Экспансия

Глава 1

Рост потянулся, руки, ноги, даже шея и торс — все стало «не своим», от долгой и вынужденной неподвижности такое случается. Но в том, что происходило, было что-то еще, более сложное и малопонятное. И сразу же услышал приказ Баяпошки:

— Не вертись.

Ростик немного рассердился. Но скорее от смущения, которое он теперь почему-то постоянно испытывал перед этой красавицей, его бывшей женой, аймихошей и художницей, матерью его второго сына Гаврилки, сестрой его нынешней жены Винрадки. Она сидела с задумчивым видом перед огромным, чуть не в половину чертежного стандарта, листом шершавой бумаги и старательно водила по нему толстым черным карандашом «Кремль». На Роста она почти не смотрела, но иногда он чувствовал идущую от нее волну горячего внимания. А ведь обещала не усугублять...

— Ты кого рисуешь? — спросил Рост, давая выход смущению. — Меня или как договаривались?

— Как договаривались, — быстро отозвалась Баяпош-хо. — Не злись и не волнуйся, все получится.

Договаривались они о том, что Баяпошка будет рисовать всех тех, кого Рост встречал в своем плену, — чегетазуров, несупен, ярков, вас-смеров, кваликов, вырчохов, Докай, боноков и тех, других медуз, которые ходили по Нуаколе в жестких прозрачных скафандрах и иногда выпускали какой-то пар, от которого все прятались. Словом, тех, кого он был способен отчетливо вспомнить, хотя, если бы он действительно постарался, вспомнить, разумеется, смог все — тренировки аймихо, которым Гринева когда-то подвергали, не прошли даром.

— Ты им случайно не портретное сходство придаешь? — снова спросил Ростик, потому что успокаиваться не собирался. Правда, при этом он ни на мгновение не сомневался, что действительно у Баяпошки все получится. Но беда-то была в том, что у него не слишком выходило, вернее, он просто не желал вспоминать многое из того, что с ним случалось в плену.

— Я рисую, чтобы потом можно было выгравировать их на стали. Этими гравюрами мы набьем твою книгу, и тогда...

Что тогда, Рост не стал слушать.

— Я не против иллюстраций, но зачем? Кому это нужно?

— Ты не спорь, ладно? — Баяпошка слегка прищурилась, тоже, вероятно, от избытка чувств. — Не тебе решать, что важно и кому нужно.

— Именно мне. — Он уже сдался, но на словах признавать этого не хотел. — Посадите десяток людей за ненужные гравюры, оторвете от более насущных дел... Не понимаю.

— А как их узнать, если кто-то, не ты и не мы, аймихо, их увидим? У тебя есть более дельное предложение? — холодновато спросила Баяпошка. Вздохнула, добавила: — Так что не вертись. Когда ты вертишься, тебя читать труднее.

Дело было в том, что Ростик, когда действительно понял, что вернулся, что вырвался из плена пурпурных, для просвящения всего честного народа написал книгу. Сначала он, конечно, хотел просто дать отчет о своем житье-бытье, которое в плену было не слишком веселым и сладким. А потом увлекся и накатал огромный текст, иногда даже слишком подробный, почти роман, который теперь, по словам тех, кто приезжал к нему, читали все подряд. На самом деле — все, кому не лень.

Но вот описания разных существ, которых он видел и которых сам-то представлял очень живо, ему не удались, вероятно, все-таки он был не романист. Тогда и родилась идея, которую озвучил, кажется, Сатклихо, чтобы Баяпошка сосредоточилась на его, Ростиковых, мозгах и вычитала из памяти подлинный вид различных разумников. Этим теперь они и занимались. К слову сказать, Баяпошка за те годы, пока Роста не было, стала не только женой Эдика Сурданяна, не только родила еще четырех ребятишек, помимо Гаврилки, но и сделалась штатной художницей Боловска. Что было необходимо, потому что после Переноса восстановить процесс фотографирования не выходило, вероятно, не удалось получить в достаточном количестве требуемую для этого химию. А старинные технологии, например, на асфальте, как было когда-то, когда фотографию только изобрели, оказались напрочь забыты.

Кстати, имена этих четырех ее детей Рост при всем старании и знании трех иных языков Полдневья, кроме русского, выучить так и не сумел. Должно быть, подзабыл природный язык аймихо, да и не слишком хорошо узнал его, когда из него делали Познающего. А их русские аналоги... Да, русский он тоже, как с удивлением обнаружил, трудясь над манускриптом, изрядно запустил. Для его уха русский теперь частенько звучал необычно, чуждо, и если вслушаться, то Рост даже некоторые слова произносил неуверенно.

— Я вообще не соображаю, что ты меня читала, — буркнул Рост, пробуя снова сосредоточиться на внешности вырчохов.

— Чувствуется великий стилист, — отозвалась Баяпошка, не отрываясь от своего листа бумаги. — И с сильнейшим романическим уклоном.

Действительно, и это за Ростиком теперь водилось. Он иногда такие пируэты на родном-то, на русском закладывал, что только держись. Объяснялось это, конечно, тем, что слишком много лет ему пришлось даже думать на едином, а на этом языке его фраза не резала бы слух. Собственно, она могла прозвучать абсолютно правильно, он был в этом уверен.

Баяпошка подняла голову, почерневшими пальцами, которыми размазывала зачем-то карандаш, осторожно убрала прядь волос с глаз.

— Что с тобой делать? Ведь не хочешь мне помогать. Как я могу чего-нибудь добиться?

Конечно, кто-то должен был подойти. Только она обостренным своим внутренним видением поняла это раньше Роста. Но теперь и он понимал, что вот сейчас...

Они сидели на берегу моря, чуть в стороне от Храма. Дальше их на песке возились дети под присмотром Ждо. С десяток бакумуренышей, дети Баяпошки, которых она приволокла с собой в Храм из Чужого города, где ее новое семейство ныне постоянно обитало при Эдике, а еще дальше Гаврилка да трое детей мамы — Пашка и Машка, почти уже совсем взрослые, и их младший брат Степан. Кстати, эти трое последних приходились родней и самому Ростику, только он не мог, не хотел в это поверить.

