Они кричали, били в барабаны, танцевали, играли на дудках, перекликались, коверкая французские слова, и подражали французам, когда те пели. Что касается черных рабынь, то, когда они узнали о любви французов к женщинам вольного поведения, они начали ходить к ним по одной и парами, перелезали к ним через стены и проникали к ним через все щели. Они указывали французам потайные места, где их хозяева прятали деньги, имущество и так далее.

Йа'куба-копта, сотрудничавшего с французами, последние сделали генералом коптских отрядов. Он собрал молодых коптов, обрил им бороды и одел их в форму, сходную с формой французских солдат. Единственное ее отличие состояло в шапке, напоминавшей шляпу, к которой был прикреплен безобразный кусок черного овечьего меха. К этому следует добавить, что коптские солдаты имели омерзительный вид, были черны и издавали отвратительный запах. Йа'куб собрал их из южных районов Верхнего Египта, создал из них свою армию и опирался на них. Он разрушил дома, лежащие позади мечети ал-Ах-мар, по соседству с христианским кварталом, в котором он жил сам, и, построив на их месте крепость, обнес ее огромной стеной и фортами, проделал в ней большие ворота, по сторонам которых соорудил массивные башни. Он построил также башни за пределами квартала пруда ал-Азбакийа и вдоль всей стены соорудил в башнях бойницы для пушек и ружей наподобие тех, которые были в отремонтированной французами каирской стене. У ворот крепости с внутренней и наружной стороны он поместил несколько солдат-стражников, которые и ночью и днем стояли на часах с ружьями в руках на французский манер.

/163/ В этом году французы вырубили деревья и пальмы во всех садах и парках Каира, Булака, Старого Каира, на острове ар-Рауда, в районе Каср ал-'Айни за пределами ал-Хусайнийи, в парках около Биркат ар-Ратли, в Ард ат-Таббала[644], даже в парках, прилегающих к каналу, и во всех провинциях Египта: аш-Шаркийе, ал-Гарбийе, ал-Мануфийе, Розетте, Дамиетте. Все это пошло на постройку крепостей и стен во всех областях, на изготовление повозок и телег, на постройку укреплений и на топливо. С той же целью они разломали лодки и баржи, чтобы использовать их деревянные части. А между тем жители в них очень нуждались, так как не могли строить новые лодки из-за бедности и из-за отсутствия необходимых материалов: дерева, жидкой и густой смолы, железа и так далее. Французы дошли до того, что, заняв Египет и обосновавшись в ал-Азбакийе, они разломали все лодки и челны, которые знатные лица держали для прогулок около своих домов. Так же они поступили с лодками, находившимися на Биркат ал-Фил. Результатом всего этого явились нехватка товаров, рост цен, прекращение торговли, стесненность в средствах к существованию и увеличение цен на перевозку товаров на судах в связи с недостаточным количеством последних.

В этом году были разрушены купола и могилы, находившиеся на кладбище ал-Карафа под крепостью, так как французы опасались, что в случае восстания повстанцы могут построить из них укрепления. Все это было взорвано при помощи мины. В результате взрыва зарытого в землю пороха все здание рушилось с оглушительным грохотом. Таким же образом, при помощи взрыва пороха, со стороны, обращенной к крепости, была разрушена большая часть горы ал-Мукаттам[645], так как французы опасались, что противник овладеет этой высотой и начнет обстреливать крепость.

В этом году во время разлива Нил достиг, чрезмерно высокого, не наблюдавшегося в течение многих лет, уровня. Посевы были затоплены, города окружены водой, дороги пришли в негодность. Большинство расположенных на берегах Нила селений оказалось затопленными, а множество находящихся в этих селениях домов разрушенными. В Каире вода хлынула по дороге со стороны квартала ан-Насирийа, вышла из берегов озера Биркат ал-Фил и затопила улицу аш-Шамси и дорогу, ведущую к мосту 'Омаршах[646].

Торговые пути и дороги по-прежнему оставались перерезанными. Разнообразные товары, привозимые из Турции, Сирии, Индии, Хиджаза и стран Северной Африки, подорожали, и все цены возросли в десять раз. Ратл мыла стоил восемьдесят пара, а один миндальный орех — два пара. Уже по одному этому можно судить. Что касается местных продуктов, то их было много, и большая их часть стоила недорого, например масло, пчелиный мед, зерно и особенно рис. Последний продавался в некоторые дни по 500 пара за ардабб. Христиане — торговцы медом — объезжали город с погруженными “а ослов глиняными кувшинами, наполненными медом, и продавали его на улицах по дешевым ценам.

Вспыхнувшая в Египте и в Сирии эпидемия чумы сильнее всего обрушилась на селения Верхнего Египта. В присланном из Асйута письме мой друг, выдающийся ученый шейх Хасан, известный под именем ал-'Аттар ал-Мисри, писал мне:

“Сообщаю вам, друг мой, что в Верхнем Египте вспыхнула эпидемия чумы. Подобной эпидемии мы еще не знали, и ни о чем подобном мы не слышали. С особой силой она обрушилась на Асйут. Это несчастье постигло все селения Востока и Запада, и мы были свидетелями необычных вещей в развитии и характере этой болезни. Она уничтожила большинство жителей страны, главным образом мужчин, в том числе молодых, унесла высокопоставленных лиц, имевших заслуги и достоинства. Рынки закрылись, саванов не хватает. Большинство жителей либо стали покойниками, либо провожают покойников, либо еще больны, либо выздоравливают от болезни. Дело дошло до того, что человек узнает о смерти своего друга и близкого лишь через несколько дней. Покойники остаются в своем доме из-за отсутствия похоронных принадлежностей. Нет гробов, некому обмывать покойников, нет носильщиков, и найти их можно лишь с большим трудом. Если умирает какое-либо высокопоставленное лицо, то его провожают не более десяти человек, которых специально для этого нанимают. Умирают улемы, преподаватели чтения Корана, мултазимы, высокопоставленные лица, ремесленники. Вот уже месяц, /164/ как я не брил голову из-за отсутствия цирюльника. Эпидемия вспыхнула в ша'бане и усилилась и достигла крайних размеров в зу-л-ка'да и зу-л-хиджжа. Ежедневно в Асйуте умирает свыше шестисот человек, и, выйдя из дома, можно увидеть только либо похоронное шествие, либо больных, либо людей, занятых подготовкой к похоронам, и можно услышать лишь стоны плакальщиц. В мечетях не стало муэззинов и имамов, так как многие погибли, а оставшиеся в живых заняты похоронными процессиями и чтением молитв. Прекратился сбор урожая, так как нет жнецов, зерно высохло на полях, и ветер развеял его, потому что некому его убрать. Можно предположить, что уже вымерло две трети жителей. К этому следует добавить, что бедуины совершают набеги на селения, в которых не осталось ни жителей, ни властей, и сеют всюду разорение и страх”. Шейх ал-'Аттар закончил свое письмо словами: “Если бы я пожелал рассказать вам, мой друг, что произошло здесь в результате эпидемии чумы, то я должен был бы исписать много страниц, но и при этом условии не сумел бы высказать все полностью”.

Письмо датировано 28 зу-л-хиджжа этого года. В этом году умерли следующие знатные лица. Умер великий имам, одаренный разумом и талантами, природа которого орошена влагой познания и сродни образованности, выдающийся, не имеющий себе равных, единственный в свое время знаток своего дела ученый шейх Мухаммад ибн Ахмад ибн Хасан ибн 'Абд ал-Карим ал-Халиди, шафиит, известный под именем Ибн ал-Джаухари. Он был самым младшим из трех братьев, и поэтому к его имени добавляли слово ас-сагир. Шейх Мухаммад родился в 1151 году и воспитывался в добродетели и скромности в доме отца, оберегавшего его от всего дурного. Чтению Корана его обучали отец, старший брат шейх Ахмад ибн Ахмад, а также шейхи Халил ал-Магриби, Мухаммад ал-Фирмави и другие достойные ученые этого времени. Шейх Мухаммад ал-Малави[647] выдал ему свидетельство о том, что он прослушал его лекции. Он посещал также лекции шейха 'Атийат ал-Аджхури об основах мусульманского права и других науках, был его учеником и под его руководством получил звание преподавателя. Он посещал также лекции шейха 'Али ас-Са'иди и ал-Баррави. Он многому научился также у моего отца шейха Хасана ал-Джабарти[648] и посещал постоянно его лекции как с другими студентами, так и в одиночку. Отец его любил, испытывал к нему склонность и приблизил его к себе. В 1186 году он вместе со своим отцом совершил хадж и провел в Мекке некоторое время. Там он встретился с шейхом сейидом 'Абдаллахом Амиргани ат-Та'ифи[649] и почерпнул у него свет и знания. Он был удивительно проницательным, смышленым и глубоким человеком и умел разрешать сложнейшие вопросы. Он читал книги и преподавал в ал-Ашрафийе[650], был скромен, воздерживался от общения с жителями и посещения домов высокопоставленных лиц и был крайне щепетилен в отношении их собственности. Люди его любили и становились, его последователями и почитателями. В этом отношении ему помогли его богатство и обеспеченность, а также знатность его отца, которого жители любили, прославляли и стремились посещать.

Шейх Мухаммад ал-Халиди женился на дочери ходжи ал-Карими и поселился в ее доме, по соседству с домом своего отца в ал-Азбакийе. Ему было отведено также специальное место в доме его отца, где он иногда проводил время, и его отец каждому, кто к нему приходил в гости, чтобы поговорить с ним, — будь то знатный человек или простой, — предлагал посетить сына, встретиться с ним и попросить у него благословения. При этом отец рассказывал гостям об особенных дарованиях сына, о чудесах, которые тот творил, о ниспосланных ему откровениях, об его прилежании и умеренности. В результате этого вера в него людей еще более возросла. Он общался с образованнейшими достойнейшими людьми своего времени, как старшими, так и его сверстниками. Он ходил к ним в гости, и они посещали его и ночевали у него. Он их угощал и оказывал им почет. Во время праздника Нила он прогуливался с ними, держал себя достойно и благопристойно, избегая всяких неблаговидных поступков.

После смерти его старшего брата шейха Ахмада, взявшегося после отца читать лекции, все единодушно сошлись на том, чтобы поручить чтение лекций в ал-Азхаре и в мечети ал-Хусайни в месяц рамадан шейху, жизнь которого мы описываем. Но шейх Мухаммад отказался от этого предложения, продолжал вести замкнутый образ жизни, усердно работал, придерживаясь своего толка, и читал лекции в ал-Ашрафийе.

/165/ В 1187 г. он вторично совершил хадж и оставался в священных местах в течение года. Там он читал лекции в святой мечети, и студенты перенимали у него знания. Затем он возвратился на родину, еще больше замкнулся и проводил в уединении большую часть времени. Любовь жителей к нему еще более возросла. Он отказывался принимать их подарки, говоря, что не нуждается в них, и это еще больше привлекло к нему сердца людей, наполняя их любовью и верой в него. Эмиры стали посещать его целыми группами, стремясь добиться с ним свидания, и в этом стремлении подражали друг другу, но он, бывало, уклонялся от встречи с ними. Не было случая, чтобы он вошел в дом какого-либо эмира или отведал у кого-либо пищи, если только не считать шейхов, у которых он учился. Эмиры и знатные люди не отвергали его ходатайств и принимали его советы и замечания, которые он им делал прямо в глаза во время их визитов. Слава о нем все росла и распространялась все шире. К нему приезжали посланцы из Хиджаза, Северной Африки, Индии, Сирии и Турции, стремившиеся посетить его и испросить его благословения.

В 1191 году он снова совершил хадж. Когда началась междоусобная война между мамлюкскими эмирами в Египте, он отправился со своими близкими и семьей в Хиджаз, чтобы побывать около святых мест, и оставался там в течение года. Он читал там лекции, покупал ценные книги, а затем, после возвращения в Каир, вновь обратился к своим старым занятиям, стал вести замкнутый образ жизни, даже чрезмерно удалясь от людей. Он читал лекции и диктовал их в ал-Ашрафийе, иногда в небольшой мечети на улице Шамс ад-Даула, а иногда в собственном доме в ал-Азбакийе.

После смерти шейха Ахмада ад-Дамаихури[651] пост главного шейха ал-Азхара, с согласия эмиров и главных улемов, занял шейх 'Абд ар-Рахман ал-'Ариши[652], ханифит. Это вызвало взрыв негодования среди шейхов-шафиитов, и они отправились к шейху Мухаммаду и попросили его занять место главного шейха. Однако последний отказался от этого предложения, но обещал им свое содействие в назначении на пост главного шейха того, кого они пожелают. Тогда шафииты собрались в доме шейха ал-Бакри, избрали на этот пост шейха Ахмада ал-'Ару-си и послали сообщение об этом эмирам, но последние на это не согласились. Тогда шейх Мухаммад отправился в сопровождении группы лиц к гробнице имама аш-Шафи'и и оставался там до тех пор, пока не было отменено решение улемов и эмиров. После этого должность главного шейха ал-Азхара вернулась к шафиитам, и на этот пост был назначен шейх Ахмад ал-'Аруси. О том, чем закончилась деятельность последнего, мы уже говорили выше, в рассказе о жизни ал-'Ариши. В тот момент, когда шейх Ахмад ал-'Аруси должен был принять пост главного шейха, шейха Мухаммада не было в Каире, так как он отправился посетить могилу Сиди Ахмада ал-Бадави. Тогда церемония вступления в должность была отложена до его возвращения. Шейх 'Абдаллах аш-Шаркави также был назначен по его совету.

Так он жил, уважаемый всеми, пока Египет не был занят французами и все дела не пришли в расстройство. Тогда он разделил судьбу всех остальных жителей, его имущество перешло в руки купцов, а дом и собрание книг были разграблены. На него обрушились невзгоды и болезни. Он помешался, и в воскресенье, 21 зу-л-ка'да прошедшего года умер в квартале ал-Барджаван[653]. Молитва по усопшем была прочитана с большой торжественностью в мечети ал-Азхар. Покойника похоронили рядом с его отцом и братом в мечети ал-Кадирийа на улице Шамс ад-Даула.

Шейх Мухаммад был одним из достойнейших людей Египта, выдающейся личностью своего времени, человеком блестящего ума. Он был человеком от природы любезным и мягким, привыкшим к изысканности в еде и одежде. Он написал сокращенный курс мусульманского права. Затем он добавил к нему ценный материал, сократив несколько заглавие и название его просто “ан-Нахдж”[654]. После этого он составил к этой книге превосходные комментарии. Он написал также комментарии к сочинению своего учителя шейха сейида 'Абдаллаха Амиргани — ал-Му'джам ал-ваджиз[655]. Он проявлял большой интерес к этому сочинению и зачитывал его во время лекций. Он написал также превосходные комментарии к лекциям своего отца и выпустил их отдельными частями под названием Манказат ал-'Абид[656], а также ряд других лингвистических, богословских и юридических трактатов[657].

/166/ Умер также выдающийся и именитый человек, почтеннейший и достойнейший сейид 'Абд ал-Фаттах ибн Ахмад ибн Хасан ал-Джаухари, брат Мухаммада, жизнь которого мы только что описали. Он был старше Мухаммада и моложе другого своего брата, шейха Ахмада. Он родился в 1141 году и рос под наблюдением своего отца. 'Абд ал-Фаттах посещал лекции шейха ал-Малави, а также некоторые лекции своего отца и других лиц, но он не проявил интереса к наукам, не надел одеяния факиха, а предпочел заняться торговлей. Он участвовал в торговых компаниях, совершал коммерческие сделки, вел торговые книги и переписку.

