Экипажи готовить надо

Глава 5

Педсовет собирался в столовой, где пахло вымытой клеенкой, а на столах стояли указатели отрядов. Вожатые и педагоги входили группками и в одиночку, но больше парами — прямо от пионеров, которые наконец угомонились. Большинство здесь составляли девушки: работницы из цехов, чертежницы из отделов, студентки заводского техникума, ученицы старших классов. Шумно ввалились в столовую нескладные парни с взлохмаченными волосами, в расклешенных брюках. Во главе ватаги шел Женя Петухов, тот самый Женя, у которого «не отряд, а полная анархия», как было сказано начальником лагеря на одной из планерок. Розовощеких этих вожатых прозвали в лагере «мальчиками-безобразниками», потому что по ночам они не спали, а шатались по лагерю и распевали под гитару или подшучивали над вожатыми-девчонками, совали им, спящим, макароны в волосы, выносили из палат вместе с кроватями; и даже ходил слух, что сестре-хозяйке, отличавшейся особо крепким сном, они намалевали не то туза на лбу, не то лихие гусарские усы. Анна Петровна, рассказывая об этом Ивану, возмущалась, однако, не мальчиками-безобразниками, а девушками, которые допускают подобные «шуточки».

Было здесь и несколько пожилых учительниц, были руководители кружков, массовики, физруки во главе с рыжеватым здоровяком Филимоновым, прозванным Кудазакупалку.

Вот и Ирина появилась в дверях столовой. На Ирине была голубенькая юбка, белая кофта с закатанными рукавчиками, и все это очень шло к ней, стройной, загорелой, с темными волосами, которые свободно падали на плечи. Отыскав глазами свою помощницу, Ирина направилась к ней, мальчики-безобразники притихли, посерьезнели и простодушно принялись разглядывать проходившую мимо «студенточку».

Когда подружки уселись рядом, Зоя слегка подтолкнула Ирину и что-то сказала ей, глянув в его, Ивана, сторону. Но Ирина лишь плечом повела, мол, никакого мне дела нет до этого Ивана.

Однако в следующую же минуту Иван забыл про девушек, так как в столовую вошли начальник лагеря и старший вожатый. Они заняли свои места за столом, накрытым красной материей, Анна Петровна ввела беглецов и поставила их так, чтобы они были видны всему педсовету. Начальник лагеря Василий Васильевич Князев изложил суть дела и сказал, что крайне возмущен поступком этих четверых.

Возмущены были и многие из вожатых. Они еще не успели остыть от скандалов со своими отрядами, не успели успокоиться, и на тебе — побег. А где гарантия, что побеги не станут модой? Ведь дурной-то пример заразителен…

— Как могли?

— А вы знаете, что пережила из-за вас Анна Петровна?

— На ней лица вон нет…

— Кругом тайга…

— В заливе глубь.

— Что вы там делали, интересно?

— Целый день?

— Вы прекрасно знали, что полагается за такое!

— А ты, Пинигина, ты!

— Как не стыдно, девочка!..

Иван водил указательным пальцем по узорам клеенки и думал — зачем? Зачем этот шум? Когда предельно ясно, почему ребята убежали. Сесть бы им вдвоем с Анной Петровной в беседке, он бы рассказал обо всем увиденном, услышанном и передуманном за день, и вместе, тихо-мирно, решили бы, что делать. Так ведь слова не дала сказать, на педсовет — и точка!..

«Возьмут и выгонят парнишек… Защищать? Конечно, защищать, но вот попробуй тут… Съедят. В два счета стрескают!».

— Ширяев, зачем тебе понадобилось в лес? Курить? — начальник лагеря поджал полную нижнюю губу и приспустил на глаза выгоревшие на солнце брови. Голос его отливал металлом.

— Нет, я… Мы просто… — начал было Юрка.

— Говори все как есть, иначе хуже будет! — предупредил физрук Филимонов почти так же зычно, как он кричит в рупор: «Куда за купалку? А ну, назад!»

Старший вожатый Юрий Павлович Стафиевский в разговор не вступал, бледноватое лицо его с правильными чертами было спокойным, казалось, страсти, кипящие в столовой, его не касаются.

— Да не курил я! У меня и сигарет-то нету, — глухо и сердито отпирался Ширяев.

— Кого хочешь обмануть! — возмутилась Анна Петровна, сидевшая неподалеку от Ивана. — Мы тебя, слава богу, не один год знаем… А нынче ты обнаглел до того, что в первую же ночь в палате закурил!

Ропот прошел по рядам от этих слов, и Иван еще безнадежнее подумал о своем намерении защищать беглецов. А Юрка стоял весь распаренный, растерянный. Коренастая, не по годам крепкая фигурка, не раз стиранная рубаха, свисающие, видимо, унаследованные от старшего брата, штаны. Лицо скуластое, руки большие, взрослые какие-то руки… Иван знал уже, что семья у Юрки немалая, пять душ мал мала меньше, что отец частенько «закладывает за воротник», что живут они где-то на окраине, что Юрке приходится колоть дрова, копать огород, мыть полы, топить печь, чинить заборы.