Еще в этом импровизированном детском питомнике обреталась его дочь от Винрадки, получившая диковатое, но приятное на слух имя Роса. Роска обихаживала его вторую дочь от Винрадки, свою сестрицу — Дарью Ростиславовну всего-то трех лет от роду. Это и была новая поросль Боловска, хотя скорее все-таки Храма, его обиталища, его дома.

Рост присмотрелся, так и есть, около людей совершенно по-человечьи кружили дети аглоров, все шестеро, только их было почему-то плоховато видно, хотя некоторые были без плащей невидимости. Впрочем, троим из них плащи были сделаны уже полностью, и теперь оставалось только менять куски на вырост... Нет, это Степка возился с Гаврилой в плащах, а аглоры были как раз без нуз.

Выучить бы мне весь этот выводок, решил Рост и обернулся в другую сторону, к Храму. Из-за пристройки, в которой обитали аглоры, вылетел выводок молодых мангустов, возглавляемый Табаском, что тоже было необычно. Кесен-анд'фы только плодиться приходили в Храм, а обычно обитали в лесу, особенно молодняк, которому уже мешала слишком плотная опека старших.

В первый год Рост очень опасался, что гигантские ящеры начнут на его мангустов охотиться, но потом выяснилось, что боялся зря. Кесен-анд'фы и для дваров были животными священными, и для всех прочих обитателей леса, которые могли им доставить неприятности. Двары вообще, когда узнали с какой добычей вернулся к ним Рост, захотели ему даже какой-то праздник устроить, едва удалось отвертеться. А то что бы он делал на празднике ящеров, чествующих трех юрких зверьков?

Рост поразмыслил и решил — Табаск бежит рядом с кем-то из аглоров, вернее, с двумя, кажется, с Ихи-вара и Бастеном. Каким-то образом он теперь умел понимать, кто из прозрачных бойцов Полдневья к нему приближается. Или это увидел Табаск и просто оттранслировал ему в сознание?

Но в то же время Рост сомневался, чтобы из-за двух аглоров Баяпошка стала отрываться от дела. Что-то во всем этом было не то и не так, как обычно.

— Дай посмотреть, что получается, — попросил Рост примирительно.

Художница послушно откачнулась от листа, Рост дошел до нее и заглянул через плечо.

На него смотрела хищная, выразительная голова, чем-то неуловимым схожая с человеческой, но больше смахивающая на голову выдры. Такой же низкий лоб, гладкая, очень мускулистая шея, врастающая в неширокие плечи, огромные миндалевидные глаза, способные подавлять волю каждого, кому это существо было врагом, жестковатые, как у настоящей выдры, усы, приподнятая губа, открывающая чудовищные зубы... Сбоку были нарисованы те же выдры, вернее, вырчохи, в разных позах. Некоторые держали оружие, некоторые с разворотом, как во время движения, демонстрировали свои комбинезоны, у пояса увешанные подсумками.

— Похоже? — спросила Баяпошка, но даже не дождалась подтверждения. — А ты в своей книжке написал, что они тебе очень напомнили людей.

— Тогда мне так казалось... Да, конечно, похоже. Очень. — Рост помялся. — Только, знаешь, я ведь тогда уже и забывать стал, какие люди бывают.

— Знаю, — кивнула Баяпошка. Неожиданно она хмыкнула. — Ты их толком и не видел, только запах запомнил. Я по запаху и рисовала.

Аглоры подошли уже совсем близко, Бастен откинул капюшон нузы. Его лицо показалось Ростику на редкость бледным, хотя и прекрасным, как всегда.

— Рост-люд, — заговорил он по-русски не слишком внятно, женщины-невидимки говорили чище, — тебе нужно мобилизоваться. К нам приближается гравилет. Конечно, по твою душу.

Рост перевел взгляд на Баяпошку.

— Ты не знаешь, зачем?.. — Она сделала очень задумчивое лицо. Пришлось добавить: — Зачем кому-то лететь сюда, да еще, как полагает Бастен, по мою душу?

— Знаю, — ответила аймихоша и мельком посмотрела на Бастена. Тот сразу же закрыл голову капюшоном и стал абсолютно невидимым. Это был знак того, что людям нужно поговорить наедине. Почему-то аглоров тут, в Храме, никто не стеснялся, видимо, трудно было их учитывать, особенно потому, что они могли быть всюду. Даже там, куда, по человеческим нормам и правилам хорошего тона, заходить все-таки не полагалось.

Жаль, что следы аглоров на этом твердом песке почти не видны, вдруг они уже пошагали к детям или вообще — в степь, высматривать непонятный антиграв.

— Рассказывай, — попросил Ростик. Баяпошка убрала рисунок в папку на тесемочках, в каких в детстве Ростика ученики музыкальной школы носили свои ноты. И где она такую только выискала?.. Вздохнула, посмотрела на море.

— Видишь ли, возникла идея как-то тебя использовать. Жалко, что боец и организатор с твоим опытом болтается на окраине и занимается невесть чем.

— Я фермер, — сухо ответил Ростик, — кормлю семью. И это не окраина, тут мой дом. — Он все-таки не удержался: — Когда-то тут был и твой дом, поэтому... Больше уважения, Бая, просто — уважения.

— Семейство может прокормить и Винрадка, как кормила все те годы, пока ты отсутствовал. А фермер из тебя... Как из меня аглор, наверное.

С этим приходилось согласиться. В то время, как Рост пребывал в плену, Винрадка хозяйствовала в Храме и ждала его. Вот Баяпошка окунулась в жизнь Боловска, вторично вышла замуж, нарожала детей, стала художницей. А Винрадка... Да что там, и так все понятно.

— Еще раз, потому что тебе это не ясно, — продолжала Баяпош-хо. — Тебе казалось, что ты отсутствовал три года с небольшим. Так? На самом деле тут, в Боловске, прошло семь лет, причем почти месяц в месяц, и не спорь с этим.

Вот это у Роста в голове не укладывалось и, может быть, не могло уложиться. Он точно понимал, что не мог так здорово ошибаться. Время, когда он был запрограммирован в раба, составляло чуть более двух лет. Потом он год болтался в подручных Савафа, потом несколько месяцев готовился к побегу, который в итоге удался. Сюда можно прибавить еще несколько недель, в крайнем случае — пару месяцев, когда он побывал в плену у кваликов, а потом его обучал друг-Докай, и несколько дней, когда они летели сюда, на их континент, где находится Боловск. Если точнее, летели они чуть больше сорока часов... Откуда же семь лет?

