Эго и архетип. Сознание и бессознательное в мифе, религии и культуре

Глава I. Инфляция эго

Юнг сделал фундаментальное открытие, которое имело далеко идущие последствия: он открыл коллективное бессознательное, или архетипическую психику. Проведенные Юнгом исследования позволили нам узнать, что индивидуальная психика не только является продуктом личного опыта, но и обладает доличностным или трансличностным измерением, которое проявляется в универсальных паттернах и образах всех мировых религий и мифологий[2].

Далее Юнг открыл, что архетипическая психика обладает структурирующим или упорядочивающим принципом, который позволяет объединять различные архетипические содержания. Этот центральный архетип, или архетип целостности, получил у Юнга название Самости. Самость является упорядочивающим и объединяющим центром всеобщего психического начала (сознательного и бессознательного) аналогично тому, как эго является центром сознательной личности. Иными словами, эго является центром субъективной идентичности, а Самость — центром объективной идентичности. Таким образом, Самость является высшим психическим авторитетом, которому подчиняется эго. В упрощенном виде Самость можно описать как внутреннее эмпирическое божество. Она совпадает с образом Бога (imago Dei).

Юнг показал, что Самость имеет характерную феноменологию. Ее выражают с помощью определенных символических изображений, которые называются мандалами. К мандалам относят изображения, в которых выделяется круг с центром и, как правило, с дополнительными элементами в виде квадрата, креста или иного образа четверицы или кватерности[3].

С Самостью также связан ряд других тем и образов. К их числу относятся: целостность, совокупность, союз противоположностей, центральная генеративная точка, центр мира, ось мироздания, творческий момент встречи Бога с человеком, то место, где сверхличностная энергия перетекает в личную жизнь, вечность как противоположность потоку времени, нетленность, парадоксальное соединение неорганического с органическим, защищающие структуры, способные извлекать порядок из хаоса, превращение энергии в эликсир жизни. Все эти темы и образы имеют непосредственное отношение к Самости, центральному источнику жизненной энергии и нашего бытия, который наиболее «просто» описывается как Бог. Действительно, богатейшие источники феноменологических исследований Самости содержатся в созданных человеком бесчисленных изображениях божества[4].

Поскольку существуют два автономных центра психической жизни, отношения между ними приобретают существенное значение. Отношение эго к Самости носит весьма проблематичный характер и имеет близкое сходство с отношением человека к своему Создателю, как это отражено в религиозном мифе. Действительно, миф можно рассматривать как символическое выражение отношения между эго и Самостью. Многие особенности психологического развития можно понять в контексте изменения отношения между эго и Самостью на различных этапах психического роста. Предметом нашего исследования как раз и будет постепенное развитие отношений между эго и Самостью.

Сначала Юнг описал феноменологию Самости применительно к ее развертыванию в процессе индивидуации во второй половине жизни. В последнее время мы стали рассматривать роль Самости в первые годы жизни. На основе мифологического и этнографического материала Эрих Нойманн символически охарактеризовал изначальное психическое состояние, предшествующее рождению эго-сознания, как уроборос (образ пожирающего свой хвост змея). Используя круговое изображение пожирателя хвоста, Нойманн описал первичную Самость, первоначальное состояние всей совокупности психического, которое, как уже упоминалось, можно сравнить с мандалой, — и отсюда уже рождается индивидуальное эго[5]. На основе клинических наблюдений за младенцами и детьми Фордхам также обозначил Самость как изначальную полноту, предшествующую эго[6].

Вообще говоря, среди аналитических психологов принято считать, что задача первой половины жизни состоит в развитии эго, которое сопровождается нарастающим отделением эго от Самости; вторая половина жизни требует от эго отречения от себя, или, по крайней мере, соотнесения себя с Самостью и учета отношений с ней. Поэтому в настоящее время рабочая формула имеет следующий вид: первая половина жизни характеризуется отделением эго от Самости, а вторая — воссоединением эго с Самостью. Эта формула, быть может и верная как широкое обобщение, не учитывает результаты многих эмпирических наблюдений в области детской психологии и психотерапии взрослых. Согласно этим наблюдениям, более корректной будет круговая формула, которую в схематическом виде можно представить следующим образом.

Чередование соединения эго с Самостью и отделения эго от Самости происходит неоднократно на протяжении всей жизни человека, как в детские годы, так и в зрелые. Действительно, эта циклическая (или, точнее, спиральная) формула отражает основной процесс психологического развития от рождения до смерти.

С этой точки зрения взаимосвязь между эго и Самостью на различных стадиях развития можно представить в виде следующих схематических изображений.

На этих схемах показаны последовательные стадии отделения эго от Самости на протяжении психологического развития. Заштрихованные участки окружности эго обозначают остаточную тождественность эго и Самости. Соединительная линия между центром круга Самости и центром круга эго представляет собой ось эго — Самость, которая выполняет жизненно важную роль соединительного звена между эго и Самостью, обеспечивающего целостность эго. Следует учитывать, что эти схемы предназначены для иллюстрации определенной мысли и поэтому не характеризуются строгостью в остальных отношениях.

Например, обычно мы определяем Самость как всю совокупность психики, которая неизбежно включает в себя эго. На основе же этих схем и способа их представления можно предположить, что эго и Самость составляют две отдельные сущности, причем эго представляет меньшую часть всей совокупности психики, а Самость — большую. Эта трудность присуща самому предмету рассмотрения. С рациональной точки зрения мы должны проводить различия между эго и Самостью, а это противоречит нашему определению Самости. Дело в том, что концепция Самости заключает в себе парадокс. Самость одновременно является и центром, и окружностью всей совокупности психики. Представление эго и Самости в виде двух отдельных сущностей служит лишь необходимым рациональным средством для обсуждения этих вопросов.

Схема 1 соответствует изначальному уроборическому состоянию (согласно Нойманну). Ничего не существует, кроме мандалы Самости. Зародыш эго присутствует здесь как возможность. Эго и Самость едины, а это значит, что нет никакого эго. Это состояние полного тождества первичного эго и Самости.

На схеме 2 показано зарождающееся эго, которое начинает отделяться от Самости, но центр и большая часть круга эго находятся в состоянии изначального тождества с Самостью.

На схеме 3 показана следующая стадия развития, на которой, однако, сохраняется остаточная тождественность эго и Самости. Ось эго — Самость, представленная на первых двух схемах как полностью бессознательная и поэтому неотличимая от тождества эго и Самости, теперь стала отчасти сознательной.

На схеме 4 показан идеальный теоретический предел, который в действительности, быть может, и не существует. На схеме представлены полное отделение эго от Самости и полное осознание оси эго — Самость.

Эти схемы помогают в прояснении тезиса, что психологическое развитие характеризуется двумя одновременно происходящими процессами: нарастающим отделением эго от Самости и все большим проникновением оси эго — Самость в сознание. Если это верное отображение сути происходящего, тогда отделение эго от Самости и растущее осознание эго как зависимого от Самости в действительности составляют две части единого протекающего процесса, который разворачивается от рождения до смерти. С другой стороны, наши схемы показывают в общем виде правомерность того, что осознание относительности эго происходит во второй половине жизни. Если считать, что схема 3 соответствует среднему возрасту, тогда мы видим, что только на этой стадии верхний участок оси эго — Самость начал входить в сознание.

Процесс, в ходе которого разворачиваются эти стадии развития, представляет собой последовательный цикл, показанный на схеме 5. Непрестанное повторение этого цикла на протяжении всего психического развития приводит к нарастающей дифференциации между эго и Самостью. На более ранних стадиях, приблизительно отражающих первую половину жизни, этот цикл воспринимается как чередование двух состояний: инфляции и отчуждения. Позже появляется третье состояние, когда ось эго — Самость достигает сознания (схема 3), и здесь характерно диалектическое, сознательное отношение между эго и Самостью. Это состояние называется индивидуацией.

В настоящей главе мы рассмотрим первую стадию — инфляцию.

В словаре приводится следующее определение инфляции:

Я употребляю термин «инфляция» для описания психологической установки и состояния, которое сопровождает идентификацию эго с Самостью. В этом состоянии нечто малое (эго) присваивает себе качества чего-то большого (Самости) и в результате настолько раздувается, что выходит за пределы своих размеров.

Мы рождаемся в состоянии инфляции. В младенческие годы не существует ни эго, ни сознания. Все находится в бессознательном. Еще не проявленное эго пребывает в состоянии полного тождества с Самостью. Мы рождаемся с Самостью, а эго мы выстраиваем. И в самом начале все является Самостью. Нойманн, как мы уже упоминали, описал это состояние с помощью образа уробороса. Поскольку Самость является центром и всей совокупностью жизни, эго, находясь в состоянии полного отождествления с Самостью, воспринимает себя как божество. Мы можем сформулировать эту мысль в форме ретроспективы, хотя младенец, разумеется, так не думает. Он пока вообще не способен думать, хотя вся его жизнь и переживания упорядочены в соответствии с априорным допущением существования божества. Это изначальное состояние бессознательной цельности и совершенства служит причиной нашей ностальгии по своим истокам, как личным, так и историческим, ностальгии, которая есть у каждого из нас.

Многие мифы описывают изначальное состояние человека как состояние округлости, цельности, совершенства или блаженства. Например, в одном из древнегреческих мифов, который записал Гесиод, речь идет о четырех веках человечества. Первый, изначальный век — это золотой век, рай. Вторым был серебряный век — эпоха матриархата, когда люди подчинялись матерям. Третьим был бронзовый век — эпоха войн. И четвертым был железный век, во время которого писал Гесиод и который он охарактеризовал как эпоху полного упадка. О золотом веке, о рае, Гесиод пишет так:

В райскую эпоху люди пребывали в единении с богами, что олицетворяет состояние еще не рожденного эго. Эго еще не отделилось от чрева бессознательного и поэтому участвует в божественной полноте и совокупности.

Другой миф о первочеловеке можно найти у Платона. Согласно этому мифу, первочеловек был круглым, по форме он походил на мандалу. По этому поводу в своих «Диалогах» Платон пишет следующее:

В этом фрагменте особенно явно проявилось раздутое, высокомерное. В начальный период существования округлость равнозначна мнению человека, что он завершен и целостен и поэтому является богом, который может творить что угодно.

Существует интересная параллель между мифом о первозданно круглом человеке и проведенными Родой Келлог исследованиями рисунков и поделок детей дошкольного возраста[10]. Она отметила, что изображение мандалы или образа круга доминирует в рисунках маленьких детей, впервые приступивших к рисованию. Сначала двухлетний ребенок с помощью карандаша или цветного мелка просто рисует каракули, вскоре его внимание привлекает пересечение линий, и он начинает рисовать крестики. Затем крестик помещается в кружочек, и мы получаем исходную модель мандалы. Когда ребенок пытается нарисовать человеческие фигурки, они, вопреки зрительному восприятию, получаются в виде кружочков с руками и ногами, изображенными в виде похожих на лучи продлений кружочка (илл. 1). Эти исследования предоставляют ясные эмпирические данные, которые свидетельствуют о том, что в раннем возрасте дети воспринимают человека как круглую, похожую на мандалу структуру, и убедительно подтверждают психологическую точность платоновского мифа о первоначально круглом человеке.

^{Илл. 1. Последовательность размещения гештальтов в направлении снизу вверх отражает возможное развитие изображения человеческих фигурок на рисунках детей младшего возраста.}

^{Издательство National Press Books и Рода Келлог}

Детские терапевты также считают, что для детей мандала является эффективным целительным образом (илл. 2). Все это указывает на то, что, говоря на символическом языке, человеческая психика изначально была круглой, цельной, завершенной, то есть пребывала в состоянии единства и самодостаточности, равнозначном состоянию самого божества.

^{Илл. 2. Этот рисунок семилетней девочки, сделанный во время психотерапевтических встреч, отражает восстановление психического равновесия.}

^{Майкл Фордхэм}

Та же архетипическая идея, устанавливающая связь между детством и близостью к божеству, нашла отражение в оде Уильяма Вордсворта «Знаки бессмертия»[11]:

С точки зрения более зрелого возраста тесная связь детского эго с божеством является состоянием инфляции. Многие из последующих психологических проблем обусловлены последствиями такого отождествления с божеством.

Возьмем в качестве примера психологию ребенка в первые пять лет его жизни. С одной стороны, это время новизны восприятия и реагирования, ребенок непосредственно соприкасается с архетипическими проявлениями жизни. Это стадия подлинной поэзии, когда в каждом самом обычном событии таятся величественные, пугающие трансперсональные (межличностные) силы. Но, с другой стороны, ребенок способен вести себя как эгоистическое, жестокое и алчное животное. Фрейд описывал состояние детства как полиморфную перверсию. Это довольно жесткое описание, но по меньшей мере отчасти оно справедливо. Детство невинно, но оно и безответственно. Поэтому детство характеризуется не только неоднозначностью тесной связи с архетипической психикой и ее сверхличностной энергией, но и бессознательным отождествлением и нереалистической соотнесенностью с ней.

У детей, как и у первобытной личности, эго отождествляется с архетипической психикой и внешним миром. У первобытных людей отсутствует различие между внутренним и внешним. Первобытные люди привлекают цивилизованное сознание своей связью с природой и гармонической включенностью в жизненный процесс. Но в то же время первобытные люди являются дикарями, они подвержены тем же ошибкам инфляции, что и дети. Образ первозданной личности вызывает чувство острой тоски у современного человека, отчужденного от истоков смысла жизни. Этим объясняется привлекательность концепции «благородного дикаря» у Руссо и в более поздних работах, отражающих ностальгию современного сознания по утраченной мистической связи с природой.

Это одна сторона, но существует и другая, негативная. Реальная жизнь первобытного человека связана с грязью, она унизительна и проникнута чувством страха. Мы и на мгновение не захотели бы оказаться в такой реальности. Так что предметом нашей ностальгии является символический первобытный человек, а не реальный.

Оглядываясь на наши психологические истоки, мы обнаруживаем в них двойственный смысл: во-первых, мы видим в них состояние блаженства, цельности, единства с природой и богами; во-вторых, по нашим сознательным, человеческим меркам, соотнесенным с пространственно-временной реальностью, наши психологические истоки отражают состояние инфляции: безответственности, необузданной похоти, высокомерия и грубой чувственности. Для взрослого человека основная проблема заключается в том, как достигнуть единства с природой и богами, с которых начинается жизнь ребенка, без того, чтобы впасть в инфляцию отождествления с ними.

Такая постановка вопроса справедлива и для проблемы воспитания детей. Каким образом можно эффективно помочь ребенку освободиться от состояния инфляции и сформировать реалистическое представление о мире и ответственное отношение к нему, сохраняя при этом живую связь с архетипической психикой, которая необходима, чтобы сделать его личность сильной и жизнерадостной? Проблема состоит в том, чтобы сохранить целостность оси эго — Самость, растворяя при этом отождествление эго с Самостью. Этот вопрос лежит в основе всех споров о противопоставлении вседозволенности и строгости в воспитании детей.

Вседозволенность предполагает принятие и поощрение спонтанности ребенка, подпитывает его связь с тем источником жизненной энергии, с которым он родился. В то же время она поддерживает и поощряет инфляцию ребенка, которая не соответствует требованиям внешней жизни. С другой стороны, строгость предполагает жесткие ограничения поведения, способствует разрушению тождества эго и Самости и достаточно успешно справляется с инфляцией. Но в то же время строгость нередко приводит к нарушению жизненно необходимой связи между растущим эго и его корнями в бессознательном. Между строгостью и вседозволенностью не существует выбора, они составляют пару противоположностей и должны совместно действовать.

Ребенок буквально воспринимает себя как центр мироздания. На начальной стадии мать удовлетворяет это требование, поэтому такое изначальное отношение поощряет в ребенке чувство, что его желание является вселенским повелением, и только так, а не иначе, и должно быть. При отсутствии постоянной полной самоотдачи и готовности матери удовлетворять эту потребность ребенка он не способен психологически развиваться. Тем не менее проходит немного времени, и мир неизбежно начинает отвергать требования ребенка. В результате изначальная инфляция начинает растворяться, оказавшись несостоятельной на фоне приобретаемого опыта. Но также начинается и отчуждение, нарушается ось эго — Самость. В процессе узнавания, что я не являюсь божеством, которым себя считал, возникает незаживающая психическая рана. Ребенок изгоняется из рая, и тогда возникают переживания раненности и отделения.

