Эгоистичный мем идеологии, 2020

Бизнес

В-третьих, с удовольствием признаю «плюсы» из пайтоновского списка того, что капитализм сделал для всех нас: на одну лишь букву «а» - снова акведуки, а еще амбулатории, автозаправки, автомойки, аквапарки, аборты, авторское право, аккредитивы, акции, айфоны, ароматизаторы воздуха, автоматы в торговых центрах, «Ашан», Adidas, Absolute, Audi и т. п.

Правда, проблема в том, что многие вещи или потребительские блага не производятся капитализмом, но присваиваются им - как большинство изобретений, купленных корпорациями не для пользы человечества. В одном случае это счастливо совпадает с нашими желаниями, в другом - нуждается в предпроизводстве новых потребностей. В худшем варианте это может наносить ущерб нашей жизни - как продукция алкогольных или табачных концернов, - но дело в любом случае не касается «общественного блага». То же верно и для социального пакета капитализма (медицинской страховки, оплачиваемого отпуска, прав работника или покупателя и т. п.). Практически все права и свободы были завоеваны самими гражданами в результате политической борьбы - начиная с серии европейских революций XVIII-XIX вв., заканчивая эпохой войны капитализма и социализма, в которой трудящихся нередко стимулировали, подкупали или премировали новыми государственными гарантиями - ведь фактор внешней угрозы был для системы критически опасным.

А теперь самое время вернуться к продолжению пайтоновского диалога: «Но за исключением канализации, медицины,

образования, виноделия, общественного порядка, водопровода, дорог, системы подачи питьевой воды и системы

здравоохранения, что еще римляне сделали для нас?!».

Разве длинный перечень выгод культурно-политической

колонизации снимает вопрос о цене потерянной свободы? У свободы нет материального эквивалента - только для коллаборационистов она выступает предметом торга.

В «Матрице» Вачовски дигитальный капитализм тоже создает полностью комфортабельную персональную ячейку, где каждый может, как Сайфер, купить позитивный субъективный опыт («Верните мое тело в кокон, подключите меня к Матрице. Я хочу быть богатым и значимым - скажем, актером»). Однако, как сказал Герберт Маркузе, «комфортабельное рабство - это тоже рабство».

Гамлетовский выбор Сайфера в «Матрице» (The Matrix, 1999, США). «Знаете, я ведь понимаю, что этого стейка на самом деле нет. Я знаю, что, когда положу его в рот, Матрица сообщит моему мозгу, что он сочный и вкусный. Но знаете, что я понял по прошествии девяти лет?.. Счастье - в неведении»

В поиске плюсов и минусов нашего подключения к идеологической матрице потребительские выгоды не должны сравниваться с ценностями, например, творческой свободы. Это только в печально знаменитой «пирамиде Маслоу» материальное и интеллигибельное мирно уживаются как отделы в супермаркете. На практике же, как любит повторять мой приятель-психоаналитик, эта игрушечная пирамида работает только в мире животных.

Предлагаю соотносить подобное с подобным: идею с другой идей. Мне нисколько не занятно сравнивать услуги и товары конкурирующих социальных порядков. Для этого есть целая армия маркетологов, специалистов контрольных закупок, ресторанных критиков и т. п.

Идеология создает идеи, материальные вещи производит фабрика. Фабрика может быть встроена в идеологию, но не наоборот. При развороте политической стратегии оборонные заводы могут перейти на выпуск кухонных комбайнов, а вот идеи фашизма для мирной жизни не приспособишь.

Наконец, в-четвертых, моя полевая работа с идеологией - это сбор и анализ ее повседневных флуктуаций. В социальных сетях идеологические частицы разносятся методом перепостов, «флэш-мобов» и других «вирусных» механизмов. Информационные потоки перемещают небольшие тексты, изображения, фото, видео, гифки и многое другое. Для ловли идеологических бозонов специальное оборудование не требуется - пропаганда сама тебя найдет, успевай только уворачиваться.

Но отдельно отмечу системообразующую функцию «важнейшего из идеологических комбинатов» - кинематографа. В полувековой битве кино и телевидения (номинально главного канала пропаганды) зомбоящик терпит поражение. Поколение Next выбирает интернет, экранная плазма мимикрирует под домашний кинотеатр, сами тв-сети переходят на производство киноконтента. Весь мир смотрит не «мыльные» телесериалы, а многочастные художественные фильмы, даже сугубо артхаусных авторов, как Линч или Рефн. Кинематографическая имажинерия захватила все экраны - мы смотрим фильмы в своих смартфонах, ноутбуках, планшетах, в витринах магазинов, в интерьерах кафе и ночных клубов.

При этом степень идеологизированности и стандартизации современного кинопроизводства многие недооценивают. Сегодня сценарии пишут контент-лаборатории, тщательно изучающие спрос на любую шутливую реплику, цвет кожи основных персонажей, сюжетный поворот... Размещение в уголочке кинокадра вещи или товара (product placement) - результат заключения многомиллионных контрактов с интернациональными корпорациями. Как пишет Алексей Юсев в книге «Кинополитика»:

В целом Голливуд - это слишком хорошо налаженная машина для извлечения прибыли, чтобы допустить в ее продукции случайные элементы. Если в фильме Ридли Скотта «Марсианин» нам показывают хороших китайцев, космическая отрасль которых помогает НАСА, то это происходит оттого, что у проекта есть спонсоры из Поднебесной. И на красивую панорамную съемку в начале картины «007: СПЕКТР» оператора Хойте ван Хойтема вдохновил не художественный замысел авторов, но деловые договоренности с мексиканцами. В этих и многих других случаях в голливудском кино творческая сторона проектов является вторичной, обслуживающей интересы финансово-политической

72

конъюнктуры.

Что касается собственно политической пропаганды, то здесь вольницы еще меньше. Семиотическое пространство коммерческого фильма размечено идеологическими маркерами, так что роскоши самостоятельно определить «плохое» и «хорошее» зрителю не дается. В книге «Кино, театр, бессознательное» Антонио Менегетти говорит, что в США невозможно создание фильма, представляющего собой сколько-нибудь самоценное произведение. Структурный анализ сценарных матриц голливудских картин позволяет установить детали этого семиотического конструктора, например такую триаду:

Во всех фильмах - полицейских, комедийных, развлекательных, бульварных - присутствуют следующие постоянные:

1) флаг США;

2) подобная фраза: «Я не знаю, куда иду, но есть тот, кто думает обо мне!». Этого высказывания уже достаточно для утверждения существования Бога, и не важно какого - иудейского, католического или православного;

3) семья; фильм может рассказывать и о разводе, но в конце повествования замечается, что этот развод - ужасная ошибка; или же показывать двух персонажей, в течение всего фильма валящих всё в одну кучу, но в финале задумывающихся о совместной жизни, о детях, даже если вовсе не любят друг друга.⁴⁴

Наконец, могу сказать честно, что в особом внимании к кинематографу сказывается мой личный интерес киномана. Так что в этом вопросе можно совмещать полезное и приятное.