Но все, с кем Рост разговаривал, утверждали в один голос — его не было семь лет. Ерунда какая-то.

— Потом ты почти год приходил в себя, потом писал свою книгу, — продолжала Баяпошка, — потом пробовал заниматься, как ты говоришь, фермерством, хотя даже у Гаврилки это могло бы получиться лучше. Но ведь с твоего возвращения прошло уже четыре года! И следовательно, по вашему продолженному исчислению сегодня началась осень тысяча девятьсот восемьдесят шестого, и ни днем меньше.

— Все-таки ты это к чему? — спросил Ростик, потому что аймихоша замолкла.

— Пора приниматься за дело. — Она вздохнула. — Так было решено начальством, и я тоже так считаю. Поэтому возникла маленькая интрига. Я как бы с тобой тут рисую картинки, а между тем... Разрабатываю твое сознание, чтобы ты снова мог... Служить. К чему, собственно, и предназначен.

— Значит, ты не для книги рисовала?

— Для книги, — Баяпошка даже слегка вскинулась, все-таки аймихо терпеть не могут лгать. — Это правда. Эти рисунки я использую на благо всех... Кому придется по твоей книге учиться, познавать, как устроено Полдневье за пределами нашего континента. Но вторая цель — вернуть тебя в строй.

— Я не согласен, — ответил Рост и повернулся, чтобы идти в Храм, хотя Баяпошка крикнула ему в спину:

— Ты стал каким-то деревянным! — Она подождала, пока он оглянется на нее. — Пойми, я не хотела такой роли, просто больше никого не было, чтобы... Привести тебя в чувства.

— Чувства тут ни при чем.

— Еще как при чем. — Она заторопилась, видимо, женская часть ее природы все-таки проявилась, не все же время ей быть художницей, нахальной и в высшей степени требовательной: — Да, когда ты пропал, я не стала ждать... Но я любила тебя и сейчас люблю, Рост. Ты не понимаешь, как это трудно было — оказаться без тебя. Вот я и...

— Я же сказал — чувства и даже наши поступки, продиктованные ими, тут ни при чем.

И вдруг с необычайной отчетливостью понял, что теперь вот случится у него такая полоса, когда все на свете будет диктоваться — или неявно зависеть, но все равно зависеть! — от всех и всяческих любовей, связей, браков, прежних увлечений... А это было неправильно, потому что слишком по-женски, с неистребимым девчоночьим отношением к миру через привязанности или, наоборот, неприязни. Слишком это затуманивало мир, в котором он привык существовать, но с этим теперь приходилось считаться. Может, пришел такой возраст, когда всяческие переживания настигают и мужчин?

Одно он знал точно. Раньше такого не было, все получалось само собой. И он бы с превеликим удовольствием обошелся без этого впредь.

Баяпошка смотрела на него исподлобья, словно формировала его мысли, как с ним это некогда происходило в плену, когда он был рабом. Или она все-таки угадывала его настроения, ведь женщины-аймихо склонны к эмпатии. Иногда даже слишком. Уж кому как не ему в этом разбираться, побывав мужем двух сестер из их племени?

Он пошел к Храму. Баяпошка почти в отчаянии поднялась, под ее ногами заскрипел песок.

— Ростик, если тебе будет лучше, я могу признать, что... Если бы знала, что ты жив, я бы...

Он отмахнулся от нее, как от докучливой мухи. Про себя подумал, все, больше никаких рисунков, какую бы ценность они, по словам аймихо, не представляли. Он с этим завязал. Как и с возможной службой Боловску в чине... Кстати, какой у него там чин имеется, кажется, дослужился до капитана. Невелика птица, смогут обойтись.

Но кто-то догонял его бегом, а потом взял за руку. Это была Роса, Росинка, Роска... Она заставила его остановиться, потому что запыхалась. Серьезно посмотрела в глаза, у нее были чудесные глаза, Гриневской породы, серые и слегка настороженные. Сильные глаза.

Она вся была очень складненькая и быстрая... И расчесанные на прямой пробор волосы, и две косицы, спускающиеся чуть не до коленок, и тверденькая, в цыпках, ладонь.

— Пап, — сказала она, — только не злись ни на кого.

— Да вы что, сговорились? — Сердиться на нее он не мог, в этом, наверное, и был расчет этой пигалицы, его дочери.

— Нет, просто я почувствовала... А еще дядю Бастена. Он вообще очень здорово опасность чует, мне бы так.

— Чувствует, — рассеянно поправил ее Рост.

— Ну да, чувствует. — Она торопилась, потому что хотела высказать как можно больше. — Только он рад тому, что произойдет, а ты — расстраиваешься... Я вот что хочу сказать — ты соглашайся. — Она подумала, отвела взгляд, всматриваясь уже не в него, а в то, что ощущала сама. — Это будет правильно.

— Таким, как ты, еще нельзя советовать взрослым, — ответил он и пошел дальше. Обернулся — она стояла, переживая за него. — Придет время, я с тобой во всем буду советоваться, но нужно подождать.

И вот Росинка вдруг вполне толково и даже серьезно отозвалась, это после его-то, так сказать, родительской отповеди:

— Смотри, не пропусти, когда это время придет.

А он и растерялся. К счастью, чрезмерно реагировать уже не было времени, где-то далеко в степи действительно разлился шум приближающейся машины. Кажется, все-таки не антиграва.

Глава 2

Машина была довольно необычной, таких прежде Ростик не видел. Небольшой треугольник, очень плоский, с открытой кабиной спереди, на которую, впрочем, можно было натягивать кожаный верх, как на старинном автомобиле, отец говорил, до войны такие были. В обоих крыльях находилось по антигравитационному блину, сзади между ними на вертикальной штанге крепился толкающий винт с воздушным рулем. Машина ходила над землей, как экраноплан, оба пилотских кресла были заняты. Сзади у нее имелось еще одно, небольшое место, хотя скорее багажник, сейчас пустующий.

Машина плавно снизила скорость, поюлила туда-сюда носом и улеглась на траву в паре десятков метров от первых построек со стороны степи. Эти будочки Рост давно подумывал снести, но места в самом Храме было маловато, вот он и не решался, слишком уж разрослось здешнее население. Хотя, с другой стороны, при обороне они бы скрывали нападающих, давая возможность подобраться к главному зданию... Вот только от кого защищаться?