Повторяющиеся переживания отчуждения постепенно перетекают дальше, во взрослую жизнь. Мы постоянно имеем дело с двойственным процессом. С одной стороны, сталкиваемся с реальностями, которые нам подбрасывает жизнь и которые постоянно вступают в противоречие с бессознательными допущениями эго. За счет этого происходят рост эго и его отделение от бессознательного отождествления с Самостью. В то же время для сохранения целостности личности мы должны постоянно обеспечивать воссоединение эго с Самостью, в противном случае в процессе отделения эго от Самости возникает реальная опасность разрушения важной связи между ними. При серьезном нарушении такой связи мы отчуждаемся от наших глубин и готовим почву для психического расстройства.

Изначальное положение дел — восприятие себя как центра мироздания — нередко сохраняется довольно долго и после завершения детства. Например, у меня был пациент, юноша, который наивно воспринимал мир как его собственный альбом с картинками. Он полагал, что все вещи, с которыми ему приходилось сталкиваться, существуют в мире специально для него — для его развлечения или обучения. Он буквально считал, что все в его руках. Внешний опыт не имел никакой собственной реальности или значения, за исключением разве что его отношения к самому пациенту. Другой пациент был убежден, что после его смерти миру тоже придет конец. При таком умонастроении, когда возникают подобные идеи, отождествление с Самостью равнозначно отождествлению с миром. Самость и мир являются неразрывными. Вне сомнения, такое восприятие вещей заключает в себе зерно истины и обоснованность, но эта точка зрения оказывает, бесспорно, пагубное влияние на ранних стадиях психологического развития, когда эго старается проявиться из изначальной цельности. В более поздние годы жизни понимание неразрывности внутреннего и внешнего мира способно оказать целительное воздействие на человека. Здесь у нас еще один пример Меркурия, как его понимали алхимики, который может быть лекарством для одних и ядом для других.

Во многих психозах мы видим отождествление эго с Самостью как центром мироздания или высшим принципом. В частности, встречающееся среди душевнобольных бредовое состояние, при котором больной считает себя Христом или Наполеоном, лучше всего описывается как регрессия к изначальному инфантильному состоянию, при котором эго отождествляется с Самостью. Бред отношения также является симптомом чрезмерного отождествления эго с Самостью — в таких случаях человек думает, что некоторые объективные события имеют к нему скрытое отношение. У параноика эти идеи будут иметь преследующий характер. Например, увидев монтажников, занимающихся ремонтом проводов на телефонном столбе, одна из моих пациенток истолковала их действия как попытку установить подслушивающее устройство, чтобы добыть компрометирующие ее сведения. Другой пациент считал, что телекомментатор новостей передавал ему личное сообщение. Такие формы бреда проистекают из состояния тождественности эго и Самости, когда человек считает себя центром мироздания и поэтому приписывает внешним событиям, которые на самом деле не имеют никакого отношения к его жизни, какое-то собственное значение[13].

Типичным примером инфляциированного состояния отождествления эго и Самости является то, что Г. Бейнс назвал временной жизнью. Это состояние Бейнс описывает следующим образом:

М. Л. фон Франц описывает то же самое состояние как идентификацию с образом puer aeternus (вечного ребенка). Для человека, который находится в таком состоянии, все то, что он делает…

Психотерапевт нередко встречается с пациентами такого типа. Такой человек считает себя многообещающей личностью. У него много талантов и возможностей. Он нередко жалуется на слишком широкий диапазон своих способностей и интересов. Избыток дарований — это его проклятие. Он мог бы сделать все что угодно, но не способен решиться на что-нибудь определенное. Проблема состоит в том, что он все обещает, но ничего не исполняет. Чтобы достичь реального успеха, он должен отказаться от ряда возможностей. Он должен отказаться от отождествления с изначальной бессознательной цельностью и добровольно признать, что является реальным фрагментом вместо нереального целого. Чтобы стать кем-то в реальности, он должен отказаться от того, чтобы быть всем в потенции. Архетип вечного ребенка является одним из образов Самости, но идентификация с ним означает, что человек никогда и ничего реального не воплотит в жизнь[16].

Существует множество менее ярких примеров инфляции, которую можно было бы назвать инфляцией обыденной жизни. Мы можем определить состояние инфляции, когда видим, как кто-нибудь (в том числе и мы сами) реализует в переживании одно из качеств божества, то есть выходит за собственно человеческие пределы. Приступы гнева являются примерами состояния инфляции: в гневе доминирует стремление навязать свою волю окружающим, это разновидность комплекса Яхве. Влечение к мести — также отражение идентификации с божеством. В такие моменты человеку следовало бы вспомнить о словах из Библии «Мне отмщение, и аз воздам»: возмездие мое, не твое. Многие греческие трагедии изображают роковые последствия, которые наступают, когда человек берет в свои руки возмездие Бога.

Все виды мотивации власти являются симптомами инфляции. Всякий раз, когда человек руководствуется мотивом силы, в его действиях сквозит всемогущество. Но всемогущество может быть только у Бога. Интеллектуальная ригидность, приравнивающая свою частную истину или мнение к всеобщей истине, также свидетельствует о наличии инфляции. Здесь предполагается всеведение. Вожделение и все поступки, в основе которых лежит принцип чистого наслаждения, также отражают состояние инфляции. Любое желание, рассматривающее свое удовлетворение как основную ценность, выходит за реальность границ эго и, следовательно, присваивает себе качества сверхличных сил.

Практически у каждого из нас, хотя бы в глубине души, присутствуют остаточные следы инфляции, которая проявляется в иллюзии бессмертия. Вряд ли найдется хотя бы один человек, полностью и окончательно избавившийся от этого аспекта инфляции. Поэтому близкое соприкосновение со смертью часто оказывается переживанием пробуждения. Внезапно приходит понимание, как драгоценно время просто из-за его ограниченности. Такой опыт нередко позволяет по-новому взглянуть на жизнь, делает нас более продуктивными и более человечными. Благодаря растворению области отождествления эго и Самости освобождается новая психическая энергия для сознания, и описанный выше опыт позволяет осуществить скачок в психологическом развитии.

Существует еще и негативная инфляция. Ее можно охарактеризовать как идентификацию с божественной жертвой — чрезмерным, безграничным ощущением вины и страдания. Мы видим это в случаях меланхолии, в которых отражается чувство, что «во всем мире нет человека, более виновного, чем я». Здесь просто слишком много вины. В действительности, когда человек берет на себя слишком много чего бы то ни было, это свидетельствует об инфляции, поскольку такой акт выходит за пределы собственно человеческих границ. Чрезмерность в смирении и высокомерии, в любви и альтруизме, в эгоизме и стремлении к власти является симптомом инфляции.

Состояния идентификации с анимусом и анимой[17] также могут рассматриваться как инфляция. Своенравные высказывания анимуса звучат как обращение божества. Мрачное негодование, испытываемое человеком, одержимым анимой, выражается в таких словах: «Веди себя так, как я тебе говорю, иначе я от тебя уйду, а без моего признания ты погибнешь».

Существует целая философская система, в основе которой лежит состояние отождествления эго и Самости. Эта система рассматривает все в мире как проистекающее из индивидуального эго и как соотнесенное с ним. Она называется солипсизмом, от слов solus ipse — «только я». Ф. Бредли характеризует точку зрения солипсизма следующим образом:

Шиллер более ярко определяет солипсизм как «учение о том, что все существующее есть опыт, и существует только один субъект опыта; солипсист думает, что единственным субъектом опыта является он сам».

Последствия первичной инфляции ярко запечатлены в мифологии. Замечательным примером такого описания является миф о саде Эдемском, который, и это знаменательно, назван мифом о грехопадении человека. Об этом мифе Юнг пишет:

В Книге Бытия описано, как Бог поселил человека в саду Эдемском, говоря: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Затем идет описание создания Евы из ребра Адама и искушение Евы змеем, который сказал ей: «Нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло». И тогда Адам и Ева вкусили запретный плод. «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания». Обнаружив их неповиновение, Бог проклял их. Далее идут весьма знаменательные слова: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни»[20].

Этот миф стоит у истока древнееврейской ветви нашей культурной традиции и имеет глубокий психологический смысл. Легенда о саде Эдемском сопоставима с греческим мифом о золотом веке и платоновским мифом о круглом первочеловеке. Сад Эдемский имел некоторые особенности мандалы: из Эдема выходят четыре реки, а в центре помещается дерево жизни (илл. 3).

^{Илл. 3. Эдемский сад в виде круга. Из «Великолепного часослова герцога Беррийского».}

^{Музей Конде, Шантийи}

Сад-мандала является образом Самости, отражая в данном случае изначальное единство эго с природой и божеством. Это изначальное, бессознательное состояние животного бытия в единении со своей Самостью. Оно называется райским, потому что еще не возникло сознание, следовательно, здесь нет конфликта. Эго содержится в чреве Самости (илл. 4).

^{Илл. 4. Рай как сосуд. Из итальянской рукописи XV в.}

^{Издательство Princeton University Press}

Существует еще одна особенность, указывающая на изначальную цельность — создание Евы из Адама. Очевидно, что сначала Адам был гермафродитом, иначе невозможно было бы создать из него женщину. Вероятно, здесь содержатся следы более древнего мифа, в котором изначальный человек был гермафродитом. Несомненно, этот более ранний миф подвергся изменениям в соответствии с односторонней патриархальной установкой иудеев, которая умаляла роль феминного элемента психики, сводя его лишь к ребру Адама. Разделение Адама на маскулинную и феминную составляющие представляет собой процесс, идущий параллельно и являющийся равноценным изгнанию из рая. Оба процесса имеют одно последствие: человек оказывается изгнан и отчужден от изначальной цельности.

Драма искушения и грехопадения начинается в момент, когда изначальное состояние пассивной инфляции превращается в активную инфляцию конкретного деяния. В целом подход и привлекательность змея выражаются в инфляционных высказываниях, например: «Вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как Бог». Поэтому плод дерева был съеден, и наступили неизбежные последствия. Все начинается потому, что Адам и Ева осмеливаются поступить в соответствии со своим желанием быть как Бог.

Миф изображает рождение сознания как преступление, которое отчуждает человека от Бога и от его изначальной предсознательной цельности. Вне сомнения, плод символизирует сознание. Это плод с дерева познания добра и зла, который несет в себе осознание противоположностей, что и составляет специфическую особенность сознания. Таким образом, согласно этому мифу и теологическим теориям, опирающимся на него, сознание есть первородный грех, первородный hybris (гордыня) и заключает в себе основную причину всего зла в человеческой природе.

Но существовало и иное понимание этого мифа. В частности, офиты (гностическая секта) почитали змея. В принципе, они придерживались тех же взглядов, что и современная психология. По мнению офитов, змей представлял духовный принцип, символизировавший освобождение от власти демиурга, который создал сад Эдемский и держал человека в неведении. Змей считался хорошим, а Яхве плохим. С психологической точки зрения змей символизирует принцип гнозиса, знания или возникновения сознания. Искушение со стороны змея олицетворяет стремление человека к самореализации и принцип индивидуации. Некоторые гностические секты даже отождествляли змея в Эдемском саду с Христом.

Вкушение запретного плода отмечает переход от вечного состояния бессознательного единства с Самостью (неразумное, животное состояние) к реальной, сознательной жизни в пространстве и времени. Одним словом, этот миф символизирует рождение эго. В результате этого процесса рождения происходит отчуждение эго от его истоков. Теперь эго входит в мир страдания, конфликтов и неопределенности. Неудивительно, что мы столь неохотно делаем шаг к достижению более высокого уровня сознания.

^{Илл. 5. «Изгнание Адама и Евы из рая». Фреска Мазаччо.}

^{Церковь Санта-Мария-дель-Кармине, Флоренция; фотограф Алинари Фрателли}

Другая особенность «грехопадения» в сферу сознания заключается в том, что Адам и Ева узнали, что они наги. Сексуальность и все прочие инстинкты неожиданно превратились в табу и предметы стыда. Сознание как духовный принцип стало противоположностью естественной, инстинктивной животной функции. Двойственность, диссоциация и вытеснение возникли в человеческой психике одновременно с рождением сознания. Это значит лишь то, что для своего самостоятельного существования сознание должно, по меньшей мере на начальном этапе, занимать антагонистическую позицию по отношению к бессознательному. Такое понимание позволяет понять, что все утопические психологические теории, предполагающие, что человеческая личность может стать целостной и здоровой только при условии, что в детстве она не подвергается сексуальным и инстинктивным запретам, являются ошибочными. Естественные и необходимые стадии психического развития требуют поляризации противоположностей: сознательного и бессознательного, духа и природы.

Но наш анализ мифа о грехопадении будет неполным, если мы остановимся на том, как Адам и Ева уныло стали жить трудной жизнью в мире реальности, в поте лица своего зарабатывая хлеб насущный и в муках рожая детей. В саду Эдемском было два дерева: не только дерево познания добра и зла, но и дерево жизни. Яхве выказал определенную обеспокоенность, что человек обнаружит второе дерево и вкусит его даров. Что это может означать? В «Еврейских легендах» Гинсберг приводит интересную легенду о дереве жизни, которая в какой-то мере проливает свет на данный вопрос:

Легенды, возникающие вокруг мифа, развивают и обогащают те точки зрения, которые не нашли выражения в первоначальной истории, словно отражая стремление коллективной психики расширить картину и полностью разъяснить ее символический смысл. Мне кажется, что именно так обстоит дело с приведенной легендой. Библейский вариант дает довольно неясное представление о взаимосвязи между деревом знания и деревом жизни. Приведенная легенда демонстрирует более ясное и удовлетворительное изображение.

Легенда представляет дерево жизни как омфалос или пуп земли, и оно аналогично мировому дереву Иггдрасиль. В Библии сказано, что плод дерева жизни дарует бессмертие. До грехопадения Адам и Ева были бессмертными, но они были и бессознательными. Если бы они вкусили плод дерева жизни после грехопадения, то достигли бы как сознания, так и бессмертия. Яхве не приемлет такого вторжения в свое царство и ставит на этом пути херувима с огненным мечом. Тем не менее упомянутая еврейская легенда в определенной мере позволяет нам понять, как можно найти дерево жизни. К нему можно добраться, расчистив путь через похожее на живую изгородь дерево познания добра и зла. Иными словами, человек должен вновь и вновь поддаваться искушениям змея, вновь и вновь вкушать плод познания и таким образом прогрызать путь к дереву жизни. То есть восстановить утраченную целостность мы сможем только тогда, когда в полной мере вкусим и усвоим плоды сознания.

Миф о грехопадении отражает не только модель и процесс изначального рождения сознания из бессознательного, но еще и процесс, через который в той или иной форме проходит человек при каждом новом расширении сознания. Вместе с офитами я считаю, что изображение Адама и Евы как бесчестных садовых воров страдает некоторой односторонностью. Их поступок в равной мере можно было бы охарактеризовать как героический. Они жертвуют комфортом пассивного повиновения ради достижения большей сознательности. В конечном счете и змей оказывается благодетелем, если сознанию мы придаем более высокую ценность, чем комфорту.

В процессе психоаналитической работы мы нередко обнаруживаем фрагменты темы первоначального грехопадения человека во многих сновидениях. Они обычно появляются в те моменты, когда возникают новые сознательные понимания. В сновидениях часто фигурирует тема встречи со змеей или змеиного укуса. В последнем случае сны, как правило, имеют такой же смысл, как и искушение змеем Адама и Евы в саду Эдемском, а именно: исчезает старое положение дел и рождается новое сознательное понимание. Этот процесс нередко воспринимается как нечто чуждое и опасное, поэтому такие сновидения никогда не бывают приятными. В то же время змеиный укус свидетельствует о начале формирования новой установки и ориентации. Это бывает переходным сновидением, очень важным.

Кроме того, сновидения о совершении преступления могут иметь такое же значение, как и изначальное похищение плода. То, что является преступлением на одной стадии психологического развития, правомерно на другой стадии. Невозможно достичь новой стадии психологического развития, не осмелившись поставить под сомнение законность правил предыдущей стадии, поэтому каждый новый шаг воспринимается как преступление и сопровождается чувством вины, ибо прежние критерии, прежний образ жизни еще не удалось преодолеть. Таким образом, первый шаг сопровождается ощущением себя преступником. Сны, в которых сновидец получает плоды — яблоки, вишни, помидоры, — нередко имеют такой же смысл. Они являются аллюзиями на тему вкушения запретного плода и знаменуют вхождение в новую область сознательного понимания с такими же последствиями, как и при исходном вкушении запретного плода.