Полевая работа по сбору и просеиванию идеологических частиц в наши благословенные времена тоже легкодоступна. Самая простая поисковая процедура - загугливание - обращение к услугам специализированных электронных поисковых машин (Google, Яндекс и др.). Известно, что функция поискового робота -подбор информации по вводным пользователя, при котором формируется топ самых популярных запросов, а какая-то часть данных блокируется. Механизм отбора информации напоминает работу делезовских машин желания: каждый интернет-юзер, отправляя ясный или приблизительный запрос (часто строка подсказки или, тем более, контекстная реклама подталкивает наш интерес в «нужном» направлении), вступает в отношения с коллективным бессознательным. Желающие машины, как пишут Делез и Гваттари:

.это бинарные машины с бинарным правилом или ассоциативным режимом; одна машина всегда состыкована с другой. Продуктивный синтез, синтез производства, имеет коннективную форму: «и», «и еще». <.> А поскольку первая машина в свою очередь подключена к другой, по отношению к которой она действует как срез или выборка, бинарная серия оказывается линейной во всех направлениях. Желание постоянно осуществляет стыковку непрерывных потоков и частичных объектов, по существу своему фрагментарных и фрагментированных.⁴⁵

В одной из серий «Южного парка» (эпизод 1909) компания шестиклассников с помощью интернет-поисковика собирается выяснить местонахождение пропавших друзей, но всякий раз отвлекается на контекстную рекламу: горных баз Вермонта, электрогитары, клевого мороженого. Дальше компания незаметно перемещается в кафе, и, уплетая то самое мороженое, вспоминает: «Чем это мы заняты? Мы же хотели узнать, что случилось с Джимми». История повторяется снова и снова - как в ситуации с несостоявшимся ужином в «Скромном обаянии буржуазии» Луиса Бунюэля.

Когда ты видишь рекламу, реклама тоже видит тебя.Кадры из мультсериала «Южный парк» (South Park, эпизод 1909)

Так функционируют сетевые машины желания - наш интерес

всякий раз смещается от рационально выбранной цели к серии бессознательных актов: «что же я все-таки хотел?». Аналогично механизм мерчендайзинга ведет нас в супермаркете от одного ненужного товара к другому. Неопределенное поточное желание

«срезает» (как выражаются Делез и Гваттари) и интерпретирует анонимная машина желания, которая «знает за нас».

В «Пикнике на обочине» Стругацких и в «Сталкере» Тарковского рассказывается о машине желания, материализующей запросы тех, кто попадает в закрытую Зону. Условие положительного решения - четкая артикуляция самой заветной фантазии. Таким образом, как объясняет Жижек, мы встречаемся с «машиной Сверх-Я». В «Солярисе» Лема и Тарковского чужая планета функционирует уже как «Ид-машина» - она выполняет желания раньше их осознания, и часто в кошмарной форме.⁴⁶

Всемирная Паутина сегодня совмещает обе эти технологии. «Машина Сверх-Я» включается в режиме рацио и удовлетворяет осмысленные запросы. «Ид-машина» вообще не выключается, она всегда на линии связи: она срезает и раскодирует поток наших бессознательных желаний. Добро пожаловать в Альма-Матрицу!

Эти два потока психосоциальной энергии соответствуют также двум полюсам общественной иерархии. Только с тем существенным уточнением, что в Сети полностью исчезает старая схема взаимоотношения верхов и низов, где первые транслируют и навязывают свою политическую волю, а вторые угрюмо молчат.

В работе «В тени молчаливого большинства, или Конец социального» Жан Бодрийяр описывает массы как темный и непрозрачный феномен, поглощающий речь и смысл, власть и историю. «Имплозивная», т. е. втягивающая, поглощающая, нейтрализующая энергия делает бесполезной любую попытку понять или просветить массы, определить терминами социологии или философии:

Все хаотическое скопление социального вращается вокруг этого пористого объекта, этой одновременно непроницаемой и прозрачной реальности, этого ничто - вокруг масс. <.> Они не являются ни хорошими проводниками политического, ни хорошими проводниками социального, ни хорошими проводниками смысла вообще. Всё их пронизывает, всё их намагничивает, но все здесь и рассеивается, не оставляя никаких следов. И призыв к массам, в сущности, всегда остается без ответа. Они не излучают, а, напротив, поглощают все излучения периферических созвездий Государства, Истории, Культуры, Смысла.⁴⁷

Поэтическое письмо Бодрийяра в этом случае оказывается единственно возможным способом описания масс как сгущений,

«черных дыр» социального космоса. Точное картографирование имплозивных областей невозможно. Поведение масс почти непредсказуемо. Электоральные прогнозы сбываются реже метеорологических. Массы как субъект истории или политики, массы как предмет изучения социологии или психологии толпы -это всегда «вещи-в-себе», безразличные к определениям, интерпретациям и попыткам внешнего воздействия.

Так выглядела ситуация с массами еще в 80-е и 90-е годы ХХ века -в то самое время, когда тезисы о «конце истории» или «конце социальности» воспринимались всерьез. Но после триумфального распространения форм электронной коммуникации, затягивания в WEB даже самых отсталых районов мира положение изменилось. Массы пришли в движение и заговорили. Например, крупнейшая социальная сеть ВКонтакте (данные 2017 года из официальной группы пользователей Команда ВКонтакте https://vk.com/team) привлекает 95 000 000 посетителей в месяц, производит 5 000 000 000 сообщений в сутки, 1 000 000 000 лайков, выкладывает на всеобщее обозрение десятки миллиардов фотографий, видео, рисунков.

Нет ничего проще, чем методом количественного анализа установить, что нужно этим массам: каковы топы поисковых запросов, скачиваний, перепостов, симпатий и антипатий. В той же Команде ВКонтакте можно найти статистику о любимых массами сетевых компьютерных играх, гаджетах, телесериалах, телепрограммах, кинофильмах, политиках, певицах, озабоченностях и надеждах. Можно узнать о самых популярных словах и темах минувшего года, товарах, услугах и т. п.

Массы нашего времени не безмолвствуют, как в пушкинском «Годунове». Массы эпохи социальных сетей находятся в процессе интенсивного производства информации, избыток которой превращает любой социологический опрос (с репрезентативной выборкой в несколько тысяч голосов) в жалкое подобие «общего мнения». Все совокупные старания представителей общественных наук, работы по «массовой психологии» - капля в море тотальной самодеятельности масс.

Кажется, что проблема уже не в слабой освещенности дальних уголков социального пространства, но в избыточности данных миллиарда датчиков и регистраторов социальной энергии. Представим себе, что какой-то участок космоса долго молчал в показаниях радиотелескопов, но внезапно взорвался триллионами организованных сигналов, терабайтами импульсов и информационных цепочек, поставив в тупик научные лаборатории мира. Именно так обстоит дело с «говорливым большинством», с переходом масс в информационное контрнаступление.

И мне кажется, что молчание имплозивных непросвещенных внутри и снаружи масс ничуть не лучше такой беспокойной болтовни. Переизбыток сообщений сливается в информационный шум, бесконечное количество данных не поддается интерпретации. Мы всё так же далеки от цели познания природы и законов социальной жизни. Неэффективная бомбардировка черной дыры научными зондами сменилась ответной экспансией темного вещества - и вот зависли компьютеры и научные теории, не способные справиться с девятым валом информационных потоков.