После того как старший брат шейха Ахмад умер, а младший брат шейха Мухаммад отказался взяться вместо покойного за чтение лекций, 'Абд ал-Фаттах согласился занять место Ахмада, чтобы сохранить преемственность и традицию семьи в занятии науками. Тогда он облачился в одеяние факиха — большую чалму и широкую фараджу[658] — и приступил к изучению наук. Он общался с учеными, усердно занимался и, несмотря на небольшие знания, приступил к чтению лекций о хадисах Мухаммада в мечети ал-Хусайни в месяц рамадан. Ему помогал шейх Мустафа, сын шейха Мухаммада ал-Фирмави; он подготавливал с ним накануне лекцию, которую тот должен был прочитать на следующий день, и они вместе обсуждали все вопросы. Так он трудился до тех пор, пока его положение в качестве главного шейха не окрепло и пока за ним не утвердилось звание улема. Свою преподавательскую деятельность он совмещал с занятиями торговлей. Он посетил священные города Мекку и Медину, разбогател, приобрел ценные книги и имущество, завел слуг и служанок, накупил мамлюков и рабынь, обзавелся недвижимым имуществом и илтизамом. Так он жил до прихода французов. Последние конфисковали его имущество и забрали у него пятнадцать тысяч французских реалов. Это ввергло его в глубокую скорбь и вызвало у него сильные переживания. Он уехал в деревню под названием Кум ат-Туджжар и оставался в ней несколько месяцев. Затем он переехал в Шибин ал-Кум[659], деревню, где находились его родственники, и жил там до самой смерти, последовавшей в этом же году. Он умер через пять дней после кончины его брата шейха Мухаммада и был похоронен в этой деревне, — да смилостивится над ним Аллах всевышний.

Умер также выдающийся ученый, пользовавшийся уважением и авторитетом, человек, не имевший себе равного в достоинствах, имам Абу Мухаммад Ахмад ибн Салама, шафиит, известный под именем Абу Салама. Он изучал традиционные науки и слушал лекции по грамматике, логике и мусульманскому праву таких крупнейших ученых, как шейх 'Али Каитбей[660], ал-Хифни, ал-Баррави, ал-Малави и других. Он глубоко изучил источники мусульманского права и его различные направления и превосходно разбирался в них а также в неясных вопросах четырех толков ислама. Он глубоко погружался в изучение спорных вопросов фикха и читал древние, преданные в последнее время забвению книги об его источниках. Ученые обращались к нему за разъяснениями по этим вопросам, верили его словам и полагались на точность его ответов. Однако жизнь, как это бывает обычно, не проявила к нему дружелюбия, и он прозябал в нужде и носил грубую одежду. Он до такой степени опустился и носил такую обветшалую одежду, что знакомые не могли его узнать. Абу Салама был высокообразованный и воспитанный человек. Он обладал прекрасным характером, хорошо относился к друзьям и славился своим остроумием, добротой и скромностью. Он поселился на время в мечети 'Абд ар-Рахмана Катходы, находившейся напротив Баб ал-Футух, платил за это восемь пара и жил за счет того, что ему давали некоторые факихи и простые люди, прибегавшие к его помощи /167/ при рассмотрении дел и составлении фетвы. Когда после прибытия французов упомянутая мечеть была разрушена и доходы с вакфов перестали поступать, Абу Саламе также никто не стал давать денег. Однако, несмотря на то что Абу Салама был семейным человеком, он ничего не просил и не выказывал своей нужды. Он умер в воскресенье, 21 джумада ал-ахира[661] этого года приблизительно в возрасте семидесяти тяти лет, — да смилостивиться над ним Аллах.

Умер также эмир Мурад-бей Мухаммад. Смерть настигла его в Сухадже 4 зу-л-хиджжа, когда он по приглашению французов направился в Каир. Он был похоронен, как мы уже говорили, около могилы шейха ал-'Арифа.

Мурад-бей был одним из мамлюков Мухаммад-бея Абу-з-Захаба. Последний ранее был мамлюком 'Али-бея, который в свою очередь был мамлюком Ибрахима Катходы ал-Каздоглу. Мухаммад-бей купил Мурад-бея в 1182 году, в тот самый день, когда был убит Салих-бей старший. Мурад-бей оставался в рабстве очень недолго, вскоре хозяин освободил его, сделав эмиром, возвысив его над его сверстниками и пожаловав ему прекрасные поместья, женил на госпоже Фатиме — вдове Салих-бея. Мурад-бей поселился в большом доме последнего на улице ал-Кабш[662]. После смерти 'Али-бея он женился также на вдове последнего — госпоже Нафисе, известной своей добротой. Когда Мухаммад-бей сделался полновластным правителем Египта, Мурад-бей и Ибрахим-бей стали у него главными эмирами, причем никто, кроме них, не достиг столь высокого положения.

Когда Мухаммад-бей отправился в поход против аз-Захира 'Омара[663] в Сирию, он оставил вместо себя в качестве правителя Египта Ибрахим-бея, а Мурад-бея и остальных эмиров взял с собой.

После смерти Мухаммад-бея в 'Акке его эмиры уступили настояниям мамлюков Мурад-бея и избрали единодушно последнего своим главой. Мурад-бей решился занять этот пост и стать во главе мамлюков. Мамлюки все вместе возвратились в Каир и привезли с собой тело Мухаммад-бея. Однако здесь они пришли к единодушному решению избрать на должность главного эмира Ибрахим-бея, которого их господин назначил на период своего отсутствия в качестве своего заместителя, и пожелали, чтобы он стал во главе и управлял ими, так как он отличался большим умом и самообладанием. Ибрахим-бей сделался правителем Египта, его главой, наместником и везиром.

После этого Мурад-бей уединился и стал предаваться всевозможным развлечениям и распутству. Он проводил большую часть времени за пределами города либо в построенном им на острове ар-Рауда дворце, либо во дворце Джазират аз-Захаб, или, наконец, во дворце Каймаз, расположенном в районе ал-'Адлийи. Вместе с тем он наравне с Ибрахим-беем принимал участие в управлении страной, в решениях высшего суда, в издании законов, в распределении доходов и средств и в назначении на государственные посты. Своих мамлюков и приближенных он назначал на должность в провинции и на другие посты. Он не жалел для своих эмиров и приближенных средств и денег, и к нему присоединились некоторые эмиры 'Али-бея и другие мамлюки, чьи господа, например 'Али-бей, известный под именем ал-Малти, Сулайман-бей аш-Шабури, 'Абд ар-Рахман-бей 'Осман, умерли.

Мурад-бей оказывал своим мамлюкам всяческие почести и помогал им. Он прощал им их промахи и был снисходителен к их ошибкам. Каждый, кто был смел, неправедлив и до крайности жесток, был у него в почете. Положение этих людей изменило их характер, и они стали корыстолюбивы и высокомерны. В этом отношении они соперничали друг с другом и кичились друг перед другом. Они с завистью смотрели на положение своего господина, держали себя с ним заносчиво и даже осмеливались посягать на его собственность, в то время как он славился своей щедростью и гостеприимством. К Мурад-бею шли все кто хотел. Его восхваляли поэты и почитатели. “Он отнимает то, что ему не принадлежит, и передает тому, кто этого недостоин”[664]. Один поэт сказал: “Стоит только искушению охватить его разум, как он дает и отнимает, но не от скупости и не от щедрости”.

Затем, когда дальше идти по этому пути было невозможно и он увидел, что нельзя удовлетворить всех людей, он начал от них скрываться. Ему стали приходить на ум тревожные мысли и искушения. Он был малодушен и труслив, вспыльчив и несдержан, нерешителен и подвержен колебаниям. Не было случая, чтобы он победил в каком-либо сражении, однако он был хвастлив, кичлив, тщеславен и высокомерен, несправедлив и жесток.

Как сказал поэт:

/168/ После прибытия Хасан-паши в Египет Мурад-бей со своими хушдашами и домочадцами бежал в Верхний Египет и жил там до тех пор, пока правлению Хасан-паши, Исма'ил-бея и их приближенных не наступил конец. Тогда, спустя четыре года и несколько месяцев, Мурад-бей и его мамлюки возвратились без какого-либо соглашения, договора или войны. Мурад-бей сильно возгордился. Он захватил дома Исма'ил-бея и сделал дворец в Гизе своей резиденцией. Он расширил и украсил свой дворец, построил перед ним превосходную пристань, а внутри его разбил большой сад, в который он пересадил финиковые пальмы, разнообразные деревья и виноградные лозы. Большую часть деревень провинции Гизы он превратил в свою собственность покупкой, обменом и прямым насилием.

Мурад-бей отремонтировал также дворец Джазират аз-За-хаб и посадил в нем большой сад. Так же он поступил с дворцами Тарса[665] и Бустан ал-Маджнун. Переезжая из одного дворца в другой, он проводил большую часть времени на охоте. Он приобрел много скота — коров, дойных буйволиц и овец различных пород — и держал все это в Гизе.

Мурад-бей приказал построить военные мастерские, сверх тех, которые находились в городе, и собрать в них ремесленников, умеющих изготовлять военное снаряжение: пушки, снаряды, бомбы, ядра. Здесь же он построил пороховой завод. В эти мастерские он велел собрать всех кузнецов, литейщиков и плотников. Сюда свезли все имеющееся железо и свинец, уголь и дрова, так что стал ощущаться недостаток этих материалов, так как он забирал все, что находил. Дело дошло до того, что в качестве топлива для обжига извести и гипса, необходимых для строительных целей, начали собирать стебли дикого шафрана, волчьи бобы и кукурузу.

Мурад-бей отправил людей во все стороны, чтобы они задерживали баржи, груженные привозимыми из деревень дровами. Эти люди забирали дрова, собирали их в одно место, а затем продавали их друг другу или кому хотели. Они взимали также плату с владельцев за то, что разрешали последним брать их собственные дрова, и возвращали владельцам их дрова лишь после ходатайств и просьб.

Мурад-бей собрал турецких моряков, христиан-греков и корабельных мастеров и заставил их построить ему несколько военных кораблей и галиотов и установить на них пушки и другое вооружение по образцу турецких военных кораблей. На изготовление этих кораблей были истрачены большие деньги. На построенных кораблях Мурад-бей разместил солдат и моряков, которым он назначил большое жалованье и многочисленные пайки. Главным начальником он поставил над ними христианина по имени Никула и построил ему два дома, один, большой, — в Гизе, а другой — в Каире. Этот Никула имел большую свиту из солдат-греков, носил великолепную одежду, ездил верхом на лошади по улицам Каира, причем перед ним и позади него ехали стражники, которые расчищали ему дорогу, как это делалось по пути следования эмиров.

Все затеи Мурад-бея были результатом его тщеславия. Никто не знал, для чего нужны все эти приготовления и для какой цели тратятся средства на покупку дерева и железа и уплату жалованья христианам-грекам. По этому поводу у жителей были разные мнения. Одни говорили, что Мурад-бей все это делает из страха перед своими хушдашами, другие говорили, что он боится турок, как это уже было сказано выше, когда говорилось о Хасан-паше. Некоторые искали этому иную причину. На самом же деле здесь не было ничего, кроме тщеславия, нелепых измышлений и страха.

Все собранное Мурад-беем военное имущество, порох, ядра и бомбы оставались на его складах до тех пор, пока их не захватили французы. Передавали со слов управляющего арсеналом, что Мурад-бей собрал на складах своего арсенала только одних ядер одиннадцать тысяч. Все это захватили французы в тот день, когда заняли Гизу и овладели дворцом.

Однажды произошло столкновение между группой христиан — греческих моряков и несколькими простыми людьми Старого Каира. Христиане объединились против жителей города, напали на них и убили более двадцати человек. Об этом столкновении стало известно Мурад-бею. Он потребовал начальника христиан-моряков, но тот взбунтовался против него, отказался встретиться с ним, приказал зарядить находившиеся на кораблях пушки и навести их на дворец Мурад-бея. Последнему ничего не оставалось делать, как притвориться, что он ничего не заметил. На этом все кончилось.

Мурад-бей назначил одного нубийца по имени Ибрахим Катхода ас-Саннари везиром и сделал его своим катходой и советником. Этот нубиец стал влиятельнейшим в Египте человеком и достиг такого высокого положения, /169/ какого не занимали самые высокопоставленные эмиры. Мурад-бей построил ему в ан-Насирийе дворец. Ас-Саннари приобрел красивых мамлюков и слуг, а также белокожих и чернокожих наложниц. Он научился турецкому языку и придумывал различные дьявольские ухищрения для того, чтобы устроить свою жизнь.

Ас-Саннари выбрал одного из представителей черни и сделал его своим катходой. Этот человек слепо повиновался его приказаниям, и самые высокопоставленные жители просили у него покровительства в своих делах.

Когда Мурад-бею пришлось уехать в Гизу и там поселиться, этот дьявол уговорил его отделиться от его хушдашей и людей, равных ему по положению. Мурад-бей предоставил Ибрахим-бею управление всеми делами и учреждениями и передал ему пост наместника турецкого султана, хотя Ибрахим-бей не делал ни одного дела, не выслушав его мнения и не спросив у него совета. Мурад-бей совершенно уединился, перестал встречаться с людьми и даже с самыми высокопоставленными, равными ему по положению эмирами, и общался с ними только через упомянутого Ибрахима Катходу. Последний везде представлял его и даже иногда отменял приказы Ибрахим-бея и других эмиров от своего собственного имени или от имени своего господина.

Мурад-бей прожил в уединении на западном берегу Нила около шести лет подряд. Он никогда не переезжал на восточный берег, не приходил на заседания дивана и не посещал своих сверстников. Когда назначенный правителем Египта паша прибывал в Инбаба, он отправлялся вместе с эмирами приветствовать его, а затем возвращался в свой дворец, и более его никогда не видели. Мурад-бей возгордился и стал высокомерно обходиться со своими сверстниками и соотечественниками. На пороге его дома теснились просители и дрались за право попасть к нему на прием, а он укрывался и прятался от них. Если Мурад-бей узнавал, что к нему пришел человек, которого он не хотел принять, или проситель, которому он стыдился или опасался отказать в чем-либо, он садился верхом и уезжал в горы. Случалось так, что проситель неожиданно приезжал к нему по какому-нибудь делу, а тот уже удрал. Если же проситель случайно встречал Мурад-бея и подходил к нему, то последний отдавал ему все, что имел, давал щедрые обещания или дарил чужое владение. “И вот однажды владелец узнает, что орлы похитили у него кусок”.