Ниже приводится пример современного сновидения, в котором затронута старая тема искушения в саду Эдемском. Этот сон приснился человеку в возрасте старше сорока лет. Он впервые обратился ко мне по поводу писательского кризиса и приступов тревоги. Он был талантлив, полон творческих идей и замыслов. В его голове могли рождаться самые удивительные фантазии, целые спектакли с детальной проработкой костюмов и музыки, сцен выхода и входа, но он никак не мог заставить себя приложить усилия к тому, чтобы записать это все на бумаге. Казалось, что фантазия сама по себе была достаточной реальностью, чтобы освободить писателя от обязанности воплотить в жизнь те замечательные сочинения, которые являлись к нему в воображении. Такая установка отражает отождествление с изначальной бессознательной цельностью, условной жизнью, которая сторонится тяжкого труда, необходимого для актуализации возможностей. Хотя он думал, что ему хочется писать, тем не менее фантазии бессознательно рассматривались как самодостаточные реальности. Такой человек боится связать себя обязательствами, необходимыми для создания чего-то реального. В этом случае он лишится гарантии анонимности и рискует навлечь на себя осуждение. Он боится подвергнуться критике, став кем-то определенным. Это равносильно тому, чтобы жить «в состоянии Эдемского сада», где человек не осмеливается вкусить плод сознания. Приведем сновидение этого писателя.

Этот сон вызвал у сновидца следующие ассоциации. Он считал Кьеркегора тревожным человеком, который находится в состоянии конфликта между противоположностями, в частности конфликта между эстетической и религиозной установками. Название книги — «Человек среди терний» — напомнило сновидцу Христа и его терновый венец. По поводу шоколадного торта сновидец сказал, что он всегда считал торт отравой, поскольку он вызывает у него тошноту. Красная глазурь, похожая на красные колготки, напомнила ему о «чем-то таком, что мог бы носить дьявол».

При всем том, что в этом сновидении представлены современные и личные образы, оно тесно связано с древним мифом о грехопадении Адама. Исходя из этой архетипической связи, можно предположить, что сон отражает потенциальный переход в личном развитии этого человека. Самое замечательное в этом сне — поедание торта. Торт черный и имеет красное покрытие, которое ассоциируется с дьяволом. Черное как антитеза белого несет в себе значение зла и тьмы. В истории сновидца шоколадный торт воспринимался отравой, что указывает на его сознательный страх перед бессознательным. Поедание этого «ядовитого» торта символически равнозначно змеиному укусу или вкушению запретного плода. В результате наступает осознание противоположностей (познание добра и зла), а это означает, что человек входит в состояние сознательного конфликта. Конфликт возникает при каждом новом расширении сознания. Именно так новая частичка сознания заявляет о своем появлении — через конфликт.

Хотя сновидец и утверждает, что съел торт без болезненных последствий, тем не менее первая сцена сновидения отражает последствия в символической форме. Не имеет значения то, что эта сцена предшествует поеданию торта. Временная последовательность и причинная связь не применяются в сновидениях. При наличии в сновидении нескольких сцен их обычно понимают как различные способы описания одной основной идеи. Иными словами, поток образов в сновидениях вращается вокруг определенных узловых центров, а не двигается по прямой линии, как это делает рациональное мышление. Таким образом, пребывание сновидца в кьеркегоровской обстановке и покупка книги «Человек среди терний» символически совпадают с поеданием отравленного черного торта. Поедание торта означает вхождение в кьеркегоровское восприятие конфликта и понимание образа «человек среди терний»: либо Христа, которому довелось терпеть невероятное напряжение, вызванное противоположностями его божественной и человеческой природы, либо Адама, который после изгнания из райского сада был обязан возделывать землю, заросшую терновником и чертополохом.

Какое практическое значение имел этот сон для сновидца? Он не привел к внезапному озарению или изменению. После сна сновидец не заметил в себе никаких перемен. Но наше обсуждение вместе с последующими сновидениями проложило путь к дальнейшему расширению его сознания.

Когда этот пациент впервые пришел в терапию, у него были симптомы, но не было конфликта. Постепенно симптомы исчезли, и вместо них появилось осознанное понимание конфликта, находящегося внутри него самого. Он понял, что он не пишет, потому часть его самого не хочет писать. Он осознал, что его тревога не была бессмысленным симптомом, а являлась сигналом опасности, предупреждавшим его, что длительное пребывание в саду Эдемском может иметь роковые психологические последствия. Как подсказывал сон, пришло время вкусить плод с дерева познания добра и зла и принять неизбежность конфликтов, связанных с признанием себя сознательной личностью. И этот переход не всегда связан с болью и страданиями. В этом отношении миф отличается односторонностью. Слишком долгое пребывание в райском состоянии превращается в тюрьму, и тогда изгнание из рая воспринимается не как нечто нежелательное, а как освобождение.

В греческой мифологии существует аналогия с драмой сада Эдемского. Я имею в виду миф о Прометее. В кратком виде его можно пересказать следующим образом.

Процесс разделения мяса жертвенного животного между богами и людьми отражает отделение эго от архетипической психики, или Самости. Чтобы утвердиться в качестве автономной сущности, эго должно присвоить себе пищу (энергию). Образ похищения огня является сходным образом того же процесса. Прометей являет собой люциферианскую силу, чья отвага инициирует развитие эго ценой страдания.

Рассматривая Прометея и Эпиметея как два аспекта одного образа, можно обнаружить немало параллелей между мифами о Прометее и саде Эдемском. Зевс прячет огонь. Яхве прячет плод дерева познания. И огонь, и плод символизируют сознание, которое приводит к определенной самостоятельности и независимости человека от Бога. Подобно Прометею, похитившему огонь, Адам и Ева, вопреки воле Бога, похищают плод. В каждом из этих случаев умышленное действие совершается вопреки воле правящей власти. Этот своевольный поступок представляет собой стремление к сознанию, которое в каждом мифе символизируется как преступление, и за ним следует наказание. Прометей наказан незаживающей раной, Эпиметей — Пандорой и всем содержимым ее ящика. Незаживающая рана аналогична изгнанию из сада Эдемского, которое также можно рассматривать как своего рода рану. Боль, труд и страдания, выпущенные на волю из ящика Пандоры, соответствуют труду, страданию и смерти, с которыми познакомились Адам и Ева, когда они покинули сад Эдемский.

Все это относится к неизбежным последствиям обретения сознания. Боль, страдание и смерть были и до рождения сознания, но, если отсутствует сознание, способное их переживать, значит, психологически они не существуют. Страдание не имеет силы, если нет сознания для его восприятия. Этим объясняется столь сильная ностальгия по изначальному бессознательному состоянию. В этом состоянии человек абсолютно свободен от страдания, которое неизбежно несет с собой сознание.

То, что стервятник пожирает печень Прометея днем и печень заживает ночью, имеет глубокий смысл. День — это время света, сознания. Ночь — это темнота, бессознательное. Ночью каждый из нас возвращается к изначальной цельности, из которой мы были рождены. Это и есть исцеление. Как если бы рана перестала причинять боль. Это говорит о том, что само сознание является порождающим раны. Вечно не заживающая рана Прометея символизирует последствия разрыва изначальной бессознательной цельности, отчуждения от исходного единства. Это постоянный терновый шип, вонзившийся в плоть.

В сущности, оба мифа говорят об одном и том же, поскольку они отражают архетипическую реальность психики и ход ее развития. Обретение сознания — преступление, проявление гордыни по отношению к сильным мира сего; но это неизбежное преступление, ведущее к обязательному отчуждению от естественного бессознательного состояния цельности. Если мы собираемся лояльно относиться к развитию сознания, мы должны этот процесс рассматривать как необходимое преступление.

Лучше быть сознательным, чем оставаться в животном состоянии. Но для того, чтобы вообще возникнуть, эго обязано противопоставить себя бессознательному, из недр которого оно возникло, и утвердить свою относительную автономию за счет инфляционного поступка.

Существует несколько различных уровней, на которых можно использовать это понимание. На самом глубоком уровне это преступление против сил мироздания, сил природы или Бога. Но в повседневной жизни это, как правило, воспринимается не в религиозных категориях, а во вполне личных. На личном уровне поступок отважившегося обрести новое сознание воспринимается как преступление или бунт против авторитетов, существующих в личном окружении человека, против своих родителей, а в дальнейшем и против иных внешних авторитетов. Любой шаг в индивидуации воспринимается как преступление против коллективного, поскольку он ставит под сомнение идентификацию человека с каким-либо представителем этого коллективного, будь то семья, партия, церковь или страна. В то же время каждый шаг, будучи действительно инфляционным поступком, не только сопровождается чувством вины, но и несет в себе опасность оказаться во власти инфляции, которая влечет за собой последствия падения.

В психотерапии встречается немало людей, чье развитие приостановилось именно в тот момент, когда необходимо было совершить неизбежное преступление. Некоторые из них говорят: «Я не могу разочаровать моих родителей или семью». Человек, проживающий со своей матерью, говорит: «Я хотел бы жениться, но это убьет мою бедную старенькую маму». Вполне возможно, что так и произойдет, потому что существующая симбиотическая связь нередко обеспечивает психическое питание. Если у партнера отнять пищу, он может погибнуть. В таком случае обязательства по отношению к матери слишком сильны, чтобы использовать какой-либо иной способ жизни. Здесь просто еще не возникло ощущение ответственности по отношению к своему личному развитию.

Эта тема иногда появляется и в психотерапевтических отношениях. Предположим, возникла негативная или протестная реакция, направленная на аналитика. Такая реакция нередко сопровождается огромным чувством вины и тревоги, особенно в тех случаях, когда аналитик является носителем проекции архетипической фигуры власти. В таких обстоятельствах искреннее проявление негативной реакции расценивается почти как преступление против богов. Это покажется опасным актом инфляции, который обязательно повлечет за собой расплату. Но если в какой-то момент не съесть запретный плод, если не решиться украсть огонь у богов, человек застрянет в зависимом переносе, и дальнейшего развития не произойдет.

Существует немало других мифов, в которых описано состояние инфляции. К их числу относится и миф об Икаре.

В этом мифе выявляется опасная сторона инфляции. Хотя и существуют моменты, когда инфляционный поступок необходим для достижения нового уровня сознания, тем не менее есть ситуации, когда любое действие в сторону инфляции безрассудно и губительно. С уверенностью можно отправиться своим путем только тогда, когда знаешь, что ты делаешь. Нередко опора на высшую мудрость других дает более точную оценку реальной ситуации. Ницше сказал: «Не раз, отбрасывая свое рабство, человек отбрасывал свое истинное достоинство»[22]. Я упомянул о необходимом преступлении инфляции, но это действительно преступление, и оно приводит к реальным последствиям. При неправильной оценке ситуации человеку уготована судьба Икара.

Я считаю, что все сны о полетах в какой-то мере соотносятся с мифом об Икаре. В первую очередь это относится к снам о полетах, не обеспеченных механическими средствами поддержки. Оторвавшись от земли, всегда подвергаешься опасности упасть на землю. Неожиданное столкновение с реальностью, символом которой является земля, способно вызвать опасное потрясение. Сновидения и симптоматические образы, связанные с авиакатастрофами, падением с высоты и боязнью высоты, проистекают из основной психической установки, представленной в мифе об Икаре.

Приведем пример сновидения про Икара. Этот сон приснился молодому человеку, который идентифицировал себя со знаменитым родственником. Он позаимствовал крылья, изготовленные другим человеком, и с их помощью полетел.

На картине Брейгеля «Падение Икара» (илл. 6) изображена сельская местность в Италии. Слева крестьяне занимаются пахотой и своими повседневными делами. Справа изображено море с несколькими суденышками. В нижнем углу видны ноги Икара в тот момент, когда он исчезает в воде. Одна из замечательных особенностей этой картины состоит в том, что никто из изображенных персонажей совершенно не обращает внимания на то, что происходит с Икаром. Они не понимают, что у них на глазах происходит архетипическое событие. Сновидец заметил эту особенность картины, что говорит о том, что сам он не осознает значения того, что с ним происходит. Он находился в процессе падения с высот нереальности, но это понимание пришло к нему лишь позже.

^{Илл. 6. «Падение Икара». Питер Брейгель — старший.}

^{Королевский музей изящных искусств Бельгии, Брюссель}

Приведем еще один пример сна об Икаре, который приснился женщине.

Сновидица была жертвой частых и мощных идеалистических проекций своего анимуса. Приведенный сон ознаменовал прекращение таких проекций, из-за которых у нее возникало инфляционное отношение к себе.

Другой миф, имеющий отношение к инфляции, — миф о Фаэтоне.

И снова миф рассказывает о том, что инфляция неизбежно приводит к падению. Фаэтон служит прообразом современных лихачей. Быть может, этот миф говорит о чем-то и потворствующему отцу, который, вопреки здравому смыслу, слишком рано отдает в руки сына много возможностей, будь то семейный автомобиль или чрезмерные права на самоопределение, прежде чем они станут подкреплены равным чувством ответственности.

Я вспоминаю пациента с «комплексом Фаэтона». Сначала он произвел на меня впечатление бойкого бесцеремонного человека. Правила, которым следовали другие люди, не распространялись на него. У него был слабовольный отец, к которому он не испытывал уважения. Он постоянно высмеивал или унижал тех, кто имел над ним власть. Ему приснилось несколько снов о том, что он находится на высоте. При обсуждении одного из таких снов психотерапевт упомянул миф о Фаэтоне, и впервые за все время психотерапевтических консультаций пациент оказался глубоко потрясен. Он никогда до этого не слышал историю о Фаэтоне, но тотчас узнал в ней свой миф. Он увидел в этом мифе изображение своей жизни и неожиданно понял, что именно эту архетипическую драму проживал.

Однако все мифические образы неоднозначны. Мы не можем заранее быть уверены, как интерпретировать их — положительно или отрицательно. Например, рассмотрим позитивный сон о Фаэтоне, который приснился тому мужчине, у которого во сне был шоколадный торт. Сон о Фаэтоне он увидел накануне очень важного события, в котором впервые смог эффективно противостоять произволу и запугиванию со стороны начальства на работе. Если бы этот сон приснился после указанного события, тогда можно было бы считать, что сон был обусловлен внешними впечатлениями. Но поскольку сон предшествовал мужественному отпору начальству, мы вправе утверждать, что сон вызвал внешнее событие или по меньшей мере создал психологическую установку, которая сделала это возможным. Приведем описание сна.

Здесь миф о Фаэтоне включен в само сновидение, но он видоизменен в соответствии с задачами сновидения. Фаэтону сновидца удается сделать то, что не удалось сделать мифическому Фаэтону. Очевидно, что сновидец совершил то, что превосходило его силы. Он совершил рискованный поступок. В какой-то мере это предполагает определенную степень инфляции. Однако поскольку этот сон приснился после предыдущего сна с тортом, стало понятно, что он связан с необходимой героической инфляцией, которая вывела бы сновидца на новый уровень внутренней эффективности, что и произошло.

Вне сомнения, очевидно, что вопрос инфляции имеет неоднозначный характер. С одной стороны, инфляция рискованна, с другой — она абсолютно необходима. Преобладание той или иной стороны зависит от конкретного человека и от его конкретной ситуации.

Еще одним мифом об инфляции является миф об Иксионе. Инфляционным поступком Иксиона стала попытка соблазнить Геру. Зевс расстроил этот план, придав облик мнимой Геры, с которой Иксион получил удовольствие, облаку. Зевс застал Иксиона врасплох и наказал его, привязав к огненному колесу, которое должно было вечно катиться по небу.

^{Илл. 7. Иксион, привязанный к колесу. Изображение на античной вазе.}

^{Издательство Princeton University Press}

В этом случае инфляция проявила себя в вожделении и стремлении к удовольствию. Олицетворяя эго в состоянии инфляции, Иксион стремится присвоить себе то, что принадлежит сверхличным силам. Его попытка изначально обречена на провал. Самое большее, с чем Иксиону удается установить контакт, — это с облаком в виде Геры, то есть с фантазией. Его наказание, привязанность к огненному колесу, олицетворяет довольно интересную идею. По сути, колесо — это мандала. Оно обозначает Самость и целостность, относящуюся к Самости, но в данном случае колесо превращается в орудие пытки. Это указывает на то, что может произойти, когда отождествление эго с Самостью продолжается слишком долго: оно превращается в пытку, а пламенные страсти инстинктов принимают форму адского огня, прикрепляющего человека к колесу до тех пор, пока эго не приобретет способность отделиться от Самости и увидеть в своей инстинктивной энергии сверхличную активность. Эго остается привязанным к огненному колесу Иксиона до тех пор, пока оно рассматривает инстинктивную энергию как источник своего личного удовольствия.