Кроме того, помимо скорости и объема сверхплотной информации, непонятны побуждающие эту деятельность стимулы. Трагически непознаваемы ответы раскрепощенных масс. Почему, например, сериал «Физрук» стал любимым зрелищем пользователей ВКонтакте в 2015 году? На это философское «почему» нет и не будет ответа. Возможно, вопрос вообще не к массам, а к инженерам машин желания. Как пишет Мартин Хайдеггер в «Бытии и времени»:

Как искание спрашивание нуждается в опережающем водительстве от искомого. <...> .мы движемся всегда уже в некой бытийной понятливости.⁴⁸

Иначе говоря, в любой постановке вопроса (как и в социологической анкете) ответ запрограммирован на уровне «опережающей понятливости». В диалоге мы используем собеседника как зеркало своего сознания. Мы способны услышать и принять от него только то, что нам заранее понятно и интересно. Вопрос о собственном желании масс отсылает лишь к очередному групповому фантазму низов, спроектированному верхами. Выбирая между условными «Физруком» и «Универом», мы не выбираем между «природными» желаниями, но просто направляемся, как крысы в лабиринте, в правый или левый коридор макета чьей-то злой фантазии. То, что одновременно с нами следуют миллионы реципиентов-симпатизантов, не делает желание персональным.

Так что есть ли интеллектуальная жизнь в этой массе, нет ли жизни в массе - это вопрос темный. Иррациональные смены модных фетишей, сезонные колебания настроений потребителей, броуновское движение лайков и дизлайков - это доступно статистике, но не здравому смыслу. При всех метаморфозах социальной реальности, бодрийяровское описание масс как черных дыр остается верным. Но теперь эта сверхтяжелая материя социального космоса не только поглощает (например, уничтожает объясняющие и прогнозирующие ее поведение теории), но и продуцирует энергию: в триллионах сообщений, фотографий, смайлов.

Зато, когда другие пути закрыты, у нас всегда есть простое и спасительное средство - самоанализ. Снимая с повестки дня вопрос о желании масс, можно спросить самого себя о цели и стимулах регистрации в социальных сетях - этом важном акте гражданства новой социальной реальности.

Говоря о гражданстве, я не преувеличиваю: сегодня наличие аккаунта в сети Facebook или ВК - негласное, но обязательное требование социализации. Работодателю или банку так удобнее контролировать дела: выплаты, налоги, кредиты, покупки...

Кадровики изучают страничку в соцсетях тщательней, чем резюме. Фискальные службы без этих технологий - как без рук. В офисах браузер или мессенджер используется для служебной связи. Для детей отлучение от сети - худший вид родительского наказания, психологическая кастрация. Структуры власти дублируются в виртуальном пространстве (офисы, электронные приемные, кабинеты государственных услуг). За десять лет существования социальных сетей мир действительно изменился.

В условиях тотальной сетевой экспансии и виртуализации человеческой жизни системы власти не становятся открытыми и интерактивными (в идеале: более гуманными, прозрачными для нашего контроля). При этом человеческий субъект полностью включается в принудительную мобильность и проводимость властных потоков. Открывая страничку ВКонтакте, мы открываем двери всем интервенциям системы. Мы устраняем границу между интимным и внешним, переходим в зону экстимности, где понятие личной жизни фактически стирается. Любая внешняя эксплуатация теперь дополняется самоэксплуатацией субъекта -наша работа всегда с нами, как и сетевой профиль начальника, его неурочные поручения. Поколение фриланса уже догадалось, что освобожденная работа на дому - это ненормированная двойная работа. Но что в действительности заставляет нас платить эту высокую цену деловой эффективности и успешной социализованности?

Мне кажется, что дело здесь в прибавочном удовольствии высотехнологичной власти. Каждый обитатель социальных сетей знает, как эффективно влияние на контактного «друга» или «врага». Оно осуществляется через иерархические статусы, изменение пользовательских привилегий, использование «черного списка». Испытывая на себе прессинг системы в целом, в частности мы можем реализовать волевые импульсы через создание микросистем - собственных пабликов с удобными правилами игры. Переходя от обязанностей юзера к правам админа, мы получаем особые средства контроля. Это создает другой тип коммуникации, не обязывающий к длительным и ответственным отношениям. Теперь «дружба» и «любовь» -просто «статусы», результат нажатия кнопок. Показатели собственной значимости (количество смайлов, фолловеров, перепостов и т. п.) легко выводятся на приемлемый для нашего самолюбия уровень.

В этот пассаж так и хочется добавить критические эпитеты -«иллюзорная» власть, «симулированная» значимость и т. п. Но я бы лучше обратил внимание на автоиконический характер социальной сети для репрезентируемого субъекта. Аватар - это не социальная маска. Это автопортрет пользователя: его желаний, интересов, особенностей. Не социальная сеть навязывает нам формат выхолощенного и фрагментарного общения, а существующая коммуникативная среда (формальные и деловые связи, отношения блата и эксплуатации) определяет подходящий протокол. Для общения в стиле «ничего личного» электронные системы связи оптимальны.

Каждый из нас получает в социальной сети, как в супермаркете с направляемым алгоритмом «свободного выбора», то, что заслуживает. Сетевые сообщества создают точный дайджест социальной системы. Правила игры ВКонтакте - это просто рациональные правила употребления Другого: во всех

непонятных ситуация просто помещай его в бан-лист.

Предполагается, что сетевой аккаунт создает фальшивую идентичность? Однако чем принципиально отличается от вымышленной кибер-личности литературный псевдоним или фантазийное «идеал-Я»? Более того, именно воображаемый аватар точнее представляет внутренний мир человека. В модели «реальное Я» (отождествленное с социальной функцией, случайными бытовыми и культурными условиями) - «идеальное Я» (продукт свободной фантазии) легко меняется полярность. Подлинная, оригинальная субъективность проявляется именно в работе раскрепощенного воображения - как в авторской страничке социальной сети. Там мы имеем дело с «реальностью виртуального» (как определяет это Жижек) - невидимым сконструированным, но онтологически подлинным ядром субъективности. Если в социальной реальности вы - клерк, а в психической топике - маг и чародей, то ключи к результативной коммуникации нужно искать где-то в Нарнии.

А что насчет онлайн-зависимости, поглощения реальной жизни виртуальной? Полярность этих сфер тоже обратима. Разве виртуальные фильтры не защищают нас от пустыни социальной реальности - тягостных социальных обязанностей, необходимости ежедневного зарабатывания, холода квазиобщения, офисной депрессии? Искусственная среда сетевой коммуникации противостоит не потерянному живому миру - напротив, она укрывает нас от ужаса одиночества, хандры, скуки, заброшенности, болезни...

Так выглядит «утопия, написанная языком программирования» (как определил Матрицу агент Смит). Даже механизмы контроля и цензуры - все эти блокировки и выключения - выступают в двойственной роли: репрессируют, но и защищают субъект, формируют зону психологического комфорта, возводят персональный Firewall.

Вопреки клише о захлестнувшей современное общество бездуховности, интернет можно считать формой новой

одушевленности. Сеть оплетает нас паутинками заботы, шлет лучики добрых напоминаний о годовщинах и новостях друзей, вежливо интересуется мнением о покупке или свежем сериале. Facebook монтирует трогательное видео из вашего фотоальбома и поздравляет с любым подходящим поводом. В сети вы всегда найдете дело по душе, если только машины желания правильно прочтут и переадресуют ваш запрос. При коллапсе желания просто пользуйтесь гугл-подсказками!

пожелать молодежи посвятившей себя науке

Ну а если серьезно, виртуальное «Я» и виртуальные отношения -малоизученная тема, страдающая от нагромождения стереотипов и околонаучных спекуляций. Если прочесть те же симптомы, но через стеклышко другого цвета, пессимизм волшебно улетучится, а горизонты познания порозовеют. Вот вам и новая «электронная духовность», о которой мечталось андроидам! Сбылись сюжеты фантастических произведений, где развитые цивилизации эволюционируют в формы «информационного существования», «вселенского сознания» и другие сверхчеловеческие ипостаси. Освобождение от бремени старого мира, о котором долго говорили большевики, уже произошло в интернете.