Мурад-бей нарушал права диванов по сбору десятины[666] и пошлин на внутренних таможнях. Он давал письменные распоряжения диванам об уплате денег и передал своим мамлюкам право накладывать печать на эти распоряжения. Он боролся с Ибрахим-беем за этот доход. Распоряжения Мурад-бея и Ибрахим-бея противоречили друг другу, и они, как это обычно бывает, опасались один другого. В конце концов они помирились и договорились, что Мурад-бей будет получать доходы с морских таможен, а Ибрахим-бей — доходы с пошлин на хиджазские товары, на товары, облагавшиеся налогом на внутренних таможнях и числящиеся в налоговом реестре. При этом каждый из них самостоятельно собирал налоги и чинил при этом всяческие несправедливости. Это записано на страницах жизни Мурад-бея. Мурад-бей основал в Розеттском порту специальную таможню для сбора налогов с зерна, отправляемого в страны Европы, и назвал ее Новой таможней. Он разрешил продавать зерно каждому, кто его вез в европейские или какие-либо другие страны, и установил на каждый ардабб налог в один динар, не считая ал-баррани[667]. Сбор этого налога взял на себя один из его помощников, по профессии шорник, человек, известный своею жестокостью. Этот человек поселился в Розетте, стал влиятельным и приобрел известность. Он сумел извлечь из своей должности значительный доход. Это дурное новшество было одной из главных причин, вызвавших у французов сильное стремление захватить Египет. Кроме того, этот человек отнимал имущество у жителей и без компенсации конфисковывал их товары и ценности. Его эмиры подражали ему и соперничали друг с другом в этом. Каждый из них делал то, что ему было выгодно и что приходило ему в голову.

Мурад-бей выделил сейида Мухаммада Кураима ал-Искандари из числа его сверстников, поручил ему от своего имени управлять всеми делами в Александрийском порту и предоставил ему право собирать контрибуции и производить конфискации. Он посвятил его во все секреты и подсказал ему, как следует конфисковывать имущество мусульманских и европейских купцов, что посеяло вражду между египтянами и французами и явилось, как это было объявлено французами в момент казни сейида Мухаммада Кураима, одной из главных причин занятия ими Александрийского порта. Когда французская эскадра отплыла из Франции, никто не знал, в каком направлении она двинулась. В погоню за ней устремились английские корабли. Англичане прибыли в Александрию, но не обнаружили здесь французов, так как последние сперва направились к острову Мальте. Англичане бросили якорь перед Александрией и отправили своих посланцев в город, чтобы те собрали сведения /170/ о французах. Но Мухаммад Кураим встретил их враждебно. Англичане описали ему истинное положение дел, сообщили, что они враги французов, что им известно об отплытии последних и что они их разыскивают. “Мы хотим, — говорили они, — чтобы вы предоставили нам за деньги воду и продовольствие. Мы же останемся для того, чтобы наблюдать за морем и помешать французам войти в ваш порт”.

Однако Мухаммад Кураим отказался их пропустить и снабдить продовольствием, и они отправились в другие порты, чтобы запастись провиантом. Спустя четыре дня после их отплытия прибыли французы и произошли известные события.

По совету некоторых факихов Мурад-бей решил заняться восстановлением мечети 'Амра ибн ал-'Аса[668]. Эта древняя мечеть была разрушена тогда же, когда подвергся разрушению Старый Каир. От нее остался лишь холм. Поблизости от этой мечети сохранились лишь развалины, и во всем этом районе не осталось строений, кроме тех, которые были на берегу Нила. Мечеть была разрушена в период господства ал-Каздоглу и в дни правления Хасан-паши, разместившего в ней своих солдат. На берегу Нила также остались лишь некоторые дома в районе Дар ан-Наххас и близ устья канала, в которых жила свита эмиров и христиане — сборщики налогов. В этом районе находилось несколько небольших мечетей, в которых молились люди, живущие на берегу реки, и моряки, а также владельцы кофеен и торговцы. Это была древняя мечеть, и ее никто не посещал, так как она находилась в отдалении и была расположена среди развалин. В нашей памяти сохранились воспоминания о том времени, когда люди молились в ней в последнюю пятницу рамадана. В этой мечети для развлечения собирались жители Каира, Старого Каира и Булака, некоторые эмиры и знатные лица. Во двор мечети приходили актеры, фокусники, вожаки обезьян, певцы и знаменитые танцовщицы, известные под названием гавази. Эта мечеть была закрыта около тридцати лет тому назад, так как она была разрушена, как и расположенные вокруг нее другие строения. Крыша и колонны ее обвалились, а стена с правой стороны сперва наклонилась, а затем обрушилась. По совету некоторых шейхов Мурад-бей решил снести ее и построить вновь, чтобы “наложить заплату на свою изношенную веру”[669].

Вот что писал об этом один поэт:

Мурад-бей занялся этим делом и поставил во главе его в качестве управляющего строительством своего помощника хаджи Касима, известного под именем ал-Мусалли. Он потратил на строительство мечети большие деньги, незаконно им взятые и использованные не по назначению. Он возвел стены мечети, построил здание, соорудил колонны. По его приказу стены мечети были расписаны орнаментом, над мечетью были построены два минарета, крыша была покрыта отборным деревом, и все здание было побелено. В конце концов мечеть стала даже лучше, чем была. Мурад-бей покрыл пол ее файйумскими циновками, а на стенах повесил светильники.

В последнюю пятницу рамадана 1212 года в нее пришли на молитву жители. Приехали эмиры, знатные лица, шейхи, и собрался простой народ. После окончания молитвы шейх 'Абдаллах аш-Шаркави обратился к присутствующим и прочитал хадис со словами: “Кто строит для бога мечеть [тот строит для себя дом в раю]” и стихи Корана: “Оживляет мечети Аллаха тот, кто...”[670]. После окончания речи шейха Мурад-бей подарил ему и имаму мечети шубы из собольего меха.

После того как в прошлом году французы заняли Египет, с мечетью случилось то же, что и с другими зданиями. Она была разрушена. Французы сняли с нее деревянные части, так что она стала уродливее и безобразнее, чем была. Лучше бы он не старался и не делал доброго дела. Нет возможности перечислить и нельзя добросовестно и подробно описать все дурные дела Мурад-бея. Он был одним из главных виновников разрушения Египта. Вся деятельность его, а также его мамлюков и приближенных была наполнена насилиями и необузданными действиями. Он попустительствовал своим приближенным во всем этом, и, может быть, его гибель положила конец всем этим делам.

Мурад-бей был светловолос, среднего роста и плотного телосложения, носил густую бороду и имел грубый голос. На лице его был шрам от удара саблей. Он был тиран, несправедливый и жестокий, высокомерный, самодовольный и кичливый. Вместе с тем он с уважением относился к улемам, держал себя с ними вежливо, прислушивался к их словам и принимал от них ходатайства. По природе своей он любил ислам и мусульман. Он любил проводить время с друзьями, людьми, обладающими красноречием и вкусом, а также с учеными-богословами. Состоя с ними в приятельских отношениях, он держал себя в их обществе просто и никогда не скучал в их присутствии. Мурад-бей играл в шахматы /171/ и приглашал к себе людей, знакомых с этой игрой, любил слушать игру на музыкальных инструментах и пение и щедро раздавал подарки. Он был очень энергичным человеком.

Мурад-бей не оставил после себя ни сыновей, ни дочерей. После его смерти остались следующие санджаки: эмир Мухаммад-бей, известный под именем ал-Алфи, 'Осман-бей ал-Джухдар, известный под именем ат-Танбурджи, 'Осман-бей, известный под именем ал-Бардиси, Мухаммад-бей ал-Манфух, Салим-бей Абу Дийаб, в прошлом мамлюк Мустафа-бея ал-Искандарани.

После смерти Мурад-бея похоронили в Сухадже, как уже говорилось, около могилы шейха ал-'Арифа, да отпустит Аллах ему грехи.

Умер также эмир Хасан-бей ал-Джиддави, в прошлом мамлюк 'Али-бея. Он был одним из хушдашей Мухаммад-бея Абу-з-Захаба. Ал-Джиддави умер в Газе от чумы. Это был один из известнейших своей храбростью людей. Когда 'Али-бей был полновластным правителем египетского государства, он назначил Хасан-бея правителем Джидды, откуда и произошла кличка последнего ал-Джиддави. Это произошло в 1184 году. Хасан-бей прославился в Джидде своей смелостью и совершил там ряд подвигов, свидетельствующих о его храбрости. Их описание заняло бы много места.

Когда вспыхнула ссора между Исма'ил-беем и сторонниками Мухаммад-бея, ал-Джиддави был в числе тех, кто предал Мухаммад-бея и вместе со своими хушдашами Ридван-беем и 'Абд ар-Рахман-беем поддержал Исма'ил-бея. Сторонники последнего победили, и он возвысился, его положение улучшилось, и он приобрел известность, в то время как раньше пребывал в забвении. Поэтому он осмелился убить Йусуф-бея[671] в его собственном доме посреди его мамлюков и родственников. После этого Хасан-бей отправился в Верхний Египет, чтобы сразиться со сторонниками Мухаммад-бея, но вскоре изменил Исма'ил-бею и перешел на сторону противника. Мухаммад-бей и его сторонники писали ему, и им удалось переманить его на свою сторону. Хасан-бей присоединился к ним вместе со своими спутниками. Все они возвратились в Каир, а Исма'ил-бей со своей свитой бежал в Сирию.

Хасан-бей ал-Джиддави и его хушдаши стали участвовать, в управлении Египтом вместе со сторонниками Мухаммад-бея. Они начали вести себя высокомерно в отношении последних, жаждали полностью захватить власть в свои руки, ожидая для этого лишь удобного случая. Их безрассудство заставило противников остерегаться их, что ускорило начало междоусобицы. Между двумя враждебными лагерями начались военные действия, и Каир был осажден. Дело кончилось тем, что ал-Джиддави потерпел поражение и его войско было разгромлено. Сторонники Мухаммад-бея одержали победу, перебили многих знатных лиц и мамлюков, а также тех, кто к ним присоединился, и возможно, что пострадали также и лица, не замешанные ни в каких преступлениях, как уже писалось об этом в соответствующем месте. Ал-Джиддави с группой оставшихся в живых родственников бежал к турецким морякам. Его схватили и препроводили в Каир, но он снова бежал в Булак, уже в одиночку, и укрылся в доме шейха ад-Даманхури. Солдаты окружили дом последнего, но ал-Джиддави с обнаженной саблей в руке спрыгнул с плоской крыши дома и скрылся в переулке. По дороге он натолкнулся на солдата, убил его, захватил его коня и ускакал на нем. Солдаты, стремясь поймать его, бросились в погоню и начали окружать его со всех сторон, но он то действовал саблей, то прибегал к хитрости, пока не укрылся в доме Ибрахим-бея. Ибрахим-бей вступился за него, и было решено отправить беглеца в Джидду. Но когда корабль, на котором находился ал-Джиддави, отчалил из Суэца, последний приказал капитану везти его в ал-Кусайр и грозился убить его, если он этого не сделает. Капитан поплыл в ал-Кусайр, а затем отвез его в провинцию Исна. Узнавшие об этом родственники, хушдаши и мамлюки Хасан-бея поспешили присоединиться к нему. После множества событий, о которых долго рассказывать, они обосновались в этой провинции и находились здесь свыше десяти лет, до тех пор пока, после долгого отсутствия, к ним не возвратился Исма'ил-бей. Последний заключил с ними мир и присоединился к ним. Далее произошло следующее. Хасан-паша прибыл в Египет, изгнал сторонников Мухаммад-бея, позволил ал-Джиддави вместе с Исма'ил-беем, Ридван-беем и их приближенными приехать в Каир и назначил их правителями Египта. Они продолжали управлять страной также после возвращения Хасан-паши в Турцию. Далее вспыхнула эпидемия чумы, от которой умерли Исма'ил-бей, Ридван-бей и другие эмиры. Ал-Джиддави, оставшийся в живых, вместе с некоторыми другими эмирами, начал держать себя с подданными ему мамлюками высокомерно, глупо и злобно. Это заставляло их возненавидеть благополучную жизнь под его началом. Ему изменили те, которые раньше были ему верны, и он вынужден был бежать вместе со своими приближенными из Каира. Ему пришлось согласиться на это унижение и позор. Сторонники Мухаммад-бея вступили в Каир, а ал-Джиддави поселился в Верхнем Египте, как прежде, и провел там последние семь лет и несколько месяцев до занятия Египта французами.

После прибытия в Египет турецкой армии, которую сопровождал Йусуф-паша, /172/ и подписания, а затем расторжения мира ал-Джиддави оказался в осажденном городе вместе с египтянами и турками. Он отважно сражался и проявлял смелость в священной войне. Турки, французы и египтяне были свидетелями его храбрости и решительности.

Когда борьба окончилась и турки ушли в Сирию, он стал проявлять осторожность, выдержку и упорство, пока не умер от чумы в истекшем году. Он умер со словами исповедания веры на устах и всепрощающий и милосердный господь даровал ему отпущение всех грехов. Из числа эмиров Хасан-бея дожили до настоящего времени 'Осман-бей, известный под именем ал-Хусайни, и Ахмад-бей. Последнему везир приказал наследовать права своего господина.

Умер также эмир 'Осман-бей, известный под именем Табл. В прошлом он был одним из мамлюков Исма'ил-бея, который сделал его эмиром в 1192 году. Позднее 'Осман-бей уехал со своим господином и долгое время жил за пределами Египта. В период правления Хасан-паши он возвратился в Египет и был назначен в 1205 году амир ал-хаджжем. Исма'ил-бей выдвинул его среди сверстников и способствовал его успеху.

Когда Исма'ил-бей стал стар и почувствовал приближение смерти, он призвал 'Осман-бея к себе, дал ему ряд советов и предостерег его против врагов. Он сказал ему: “Я укрепил для тебя Каир и его стены и сделал город столь неприступным, что им может управлять слепая девочка”.

После смерти Исма'ил-бея началась борьба за эмирскую власть между Хасан-беем ал-Джиддави и 'Али-беем ад-Дафтардаром, но ни один из них не сумел победить другого, и, опасаясь друг друга, они договорились о назначении на должность главного эмира упомянутого 'Осман-бея. 'Осман-бей поселился в доме своего бывшего господина, где собирались заседания дивана. Он отказался от должности амир ал-хаджжа в пользу Хасан-бея, приближенного Касаба Ридвана, занялся государственными делами и занял пост шайх ал-балада Каира. Но 'Осман-бей не имел успеха на этом поприще и тайно перешел на сторону противников своих и своего господина. Он примкнул к ним, поверив их лжи и обману, чем обрек себя и свою власть на неудачу. Так он поступил, как это уже говорилось, из злобы к Хасан-бею. Между тем Хасан-бей ал-Джиддави и 'Али-беи ад-Дафтардар ждали друг от друга измены, как это уже неоднократно имело место во время прошлых событий, и потому испытывали друг к другу глубокую неприязнь. Но никому из них, ни одному безумному, — не говоря уже о разумных людях, — не приходило в голову, что 'Осман-бей будет искать опоры у своих противников и наследственных врагов своего господина. Между тем дело обстояло так, что всякий раз, когда они начинали осуществлять какие-либо военные планы, он мешал им и удерживал их. Они же думали, что его советы искренни, и были уверены в его преданности и в его военных познаниях, ибо он изучал тактику ведения войны у своего господина, а тот имел в этом деле большой опыт и к тому же много путешествовал. Но о том, что этим он подготовляет себе путь для перехода на сторону противника, они не догадывались до тех пор, пока он, сыграв на руку врагам своей небрежностью и бездеятельностью не дал им возможности перебраться в восточную часть Египта. После этого он открыто перешел вместе со своими приближенными и родней на сторону врагов, и тем, кто к нему до этого не присоединился, ничего не оставалось, кроме бегства. Таким образом 'Осман-бей сам сдался противникам. Те начали всячески выказывать ему свою склонность и, согласно данному ими ранее обещанию, назначили его на должность амир ал-хаджжа, с тем чтобы он оставался на этом посту до конца своей жизни.