Греки испытывали чувство ужаса перед тем, что они называли hybris[23]. В первоначальном употреблении этот термин обозначал безрассудное насилие или страсть, возникающую из гордости. Этот термин синонимичен одному из аспектов явления, которое я называю инфляцией. Hybris — это человеческое высокомерие, приписывающее человеку то, что принадлежит богам. Оно предполагает выход за пределы допустимых человеческих границ. Исследователь Древней Греции Гилберт Мюррей описывает это следующим образом:

Мюррей рассматривает aidos и nemesis как центральные понятия эмоционального опыта греков. Aidos обозначает почтительность по отношению к сверхличным силам и чувство стыда, испытываемое при нарушении их границ. Nemesis — это реакция, вызванная недостатком aidos, то есть hybris.

Замечательный пример боязни греков преступить разумные человеческие границы приведен в истории Поликрата, которую записал Геродот. Поликрат был тираном Самоса в VI веке до н. э. Он был невероятно успешным человеком; все, что он делал, у него прекрасно получалось. Казалось, что везение никогда не изменит ему. Геродот пишет:

Поликрат внял совету и выбросил в море драгоценное изумрудное кольцо. Однако несколько дней спустя рыбак выловил настолько большую и красивую рыбу, что подумал, что он не вправе ее продать, а должен преподнести ее в дар царю Поликрату. Когда рыбу разрезали, в ее брюхе лежало изумрудное кольцо, которое было выброшено царем. Весть об этом событии настолько испугала Амасиса, что он прекратил дружбу с Поликратом, опасаясь попасть в беду, которая непременно должна была наступить после такого необыкновенного везения. Разумеется, в конечном счете Поликрат погиб после успешного восстания. Он был распят на кресте.

Боязнь чрезмерного везения глубоко коренится в человеке. Существует инстинктивное ощущение, что боги завидуют успеху человека. Психологически это означает, что сознательная личность не должна заходить слишком далеко, не обращая внимания на бессознательное. Боязнь зависти божьей отражает смутное понимание того, что инфляция будет остановлена.

В природе вещей и в природе самой психической структуры действительно существуют пределы. Вне сомнения, иногда боязнь зависти божьей доходит до крайних пределов. Некоторые люди не осмеливаются признать успех или позитивное событие из боязни, что такой успех или событие приведет к какому-то неясному наказанию. Как правило, такая установка формируется в результате неблагоприятной обстановки в детстве и поэтому нуждается в пересмотре. Однако наряду с личной обусловленностью здесь участвует и архетипическая реальность. После подъема должен наступить спад. Оскар Уайльд как-то сказал: «Хуже, чем не получить то, что хочешь, может быть только одно — получить это». Примером этому служит участь, постигшая Поликрата.

Эту же мысль выразил и Ральф Уолдо Эмерсон. Он рассматривает ее в своем эссе «Компенсация», которое содержит литературное изложение теории, впоследствии разработанной Юнгом применительно к компенсаторным отношениям между сознанием и бессознательным. Приведем несколько фрагментов из этого эссе. Эмерсон говорит о том, что в природе вещей у всего происходящего, к счастью или к несчастью, есть своя компенсация. Далее он говорит следующее:

Более подробно идея инфляции выражается в иудейских и христианских теологических концепциях греха. В древнееврейских трактатах концепция греха, вероятно, сформировалась из психологии запретов[28]. То, что запрещено, считается нечистым. Но запретное также подразумевает священное, святое, заряженное избыточной, опасной энергией. Сначала грех означал нарушение запрета, прикосновение к тому, к чему нельзя прикасаться, поскольку запретный объект нес в себе сверхличные энергии. Прикосновение к такому объекту или его присвоение подвергало эго опасности, поскольку выходило за пределы человеческих границ. Поэтому запрет можно рассматривать как защиту от инфляции. В дальнейшем идея запрета была вновь сформулирована в виде воли Бога и неизбежности наказания в случае нарушения Его воли. Но за новой формулировкой все еще таятся идея запрета и связанный с ней страх перед инфляцией.

Христианство тоже практически отождествляет грех и инфляцию эго. С психологической точки зрения заповеди блаженства можно рассматривать как похвалу, адресованную эго, не подвергшемуся инфляции. В христианской теологии концепция греха как инфляции была прекрасно описана Блаженным Августином. В своей «Исповеди» он дает яркое описание природы инфляции. Вспоминая о побуждениях, которые он испытывал, воруя в детстве груши из соседского сада, Августин пишет, что груши ему были не нужны, он наслаждался самим грехом, а именно чувством всемогущества. Далее он описывает природу греха как подражание божеству:

В неявном виде эта же идея инфляции присутствует и в буддийском понятии авидьи — незнания или несознания. Согласно буддийским представлениям, человеческое страдание вызвано страстным желанием и стремлением личности, проистекающими из незнания реальности. Это положение дел наглядно представлено в образе человека, привязанного к колесу жизни, которое вращают свинья, петух и змея, олицетворяющие различные виды невоздержанности. Буддийское колесо жизни сопоставимо с вращающимся огненным колесом Иксиона.

Оба колеса олицетворяют страдание, сопровождающее идентификацию эго с Самостью, когда эго стремится присвоить себе для личного пользования сверхличные энергии Самости. Колесо есть Самость, состояние целостности, но оно остается колесом пытки до тех пор, пока эго пребывает в состоянии бессознательной идентификации с ним.

В психотерапевтической практике часто встречаются различные состояния инфляции, вызванные остаточной идентичностью эго и Самости. Когда терапевтический процесс раскрывает бессознательную основу, появляются грандиозные и нереалистические установки и допущения. Именно к таким инфантильно-всемогущим допущениям преимущественно адресованы теории и методы Фрейда и Адлера. Редуктивные методы этих подходов применимы в работе с симптомами отождествления эго с Самостью. Но даже и в таких случаях не следует забывать о необходимости поддерживать ось эго — Самость.

^{Илл. 8. Колесо жизни. Тибетская живопись.}

^{Издательство Princeton University Press}

Редуктивный метод воспринимается пациентом как критика и обесценивание. Действительно, они объективно присутствуют. Сводя психическое содержание к его инфантильным истокам, интерпретация отвергает сознательный, очевидный смысл и таким образом вызывает у пациента чувство уничижения и отверженности. Этот метод возможно применять для ускорения отделения эго от Самости, но использовать такой острый меч необходимо с осторожностью. Цель метода состоит в уменьшении инфляции, и именно эта глубинная цель нашла свое отражение в просторечии, когда психиатра стали называть мозгоправом. Тем, у кого вызывает возмущение даже осторожное применение редуктивного метода, я хотел бы напомнить слова Лао-цзы:

Глава II. Отчужденное эго

Существование эго начинается с состояния инфляции, обусловленной тождеством с Самостью, это состояние не может быть постоянным. Столкновение с реальностью фрустрирует раздутые инфляцией ожидания и приводит к отчуждению между эго и Самостью. Это отчуждение символизируется такими образами, как грехопадение, изгнание, незаживающая рана, постоянная пытка. Очевидно, что при появлении таких образов эго не только несет кару, но и получает повреждение. Это повреждение можно рассматривать как нарушение оси эго — Самость. Представление об оси эго — Самость требует более подробного рассмотрения.

Результаты клинических наблюдений позволяют сделать заключение, что на всех стадиях развития прочность и устойчивость эго зависят от живой связи с Самостью. Фордхам[31] приводит примеры образов мандалы, которые появляются у детей в качестве магических защитных кругов в те моменты, когда разрушительные силы угрожают существованию эго. Кроме того, он упоминает несколько случаев, произошедших с детьми, когда рисование круга ассоциировалось со словом «я» и таким образом привело к совершению успешных действий, на которые прежде ребенок был не способен.

Аналогичное явление имеет место и в психотерапии взрослых, когда бессознательное порождает образ мандалы, который передает нарушенному и запутавшемуся эго ощущение спокойствия и уверенности в себе. Эти наблюдения свидетельствуют о том, что позади эго стоит Самость, способная выполнять роль гаранта его целостности. Эту мысль выражает и Юнг, когда говорит:

Таким образом, между эго и Самостью существует тесное структурное и динамическое взаимодействие. Для обозначения этого жизненно важного взаимодействия Нойманн использовал термин «ось эго — Самость»[33].

Мифологический пример взаимодействия эго и Самости можно найти в ветхозаветном учении о том, что человек (эго) был создан по образу Бога (Самости). Сюда же относится и предвечное имя, присвоенное Яхве, — «Я есмь тот, кто есмь». Разве слова «я есмь» не определяют существенную природу эго? Поэтому у нас есть достаточные основания утверждать, что между эго и Самостью существует связь, которая имеет существенное значение для обеспечения функциональности и целостности эго.

На схемах выше эта связь показана с помощью линии, которая соединяет центр круга эго с центром круга Самости и обозначена как ось эго — Самость. Ось эго — Самость отражает жизненно важную связь между эго и Самостью, которая должна сохраняться относительно невредимой для обеспечения развития эго и его способности выдерживать напряжение. Эта ось символизирует проход или путь связи между сознательной личностью и архетипической психикой. Повреждение оси эго — Самость нарушает или уничтожает связь между сознанием и бессознательным, вызывая отчуждение эго от своих истоков и основ.

Прежде чем приступить к рассмотрению нарушений оси эго — Самость в детские годы, необходимо высказать несколько предварительных замечаний. Каждый архетипический образ отражает по крайней мере частицу Самости. В бессознательном не существует разделения различных вещей. Все сливается со всем. Поэтому последовательные слои, которые мы научились различать, то есть тень, анимус, или анима, и Самость, существуют не раздельно, а слитно, пребывая в единой динамической всеобщности до тех пор, пока человек не осознает их. За проблемами тени или анимуса, или родительской проблемы, всегда будет скрываться динамизм Самости. Поскольку Самость является центральным архетипом, она подчиняет себе все остальные архетипические фигуры. Она окружает и вмещает их в себя. Поэтому в конечном счете все проблемы отчуждения, будь то отчуждение между эго и родительскими фигурами, между эго и тенью или между эго и анимой (или анимусом), сводятся к отчуждению между эго и Самостью. Хотя в описательных целях мы и разделяем эти различные фигуры, тем не менее в эмпирическом опыте они обычно не разделяются. Таким образом, при всех серьезных психологических проблемах мы имеем дело в основном с вопросом отношений эго и Самости.

Нойманн высказал предположение, что в детстве Самость переживается в отношениях с родителями; изначально с матерью. Нойманн называет эти изначальные отношения матери и ребенка первичными отношениями и говорит: «…в первичных отношениях мать как направляющий, защищающий и питающий источник олицетворяет бессознательное и в первую очередь Самость. <…> Зависимый ребенок олицетворяет детское эго и сознание»[34].

Это означает, что на начальной стадии Самость неизбежно переживается в виде проекции на родителей. Таким образом, ранняя стадия развития оси эго — Самость нередко отождествляется с отношениями между родителями и ребенком. Именно в этом месте мы должны быть особо внимательны к тому, чтобы учесть как факторы личной истории, так и априорные, архетипические факторы.

Самость является априорной внутренней детерминантой. Но она не может проявиться без наличия конкретных отношений между родителем и ребенком. Нойманн обратил внимание на этот феномен и назвал его личным воплощением архетипа. На стадии переживания Самости через проекцию ось эго — Самость оказывается наиболее уязвимой для повреждения в результате неблагоприятных внешних воздействий. В это время отсутствует различение внутреннего и внешнего. Поэтому неспособность воспринимать принятие или раппорт (эмоциональную связь) переживается как утрата принятия со стороны Самости. Другими словами, происходит нарушение оси эго — Самость, ведущее к отчуждению между эго и Самостью. Часть отделилась от целого.

В психотерапии это переживание родительского отвержения определенной частью личности ребенка составляет часть анамнеза почти каждого пациента. Под термином «отвержение» не следует понимать необходимые формы обучения и воспитания ребенка, которые должны научить его сдерживать свои примитивные желания; под этим термином я имею в виду скорее родительское отвержение, возникающее в результате проекции тени родителя на ребенка. Этот бессознательный процесс переживается ребенком как нечто бесчеловечное, всеобъемлющее и необратимое. Создается впечатление, словно это порождается безжалостным божеством.

У этого явления есть два источника. Во-первых, проекция ребенком Самости на своих родителей придает действиям этих родителей сверхличное значение. Во-вторых, функционируя бессознательно, отвергающий родитель будет находиться в своей собственной области отождествления эго и Самости и поэтому станет переживать инфляцию, отождествляясь с божеством. Последствия для ребенка: нарушение его оси эго — Самость, которое может навсегда искалечить его психику.

Самость как центр и всеобщность психики, способная примирять все противоположности, может рассматриваться как орган признания par excellence. Поскольку Самость включает в себя всеобщность, она должна обладать способностью воспринимать все элементы психической жизни, какими бы противоположными они ни были. Именно это ощущение принятия со стороны Самости придает эго силу и стабильность. Это ощущение принятия передается эго через ось эго — Самость.

Одним из симптомов нарушения этой оси является отсутствие принятия себя. Человек чувствует, что он недостоин жить или быть самим собой. Психотерапия предоставляет такому человеку возможность получить опыт принятия. При успешном исходе терапии это может привести к восстановлению оси эго — Самость, обеспечивая таким образом возвращение связи с внутренними источниками силы и признания и давая пациенту возможность свободно жить и развиваться.

Во время психотерапевтических занятий наиболее сильное впечатление на пациентов с нарушенной осью эго — Самость производит открытие, что психотерапевт принимает их. Сначала они не могут поверить в это. Факт принятия нередко ставится под сомнение, когда он рассматривается как профессиональный прием, лишенный подлинной реальности. Но если принятие со стороны терапевта воспринимается как факт, тогда быстро возникает мощный перенос. Источником такого переноса, похоже, служит проекция Самости, особенно в качестве органа принятия. На этом этапе отчетливыми становятся центральные характеристики терапевта-Самости. Терапевт как человек попадает в центр всей жизни и мыслей пациента. Терапевтические сессии оказываются центральным моментом повседневного распорядка клиента. Там, где прежде царили хаос и отчаяние, появился центр смысла и порядка. Эти явления указывают на то, что идет восстановление оси эго — Самость. Встречи с терапевтом воспринимаются как обновляющее соприкосновение с жизнью, которое вселяет надежду и оптимизм. Сначала достижение подобного результата требует частого общения, и в промежутках между сессиями эффект встреч быстро теряет свою силу. При этом, однако, постепенно становится более заметен и внутренний аспект оси эго — Самость.

Чувство принятия не только восстанавливает ось эго — Самость, но и вновь активизирует остаточную тождественность эго и Самости. Это непременно должно происходить, пока ось эго — Самость остается полностью неосознанной (это состояние показано на схеме 2). Поэтому возникают инфляционные установки и навязчивые ожидания, вызывающие дальнейшее отвержение со стороны терапевта и окружающих. Здесь вновь происходит нарушение оси эго — Самость, которое вызывает появление состояния относительного отчуждения. В идеале в ходе психотерапии и в процессе естественного развития хотелось бы, чтобы растворение отождествления эго и Самости происходило настолько мягко, чтобы не нарушать ось эго — Самость. В действительности это желаемое состояние почти не имеет места.

Процесс развития сознания, похоже, следует круговому движению, представленному на схеме 5.

^{Схема 5. Психический круг жизни}

Как показано на схеме, психический рост включает в себя ряд инфляционных или героических поступков. Они вызывают отвержение, за которым следуют отчуждение, раскаяние, восстановление прежнего состояния и новая инфляция. На ранних стадиях психологического развития этот циклический процесс непрестанно воспроизводится, причем каждый цикл ведет к расширению сознания — так постепенно оно формируется.

Тем не менее в цикле могут происходить сбои, обусловленные расстройствами, особенно на ранних стадиях жизни. В детстве связь ребенка с Самостью во многом совпадает с его отношением к родителям. Поэтому если эти отношения имеют сбои или недостатки, то и связь ребенка с внутренним центром своего бытия будет характеризоваться сбоями и недостатками. Это обстоятельство позволяет понять ту важную роль, которую играют в развитии личности ранние отношения, сложившиеся в семье. Если межличностные семейные отношения слишком разрушительны, тогда в цикле психологического развития может случиться почти полный разрыв. Он способен произойти в двух местах (точка А и точка В на схеме 5).