Идя к горизонтам знания, не забывайте почаще оглядываться на классику. Возможно, что в философской ретроспективе это уже было. Таков любимый академический вопрос: выбрались ли мы хотя бы из платоновской «Пещеры» (знаменитая аллегория из 7-й книги «Государства») или сочинения Ги Дебора, Бодрийяра, Маркузе - только заметки на полях 3-го тома пыльного четырехтомника серии «Философское наследие»?

В любом случае классика структурирует понимание феномена современности, определяет всякую оригинальность через уклонение от генеральной линии. С постклассикой, постмодерном и постсовременностью иначе не выходит.

Отсюда и следует мой следующий тезис: социальные сети существовали всегда. Разумеется, в человеческой истории, а не в меловом периоде. В моем детстве социальные сети работали в аналоговом, например, в бумажном виде. В школьном классе по партам активно ходили записочки, альбомы, дневники - для посвященных или всей широкой публики. Сами деревянные парты были разрисованы и иссечены изображениями и надписями: длинные монологи и диалоги, выяснения отношений, признания в любви. А дома мой балкон с балконом соседской девочки связывала тонкая веревка с колокольчиком - так мы передавали условные сигналы по рецептам «Тимура и его команды». В старших классах у нас с приятелями в обиход вошла азбука Морзе и ключи-телеграфы. Словом, проблем с коммуникацией в эпоху до мобильных телефонов и мессенджеров не возникало.

Но чем принципиально отличается свернутая вчетверо записка от смс-сообщения? Изменился ли уровень дискуссий при переходе от поверхности школьной парты к интернет-чату? Возросла ли степень вовлеченности в виртуальную реальность знаков и текстов в эстафете поколений: от книжного к планшетному? И что вообще дает человеку социальная сеть: в цифровом или «живом» виде?

В логике обобщенной феноменологической теории (Гегель -Гуссерль - Сартр) само существование социальных сетей или социального обмена можно объяснить драматургией вечной борьбы человеческих желаний, стремлением каждого из нас быть признанным Другим, стать ценностью для Другого. Можно назвать это борьбой за расширенную субъективность (от субъективного духа - к Абсолютному духу) или за прибавочную объективность.

Взгляд Другого, желание другого конструируют человеческую субъективность. Каждый из нас является продуктом «стадии зеркала», отражением окружающих людей и отношений. Отзеркаленная речь, жесты, манеры формируют нашу персону (этимологически persona - маска в театральном представлении). Но вопрос в том, как конвертировать этот искусственный «Я-субъект» в ценность для другого?

К сожалению, наша субъективность в чистом виде никому не нужна - даже близкие люди не воспринимают нас без редакторских правок (без вредных привычек и дурного характера, без плохого настроения и депрессий, заскоков, срывов). Безотчетно улавливая этот запрос Другого, мы шлем ему не знаки «индивидуальности», но коммуникативную демоверсию: начиная с приветливой улыбки и искусственно приподнятого настроения и заканчивая гипостазированными качествами «верности», «дружбы», «любви».

В терминологии Сартра это и означает конструирование «Я-объекта» как формы объективированной или экстимной субъективности:

Мое бытие-для-другого, то есть мой Я-объект, не есть образ, снятый с меня и обитающий в чужом сознании; это бытие совершенно реальное, мое бытие как условие моей самости напротив Другого и самости Другого напротив меня. Это мое внешнее-бытие.⁷⁸

Каждый из нас стремится отдать себя другому в качестве чистого объекта - смутного объекта желания, завидного объекта взгляда.

Сартр Ж-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М.: Республика, 2000. С. 307.

В обстановке тотальной конкуренции предложений мы повышаем ставки и прямо отождествляем свою субъективность с набором наиболее котирующихся на рынке качеств - от стандарта фигуры

(«идеальная анатомия», как это называет Лакан) до ментального шаблона «романтического влюбленного», «неунывающего остряка», «доброго помощника»... Разумеется, такая вынужденная объективность становится продуктом того, что в философской

классике называется отчуждением:

Мое бытие-для-другого есть падение через абсолютную пустоту к объективности. И так как это падение есть отчуждение, я не могу сделаться для себя объектом, так как ни в коем случае я не могу отчуждать сам себя .⁴⁹

Именно здесь спрятан ключ к парадоксальному положению современного субъекта в структуре социальных сетей. Бросающаяся в глаза амбивалентность (периодические уходы и выключения из социальных сетей, сетования на обременительность онлайн-отношений) - это результат «падения в пустоту», отчаянной ставки на расширение своих объективных качеств при растущем ощущении отчуждения.

Забавно, что социальные сети наполнены «критическими» демотиваторами, которые размножаются методом бесконечных репостов и муссируют одну и ту же тему губительных последствий «болезни XXI века». Иронично, что эти обвинительные произведения анонимных авторов получают распространение именно в социальных сетях. При этом демотиваторы стилистически очень похожи, как будто нарисованы одной рукой. Я видел, к примеру, сотни вариаций с наркоманским шприцем и логотипом социальной сети. Эта фабричная стилистика и выдает в стихийном творчестве масс идеологический контент. И дело не в том, что демотиваторы заказаны и оплачены «сверху». Нет, это пример идеологии «снизу», которая организует общее векторное направление из одинаково заряженных частиц.

Пчелы против меда, демотиваторы против социальных сетей

Перед нами образцы эгоистичных мемов идеологии, авторство которых установить невозможно, да это и не требуется. Тут действует генеалогический принцип симулякра: копия копии копии. оригинал которой никогда не существовал.

Изобразительная клеточка с элементарным значением попадает в поле коллективного одобрения и размножается в благоприятной среде. Молчаливый запрос общего бессознательного откликается на предложение критического смысла. Включается «Ид-машина», улавливающая то, что носится в наэлектризованном социальном воздухе. Крутятся колесики агрегатов желания, поисковые роботы подсказывают, «что же, в самом деле, нам хотелось», маленькие эгоистичные мемы перемещаются на вершины топа.

Функция отбора и структурирования информации в сети напоминает фрейдовскую работу инстанции цензуры в продукции бессознательного. Так же, как в содержании снов, здесь осуществляется довольно тонкая, как будто ручная, работа. Наше бессознательно критическое отношение к социальным сетям приобретает в невидимой сетевой цензуре строго определенное идейное направление и эстетическую форму. Знакомые образы и сюжеты - в ассортименте.

Коллективные ощущения («Ид-машина») точечно редактируются инженерами социальной реальности (операторами «Машины

Сверх-Я») - как информация в любом поисковике. Не случайно, с корпорациями Google или Яндекс уже было несколько громких скандалов на тему коррекции данных. Компании обвиняли в продвижении собственных продуктов, распространении проплаченной или недобросовестной информации и т. п. Даже технический сервис Google Translate, как выяснили недовольные пользователи, занимается сексизмом, предпочитая в языковом переводе мужской род женскому.

