Экскременты космических лосей

Глава 7: История Хельмимиры. Часть 1

Хельмимира Лукреция Гелихард родилась в семье преподавателей истории и права на планете Эстер-Ледерберг. Планета считалась «университетской»: там было много учебных заведений. Рядом находилась главная планета империи – Джоселин-Белл-Бернелл, однако на Эстер стекались даже столичные абитуриенты.

Хельмимира выбрала Университет Общественных Наук и поступила туда учиться на журналиста. Она хорошо успевала по всем предметам, но не забывала и развлекаться. Организм Хельмимиры всегда вырабатывал много чистого энтузиазма: это вещество добывали из живых разумных созданий, и оно служило универсальным источником энергии. Каждый раз выходя из материализатора, Хельмимира не чувствовала даже лёгкой усталости. «Тобой можно города отапливать», – шутили подруги.

Однажды Хельмимира вызвалась работать волонтёром в местную библиотеку. Вместе с другими студентами она сортировала стихи, романы и повести, которые накопились там за много тысячелетий; волонтёры обрабатывали файлы и переводили их в голографический формат. Некоторые произведения так понравились Хельмимире, что она скопировала их для себя. Тогда мундиморийка ещё не знала, что скоро они будут запрещены: Айн Рэнд, Анна Ахматова, Аркадий и Борис Стругацкие, Умберто Эко…

На четвёртом курсе Хельмимира начала замечать странности в поведении преподавателей: учебную программу резко изменили; требования к студентам снизились. На занятиях по кинематографу теперь показывали развлекательные фильмы; то же самое происходило и с литературой, которую предлагали студентам. Образцы общегуманоидного искусства заменили на старинные мундиморийские тексты, где прославлялся культ силы и традиции.

– Традиция – это всего лишь многовековая привычка, и притом не всегда полезная, – сказала Хельмимира однажды на занятии, за что получила самый низкий балл.

Часы по имперской идеологии увеличили в два раза. Студентов убеждали в том, что каждому существу во вселенной по праву рождения уготовано определённое место, и нарушать этот порядок нельзя. Есть монарх – отец и светоч нации, есть воины, которые защищают страну от гнусного врага (имя врага не уточнялось), а есть народ, которому положено работать и не задавать лишних вопросов… Преподаватели, которые не хотели участвовать в пропаганде, увольнялись. Было очевидно: кто-то могущественный пытается отменить эволюцию общественной мысли, которая произошла в империи за много лет. Вскоре из библиотеки исчезли произведения древних гуманоидов. Спустя некоторое время их запретили.

Будучи уже старшекурсницей, Хельмимира воспринимала эти перемены с тревогой и отвращением. То, что говорили на лекциях по идеологии, шло вразрез с её понятиями о справедливости, и она не боялась обсуждать это вместе с другими студентами. Однажды Хельмимира показала друзьям романы и повести, которые когда-то нашла в библиотеке… Как же сильно отличались они от того, что навязывала имперская пропаганда!

– Мы должны распространить это среди студентов младших курсов, – сказала Хельмимира друзьям. – Иначе смысла нет учиться в этой казарме… Кто со мной?

Хельмимира создала и возглавила студенческий кружок любителей запрещённой литературы. Когда об этом узнал декан, мундиморийку едва не отчислили. Благо, родители Хельмимиры сумели найти нужные связи, и она всё же доучилась последний курс под их контролем. Сжав зубы, Хельмимира слушала увещевания матери и упрёки отца; а чего ей только стоило не перечить преподавателям! Закончив университет, Хельмимира решила, что с неё хватит: имея на руках распределение в местную газету «Агропромышленные новости», мундиморийка собрала чемодан и отправилась покорять столицу.

Это было время, когда на Джоселин-Белл-Бернелл ещё существовала свободная пресса. Хельмимира долго обивала пороги опозиционных изданий, пока в одном из них её не взяли младшим корректором.

– Беглянка, – усмехнулся главный редактор. – А как же «Агропромышленные новости»?

Так началась её карьера: в съёмных апартаментах на окраине зоны Джудит-Лав-Коэн и без единого космотугрика за душой. Однако, несмотря на скромную зарплату, несмотря на презрение большого мира к маленькому человеку, Хельмимира была полна решимости изменить вселенную.

Ей доверили раздел о новинках кино, и Хельмимира взялась за дело с энтузиазмом. Её статьи пестрили остроумными ремарками и отсылками к классическим произведениям; мундиморийка всегда умудрялась получать нужные интервью и приглашения на предпоказы фильмов. Спустя некоторое время её заметили и предложили редактировать информационный блок о событиях массовой культуры. Хельмимира согласилась, но свою колонку не бросила.

Карьера молодой журналистки шла в гору: новые знакомства, интересные встречи, работа допоздна… Вращаясь в околобогемной среде, Хельмимира замечала, как модные фильмы и книги становятся всё хуже и хуже. «Конечно, это вкусовщина, – убеждала себя мундиморийка. – Мне, наверное, сложно угодить». Однажды она познакомилась с молодым режиссёром, который сказал ей довольно странную фразу: «Сейчас, если хочешь пробиться в люди, нужно либо снимать абсолютный шлак, либо становиться придворным шутом».

Поговаривали, что Его Высочество Брандомонд – тогда ещё принц, сын императора Сигриса Гордетольфа – был поклонником «альтернативной» культуры. В один прекрасный день Хельмимиру пригласили во дворец на элитный показ какой-то картины. То, что увидела мундиморийка, потрясло её до глубины души: фильм был как будто снят в другой вселенной. «Отчего же он так хорош? – спрашивала себя Хельмимира. – Ведь нет ни особых спецэффектов, ни дорогой графики…» Зачарованная, она смотрела на игру актёров – и чувствовала, как сердце её тает от какое-то неимоверной теплоты, неимоверной искренности. Музыка была восхитительна. Все новинки современного кино казались Хельмимире фальшивкой – словно восковые муляжи рядом с живыми фруктами. «Что же в нём такого особенного? – рассуждала мундиморийка. – Может… душа?»

Когда приём был окончен, Хельмимира обратилась к организатору. Она спросила у него, покажут ли фильм в кинотеатрах. Тот посмотрел на неё свысока и презрительно усмехнулся: «Боюсь, это не для широкой аудитории».

Поражённая, она пошла прочь – мимо хорошо одетых гостей, которые обсуждали произведения литературы. Неожиданно для себя Хельмимира услышала название того самого романа, за который её чуть было не отчислили из университета… Придворные наслаждались прекрасными продуктами высокой культуры, в то время как массового зрителя кормили низкопробными шутками.

С тех пор колонка Хельмимиры стала ещё более ядовитой и хлёсткой. Когда же на экраны вышла очередная комедия, которую снял имперский режиссёр по фамилии Какашкинд, мундиморийка разнесла её в клочья. «Не проблема, что зрителя держат за жвачное животное, – написала Хельмимира. – Проблема в том, что после просмотра он может им стать».

Наказание последовало немедленно. Ещё до того, как номер оказался на сервере, главный редактор газеты вызвал Хельмимиру к себе в кабинет.

Оказалось, что её выходки давно всем надоели. Гадость, которую она написала о фильме господина Какашкинда, никогда не увидит свет. Инцидент во дворце Его Высочества бросает тень на доброе имя владельца газеты. Теперь издание станет более лояльным к политике императора.