При отсутствии достаточного принятия и возрождения любви в точке А может возникнуть препятствие. В цикле развития происходит прерывание, если после наказания за проступок ребенок не найдет полного принятия. Вместо завершения цикла, достижения точки покоя и восстановления принятия эго ребенка нередко вовлекается в бесплодные колебания между инфляцией и отчуждением, которые усугубляют недовольство и отчаяние.

Другое препятствие может возникнуть в точке B. В цикле развития происходит прерывание, если ребенок живет в обстановке такой вседозволенности, что вообще не ощущает значимого отвержения, и если родители ни в чем ему не отказывают. Из процесса развития выпадает целый комплекс переживаний отчужденности, который несет с собой сознание, и ребенок получает принятие за его инфляцию. Это приводит ребенка к психологической испорченности и способствует формированию временной жизни, при которой практически отсутствуют ограничения и отвержения.

На схеме 5 представлено чередование инфляции и отчуждения, которое имеет место на ранних стадиях. Здесь не учитывается дальнейшая стадия развития, когда происходит завершение цикла. Как только эго достигает определенного уровня развития, ему нет нужды повторять (по крайней мере, так же, как прежде) этот постоянный цикл. В таких случаях цикл замещается более или менее сознательным диалогом между эго и Самостью.

В состоянии отчуждения эго не только разотождествляется с Самостью, что желательно, но и утрачивает связь с ней, что весьма нежелательно. Связь между эго и Самостью имеет большое значение для психического здоровья. Она создает у эго ощущение опоры, структуры и безопасности, обеспечивая энергию, заинтересованность, смысл и цель. Нарушение связи приводит к ощущениям пустоты, отчаяния, бессмысленности, а в крайних случаях к психозу или самоубийству.

В Библии описаны несколько мифологических фигур, олицетворяющих состояние отчуждения. Адам и Ева являют собой грустные, отрешенные фигуры в момент их изгнания из сада Эдемского (илл. 5). Фигуру отчуждения являет собой и Каин. В Книге Бытия мы читаем:

Яхве, по-видимому, не сознает, что причиной всех бед было именно его отвержение Каина с его приношениями.

Таким образом, изгнание Каина в пустыню воспроизводит на ином уровне изгнание Адама из рая. Объективный (а не традиционный) подход к мифу позволяет обнаружить, что источником проблемы было отвержение Богом Каина без очевидной причины или повода. В Библии сказано, что Авель был пастырем овец, а Каин — земледельцем. Можно предположить, что Каин внедрял сельское хозяйство в обществе скотоводов. Тогда это объяснило бы его отвержение. Он был новатором и поэтому разделил характерную участь всех, кто пытался познакомить с новой ориентацией застывшее общество, которое боится перемен. Во всяком случае, Каин являет собой архетипическую фигуру, олицетворяющую опыт отвержения и отчуждения.

Характерно, что его реакция на излишнее и иррациональное отвержение проявляется в виде насилия. Невыносимое переживание отчуждения и отчаяния неизбежно сопровождается насилием. Насилие может принимать либо внешнюю форму, либо внутреннюю. В крайних формах это означает либо убийство, либо самоубийство. Суть заключается в том, что в основе любого проявления насилия лежит переживание отчуждения — настолько сильного отвержения, что его почти невозможно вынести.

В психиатрической больнице я встретился с пациентом, который воплотил в жизнь миф Каина. Начиная с раннего детства основной проблемой и центральной темой его жизненного опыта было соперничество со старшим братом. Его брат был любимцем обоих родителей, он был удачлив во всем, за что бы ни брался. Этот фаворитизм был настолько выражен, что родители нередко называли пациента именем брата, обращаясь к нему. Такое отношение, разумеется, приводило пациента в ярость, поскольку означало, что родители не воспринимали его как отдельную личность, в их глазах он практически не существовал. У пациента осталось ощущение горечи, разочарования и своей абсолютной никчемности.

О степени идентификации пациента с отверженным свидетельствует его реакция во время просмотра фильма «К востоку от Эдема», поставленного по роману Джона Стейнбека. Сценарий фильма представляет собой современную трактовку темы Каина и Авеля. Жили два брата, один из которых был любимцем отца, а другой — обделенным и отверженным. Сильная идентификация с отвергнутым братом вызвала у пациента настолько острое чувство тревоги и страдания, что он был вынужден покинуть зал посреди фильма.

В дальнейшем пациент женился, но отношения с женой не сложились. У его жены был роман с другим мужчиной. Эта ситуация в полной мере возродила старую тему отверженности. Он попытался убить жену, но не убил. Спустя некоторое время он решил покончить жизнь самоубийством. Первая попытка была неудачной, но в конечном счете с третьей попытки ему удалось осуществить задуманное. Таким образом он воплотил до конца свою мифологическую судьбу.

С внутренней точки зрения между убийством и самоубийством существует незначительное различие. Разница заключается лишь в направлении движения деструктивной энергии. В депрессивном состоянии человеку нередко снятся сны, связанные с убийством; сновидец внутренне убивает себя. Такие образы сновидений свидетельствуют о том, что, в сущности, убийство и самоубийство символически являются одним и тем же.

В Библии упоминается еще один персонаж, олицетворяющий состояние отчуждения. Это Измаил. Измаил был незаконнорожденным сыном Авраама от служанки Агари. Когда родился законный сын Исаак, Измаил со своей матерью был изгнан в пустыню. Тема незаконнорожденности составляет один из аспектов переживания отчужденности. В действительности незаконнорожденные дети обычно испытывают серьезные проблемы, связанные с отчуждением. Такую проблему можно было бы назвать комплексом Измаила.

^{Илл. 9. «Агарь и Измаил в пустыне». Гравюра Гюстава Доре}

В книге Германа Мелвилла «Моби Дик» приведен прекрасный пример проявления комплекса Измаила. Главного героя романа зовут Измаил. Книга описывает чередование состояний инфляции и отчуждения. Приведем первый абзац «Моби Дика»:

Все, что происходит в этой книге, логически вытекает из первого абзаца. Вся драма насилия и инфляции развивается из первоначального состояния отчуждения и самоубийственного отчаяния. Здесь содержится пример короткозамкнутого цикла, отчуждения, которое возвращает человека к обновленной инфляции с вытекающими отсюда еще более катастрофическими последствиями.

Многие классические произведения также начинаются с описания состояния отчуждения. Первые строки «Божественной комедии» Данте:

Гёте также начинает своего «Фауста» с описания состояния отчуждения. В первой сцене Фауст говорит о чувстве пустоты и бесплодности:

Гёльдерлин описывает переход от ребенка к взрослому как переход от неба к пустыне:

Мы не испытываем недостатка в современных описаниях состояния отчуждения. Действительно, они встречаются так часто, что наш век вполне можно было бы назвать веком отчуждения. Возьмем в качестве еще одного примера несколько фрагментов из сборника «Бесплодная земля» Т. С. Элиота:

Это очень сильная поэма. В ней отражается индивидуальное и коллективное отчуждение нашего времени. Вне сомнения, «груда разбитых образов» относится к традиционным религиозным символам, утратившим для многих людей свой смысл. Мы живем в пустыне и не можем найти источник животворной воды. Горы изначально были местом встречи человека с Богом. Теперь в горах лишь сухо гремит гром, не принося дождя.

Сегодняшний экзистенциализм можно рассматривать как свидетельство коллективного отчуждения. Многие современные романы и пьесы изображают потерянные, бессмысленные жизни. Современный художник вынужден непрестанно изображать, разъяснять всем нам переживание бессмысленности. Тем не менее это нельзя рассматривать как исключительно негативный феномен. Отчуждение — это еще не тупик. Мы надеемся, что отчуждение способно привести к большему осознанию высот и глубин жизни.

Если переживание активной инфляции служит необходимым аккомпанементом развития эго, то переживание отчуждения служит необходимой прелюдией к осознанию Самости. Патриарх современного экзистенциализма Кьеркегор рассматривает смысл переживания отчужденности в следующем фрагменте:

В сущности, Юнг выражает ту же мысль в психологических терминах:

^{Илл. 10. Израильтяне собирают манну небесную. Из «Часослова Катерины Клевской».}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

Существует немало описаний религиозных переживаний, которым обычно предшествует то, что испанский мистик святой Иоанн Креста назвал темной ночью души, Кьеркегор — отчаянием, а Юнг — поражением эго. Эти термины обозначают одно и то же психологическое состояние отчуждения. В документальных описаниях религиозных переживаний нередко встречаются глубокие чувства подавленности, вины, греховности, никчемности и полное отсутствие ощущения сверхличной поддержки или основы существования человека, на которые можно опереться.

Классическим символом отчуждения является образ пустыни. Характерно, что именно в пустыне встречаются проявления Бога. Источник божественной пищи появляется в тот момент, когда затерянный в пустыне странник стоит на грани гибели. Израильтяне в пустыне питаются манной небесной (Исх. 16:4).

В пустыне ворон кормит пророка Илию (Книга Царств, 17:2–6). Согласно легенде, в пустыне ворон же кормит отшельника святого Павла.

^{Илл. 11. «Илия в пустыне», фрагмент. Вашингтон Олстон.}

^{Музей изящных искусств, Бостон}

^{Илл. 12. «Святой Антоний и святой Павел — отшельник». Гравюра Альбрехта Дюрера.}

^{Издательство Dover Publications, Нью-Йорк}

В психологическом отношении это означает, что восприятие поддерживающей стороны архетипической психики с большей вероятностью может состояться, когда эго, исчерпав свои ресурсы, осознает полное бессилие по отношению к самому себе. Man’s extremity is God’s opportunity[44].

В своей книге «Многообразие религиозного опыта» У. Джеймс приводит ряд примеров состояния отчуждения, которое предшествует переживанию божественного. В качестве одного из таких примеров он рассматривает случай Льва Толстого.

Толстой рассказывает, что в пятидесятилетнем возрасте он начал испытывать моменты угнетения, остановки, как он выражается, когда он не знал, что делать, как жить. Естественно, что в таком состоянии интерес, какой имеют для нас наши повседневные жизненные функции, для него перестал существовать. Жизнь, некогда полная очарования, стала казаться ему плоской, бессмысленной и, хуже этого, мертвой. Он потерял смысл того, что раньше не нуждалось в оправдании. Вопросы «Зачем?», «А что дальше?» стали сильнее и сильнее преследовать его[45].

Толстой писал:

Это замечательный пример острого приступа отчуждения. Поставленные Толстым вопросы лежат в основе каждой формы невроза, развивающегося в зрелые годы. Поэтому Юнг справедливо говорит, что никогда не видел пациента в возрасте старше тридцати пяти лет, который излечился бы, не найдя религиозного отношения к жизни[47].

С психологической точки зрения основу религиозного отношения составляет переживание нуминозности[48], то есть Самости. Но эго не способно переживать Самость как нечто отдельное, пока оно находится в состоянии бессознательного отождествления с Самостью. Этим объясняется необходимость опыта отчуждения как предпосылки для религиозного переживания. Для того чтобы воспринимать Самость как нечто иное, эго должно сначала освободиться от отождествленности с Самостью. Человек не способен воспринимать существование Бога, пока находится в состоянии бессознательной идентификации с Ним. Но процесс разделения эго и Самости вызывает отчуждение, поскольку утрата отождествления эго с Самостью также приводит к нарушению оси эго — Самость. Этим объясняется наступление «темной ночи души», которое предшествует нуминозному переживанию.

Джеймс упоминает еще один случай отчуждения, описанный Джоном Баньяном:

Состояние психики Баньяна имеет отчетливо патологический характер. Эти же чувства абсолютной вины и невозможности спасения выражаются в психотической меланхолии. Его восприятие себя как самого виновного человека на земле отражает негативную инфляцию. Но оно отражает и отчуждение. Зависть, которую испытывает Баньян к животным, нередко упоминается в рассказах о состоянии отчуждения, которое предшествует религиозному переживанию. Зависть к животным дает нам ключ к пониманию, как можно исцелиться от отчуждения, а именно с помощью восстановления связи с естественной инстинктивной жизнью.

Хотя отчуждение и составляет архетипическое, а следовательно, и общечеловеческое переживание, такие преувеличенные его формы, как у Баньяна, обычно встречаются у людей с определенным типом травматического детства. В тех случаях, когда ребенок переживает сильнейшее отвержение со стороны родителей, происходит нарушение оси эго — Самость, и тогда у ребенка формируется предрасположенность к состояниям отчуждения, причем эти состояния могут достигать невыносимых масштабов. Такое развитие событий обусловлено тем, что ребенок переживает родительское отвержение как отвержение Богом. Затем этот опыт включается в состав психики как ощущение постоянного отчуждения между эго и Самостью.

В контексте христианской психологии переживание отчуждения принято понимать как божественное наказание за грехи. Здесь уместно упомянуть теорию святого Ансельма о грехе. По мнению святого Ансельма, грех состоит в лишении Бога его исключительных прав, и поэтому грех бесчестит Бога. Бесчестье требует расплаты. Святой Ансельм пишет по этому поводу следующее:

Грех — это инфляционное самодовольство эго, которое присваивает себе функции Самости. Это преступление требует наказания (отчуждения) и возмещения (покаяния, раскаяния). Но, согласно святому Ансельму, для полного удовлетворения необходимо возвратить больше, чем было изначально присвоено. Это невозможно, поскольку человек и без греха обязан Богу полным послушанием. У него нет дополнительных возможностей, чтобы оплатить свое наказание. Для этого он должен воспользоваться благодатью, обеспеченной жертвой Богочеловека Иисуса Христа. В результате прегрешения и раскаяния Бог сам оплачивает счет, изливая милость. Это согласуется с высказыванием апостола Павла:

Разумеется, на вопрос «Оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать?» апостол Павел дает отрицательный ответ. Тем не менее этот вопрос косвенным образом указывает на неудобный факт существования определенной связи между благодатью и грехом.

С психологической точки зрения упомянутые теологические доктрины касаются отношений между эго и Самостью. По мере возможности необходимо сторониться инфляции (греха). При возникновении инфляции эго может быть спасено только путем возвращения Самости ее утраченного достоинства (покаяние, искреннее раскаяние) (илл. 13).

^{Илл. 13. Покаяние Давида. Давид сознается перед пророком Натаном в похищении Вирсавии. Справа изображено воплощение раскаяния (метанойи). Из византийской рукописи.}

^{Национальная библиотека, Париж}

Однако этого недостаточно для полного удовлетворения. Благодать, полученная благодаря самопожертвованию Самости, должна завершить расплату.

Существует даже косвенное указание на то, что прегрешение эго и последующее наказание необходимы для формирования потока целительной энергии (благодати), исходящей от Самости. Это соотносится с утверждением, что эго не способно воспринимать поддержку Самости, пока не освободится от своей идентификации с Самостью. Эго не может стать сосудом для восприятия благодати, пока не освободится от своей инфляционной наполненности. Такое освобождение осуществляется только переживанием отчуждения.

Мартин Лютер выражает эту мысль так:

В психотерапевтической практике очень часто встречается типичная клиническая картина, которую можно было бы назвать неврозом отчуждения. Человек с таким неврозом сомневается в своем праве на существование. Он испытывает глубокое чувство никчемности со всеми симптомами, которые принято называть комплексом неполноценности. На бессознательном уровне такой человек автоматически предполагает, что все исходящее от него — сокровенные желания, потребности и интересы — должно быть неправильным или в каком-то отношении неприемлемым. При такой установке психическая энергия сдерживается и вынуждена скрытно, бессознательно или деструктивно проявляться в виде психосоматических симптомов, приступов тревоги или примитивных аффектов, депрессии, суицидальных намерений, алкоголизма и т. п. По существу, такой пациент стоит перед проблемой оправдания или неоправдания его Богом.

Здесь мы имеем психологическую основу для постановки теологического вопроса об оправдании. В вопросе «Оправдывают нас наша вера или наши деяния?» в двух словах указана разница между интровертной и экстравертной точками зрения. Отчужденная личность чувствует себя глубоко неоправданной и вряд ли в состоянии действовать в соответствии со своими интересами. В то же время такой человек отрезан от ощущения смысла. Жизнь лишена психического содержания. Для выхода из состояния отчужденности необходимо восстановить связь между эго и Самостью. Если это удастся сделать, то откроется совершенно новый мир.

Я позаимствовал описание такого опыта у доктора Ролло Мэя. Пациентка, женщина в возрасте 28 лет, была незаконнорожденным ребенком и страдала неврозом отчуждения. Приведем ее рассказ о своих переживаниях.

