Эгоист

Глава 17. Майк

Наши дни

Гран-при Австралии. Март

– Майк, не страшно садиться в болид после той страшной аварии? – журналистка тычет мне в рот микрофоном и натянуто улыбается.

Я на сцене. Рядом Эдер, и он в лучшей форме, нежели я.

Не знаю, сколько человек облизало сунутый мне микрофон, но я чуть отодвигаю его от себя. Надеюсь, мое лицо не выражало крайнюю степень брезгливости, ведь меня, по правде говоря, начало подташнивать, стоило представить количество слюней на мягкой ткани микрофона.

– Хороший вопрос, Мелинда.

Надеюсь, ручку микрофона протирают антисептическими салфетками. Я беру его в руки, уставившись на толпу фанатов. Здесь их будто миллионы собрались.

Перед глазами разбилась палитра, где красные, черные, синие и оранжевые цвета. Упс, не оранжевые, а цвет «папайя».

Пресс-дни перед практиками – это развлекательный контент. Куча встреч, фотографий. Все радостные, смеются.

– Думаю, любому человеку будет не по себе то место, где он, хм, чуть не сгорел. Но знаете, сколько открыток я получил с пожеланиями скорейшего выздоровления? Целый мешок!

Хочется обернуть все в шутку, как конфету со вкусом соплей в яркий фантик. Такие продавали в магазине в Лондоне, я купил попробовать.

Это вторая вещь, о которой сожалею. Первая – знакомство с Жемчужиной.

– Это так мило, Майк.

– Ты высылала? Помню, было одно сердечко розового цвета с огонечком в середине.

Толпа под ногами начинает смеяться.

Мы на жарящем солнце. Настоящее австралийское пекло, кожу рук неприятно покалывает.

– Нет. Алекс, может, это был ты?

– И не я. Но, кажется, твой менеджер Таня ходила по офису и спрашивала у всех розовый фломастер. Думаю, это была коллективная открытка.

Наши взгляды с Эдером врезаются друг в друга. Этого никто не замечает, кроме меня и него. Я сильней сжимаю ручку микрофона, и плевать, что на нем отпечатки чужих пальцев.

Сердце настраивается на волну дикого раздражения и долбится в ребра, будто те – бетонная стена.

Таня была рядом со мной, когда я восстанавливался после аварий. Все наши встречи были скупыми, наполненные молчанием и напряжением.

«Привет-привет», «Как ты сегодня? – Все отлично», «Я рада», «Что-нибудь нужно?», «Да, кофе».

Эльза приносила мне мой кофе и уходила. Такие вот дежурные встречи были. Она – помощник моего менеджера, и это была ее работа. Или знаменитое русское сострадание?

Я, как дурак, ждал. Потом ненавидел ее, что маячит перед глазами.

В прессе мою аварию все же перемыли до каждого сгоревшего болтика. Меня признали невиновным, несмотря на то, что я не мог выровнять болид и избежать столкновения с ограждением.

Просто скорость, просто гонки. Есть такая вещь, называется «гоночный инцидент». Вот именно он и произошел.

– Ваши снимки с Татьяной, Алекс… Это что-то значит? – Мелинда обращается к Эдеру. Тот расцветает как майская роза, и мои кулаки сжимаются. Кожа натягивается и причиняет недюжий дискомфорт.

Снимки?

– Таня… Чудесная девушка, и мне не хочется отвечать на этот вопрос.

Сучонок австрийский.

Толпа внизу разочарованно выдыхает, когда моя искусственная улыбка бьет рекорды по ширине. Щеки сводит, а в глазах скапливаются слезы из-за того, что моргать перестал.

– Что ж, пожелаем вам удачи на личном фронте. И на трассе, разумеется. Майк, ты готов к гонке?

Прикусываю нижнюю губу, взглядом рассматриваю нижний ряд толпы. Прохожу одного за другим, пока не натыкаюсь на знакомую форму: белая блузка и что-то черное внизу. Не могу разобрать, но думаю, это юбка.

Над левой грудью серебряный логотип, на шее яркий пропуск.