«Заплакал хоть бы, что ли, — подумал Иван. — Не камни же здесь, люди…»

Но нет, никакой влаги не предвиделось в серых, чуть раскосых Юркиных глазах.

— Иди, Ширяев, — сказал начальник лагеря строго и как-то даже печально, — мы еще посовещаемся, но можешь, пожалуй, собирать чемодан, таких нам в лагере не надо.

«Ага, — отметил Иван, — все-таки «посовещаемся»!»

Настала очередь Пинигиной. Мария Стюарт была бледна, теребила полу черной курточки, не мигала.

— Как же это ты, Люда, а? — сочувственно спросил Василий Васильевич. — Мальчишки… хулиганы, понимаешь, и ты вдруг с ними… в лес. Ведь ты же умная девочка, книжки любишь читать, ну и читала бы себе! Вон у нас библиотека-то какая! Пионерская комната, журналы всякие…

Пинигина подняла свои серьезные синие глаза и уже больше не опускала их, глядела прямо на начальника. Иван видел ее лицо на черном фоне окна, и была на этом лице какая-то решимость, это чувствовалось теперь и во взгляде, и в том, как пошевеливались ноздри.

— …мать старается, растит тебя одна, а ты…

— Нет, зачем же так? — нервно дернулось острое плечико Марии Стюарт. — Зачем же со мной-то по-другому? Юрка что? Это все я. Я их подговорила убежать, и меня вы должны наказать.

Старший вожатый оживился и несколько заинтересованно глянул на пионерку.

— …И наказывайте! Не надо мне вашей жалости! Спасибо. Не хочу я здесь… Исключайте! Да я и сама завтра!.. — подбородок у нее дрогнул, но она тотчас же закусила губу.

«Что это с ней?» — подумал Иван и глянул на начальника.

Но тот не закричал «вон!», не вскочил из-за стола, не грохнул кулаком, а только насупился и медленно стал багроветь.

— Вы свободны. Можете идти, — спокойно промолвил старший вожатый в неловкой тишине, наступившей в столовой, когда побагровел начальник лагеря. — Завтра вожатые сообщат вам о решении педсовета. — И к физруку Филимонову: — Эдуард Николаевич, пожалуйста, проводите пионеров спать.

Когда беглецы вышли вслед за физруком, кое-кто еще повозмущался. «Подумайте, какая!» «Да-а, что из нее дальше-то будет…» Но и только. Единодушия уже не было, многие растерянно хлопали глазами, некоторые шептались, произошла, одним словом, заминка.

— У нас предложение! — сказала тогда Таня Рублева, худенькая очкастая девушка, подстриженная под мальчишку. — Давайте послушаем самих вожатых третьего отряда, что они-то думают?

«Вот именно, — обрадовался Иван. — Что мы-то думали сегодня целый день? Умница ты, очкарик!» — И посмотрел на Анну Петровну, которая, пожав плечами, начала говорить.

И сказала Анна Петровна, что она изнервничалась до предела, что Ивану Ильичу, бедненькому, тоже досталось — пришлось бегать по лесу, искать этих стервецов, ведь им по двенадцать, а в таком возрасте они могут натворить что хочешь, в голове-то еще кисель, не мозги. А кто отвечай? Вожатые. Нет, если этот Ширяев останется в отряде, она уверена, не работа будет, каторга.

— Я за то, чтобы исключить Ширяева. Это послужит хорошим уроком для других Ширяевых, в других отрядах. — И Анна Петровна села, розовая от волнения.

«Ни черта, выходит, мы не поняли, ничему не научил нас этот побег…»

— Я против исключения, — сказал Иван громко. И не обращая внимания на то, что у Анны Петровны вытянулось лицо, продолжал: — Почему против? Да потому, что ребята убежали от скуки. Это же ясно как божий день. А вот в лесу им было интересно, уверен. Там что ни шаг, то и открытие, романтика, приключения. У нас же в отряде скука, они у нас зевают от скуки! И виноваты в этом мы с вами, Анна Петровна. Да, мы! Совсем, видно, не интересны им наши «мероприятия», все эти загадки-отгадки, математические игры да музыкальные часы. Будь интересно, никто бы никуда не убежал. И голову тут ломать надо не над тем, кого выгнать из лагеря, а…