С одной стороны машины вышагнул Перегуда, потянулся, опасливо стал приглядываться, куда ему следует спрыгнуть. С другой лихо, чуть не по-ковбойски вылетел Ким. Он, уже на траве, похлопал машину по гладкому носу, посмотрел на Ростика и махнул рукой. Рост опустил пушку, хотя и держал ее, вероятнее всего, чтобы встретить гостей в полной форме, по здешней, Полдневной, традиции. И лишь тогда понял, что автоматически бормочет себе под нос:

— Л-ру, брат. — Он имел в виду, конечно, Кима. Перегуда в данной ситуации означал какие-нибудь неприятности.

Бывший начальник обсерватории, а ныне просто один из основных советников Председателя, которым последние годы бессменно являлся Дондик, зашагал вперед, выставив руки. Так просто, на всякий случай. По его лицу гуляла улыбка, он ничего тут не опасался.

Но в его улыбке чувствовалась напряженность. К тому же он нашел глазами кого-то сзади Ростика, чуть вскинул подбородок, словно спрашивал — как? Рост, не оборачиваясь, понял — там стоит Баяпошка. Что она ответила взглядом, его мало интересовало.

С Кимом они обнялись, причем тот тоже помалкивал, не заорал что-либо, что приятели всегда орут при встрече, не хлопнул по спине, просто притиснул к груди и тут же отодвинулся в сторону. Дипломат, решил про себя Рост, сукин сын, все понимает и даже не одобряет, может быть, но участвует.

Винрадка уже наготовила угощений. Ничего особенного, но в Боловске даже самые продвинутые из функционеров питались черт знает как, поэтому свежим овощам, маринованной жирафятине, похожей на буженину, знаменитому Ростикову пиву и, конечно, сухой рыбе, которая таяла во рту, словно подсоленный снег, оба гостя обрадовались. Ким налег на рыбу с мясом одновременно, а Перегуда устроил себе подобие салата, обильно сдобренное давленным из подсолнечника маслом. С этого и попробовали начать разговор.

— Рост, — заговорил Перегуда, как старший по возрасту и положению, — и как тебе удается такой подсолнечник вырастить? Ведь он, говорят, сухость любит, а у тебя тут сыро из-за моря. И ветра замечены лютые.

Про ветра в Полдневье он загнул, не бывало тут ветров сколько-нибудь сравнимых с теми, что случались за Земле. Не та атмосфера, не те процессы, совсем другое место.

Рост посмотрел, как Баяпошка клюет что-то со своей тарелки, и промолчал. Винрадка с Кирлан, главной женой Винторука, чуть обеспокоенно смотрели на происходящее. Они поняли, что пир горой не получится, Рост к этому не расположен. Вот и соображали, бедняги, — почему?

Ким по старой привычке уволок что-то из тарелки Винта, который тоже молчал, как немой, даже не ворчал на Кирлан, что у него в последнее время вошло в привычку. Посмотрел на Роста в упор, спросил:

— Небось л-ру говорил, да? — Он засунул за щеку кусок рыбы побольше и добавил: — Не расслышали мы.

— Стрельбу же не устроил, — мельком обронил Перегуда. Усмехнулся, мол, шутка. Только шутка получилась начальственная, свысока. Он и сам это заметил, только вида не подал.

— А я вот думал перед тобой новой машиной похвастать, — продолжал Ким. — У нас в последнее время научились делать отличные редукторы, легкие и выносливые. Понимаешь, происходит отбор мощности с разгоняющегося вала антигравитационной мельницы и передается по коленвалу на винт. Отличное устройство, только регулировать иногда тяжело. Фрикцион... — Он замолчал, сник, покосился на Перегуду, все-таки договорил: — К тому же эти редукторы и храповиком могут служить, помнишь, как мы мучились, когда первые антигравы-автоматы делали, ну, без ручного привода? Вот этими редукторами теперь и выходим из положения. — Он жевал уже без аппетита, хотя определенно не наелся. — Поликарп придумал.

— Хочешь, мы сейчас тебе это волшебное слово скажем? — спросил Перегуда.

— Рост, перестань, — чеканно, с металлом в голосе проговорила Баяпошка. Видимо, не забыла еще, что могла тут хозяйствовать на правах жены. Повернулась к гостям. — У нас как раз сегодня объяснение произошло.

Винторук поднялся, подмигнул Росту вместо благодарности, такая привычка у него тоже завелась недавно, хотя это и выглядело с его-то глазищами ужасно, ушел и унес с собой тарелку. Винрадки с Кирлан уже и видно не было, спрятались в кухне.

А Рост даже не чувствовал ничего. Ни угрызений, ни разочарования, ни опасения. Он даже не придумывал, как себя вести, просто сидел.

— И как он отреагировал? — спросил Ким, словно Роста не было рядом. А может, и вправду — не было.

— Разозлился.

— Хорошо, — решил Ким, — когда он злится, это всегда обнадеживает.

— Но сейчас-то он не злится. — Перегуда не поднимал головы от тарелки.

— А вот это уже не обнадеживает. — Ким как был трепло, треплом и остался.

— Что же делать? — спросила Баяпошка. И повернулась к Ростику. Все-таки она очень красивая, решил он. Особенно когда вот так смотрит, у нее даже глаза немного косят, и пресловутая прядка падает на лицо.

— Просто скажите, зачем приехали, — проговорил наконец Рост.

— Возникла одна идея... Вернее, идей как таковых не много, но вот проблем, которые мы хотели бы... — Перегуда не мог не усмехнуться. — Представить на твое рассмотрение, действительно хватает. Но выделяются две.

— По нашим данным, пауки очень уж здорово размножились за последние годы, что-то с этим следует делать, — высказался Ким. — И еще немало беспокойств нам стали доставлять пленные пурпурные. Они тоже усиленно размножаются, а вот дела, чтобы им поручить, нет. Так как ты теперь у нас эксперт по пурпурным, хотелось бы узнать — нет ли какого-нибудь заветного средства, которое ты вынес оттуда. — Он неопределенно мотнул головой в сторону леса, хотя Вагос находился совсем в другом направлении, где-то на юго-юго-востоке, или, может быть, на юге. — Чтобы с ними справиться, конечно.