Она здесь. Конечно же. Следит, чтобы ничего лишнего не ляпнул, я ведь могу, Таня считает.

Поправляю воротник фирменной футболки, чешу успевшую сгореть кожу. Солнце здесь не щадит никого.

– Думаю, да. Я даже вновь стал симпатичным. Как считаешь, Мелинда? – подмигиваю журналистке и показываю тыльную сторону правой ладони.

Кожа рук еще покрасневшая, свежая. Когда ничего не делаю, то нет и боли, но как только привожу их в движение, сгибаю, кручу ими, например, руль, чувствую болезненное натяжение. И пожаловаться стыдно, и сил отнимает немало.

– Майк Марино, ты задаешь такие вопросы, что можно подумать, твое сердце свободно.

Волна ликования, девчачьего визга разрезала воздух. Посмеиваюсь, отвечая помахиванием этой самой толпе.

Делаю вдох, чувствуя, как щеки загораются от настырного сибирского взгляда.

– Мое сердце было и есть свободное, Мелинда.

Девчонки вновь взвизгивают. Я бросаю короткий взгляд на Жемчужину и вскидываю руку.

Со сцены уходим спустя еще несколько вопросов и пару фотографий. По пути у меня просят автографы. Еще одно действие, от которого болят руки, но отказать я не в силах.

Быстрым шагом дохожу до нашего офиса, поднимаюсь на второй этаж, где хочу выпить чашку кофе и немного передохнуть. Через час запланированы еще встречи, и я хочу оказаться там раньше, чем настырная жемчужинка найдет меня для разъяснений: что и зачем говорить.

Таня появляется в моих дверях раньше.

Запыхавшаяся, будто бежала за мной или искала, как сумасшедшая. Непослушные пряди торчат из ее прически.

– Рад за вас, – довольно дружелюбно говорю. Это напускное. Меня отравляет каждое сказанное слово.

– Неужели Майк Марино перестал быть придурком?

Она не спрашивает, почему именно я рад, и не отрицает ничего. Перед глазами навязчиво показывается Эдер, который берет Таню за руку, притягивает и целует. Дальше – черная непроницаемая пелена и сбитое дыхание.

Она мне никто. Никто! Чтобы я так реагировал на нее.

– Нет. У меня просто хорошее настроение.

– Значит, перемирие временное? – Набычилась и скрестила руки под грудью.

– Разумеется.

Выдыхаю и плюхаюсь в кресло, положив одну ногу на другую.

– Все же придурок?

Щеки Эльзы покрываются румянцем, как в первую нашу встречу. И во вторую. До сих пор не знаю, почему: из-за смущения или раздражения? Скорее второе. Я ведь был ей противен.

– Судя по тому, что твои слова имеют свойство сбываться, отвечать я не буду.

Почти смеюсь, когда Таня пыхтеть начала. Похлопал бы, но и так на кожу рук нагрузка колоссальная. А мне еще за руль садиться.

Жемчужина разворачивается на своих каблуках и направляется к двери. Странно, что мы здесь одни. Обычно в это время многолюдно.

Таня проходит какие-то два шага и также резко разворачивается. Ее взгляд пылает. Она поджигает меня им, что я вновь горю в своем болиде. И это… Неприятно.

– Может, ты ревнуешь, Марино? Я же с Алексом…

Сглатываю, сохраняя кислую мину на лице, которую пытаюсь превратить в самодовольную ухмылку.

Сафин прав, Алекс Эдер – австрийский говнюк.

– Он, кстати, чуткий, внимательный и галантный, – бросает слова одно за другим. Гранаты, а не слова.

Зажимаю грудину и смеюсь не своим смехом.

Язва сибирская. Как только посмела? Это ведь был прекрасный день. Но у нее дар портить все.

– Да пошла ты! – кричу уже в спину.

Разрывает от эмоций и спускает через дуршлаг.

– Это ты пошел!

Хлопает дверью, что я чувствую, как земля под ногами затряслась. Желание пить кофе отпадает. У меня не желудок, а твердый ком негодования в теле застрял.

Чуткий он… Что это вообще такое?!