Политическая цензура тоже хорошо заметна - например, в апреле 2017 года вице-президент Google Бен Гомес, комментируя обвинения в купировании информации, заявил, что целью компании является попытка «защитить пользователя от оскорбительной и недостоверной информации, а также от безосновательных теорий заговоров <.> компания усовершенствовала методы оценки и обновила алгоритмы для выдачи более надежной информации». В действительности, по оценке «Фонда стратегической культуры», Google «разработал не систему защиты пользователя, а жесткий идеологический

инструментарий, оберегающий граждан западных стран от

// // 80 _п

нежелательного чтения» . В результате аккуратной ручной доводки алгоритмов поисковых машин сайты левой политической ориентации стремительно теряют сетевой трафик. Информация по запросам на слова «социализм», «марксизм» и «троцкизм» и т. п.

автоматически помечается поисковиками как «нежелательная»

81

или «недостоверная».

Возвращаясь к рассуждению об амбивалентном статусе пользователя социальных сетей, обращу внимание на объективный характер переживания «ухода от реальности», «потери времени», «фальшивого общения» и т. п. Инстанция цензуры работает прямо в структурах нашего удовольствия. Кто -то внутри меня упорно занудствует: не сиди так долго за монитором, прекращай бесполезное общение и игры, вернись к работе! Как бдительный системный администратор в офисе, эта самоцензура старается отнять чистое коммуникативное удовольствие и вернуть субъекта к профессиональным обязанностям. Можно подумать, что в предложении оторваться от экрана с игрой в пользу экрана с какой-нибудь 1С: Бухгалтерией нам предлагается настоящий экзистенциальный выбор.

К сожалению, дилемма та же: отчуждение на рабочем месте или отчуждение дома. Компьютерная программа форматирует нашу коммуникацию, но и так называемое живое общение опосредовано дресс-кодом, деловыми условностями и дистанциями. Самокритика социальных сетей - это критика системой субъекта, попусту теряющего человекочасы, выключающегося из производственно-потребительских процессов ради чистого, не облагаемого налогом, удовольствия.

Отсюда возникает уже знакомый вопрос: что в субъекте

индивидуально, что принадлежит его собственному желанию, а не «Ид-машине»? В социальной сети наша личность изначально зеркальна. Онтологическая структура «моего мира» (иронично, что это еще и название популярной сети) «требует, чтобы он также был миром для другого»⁵⁰. Например, в аккаунте ВКонтакте пользователь при регистрации структурирует свою «индивидуальность» по типовым полочкам, включающим не только данные о профессии, семье, образовании, но и сведения о жизненной позиции, мировоззрении, «главном в жизни». Особенно иронично, что в каждом таком самоопределении пользователь получает меню с подсказками, где «главное в жизни» содержит фиксированные ответы: «семья и дети»,

«карьера и деньги», «саморазвитие», «совершенствование мира», «слава и влияние», «развлечение и отдых» и т. п.

Конечно, лот квазисубъективности (идеализированного Я-объекта) на рынке глобальной конкуренции взглядов и желаний -это тоже не изобретение эпохи социальных сетей. Так функцию брачных знакомств (а состояние «законного брака» - это чистая форма объективации) в «аналоговую эру» осуществляли с помощью живой, а не электронной сводни, посредством натуральных, а не цифровых подобий (портреты, камеи, медальоны). Однако именно Tinder предложил самую адекватную вековой мечте человечества технологию. Теперь улучшенный секси-аватар позволяет добиться оптимальной явленности Я-объекта. Стремительное умножение знаков нашей воображаемой востребованности (лайки, перепосты, просмотры и т. п.) наделяют нас той предельной символической ценностью, ради достижения которой раньше выходили к дуэльному барьеру.

Марксова теория прибавочной стоимости и лакановский концепт прибавочного наслаждения могут быть дополнены понятием прибавочной объективности. Это вид социального производства, ориентированного на построение успешного Я-объекта. Любой лишний плюсик в социальной сети ведет к экстазу объективации -даже через сомнительные способы накрутки голосов или рейтингов. Сегодня солидные рекламные агентства предлагают заказчикам относительно честные способы увеличения паблицитного капитала, методики вирусной раскрутки сайтов и аккаунтов. Зачастую ставка делается на сугубо механическое увеличение притока посетителей (например, с помощью покупки PR-ссылок, незаконной переадресации, расширение объема нецелевого трафика). Так происходит не расширение, а расшаривание Я-объекта.

Чтобы обмануть другого насчет нашей символической стоимости, годятся все средства - ведь ему в любом случае не интересно «подлинное Я». Когда очередной амбициозный стартапер принимает правила игры («пошло то, что пошло») в расчете на то, что после раскрутки он будет заниматься серьезными темами -субъект обманывает самого себя, но не большого Другого. Никогда не наступающее «потом» (как в надежде автора бульварных романов: «а потом я напишу настоящую книгу») - это следствие бессознательного выбора «бытия-для-другого».

Искусственное расширение субъективности в социальных сетях с помощью раскрутки и накрутки можно сравнить со стратегией допинга в спорте. Когда возможности фармакологии превосходят способности спортсмена, расплатой за короткий путь к цели становится физическое здоровье. Та же история с психикой искусственно раскрученных субъектов - эстрадных «звезд» и однодневок Инстаграма: от несоответствия потенциала личности новым вызовам она быстро выгорает.

Но в самом по себе желании раздвинуть границы своей субъективности, найти добавочную объективность нет ничего

плохого. Проблема в идеологическом захвате этого желания, действии, говоря словами Менегетти, «монитора отклонения»:

Внедрившись в человека, механистический принцип или монитор отклонения программирует его на разрушение. <...> Монитор отклонения выталкивает человека из собственного онтического центра, после чего тем или иным образом программирует его. Программа поддерживает разделение «субъект-объект», обязательное для манипулирования

83

человеком.

Так называемая «успешность» - означающее этого маниакального стремление любой ценой расшарить свою объективность, Но прибавочная объективность без внутренних ресурсов - это просто сетевой мем, валентный миллиону других эгоистических частичек.

⁸³ Менегетти А. Кино, театр, бессознательное. Том 1. С. 9.

Снова с ностальгией помянем старые добрые времена, когда идеология вещала из официального источника: будь то глашатай на рыночной площади, докладчик на партийном форуме, программа новостей в прайм-тайм... Сегодня программные заявления политиков мы получаем в нашей френд-ленте сразу под соусом острых комментариев и вольных интерпретаций. К официозу нет ни малейшего доверия, телевизор молодежь презирает, решения съездов правящей партии проходят мимо самих депутатов.

Ризоматическая и аморфная структура власти делает нерезультативной и ее общественную критику. Оруэлловского Большого Брата больше нет, кафкианский Замок переместился в интерпассивные электронные канцелярии - политический цирк уехал. В либерализованном государстве, как представляется многим, нет монополии отдельной политической или экономической силы. На деле, говорят нам эксперты, в политэкономическом пространстве действуют миллионы больших и маленьких эгоистических собственников, лоббирующих частную политику и создающих эффект броуновского движения в космосе конкурентных возможностей. Столь же прихотливо работает «невидимая рука рынка», меняется политическая погода, «финансовое здоровье», «инвестиционная привлекательность».

Словом, в разорении конкретных банковских вкладчиков или выселении из перезаложенного дома никто персонально (кроме пострадавших) не виноват. Мифическая стихия рынка камуфлирует реальные экономические аферы, эксплуатацию и коррупцию. По Жижеку, это и есть самая эффективная схема идеологического внушения, когда оболочка «всем очевидного» прячет в себе ядро идеологического Реального: цинические благоглупости «все сражаются за место под солнцем», «так устроен мир», «надо принимать правила игры».