– Если вы всё ещё дорожите своим местом, – проговорил главный редактор, – то напишите нормальную рецензию на фильм… И вообще, будьте поскромнее. Присмирите ваш борзый слог. Молодым девушкам не положено так сильно умничать – иначе мужа себе не найдёте.

Содрогаясь от возмущения, Хельмимира молчала. Ожидая, что молодая женщина испугается, главный редактор отпустил её «хорошенько подумать». Однако уходить она не спешила. В недоумении он поднял на неё глаза – и вот тут-то Хельмимира высказала ему всё, что накопилось в её отчаянной душе.

– Меня, – проговорила она, – просто вырвет, если я снова увижу хоть один фильм господина Какашкинда. Эта ублюдочная клоунада не имеет никакого отношения к хорошему кино. Я скорее отрежу себе руки, чем напишу о ней хоть одно доброе слово. И да, по поводу замужества… Я презираю трусов и тупиц, которые боятся остроумных женщин.

Бледное лицо главного редактора покраснело и покрылось испариной. Хватая губами воздух, он был не в силах выдавить из себя ни слова.

– Жаль, что так выходит, господин Ильфо-Ульфо, – грустно усмехнулась Хельмимира. – Когда-то и вы были настоящим журналистом, а теперь вот семью кормить надо… Не мне вас судить. Прощайте.

С этими словами Хельмимира вышла из кабинета. Она знала: работу в столице она больше не найдёт. «Сначала добейся, нахальная девка!» – орал ей вслед главный редактор. «Добьюсь, не переживайте», – мысленно отвечала ему Хельмимира, покидая приёмную.

Несмотря на неудачу, сдаваться Хельмимира не собиралась. У неё были сбережения и старый дом на родной планете бабки. Хельмимира собрала деньги, купила сервер и получила разрешение отправлять файлы на спутник, откуда они поступали на трансляторы подписчиков.

Успех пришёл далеко не сразу. Хельмимира так и назвала свою газету – «Свобода слова». Сначала денег на рекламу не было, и файлы приходилось рассылать бесплатно. Вскоре появились те, кто захотел оформить подписку. Хельмимира сама вела все разделы издания и занималась техническими вопросами. Приходилось экономить. Когда подписчиков стало больше, Хельмимира позволила себе расширить штат. Первым её сотрудником стал Исаак Бергдис Варда – охранник ночного клуба «Пафосная стерлядь» и начинающий писатель.

С ним Хельмимира познакомилась ещё тогда, когда работала на прежнем месте. В газете была рубрика «Творчество наших подписчиков». Скитаясь по изданиям, Исаак пытался пристроить свои рассказы, и однажды попал в приёмную господина Ильфо-Ульфо.

– Тебе чего, здоровяк? – спросил главный редактор, увидев качкоида на диване для посетителей. – Прости, но нам сейчас не нужны охранники.

Качкоидов считали туповатыми; обычно им доверяли несложные занятия. Несмотря на то, что качкоиды составляли основу пехоты мундиморийской армии, даже там они едва могли дослужиться до младшего офицера. Качкоид с высшим образованием считался большой редкостью – как, например, женщина-учёный. И то, и другое осуждалось. «В этом мире каждый должен следовать своему предназначению, а не каким-то глупым мечтам», – говорил император Сигрис Гордетольф.

– Я не ищу работу, – сказал Исаак, – а хотел бы опубликовать своё произведение в вашей газете.

Криво усмехнувшись, Ильфо-Ульфо оглядел его с ног до головы.

– Не знаю, чем тебе помочь, – произнёс редактор. – Мне не публикуем статьи о вкусной и здоровой пище – ну, или что ты там наваял? А вообще, обратись в журнал любительского творчества: там и домохозяек публикуют, и детей, и качкоидов…

С этими словами главный редактор удалился в свой в кабинет. Бедняга Исаак так и остался стоять в приёмной на глазах у остальных посетителей. По воле случая, среди них была Хельмимира. Бегом спустившись по лестнице, она догнала Исаака у самого выхода из редакции – когда, сгорая от унижения, он готов был навсегда оставить попытки стать писателем.

– Эй, парень! – окликнула его мундиморийка, не боясь выйти на холод в лёгком платье. – А ну стой!

Оглянувшись, он увидел за собой красивую молодую женщину: спортивные туфли, высокая причёска и горящие глаза… Пройдёт немало времени в различных системах исчисления, но именно такой Хельмимира останется для него навеки.

– Дай мне свои тексты, – решительно сказала она, приблизившись. – Если понравятся – помогу опубликовать.

Исаак оглядел её подозрительным взглядом: странная дамочка, возможно, хочет над ним поглумиться.

– Какое тебе дело до моих текстов? – огрызнулся качкоид.

– Такое дело, что я терпеть не могу социальные стереотипы, – ответила Хельмимира.

Исаак мгновенно понял всю подноготную этой красотки: ушлая баба явно спит с главным редактором и хочет заработать на очередное симпатичное платье.

– Денег, фифа, у меня нет, – заявил Исаак. – Так что поищи других претендентов на своё правдолюбие.

Несколько секунд Хельмимира внимательно смотрела ему в глаза, а потом спросила:

– Ты что, и впрямь тупой?

Уже будучи шкипером космических партизан, Исаак любил называть Хельмимиру «фифа» – всегда в шутку и наедине. «Никакая я уже не фифа», – грустно улыбалась Хельмимира, оглядывая свои грубые сапоги, постаревшие руки и пистолет на поясе.

В тот вечер она взяла его координаты, но так и не вышла на связь – ни на следующий день, ни после… Спустя некоторое время Исаак решился пойти в редакцию и узнал, что странную «фифу» уволили со скандалом. «Плакала моя лайка, – думал качкоид, горько усмехаясь. – А я, дурак, ещё на что-то надеялся!»

Выгнали Хельмимиру и вправду быстро: господин Ильфо-Ульфо оформил увольнение сразу после разговора в кабинете. Из-за всех этих злоключений Хельмимира совсем забыла о качкоиде; её увлекла новая борьба – и вот мундиморийка отправилась на другую планету, чтобы продать бабушкин дом и достать немного денег. Однако, вернувшись в столицу, Хельмимира заметила у себя на рабочем столе ту самую лайку с творчеством Исаака… Проклиная себя, мундиморийка тут же села за стол и принялась читать, хотя двое суток не спала в дороге.

Рассказы и повести качкоида оказались неожиданно хороши. «Какой интересный, необычный слог! – думала Хельмимира, переходя глазами от символа к символу. – Так самобытно, так свежо… Хотя есть, конечно, налёт каких-то дешёвых курсов писательского мастерства – но это неизбежное зло нашего времени…»

Сюжеты рассказов Исаака выдавали подробности его жизни. Хельмимире представилась рабочая зона планеты – одна из тех, например, что примыкают к Джоселинскому Промышленному Бассейну; грубое окружение, тяжёлая рутина и ненасытная жажда вознестись над обыденностью силой творчества…

Её догадки были близки к правде. Исаак действительно родился на Джоселин-Белл-Бернелл – в зоне, где добывали ихний. Отец качкоида работал на рудниках, мать – на скотобойне. Юный Исаак ходил в местную школу. Он отлично ладил со сверстниками, но иногда над ним подсмеивались из-за любви к книгам. Некоторое время после школы Исаак работал там же, где и его отец. А в один прекрасный день молодой качкоид попрощался с родными и уехал в Джудит-Лав-Коэн, где нашёл работу охранника.