Год тысяча двести пятнадцатый (25.V.1800—13.V.1801).

В 1206 году 'Осман-бей в качестве амира отправился в хадж. То же самое произошло в 1207 году. В том году караван с паломниками был разграблен и 'Осман-бей бежал в Газу. [Воспользовавшись этим, его недавние союзники] разобрали его жен и разделили его земельный надел. Когда через некоторое время 'Осман-бей возвратился в Каир, то оказалось, что он всеми забыт. Он остался без должности и превратился в простого солдата. Он начал без конца обращаться за помощью к своим бывшим союзникам в надежде на их поддержку. Так продолжалось до прибытия французов. Тогда он уехал с другими мамлюками в Сирию и находился там до тех пор, пока в нынешнем году не умер от чумы. Вспоминая его, обычно говорят, что власть и благополучие всегда в руках могущественного и мудрого Аллаха.

Умер также эмир 'Осман-бей, известный под именем аш-Шаркави. В прошлом он был также одним из мамлюков Мухаммад-бея Абу-з-Захаба, который его сделал военачальником и эмиром. Своим именем он обязан тому, что был правителем провинции аш-Шаркийи. Там он после смерти своего господина творил всяческие жестокости и притеснения. Он отнимал у жителей имущество, но позднее перестал это делать и, объявив, что все это было делом рук его подчиненного, свалил на того всю вину и казнил его. 'Осман-бей был эмиром до самой своей смерти, последовавшей в Сирии от чумы.

Умер Аййуб-бей старший, в прошлом также один из лучших мамлюков Мухаммад-бея. /173/ Он любил делать добро и старался жить в спокойствии. Каждому он отдавал то, что надлежало, Аййуб-бей старший занимал пост амир ал-хаджжа и за свою деятельность на этом посту снискал всеобщую благодарность. Он приобретал ценные книги и давал переписывать многие рукописи Корана и другие книги отличным каллиграфическим почерком. Это был воспитанный человек с мягким характером. Он был богат, любил ученых людей, вел себя с достоинством и был скромен и серьезен. Он старался воздерживаться от шуток, порицал своих хушдашей за их поведение, которое ему не нравилось, и, пользуясь своим правом по отношению к ним, не разрешал им совершать дурные поступки.

Торгуясь и споря о цене на какой-либо предмет, он в ответ на слова торговца: “Это стоит десять” — говорил, например: “Нет, это стоит пять, и такова истинная цена этого предмета в настоящее время”. Возможно, что торговец сам купил этот предмет за такую цену, или, может быть, он заплатил за него даже несколько больше. Тем не менее он не спорил и сразу же соглашался на эту цену. Таков был обычай Аййуб-бея старшего, и так он всегда поступал.

Умер эмир Мустафа-бей старший. Он также был одним из мамлюков Мухаммад-бея Абу-з-Захаба. Мустафа-бей был правителем Верхнего Египта и несколько раз занимал пост амир ал-хаджжа. Он был груб и плохо воспитан, богат, скуп и жаден. Когда он сопровождал в качестве амир ал-хаджжа караван с паломниками, он отказался от посещения Медины из страха перед бедуинами, выказал в отношениях с ними скупость и не проявил должной заботы о соблюдении религиозных обрядов. За это египтян порицали в Турции и в других местах. Это был самый отвратительный из его проступков.

Умер также в Асйуте от чумы эмир Сулайман-бей, известный под именем Ага, в прошлом также один из мамлюков Мухаммад-бея старшего. Он был братом Ибрахим-бея, известного под именем ал-Вали, зятя Ибрахим-бея старшего. Ибрахим-бей ал-Вали был тем самым эмиром, который погиб во время первого сражения с французами в Инбаба. Отступая, он бежал, упал в Нил и утонул. Он и его брат, жизнь которого мы описывали, до того как они получили звание санджаков, являлись — один — начальником полиции, а другой — начальником полицейских отрядов. Названия этих должностей сохранились за ними в качестве клички до самой смерти.

Сулайман-бей любил копить деньги. Ему принадлежали обширные земельные наделы, особенно в Верхнем Египте. К концу жизни он поселился в Асйуте, являвшемся его владением, и построил там дворец, разбил множество парков и прорыл оросительные каналы. Он приобрел также большое количество коров и овец. Однажды он распорядился, чтобы остригли овец, число которых превышало у него десять тысяч. Затем он взвесил шерсть, роздал ее крестьянам и приказал изготовить из нее пряжу. Далее он распределил эту пряжу между ткачами и заставил их соткать ткань. После этого он собрал купцов и продал им эту ткань по более высокой, чем обычно, цене и заработал на этой операции значительную сумму денег.

Умер эмир Ка'ид Ага. В прошлом он также был одним из мамлюков Мухаммад-бея. Когда он занимал должность кашифа, за жестокости и несправедливости, им чинимые, его называли “человеком, зажигающим огонь”. В 1198 году его назначили на должность начальника полицейских отрядов, и, будучи на этом посту, он вызывал страх простого народа. Ка'ид Ага переодевался различным образом и тайно следил за жителями. Все это происходило тогда, когда Мурад-бей единолично управлял Египтом, а враждовавший с ним Ибрахим-бей находился в Верхнем Египте. После того как Ибрахим-бей помирился с Мурад-беем и возвратился в Каир, должность аги была передана 'Али Ага. Ка'ид Ага был этим очень обеспокоен и рассержен. Он стал ходить от одного эмира к другому и говорить: “Если меня не восстановят на должности аги, то я убью 'Али Ага или покончу самоубийством”. Тогда эмиры сместили 'Али Ага и назначили на должность начальника полицейских отрядов Салима Ага, амин-ал-бахрайна. Таким образом, Ка'ид Ага не достиг своей цели. Однако он не мог довольствоваться прозябанием. Он увеличил число своих помощников и приближенных. К нему стали обращаться с жалобами и исками. Он бил жителей, сажал их в тюрьму, конфисковывал их имущество. Он выезжал на улицу в сопровождении большого количества стрелков и слуг, которые шли впереди с копьями, карабинами и ружьями. За ним также следовало множество солдат и мамлюков. Он завел приятелей и собеседников, которые его развлекали и потешали. Так он жил до приезда Хасан-паши. После прибытия последнего он уехал со своей семьей в Верхний Египет, где захватил много земельных наделов. В конце 1205 года он возвратился в Каир и поселился в ал-Хурунфише, в доме умершего от чумы Джаухара Ага, бывшем Дар ас-Са'ада, и принудил вдову Джаухара Ага выйти за него замуж.

Ка'ид Ага очень хотел стать эмиром и санджаком. Он увеличил число своих мамлюков и солдат, роптал на время, в которое жил, и негодовал на эмиров, которые не хотели удовлетворить его желание. Хотя он так и не сумел добиться осуществления своей мечты, /174/ его друзья и приятели начали обращаться к нему как к эмиру и называть его беем. Сам же Ка'ид Ага испытывал ненависть к тем, кто, обращаясь к нему, не величал его этим званием.

Ка'ид Ага имел двенадцать сыновей, которые уже ездили верхом. Они умерли, когда он был еще жив. У него был также брат. Этот брат был одним из самых мерзких и жестоких созданий. Он завел около себя помощников и приближенных, но не имел средств, чтобы их содержать. Поэтому он приказывал отнимать у жителей, проходивших близ улицы, на которой он жил, около Баб аш-Ша'рийа, пшеницу, солому, ячмень и тому подобное и ничего за все это не платил владельцу. Он умер в Верхнем Египте почти за шесть лет до смерти Ка'ида Ага. Его тело перевезли с поджатыми ногами в Каир и похоронили рядом с братом на кладбище ал-Муджавирин. Среди многих совершавшихся им отвратительных поступков был такой: он обнажал саблю и отрубал головы ослам. При этом он утверждал, что может отрубить голову одним ударом.

После того, как французы заняли Египет, Ка'ид Ага покинул Каир. Он возвратился вместе с турецкой армией. После смерти Касим-бея и других эмиров и санджаков в Сирии везир присвоил ему звание санджака. Он был очень доволен тем, что его желание сбылось. Но он недолго носил свое новое звание и вскоре умер от чумы в числе прочих. Вот что сказал по этому поводу один поэт:

“Он оказался похожим на того человека, который мечтал увидеть утренний рассвет, но как только увидел его — ослеп”. Умер также Хасан Кашиф, известный под именем Черкес. Он был также одним из мамлюков Мухаммад-бея и любимцем 'Осман-бея аш-Шаркави. Хасан Кашиф был тщеславен. Это он строил большой дом в ан-Насирийе и истратил на строительство его большие деньги. Но не успел Хасан Кашиф завершить постройку и произвести побелку дома, как французы заняли Египет. В недостроенном доме разместились астрономы, ученые и инженеры. Поэтому дом уцелел от разрушения, и его не постигла судьба тех домов, в которых поселились французские солдаты. Они в нем не жили.

В Сирии Хасан Кашиф был также возведен в звание санджака. Позднее он умер от чумы.

Умер также в Сирии эмир Хасан Катхода, известный под именем ал-Джарбан. В прошлом он был одним из мамлюков Хасан-бея ал-Азбакави. Мамлюки относились к нему с презрением и дали ему кличку ал-Джарбан[672]. После того как его господин был убит, он остался без всяких средств к существованию. Тогда он поселился в торговом ряду квартала ал-Азбакийа и начал торговать табаком и мылом. Затем он отправился в ал-Мансуру и некоторое время жил там около дворца Махмуда Чорбаджи. Он возвратился в Каир во время правления 'Али-бея и рассказал последнему о своем положении. 'Али-бей пожаловал ему эмирство в одной из областей Верхнего Египта. Когда между 'Али-беем и Мухаммад-беем возникла неприязнь и Мухаммад-бей уехал из Каира в Верхний Египет, Хасан Катхода приехал к нему, имел с ним встречу и, предоставив в его распоряжение все свои палатки, лодки, лошадей и различное имущество, присоединился к нему и сам. Так продолжалось до тех пор, пока Мухаммад-бей не захватил власть и не назначил своим везиром Исма'ила Ага ал-Джилфи. Последний ненавидел Хасана Катходу из-за каких-то старых счетов. Он интриговал до тех пор, пока не вызвал злобы Мухаммад-бея против него. Дело дошло до того, что Хасан Катхода вынужден был покинуть Мухаммад-бея. Он примкнул к Мурад-бею и сблизился с ним.

Хасан Катхода был красноречивым и кротким человеком с большим житейским опытом, и Мурад-бей сделал его своим катходой и везиром. Хасан Катхода стал известным человеком. Он построил дом в районе Баб ал-Лук близ огорода ат-Таваши. Он стал одним из самых знатных людей, и к нему начали обращаться просители. Большую часть времени он проводил в уединении. Хасан Катхода объединился с Мухаммадом Ага ал-Баруди, сделал его близким Мурад-бею человеком и таким образом достиг своей цели.

Хасан Катхода страдал болезнью, похожей на эпилепсию. Когда с ним случался приступ этой болезни, он на много дней переставал ходить и ездить. Он умер в числе других мамлюков в Сирии.

Умер также эмир Касим-бей, известный под именем ал-Мускув. В прошлом он был одним из мамлюков Ибрахим-бея. Это был кроткий и безобидный человек. Однако он был до того скуп, что не отдавал денег даже тем, кому был должен. После смерти своего хушдаша Хасан-бея ат-Тахтави он женился на его вдове и предпринял постройку общественного водоема по соседству со своим домом на улице Кусун, рядом с ад-Даудийей[673]. Постройка водоема близилась уже к концу, когда французы заняли Египет. Они поступили с этим водоемом так же, как со всеми домами этого и других кварталов: разрушили здание, сожгли его стены, разбросали обломки и увезли колонны. Касим-бей также умер в Сирии.

Умер также 'Али Ага, /175/ катхода чаушей. Он был в прошлом одним из мамлюков ад-Димйати, а затем поступил на службу к Мухаммад-бею и его брату Ибрахим-бею. Ибрахим-бей выделил его среди других, дал ему более высокий пост и в 1192 году назначил его на должность начальника полицейских отрядов. Али 'Ага занимал эту должность до 1198 года, когда он уехал в ал-Минийу[674] вместе с Ибрахим-беем, поссорившимся с Мурад-беем. После того как Мурад-бей и Ибра-хим-бей примирились, 'Али Ага вновь, как прежде, получил должность аги. Это назначение вызвало гнев Ка'ида Ага, и дело кончилось тем, что 'Али Ага сместили и назначили на этот пост Салима Ага, о чем ранее уже говорилось при описании жизни Ка'ида Ага. В 1206 году 'Али Ага был назначен на должность катходы чаушей, причем он занимал этот пост до того самого момента, когда после занятия Египта французами бежал вместе с другими мамлюками.

'Али Ага был человеком богатым, но очень скупым и жадным. Он купил большой дом 'Абд ар-Рахмана Катходы ал-Каздоглу, находившийся в квартале 'Абдин, и поселился в нем. Единственная его заслуга состояла в том, что он построил общественный водоем и школу по соседству с другим своим домом, расположенным на улице ал-Хаджар. Это было одно из самых лучших зданий города. Аллах защитил его от разрушения французами, и оно сохранилось до наших дней во всей своей красе и великолепии.

Умер также эмир Йахйа Кашиф старший. В прошлом он был одним из самых старых мамлюков Ибрахим-бея. Йахйа Кашиф был добр и имел мягкий характер. Он обладал художественным вкусом и любил искусство: живопись, скульптуру, резьбу и художественно выполненные ремесленные изделия. Он любил также книги, подобные “Калиле и Димне”, забавные анекдоты и пословицы.

Йахйа Кашиф проявил интерес к сооружению общественного водоема по соседству со своим домом в квартале 'Абдин. Прежде чем приступить к его постройке, которая была произведена с помощью мастера Хасана ал-Хаййата, он начертил проект водоема на бумаге. Затем он отправился в Александрию и привез оттуда все необходимое: мрамор, большие и маленькие мраморные колонны и различные породы дерева. Затем он вырыл фундамент и укрепил его. Он пригласил строителей и облицовщиков, которые воздвигли здание с большим искусством и отделали его мрамором в соответствии с изготовленным им чертежом. При помощи инструментов они высекли мраморные плиты и покрыли их золотой инкрустацией. Когда постройка начала возвышаться над землей, были уже возведены стены и люди воочию увидели красоту форм этого сооружения и когда, таким образом, стало близким то, к чему Йахйа Кашиф стремился, Египет был занят французами, и он уехал вместе с другими мамлюками, не успев завершить строительства. В неоконченном виде это сооружение существует и сейчас. После отъезда Йахйи Кашифа в его доме поселился Бартелеми. Бартелеми извлек из тайника, находившегося между домом и водоемом, ценности и имущество Йахйи Кашифа и отправил все это французам.

Умер также эмир Рашван Кашиф, в прошлом один из мамлюков Мурад-бея. У него было поместье в Файйуме, где он прожил большую часть своей жизни. Он монополизировал изготовление розовой эссенции и производство уксуса из винограда и торговал этими товарами по своему усмотрению. Рашван Кашиф полновластно распоряжался в своей области, как распоряжаются собственники своими владениями и рабами, творя при этом насилие и принуждение.