«Идеология» - это «не требующая доказательств» поверхностная структура, чья функция состоит в том, чтобы скрыть лежащую в ее основе «несбалансированную», «необъяснимую структуру».⁵¹

Реальная идеология-в-себе и воображаемая идеология-для-других образуют когнитивный разрыв в восприятии социальных явлений. Обманутый потребитель или разорившийся вкладчик - фигура поистине трагическая. Он вынужденно приходит к осознанию провала в объяснении («виноват директор банка или система?») и к пониманию своей двойственной роли жертвы и инвестора системы.

В настоящих трагедиях всегда виноват герой: трагична именно самонадеянность Эдипа. В плохих антиутопиях герой - раб обстоятельств, тиранического социального порядка, ломающего жизнь в жерновах бездушного механизма. В хороших антиутопиях, как в «Бразилии» Терри Гиллиама (Brazil, 1985, Великобритания), захватывает противостояние героя не только бездушной системе, но и власти, предательству, конформизму в самом себе.

Вот в этом смысле антигерой-капиталист драматургически правдив и интересен. Он попадает в вилку осознания своей причастности к механизмам эксплуатации («банальность зла» по Ханне Арендт) и ощущения несправедливости положения дел. Кредитующий систему в целом, но разорившийся в данном банке вкладчик - это персонаж нашего времени.

Аналогичным образом политическое пространство нам рисуют как арену конкурентной борьбы множества больших и маленьких партий, соперничества отдельных игроков, переплетения «ветвей

власти», конкурирующих лобби и т. п. Здесь тоже нет персонально ответственных: в модели «параллаксного заговора»» с

«принципом домино» даже стрелочника найти проблематично.⁵²

В современном политическом спектакле решение ключевого вопроса «кто виноват в происходящем?» находится в состоянии бесконечного откладывания и переноса на неважные минутные

вопросы. И для законопослушных граждан, выселяемых приставами, и для повстанцев из фильмов-антиутопий - «виновата система». Дальше, как мы помним, выясняется, что система - это еще канализация, медицина, образование, виноделие, общественный порядок, дороги. Поэтому обыватель прекращает протестные акции, когда служба вывоза мусора начинает работать с перебоями. Повстанцы идут чуть дальше, но, как помнится из рассуждений советника Хаммана, рано или поздно сознают свою подконтрольность Матрице.

Возникает впечатление, что картина мира, в которой систему не обыграть (она лучшая из худших альтернатив, как это сформулировал Черчилль), написана одним автором -идеологическим шулером, подгоняющим условия задачи под

решение.

Да, Большого Брата нет, но есть миллионы маленьких братков пиара и рекламы, объединенные одинаковым пониманием «успеха» и стратегией «эффективного продвижения». В отсутствие персонифицированной фигуры Большого Другого, вопрос о том,

«кто написал миллионы доносов» всё так же актуален. Только теперь он касается миллиона самодоносов на страницах

ВКонтакте (сети охотно сотрудничающей с надзирающими органами).

Голливуд любит повторы: например, герой открывает

холодильник, а оператор уже мерзнет там и снимает лицо с точки зрения продуктов. Женщина выходит из автомобиля, но сначала мы видим ее туфли. Эти мемы механически копируются из фильма в фильм, без всякого отношения к содержанию конкретной картины.

Тот же механизм используется в движении идеологических мемов. Слова-паразиты и мысли-паразиты проникают в головы носителей и бесконечно воспроизводят одну и ту же карту социальной реальности: конкуренция, эксплуатация, войны,

насилие.

Давно объявлено, что мы живем в эпоху гибели великих нарративов, под которыми можно понимать и большие идеологии, и философские системы. Вместе с великим и ужасным политическим тоталитаризмом ХХ века исчез философский тоталитаризм XVIII-XIX веков, сводивший к единому плану человеческую историю, развитие искусств и наук...

Но с точки зрения анализа идеологии, интеллектуальная работа просто перешла на микроуровень: как будто в лейбницевские синхронизированные монады. Тоталитаризм нашего времени -это когда миллионы ярких индивидуальностей в нужный момент свободно голосуют за партии власти: ведь кто-то уже сказал, что лимит на революции исчерпан! Одновалентная жизненная установка: «нужно жить для своего удовольствия» - это

Абсолютная идея нашего времени, перешедшая на уровень ризом и фракталов, размножающаяся методом копипаста.

Старая идеология пугала нас последствиями свободного выбора, проводила «пятиминутки ненависти», бряцала оружием. Лозунги новой идеологии: «если нравится, поставь сердечко», «плюсани!», «подпишись!», «опубликуй у себя!». Конечно, на вкус товарища нет, но лично я бы предпочел встречаться с идеологией на площадях, а не в домашнем пространстве. И лучше на дежурную пятиминутку, чем по системе 7/24 (7 дней в неделю, 24 часа в сутки).

Очевидное преимущество микроидеологии в том, что ответственность за происходящее делится на бесконечное количество мелких политических агентов или теряется вовсе. В политическом параллаксе виновного не установить.

Теперь не требуется умение убеждать, аргументировать и обращать в свою веру - однозаряженный ментальный мем в благоприятной среде размножается сам. Никогда ранее пропаганда не чувствовала себя так комфортно. Стремительное удешевление власти, ее затрат на механизмы контроля и наказания (процесс, начавшийся по наблюдению Мишеля Фуко с XVIII века⁵³) закономерно дошло до демпинговой стадии. Теперь идеологический товар не только очень дешево производится, почти бесплатно доставляется по любому адресу, но и напрямую кредитуется массовой аудиторией. Мы сами оформляем платную подписку на идеологические трансляции, дотируем их через «клики», просмотры и скачивания, участвуем в рекламных акциях, заказываем product placement.

Аккаунты официальных пропагандистов Кремля в соцсетях (например, Маргариты Симоньян или Владимира Соловьева) насчитывают миллионы фолловеров. Иронично еще, что это могут быть профили в запрещенном Роскомнадзором мессенджере Telegram. Представим себе для аналогии, что во времена холодной войны двух систем диктор советского центрального телевидения ведет рубрику на «Голосе Америки». Сегодня же подобная история никого не удивляет: формы и приемы

идеологической работы изменились, хотя содержание может оставаться вполне традиционным.

Но есть общие для микро или макроуровня трудности внедрения и роста идеологического контента. Первая родовая проблема капитализма в том, что он наталкивается на кризисы и рецессии, инициируемые собственным избытком. Излишний рост прибавочной стоимости, предложения рабочей силы, механизации труда, денежной массы, свободного времени - всё это создает почву для экономических обвалов и политических потрясений. В плане перепроизводства идеологии (упакованной буквально в каждый шоколадный батончик, рекламный ролик или молодежный «ужастик») - это тоже «капитализм катастроф».

Во-первых, давно замечено, что вместе с неэквивалентным обменом капитализм не может не создавать встречную волну критики и сопротивления. Все, что вместе с товарами идеологическим довеском порождает капитализм, - всё становится предметом презрения и порицания. Товарный фетишизм, буржуазность, религия потребления, синдром накопительства, массовый психоз скидок и распродаж - это только начало длинного списка расстрельных тем для остроумия создателей одного только «Южного парка».