Мэй называет это состояние переживанием своего бытия («я есмь»), что вполне подходит к приведенному описанию. Кроме того, такое состояние можно рассматривать как воссоздание оси эго — Самость, которое, вероятно, произошло в контексте сильного переноса.

Иллюстрацией к началу восстановления нарушенной оси эго — Самость может служить сновидение, о котором рассказала в процессе психотерапевтических консультаций эта женщина. Ей приснился следующий сон:

Этот сон приснился одновременно с формированием переноса. В детстве пациентка страдала от сильно выраженного отвержения со стороны обоих родителей. В частности, после развода с матерью отец совершенно не уделял девочке внимания. Такое отношение нанесло сокрушительный удар по чувству собственного достоинства пациентки и оставило у нее ощущение отчужденности от ценностей, носителем которых был ее отец и в конечном счете определенная часть ее Самости. Сон ярко передает ее чувство отчуждения или изгнания и появление нового переживания восстановления: ее ось эго — Самость находилась в терапии. Это происходит при осознании сильных чувств, появляющихся в переносе.

Разумеется, в психотерапии такие переживания встречаются регулярно, и с ними удается более-менее успешно справляться с помощью доброго человеческого отношения и устоявшихся теорий, касающихся переноса. Тем не менее я полагаю, что осознание происходящего в глубине внутреннего процесса, который приводит к восстановлению оси эго — Самость, позволяет основательнее осмыслить сам феномен переноса. Кроме того, этот процесс дает возможность рассматривать терапевтический опыт в более широком контексте универсальной потребности человека в отношениях со сверхличным источником бытия.

Другой пример исцеляющего воздействия, обусловленного восстановлением связи между эго и Самостью, содержится в замечательном сновидении, рассказанном мне человеком, которому в детстве довелось пережить тяжелую эмоциональную депривацию. Он был незаконнорожденным ребенком и воспитывался у приемных родителей, состояние которых было близким к психотическому. Они практически не дали мальчику положительного родительского опыта. В результате в зрелые годы у него сохранилось острое чувство отчуждения. Хотя он был довольно одаренной личностью, тем не менее в стремлении реализовать свои возможности сталкивался с серьезными трудностями. Этот сон приснился ему в ночь после смерти Юнга (6 июня 1961 года). Я упоминаю эту подробность в связи с тем, что он очень переживал смерть Юнга, и в определенном смысле этот сон отражает одну из особенностей юнгианского подхода к психике. Приведем описание сна.

Основная особенность этого весьма выразительного сна состоит в существовании на другой планете (в бессознательном) «суперпорядка» и «центрального источника закона энергии». Этот замечательный образ символически отражает процесс сверхличного регулирования психики и соответствует нашему представлению о компенсаторной функции бессознательного. В описании сновидения сказано, что опасность возникает в тех случаях, когда «будет совершено действие для непосредственного удовольствия эго… без учета архетипических источников этого действия». Это точное описание инфляции, при которой эго функционирует без учета надличностных форм существования. Более того, в сновидении это состояние отождествляется с грехом, что соответствует вышеупомянутой точке зрения святого Ансельма.

В сновидении сообщается, что «суперпорядок» вступает в действие, чтобы снять «перегрузку», как только эго войдет в состояние инфляции, и таким образом обеспечить защиту от опасностей последующего отчуждения.

Этот защитный, или компенсаторный, механизм точно соответствует открытому в физиологии Уолтером Кенноном процессу гомеостаза[54]. Согласно этой концепции, в организме человека действует процесс гомеостаза, или саморегуляции, предотвращающий существенную разбалансировку систем жизнеобеспечения. Например, при потреблении слишком большого количества поваренной соли почки увеличивают содержание поваренной соли в урине. Или при увеличении в крови содержания двуокиси углерода определенные нервные центры мозга активизируют респираторную деятельность, чтобы удалить избыточное количество двуокиси углерода.

При отсутствии нарушений и препятствий для естественного функционирования в психике действует аналогичный гомеостатический процесс саморегуляции. Как и тело человека, бессознательная психика обладает инстинктивной мудростью, способной корректировать ошибки и крайние проявления сознания, если мы открыты для ее посланий. Эта корректирующая функция зарождается в Самости и для своей беспрепятственной реализации требует установления живой, здоровой связи между Самостью и эго.

Поскольку отождествление эго с Самостью имеет столь же общечеловеческий характер, как и первородный грех, для обеспечения психологического развития даже «нормального» человека отчуждение должно быть необходимым переживанием. Действительно, они идентичны. Эту мысль замечательно выразил Карлейль. По его мнению, величина счастья обратно пропорциональна количеству наших ожиданий, то есть нашему представлению о той величине счастья, на которую мы имеем право. Счастье равно тому, что мы имеем, деленному на то, что мы ожидаем. По этому поводу Карлейль пишет следующее:

Глава III. Встреча с Самостью

Известно, что состояния инфляции и отчуждения входят в состав цикла психической жизни и стремятся превратиться в нечто иное. Инфляциированное состояние при отреагировании приводит к падению и, следовательно, к отчуждению. Состояние отчуждения, напротив, при нормальных обстоятельствах приводит к исцелению и восстановлению. Инфляция и отчуждение превращаются в опасные состояния только тогда, когда отделяются от цикла психической жизни, частью которой они являются. Существование личности ставится под угрозу, если инфляция и отчуждение принимают форму статичных, хронических состояний, вместо того чтобы участвовать в общей динамике развития. Тогда необходимо обратиться к помощи психотерапии. Тем не менее большинство людей всегда были защищены от этих опасностей коллективными, традиционными (и поэтому преимущественно бессознательными) средствами.

В религиозной практике и народной мудрости всех времен и рас всегда распознавались (хотя и под разными названиями) психические опасности инфляции и отчуждения. Существует немало коллективных и личных ритуалов, предназначенных для предотвращения инфляционной тенденции вызвать зависть Бога.

Например, существует древнее поверье, что необходимо постучать по дереву, когда кто-нибудь говорит о том, что дела обстоят благополучно. В основе этого поверья лежит осознанное или неосознанное понимание опасности гордости и самодовольства. Отсюда следует, что для поддержания человека в состоянии смирения необходимо придерживаться определенной процедуры. Эту же цель преследует употребление выражения «с Божьей помощью».

В большинстве случаев различные табу, встречающиеся в первобытных обществах, имеют под собой ту же основу — защиту человека от инфляции, от соприкосновения с силами, слишком большими для ограниченного эго сознания и способными вызвать в нем чудовищные разрушения. Эту же защитную функцию выполняет первобытный обычай изоляции воинов после возвращения их с победой с поля боя. Победа вызывает у победителей инфляцию, и, если их, например, впустить в деревню, они могут обратить свою силу против ее жителей. Поэтому перед возвращением в общину для победоносных воинов отводится несколько дней, чтобы они смогли успокоиться.

В древнем митраизме существовал интересный ритуал под названием «Ритуал короны». Этот ритуал был предназначен для защиты от инфляции. Во время посвящения римского воина в митраизм осуществлялась следующая церемония. Кандидату в посвященные предлагалась на кончике меча корона. В соответствии с наставлениями он должен был рукой оттолкнуть корону, говоря: «Митра — моя корона». После этого он даже на празднествах и военных торжествах никогда не носил корону или венок победителя, и, если ему предлагали корону, он отказывался принять ее, говоря: «Она принадлежит моему богу»[56].

В дзен-буддизме были разработаны изощренные методы для разрушения интеллектуальной инфляции, иллюзии, что кто-то знает. К числу таких методов относится применение коанов, или загадочных высказываний. Например, ученик спрашивает у своего учителя: «Обладает ли собака природой Будды?» Учитель отвечает: «Гав-гав».

В христианской традиции прилагается немало усилий по защите от инфляции. Симптомами инфляции являются семь смертных грехов: гордыня, гнев, зависть, похоть, алчность, чревоугодие и леность. Называя их грехами, которые требуют исповеди и покаяния, человек защищен от них. Основной смысл заповедей Иисуса состоит в том, что благодать снизойдет на личность, которая не подвержена инфляции.

Существует немало традиционных способов защиты человека от состояния отчужденности. С психологической точки зрения основная цель всех религиозных церемоний — обеспечить связь между человеком (эго) и божеством (Самостью). Все религии являются хранилищами сверхличного опыта и архетипических образов. Внутренняя задача религиозных церемоний состоит в том, чтобы предоставить человеку возможность почувствовать свою значимую причастность к этим сверхличным категориям. Например, это утверждение справедливо для католической мессы и исповеди, которые имеют более личное значение, давая человеку возможность избавиться от бремени обстоятельств, вызвавших ощущение отчуждения от Бога. Признавая в священнике представителя Бога, человек в какой-то мере обретает ощущение возвращения к Богу и восстановления с Ним связи.

Все религиозные ритуалы учитывают сверхличные категории и пытаются установить связь между ними и человеком. Религия обеспечивает наилучшую форму коллективной защиты от инфляции и отчуждения. Насколько нам известно, каждое общество включает в ритуал своей коллективной жизни такие категории. Весьма сомнительно, что коллективная форма жизни людей смогла бы просуществовать какое-либо время без общего разделяемого ощущения знания этих сверхличных категорий.

Тем не менее, защищая человека от опасностей психических глубин, коллективные методы одновременно лишают его возможности лично проживать эти глубины и осуществлять свое развитие на основе этого опыта. Когда живая религия способна вмещать Самость и передавать своим приверженцам ее динамизм, человек практически не испытывает потребности в личной встрече с Самостью, со сверхличным измерением. Эту задачу за него выполняет церковь.

В связи с вышеизложенным возникает серьезный вопрос: обладает ли современное западное общество действующим вместилищем для надличностных категорий или архетипов? Элиот ставит этот вопрос так: осталось ли у нас что-нибудь еще, кроме «груды разбитых образов»?

Дело в том, что подавляющее большинство людей не имеют в своем распоряжении живых, действующих надличностных категорий, с помощью которых они могли бы осмыслять жизненный опыт. Такие категории человек получает от церкви или иным путем.

Подобное положение дел таит в себе опасность, поскольку при отсутствии надличностных категорий эго стремится считать себя всем или ничем. Более того, при отсутствии соответствующего вместилища для архетипов (например, общепризнанной религиозной структуры) последние вынуждены переместиться в другое место, поскольку они представляют собой свидетельства психической жизни. Одна из таких возможностей состоит в проецировании архетипов на общинные или мирские проблемы. Тогда сверхличной ценностью может стать и высокий уровень жизни, и личная власть, и движение за социальные реформы или любая форма политической деятельности. Это происходит и в нацизме, праворадикальном движении, и в коммунизме, леворадикальном движении. Эта же разновидность динамизма может проецироваться на расовую проблему в форме расизма или антирасизма. Личные, светские и политические формы деятельности приобретают бессознательное религиозное значение. Такое положение дел чревато серьезными опасностями, поскольку религиозная мотивация, действуя на бессознательном уровне, вызывает проявления фанатизма со всеми вытекающими отсюда деструктивными последствиями.

Когда коллективная психика находится в устойчивом состоянии, у подавляющего большинства людей есть общий живой миф или божество. Каждый человек проецирует свой внутренний образ Бога (Самости) на религию общины. В таких случаях коллективная религия выполняет для большинства людей роль вместилища Самости. Реальность сверхличных жизненных сил отражается во внешних образах, которые церковь воплощает в своем символизме, мифологии, ритуалах и догмах. При адекватном функционировании церковь защищает общество от любого распространения инфляции и отчуждения.

Такое устойчивое состояние представлено на схеме 6.

^{Схема 6. Стабильное состояние сообщества верующих}

При всей устойчивости такая ситуация имеет свои недостатки. Самость (или образ Бога) еще не осознана, то есть не опознана как внутренняя психическая сущность. Хотя в общине верующие и поддерживают относительно гармоничные отношения друг с другом, ведь у них есть общая проекция, тем не менее эта гармония носит иллюзорный и в какой-то мере неискренний характер. По отношению к церкви эти люди находятся в состоянии коллективного отождествления, или participation mystique[57], и не устанавливают уникальных, личных отношений с Самостью.

Если в настоящее время внешняя церковь теряет способность выполнять роль носителя проекции Самости, тогда мы имеем ситуацию, которую Ницше провозгласил для современного мира: «Бог умер!» Теперь все ценности и психическая энергия, содержащиеся в церкви, устремляются обратно к человеку, активизируя его психику и вызывая серьезные проблемы. Что теперь произойдет?

Существует несколько возможностей. Примеры каждой из них можно встретить в современной жизни (см. схему 7).

^{Схема 7. Разрушение религиозной проекции}

Первая возможность состоит в том, что при утрате проекции Бога на церковь человек одновременно потеряет свою внутреннюю связь с Самостью (случай 1, схема 7). Тогда человек становится жертвой отчуждения и всех симптомов пустой, бессмысленной жизни, которые в наше время получили столь широкое распространение.

Вторая возможность состоит в том, что человек берет на себя, на собственное эго и личные способности всю энергию, которая прежде приписывалась божеству (случай 2, схема 7). Такой человек становится жертвой инфляции. Примеры этой ситуации можно обнаружить в проявлениях высокомерия (hybris), которое переоценивает рациональные и регулирующие силы человека и отрицает существование священной тайны, присущей жизни и природе.

Третья возможность состоит в том, что проецируемая сверхличная ценность, которая была извлечена из ее религиозного вместилища, вновь спроецируется на одно из светских или политических движений (случай 3, схема 7). Но светские задачи не способны в полной мере стать вместилищем для религиозных смыслов. Когда религиозная энергия направляется на светский объект, тогда мы имеем то, что можно назвать поклонением идолам, а это есть мнимая, бессознательная религия. В современном мире замечательным примером повторной проекции может служить конфликт между коммунизмом и капитализмом[58].

Вне сомнения, коммунизм представляет собой светскую религию, которая активно пытается направить религиозную энергию на выполнение светских и социальных задач.

Когда ценность Самости проецируется противоположными группами на конфликтующие политические идеологии, дело выглядит так, словно изначальная цельность Самости раскалывается на противоборствующие фрагменты, враждующие друг с другом. В таких случаях антиномии Самости или Бога разыгрываются в истории. Обе стороны политического конфликта черпают энергию из одного источника, общей Самости, но, будучи не в состоянии осознать это, они обречены на проживание этого трагического конфликта в своей жизни. Сам Бог оказывается вовлеченным в этот мрачный конфликт. В каждой войне, происходящей в рамках западной цивилизации, обе стороны молились одному и тому же Богу. Эту мысль Мэтью Арнольд выразил следующим образом:

Четвертая возможность, возникающая при утрате религиозной проекции, показана на схеме 7 (случай 4). Если человек, возвратившийся к себе в силу утраты проецируемой религиозной ценности, способен решать конечные вопросы жизни, которые ставятся перед ним, тогда он может воспользоваться предоставленной ему ситуацией для существенного развития сознания. Если он способен активно и ответственно работать с использованием бессознательного, он может обнаружить внутри психики утраченную ценность, образ бога.

Эта возможность показана на схеме кругом, который занимает больший участок за пределами дуги бессознательной сферы. Теперь связь между эго и Самостью становится осознанной. В этом случае утрата религиозной проекции послужила благим целям, став стимулом для развития индивидуированной личности.

Замечательная особенность коллективной утраты надличностных категорий состоит в возрастании интереса к субъективности человека. Этот характерный для современности феномен не мог существовать, когда традиционная коллективная религия успешно выполняла роль вместилища сверхличных ценностей. Но при распаде системы традиционных символов дело выглядит так, словно к индивидуальной психике возвращается огромный поток энергии, и тогда на субъективности человека сосредоточивается больше интереса и внимания.

Благодаря этому феномену состоялось открытие глубинной психологии. Само существование глубинной психологии является симптомом нашего времени. Другие свидетельства можно обнаружить во всех видах искусства. В пьесах и романах самые заурядные обычные люди описываются в мельчайших личных подробностях. Внутренней субъективности придается огромная ценность, ей уделяется внимание, невиданное для прежних эпох. В принципе эта тенденция указывает на грядущие события. Если следовать ей до конца, она неизбежно будет приводить все большее число людей к новому открытию утраченных надличностных категорий внутри себя.

В определенный момент психологического развития, обычно после сильного переживания отчуждения, в сферу сознания неожиданно прорывается ось эго — Самость. Достигается состояние, представленное на схеме 3. Опытным путем эго приходит к осознанию существования сверхличного центра, по отношению к которому оно (эго) занимает подчиненное положение.