Умер также в Асйуте от чумы эмир Салим Кашиф. В прошлом он был одним из мамлюков 'Осман-бея, известного под именем ал-Джирджави. Он происходил из древнего рода и был хушдашем 'Абд ар-Рахман-бея 'Османа, умершего, так же как Исма'ил-бей и другие мамлюки, от чумы в 1205 году. После смерти 'Абд ар-Рахман-бея Салим Кашиф женился на дочери последнего. Он был мултазимом и имел поместье в Асйуте и в Шарк ан-Насири[675]. Салим Кашиф жил в Асйуте. Он построил в этом городе один большой дом и несколько маленьких домов и разбил в нем сады. В Асйуте и в Шарк ан-Насири он посадил множество деревьев, построил несколько мостов, выкопал каналы, соорудил плотины и общественные водоемы на перекрестках дорог. В Каире он построил дом в квартале ал-Манахилийа на рынке ал-Анматиин. Он купил также огромный дом, принадлежавший раньше Сулайман-бею, известному под именем Абу Набут[676], в квартале 'Абдин, отремонтировал его и покрыл украшениями. В Асйуте он построил большую мечеть и библиотеку. Но, когда постройка этой мечети приближалась к концу, в Асйут прибыли французы и превратили мечеть в тюрьму. Позднее Салим Кашиф имел встречу с французами, получил от них “аман”, приступил к ремонту разрушенных строений и закончил строительство. Но время было тяжелое, и ему не хватало строительного леса и необходимых для постройки приспособлений. Тем не менее он сделал для этого строительства все, что мог, полностью посвятив себя этому делу. Работа уже подходила к завершению, и оставалось произвести лишь незначительные доделки, когда в Асйуте вспыхнула эпидемия чумы. Салим Кашиф умер, и мечеть осталась /176/ в том виде, в каком она находится в настоящее время. Эта мечеть, украшенная по образцу каирских мечетей, является одним из крупнейших сооружений.

Салим Кашиф был человеком могущественным и сильным, смелым и несдержанным. Во всем этом он походил на Хасан-бея ал-Джиддави. Он был щедрым и гостеприимным человеком. Дом его в Асйуте всегда был открыт для прохожих и путешественников, как эмиров, так и других лиц. Он их радушно принимал и осыпал подарками и милостями.

Салим Кашиф любил возводить постройки, сажать деревья и разводить домашних животных. У него было три жены. Одна была дочерью его господина 'Осман-бея. Она умерла, будучи его женой. Вторая его жена была дочерью его хушдаша, только что упомянутого 'Абд ар-Рахмана. Третья была в прошлом женой 'Али Кашифа, известного под именем Джамал ад-Дина.

Салим Кашиф был человеком могущественным и сильным. В сражении он был жесток и неустрашим, вследствие чего его боялись бедуины всего района и крестьяне. Он много раз сражался с бедуинами и многих из них убил. При нем в Асйуте, где он жил, увеличилось число построек. Он сумел обезопасить сухопутные и речные дороги, и многие жители, привлеченные безопасностью этих мест и отсутствием здесь чьей-либо власти над жителями, переселились сюда под его защиту. Салим Кашиф обменивался подарками с мамлюкскими беями и влиятельными лицами. Он посылал им зерно, рабов, чернокожих наложниц, евнухов и так далее. У него было множество белых и чернокожих мамлюков, и он многих из них отпустил на свободу, в том числе нашего дорогого эмира Ахмада Кашифа, известного под именем аш-Ша'рави[677], человека любезного и воспитанного, прекрасного наездника, с любовью относящегося к людям образованным и приятным. Он обладал всеми достоинствами своего господина.

Умерли также в Сирии эмир Бакир-бей и эмир Мухаммад-бей, один из приближенных Хусайн-бея Кишкиша, а также другие лица, имена которых до меня не дошли.

Год тысяча двести шестнадцатый (14.V.1801—4.IV.1802). 1216 год начался в четверг. С наступлением его эпидемия чумы ослабла. В ночь на пятницу ага 'Абд ал-'Ал приказал препроводить среди ночи шейха Мухаммада ал-Амира в свой дом и продержать его там до утра. С наступлением дня Мухаммада ал-Амира перевели в крепость и посадили к шейхам в мечеть ас-Сарийа. Причиной ареста послужило то, что сын упомянутого шейха был в числе лиц, подстрекавших жителей во время предыдущего восстания в Каире к борьбе с французами. После того как восстание закончилось, он бежал в Нижний Египет. Спустя некоторое время он переехал в Каир, пробыл здесь несколько дней, а затем с разрешения французов возвратился в Фувва.

После восстания французы принимали всяческие меры предосторожности. Они арестовывали жителей по малейшему подозрению. Шпионы старались сблизиться с населением и занимались собиранием сведений и подстрекательством. Некоторые из них сообщали обо всем коменданту. Они также внушили ему, что сын вышеупомянутого шейха уехал в лагерь везира и присоединился к туркам. Тогда комендант послал за шейхом. Когда тот явился, комендант спросил его о сыне. Шейх сообщил, что сын его находится в Фувва. Комендант сказал: “Его там нет. Он присоединился к турецкой армии”. Шейх ответил: “Это не так, и если вы хотите, я могу заставить его приехать в Каир”. Тогда комендант сказал: “Отправляйся за ним и привези его”. Шейх поднялся и вышел. Он получил на поездку за сыном и возвращение восемь дней сроку. Позднее комендант еще раз передал ему свой приказ через комиссара дивана, и шейх на этот раз обещал привезти сына или доставить от него ответ через два дня. При этом он ссылался на то, что дорога не безопасна. Когда два дня прошли, 'Абд ал-'Алу приказали вызвать его и посадить в крепость, что и было сделано.

В тот же день прибыл отряд французских солдат из Нижнего Египта. Поступили сведения о том, что в субботу, 25 зу-л-хиджжа (9.V.1801), наступающие англичане и турки достигли ар-Рахманийи, овладели крепостью и захватили форты, расположенные близ нее в ал-'Атфе.

В тот же день приехала супруга верховного главнокомандующего французской армией в сопровождении своего брата сейида 'Али ар-Рашиди, одного из членов дивана. Она выбралась из Розетты после того, как городом овладели наступающие, села в лодку и прибыла в ар-Рахманийу. /177/ Когда началось сражение в ар-Рахманийе и крепость была взята, эту женщину с большими трудностями привезли в Каир, причем по дороге она натерпелась страху от бедуинов, разбойников и так далее. В Каире она вместе с братом оставалась в течение трех дней в доме ал-Алфи в ал-Азбакийе, а затем перебралась в крепость.

В тот же день наступающая с востока армия приблизилась к городу. Ее передовые отряды прибыли в ал-Калйубийу, ал-Мунайр и ал-Ханака и приступили к сбору контрибуции в этих городах.

Готовясь к встрече с противником, комендант Бейар приказал своим солдатам выступить из города вечером, а сам выехал в конце ночи. В воскресенье, 4 мухаррама (17.V.1801), комендант вместе с сопровождавшими его лицами возвратился в Каир. Между его войском и приближающейся армией произошла стычка, причем французы из-за своей малочисленности не сумели выдержать натиск противника и, потерпев поражение, возвратились в город. Однако они держали свое поражение в тайне и ничего о нем не сообщали.

5 мухаррама (18.V.1801) французские власти освободили население от уплаты остатка полумиллионного налога. Этим они хотели выразить жителям свое расположение и радость в связи с тем, что вопреки их ожиданию те не восстали в период, когда французская армия покинула город, чтобы дать сражение противнику.

В тот же день французы сняли машины с мельниц и перевезли их в крепость. Они усиленно завозили в крепость воду, муку, продовольствие, а также порох, серу, ядра, снаряды и бомбы. Они перевозили и переносили туда из домов также различные вещи, предметы домашней обстановки, даже кровати. В небольших фортах они оставили только боеприпасы. В тот же день французские власти собрали торговцев маслом и обложили их контрибуцией в размере двухсот кантаров кунжутного масла. При этом они забили их лавки. Группа мясников вышла из города, чтобы закупить скот в окрестных деревнях, но на них напали солдаты приближающейся турецкой армии и помешали возвратиться в город с баранами и коровами. Турецкие солдаты не позволили также прибыть в город крестьянам, подвозившим продукты питания. Таким образом, прекратился привоз продовольствия в город со стороны Нижнего Египта и ал-Калйубийи. Продовольствие в городе подорожало, и стал ощущаться недостаток мяса и масла. Лавки мясников закрылись.

Французы усиленно возводили укрепления к востоку и северу от города. Они сами копали рвы и заставляли других выполнять эту работу. Еще до приближения турецкой армии они начали хватать всех, кто попадался, и сгоняли их для работы. Таким же образом французы действовали в районе кладбища. Они побросали большие камни в реку около Инбаба и затопили там лодки, чтобы помешать движению кораблей противника. Французы приступили также к сооружению вдоль реки укреплений, которые тянулись от Баб ал-Хадид и моста ал-Лимун ко дворцу Ифранджа Ахмада[678] и к ас-Сабтийе[679] и далее к реке.

8 мухаррама (21.V.1801) комендант Бейар приказал привести к нему купцов и высокопоставленных жителей города и потребовал, чтобы они объяснили, почему закрыты лавки. Приглашенные сослались на трудные обстоятельства, застой в торговле, отъезд жителей и эпидемию чумы. Комендант заявил им, что каждый купец должен открыть свою лавку и приступить к торговле, а если он не может этого сделать, то пусть уведомит его об этом. Коменданты кварталов отправились по городу и объявили везде о том, что лавки открываются и начинается торговля.

10 мухаррама (23.V.1801) французы приступили к разрушению кварталов Гизы со стороны Нижнего Египта. Английская армия, наступавшая по западному берегу Нила, достигла селения под названием ан-Надир[680], расположенного у входа в канал ал-Фир'аунийа[681].

В тот же день поступили сообщения о том, что авангарды приближающейся с востока армии достигли Банха и Тахла[682], расположенных на берегу Нила. Стало известно, что отряд английской армии возвратился в Александрию, где разыгралось сражение, что французы окружены в Александрии, что англичане и их союзники ведут бои с французами на подступах к городу, но что последний хорошо укреплен и почти неприступен. [Как мы уже говорили ранее,] англичане после прибытия, высадки на берег и предыдущих сражений с французами разрушили плотину, сдерживавшую волны моря, в результате чего хлынувшая вода покрыла окрестности Александрии, затопив большую территорию, селения и поля. Англичане заняли все проходы, через которые французы могли выйти из города, и таким образом преградили им путь во всех направлениях.

12 мухаррама (25.V.1801) одна женщина со своим имуществом покинула крепость и укрылась в Каире. Французы вызвали полицейских надзирателей кварталов и приказали им привести ее. /178/ Эта женщина была раньше женой одного из мамлюкских кашифов, звали ее Хава. Она была женщиной со странностями. Вторично выйдя замуж за Никулу, она прожила с ним некоторое время.

Когда начались описанные выше события, эта женщина, прибегнув к хитрости, бежала из крепости. Она собрала свою одежду, погрузила вещи на одного осла, сама села на другого, выехала из крепости, слезла около одного из переулков, расплатилась с погонщиками и, отпустив их, скрылась.

Начались поиски этой женщины. Привели погонщиков, которые заявили, что знают лишь место, где женщина слезла с осла и расплатилась с ними. Погонщиков строго допросили и не позволили им возвратиться к своим делам. Французские власти арестовали жителей ближайшей улицы и заключили их в тюрьму. Они приказали привести шейхов кварталов и жителей домов и строго предупредили их, что если женщина будет обнаружена на какой-либо из улиц и об этом не будет доложено, то все дома этого квартала будут разграблены, а жители наказаны.

Жители были крайне встревожены и возмущены как исчезновением этой женщины, так и обысками, которые вели полицейские начальники и особенно 'Абд ал-'Ал. Последний, желая быть неузнанным, переодевался в женскую одежду, входил в дома под предлогом розысков бежавшей, беспокоил владельцев домов и женщин, забирал у них имущество и драгоценности и совершал разные дурные поступки, не страшась ни бога, ни людей.

15 мухаррама (28.V.1801) был арестован и заключен в крепость христианин-копт Антун Абу Такийа. Ему было приказано внести деньги, причитающиеся с него в счет налогов с деревень и не уплаченные им в срок.

16 мухаррама (29.V.1801) французы выпустили на свободу Мухаммада-эфенди Йусуфа, и он возвратился домой. Они выпустили также шейха Мустафу ас-Сави в связи с его болезнью.

В тот же день закончилось дело по обвинению шейха Халила ал-Бакри. Суть его состояла в следующем: слуга мамлюка шейха явился от имени мамлюка к коменданту Бейару и сообщил ему, что хозяин мамлюка — упомянутый шейх Халил, ал-Бакри — получил из армии везира фирман, в котором ему обещалась безопасность. Этот донос был сделан по наущению 'Абд ал-'Ала, который имел с шейхом старые счеты и стремился восстановить против него французов и навредить ему.

Когда шейх Халил по своему обыкновению явился к коменданту, тот спросил его об этом деле, но шейх отрицал свою вину. Привели слугу, который принес это сообщение, и он подтвердил свое обвинение, ссылаясь на мамлюка — своего господина. Привели мамлюка и допросили его. Мамлюк подтвердил обвинение. Его спросили, где находится фирман. Тот ответил, что шейх прочитал его и разорвал. Тогда французы сказали: “Как же он мог разорвать его? Это указывает на то, что все это ложь. Неправдоподобно, чтобы он принял этот фирман с такой готовностью, а затем разорвал его”. Затем мамлюка спросили: “Кто привез фирман?” Тот назвал какого-то человека. Тогда самому шейху приказали привести этого человека, а мамлюка посадить на два дня под арест к 'Абд ал-'Алу. Когда пришел указанный человек и его стали допрашивать, он опроверг заявление мамлюка и не подтвердил фактов. Таким образом выяснилось, что мамлюк и его слуга лгали.

Шейх попросил, чтобы ему выдали его мамлюка. Комендант заметил, что мамлюка надо наказать по обычаю французов — отрезать ему язык. Но шейх заступился за него и забрал его, несмотря на его отвратительные речи и поступки по отношению к своему господину.

В тот же день пришел к коменданту Хусайн Кашиф ал-Йахуди[683] и сообщил ему, что находившиеся в Верхнем Египте мамлюкские беи вышли из повиновения французам, возвратили письма, отправленные им французами после смерти Мурад-бея, и двигаются по западному берегу Нила в Нижний Египет, а 'Осман-бей ал-Ашкар направился на восток дорогой, пролегающей позади горы.

Получив это сообщение, комендант поехал к госпоже Нафисе, успокоил ее и заверил, что она сама, как и все жены мамлюкских беев, кашифов и солдат, находится в полной безопасности, ибо все они не могут быть ответственны за действия своих мужей.

20 мухаррама (2.VI.1801) копту по имени 'Абдаллах из отряда Йакуба поручили собрать людей для работы на постройке укреплений. 'Абдаллах вызвал к себе некоторых знатных лиц и, стаскивая их с седла на землю, чинил всяческие насилия и бил их по лицу до тех пор, пока не выступала кровь. Жители пожаловались “а этого копта, и их жалобу довели до сведения коменданта Бейара. Комендант распорядился арестовать копта и посадить его в крепость. После этого французы приказали шейхам кварталов выделить от каждого квартала по два человека и привести этих людей. Шейхи обязаны были платить выделенным лицам вознаграждение.

В тот же день были получены известия о том, что везир достиг Даджвы.

В понедельник, вскоре после восхода солнца, жители услышали несколько отдаленных выстрелов из пушек.