«Ишь, какой царевич! – завистливо рассуждали знакомые. – Красиво жить – совсем не то, что здесь ишачить!» И хоть скромная Джудит-Лав-Коэн была отделена от шикарных Беатрис-Тинслей и Каролин-Порко чередой агропромышленных комплексов, для гуманоидов из рабочих зон даже она казалась верхом изящества и роскоши.

Однако Исаак уехал совсем не за красивой жизнью. С первой зарплаты он оплатил себе курсы писательского мастерства. Спасаясь от скуки, он много читал. А когда к нему пришло вдохновение, качкоид принялся творить запоем. «Нам с детства внушают, что наши мечты неосуществимы, а заработать можно лишь тяжким трудом, который обязательно ненавидишь», – напишет он в одном из своих рассказов.

…Поглощённая чтением, Хельмимира не заметила, как прошло несколько часов. Когда она закрыла последнюю страницу, небо за окном уже озарялось красноватыми лучами одного из джоселинских солнц – Сесилии-Пейн. «Обязательно напишу ему!» – думала Хельмимира, засыпая. Ей приснился необъятный океан – такой, какого не встретишь на Джоселин.

Проснувшись, Хельмимира написала Исааку и стала ждать. Однако время шло, а качкоид всё медлил с ответом. Сначала Хельмимира не беспокоилась, но вскоре поняла, что Исаак попросту её не дождался. «Как глупо всё вышло! – сокрушалась Хельмимира. – Может, поговорить с ним лично?»

Клуб «Пафосная стерлядь» находился в центральной части Джудит-Лав-Коэн, среди модных торговых центров и изящных кафе. Хельмимира подъехала туда наземным такси и, смущаясь, вошла внутрь. Было ещё слишком рано для посетителей, однако за одним из столиков уже веселились какие-то тусовщики. Осмотревшись, мундиморийка увидела двоих охранников и спросила об Исааке.

– В отпуске он, – проговорил какой-то качкоид и по-дурацки оскалился.

– В запое, уже с неделю, – уточнил второй охранник.

Хельмимира почувствовала неприятный укол в груди.

– Может, цыпа, это он из-за тебя квасит? – спросил первый качкоид, всё также глупо улыбаясь.

Изумившись тому, насколько прав он может быть, Хельмимира бессознательно подняла на него глаза.

– Может, из-за меня… – тихо произнесла мундиморийка и тут же, спохватившись, спросила: – Ты знаешь, где его найти?

– Как не знать! – попросту ответил охранник. – Здесь недалеко есть рюмочная «У дона Забулдыгина» – там его и ищи. Он, фифа, теперь оттуда не выходит.

– И спит в подсобке, – добавил второй качкоид.

Радуясь тому, что парни оказались такими болтливыми, Хельмимира поспешила в рюмочную – и там нашла Исаака прямо за барной стойкой.

– Хватит пить! – без всяких церемоний сказала она, приблизившись.

Ошеломлённый, Исаак повернул голову.

– Ты зачем сюда явилась, ненормальная? – спросил он.

Остальные забулдыги, вероятно, подумали, что Хельмимира – его бывшая.

– Хочу предложить тебе работу в моей газете, – уверенно сказала Хельмимира, игнорируя косые взгляды.

– Это там, откуда нас с тобой прогнали? – уточнил Исаак.

Несколько секунд Хельмимира молчала.

– К чёрту всё! – неожиданно проговорила она и, ко всеобщему удивлению, уселась прямо возле качкоида. – Бармен, три «Пилота в глубоком штопоре»!

Обалдев от такого поворота, Исаак рассмеялся. Мундиморийка рассказала ему о том, как её выгнали из редакции; о том, что она прочла все его рассказы – и они ей понравились; о том, что у ней теперь есть сервер и лицензия на распространение информации…

– Знаешь, мне было легко получить все эти разрешения, – похвасталась Хельмимира. – Я ведь женщина, а женщин они вообще всерьёз не воспринимают. Наверное, подумали, что я собираюсь вести журнал о домоводстве… Удобно, да? Теперь никому из них мало не покажется!

Исаак ответил, что ему никто не позволил бы вести журнал о домоводстве. Оценив шутку, Хельмимира посоветовала качкоиду не ломаться, а идти к ней работать. В конце концов, сколько можно смотреть на всю эту пафосную стерлядь?

Помимо Исаака, в штат сотрудников Хельмимиры перешли те, кого не устраивала политика господина Ильфо-Ульфо. Скоро в редакции «Свободы слова» работали восемь журналистов, два корректора и один специалист по техническим вопросам. Всё больше людей покупали подписку. «Сатира – мощное оружие», – говорила Хельмимира своим подчинённым.

«Низкая оплата женского труда – отличная попытка сохранить институт семьи и духовные скрепы. Очень трогательно и в духе имперской идеологии».

«Социальные гарантии высоки для военных и ничтожны для всех остальных. Предлагаю к каждому военному приставить две-три декретницы и одного инвалида».

«Имущественный ценз на выборах местных чиновников – очень «современный» шаг. Власти, наверное, думают, что умный человек не может быть бедным».

Через три с половиной джоселинских года «Свободу слова» читали во всех зонах столицы. Хельмимире приходилось нанимать новых сотрудников. У газеты был форум, и это добавляло ей популярности: далеко не все имперские издания любили обратную связь. Разумеется, всегда находились те, кто пытался взломать сервер и получить свежий номер бесплатно.

Однако свободной прессе приходил конец. Главным советником Его Величества по вопросам культуры стал маэстро Харальдюф. Именно он и внедрил Программу Культурной Доступности на всех планетах Мундиморы. Чуть позже Хельмимира окрестила её «Программой Всеобщей Дебилизации». Она заключалась в том, чтобы заставить народ поменьше думать. Для этого у Харальдюфа были свои цензоры; именно они решали, какой фильм выйдет на экраны, какая книга увидит свет, какое шоу появился в эфире… Главной их задачей было поддерживать имперскую пропаганду. Цензура пропускала только те произведения, в которых восхвалялись традиционные устои, патриархальная семья, культ войны и святость монарха. Необходимо было оградить мундиморийское общество от любого прогресса мысли. Однако не все «идеологически правильные» произведения выдерживали проверку. Например, если в книге был хороший слог, её не допускали до массового читателя. В прокат выходили фильмы без сюжета – зато со множеством клише. Имперские каналы показывали шоу о том, как правильно испражняться. Научно-популярные передачи были запрещены.

Читателям нравилось, с какой весёлой ехидцей Хельмимира высмеивала пропаганду. Однако и саму Хельмимиру критиковали без всякой жалости.

«Она зарабатывает себе на жизнь, поливая грязью чужие творения», – возмущались моралисты.

«Да возьмите её кто-нибудь замуж! – пытался шутить господин Какашкинд. – У ней просто мужика нет, вот и лезет в главные редакторы».

«Так женитесь на мне, – отвечала ему Хельмимира. – Рядом с вами я отупею и не смогу больше писать сатирические тексты».

Вообще, на одинокую бабу принято было смотреть с жалостью и презрением, как на что-то неполноценное. Считалось, что женщина может серьёзно заниматься любимым делом только потому, что у ней мужика нет. С лёгкой подачи Какашкинда Хельмимира получила позорное клеймо «сильной и независимой» – однако на самом деле всё было совсем не так, как злорадно думали неравнодушные.