— Что ты вообще по этому поводу думаешь? — добавил советник Председателя.

— Пауков вы оставили в их природной среде, они не могли не размножиться. А что касается пурпурных, так их вообще, кажется, приватизировали, если я правильно произношу это слово.

— Что ты имеешь в виду?

— Галя Бородина, присвоив алюминиевый завод, кажется, в нагрузку получила и поселение пленных губисков... Или я ошибаюсь?

— Те времена давно прошли, — махнул намасленными пальцами Ким.

— А завод остановили, — добавил Перегуда, — за ненадобностью. У нас и прежде потребности в металле были невелики, теперь же... Об этом никто, кроме тебя, и не вспоминает. Своих «залежей» на вагоноремонтном заводе хватит еще лет на тридцать.

Снова сидели молча. Рост понимал, что не прав, что плохо принимает гостей, которые, в общем, его друзья, но... поделать ничего не мог. Вернее, не собирался ничего делать.

— Как можно выйти из положения? — спросила Баяпошка. Теперь она тоже не отрывалась от тарелки, почему-то чувствовала себя виноватой. Хотя Ростик знал — никто ни в чем не виноват, особенно она.

— Что вас конкретно волнует в пурпурных? Я слышал, они все-таки понемногу встраиваются в наше хозяйство?

— Встраиваются, разумеется, вот только... — Перегуда почесал за ухом, при этом вид у него стал озабоченный. — Их много, больше сорока тысяч оказалось, когда их захватили. Какая-то часть из них сбежала через лес дваров. Мы рассчитывали, что уйдет половина... не стрелять же их на самом-то деле? Но уйти решились всего несколько сот, может быть, тысяча наиболее решительных.

Или наиболее зависимых от той подпитки, которую оказывают в их цивилизации несупены и чегетазуры, подумал Ростик. Так тоже бывает — смелость из-за слабости, хотя, конечно, кто его знает?

— Помнишь, мы как-то видели, что к нашим дварам прилетают за кующимся деревом целые орды пурпурных с проходящих мимо кораблей? — спросил Ким, снова принимаясь за еду.

Рост помнил, но никак не отреагировал на эту вставку.

— Сейчас за счет детей их не меньше стало, а больше. Из них, по нашим прикидкам, тысяч пять-семь обретаются в Боловске. Они там организовали вполне успешную коммуну, занимаются строительством, торгуют брикетированным торфом, их п'токи, самые здоровые и послушные, сотрудничают с заводом. Потом...

— Кто ими управляет? — спросил Рост. — Кто у них верховодит?

— В том-то и дело, что они самоорганизовались. И кто в их иерархии какую позицию занимает, мы не знаем.

— Это твое мнение, или так Герундий, наша славная милиция, докладывает?

— Герман пытался навербовать среди пурпурных кое-какую агентуру, — невесело хмыкнул Ким. — Кончилось тем, что нескольких вербовщиков серьезно побили, а всех, кто как бы дал согласие на сотрудничество, из города вымело, словно помелом. Их не убили, но есть данные, что они оказались в другом месте и в другом качестве. По крайней мере мы так думаем.

— Сейчас вы совсем не контролируете пурпурных в городе? Или есть еще попытки что-то предпринять?

— Расскажи ему про банды, — попросила Баяпошка.

— Тут все просто. Лет семь или чуть больше назад в городе завелись бандиты из пурпурных. Черт его знает, как они дошли до такой жизни, но, в общем... Ходили, многое узнавали и грабили дома. А потом их всех выловили, причем в пару недель, скорее всего, выдали свои, которые решили жить и работать в Боловске. После того как из них организовали штрафные роты, так сказать, и отправили к Бабурину, где они протянули не дольше двух лет, никакого бытового криминала с их стороны не наблюдалось.

— Все погибли? — ровным тоном спросил Ростик.

— Не все, я слышала, три-четыре десятка все еще у него работают, как-то выжили, — отозвалась Баяпошка.

— Как их использовали?

— Наземными разведчиками «алмазных звезд».

Да, это было серьезно. «Алмазными звездами» назывались такие животные, которые отравляли все вокруг себя на многие годы. По-настоящему отыскать их и выжить после этого можно было, только если разведка производилась с воздуха, все остальные варианты отпадали. Использовать пурпурных против них на земле, по сути, было запланированным убийством.

— Сейчас их держат как первый, самый внешний заслон против диких пернатиков и бакумуров. Тоже не сахар, но по крайней мере считается, что они свой долг обществу заплатили. К ним даже время от времени пополнение удается забросить, просятся из большого лагеря.

Баяпошка высказала все это, отвернувшись, все-таки ей было жалко даже тех безалаберных или наиболее неумелых из губисков, от которых пришлось избавляться таким вот образом. А может, она подозревала, как всякий эмпат, что, обрекая на смерть таким образом несколько сот пурпурных, люди, возможно, гораздо больший вред наносили себе. Ведь нельзя убивать и не нести за это никакой кары, хотя бы психологически.

— С уголовниками разобрались, что остальные?

— Еще почти десять тысяч примкнули к Еве Бахтияровой на Бумажном холме. Шляются вдоль Цветной речки, гонят спирт, формуют бумагу, выжимают масла, которые необходимы для машин. С этими, кажется, все обстоит самым благополучным образом. — Перегуда вдруг потер глаза, и Ростик вспомнил этот жест у Рымолова, первого Председателя Боловска, которого он пробовал сместить, за что и поплатился, хотя тот и сам довольно быстро рухнул. — Также весьма успешным оказался опыт Мурата, которого, кажется, еще ты сослал в Перевальскую крепость, по использованию пурпурных для доставки в город торфа. Они отлично наладили это дело, и, по последним сведениям, там почти двенадцать тысяч тех, кто этим занимается. Они даже проложили дорогу от Перевала в Боловск и не без успеха разводят волов, с которыми приехали к нам аймихо. — Он уставился на Ростика так, что мигом стало понятно, какое давление оказывала на него вся неясность ситуации с пурпурными. — Ты пойми, мы не знаем, что происходит с остальными пятнадцатью тысячами. Они находятся на том же месте, где мы их поселили, остались практически военнопленными. Они там почти город построили, ведь от борыма им тоже нужно отбиваться. — Перегуда отвел взгляд, посуровел. — Они развели небольшие фермы, что тоже неплохо, если сами себя прокармливают... Ну, часть, допустим, получает продукты, одежду и кое-какие вещи из города, от перевозчиков и от тех, кто работает у Бахтияровой. Их, предположим, отпустили, так сказать, на заработки. Но не все же на нас работают... И еще, у них явственно создается какая-то структура, причем жесткая, способная оказать на нас воздействие, даже способная к сопротивлению нам, если им это будет необходимо.