/179/ В тот же день после полудня французы потребовали к себе шейхов дивана. Те собрались в помещении дивана. Туда же пришли комиссар дивана и переводчик. Всем было приказано идти к коменданту. Когда они явились, последний обратился к ним через переводчика со следующей речью:

“Сообщаю вам, что противник находится близко от нас. Я надеюсь, что вы останетесь верны французам и посоветуете жителям города сохранять спокойствие, не причинять друг другу зла и не устраивать беспорядков. Ведь жители Египта — это дети, а вы — их отцы, и долг отца — давать хорошие советы своему ребенку, воспитывать его и наставлять на праведный путь, который ведет к добру и благочестию.

Жителям следует пребывать в спокойствии, ибо это принесет им благо и избавит от всяких несчастий. Если же они будут вести себя иначе, я нападу на них с огнем, сожгу их дома, разграблю их ценности и имущество, сделаю их детей сиротами, возьму в плен их жен, а их самих обложу такими налогами и контрибуциями, которые они не в силах будут уплатить. Вы были свидетелями того, что случилось во время предыдущих восстаний. Остерегайтесь повторения этого! Ибо жители Каира даже представить себе не могут тех последствий, которые их ожидают в случае мятежа.

Мы не вменяем вам в обязанность помогать нам и оказывать содействие в войне с нашим врагом, но требуем от вас лишь тишины и спокойствия”.

Шейхи ответили коменданту, что они дают ему слово слушать его и повиноваться ему. После этого им было зачитано сходное по смыслу обращение.

Аге и полицейским начальникам было приказано объявить жителям содержание этого обращения и предупредить их, чтобы они не волновались, если услышат грохот пушечной стрельбы со стороны Гизы, ибо это будет артиллерийский салют в связи с чествованием одного из французских военачальников, и велено также пригласить высокопоставленных лиц, купцов, начальников кварталов и шейхов улиц собраться на следующий день в диван, где им зачитают это обращение.

Во вторник утром вышеуказанные лица собрались, чтобы заслушать обращение. На этом заседание закончилось, и все разошлись по домам.

В тот же день распространился слух о прибытии везира в Шалакан[684], а также о том, что приближающаяся с запада английская армия достигла окраин ал-Варарика.

В пятницу в последний день месяца шейхи собрались, как обычно, на заседание дивана. На заседании присутствовали также комиссар и казначей Эстев. Последний обратился к собравшимся через переводчика Рафа'ила со следующей речью:

“Я благодарю кади и шейха Исма'ила аз-Заркани за заботу, проявленную о делах, связанных с наследствами, казной и управлением выморочным имуществом, ибо французские власти не имеют других источников средств, кроме доходов с этого имущества. Следует проявить также заботу о тех селениях и земельных владениях, которые становятся выморочными в результате смерти их владельцев. Необходимо также заключить новые соглашения об илтизамах, собрать хулван и заставить владельцев уплатить налоги в восьмидневный срок. Лица, в отношении владений которых имеются известные сомнения и которые в указанный срок не заключат новое соглашение о находящемся в их распоряжении илтизаме, потеряют свои права на владения, и никакие их жалобы во внимание приниматься не будут.

Знайте, что Египет окончательно превратился во французское владение. Нужно, чтобы эта мысль прочно утвердилась в вашем сознании и вы поверили в это подобно тому, как вы верите в единство Аллаха всевышнего. Не возлагайте надежд на приближающиеся вражеские армии — они ничего не смогут сделать. Эти англичане — еретики и разбойники, и занимаются они лишь тем, что сеют семена раздора и возбуждают мятежи. Турки — жертвы их обмана. Французы были искренними друзьями турок до тех пор, пока англичане не возбудили между ними вражду и злобу.

Государство англичан находится в стесненном положении. Остров их невелик, и если бы между ними и французами была сухопутная дорога, то от них давно бы не осталось ни следов, ни воспоминаний.

Подумайте об их положении. Что они могут сделать? В течение трех месяцев, с момента их высадки на берег и до настоящего времени, они не сумели добраться до нас, тогда как французы после прибытия в Египет дошли до Каира за восемнадцать дней. Если бы англичане имели силу и смелость, то они добрались бы до Каира за тот же срок, что и мы...” Эстев говорил еще долго, вся его дальнейшая речь была выдержана в том же духе и произносилась лишь для того, чтобы ввести присутствующих в заблуждение.

После этого ал-Бакри и сейид Ахмад аз-Зарв заявили, что один человек, торговец хной, привез другому человеку, жителю Минийат Кинана, письмо из Розетты, в котором сообщается о том, что в Александрию прибыла эскадра из Франции, что англичане вышли к ней навстречу и что между противниками разыгралось морское сражение.

Казначей ответил, что все вышесказанное, возможно, недалеко от истины. Затем полученные сведения были переданы /180/ коменданту Бейару, который потребовал, чтобы привели сообщившего эту новость человека. Аз-Зарв привел этого человека, жителя провинции аш-Шаркийа, который клялся, что слышал рассказ об этом событии собственными ушами от человека, прибывшего в Минийат Кинана из Розетты.

Месяц сафар 1216 года начался в субботу (13.VI.1801). В этот день перед заходом солнца ага 'Абд ал-'Ал обошел улицы города. Перед ним шел глашатай, выкрикивавший: “Безопасность и „аман" всем жителям. Завтра в четыре часа будут произведены пушечные выстрелы и фейерверк из фортов. Жители не должны из-за этого пугаться и волноваться, так как этот салют будет произведен в связи с получением радостного известия о прибытии Бонапарта с большой эскадрой в Александрию и об отступлении англичан”.

В воскресенье, в четыре часа утра, раздалось несколько пушечных выстрелов, после чего началась стрельба со всех фортов. Некоторые жители забрались на минареты и стали смотреть в подзорные трубы. Они увидели на запад от города английскую армию, которая уже прошла ар-Варарик, вступила в Инбаба и на его окраине разбила свой лагерь.

Достигнув намеченного для лагеря места, англичане сделали несколько пушечных выстрелов. Услышав стрельбу, французы открыли ответный огонь из тех самых пушек, которые, по их словам, предназначались для салюта в честь празднества.

Что касается армии, приближающейся с востока, то ее авангарды достигли Минийат ал-'Умара, известного также под названием Минийат ас-Сирадж[685]. Между двумя расположившимися по обоим берегам армиями начали сновать многочисленные лодки.

В эти дни в Каире вздорожало продовольствие и стал ощущаться его недостаток, особенно не хватало масла, сыра и других продуктов, привозимых из деревень. Осталась только одна открытая для проезда дорога в город со стороны Баб ал-Карафа. Пшеница и солома, доставляемые со стороны ал-Басатина, свозились на хлебный рынок в ар-Румайле. Женщины и мужчины, собравшиеся с корзинами на этом рынке, производили страшный шум. В связи с недостатком крупного и мелкого рогатого скота не хватало также мяса и поднялись на него цены. Цена одного ратла мяса достигла девяти пара, одного ратла масла — тридцати пяти пара, лука — четыреста пара за кантар, ратл мыла стоил восемьдесят пара, а ратл кунжутного масла — двадцать пара. Что касается оливкового масла, то его совершенно нельзя было достать.

Очень сильно подорожали семена. В связи с этим я столкнулся со следующим удивительным фактом. Мне понадобилось некоторое количество аниса, и я, как обычно, послал слугу к торговцу семенами, чтобы он купил для меня один дирхем[686] его. Слуга не нашел его. Ему сказали, что он может найти анис только у какого-то человека, который продает его по цене тридцать пара за окка[687]. После больших трудов слуге удалось купить у этого человека два дирхема. Я произвел подсчет и выяснил, что один ардабб обошелся бы в пятьсот реалов или около этого. Это удивительный и необыкновенный случай!

В понедельник, 3 сафара (15.VI.1801), состоялось заседание дивана. На нем присутствовали купцы, шейхи кварталов и ага. На заседании было прочитано послание коменданта Бей-ара, обращенное к членам дивана и другим присутствующим лицам. В нем Бейар сообщал, что отряд солдат французской верблюжьей кавалерии, прибывший в Каир сухопутным путем, доставил ему письмо французского главнокомандующего в Александрии Мену. В этом письме Мену сообщал, что он чувствует себя отлично, что у французов много провианта, ибо их снабжают продовольствием бедуины, и что французы получили сведения о том, что в море была замечена большая французская эскадра, которая вскоре прибудет в Александрию. Эскадра совершила нападение на Англию и захватила значительную часть английской территории. “Не волнуйтесь за нас, — писал далее Мену, — и продолжайте сохранять спокойствие и вести себя тихо”. В том же духе письмо было выдержано до конца. Все содержание этого письма было ложью, придуманной для успокоения жителей французами, оказавшимися в трудном положении и опасавшимися восстания населения. Утверждения французов не имели никаких реальных оснований, ибо письмо было получено более чем через сорок дней после того, как всякое сообщение с Александрией прервалось.

В тот же день по приказу 'Абд ал-'Ала был казнен человек около Баб Зувайлы. Говорили, что у этого человека было найдено письмо каких-то женщин, адресованное их мужьям, находившимся в турецкой армии. При этом было объявлено, что такая же судьба ждет всякого, кто будет пересылать сведения туркам и англичанам.

В тот же день /181/ армия, наступающая с востока, достигла ал-'Адлийи. Раскинутый этой армией лагерь простирался от ал-'Адлийи до южной окраины Минийат ас-Сирадж. В то же время армия, приближающаяся с запада, достигла Инбаба. Армии разбили свои палатки по обоим берегам, а между ними по Нилу сновали лодки.

Раздалось несколько пушечных выстрелов. Несколько французских кавалеристов выехали из города и поскакали навстречу противнику. Завязалась перестрелка. С наступлением ночи противники разъехались, каждый возвратился в свой лагерь, и восстановилось прежнее положение. Такие стычки происходили между противниками каждый день.

6 сафара (18.VI.1801) армия, приближающаяся с востока, продвинулась вперед и достигла Куббат ан-Наср. Ибрахим-бей поселился в маленькой мечети аш-Шайх Димурдаш. Небольшой отряд солдат проник через стену скотобойни к мясникам. Прибывшие потребовали к себе шейха мясников. В скотобойне они обнаружили трех французов и открыли по ним огонь из ружей. Один из французов был ранен в ногу и взят в плен, двое других — бежали. Был ранен также мясник-еврей.

Между противниками разыгралось сражение, в котором были убитые и пленные. Перестрелка между ними продолжалась почти до послеполуденного времени. Французы вели огонь из крепости аз-Захирийа, крепости Наджм ад-Дин[688] и с холма, но не выходили далеко за пределы своих укреплений.

7 сафара (19.VI.1801) с утра и до послеполуденного времени между противниками происходила ружейная и артиллерийская перестрелка.

В тот же день распространился слух о смерти в Даджве сейида Ахмада ал-Махруки. Ахмад ал-Махруки заболел в этом селении и не смог приехать в Каир из-за того, что сообщение с Нижним Египтом было полностью прервано.

В тот же день был арестован один человек, кажется, слуга, которого заподозрили в шпионаже. Его привели к коменданту, допросили, но не сумели от него ничего добиться. Тогда его принялись бить и били до тех пор, пока у него не помутился разум, и он не стал похож на сумасшедшего. Тем не менее его продолжали бить и пытать, причем били его курбашами[689] по рукам, лицу и голове до тех пор, пока, как говорят, не дали ему около шести тысяч ударов курбашем. Все это оказалось безрезультатно. Тогда этого человека бросили в тюрьму.

В тот же день из тюрьмы освободили за выкуп в тысячу реалов одного арестованного, шейха Сулаймана Хамза — писца. Шейх был заключен в крепость несколько месяцев тому назад.

8 сафара (20.VI.1801) на протяжении всего дня между противниками происходило сражение. Около двадцати пяти солдат турецкой армии проникли в квартал ал-Хусайнийа и уселись на мастабах кофейни. Они наелись пряников, хлеба, а кое-кто даже вареных бобов, напились кофе, а затем возвратились в свой лагерь.

Французы захватили одного солдата из свиты правителя Газы и Иерусалима Мухаммад-паши, известного под именем Абу Марак, и заперли его в доме коменданта. В тот же день они приказали закрыть ворота Баб ан-Наср и Баб ал-'Адави. В тот же день армия, наступающая по западному берегу Нила, достигла окраин Гизы. Утром прибыл Йанни и сообщил об этом коменданту. Тот немедленно вскочил на лошадь и отправился к берегу Нила у Гизы. Со стороны Гизы раздавались выстрелы и был слышен бой барабанов и грохот тарелок мамлюкских оркестров. Такое положение сохранялось до вторника, 11 сафара (23. VI. 1801). В этот день в полдень стрельба прекратилась.

Достигнув Гизы, наступающие заняли всю южную часть города. Они не давали никому переправляться на восточный берег Нила, а также отрезали город с юга. Прекратился подвоз в город различных продуктов питания: зерна, овощей, арбузов, дынь, огурцов, масла, сыра. В город перестали пригонять скот. Стал ощущаться недостаток продовольствия, и очень сильно поднялись цены на имеющиеся продукты. Жители, желавшие купить зерно, собрались на хлебном рынке в ар-Румайле, но не нашли там зерна. Они страшно шумели. Большая часть собравшихся направилась с корзинами в сторону ал-Басатина, а остальные возвратились домой ни с чем.

'Абд ал-'Ал велел собрать весовщиков и приказал им привезти масло. Некоторых из них он избил. С большим трудом ему удалось спустя два дня добиться, чтобы они доставили четырнадцать ратлей. Курицу продавали за сорок пара, а мясо вовсе исчезло с рынков.

В среду и четверг положение оставалось прежним. Сражение между противниками прекратилось. Распространился слух о перемирии, о начале мирных переговоров между противниками и о том, что посредниками между сторонами выступают англичане и Хусайн — капудан-паша. Жители обрадовались /182/ известию о прекращении войны и успокоились.

В тот же день по неизвестной причине были заперты ворота Баб ал-Карафа и Баб ал-Маджра. В пятницу утром их вновь открыли. Пошлины на привозимое в город зерно были увеличены.

В понедельник, 17 сафара (29.VI.1801) турецкие военнопленные, находившиеся в крепости, были выпущены на свободу. Каждому из них вручили по куску хлопчатобумажной ткани и по пятнадцати киршей, а затем отправили в лагерь везира. Освобожденные были истощены непосильной работой, переноской земли и деревьев, голодом и тяготами тюремного заключения. Многие из военнопленных умерли. Из крепости были также выпущены находившиеся под арестом бедуины и крестьяне.

В понедельник вечером, после захода солнца, в крепости при мечети аз-Захир, расположенной за пределами квартала ал-Хусайнийа, раздался пушечный выстрел. Через некоторое время из крепости прозвучал призыв к последней вечерней молитве, а позднее — и к утренней молитве. Когда рассвело, жители увидели, что над крепостью развевается турецкий флаг, а на стенах ее находятся мусульмане. Тогда все догадались, что крепость сдалась и что выстрел был сигналом капитуляции. Жители поняли, что мир заключен, и обрадовались. Утром распространился слух о предстоящем освобождении шейхов и других взятых в качестве заложников лиц. Французы усиленно перевозили имущество, продавали лошадей, медную утварь, рабынь и рабов и завершали свои дела.

В тот же день из крепости и форта, расположенного около Баб ал-Баркийа, вывезли несколько пушек, разнообразное имущество, домашнюю обстановку и порох.