Исаак в жизни своей не видел таких женщин, как Хельмимира. Его мать была сурова, немногословно и хозяйственна. Первая девушка, с которой он стал встречаться, жила в доме напротив и мечтала выйти замуж сразу после школы. Она даже пробовала забеременеть. Что бы ни говорили о качкоидах, у Исаака был достаточно высокий интеллект для того, чтобы этого не случилось. После разрыва её родители называли его подлецом и негодяем. Братья несчастной даже вызвали Исаака на бой, от которого сами потом отказались.

– Ты был её первым мужчиной! – в ярости кричали они.

– А она была моей первой женщиной, – отвечал Исаак. – И я не хотел бы ломать ей жизнь.

Вторая его пассия работала на заводе. Это была весёлая, трудолюбивая девушка – но как-то у них не срослось. Однажды Исаак признался ей, что мечтает стать писателем. Та подняла его на смех. Расставшись с ней, Исаак начал думать о том, чтобы уехать из родной зоны – подальше от устаревшей морали.

Он прибыл в Джудит-Лав-Коэн – и тут же был ослеплён множеством прелестниц. Одна красивая зумбулянка написала на салфетке свой номер и положила ему в карман, когда он был на смене в «Пафосной стерляди». Исаак сначала опасался, а потом не выдержал и позвонил. Он ездил к ней в приличный сектор неподалёку от клуба, а потом узнал, что её муж откуда-то там вернулся и мечтает его убить… Потом была одна недотрога, но Исаак связываться не стал: слишком уж странная. Была мимолётная подруга на курсах писательского мастерства – вот, пожалуй, и весь нехитрый список его отношений.

Хельмимира явилась для Исаака чем-то из ряда вон выходящим. Сначала он пытался держать себя в руках: в конце концов, мундиморийка была его начальницей. По всем законам природы мужик не имеет права спать с женщиной, которая выше него социально и больше зарабатывает. «Вот меня и догнала та самая устаревшая мораль», – смеялся Исаак, замечая за собой такие мысли. Обманывать себя было всё сложнее: качкоид и Хельмимира проводили вместе много времени. «Даже пытаться не стоит», – думал бедняга, оставаясь один на один со своей жгучей, бестолковой, неистовой страстью.

Когда в редакции появились ещё люди, он стал чувствовать себя особенно глупо. «Исаак, – говорила ему Хельмимира, – ты не поможешь мне сегодня? Хочу сделать видеосюжет и добавить в выпуск». «Исаак, я собираюсь в администрацию зоны брать интервью. Составишь мне компанию?» «Исаак, я еду покупать сладости в комнату отдыха. Боюсь, одна я всё не унесу». При этом Хельмимира была так хороша собой и так прекрасно пахла, что бедняга не смог бы отказаться, даже если бы захотел.

Всё это становилось невыносимым. «Уеду в родную зону!» – в сердцах думал Исаак и тут же понимал: на самом деле Хельмимира ждёт и улыбается. Строгая и требовательная к другим сотрудниками, она менялась, как только он переступал порог её кабинета. «Исаак, тебе нравится моя полупрозрачная блуза?» – нет, это его фантазии, на самом деле она сказала что-то другое… Однажды он достал и подарил ей запрещённую книгу. Хельмимира с радостью приняла подарок. «Знаешь, – сказала она, – мы с друзьями на выходных собираемся у меня дома смотреть артхаус. Ты тоже приходи». Когда все гости разошлись, а Хельмимира стояла у двери в спальню и улыбалась, Исаак схватил её и поцеловал. И плевать ему было на устаревшую мораль, вековые стереотипы и законы природы.

Время шло. Независимых изданий на Джоселин-Белл-Бернелл становилось всё меньше. Несколько раз в редакцию «Свободы слова» приходили с проверками. Потом власти Мундиморы приняли закон, согласно которому все предприятия и организации обязаны были каждый месяц сдавать государству по двадцать карло-саганов чистого энтузиазма на сотрудника. Тем не менее, дела у «Свободы слова» шли хорошо, и теперь её транслировали даже на соседнюю Эстер-Ледерберг.

– Я знаю, что меня читают мои родители, – говорила Хельмимира Исааку. – И я знаю, что они в ярости.

Иногда на её транслятор приходили странные файлы. Обычно она удаляла их как вирусные. Однажды Хельмимира всё-таки решилась открыть один из них и увидела довольно качественный короткометражный фильм. Было ясно: в империи существовали подпольные студии, которые распространяли своё искусство бесплатно, без лицензии. Хельмимира попыталась найти хоть одну такую студию на Джоселин, но не смогла.

Тем временем, странности продолжались. Однажды в редакцию «Свободы слова» зашёл университетский товарищ Хельмимиры по имени Флисиор – пригожий зумбулянин с необыкновенно бледной, почти голубоватой кожей и трагическим взглядом огромных тёмных глаз. Он искал работу. Хельмимира знала его как талантливого литератора и согласилась взять на испытательный срок. О своей прежней работе Флисиор почти не рассказывал – якобы какое-то независимое издание на Эстер-Ледерберг; о том, что привело его на Джоселин, он молчал вовсе.

Через несколько месяцев праздновали юбилей «Свободы слова». Хельмимира заказала столик в ресторане. Еды и напитков было немерено. Гости веселились на всю катушку и начали расходиться только тогда, когда на небе уже не было ни одного светила. За столом остались только самые стойкие: Исаак (он почти не пил), Хельмимира и Флисиор – причём последнему уже явно хватало. Товарищи решили проводить его домой.

Флисиор снимал жильё в той части Джудит-Лав-Коэн, где находился огромный лесопарк. Исаак выгрузил его тушку из аэротакси, положил её к себе на плечо и понёс по дороге вдоль зарослей раскидистого русланника. Хельмимира, сняв туфли, босиком шла по газону. Иногда, приходя в сознание, Флисиор смеялся, бормоча отрывистые фразы наподобие «Вы, ребята, много чего не знаете!» или «Я, ребята, могу такое вам рассказать!».

Вскоре все трое оказались на месте. В доме не было даже взлётно-посадочной площадки. Зато парковка наземного транспорта перед подъездом была забита. Когда Флисиора втащили в лифт, он внезапно очнулся и, глядя в глаза Хельмимиры абсолютно трезвым взглядом, произнёс:

– Они вербуют тех, кто им подходит. А когда он им надоедает – промывают мозги, чтоб ничего не помнил.

Ключи от квартиры пришлось искать долго. Зумбулянин шарил по карманам, а Исаак и Хельмимира поглядывали друг на друга: он – со снисходительной насмешливостью, она – удивлённо и настороженно. Когда, наконец, Флисиор открыл двери, все трое оказались в небольших апартаментах из двух жилых комнат, кухни и санузла.

– Ну всё, друг, приехали, – сказал Исаак, помещая нетрезвое тело на кровать. – Пора тебе хорошенько проспаться.

Неожиданно Флисиор, который начинал клевать носом, открыл глаза и мёртвой хваткой вцепился в руку качкоида.

– Они взяли меня на работу, – заговорил он быстрым, нервическим шёпотом, – я работал неделями, работал месяцами… У меня было всё… Всё, понимаете? А потом они просто избавились от меня, как от старой собаки… Они не думали, что я вспомню…

– Да кто – «они»?! – воскликнула, не выдержав, Хельмимира. – Говори уже нормально, раз такой болтливый!