Юнг описывает это событие следующим образом:

В религии и мифах содержится немало образов, символизирующих момент такого прорыва. Всякий раз, когда человек осознанно встречается с божественной силой, помогающей, повелевающей или направляющей, мы можем рассматривать такую встречу как встречу эго с Самостью.

Встреча с божеством обычно происходит в пустынной местности или в изгнании, то есть в состоянии отчужденности. Спасаясь от правосудия, Моисей пас в пустыне овец своего тестя, когда Яхве воззвал к нему из горящего куста и объявил ему его жизненное предназначение (Исх. 3). Спасаясь от гнева Исава, Иаков вынужден был бежать из своего дома. В пустыне он видит во сне лестницу (илл. 14), достигающую неба, и заключает с Богом соглашение (Быт. 28:10–22).

^{Илл. 14. «Сон Иакова». Гравюра Гюстава Доре}

Этот образ использует в своем стихотворении «Царство Божие внутри вас» Фрэнсис Томпсон:

В качестве примера также можно упомянуть библейского пророка Иону. Его первая встреча с Яхве произошла во время «нормальной жизни», но не нашла у Ионы признания, так как уровень инфляции эго все еще был слишком высок, чтобы признать авторитет Самости. И лишь после тщетных попыток спастись бегством, которые ввергли Иону в состояние крайнего отчаяния, во время пребывания в чреве кита, он смог принять сверхличную власть Яхве.

Когда женщина (или анима в психологии мужчины) встречается с Самостью, проявление Самости нередко изображается в виде небесной оплодотворяющей силы. Посаженная отцом в темницу, Даная зачала Персея от Зевса, явившегося в виде золотого дождя (илл. 15).

^{Илл. 15. «Даная». Тициан.}

^{Музей Прадо, Мадрид}

Благовещение Деве Марии обычно изображается в виде оплодотворяющих лучей, которые исходят от небес (илл. 16). В своей скульптуре «Экстаз святой Терезы» Бернини использует более психологический вариант этого образа (илл. 17) <…>^◊.

^{Илл. 16. «Благовещение». Сандро Боттичелли.}

^{Коллекция Роберта Лемана, Нью-Йорк}

^{Илл. 17. «Экстаз святой Терезы». Джованни Лоренцо Бернини.}

^{Музей фотографии Gabinetto Fotografico Nazionale, Рим}

Замечательный пример прорыва оси эго — Самость в сферу сознания содержится в описании обращения в веру Савла — будущего апостола Павла (Деян. 9:1–9) (илл. 18).

^{Илл. 18. Обращение святого Павла. Гравюра на дереве. 1515 г.}

Иона пытался спастись бегством от своего призвания — Савл пытался уйти от своего предназначения, преследуя будущих единомышленников, сопричастных его судьбе. Сама сила, с которой он преследовал христиан, свидетельствует о его причастности их делу, ибо, как говорит Юнг, «важно то, о чем говорит человек, а не то, с чем он соглашается или не соглашается»[62]. Вне сомнения, то, что человек страстно ненавидит, олицетворяет один из аспектов его судьбы.

Книга Иова содержит замечательное по своей полноте описание встречи с Самостью. Иову Юнг посвятил свою работу «Ответ Иову»[63]. В этой книге он рассматривает историю Иова как поворотный пункт в коллективном развитии иудейско-христианского мифа, связанного с эволюцией образа Бога, или архетипа Самости. Встреча Иова с Яхве рассматривается как существенный переход в человеческом понимании природы Бога, переход, который, в свою очередь, потребовал от Бога ответа, приведя к его очеловечению и в конечном счете воплощению в Христе.

Историю Иова можно рассматривать с иной точки зрения, а именно как описание индивидуального опыта, при котором эго впервые осознанно встречается с Самостью. С этой позиции я и рассмотрю историю Иова.

Посвященный Иову текст представляет собой сложный документ, и поэтому мы не можем определить, опирается ли он на реальный опыт конкретного человека. Тем не менее существует высокая степень вероятности, что такой опыт имел место, и в дальнейшем мы будем рассматривать его как описание опыта активного воображения. Активное воображение представляет собой процесс, при котором воображение и создаваемые им образы воспринимаются как нечто отдельное от эго (как «ты» или «другой»)[64]. Эго способно устанавливать с ними отношения и вести диалог. То, что Книга Иова написана в форме диалога и является единственной в Ветхом Завете книгой, составленной по принципу диалога, свидетельствует в пользу предположения о том, что в ее основе лежит опыт активного воображения. Даже повторяемость диалога производит впечатление искренности и личного опыта. Непрестанное возвращение к одному и тому же пункту, который эго отказывается принять, есть типичное поведение персонификаций бессознательного, встречающихся в процессе активного воображения.

История начинается с соглашения между Богом и Сатаной подвергнуть испытанию Иова. Предстояло ответить на вопрос: возможно ли с помощью несчастий и превратностей судьбы заставить Иова проклясть Бога? Спор на небесах можно рассматривать как отображение сверхличных или архетипических факторов бессознательного, которые создают испытания для Иова и в конечном счете придают им смысл. Если бы несчастья, выпавшие на долю Иова, имели исключительно случайный характер, они были бы вероятностными, бессмысленными событиями, которые не соотносятся со сверхличным аспектом бытия. Знаменательно, что Иов никогда не рассматривает эту возможность. Весь текст опирается на допущение, что все исходит от Бога, то есть все события отражают сверхличную задачу и смысл.

Это допущение соответствует необходимой гипотезе, согласно которой для реализации активного воображения человек должен проявить самообладание. Если личностные настроения и аффекты, составляющие отправную точку для реализации активного воображения, считаются случайными или имеют исключительно внешние или физиологические причины, тогда нет оснований искать их психологическое значение. Узнать о существовании психологического значения можно только опытным путем. Сначала человек должен обладать хотя бы достаточной верой, чтобы захотеть рассматривать предположение о существовании психологического значения как гипотезу, подлежащую проверке.

Бог и Сатана составляют два аспекта одной реальности, то есть Самости, поскольку они действуют заодно. Сатана выполняет роль инициатора и динамического фактора в испытании Иова и поэтому олицетворяет стремление к индивидуации, которое должно разрушить психологическое статус-кво, чтобы выйти на новый уровень развития. Эту же роль выполнял змей для Адама и Евы в саду Эдемском. Как и ситуация в саду Эдемском, испытание Иова было задумано как искушение. Он должен подвергнуться искушению, чтобы проклясть Бога. В психологическом отношении это означает, что эго должно подвергнуться искушению впасть в инфляцию, возвыситься над промыслом Божьим, то есть отождествить себя с Самостью.

Почему все это необходимо? Очевидно, Иов все еще проявляет тенденцию к инфляции. Несмотря на безупречную репутацию (а может быть, благодаря ей), существует сомнение, отчетливо ли сознает он различие между собой и Богом, между эго и Самостью. Поэтому составляется план подвергнуть Иова испытаниям в огне страданий.

Испытания привели Иова к полному восприятию реальности Бога. Если прежние замыслы можно понять по их воздействиям, тогда можно утверждать, что замысел Божий состоял в том, чтобы заставить Иова осознать Его. Вне сомнения, Самость нуждается в сознательной реализации и в силу стремления к индивидуации должна подвергнуть эго искушению и испытанию, чтобы привести его к полному осознанию существования Самости.

Сначала Иов изображается как счастливый человек, обладающий большим имением и пользующийся уважением людей. Это положение соответствует чувству удовлетворения и «безопасности», которое испытывает эго в блаженном неведении относительно бессознательных допущений, составляющих основу непрочной «безопасности» эго. Неожиданно Иов лишается всего, что составляло для него ценность и опору, — семьи, всех своих владений и здоровья.

Несчастья, обрушившиеся на Иова, изображены на гравюре Уильяма Блейка (илл. 19). Над изображением Блейк поместил заголовок «Огонь Божий упал с неба» (Иов. 1:16). С психологической точки зрения картина изображает разрушение сознательного статус-кво под воздействием потока огненной энергии, нахлынувшей из бессознательного. Такое изображение свидетельствует о наступлении кризиса индивидуации, важного этапа психологического развития, требующего разрушения старых установок, чтобы освободить место для новых. Доминируют деструктивные или освобождающие воздействия, обычно имеет место сочетание тех и других.

^{Илл. 19. «Огонь Божий упал с неба». Из иллюстраций Уильяма Блейка к «Книге Иова».}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

В клинических материалах, опубликованных Юнгом, содержится изображение, в котором доминирует освобождающее воздействие (илл. 20)[65].

^{Илл. 20. Рисунок пациента. Из работы К. Г. Юнга «Архетипы и коллективное бессознательное».}

^{Издательство Princeton University Press}

На этом изображении, ознаменовавшем начало решающей стадии индивидуации, небесная молния раскалывает оболочку, отпуская заключенную в ней сферу, — рождается Самость. Карта Таро XVI (илл. 21) акцентирует деструктивный аспект.

^{Илл. 21. Аркан «Башня» из Марсельского Таро}

Когда эго достигает весьма высокого уровня инфляции, как это представлено башней, прорыв энергий из Самости может приобрести угрожающие масштабы. Проявление Самости знаменует наступление Страшного суда (илл. 22). Уцелеет только то, что имеет здравый смысл и опирается на реальность.

^{Илл. 22. «Снятие пятой и шестой печатей, дождь из небесных звезд». А. Дюрер. Из серии иллюстраций к «Откровению Иоанна Богослова».}

^{Издательство Dover Publications, Нью-Йорк}

Потеряв все, что он высоко ценил, Иов погружается в тяжелое состояние отчужденности, подобное состоянию Толстого, о котором мы уже упоминали. Для того чтобы признать Самость высшей ценностью, необходимо разрушить привязанности к ценностям менее значимым. Очевидно, что смысл жизни Иова был связан с семьей, собственностью и здоровьем. Лишенный этих ценностей, Иов испытал отчаяние и погрузился в «темную ночь души»[66].

В этих словах Иов дает волю самоубийственному отчаянию и крайней отчужденности от жизни и ее смысла. Повторяющиеся вопросы «Почему?», «Для чего?», «За что?» свидетельствуют о том, что Иов отчаянно ищет смысл. Если рассматривать Книгу Иова как личностный документ, тогда утрата и обретение смысла составляют его основную тему.

В состояниях депрессии и отчаяния в сферу бессознательного уходит значительная часть либидо[68], которое в нормальных условиях обеспечивает сознательную заинтересованность и жизнеспособность. Уход либидо активизирует бессознательное, расширяя диапазон образов в снах и фантазиях.

Можно предположить, что подобное произошло и с Иовом. Бессознательное предстает перед Иовом в виде друзей и советников, которые разговаривают с ним в активном воображении.

Эти фигуры сталкивают Иова с иной точкой зрения и постепенно приближают его к встрече с нуминозным, то есть с самим Яхве. В частности, о том, что речи советников Иова являются подлинным активным воображением, свидетельствует наличие в них контаминированных сочетаний нескольких элементов. Отчасти эти речи являются развитием традиционного религиозного мировоззрения, которое Иов отбросил, а отчасти — подлинным автономным выражением глубинных слоев бессознательного. Такая разновидность контаминированного сочетания различных элементов часто встречается в активном воображении. Поэтому, чтобы процесс был продуктивным, необходимо активное участие сознания, которое ведет к реальному диалогу, а не просто к пассивному принятию того, что говорит бессознательное.

Например, в первой речи Елифаз говорит Иову:

Эти слова можно рассматривать как самокритичную речь Иова. Он осознает, как легко было давать совет и оказывать помощь другим, но теперь он не способен воспользоваться собственным советом. Такая самокритика могла лишь еще больше ввергать его в депрессию и причинять ему еще больше страданий. Далее Елифаз повторяет поверхностные утешения и обычные фразы, которыми, вероятно, Иов пользовался для утешения других страждущих:

Эти мысли поверхностны, нереалистичны и бесполезны. На фоне тягостной реальности жизни, довлеющей над Иовом, они воспринимаются как дуновение ветерка в темноте. Быть может, хотя бы для временного разрешения ситуации достаточно выразить поверхностное пожелание, ибо Елифаз тотчас переходит к ряду более глубоких ассоциаций. Елифаз рассказывает Иову нуминозный сон. Если рассматривать весь диалог как продукт активного воображения Иова, тогда этот сон приснился Иову или в этом диалоге ему напоминают об этом сне:

Далее Иов упоминает о снах, которые страшат его:

Блейк создал замечательную иллюстрацию к снам Иова (илл. 23). На этой картине змей обвивает Яхве, вероятно олицетворяя свою сатанинскую сторону. Он указывает на ад, разверзшийся под Иовом и угрожающий поглотить его в пламени. В аду находятся зловещие, судорожно цепляющиеся за что-то фигуры. Глубины бессознательного разверзлись, и перед Иовом предстала первозданная сила природы. Очевидно, что с этой силой столь же бесполезно дискутировать, как и с тигром, случайно повстречавшимся путнику. Но Иов ничему не научился из своих снов, он должен получить более убедительный урок.

^{Илл. 23. «Страшные сны Иова». Уильям Блейк.}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

Иов верит в свою невиновность и праведность и поэтому не осознает свою тень. Чтобы компенсировать односторонность сознательной установки Иова по отношению к чистоте и праведности, его собеседники постоянно говорят о злобе и пороке. Иов смутно сознает, что его переживания заставляют чувствовать себя отвратительным и грязным. В один из таких моментов он восклицает:

И далее:

В одном месте он все-таки признает прошлые грехи:

Иов не говорит, какие грехи он совершил в юности своей, и теперь, очевидно, не считает себя ответственным за них. Прошлые грехи представляют собой вытесненные содержания, которые Иов не хочет осознавать, поскольку они противоречат его представлению о своей праведности. Уверенность Иова в ней ясно обнаруживается в главах 29 и 30:

Пренебрежительное отношение Иова к тем, кто стоит на более «низком» уровне, вероятно, относится к числу «грехов юности его» и указывает на наличие инфляции эго, которое проецирует на других слабую, теневую сторону. Процесс индивидуации требует, чтобы он осознанно принял и ассимилировал свою теневую, низшую сторону.

В целом испытания, выпавшие на долю Иова, привели его к переживанию смерти и возрождения. Тем не менее посреди стенаний он остается единожды рожденным человеком. В следующем фрагменте он обнаруживает свое невежество относительно состояния дважды рожденного:

В дальнейшем диалоге между Иовом и его собеседниками выражаются как глубокие истины, так и традиционные, банальные мнения. Вообще говоря, Иову рекомендуют возвратиться к традиционным, ортодоксальным взглядам. Ему говорят, что он должен смиренно принимать кару Божью, не вопрошая и не стараясь понять ее. Иными словами, ему советуют принести в жертву свой интеллект, вести себя так, словно он менее сознателен, чем есть в действительности.

Но такое поведение было бы регрессией, которую он вполне обоснованно отвергает. Вместо этого он протестует против Бога, говоря: «Если Ты добрый и любящий отец, отчего Ты не ведешь себя подобающим образом?» Вне сомнения, вступая дерзновенно в спор с Богом, Иов действует в состоянии инфляции, но из контекста ясно, что это отражает необходимую, контролируемую инфляцию. Такая инфляция нужна для встречи с Богом. Инфляция была бы фатальной, если бы Иов по совету жены своей проклял Бога и умер. Но Иов избегает обеих крайностей. Он не приносит в жертву достигнутый уровень сознательности, но и не проклинает Бога. Он упорствует в своем вопрошании о смысле собственных испытаний, пока не узнает, за что он наказан.

Разумеется, мышление Иова в категориях наказания свидетельствует о том, что он относится к Богу незрело с точки зрения детско-родительских отношений. Это одна из установок, от которых его освобождает встреча с божеством. Но самым существенным представляется упорное стремление Иова постичь смысл своего опыта. Он смело бросает вызов Богу, говоря:

В главе 32 наступает перемена. Три собеседника Иова закончили свои речи, и теперь мы знакомимся с четвертым, ранее не упоминавшимся человеком по имени Елиуй. Он утверждает, что воздерживался от участия в беседе, потому что молод годами. Здесь затрагиваются темы 3 и 4, на которые обращает внимание Юнг. Если Елиуя рассматривать как четвертую, ранее отсутствовавшую функцию, тогда происходит объединение в целостную систему всех психических функций Иова. Это толкование соответствует характеру речи Елиуя, которая, во многом предвещая появление Яхве, отражает многие из тех идей, которые Яхве выразил с большей силой. Особое внимание следует обратить на замечания, высказанные Елиуем по поводу снов:

Это упоминание о снах и их предназначении характеризуется поразительной психологической точностью. Оно также свидетельствует в пользу предположения, что Книга Иова содержит сообщение о реальном опыте человека. Очевидно, с помощью снов бессознательное Иова тщетно пытается исправить его сознательную установку. Таким образом, сны можно рассматривать как предвосхищение сознательной встречи Иова с Яхве. Поразительно, что этот древний текст содержит описание компенсаторной функции сновидений, существование которой недавно доказал Юнг[80].