Во вторник собрался диван. Явился комиссар, объявил о заключении мира и обещал принести на следующее заседание фирман, содержащий условия мира, и публично огласить его. В этот день французы особенно усиленно перевозили имущество из большой крепости и фортов.

В тот же день были освобождены Мухаммад Челеби Абу Даффийа, Исма'ил-стражник, Мухамад — шейх улицы Баб ал-Лук, ал-Бурнуси — родственник Абу Даффийа, шейх Халил ал-Мунайир и другие лица, всего восемь человек. Отпущенные разошлись по домам.

В тот же день 'Осман-бей ал-Бардиси отправился в Верхний Египет. Он вез с собой фирманы, в которых жителям селений объявлялось, что спокойствие и безопасность восстановлены и что в Каир можно отправлять лодки с продовольствием и зерном. В дороге он встретил шеститысячный отряд английских солдат, направляющихся из ал-Кулзума в ал-Кусайр.

В тот же день французские власти приказали повесить одного француза на дереве близ пруда ал-Азбакийа. Говорили, что этот человек что-то украл.

В тот же день французы отправили к везиру посланцев и потребовали у него верблюдов для перевозки своего багажа. Везир приказал отправить в помощь французам двести верблюдов (по словам некоторых — четыреста). В числе отправленных верблюдов были и те, которые принадлежали Тахир-паше и Ибрахим-бею.

В четверг, 20 сафара (2.VII.1801), были выпущены на свободу лица, еще остававшиеся в заключении, а также шейхи. В числе освобожденных были шейх ас-Садат, шейх аш-Шаркави, шейх ал-Амир, шейх Мухаммад ал-Махди, Хасан Ага — мухтасиб, Ридван Кашиф аш-Ша'рави и другие лица. Из крепости они направились в дом коменданта, встретились с ним и выразили ему свою признательность. Комендант сказал шейхам: “Если вы хотите, то можете отправляться приветствовать везира. Я с ним уже говорил и рекомендовал ему вас”.

В тот же день везир со своей армией прибыл в район Шубра, а англичане и сопровождавший их капудан-паша с солдатами расположились на западном берегу Нила, напротив турецкой армии. Англичане соорудили между двумя армиями мост через реку из плотно примыкающих одна к другой лодок, похожий на мост в Гизе. Новый мост превосходил прежний чистотой обработки досок и их толщиной. По обеим сторонам моста были сооружены перила.

В тот же день на улицах были расклеены листовки, написанные на арабском и французском языках, в которых были приведены две статьи только что заключенного мирного договора, касающиеся жителей. Вот их текст:

“Господь всевышний пожелал, чтобы между французской, английской и турецкой армиями был заключен мир. Вот наиболее важные для вас статьи мирного договора, которые гарантируют неприкосновенность вашей жизни, религии и имущества. В соответствии с ними никто не будет вмешиваться в ваши дела. Главнокомандующие трех армий договорились о следующем:

„Статья двенадцатая. Каждый житель богоспасаемого Египта, к какой бы религии он ни принадлежал, желающий уехать с французами, /183/ может сделать это свободно, причем ему обещается, что после его отъезда ни его семье, ни имуществу никто не нанесет ущерба.

Статья тринадцатая. Ни одному жителю богоспасаемого Египта, к какой бы религии он ни принадлежал, не будет нанесено никакого ущерба как в отношении его самого, так и в отношении его имущества за то, что он находился на службе Французской республики в период пребывания французов в Египте, если только он впредь будет повиноваться законам шариата".

Жители Каира и египетских провинций без различия национальностей! Вы видите, что до самого последнего момента французское правительство не забывает о вас и печется о ваших интересах. Вы должны лишь следовать по правильному пути и помнить, что господь всемогущ и что он — творец всего сущего. Подпись: Бейар, комендант”.

В пятницу собрался диван. На заседание пришли шейхи и комиссар. Комиссар спросил у присутствующих, известны ли им все тринадцать статей мирного договора. Шейхи сказали, что нет. Тогда он вытащил из-за обшлага рукава написанную на французском языке бумагу и начал читать ее, а переводчик — переводить. В бумаге содержался текст остальных одиннадцати статей договора.

В соглашении говорилось, что французская армия должна эвакуировать крепости и Каир и с имуществом своим выступить сухопутным путем в Розетту, погрузиться там на корабли и отплыть на родину.

Эвакуация должна быть произведена в наикратчайший срок, самое большее за пятьдесят дней.

Армия будет следовать во Францию указанным путем. Главнокомандующие английскими и турецкими войсками обязаны предоставить французской армии все необходимое: верблюдов и лодки, чтобы французы могли доставить свое имущество к месту погрузки.

Место, с которого начнется эвакуация, будет установлено военачальниками французской, английской и турецкой армий в результате взаимного соглашения.

Грузы и военное имущество, отправляемые по воде, будут сопровождаться охраной из солдат французской армии.

Английские и турецкие военачальники обязаны обеспечить доставку французской армии необходимого продовольствия. Командующие английской и турецкой армиями обязаны предоставить корабли, необходимые для перевозки французской армии во французские порты Средиземного моря.

Турецкое и английское командования предоставят четыре корабля для перевозки лошадей, которых французы возьмут с собой на корабли, и фуража. Они направят также корабли, необходимые для охраны французской армии в пути, до ее прибытия во Францию.

Корабли с французскими войсками не будут заходить ни в какие порты, пока не достигнут берегов Франции.

Специальные уполномоченные английской и турецкой армий доставят французской армии все, в чем та нуждается, в необходимом количестве.

Представители французской администрации, члены Комиссии наук и искусств увезут с собой все необходимые им бумаги и книги, включая и те, которые они купили в Египте.

Каждый житель Египта, который пожелает уехать с французской армией, получит на это разрешение, причем ни его семье, ни имуществу не будет нанесено никакого ущерба. Это относится также к тем лицам, которые сотрудничали с французами, к какой бы религии они ни принадлежали. Этим лицам не будет нанесено никакого вреда за их деятельность в прошлом. Французские раненые останутся в Египте под наблюдением врачей, а расходы на их содержание берет на себя турецкая армия. По выздоровлении они будут отправлены во Францию на упомянутых выше условиях. Турецкие власти несут ответственность за тех, кто останется в Египте.

Командующие английской и турецкой армиями снарядят два корабля, на которых французскому правительству будет отправлено донесение о подписании мира.

Все трудности и споры, которые могут возникнуть при выполнении настоящего соглашения, будут разрешаться уполномоченными, назначенными обеими сторонами, чтобы не было при этом нанесено ущерба делу установления мира.

Каждая из сторон должна освободить имеющихся у нее военнопленных.

Каждая из сторон передает другой стороне в качестве заложников по одному высшему военачальнику. Заложники будут освобождены лишь после прибытия французских войск во Францию.

Зачитав бумагу, комиссар сказал: “Теперь мы знакомы с условиями мирного договора, но не знаем, как он будет принят”. Присутствующие сказали ему, что условия договора вполне приемлемы, что он будет принят всеми благожелательно и повлечет за собой установление всеобщего мира. Комиссар в ответ на это заметил, что он бы желал, чтобы это соглашение было началом всеобщего мира.

/184/ В этот день многие люди: слуги, торговцы и разные лица, переодевшиеся в чужое платье, стали все чаще входить и выходить из города через проход ал-Баркийа, известный под названием ал-Гариб. Стоявшие здесь на часах французские солдаты никого не задерживали, но брали с каждого входящего и выходящего деньги. Когда это стало известно жителям, большая толпа собралась в этом месте. На следующий день утром их перестали там пропускать, и они стали входить и выходить из города через Баб ал-Карафа. Стоявшие у ворот на часах французские солдаты не препятствовали им в этом и лишь некоторых проходивших обыскивали и не пропускали. Они поступали так, опасаясь беспорядков, которые могли бы быть вызваны действиями авангардов турецкой армии вследствие безнравственности ее солдат.

В Каир прибыло несколько высокопоставленных англичан. Французы сопровождали их по городу и показывали им улицы. Приехало также несколько лиц из числа турецкой знати. Они посетили могилу имама аш-Шафи'и и мавзолей Хусайна и шейха 'Абд ал-Ваххаба аш-Ша'рави[690], причем сопровождавшие их французы ожидали их у ворот.

В понедельник вечером, 24 сафара (6.VII.1801), было объявлено, что утром в связи с перенесением праха Клебера будет произведен артиллерийский салют. Жителей призывали не пугаться этого. На утро следующего дня во время раскрытия могилы, расположенной близ Каср ал-'Айни, было произведено много пушечных выстрелов. Французы извлекли свинцовый гроб с прахом Клебера, чтобы увезти его с собою во Францию.

В тот же день к членам дивана были направлены посланцы с бумагами, в которых они приглашались на заседание. Это было последнее заседание дивана. На него собрались шейхи, купцы, некоторые начальники янычар. Пришли также казначей Эстев, комиссар и переводчик. Когда все заняли свои места, комиссар извлек запечатанный конверт и объявил, что это письмо от верховного главнокомандующего Мену, адресованное шейхам дивана. Затем он передал его председателю дивана, который его распечатал и в свою очередь передал переводчику. Переводчик зачитал письмо, а присутствующие его выслушали.

В письме после басмалы и обычных эпитетов бога говорилось: “Сообщаю вам, что я узнал, к своей величайшей радости, что вы на занимаемом вами посту руководствуетесь в своих действиях мудростью и беспристрастием. Хотя вы и не смогли организовать жителей страны и направить их по правильному пути должного повиновения французскому правительству, Аллах всевышний через своего уважаемого посланника, — да будет над ним вечный мир, — вознаградит вас как в этой, так и в будущей жизни и дарует вам всяческие блага.

Руководствуясь лучшими побуждениями, я довел до сведения неустрашимого героя, знаменитого Бонапарта о ваших полезных и мудрых делах. Он был доволен вашей благородной деятельностью и сообщил мне, что скоро самолично напишет ответ на все ваши письма.

Если всевышнему будет угодно, я вскоре увижу вас и жителей богоспасаемого Египта. Я надеюсь, что вы, так же как и я, скоро узнаете, что победоносная Французская республика, с помощью бога, который правит всем миром, одержавшая верх в провинциях Османской империи над всеми своими врагами, и впредь будет побеждать своих врагов в Египте.

Вы должны во всем полагаться на гражданина Жерара, которого я назначил к вам в диван, ибо это человек, известный своей справедливостью и честностью.

Я прошу вас позаботиться о моей почтенной супруге госпоже Зубайде и моем дорогом сыне Сулаймане Мураде, которые находятся в нашей крепости в Каире.

Я очень сожалею о кончине знаменитого Мурад-бея. Вам известно, что я хочу установить пособие достойнейшей женщине — ее превосходительству госпоже Нафисе. Так поступает французское правительство с теми, кто ему верно служит. Скажите народу, что у меня нет других желаний и надежд, кроме как, строго следуя предписаниям бога, удостоиться его милостей и благодеяний.

Доверяйте также всему тому, что вам скажет гражданин Эстев. Он назначен на должность управляющего делами, и ему поручен сбор налогов.

Пусть Аллах всевышний будет милостив к вам и вашим семьям и принесет вам радость и счастье.

Написано 11 мессидора IX года со дня основания Французской республики, единой и неделимой, что соответствует 18 сафара. Подпись: 'Абдаллах Жак Мену”.

Это письмо написано собственноручно генералом и скреплено его печатью. Его перевел слово в слово и буква в букву переводчик Лумака. Оно было написано еще до прибытия в Александрию известия о подписании мира.

После того как письмо было прочитано, /185/ комиссар вновь взял слово. Он заявил: “До настоящего времени генерал Мену был вполне удовлетворен вашим поведением и спокойствием, царившим в городе на радость бедным людям. Прежние правители своим отношением к вам не сумели добиться такого положения. В ближайшие несколько дней вы обязательно получите письма от Бонапарта, который не забывает ни своих друзей, ни врагов. Если бы он не сделал ничего хорошего, кроме того, что избрал вас в качестве посредников для облегчения положения жителей, то и этого было бы вполне достаточно.

Вы знаете, что Бонапарт следил за состоянием больниц и беспокоился о положении больных. Он собирался также построить мечеть, но сделать это ему помешал поход в Сирию”.

Комиссар еще долго держал речь, изобиловавшую подобным вздором и ложью. Затем он извлек написанную на французском языке бумагу и сам прочитал ее до конца, после чего переводчик Рафа'ил перевел ее на арабский язык. В бумаге говорилось о заключении мира и содержалась разнообразная ложь и пустой вздор, который нет смысла передавать.

Когда окончилось чтение этой бумаги, казначей Эстев передал комиссару другую бумагу, которую тот прочитал по-французски, после чего переводчик перевел ее на арабский язык. Она имела то же содержание, что и первая. Вот ее текст:

“Дружеское письмо господина Эстева, управляющего финансами, Высокому дивану.

17 мессидора IX года со дня основания Французской республики.

Шейхи, улемы и другие лица!

Я не уполномочен говорить вам о причинах эвакуации наших войск из Египта, ибо я занимаю лишь должность управляющего делами. Я пришел лишь для того, чтобы разъяснить вам, сколь тяжки будут последствия нашего отъезда для каждого из вас.

Каждый из вас видит, какие сильные взаимные чувства любви и братства установились между французами и жителями Египта. Армия и жители давно уже стали подобны единому народу. Имя его превосходительства Бонапарта, первого консула Французской республики, пользуется самым большим уважением как у вас, так и у нас. Сколько раз, о шейхи и улемы, мы оказывались единодушны в оценке подвигов этого выдающегося храбреца, который не имеет себе равных по уму и которому помогает господь всемогущий. Он заслуживал того, чтобы вами управлять!

Вы постоянно говорили мне о любви и сострадании, которые он к вам испытывал.

С того времени как Бонапарт вынужден был возвратиться к себе в страну в связи с испытываемыми ею трудностями, он не терял надежду, что в Египте удастся установить справедливый порядок, который он вам обещал в период своего пребывания в стране. Верно, шейхи и улемы, что французские власти выполнят все то, что обещал вам их глава Бонапарт, всегда желавший вам добра и взиравший на жителей Египта с любовью.

Сколько раз он повторял верховному главнокомандующему господину Мену, чтобы тот как следует заботился о ваших делах. Сколько раз с того дня, как упомянутый господин Мену сменил своего предшественника на посту главы администрации и армии, он доказывал, что оправдывает оказанное ему доверие.

В период правления верховного главнокомандующего Мену была ликвидирована большая часть тягостных для жителей повинностей, устранены всяческие притеснения, и при его посредстве была восстановлена справедливость, которой вы были лишены при прежних правителях.

В период правления Мену вы также убедились в том, что власти при сборе налогов проявляют к жителям мягкость. Когда война вынудила генерала Мену изменить систему сбора налогов, соответствующая реформа была проведена в отношении жителей Египта со всей возможной справедливостью и доброжелательностью. Я был помощником Мену в проведении этой для всех полезной меры, а вам известно, что от организации налоговой системы зависит благоденствие или разорение жителей.