Зумбулянин повернулся к ней и тихо произнёс:

– Харальдюф и придворные.

Исаак дал ему воды. Флисиор медленно уселся на кровать. Он рассказал о том, что после учёбы работал в заштатной газете на Эстер-Ледерберг и иногда издавался. Однажды ему предложили поучаствовать в одном конкурсе и обещали хорошую работу. Флисиор предоставил жюри свой последний, ещё не изданный роман. Вскоре с ним связались и пригласили на Джоселин. Сразу по прибытии его доставили в зону Беатрис-Тинслей, где жили император и придворные. Там его ждал маэстро Харальдюф – тогда ещё камердинер принца Брандомонда. Он усадил гостя за обеденный стол и долго беседовал с ним о жизни и творчестве. «Как вы смотрите на то, чтобы переехать на Джоселин?» – спрашивал маэстро. Всё это казалось Флисиору безумным сном: его, начинающего автора, приглашают работать в императорскую зону!

Флисиору сказали, что его книги будут издаваться строго ограниченным тиражом, однако гонорар пообещали баснословный. Вне себя от счастья, Флисиор подписывал какие-то бумаги о неразглашении, в которых не разбирался, а красивые девушки-биороботы продолжали подливать вина в его бокал… Вскоре Флисиор окончательно перебрался в Беатрис-Тинслей. Все его предыдущие публикации были изъяты из массовой продажи.

У него было всё, о чём только можно мечтать – кроме свободы. Просыпался он в то время, когда одно джоселинское солнце было уже высоко, а второе только появлялось на горизонте. Ожидая, когда подадут завтрак, он купался в огромном бассейне с тёплой минеральной водой. Потом следовал день, наполненный писательской работой. Для вдохновения разрешалось гулять в сопровождении охраны. Иногда Флисиор летал на Розалинд-Франклин – планету, сплошь покрытую водой. Там, на тёплых коралловых островах, находились виллы знати. Спокойная жизнь в комфорте и роскоши была похожа на сказку, однако зумбулянин быстро пресыщался всем, кроме творчества. Самым драгоценным, самым пронзительным наслаждением для него было творить – не отвлекаясь на бытовые проблемы, не отдавая никому свой чистый энтузиазм, не страдая от цензуры…

Иногда Флисиор бывал на светских вечеринках. Во время одной из них он случайно узнал о Программе Культурной Доступности. Зумбулянин даже чуть не подружился с другим писателем – белокурым ниби с планеты Нэтти-Стивенс – но тот потом куда-то исчез. Впрочем, возможно, люди маэстро, которые постоянно следили за «творцами по контракту», попросто не дали им общаться: Харальдюф не любил, когда его подопечные слишком ладили между собой.

Придворных красоток Флисиор едва ли ценил по достоинству. Его томная красота привлекала к себе женщин определённого склада; он выглядел роковым и загадочным, однако его натура была слишком холодной и невосприимчивой. Несколько раз он влюблялся, но быстро остывал – и снова ни одно живое существо не могло отвлечь его писательства. По приказу Харальдюфа, «творцов по контракту» развлекали девушки-биодроиды. Маэстро и сам отдавал им предпочтение. «От женщин всегда много проблем, – любил говорить Харальдюф. – Особенно от тех, кто слишком много думает».

Однажды Флисиор познакомился с принцессой Визулиндой – совсем ещё юной дочерью императора. Та, смущаясь, подошла к нему после киносеанса.

– Здравствуйте, – сказала она запросто. – Мне очень нравятся ваши романы.

Понимая, кто перед ним, Флисиор поклонился. Визулинда пригласила его на заседание книжного клуба благородных девиц – и с тех пор, несмотря на разницу в возрасте, между писателем и принцессой завязалась невинная дружба. Флисиор понимал, что нравится Её Высочеству – и эту детскую привязанность невозможно было воспринимать серьёзно. Друзья общались в присутствии гувернантки; Визулинда рассказывала, что собирается поступать Биотехнологический Университет на Эстер-Ледерберг. Они часто обсуждали его книги – и Флисиор отмечал, что Визулинда понимает их лучше чем кто бы то ни было. Не в силах побороть неловкость, зумбулянин держался отстранённо и с большим почтением. Визулинда весело смеялась, прося посвятить ей новую «Алису в стране чудес».

– Моя реальность не менее занимательна, – говорила Её Высочество.

Всё закончилось, когда одним утром Флисиор обнаружил себя в незнакомом месте. Сперва бедняга даже не понимал кто он; мысли роились в беспорядке – так, что невозможно было узнать даже знакомые предметы. Мир вокруг будто бы вращался; в этом вихре Флисиор искал хоть шаткую опору для осознанности – и не мог её нащупать; ему всё казалось, что он задыхается… Потом какая-то часть его разума всё же посветлела – и зумбулянин понял, что находится на общественном космодроме «Андреа-Гез», прямо в главном холле перед большим табло. Повинуясь бессознательному порыву, Флисиор запустил руки в карманы; там, на самом дне, лежали его удостоверение личности и билет на Эстер-Ледерберг. Внезапно он вспомнил дуло отупляющего ружья над головой – и это было единственное, что он мог воссоздать из последних событий. Содрогаясь, зумбулянин повернулся и зашагал прочь… На Эстер не тянуло. Наперекор всему, назло судьбе и тем, кто оставил его здесь, Флисиор спустился на нижний уровень космопорта, сел в электропоезд и вышел в зоне Мария-Кюри.

Он всё ещё плохо осознавал себя; каждая мысль, каждое решение давались с трудом. Несколько дней Флисиор бродяжничал, а потом устроился работать в буфет – и вот потекла для него странная, бессознательная жизнь.

Так проходили месяцы. Путешествуя из одной зоны в другую, Флисиор пытался восстановить в памяти то, что происходило с ним последние несколько лет. На каждом из мест работы из него извлекали чистый энтузиазм несколько раз в месяц по расписанию. Выходя из материализатора, он едва соображал, а потом страдал мигренью. Большого труда стоило бедняге оклематься. Вспомнив, наконец, основы своей профессии, он устроился консультантом в книжный магазин.

Это было время, когда Программу Культурной Доступности ещё не успели внедрить повсеместно. Существовали независимые издательства; в книжных магазинах можно было найти произведения, до которых не добралась цензура. Немногим позже монополистами книжного рынка стали только две крупных корпорации: издательство «Вялый обоснуй» и издательство «Издевательство». Первое занималось литературой для настоящих мужчин: бизнес-руководства, околонаучная фантастика и рассказы о бравых воинах различной степени адекватности. Второе издавало книги для дам: любовные романы, кулинарные энциклопедии и пособия Гвендельфины Куколки о том, как стать настоящей богиней. Поощрялось, чтобы книжный магазин был разделён на два отдела: мужской и женский. Если книга, написанная женщиной-автором, попадала на «мужскую» половину, то мог случиться скандал. Так в жителях империи поддерживались священные традиции гендерных различий.

Когда же Флисиор впервые переступил порог своего будущего места работы, такого порядка ещё не было. На полках царил хаос. Бедолага читатель, теряясь в названиях, просто не мог сообразить, какую бы книгу ему приобрести. Некоторые книги были даже без картинок. Женщины-авторы, которые не писали любовных романов, часто прятались под мужскими псевдонимами – чтобы не отпугивать аудиторию.