ТЕРАПИЯ

Среди всемирно известных философов, художников, музыкантов, создателей новых стилей и направлений идейных сторонников капитализма отыскать очень трудно. Скорее, их объединяет девиз популярного граффити «капитализм - дерьмо!». Как пишет Алексей Цветков:

Западные интеллектуалы поняли эту аксиому уже давно. Весь

двадцатый век среди ярких творческих людей на Западе

сторонников капиталистической системы не сыщешь с огнем,

87

нейтралов не так уж много, зато противников - сколько угодно.

На противоположной баррикаде - кумир пубертатной молодежи блогер Дудь с его жизненным девизом «Капитализм, счастье, за*бись», покойная сумасшедшая старушка Айн Рэнд, голос финансовых воротил Алан Гринспен и другие замечательные люди. В общем, каждый выбирает компанию по душе.

Что касается реального сопротивления системе циничной эксплуатации, то этот опыт и составляет политическую историю последних веков - от Парижской коммуны до антиглобалистов. Капитализм не может не создавать своих антагонистов, и это объясняет, почему господствующая идеология избегает аутентичного самоопределения. Конечно, «общество риска» -звучит более благородно и фартово, даже если сюда входит риск оказаться на улице, переплатив ипотечном кредите трехкратную стоимость квартиры.

Но шила в бумажнике не утаишь, поэтому на шумных демонстрациях и в граффити на стенах престижных кварталов слово «капитализм» по-прежнему используется как позорное клеймо.

Во-вторых, экономический кризис капитализма как результата дисбаланса спроса и предложения имеет эквивалент и в интеллектуальной сфере. С философской глубиной у капитализма всегда были проблемы: содержательная нищета господствующей идеологии не может удовлетворить интеллектуальный спрос.

Конечно, в юные годы можно обойтись суррогатом вроде «Атлант расправил плечи». Но что делать дальше, каково развитие темы? Дальше, можно переключиться на ютубовские ролики и полнометражные фильмы во славу капитализма, как популярный The Secret (Австралия, США, 2006). На интернет-платформах «Секрет» позиционируется как «фильм-легенда, фильм-откровение, фильм, который навсегда изменит вас». Действительно, всё, что вы хотели знать о секретах господствующей идеологии, но боялись спросить, - всё восхитительно лапидарно выдается в этом фильме:

Великая тайна открылась мне. Я начала искать упоминания о ней в нашей истории. Тайна была спрятана. Тайну тщательно охраняли. Невероятно, сколько людей, оказывается, знали о ней, и каких! Величайшие умы человечества. Мне захотелось поделиться этой тайной со всем миром. Я начала искать людей, хранящих эту тайну в наши дни. Один за другим они начали появляться. Обладание этим знанием дает вам неограниченные возможности. Счастье, здоровье, богатство. Вы можете быть кем угодно, делать что угодно. Большое или малое - неважно, нам доступно всё. В каком доме вы хотели бы жить? Хотите стать миллионером? Какой бизнес вы хотите иметь? Вас привлекает успех? Чего вы на самом деле хотите? В жизни людей начинают происходить чудеса. Чудеса финансового порядка, исцеление от болезней, чудеса в отношениях с людьми... И всё это благодаря тому, что они пользуются этим знанием. Это величайшая тайна жизни.

Это всё, что нужно знать о концептуальной основе капитализма, -длинное «письмо счастья»⁵⁴ с добавками «философии нового мышления» и «трансерфинга реальности». Между тем The Secret имеет запредельные рейтинги одобрения и многомилионные скачивания в социальных сетях. Таким образом он тоже функционирует как эгоистичный мем: по секрету всему свету. К сожалению, итог полуторачасовых исканий зрителей фильма укладывается в один абзац:

Позитивное или негативное в жизни человека является результатом его позитивных или негативных мыслей. Вселенная стремится оправдать человеческие ожидания. Таким образом, открыв письмо и ожидая увидеть там «счет на оплату, человек увидит счет, а ожидая увидеть денежный перевод, увидит

89

денежный перевод.

Бедность идеологии капитализма закономерно порождает интеллектуальную неудовлетворенность, спрос на критику и философию. Действие равно противодействию: социальные сети производят и частицы-антидоты, заряженные нонконформизмом, альтруизмом, антиглобализмом...

Эгоистичный мем неустойчив и тоже находится в состоянии риска. Как всякий вирус, он нуждается в благоприятной среде. Встречная критическая реакция, идеологический иммунитет создают угрозы и проблемы. Чтобы выжить, мемы капитализма мутируют: включают в себя риторику левого дискурса, антипотребительский пафос, даже «протестное настроение». Известно, что бунт как мем контркультуры хорошо продается: об этом можно почитать в интересной и спорной книге Джозефа Хиза и Эндрю Поттера «Бунт

90

на продажу» .

Но в генетическом коде капитал-мема есть нестираемые хештеги: «свободный рынок», «конкуренция», «социальный прогресс». И почти нет аллергических для капитализма слов «революция», «коммунизм», «пролетариат». На этом основании различить левый дискурс и его имитацию еще возможно.

Полный результат совокупной работы идеологических мемов -создание единой картины мира, в устройстве которой капиталистические законы выглядят безальтернативными и естественными. Как пишет Алексей Цветков:

Гипноз Системы обычно строится на неразличении законов природы, с которыми нельзя почти ничего поделать, и социальных правил, которые всегда могут быть изменены. Идеология буржуа представляет рынки техническими механизмами, а вовсе не формой осуществления социальной власти одних людей над другими. Ложное сознание культивирует «неподвластность» экономики, аналогичную неподвластности солнечной активности или тектоники. Как будто рынок не есть форма человеческой деятельности. Главнейший фокус ложного сознания - это когда отношения между людьми представляются самим этим людям неотъемлемыми свойствами вещей: «так считается», «так

устроено», «так заведено», «это естественно», «общеизвестно», «по-другому это не работает» и вообще «таковы сложившиеся обстоятельства».⁵⁵

Эгоистичный мем капитализма может преобразовывать любой трудный материал или легкий жанр в собственных интересах. Вот, например, типичный современный анекдот, размножающийся перепостами в социальных сетях и на популярных сайтах, таких как www.anekdot.ru:

На уроке один ученик правильно отвечал на все вопросы учителя, чем спровоцировал одноклассницу на презрительный комментарий: «Ботаник!».

Учитель сделал ей замечание, что не мешало бы уважительнее относиться к, возможно, будущему работодателю. На что парень добавил: «Маловероятно. Я не планирую становиться сутенером».

В этом анекдоте концентрация господствующей идеологии достигает рекордной для небольшого количества знаков степени. Все задействованные в истории системы аргументации имеют одинаковое устройство. На деклассирующую реплику одноклассницы учитель отвечает доводом социального дарвинизма: дескать, нужно правильно оценивать перспективы внутривидовой конкуренции. Одноклассник доводит эту логику до триумфа, маргинализируя обидчицу маркером социального дна, и побеждает в дискурсе цинизма и взаимного презрения.

В советском обществе всегда был популярен жанр политических анекдотов - в «смеховой культуре» осмыслялись решения партии правительства, фигуры власти и герои официальной мифологии. Несмотря на запреты, жанр процветал и создавал традицию критического отношения к господствующей идеологии.

В наши дни, как самостоятельное явление, политический анекдот исчезает, уступая место идеологическому анекдоту - мему

юмористической культуры, в которой дистанции между дискурсом власти и повседневным сознанием нет.