Незадолго до своего отъезда верховный главнокомандующий Мену приказал также составить опись всех земель Египта и поручил это дело нескольким должностным лицам, в числе которых был и я. Упомянутые лица приступили к этой работе, которая могла привести к весьма благотворным последствиям для всех жителей страны. Но случилось так, что Мену не удалось осуществить свои планы, ибо на его плечи легли тяжелые заботы. Он вынужден был бороться со злом, носителями которого были кочевавшие вокруг вас бедуины, для того чтобы избавить вас от постоянного страха перед ними. Мену мечтал о том, чтобы, стерев их с лица земли, обеспечить феллахам покой. Он желал довести до конца свои благотворные реформы. /186/ Он хотел также, о шейхи и улемы, в этом году, отправить в хадж караван с паломниками и открыть широкое посещение города Танта, чтобы увековечить тем самым место, где похоронен святой сейид Ахмад ал-Бадави. Одним словом, он рассчитывал принять участие во всех ваших действиях, в которых выражаются ваши религиозные чувства, и строго сообразовывался с вашими обычаями. Вы должны знать о благодеяниях, которые были вам оказаны при посредстве французских властей, и о том, что извлекли из их пребывания в стране жители Египта. Я надеюсь, что вы никогда не забудете всего того что принесло вам господство французов, которое вызывало восхищение большинства жителей тем, что многие французы отдали свои жизни, чтобы освободить египтян от тирании и деспотизма. Европейские державы опасались, что жители арабских стран подчинятся французским властям. Поэтому они создали против нас коалицию, чтобы помешать нам. Но все их усилия были напрасны. Они вели против нас в течение десяти лет непрерывную жестокую войну, но везде терпели поражение. Наша власть повсеместно прочно утвердилась и останется прочной навсегда. Нет необходимости говорить вам то, что вы и без того уже знаете. В настоящее время мы лишь заверим вас как от имени первого консула Французской республики Бонапарта, так и от имени его превосходительства верховного главнокомандующего Мену в любви и дружеском сочувствии французов к жителям Египта. Мы надеемся, что эти дружеские чувства не исчезнут в результате отъезда части французской армии. Настанет, вероятно, день, когда мы возвратимся в Египет, и тогда французы доведут до конца те благотворные реформы, которые они не сумели в настоящее время полностью осуществить.

Имейте в виду, о шейхи и улемы, что наша разлука не будет длительной. Я в этом уверен. Нет никакого сомнения, что наши государства в самом скором времени вновь восстановят старинную дружбу, которая прежде существовала между французами и вами. Турция в конце концов заметит пропасть, в которую ее толкают англичане, и тогда убедится в том, что французы заняли Египет с единственной целью укрепить дружбу, соединяющую их с турками, и сломить чванство и легкомыслие англичан, желающих господствовать над всеми морями и захватить в свои руки всю мировую торговлю. Конец. Составил на французском языке Эстев. Перевел на рабский язык Абу Дайф”.

Когда чтение письма было окончено, присутствующие сказали Эстеву: “Господь всемогущ. Он всем управляет. Только он один может передать свою власть тому, кому пожелает”. На этом заседание дивана закончилось, и шейхи выехали из города и отправились приветствовать везира Йусуф-пашу, которого называли великим везиром, а также сопровождавших его высокопоставленных сановников Турции и мамлюкских беев. Шейхи собирались сделать это еще утром, но вынуждены были отложить свой визит до окончания заседания дивана. Что касается шейха ас-Садата, то он уехал приветствовать турок еще в начале дня.

Перед отъездом шейхи запаслись подписанным комендантом пропуском, ибо ворота города были заперты и стража не разрешала никому ни входить в город, ни выходить из города. Шейхи выехали из города по дороге, ведущей в Булак.

Добравшись до турецкого лагеря, шейхи прежде всего засвидетельствовали свое почтение Ибрахим-бею, который затем вместе с ними отправился к везиру. Когда прибывшие достигли его палатки, их заставили снять тайласан[691], которым были укрыты их плечи.

Когда они вошли в палатку, везир не поднялся им навстречу. Шейхи просидели у везира целый час, а затем покинули его и отправились приветствовать Мухаммад-пашу, известного под именем Абу Марак, ал-Махруки и сейида 'Омара Мукаррама, провели в лагере ночь и на следующий день возвратились к себе домой.

На другой день они переправились на западный берег, чтобы приветствовать капудан-пашу, а затем возвратились домой.

В тот же день Ибрахим-бей отправил “аман” представителям коптской знати. Высокопоставленные копты также ездили приветствовать его, а затем разъехались по домам. Что касается Йакуба, то он со всем своим имуществом перебрался на остров ар-Рауда и приказал коптским солдатам присоединиться к нему. Однако большая их часть бежала и попряталась. Тогда собрались жены и родственники их и двинулись к коменданту. Они плакали и вопили, умоляя отпустить солдат к их семьям и детям. При этом они ссылались на свою бедность и указывали на то, что среди них нет купцов, но лишь ремесленники — каменщики, ювелиры и так далее. Комендант обещал им, что он призовет Йакуба и велит ему не обижать /187/ тех, кто не хочет с ним уезжать.

В тот же день комендант Бейар в сопровождении трех других французских военачальников отправился с визитом к везиру в турецкий лагерь. Везир принял французов и в качестве подарка пожаловал каждому из них отороченную собольим мехом шубу, после чего они возвратились в Каир.

В среду, 19 сафара (1.VII.1801), лица, собирающиеся уезжать с французами, вместе со своим имуществом и семьями перебрались на остров ар-Рауда и в Гизу. Таких лиц набралось значительное количество. В их числе были копты, европейские купцы, переводчики, некоторые мусульмане, в прошлом сотрудничавшие с французами и поэтому боявшиеся остаться, а также многие христиане — сирийцы и греки, например Йанни, Бартелеми, Йусуф ал-Хамави. С ними был также ага 'Абд ал-'Ал. Он развелся со своей женой, распродал имущество, домашнюю обстановку и тяжелые вещи, которые трудно было перевезти: одежду, оружие и так далее. При этом, когда он что-либо продавал, он посылал вслед за покупателем и заставлял его немедленно уплатить стоимость купленного. С собой он брал лишь то, что “легко весом да дорого ценой”[692].

В тот же день в диван явился комиссар. Он приказал собрать группу купцов и за тридцать шесть тысяч пара продал им от имени сейида Ахмада аз-Зарва мебель, находившуюся в помещении дивана.

В этот день были открыты ворота мечети ал-Азхар, а самую мечеть начали подметать и чистить.

В тот же день, а также на следующий день в город прибыло несколько англичан, чтобы обойти рынки города и осмотреть их. Их сопровождали в качестве проводников один или два француза.

В этот день распространился слух, будто на следующий день в полдень французы эвакуируют город и покинут крепость и форты. Но вот наступил четверг, прошло полдня, но ничего похожего не произошло.

По этому поводу среди жителей ходили различные толки. Одни говорили, что эвакуация начнется в пятницу, другие утверждали, что французы получили отсрочку до понедельника. Жители провели ночь, всматриваясь и вслушиваясь, не раздается ли шум приближающихся турецких солдат, звук их речи и топот их ног.

Неожиданно среди ночи вся французская армия покинула город. Французы эвакуировали большую крепость и другие форты и укрепления и ушли в Гизу, на остров ар-Рауда и к Каср ал-'Айни. Даже следа их не осталось ни в Каире, ни в Булаке, ни в Старом Каире, ни в ал-Азбакийе.

Жители, как обычно, радовались приходу турок, так как думали, что те принесут им благо. Они устроили им горячую встречу, приветствовали их и благословляли их прибытие, шумели и вопили. Женщины издавали пронзительные крики радости из окон домов и на улицах. Дети разного возраста по своему обыкновению собирались в толпы и выкрикивали во весь голос: “Да ниспошлет Аллах победу султану!” и тому подобное.

Между тем турки вступали в город через пролом в городской стене ал-Гариб. Они перелезали также через городские стены со стороны ал-'Атуфа и около кладбища. Ворота Баб ан-Наср и Баб ал-'Адави оставались запертыми. Их не разрешали открывать из опасения, что солдаты соберутся в большом количестве и сразу все войдут в город, что могло бы нанести жителям ущерб и вред. Ворота Баб ал-Футух были замурованы.

На следующее утро в Каир приехал капу кулу[693]. Он приказал открыть Баб ам-Наср и Баб ал-'Адави и расположить около них отряды янычар.

В город вступило множество солдат различных родов оружия — пехотинцы и кавалеристы. Прибыли янычарские полки.

Турецкие солдаты обошли рынки и установили свои эмблемы и оружие перед кофейнями, лавками и банями, чем вызвали недовольство их владельцев.

На рынках стало больше хлеба, мяса, сливочного и кунжутного масла, появились товары, и цены на них снизились. Стало также больше фруктов — винограда, персиков, арбузов. Турки и арнауты покупали продукты в большом количестве. Они выходили навстречу крестьянам, привозившим их по реке и сухопутным путем, и скупали у них эти продукты за бесценок, а затем по более высоким ценам продавали их жителям Каира и Булака.

Из Нижнего Египта прибывали лодки с турецкими товарами: сушеными фруктами — изюмом, инжиром, — лесными и миндальными орехами, а также турецкими маслинами.

Когда наступило время, непосредственно предшествующее пятничной молитве, прибыл его превосходительство великий везир Йусуф-паша в сопровождении чаушей, солдат и ага. /188/ Йусуф-паша пересек центральную часть города и направился к мечети ал-Хусайни, чтобы совершить в ней пятничную молитву. После молитвы он посетил мавзолей ал-Хусайни. Шейх ас-Садат пригласил его к себе в дом, расположенный по соседству с могилой святого. Йусуф-паша принял его приглашение, вошел в его дом, немного посидел там, а затем направился в мечеть ал-Азхар, пробыл там целый час, осмотрел ее, обошел отдельные помещения и галереи и роздал метельщикам и служителям мечети деньги. Так же поступил он со служителями мечети ал-Хусайни. После этого он возвратился обратно в свою палатку, расположенную на берегу Нила в районе ал-Хилли.

В это время был произведен артиллерийский салют. Грянул залп из множества пушек, установленных в турецком лагере и крепости. Прибыли янычарские стражники и расположились на перекрестках улиц и переулков. Каждый отряд янычар имел свой флаг. Янычары объявили жителям, что те могут спокойно заниматься торговлей. Стражники потребовали от жителей кварталов доставить им еду, питье и даже кофе.

Между тем французы отошли в район Каср ал-'Айни, ар-Рауда и Гизы, к форту ан-Насирийа и к Фумм ал-Халидж. Здесь по-прежнему развевались их знамена. На границах занятого ими района они расположили часовых, которые не разрешали туркам туда проникать. Турки передвигались лишь по дороге, ведущей в Булак, в то время как жители города ходили где хотели.

Во время пребывания везира Йусуф-паши на берегу в ал-Хилли около Булака его солдаты разрушили расположенные поблизости от их лагеря постройки, оросительные колеса, траншеи, которые соорудили французы, от Баб ал-Хадид до реки. Они разобрали также находившиеся в этом районе в большом количестве балки разрушенных домов, оструганные доски, уложенные в штабели над укрепленными позициями и под ними, а также в траншеях. За тот небольшой срок, что они здесь находились, они все растащили для того, чтобы разжечь огонь и приготовить себе пищу.

В субботу в город прибыл капу кулу, которого египтяне называли катходой янычар. Он объехал город и приказал удалить янычарские эмблемы, выставленные перед лавками, и оставить их только около кофеен.

Месяц раби' ал-аввал 1216 года начался в воскресенье (12.VII.1801).

В этот день главный ага турецких янычар в сопровождении Салима Ага ал-Мисри объехал город. В город прибыло множество египетских солдат[694] с имуществом и грузом. Они потребовали, чтобы им предоставили дома, и поселились в них. Прибыл также Мухаммад-паша, известный под именем Абу Марак ал-Гази. Он был кандидатом на должность вали Египта. Мухаммад-паша поселился в доме ал-Хайатим около мавзолея ал-Ханафи[695]. Он вызвал к себе шейхов и старшин улиц и потребовал, что те указали пустые дома, имеющиеся в их кварталах.

Во вторник, 3 раби' ал-аввала (14.VII.1801), из Гизы приехал Хусайн-паша — капудан. Прибыв в город, он направился к мавзолею ал-Хусайни, посетил его и приказал принести в жертву пять буйволов и семь баранов, туши которых разделили между собой служители мавзолея. Он распорядился также обернуть верхнюю часть гробницы четырьмя рулонами кашмирского шелка и снять мерку с гробницы, с тем чтобы соорудить для нее новое покрывало. Хусайн-паша роздал служителям и нищим около двух тысяч золотых стамбульских мах-бубов[696].

Наш друг, замечательный ученый, египетский поэт и один из наиболее выдающихся знатоков литературы, шейх 'Али аш-Шарнафаши воспел его в своей касыде. Вот как она начиналась: “Над нами неожиданно взошла луна радости, после периода страха наступило время безопасности”.

Касыда длинная. Вот что говорится в бейте, посвященном этой знаменательной дате: “В этот день в нашем Египте восторжествовала радость, к нам прибыл совершеннейший и благороднейший Хусайн”[697].

Эта касыда была преподнесена паше во время посещения им мавзолея. Хусайн-паша щедро наградил поэта, после чего возвратился в свой лагерь в Гизу.

В этот день произошло также следующее событие. Один солдат, проживающий в квартале ал-Джамалийа, выпил у торговца настой солодкового корня и не уплатил за напиток. Продавец пожаловался янычарскому стражнику — надзирателю квартала. Тот распорядился привести солдата и приказал ему заплатить стоимость напитка. /189/ При этом он кричал на солдата и даже хотел его побить. Тогда солдат вытащил пистолет, выстрелил и убил надзирателя. После этого он бросился бежать по направлению к улице ал-Джавванийа, пробрался в какой-то дом, забаррикадировался в нем и стал стрелять в каждого, кто приближался к нему. Таким образом он убил пять человек. В это время мимо этого квартала проходили два арнаута. Янычары их убили, так как противник их, так же как эти двое, был арнаут.

Когда янычарам надоело осаждать дом, в котором укрылся солдат, они подожгли его. Огонь вынудил солдата выйти. Тогда янычары схватили его и убили. Таким образом погибло девять человек из-за небольшого глотка настоя солодкового корня.

В этот день два военных моряка проникли в дом одного христианина, украли в доме два свертка с одеждой и ушли. По дороге они встретили двух проходивших крестьян и заставили их тащить эти свертки. Христианин выбежал и пожаловался стражнику. Тот приказал схватить солдат, но последние вырвались и убежали. Впрочем, один из них был ранен. Тогда были схвачены крестьяне, которые несли свертки. Им безжалостно и несправедливо отрубили головы. Это было начало гнусных действий турок.

В среду, 4 раби' ал-аввала (15.VII.1801), французские войска полностью эвакуировались. Они оставили Каср ал-'Айни, остров ар-Рауда, Гизу и направились на север от ал-Варарика. Их сопровождал капудан-паша, большая часть английской армии и около пяти тысяч солдат-арнаутов. Из мамлюкских беев с ними уехали 'Осман-бей ал-Ашкар, Мурад-бей младший, Ахмад-бей ал-Каларджи, Ахмад-бей Хасан.

Таким образом, период французского господства в Египте продолжался три года и двадцать один день. Французы разбили мамлюкоких беев и заняли берег Инбаба и Гизы в субботу, 9 сафара 1213 года, а их владычество прекратилось, и они эвакуировали крепости и город ночью в пятницу, 21 сафара [1216 года]. Слава Аллаху, господство которого не имеет конца и власть которого неизменна.