Зумбулянин проработал в магазине около двух лет, прежде чем стали появляться первые воспоминания. Всё это время он почти ни с кем не общался, а жил в мансарде. По долгу службы он много читал, и ему приходилось анализировать тексты. Однажды Флисиор изучал очередную книгу – и внезапно в его сознании вспыхнул мгновенный след прошлого: искусственный водопад посреди вычурного холла, пышные наряды гостей, любознательная дева, тощее лицо гувернантки… Флисиор вздрогнул и закрыл голограмму. Позже, овладев собой, он попытался соединить фрагменты. По мере того, как приходили воспоминания, мозаика всё дополнялась, пока частицы паззла не образовали полную картину… Завершающим штрихом стало то, что однажды в книгохранилище на глаза Флисиору попался его же роман – тот самый, который был опубликован ещё до встречи с Харальдюфом. Флисиор помнил далеко не все детали, однако теперь он точно знал, что именно с ним произошло.

Выслушав его историю, Исаак и Хельмимира ошарашенно молчали.

– Такие вот дела, – заключил Флисиор. – Всё было хорошо до тех пор, пока мою последнюю книгу не забраковали придворные критики… Проще говоря, от меня избавились, когда я надоел.

– Ты точно знаешь, что именно поэтому? – спросила Хельмимира.

– Да, я уверен, – ответил зумбулянин. – Я и раньше об этом слышал. Ходили слухи, что люди Харальдюфа «списывают» постаревших актёров и музыкантов… Я, если честно, не верил.

В комнате воцарилась тишина. Исаак и Хельмимира переглянулись.

– Если всё это правда, нужно срочно об этом рассказать, – произнесла, наконец, Хельмимира.

– За этим я и пришёл к тебе, – усмехнулся Флисиор. – А потом передумал…

– Почему? – удивилась мундиморийка.

– Думаю, будет лучше оставить всё как есть, – рассудил зумбулянин. – Если я заговорю, со мной расправятся…

– Ты хоть понимаешь, какую тайну раскрыл?! – воскликнула Хельмимира. – Ты не имеешь права молчать!

– Предлагаешь мне пойти против Харальдюфа?

– И против Харальдюфа, и против императора. К чёрту Программу!

– Ты ненормальная – больше и сказать нечего…

– Ненормальный тот, кто терпит над собой всё это скотство!

– Даже если расскажем – нам вряд ли кто-то поверит.

– Ещё как поверит! Подумай, скольких людей мы могли бы предупредить!

– Да, могли бы… А для тех, кого уже завербовали, они просто увеличат заряд – чтоб уж точно ничего не всплыло…

Хельмимира вновь умолкла, осекшись. Исаак тяжело вздохнул.

– Конечно, без твоего согласия я не стану ничего публиковать, – сказала Хельмимира, помолчав. – Но, знаешь, если поднять шумиху в прессе, Харальдюфу как бы то ни было придётся отвечать на обвинения – и вряд ли он посмеет что-либо с нами сделать… Так что подумай, Флисиор: мы могли бы изменить многое.

Было уже совсем светло, когда Исаак и Хельмимира оставили Флисиора одного. Ещё некоторое время после этого зумбулянин ходил на работу в редакцию «Свободы слова» – так, будто бы ничего не произошло. А потом он внезапно исчез, не вернувшись из поездки на Эстер-Ледерберг.

За несколько месяцев до своего исчезновения он говорил Исааку о том, что снова хотел бы написать роман – только ничего не выходит. Как и все граждане империи, сотрудники «Свободы слова» постоянно должны были отдавать свой чистый энтузиазм «на благо общества». Каждый раз выходя из материализатора, Флисиор жаловался, что чувствует себя разбитым. Его организм, в отличие от организма Хельмимиры, не мог вырабатывать много душевной энергии. Всё чаще он брал дополнительные выходные. Поначалу Хельмимира закрывала на это глаза, но спустя какое-то время стала вычитать из зарплаты.

Однажды Флисиор явился в редакцию на удивление рано. Бедняга, судя по всему, почти не спал; он казался бледнее, чем обычно; глаза будто впали. Его трагическая красота имела болезненный оттенок.

– Вчера кто-то прислал мне один из тех романов, что я написал для принца Брандомонда, – сказал Флисиор, когда поздним вечером пришёл в кабинет Хельмимиры.

Отвлекшись от вычитки статей, мундиморийка подняла на него удивлённый взгляд.

– И что бы это могло значить? – спросила она.

– Не знаю, – вздохнул зумбулянин, шумно опускаясь на бесформенное сидение перед столом. – Ты точно никому об этом не говорила?

– Ещё чего! – возмутилась Хельмимира.

– Может, Исаак проболтался?

– Довольно!

Голос Хельмимиры сделался резким; чуть наклонившись вперёд, она неотрывно уставилась на Флисиора.

– Ты что, так и будешь всю жизнь бояться любого шороха? – проговорила мундиморийка после паузы.

Флисиор вздрогнул и поднял взгляд.

– И что ты предлагаешь делать? – спросил он раздражённо.

– Я предлагаю поступить правильно, – без колебаний ответила Хельмимира. – Хватит молчать! Подумай об этом хорошо, Флисиор.

Спустя некоторое время зумбулянин стал вести себя спокойнее и даже повеселел, а потом попросился в отпуск на родную планету.

– Очень хочется увидеть отца с матерью, – признался он коллегам, покидая редакцию «Свободы слова». – Мы плохо расстались, и пришло время помириться.

Когда же Исаак и Хельмимира прибыли на Эстер-Ледерберг в поисках Флисиора, его родители приняли их довольно холодно. Супруги явно хотели поскорее избавиться от незваных гостей. Тем не менее, они позвали их в дом и заварили целый перколятор душистого кофечая. На все вопросы Хельмимиры они отвечали коротко и сухо. Отец Флисиора – пожилой зумбулянин в старомодном жилете из добротной шерсти – посоветовал гостям «не лезть в эту историю». Разочарованные, Исаак и Хельмимира попрощались и вышли прочь. Перед отлётом на Джоселин они всё же не поленились расспросить соседей о Флисиоре. Кто-то сказал, что недавно видел его у дома родителей – но мог и обознаться.

Несмотря на неудачу, Исаак и Хельмимира не собирались бросать расследование. Они узнали номер космического рейса, которым летел зумбулянин. Его также отмечали на контроле прибытия. Это говорило о том, что Флисиор действительно летал на Эстер. Потом удалось достать списки тех, кто прибыл на Джоселин за последнее время. Флисиора среди них не было. Не было его и среди тех, кто вылетал с Эстер-Ледерберг на другие планеты.

– Выходит, он до сих пор на Эстер, – говорила Хельмимира. – Если, конечно, он не путешествовал частным аппаратом.

Двигаясь в слепую, журналисты пытались собрать как можно больше фактов. Сразу по возвращении домой Хельмимира встретилась с хозяином квартиры, которую снимал зумбулянин. Флисиор остался должен, и Хельмимира заплатила необходимую сумму, чтобы осмотреть апартаменты.