— Почему ими всерьез не занимались прежде?

— Не знаю, — Перегуда поскучнел, но этот вопрос необходимо было задать. — Может, ждали, что вот-вот прилетит кто-нибудь от пурпурных и предложит их перевезти куда-нибудь. Все-таки они — их граждане.

Рост вспомнил, что верхушку Валламахиси, того плавающего города, на котором почти все эти пурпурные были захвачены, расформировали с понижением. Конечно, тем было не до пленных, оставшихся у людей, они пытались спасти остатки своих кораблей и своего влияния.

— А потом... Они полезны, очень полезны для города. Без них мы бы не знали, что и делать, рук-то для самых необходимых работ не хватает. И одними бакумурами тут не обойтись. А пурпурные могут быть весьма трудолюбивы, если... Не принимать в расчет, что они были врагами.

— Я вот чего не понимаю, почему они не идут в фермеры какие-нибудь, хотя бы батрачить, если сами в сельском хозяйстве не очень?.. — даже не спросила, а констатировала Баяпошка. — Там-то рук точно не хватает. Любой толковый работник будет сыт и при деле.

— Батрачество, как мы считаем, прочно захватили бакумуры, — отозвался Ким. — У них это лучше получается. И на свободе, и живет привычным образом, и в то же время, как ты сказала, сыт со всей семьей. — И добавил нехотя: — Они даже пробуют уже свои хозяйства организовывать, вот только... Торговать в городе позволено только людям.

— В городе бакумуров много осталось?

— Тоже немало. — Чем дольше Перегуда объяснял, тем менее уверенным и спокойным выглядел. — После твоего нововведения, чтобы устроить для бакумурчиков школы, считай, появилась у волосатиков почти интеллигенция. Только они все равно не дотягивают... Слишком мы с ними разные.

Или слишком цивилизованные, подумал Ростик и решился. Сосредоточился, чтобы понять, как будет развиваться эта ситуация и каким образом человечеству разумнее всего поступить. С ходу ничего не придумывалось, никаких особых порывов предвидения на него не снисходило.

— Значит, дело в том, чтобы разобраться с этими пятнадцатью или чуть больше тысячами губисков, которые занимаются непонятно чем. — Он ждал. В сознании что-то брезжило, но очень неопределенно. — И вы хотите, чтобы с этой проблемой повозился я.

— Ты получишь любую разумную поддержку города, — осторожно сказал Перегуда. Видимо, боялся обещать слишком много или полагал, что Рост непременно затребует такое, чего ему и предоставить не сумеют.

— У тебя есть представление, как взяться за дело? — так же выжидательно спросила Баяпошка.

Вообще-то, Рост уже кое-что придумал, причем рассудком, а не таинственно-мистическим образом. Вот только говорить об этом с бухты-барахты не хотелось, он к этому просто не был приучен.

— Вообще-то, я бы их не трогал. Они не мешают, все ваши опасения вызваны скорее непониманием, нежели реальной угрозой.

— Их число сравнимо с числом жителей Боловска. — Напряжение не покидало Перегуду.

— Все равно мне кажется, что динамика роста людского населения куда выше, чем у пурпурных. Если и растет их численность, то только у тех, кого можно считать послушными и даже необходимыми Боловску, всей нашей цивилизации. — Рост чуть усмехнулся, глядя, как прищурился Ким. — Я их знаю, они... плохие любовники.

— Ты поконкретней, пожалуйста, — все-таки проговорил Ким, расцепив зубы.

— Я бы на вашем месте совместил обе задачи, которые вы тут упомянули. Во-первых, попробовал ограничить зону обитания пауков и, во-вторых, сделал бы это силами тех пурпурных, которым обещал... Ну, не знаю, например, собственный город, свою делянку, где они могут жить уже не под влиянием человечества.

— Почему? — не слишком определенно спросила Баяпошка. Но Рост ее понял.

— Сами же признаете... Вернее, подозреваете, что у них сложилась какая-никакая, но действенная структура общества. Пока ее не затрагивают, она поддерживает сосуществование наших рас. И на весьма приемлемых условиях, насколько я понял.

— Да не так все! — почти рявкнул Ким. — А если они?..

— Понимаю, — мягко отозвался Ростик. Ким сразу умолк. Зато заговорила Баяпошка:

— А как можно ограничить пауков?

— На краю их пустынь следует высадить траву ихну, — просто сказал Ростик. — И сделать это отлично могут пурпурные.

— Пауков ограничивают только двары.

— Когда двары узнают, что речь идет об этой самой траве, они пойдут на все, может быть, даже на прямую вооруженную поддержку. Потому что там, где есть эта трава, растут их деревья.

Баяпошка понимала больше, чем остальные. Все-таки она была аймихо, у нее был такой пласт знаний об этом мире, которого, вероятно, не было даже у Ростика. Конечно, для этого ее сюда и заслали, улыбнулся Рост про себя. Своего рода советником при советнике. Интересно, кому это пришло в голову? Кому-то в высшей степени разумному, может, Сатклихо? Или сам Дондик до такой степени поднаторел в интригах? Впрочем, он всегда был непрост, и его прежняя работа обязывала, и сам он имел к тому склонность.

— Тут нет этой травы, — осторожно пояснила Баяпош-хо. Повернулась к Росту. — Как мы ее достанем? Может, у дваров?

— У них тоже нет. Пока я тут «устраивал» мангустов, пока общался с лесовиками чуть не по поводу каждого из... котят, мне многое стало известно.

— Тогда что ты предлагаешь? — Ким определенно привык задавать этот вопрос. Он у него слился во что-то маловразумительное. Или он действительно изрядно нервничал, хотя даже движения рук этого не выдавали.

— Нужно попытаться ее раздобыть, — сказал Ростик. — Может быть, отправиться к ближайшей суше... К тому острову, что находится на севере от нашего залива. Там есть цивилизация, у них почти наверняка имеются образцы этой культуры. Оттуда треугольники прилетали, и вообще...