Смена парадигм приводит к перемене культурных ролей. Верхи не чураются низких жанров, ручной работы с комментариями в

соцсетях. Несколько лет назад президент РФ обязал губернаторов и мэров вести аккаунты и напрямую отвечать на запросы граждан. Сами же граждане с азартом занимаются большой идеологией, превращая свои страницы в средства массовой информации с преимущественно политической повесткой.

Более того, возникает парадоксальная ситуация, в которой о неутилитарной ценности другого говорится сверху - через

санкционированные властью кампании политкорректности и толерантности. Говоря лакановским языком, это гуманистический путь «от Другого к другому» (d'un Autre а l'autre). Номинально сегодня власть - главный защитник прав и свобод человека.

Идеология эгоистичных мемов альтруистические ценности, как правило, отрицает. Высшая циническая мудрость - понять свою пользу, не надеяться на другого, уметь нанести удар первым. Даже в жанре «чужих мудрых мыслей» для тинэйджеров,

обдумывающих житье, цинический разум подсказывает, что на близких рассчитывать не следует. Проблемы с противоположным полом и вообще любые трудности общения интернет-мемы интерпретируют через парадигму рыночной конкуренции: тебя обязательно обманут, продадут, подставят, разведут на эмоции, словом, поимеют.

Но картина мира, где человек человеку - контрагент, говорит не о самом мире, в котором еще достаточно идеалистов и альтруистов. Она просто создает нормирующую иллюзию, к образам и категориям которой мы бессознательно прибегаем, даже если наше поведение носит протестный характер.

Техническая функция идеологического мема - раскодирование информационных потоков в категориях властного дискурса. Так, геноцид становится «миротворческой операцией», концлагеря -

«санитарными кордонами», убийство - «зачисткой» и т. п. В марксистской концепции отчуждения это соответствует отчуждению между означаемым и означающим. Выпадают смыслы и референции. Возникает ощущение, что вместе со словами у нас похитили и сами вещи. Идеологический новояз -это не просто переклейка ярлыков и составление реестра запрещенных значений.

Окончательный результат отчуждения референций - потеря

самого субъекта как творческого коммуникативного свободного существа. Сегодня многие могут сказать про себя: «я живу не настоящей жизнью», «я жду будущих изменений». Это симптом модной социальной болезни, производимой капитализмом депрессии или того, что психоанализ и экзистенциализм называют «тревогой». Перекодирование представлений о смысле жизни, ценностях общения и творчества в суррогаты «самореализации» и «успешности» полезно власти, но в самом субъекте порождает глубокую фрустрацию. В итоге, как пишет Алексей Цветков, система:

...дает каждому зрелище вместо Смысла, занятость вместо Дела,

роль вместо Судьбы и банковский счет вместо Победы.

Большинство из нас каждый день заняты не тем, что считают

важным, а тем, за что нам платят, и потому мы отказываемся отвечать за то, что ежедневно делаем. Это «просто работа», «просто бизнес», «просто отдых». Такой опыт создает «просто людей», т. е. парализует их творческую волю и накапливает внутри свинцовое чувство, будто ты живешь чужую, а не свою

92

жизнь.

Шизофреническая раздвоенность идеологического сознания - это результат его десубъективации. Лакановское обозначение субъекта как перечеркнутого $ (эмблема дробной, «сдвинутой», половинной личности, «которую, находя, он одновременно теряет» ) особенно верно для субъекта, сдвинутого идеологией. Утилитарное использование человека - это, конечно, принцип господского дискурса. Определить дискурс Господина можно по специфической привычке власть имущих говорить от чужого имени. Раньше они вещали от лица «народа» или «общества», теперь представляют сообщества компетентных «экспертов» и «профессионалов»:

Субъект занимает место в господском дискурсе, начиная говорить от чьего-то имени, в какой-то социально обозначенной роли, например, как политик или как некий профессионал, и подчиняя себя таким образом соответствующему означающему-титулу S1.⁵⁶

Но и дискурс Университета производит субъекта как мыслящую (в нужном направлении) вещь. Преподавательская риторика и функционализмы бюрократии близки и взаимно необходимы. Как пишет Диди Мати, «в Советском Союзе, в конечном счете, восторжествовал университетский дискурс, ставящий в сердцевину общества идею абсолютного знания (централизованный спущенный сверху план и т. д.)» .

В 17-й книге семинаров Лакан обращает внимание на изменение места знания в структуре современного дискурса при сохранении статусов раба и господина:

Знак истины находится теперь в другом месте. Ему предстоит стать продуктом того, что пришло на смену античному рабу, то есть теми, кто сами являются продуктом, таким же продуктом потребления, как и другие. Недаром называют наше общество обществом потребления. Человеческий материал - как назвали его в свое время. Назвали под аплодисменты тех, кому

96

почудилась в этих словах симпатия.

Дискурс Истерика тоже может быть голосом правящей идеологии, которая неустанно бомбардирует нас истерическими призывами «насладись!», «попробуй!», «оторвись!» - здесь и сейчас, без отговорок и сомнений. Множество злоупотребляющих восклицательными знаками рекламных объявлений начинены экспрессивными провокациями: «у вас зуд и покраснение?!», «вздутие живота?!», «грибок стопы?!». Нередко рекламные призывы переходят границы пристойного, переходя на лексикон уличных проституток, как в этом примере:

1 Лакан Ж. Изнанка психоанализа. Семинар, Книга XVII. С. 35.

В конечном счете дискурс Истерика, как объясняет Лакан, истеризирует наш общий дискурс. Сегодня заметно, как высок градус нетерпимости к мнению оппонента, как психотичны реакции бурного коллективного негодования, насколько распространен жанр публичных доносов. Кстати, адресатом сообщений в модели истерического дискурса выступает именно Господин: истерическая сцена часто устраивается в присутствии других, предположительно способных повлиять на ситуацию.

Таким образом, чисто технически привилегированное место хозяина дискурса может занимать Ученый (инстанция бюрократизированного знания), Профессионал (инстанция власти) или истерическая Красотка с откровенным предложением (рекламная индустрия). Любой из этих типов дискурса может быть проводником идеологии. Например, в телерекламе образы человека в белом халате, авторитетного эксперта в деловом костюме или полуобнаженная женская фигура абсолютно взаимозаменяемы.

Проблема знания в четырех типах дискурса - ключевая. Раб знать боится, Господин знать не желает («подлинный господин,

повторяю, не желает ничего знать, он желает лишь, чтобы дело шло своим чередом»⁵⁷), в дискурсе Университета продуктом является субъект с промытыми мозгами. Одна только Истеричка (любого пола) одержима желанием знать, поэтому и Аналитик, как объясняет Лакан, намеренно истеризует дискурс:

То, что аналитик в качестве аналитического опыта проводит в жизнь, можно описать очень просто - это истеризация дискурса. Другими словами, это создание искусственных условий для возникновения того, что является, по своей структуре,

98

дискурсом истерика.

Кстати, нужно напомнить, как выглядят графемы типов дискурса, где S₁ - господское означающее, S₂ - рабское означающее или Знание, $ - расщепленный субъект, а - наслаждение. В общей формуле отношений агента и адресата дискурса есть постоянные и переменные моменты. Константны функции дискурса, имеющего определенный способ и результат производства:

агент дискурса _ адресат дискурса истина дискурса продукт дискурса Переменны позиции элементов дискурса, меняющие смысл сказанного Истериком, Господином, Аналитиком, Университетом:

дискурс Истерика дискурс Господина