Однако осмотр результатов не дал. Жилище выглядело так же, как и в тот раз, когда Исаак и Хельмимира были там впервые: кое-какая мебель, одежда, книги… Транслятор и клавиатуру Флисиор взял с собой. На столе, помимо недопитого кофечая, лежала открытая, практически пустая упаковка дорогих сладостей.

– Мне вот интересно, – рассуждала Хельмимира, когда они с Исааком шли через парк обратно к стоянке аэротакси. – Как ему удалось всё вспомнить? Говорят, действие отупляющего лазера необратимо.

– Технология новая, – ответил Исаак, подумав. – Скорее всего, мы до сих пор чего-то не знаем.

Заявление о пропаже Флисиора давно лежало в Комиссии Уголовных Расследований – и всё без толку. Его фото было в каждом номере «Свободы слова». Проходили месяцы, однако никаких новостей о журналисте в редакцию не поступало. Злые языки обвиняли Хельмимиру в том, что она спекулирует на чужом горе. Мундиморийка не обращала внимания. Гораздо больней было то, что поиски зашли в тупик. Вне себя от бессильной ярости, Хельмимира понимала: шансы найти Флисиора таяли с каждым днём.

Теперь она поставила себе новую цель: найти людей, с которыми случилось то же, что и с Флисиором. Это, разумеется, было непросто. Хельмимира решила действовать издалека. Она начала с того, что позвонила знакомому директору независимого издательства. От него она узнала имена писателей, чьи книги были изъяты из массовой продажи за последнее время. Никто из тех, кого он припомнил, не был родом с Джоселин. Никто из них больше ни разу не публиковался в столице.

Хельмимира навела справки и вышла на след одного писателя с планеты Нэтти-Стивенс. Его подруга работала в редакции журнала, владелец которого заключил со «Свободой слова» договор о взаимной рекламе. Девушка рассказала, что и она участвовала в конкурсе на место у приличного работодателя. Жюри высоко оценило её произведения. Однако потом ей сказали, что «предпочтения отдаётся писателям мужского пола», извинились и больше не звонили. Зато её друга, который по количеству баллов шёл сразу позади, довольно скоро пригласили в Беатрис-Тинслей. Спустя некоторое время она тоже переехала на Джоселин-Белл-Бернелл. Знакомые переписывались: девушка рассказывала писателю о том, как за небольшую плату работала корректором. Он, в свою очередь, хвастался своей роскошной жизнью в Беатрис-Тинслей. Чуть позже молодой мужчина перестал выходить на связь. Девушка, разумеется, решила, что баловень судьбы не изволит больше общаться с неудачницей. Когда же она прилетела к родственникам на Нэтти-Стивенс, то узнала, что бывший придворный писатель находится в психиатрической больнице в том же секторе, где она жила раньше. Хельмимира даже летала туда пообщаться – и нашла лишь тень человека. Бедняга страдал от тяжёлого эпизода депрессии и ничего не помнил.

Существовали и другие зацепки. Спустя некоторое время после путешествия на Нэтти-Стивенс Хельмимира нашла информацию о другом писателе – уже с планеты Ида-Ноддак. Его судьба была схожа с судьбой Флисиора. Хельмимира полетела на Иду и встретилась с его матерью. Пожилая женщина рассказала, что сын действительно работал в Беатрис-Тинслей. Когда же от него перестали приходить письма, она сама отправилась на Джоселин-Белл-Бернелл. В Комиссии Уголовных Расследований обещали помочь, и на этом всё закончилось. На приём к Харальдюфу она не попала.

Сопоставляя факты, Хельмимира понимала: Флисиор ничего не выдумал, и Программа Культурной Доступности действительно существует – как существует и «особая» культура, отличная от культуры масс. Всё чаще вспоминала она тот вечер, когда сама побывала в Беатрис-Тинслей на киносеансе для придворных. Тем не менее, в руках у неё не было ни одного доказательства. После каждой командировки она возвращалась домой с тяжёлым сердцем. Расследование длилось уже много месяцев – однако до сих пор Хельмимира не сумела собрать материал для статьи. Постоянное созерцание чужого горя оставляло в её душе болезненные раны, которые потом долго рубцевались, превращаясь в грубые полосы. Хельмимира как будто билась о кирпичную стену, за которой слышались голоса.

Когда Исаак ночевал у себя, Хельмимира то и дело просыпалась от малейшего шороха. Возвращаясь с работы, она стала бояться водителей аэротакси. Отпирая дверь собственной квартиры, мундиморийка отчётливо слышала позади себя пугающие шаги – и, оборачиваясь, не видела за спиной никого…

Рядом с Исааком было спокойнее, но не могла же Хельмимира везде таскать его за собой. Как-то раз качкоид признался, что здорово устал от всей этой «погони за призраками».

– Это не погоня за призраками, – сказала Хельмимира. – Это работа журналиста – докопаться до правды, рассказать её и призвать к действию.

Однажды Хельмимира купила себе личный пистолет модели «грэйс-хоппер». Это было небольшое легковесное оружие для стрельбы на близком расстоянии. Регистрируя пистолет Секции Уголовных Расследований, Хельмимира встречала недоумевающие взгляды.

– И всё же, – назидательно произнёс какой-то чиновник, – советую вам хранить эту вещь у мужа. Ему намного легче понять, как она работает.

– Обожаю социальные стереотипы, – ответила незамужняя Хельмимира. – А теперь у меня даже есть то, на чём я буду их вертеть.

Чтобы научиться стрелять, она заплатила одному ветерану – владельцу тира. Сначала старик был озадачен: мундиморийка любила платья и выглядела как «девочка». Потом он всё-таки сжалился над несчастной: у таких, как она, чаще всего просто мужика нет.

– Ничего, – подбадривал бабёнку отставной ефрейтор, – выйдешь замуж, и не понадобится тебе этот дружок.

– Вы говорите так, будто я не пистолет купила, а фаллоиммитатор, – отвечала Хельмимира.

Пытаясь охладить воспалённый разум, мундиморийка всё чаще наведывалась в тир. Старик обучал её новым приёмам. В конце концов, он проникся уважением к упорной «бабёнке» и даже различил в ней хорошего стрелка.

«Если за мной придут, то никакой пистолет мне не поможет», – думала Хельмимира каждый раз, когда возвращалась с тренировки. Однако с оружием было спокойнее. Приходя домой, мундиморийка продолжала работать над статьёй о Программе Всеобщей Дебилизации – несмотря на скепсис коллег.

Перед тем, как опубликовать статью, Хельмимира официально уволила всех сотрудников газеты, включая даже Исаака. В одно прекрасное утро очередной выпуск «Свободы слова» отправился на спутник, после чего оказался на трансляторах подписчиков. Реакция на форуме была неоднозначной: кто-то обвинял Хельмимиру во лжи, кто-то посмеивался над странной теорией заговора, кто-то благодарил за расследование… Находились и те, кто думал, что статья – просто шутка в стиле Хельмимиры. «За это мы вас и любим, госпожа редактор: интриги, скандалы, расследования и качественная сатира». Однако большинство читателей согласились с основной мыслью статьи: отгораживать себя от «мусорных» продуктов культуры – не такая уж и плохая идея.

Спустя некоторое время шумиха вокруг статьи улеглась, и жизнь покатилась своим чередом. Немного успокоившись, Хельмимира взяла небольшой отпуск и потратила его на дорогом курорте. Вернувшись, она решила официально взять своих сотрудников обратно в штат. Всё выглядело стабильным, обыденным, спокойным… А однажды, в один пасмурный выходной, кто-то прислал Хельмимире красивую коробку.