— Мы до нее на нашем топливе добраться, конечно, сможем, но вернуться... — Ким постучал кулаком по столу, раздумывая. — Задача трудная. Риск слишком велик, потому мы до сих пор и не решались.

— Здесь нужны технические средства, я в них мало смыслю, — спокойно отреагировал Ростик. — К тому же, мне кажется, тогда, возможно, решится и проблема переполненности Боловска пурпурными... Как бы сама собой.

— То есть ты предлагаешь их туда сбагрить? — Ким определенно был в своем амплуа.

— Или даже продать, все-таки в их цивилизации существует рабство. — Рост чуть вздохнул, этот разговор требовал от него немалого напряжения, может быть, этического. — Да, сначала нужно предложить кому-нибудь их выкупить, выплатить Боловску, так сказать, контрибуцию или, возможно, плату за переправку пурпурных через море.

— Через море нас не пустят викрамы. И наши, из залива, за что-то на людей разозлились, — отозвался Перегуда. — Но если с ними все-таки еще возможно договориться, то... Нет, океанские викрамы, кажется, даже местных торговцев не пускают. Наши наблюдатели докладывали о спаде активности в том направлении.

— Тоже — техническая проблема, — твердо отозвался Ростик.

Перегуда посидел, насупившись, но не составляло труда понять, что он доволен. Вот только не хочет, чтобы Рост это почувствовал. Наконец Ким чуть подрагивающим от облегчения голосом произнес:

— А что? В целом план как план. — И резко повернулся к Росту. — Вот и начинай его разворачивать.

— Как я уже сказал, — добавил Перегуда, — поддержку мы тебе обеспечим. Любую, только попроси.

Рост не удержался и хмыкнул. Он-то отлично представлял себе, каково это — «только попроси». Ни хрена не дадут, как до дела дойдет. И людей пожалеют, тем более что почти все его старые приятели, на которых он мог положиться, уже при постах, и с них их никаким калачом не сманишь. Да и ресурсов у города тоже не ахти какая прорва.

— Борис Михалыч, — проговорил Рост, старательно модулируя голос, — я писал в своей книге, что мне нежелательно поручать сколько-нибудь ответственное задание. Во мне может быть еще не одна «закладка» чегетазуров... В итоге окажется, что именно я являюсь той самой угрозой для всех нас, а никакие не пленные пурпурные, которые сидят в своем лагере и стараются, чтобы их лишний раз даже с воздуха не разглядели. Я...

— Об этом позволь судить нам, — сухо возразил Перегуда.

— Вот как? Мое мнение вас, естественно, не интересует?

— Рост. — Ким даже руку положил ему на плечо. — Соглашайся, а? Ведь можно попробовать.

Рост набрал в легкие побольше воздуха. Ч-черт, если бы он увидел в своем предвидении, что он этим занимается успешно и весело... Тогда бы, конечно, можно и согласиться. Даже если и не слишком успешно... Все-таки и ему поднадоело сиднем сидеть, изображая, что он занят высокими размышлениями, когда даже Росе понятно, что ничем он особенным не занят, чуть ли не дезертировал, если называть вещи своими именами.

Но если его опасения имеют под собой почву? А они определенно возникли не просто так... Что тогда?

— Значит, так, — проговорил он, вздохнув. — Надо подумать. И если уж соглашусь, тогда, разумеется, нужно не пробовать, а делать. Или не стоит и начинать.

Глава 3

Пару дней гости оставались в Храме, гуляли вдоль моря, почти всегда втроем. Рост слегка злился, потому что эти их променады лишили его привычного места, где он чувствовал себя лучше всего, — на той песчаной косе, где когда-то, сразу после прибытия, купалась молодежь аймихо.

«Вот я уже и стал думать о тех днях в выражениях, выдающих возраст, — невесело размышлял он. — Подумать только — молодежь, привычное место... И для чего? Для ничего — вот как».

К нему отчего-то все чаще стала приклеиваться Роса. Остальная поросль как жила своей жизнью, так и осталась сама по себе. Рост дочку гнал, не сердито, но с претензией на решительность. Она чем-то вмешивалась в его видимость размышлений, и это было сейчас не ко времени.

Иногда он поневоле обращал на гостей внимание. Видел, что они недовольны, Перегуда всегда насуплен, Ким размахивает руками, как ветряная мельница, Баяпошка ходит в очень строгом платье, которое стянула, кажется, у сестры. И всегда чуть отворачивается от своих спутников. А то и вообще отстает, рассматривая море.

Как-то под вечер, когда Рост очень поздно ужинал, чтобы опять-таки остаться, может, только с Винрадкой, Кирлан, Винторуком и кем-нибудь из всегда незаметных аглоров, в большой зал из спален, где обитало гостившее начальство, спустилась Баяпошка. Она была слегка растрепана, чего за ней отроду, кажется, не водилось. Видимо, переживала. Посмотрела на Роста, окинула тихим взглядом бакумуров, и те сами собой утекли из комнаты, как вода. Винрадка повздыхала, видимо, уже знала, о чем пойдет речь, и тоже ушла в спальню. Рост, по своему обыкновению, молчал, хотя был же у него повод — он все-таки жевал.

— Завтра мы улетаем, — оповестила Баяпошка, Ростик сдержанно кивнул, она продолжила: — Хотелось бы знать твой ответ.

— Ответа не будет.

— Почему? — Оказывается, она была к этому готова.

Рост пожал плечами. Что ей ответить? Что он все равно убежден, что не должен заниматься никаким делом здесь, в Боловске? Так они его не в город зовут, а предлагают заниматься самым что ни на есть «внешним» делом, без всяких возможных пересечений даже с начальством, организовать это нетрудно. Или высказаться в том смысле, что ему на все нынешние проблемы человечества наплевать? Это будет неправдой, ему было дело до всего, что он мог бы узнать, просто... Он не умел это правильно выразить, как-то разучился быть выразительным.

— Они предложили мне быть при тебе на связи, — сказала Баяпошка. — Надеются, если ты останешься как был — сам по себе, — может, все же согласишься.

— Мне с тобой будет только труднее.

— Понимаю, — прошептала она. — Хорошо, пусть так. Тогда я пришлю... Можно прислать кого-нибудь, кто не вызывает у тебя всяких грустных ощущений.