После речи Елиуя является сам Яхве. Нуминозная, сверхличностная Самость возникает из бури (илл. 24). Яхве произносит великолепную речь, которая, должно быть, стала результатом огромных сознательных усилий в попытке усвоить ту сырую нуминозность, несомненно сопровождавшую изначальный опыт. Ответ Яхве содержит обзор атрибутов божества и великолепное описание различия между Богом и человеком, то есть между Самостью и эго.

^{Илл. 24. «Господь отвечал Иову из бури». Уильям Блейк.}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

Эго не создало психику и ничего не знает о тех глубинных основах, на которых строится его (эго) существование:

Эго получает напоминание о том, что оно ничего не знает о психике во всей ее полноте. Часть не может превзойти целое:

Здесь эго противопоставляется величине и силе архетипов, определяющих психическое существование.

Яхве обращается к царству животных и перечисляет сверхъестественные способности чудовищ, особенно самых ужасных:

Теперь перед Иовом предстают ужасная сторона Бога и глубины его собственной психики, в которой обитают всепожирающие чудовища, далекие от человеческих ценностей. Этот аспект явления Бога человеку изобразил Блейк на своей картине (илл. 25).

^{Илл. 25. «Господь показывает Иову глубины (Бегемота и Левиафана)». Уильям Блейк.}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

Бегемот и Левиафан олицетворяют изначальную сущность бытия. Бог раскрывает свою теневую сторону, и, поскольку человек причастен к Богу как к основе своего бытия, он должен разделять и Его тьму. Самоуверенность эго получает смертельный удар.

После самооткровения Яхве Иов претерпевает мощное изменение. Произошло покаяние, или метанойя:

Иов получил ответы на свои вопросы, но не рациональным путем, а через живой опыт. Он нашел то, что искал, — смысл своего страдания. Это есть не что иное, как осознанное претворение автономной, архетипической психики, причем это претворение могло состояться только через переживание испытаний. Книга Иова содержит описание процесса божественной инициации, проверки испытанием, которая, в случае успеха, приводит к новому состоянию бытия. Эта проверка имеет сходство со всеми ритуалами инициации, предназначенными для перехода из одного состояния сознания в другое.

Виновником испытаний, выпавших на долю Иова, является Яхве, действовавший через своего динамического посредника Сатану. Ривка Шерф Клюгер[87] дает убедительное описание психологической роли Сатаны в истории Иова:

Это описание Сатаны необходимо признать психологически точным. Оно сближает Сатану с фигурой Премудрости. В Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова, приводится следующее описание женской персонификации Премудрости:

Согласно этому фрагменту, Премудрость подвергает своих сынов испытаниям, подобно тому как Яхве подвергал Иова испытаниям при содействии Сатаны. Любимцы Бога подвергаются самым суровым испытаниям, и причина здесь — способность человека к индивидуации. По этому поводу Джон Донн делает следующее замечание:

Хотя это испытание (или искушение) и может привести к мудрости, оно таит в себе опасность, и поэтому в молитве Господней содержится просьба избавить нас от него: «…и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого»[92].

По мнению Юнга, Иов освободился от своего отчаяния благодаря процессу расширения сознания со стороны божества. По этому поводу Клюгер приводит следующее замечание Юнга:

Рудольф Отто первым дал ясную формулировку переживанию нуминозного. В качестве примера нуминозного переживания он использовал встречу Иова с Яхве. Я привожу цитату из его работы, поскольку она позволяет составить ясное представление о его понимании нуминозной тайны.

Вкратце остановившись на результатах великих деяний Яхве (Левиафан, бегемот и прочие), Отто затем говорит следующее:

Драма Иова касается лично каждого. Она непосредственно связана с почти всеобщим вопросом: «Почему это должно было случиться со мной?» У каждого из нас имеется затаенная обида на судьбу и реальность, и это есть признак инфляции. Такая обида принимает различные формы: «Если бы у меня было более счастливое детство», «Если бы я был в браке», «Если бы я не был в браке», «Если бы у меня был муж (жена) получше» и т. д. Все эти «если бы» позволяют человеку освободиться от необходимости установить продуктивные отношения с реальностью. Они являются симптомами инфляции, которая не допускает существования более великой реальности, чем личные желания. Иов спросил, почему с ним случилось несчастье. Ответ, который следует из Книги Иова, — для того, чтобы он мог увидеть Бога.

Блейк, рисуя раскаявшегося и возрожденного Иова, запечатлел важнейшую черту индивидуализированного эго (илл. 26). Здесь изображено жертвоприношение. В результате опыта взаимодействия со сверхличным центром психики эго признает свое подчиненное положение и готово работать на благо целостности, не предъявляя личных требований. Иов стал индивидуированным эго.

^{Илл. 26. «Жертвоприношение Иова». Уильям Блейк.}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

Индивидуация представляет собой процесс, а не достигнутую цель. Для обеспечения психологического развития каждый новый уровень интеграции дальше должен трансформироваться. Тем не менее мы располагаем некоторыми указаниями, что может произойти в результате сознательной встречи эго с Самостью.

Вообще говоря, стремление к индивидуации способствует возникновению состояния, в котором эго устанавливает отношения с Самостью, не отождествляя себя с ней. Это состояние обеспечивает возможность непрерывного диалога между сознательным эго и бессознательным, а также между внешним и внутренним опытом. По мере достижения индивидуации исцеляется двойное расщепление: 1) расщепление между сознательным и бессознательным, которое начало формироваться при рождении сознания; 2) расщепление между субъектом и объектом. Дихотомия между внешней и внутренней реальностью замещается ощущением единой реальности[96].

Дело выглядит так, словно теперь, на сознательном уровне, можно восстановить изначальную бессознательную цельность и единство с жизнью, в которых мы начали свое существование и с которыми вынуждены были расстаться. Идеи и образы, отражающие инфантилизм на одной стадии психического развития, олицетворяют мудрость на другой стадии. Образы и атрибуты Самости теперь воспринимаются как отдельные от эго и стоящие на более высоком уровне, чем эго.

Этот опыт вызывает у человека осознание, что он не является хозяином в собственном доме. Он понимает, что существует автономная внутренняя направленность, отделенная от эго и нередко антагонистичная ему. Такое осознание иногда приносит облегчение, а иногда вызывает тягостное ощущение. Человек неожиданно может почувствовать себя в роли святого Христофора (илл. 27).

^{Илл. 27. Святой Христофор несет Христа (в виде сферы). Холст, масло. Мастер из Месскирха (?).}

^{Базельский художественный музей, Базель}

Некоторые виды снов, в которых сновидец видит события парадоксальные или чудесные, нередко предвещают осознание присутствия чего-то живого в одном пространстве с человеком. Такие сны обнаруживают сверхличную сферу переживаний, чуждых и незнакомых для сознания.

Приведем пример такого сновидения. Этот сон приснился пациентке, представляющей тип ученого с весьма рациональным складом ума.

За этим сном некоторое время спустя последовало необычное переживание синхроничности[97], которое произвело неизгладимое впечатление на сновидицу и оставило отпечаток на ее рационально-механистическом мировоззрении. Дело выглядит так, словно растение устраняет симптомы сердечного приступа и восстанавливает нормальную работу сердца, подобно сверхпорядку в ранее упомянутом сновидении.

Растение символизирует вегетативное состояние жизни, оно аналогично вегетативной нервной системе. На психологическом уровне оно представляет способ проживания жизни, первичное вегетативное состояние, которое способно вмещать деструктивные излишки энергии, скапливающиеся в сознательной личности. Этот процесс воспринимается сознательной психикой как нечто чудесное, выходящее за пределы категорий сознательного понимания.

Иллюстрацией этому может служить сон, который приснился мужчине в возрасте около сорока лет. У него было очень тяжелое детство с родителями-алкоголиками, и поэтому для хоть какого-то функционирования семьи пациент должен был раньше времени взять на себя обязанности и установки взрослых, в связи с чем он превратился в крайне рационального человека, способного ответственно выполнять свои обязанности. Но затем он начал терять ориентиры. Ему не нравилась его работа, но он не знал, что ему нужно. Постепенно все, чем он занимался, утратило смысл. С ним было очень трудно работать в терапии, поскольку он не мог выйти за пределы рационального обсуждения. Затем ему приснился следующий сон.

В своих ассоциациях по поводу этого сна пациент сообщил, что он ничего не знал о гомеопатии, кроме того, что в ней использовался принцип подобия. Я напомнил пациенту об описании гомеопатической магии в «Золотой ветви» Фрэзера, и тогда он стал размышлять о моем методе интерпретации сновидений — методе амплификации[98], в котором используются сходные образы из мифологии для разъяснения сновидений. Женщина не вызвала у него никаких ассоциаций. Очевидно, она олицетворяла аниму, обладающую тайным знанием бессознательного и выполняющую роль мостика между эго и коллективным бессознательным.

Сновидение указывает на активацию бессознательного и знакомит сновидца с целым спектром новых переживаний, сходных с прикладной магией. В соответствии с этим спектром переживаний аналогии воспринимаются как реальности.

В этом заключена суть метода ассоциативного мышления, при котором деятельность бессознательного опирается на символические аналогии. Наш метод интерпретации сновидений основан на принципе амплификации с помощью аналогий. Было бы неправильным применять такой примитивный подход к внешней реальности, поскольку он привел бы нас к использованию магических приемов и различных предрассудков. Но это именно тот подход, который позволяет работать с бессознательным и устанавливать связь с архетипической психикой.

Современный человек испытывает огромную потребность в восстановлении значимой связи с примитивным уровнем психики. Это вовсе не предполагает навязчивого выражения бессознательных примитивных аффектов, что является симптомом диссоциации. Напротив, здесь речь идет о примитивном способе восприятия, при котором жизнь рассматривается как органичное целое. В сновидениях образ животного, первобытного человека или ребенка обычно отражает на символическом уровне источник помощи и исцеления. В сказках именно животное нередко показывает герою выход из трудного положения. Образы первобытного человека и ребенка выполняют целительную функцию, поскольку они символизируют наше неотъемлемое право на целостность, изначальное состояние, при котором мы находимся в гармонии с природой и ее сверхличными энергиями, направляющими и поддерживающими нас. С помощью ребенка или первобытной личности, заключенных в нашей душе, мы устанавливаем связь с Самостью и исцеляемся от отчужденности.

Для установления сознательной (а не бессознательной и не инфляционной) связи с психикой ребенка и первобытной личности мы должны научиться включать примитивные категории переживания в наше мировоззрение, не отвергая и не нарушая наши сознательные, научные представления о времени, пространстве и причинности. Мы должны научиться использовать примитивные способы переживания психологически, по отношению к внутреннему миру, а не физически, по отношению к миру внешнему. Занимать позицию примитивной личности по отношению к внешнему миру — значит быть суеверным. Но занимать позицию примитивной личности к внутреннему миру психики — значит быть мудрым.

Юнг достиг установки такой утонченной примитивности и простоты, что его мудрость производила неизгладимое впечатление на всех, кто был с ним знаком. За несколько дней до смерти Юнга журналист задал ему вопрос, как он представляет Бога. Юнг дал ему следующий ответ: «До настоящего времени Бог был для меня словом, с помощью которого я обозначал все те явления, которые неистово и безрассудно вставали на моем сознательном пути, все то, что нарушало мои субъективные взгляды, планы и намерения, изменяя течение моей жизни к лучшему или худшему»[99].

В сущности, Юнг выразил здесь примитивную точку зрения, которая, однако, характеризуется сознательностью и утонченностью. Юнг называет Богом то, что большинство людей называют случаем или случайностью. Он, несомненно, переживает случайные события как значимые, а не бессмысленные. Именно так воспринимает жизнь примитивный человек. Для примитивного человека все наполнено психическим смыслом и незримо связано со сверхличными силами. И ребенок, и примитивный человек живут в мире, неотделимом от них самих. Они пребывают в гармонии с космосом.

Чем больше человек стремится устанавливать сознательную связь с глубинами психики, тем больше он приближается к психологической установке, сформулированной Юнгом, а именно: все превратности внешней и внутренней жизни имеют смысл и являются выражениями сверхличных структур и сил. Случайность, как категория опыта, является симптомом отчужденной жизни. Как для ребенка и примитивного человека случайности не существует, так не существует ее и для того, кто установил связь с Самостью. Быть может, в этом и заключается смысл слов Христа: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»[100].

Ральф Эмерсон выразил ту же самую мысль — что в основе всех случайностей лежит закон — так:

На ранних этапах психологического развития Бог скрывается в самом искусном укрытии — в идентификации с человеком, то есть с его собственным эго. Идея скрытого Бога соответствует гностическому мифу о Софии, персонификации Премудрости Божьей. При творении мира София, божественная мудрость, низошла в материю. В процессе нисхождения она потерялась и оказалась в плену материи, превратившись таким образом в сокрытого Бога, который нуждается в освобождении и спасении. Это представление о заточении в материю божественного духа, о его сокрытии во мраке сознания отражает Самость, скрытую в отождествлении с эго. Материя, скрывающая Софию, символизирует конкретную, временную, земную реальность индивидуального эго. Если Бог находится в плену материи, то есть в незрелой личности, тогда задача психологического развития состоит в спасении Бога с помощью человеческого сознания.

Спасение Бога составляет одну из основных идей алхимии. Алхимическая деятельность направлена на спасение, весь процесс превращения направлен на освобождение и спасение высшей ценности из оков грубой материи.

Грубая материя была первичной материей (prima materia), веществом, с которым начинал работать человек и которое соответствовало инфляционным, незрелым состояниям его психики. Это вещество необходимо было превратить в философский камень, божественную субстанцию. Прима материя — это тождественность наших эго и Самости, остаточное явление изначальной инфляции. Подвергнуть этот материал алхимическому воздействию — значит приложить сознательные усилия и внимание к задаче очищения и разделения этой сложной смеси, чтобы освободить Самость или архетипическую психику от загрязнения эго.

Существует различие между традиционной христианской установкой, которая заключает в себе идею пассивного спасения человека через веру в Христа, и алхимической установкой, которая предполагает активную деятельность человека по спасению Бога. По этому поводу Юнг пишет следующее:

Далее Юнг отмечает:

Современный человек во многом должен поступать так, как поступал алхимик. Если он не рассчитывает на пассивное спасение с помощью созерцания священных образов, тогда должен полагаться на активную работу над своей prima materia, над бессознательным, в надежде освободить и довести до сознания надличностную природу самой психики. Это и есть центральная идея: психологическое развитие составляет на всех своих этапах спасительный процесс. Его цель состоит в спасении Самости, скрытой в бессознательном отождествлении с эго, с помощью сознательной работы.

Повторяющийся круговорот инфляции и отчуждения замещается сознательным процессом индивидуации, когда осознается существование оси эго — Самость. После того как становится доступным переживание реальности сверхличного центра, диалектический процесс между эго и Самостью способен в определенной мере заменить прежние колебания между инфляцией и отчуждением. Но диалог индивидуации не может состояться до тех пор, пока эго считает, что все, существующее в психике, было им (эго) создано. По поводу этой ошибочной установки Юнг говорит следующее:

Для современного человека сознательная встреча с независимой архетипической психикой равнозначна открытию Бога. После такого переживания он перестает чувствовать себя одиноким в своей психике, и тогда изменяется все его мировоззрение. Он в значительной мере освобождается от проекций Самости на мирские цели и объекты. Он освобождается от тенденции отождествлять себя с той или иной политической группой, которая могла бы привести его к переживанию конфликта противоположностей во внешнем мире. Такой человек сознательно берет на себя обязательства находиться в процессе индивидуации.

В «Книге Перемен» («И Цзин») приводится описание результатов, достигнутых человеком в процессе индивидуации:

В широком смысле этого слова индивидуация означает внутреннее стремление жизни к осознанной самореализации. В процессе своего распаковывания сверхличная энергия жизни использует человеческое сознание (самостоятельный продукт своей деятельности) в качестве орудия для самореализации. Знакомство с этим процессом позволяет по-новому взглянуть на превратности человеческой жизни и осознать: «Хотя Божьи жернова мелют медленно, это будет очень тонкий помол».