Случилось это ближе к закату Веры-Рубин. Хельмимира задремала за чтением – и вдруг услышала сигнал почтового дроида. Квартира мундиморийки находилась на семнадцатом этаже; беспилотник спокойно приблизился и завис прямо перед воротами на посадочную площадку. Заметив его, Хельмимира открыла ворота и вышла. Никаких посылок она не ждала, и первой мыслью было вернуть подношение обратно отправителю. Беспилотник влетел на террасу; мундиморийка уже собралась нажать на сенсорной панели значок «отклонить», как внезапно обнаружила, что операция невозможна. Тем временем дроид, оставив коробку у её ног, благополучно скрылся. Ругаясь последними словами, Хельмимира побежала обратно в квартиру и захлопнула дверь.

«Этого ещё не хватало! – думала Хельмимира, поглядывая на подарок сквозь стекло. В её памяти всплывали истории убийства неугодный журналистов – и от этого становилось не по себе. «А, впрочем, зря я паникую, – пыталась успокоить себя Хельмимира. – Это может быть и от Исаака – извинение за сцену в такси…» Судя по специальному штемпелю, почтовая служба сканировала коробку на наличие взрывных устройств.

«Что ж, – усмехнулась Хельмимира, – возможно, там находятся самые красивоупакованные нейротоксичные споры за всю историю биологического оружия… Надену-ка респиратор».

Копаясь в недрах аптечки, она вспомнила, что где-то уже видела точно такую же коробку. Снова оказавшись на террасе, мундиморийка надела не только респиратор, но и медицинские перчатки. Будучи экипированной, Хельмимира, наконец, решила приступить к делу: присела на корточки, сняла полимерную ленту и, приготовившись к чему угодно, подняла крышку… Внутри лежали изысканные сладости.

Захлопнув коробку, Хельмимира осмотрелась. Немного погодя она открыла её снова, и, чувствуя себя Пандорой, запустила туда несколько пальцев. Её внимание привлекла упаковка большой конфеты, которая лежала сверху… На ней были нацарапаны символы.

«У Вас мало времени», – говорилось в записке. – Через несколько часов к Вам придут, чтобы арестовать по ложному обвинению. На стоянке у большого торгового центра рядом с Вашим домом есть летательный аппарат (номер ячейки и код прилагаю). Координаты уже в навигаторе. Вас встретят. Позывные – «Вера Рубин – Карл Саган». О товарищах не беспокойтесь: нужны только Вы. С уважением, подписчик».

Хельмимира перечитала текст. Кровь прилила к её голове. «Всё это либо глупая шутка, либо жалкая провокация!» – возмущённо думала мундиморийка. Она не помнила, как вновь оказалась в квартире; пытаясь взять себя в руки, Хельмимира принялась ходить из комнаты в комнату – и тут же осознала, что её сотрясает болезненный страх… Внезапно, словно резкая пощёчина, явилась мысль о том, что всё это правда. «За мной уже выехали!» – пронеслось у Хельмимиры в голове. Вне себя от ужаса, мундиморийка схватила коммуникатор, чтобы связаться с Исааком – но тут же подавила этот порыв. «Если всё правда, то и звонки отслеживаются, – подумала она. – Нельзя, чтобы Исаак пострадал из-за всей этой борьбы с системой… В конце концов, мы друг другу никто». У любого из сотрудников «Свободы слова» всегда оставалась возможность отречься от всего, что делала и писала главный редактор. Под самыми скандальными статьями всегда стояло только её имя.

Хельмимира накинула тёплый кардиган, схватила сумку и собрала всё необходимое: пистолет, обёртку от конфеты, деньги, лайки, ключи, респиратор… Транслятор и коммуникатор, по которым её могли бы вычислить, мундиморийка оставила на своём столе. Одному из знакомых она написала, что собирается ехать в редакцию.

Недалеко от дома находилась зона отдыха. Хельмимира спряталась в самой дальней беседке и стала ждать. Несколько часов, о которых говорилось в тексте, были преувеличением: совсем скоро к дому подъехала машина, из которой вышли двое в штатском; Хельмимира узнала их по особой выправке. Содрогнувшись, мундиморийка посмотрела вверх. На уровне семнадцатого этажа к дому подлетел ещё один аппарат и припарковался на посадочной площадке её квартиры… Всё, о чём предупреждал неизвестный, было правдой. И теперь не оставалось ничего, кроме как спасаться.

Хельмимира подождала, пока сотрудники Тайного Комитета окажутся в подъезде, и вышла из беседки через противоположный ход. Не оборачиваясь, она быстрым шагом направилась к стоянке торгового центра. Сердце её бешено колотилось, в руке был зажат заветный фантик. Хельмимира чувствовала себя голой, босой, одинокой, беззащитной… Отчаянный страх отдавался в её висках гулкими ударами. Уже почти бегом Хельмимира достигла нужной ячейки. Вид бегущей дамы никого не смутил. Комиссар правопорядка даже уступил ей дорогу… Он вряд ли знал, что через пару часов её объявят в розыск по всей империи.

Хельмимира вошла в торговый центр, поднялась на стоянку, нашла нужную ячейку и набрала указанные символы. Ячейка с шумом открылась; внутри стоял аппарат – небольшой, двухместный, овальной формы – идеальный вариант для близких путешествий. Ключ находился у входа в кабину. Волнуясь, Хельмимира села за штурвал. Загорелась панель управления: полный бак, все системы исправны, координаты конечной точки определены… Двигаясь к шлюзу по длинной трассе, Хельмимира всё думала, что вот сейчас – у выхода – за нею вслед устремится патрульный шаттл… Этого, к счастью, не произошло. И в то самое время, когда агенты Его Величества, должно быть, искали Хельмимиру в здании редакции, мундиморийка покинула атмосферу Джоселин-Белл-Бернелл; в её сумке – тут же, на соседнем сидении – находились древние тексты, когда-то скаченные в университетской библиотеке.

Пролетая мимо обзорных спутников, Хельмимира чувствовала дрожь в коленях. Джоселин осталась далеко позади, но перепуганной беглянке всё казалось, что вот-вот её настигнет эскадрилья патрульных шаттлов. Наконец, Хельмимира поставила на автопилот и бессильно откинулась в кресле; постепенно доходил до неё тот факт, что всё кончено, и летит она в неизвестность, которая разверзлась прямо под ногами. Сдавленной истерикой билось внутри сожаление об Исааке; губы Хельмимиры дрогнули, и вот уже готова она была превратиться в ту ревущую, беспомощную бабёнку, которую видит за штурвалом любой женоненавистник… Однако посреди отчаяния само собою вдруг появилось жгучее, нестерпимое отвращение к собственной слабости – откуда-то изнутри, из глубины естества, из Вечной Пустоты, которая окружала кукольную капсулу. Перед Хельмимирой обнажилась одна простая истина: необходимо выжить любой ценой, а для этого нужно иметь твёрдую руку и холодный рассудок. Уныние безысходности превратилось в истошное лихачество. Теперь Хельмимира вовсе не смиренно вступала в неизвестность, а бросалась туда с разбегу. Она перевела на ручное управление, крепко взяла штурвал и повела свой аппарат к едва наметившемуся абрису планеты Эстер-Ледерберг.