— Правильно! — подхватила Таня Рублева, как только Иван замолчал. — Давно бы надо об этом, товарищи!.. Скука смертная у нас в лагере. Из года в год одно и то же, одно и то же. Я, помню, была пионеркой, и тогда проводились такие же мероприятия: дни именинника, музыкальные часы и викторины. Ну, разве что обручи хула-хуп появились да фанерные макеты космических кораблей. Которые, кстати, непонятно зачем понаставили везде. А раз скучно, ребята безобразничают, а вожатые в доску разбиваются, чтобы навести порядок. Охрипли все… И уж до кошмарного доходит! Вера Фетисова, например, не в обиду будет сказано… ее отряд по соседству с моим, поэтому волей-неволей все видишь и слышишь. Так вот, провинившихся Вера лишает сна, обеда, в угол ставит на целый день, заставляет мыть, чистить, мести, то есть наказывает трудом… Не удивительно поэтому, что ребята свою вожатую бабой-ягой прозвали. Ну, правда! — обернулась Таня на дружный смех «галерки». — Вера и сама об этом знает, наверное. Нельзя нам, товарищи, так больше жить, нельзя! Надо что-то новое, интересное, чтобы… — Таня замолчала и села на свое место, остренькое лицо ее под большими очками пылало.

— Товарищи, — все так же спокойно и ровно заговорил старший вожатый Юрий Павлович. — Затронуты серьезные вещи… Я хочу спросить лишь об одном: имеют ли вожатые, выступившие здесь с критикой существующих порядков, какие-то конкретные предложения? — старший посмотрел на Ивана.

«Логично. Очень даже логично. Башка у тебя, старший, видимо, на месте. Инженер, что ты хочешь…»

Педсовет затих. Все смотрели на Ивана. Таня Рублева — напряженно из-под своих толстых очков, Зоя — почти восторженно. Даже Ирина заинтересованно приподняла бровь. На лице же у Анны Петровны была откровенная насмешка.

— Надо разломать забор, вот что! — сказал тогда Иван. И повторил, повысив голос: — Да, разломать! Ведь за ним, за этим забором, такие леса, такие луга, реки, холмы! Надо повести туда ребят! Чтобы в лагере только есть и спать. Ребята же, поди, не знают, как кричит коростель… А как же можно жить, если не знать, как кричит коростель?

— За забор нас судить будут, Иван Ильич, — усмехнулся физрук Филимонов-Кудазакупалку.

— Товарищи, товарищи, — энергично вступил в разговор начальник лагеря, — педсовет же не о том, мы отвлеклись, честное слово!

— Конечно, ближе к делу! — охрипшим голосом поддержала Вера Фетисова, она же баба-яга, на редкость красивая молодая женщина.

— Возражая против исключения хулиганов, товарищ Кувшинников, — все так же внушительно и энергично продолжал начальник лагеря, — причем, категорически возражая, вы, тем самым, берете на себя ответственность, ручаетесь, что больше в отряде подобных случаев не будет, — Василий Васильевич благодушно улыбнулся.

«Тоже ловко!» — подумал Иван.

И снова весь педсовет, все без малого тридцать человек уставились на Ивана.

И ждали.

— Ну и что! — сердито ответил Иван. — И ручаюсь.

— Что ж, товарищи, — еще более благодушно и удовлетворенно подытожил Василий Васильевич, — тогда я считаю повестку сегодняшнего совета исчерпанной… У кого будут какие-то другие к нам вопросы, подходите, решим в рабочем порядке.

— Так чё, собираться, что ли? — остановил задумавшегося Ивана голос Юрки Ширяева.

Кроме него тут были конопатый Гена Муханов и враль Боря Анохин. Они, оказывается, и не думали спать, ждали на затемненной террасе.

— А где Пинигина? — вместо ответа спросил Иван.

— А она… голова, что ли, у нее болит. В палате она.

— Ладно… Отстояли мы вас с Анной Петровной. Поручились за вас.

Юрка поднял голову, не разыгрывает ли его вожатый?

— Но теперь, ребята, держись! — предупредил Иван. — И особенно ты, Ширяев.

Юрка только хмыкнул. К чему, мол, слова.

— Спасибо, Иванлич! — голосом как на уроке у доски сказал Боря Анохин. — Спасибо, Анна Петровна, если бы не вы, нас бы из лагеря…

В полумраке террасы Иван, обернувшись, увидел, как Анна Петровна, неслышно проходя на свою половину, остановилась при этих словах и повернула голову в его, Ивана, сторону.

— Вы должны нам теперь помогать… — неуверенно продолжал Иван свои наставления.

— Вы почему до сих пор не в кроватях? — спросила Анна Петровна и подождала, пока мальчишки исчезнут за дверью.

Иван решил, что сейчас будет разговор по душам, но Анна Петровна повернулась и пошла к себе в палату.

— Спокойной ночи, — только и успел он сказать.

— Спокойной, — холодно ответила Анна Петровна, и дверь за ней закрылась.

«Ну вот, надулась», — подумал Иван и внезапно почувствовал, что устал. Опустился на скамейку, посидел с минуту, припоминая, что еще осталось сделать на сегодня, потом зашел в палату, прихватил полотенце и зашагал в сторону купалки.