— У меня нет грустных ощущений. Я теперь могу только радоваться или... Ничего не ощущать.

— В том-то и дело, — Баяпошка отвернулась, она так и осталась на ногах, даже не присела. — Рост, ты нам нужен.

— Слабый довод.

— Только ты, — она и не собиралась его слушать, — можешь с этим хоть как-то справиться. И не наделаешь ошибок. — Она подождала, может, он что-нибудь ответит, но он не собирался. — Они почему-то считают, что ты злишься, потому что отстал за эти годы в развитии... Вернее, в карьере. — Она хмыкнула почти безнадежно. — Я пыталась объяснить, что ты развивался так, как никто бы другой не сумел, даже там, а может быть, именно там... Что это для тебя важнее, чем карьера, что любой предлагаемый тебе пост не имеет никакого значения, но они не верят. Толкуют, что предложить тебе большего не могут. Только это — шеф операции по удалению пурпурных.

— Надо же, чего только люди не выдумают от глупости, — буркнул он, дожевав фасоль с рыбой. Взялся за квас, сваренный Кирлан из дикого боярышника, заросли которого были непроходимы со стороны леса, оказывается, он не только на сидр годился.

Баяпошка его сканировала, почти откровенно пыталась что-то выискать. Он даже хотел поежиться, но решил и этого не делать. А то она еще с полчаса будет тут разговаривать... На деле — сама с собой.

Поутру гости улетели, причем Баяпошка все-таки что-то такое про себя решила. Скорее всего, зря, подумал Ростик, и с этим настроением пошел к морю. На этот раз даже Роса осталась дома, видимо, тоже что-то почувствовала.

А Рост уверился, сидя на камешках, по которым за последние несколько дней даже немного соскучился, что все-таки он молодец. Отказался, отбился от гостей, отбоярился от предложений, какими бы интересными они внешне ни казались. Да, он молодец, с этим приходилось только согласится.

И вдруг он очнулся, солнце выключилось, получалось, он так и просидел на берегу весь день. И как это у него вышло? Может, он уже настолько сумасшедший из-за всяких передряг с мозгами, что не контролирует течение времени? Рост поднялся, тело, как после самых свирепых сеансов Баяпошки, ощущалось как чужое, очень хотелось пить или есть... Да, есть тоже хотелось, но меньше.

Он пошагал в темноте к Храму. «Чем же я занимался? — думал он. — Что это было? Чего теперь ожидать от себя, если даже не помнишь, как и почему прошел день?»

Лежа в кровати с открытыми глазами, рассматривая слабый огонек ночной масляной лампы, он опять попробовал подумать, что это было. Винрадка на эту ночь тоже пришла. Она устроилась у мужа на плече и дышала во сне так, что мир начинал казаться едва ли не справедливым. Рост сосредоточился, еще и еще крепче, еще сильнее... Нет, просто он нагоняет напряжение, а никаких полезных идей при этом появиться не может.

И лишь когда он проснулся, то понял — вчера он вызывал Фоп-фалла. И этот «думающий водоросль» настолько серьезно его закрепостил, что у Роста и своих мыслей не осталось за весь вчерашний день. Так, кстати, было с первопоселенцами Одессы, когда Фоп только появился. Ох, и напугал он всех тогда. Вот и теперь, кажется, Ростика тоже напугал. А ведь он знал Фопа, знал, на что тот способен, и было время, когда они почти осмысленно разговаривали... Стоп, вот оно что! Они о чем-то говорили. Хотя оставалось неясным, о чем же именно?

Еще пара дней выдалась довольно горячих, нужно было лущить фасоль, очередную часть урожая, которую приволокли с поля сборщики — Ждо и с полдюжины детей Винторука, которые за время отсутствия Ростика вымахали почти во взрослых бакумуров. Конечно, Рост мог бы отказаться, никто бы его не стал упрекать за безделье — мало ли о чем он думает? Но ему показалось, что нехитрый ручной труд будет сейчас самым полезным для него занятием.

И вдруг среди ночи он услышал вызов. Резкий, даже какой-то грубый, от чего отвык за четыре года мирного и спокойного житья. Он быстро собрался, Винрадка с Ждо тоже его почувствовали. Ждо даже попыталась составить Росту компанию, но более тонкая Винрадка ее не пустила.

Ростик вышел к морю, оно было, как всегда в Полдневье, очень спокойным. Растянулось безбрежным черным бархатом, под которым творились таинственные и незнакомые людям дела. Из-за того, что все в Полдневье располагалось едва ли не по идеальной плоскости, оно нависало над берегом и над человеком на берегу, конечно.

Росту даже не потребовалось сосредотачиваться, он сразу понял, Фоп-фалла уже готов говорить с ним. Только вот странный это был разговор. Совсем не такой, насколько помнил Рост, как получалось у них прежде. Тогда, в давние годы, они действительно почти разговаривали на Ростиковом языке, он о чем-то спрашивал, что-то мог даже уточнять в человеческих терминах... Теперь же на него навалилось знание, в котором он даже не пробовал барахтаться, понимал, что все равно ничего не выйдет. Он просто постигал, и это было трудно.

Оказалось, Фоп-фалла, который терпеть не мог викрамов, иногда охотился за ними и питался, как добычей, все-таки нашел способ с ними пообщаться. Разумеется, какая-то часть его, которая звучала, как оркестр, на разные голоса, хотя немного и в унисон, при этом жаловалась, что Рост задал ему такую невыносимую задачу. Ведь он привык с ними не церемониться... А они сообщили ему, что в том, кто обещал им помощь в войне с океанскими викрамами за то место, которое они считают самым удобным, то есть на юго-восточной оконечности их континента, где имелись очень удобные для жизни их племени шхеры, они ошиблись. Именно он обманул их, а вовсе не всякие другие люди, тот, кто обитает теперь в священном для этого берега месте, — Познающий. То есть он — Ростик Гринев, и никак иначе.

Ведь только это и было условием, при котором они помогли тогда справиться с плавающим городом, прибывшим сюда уничтожать все, до чего летающие лодки с этого острова могли бы дотянуться... Да, все так и было. Он не помог викрамам, не сумел, потому что попал в плен на этом самом острове, который выговаривался по-викрамски совсем не похоже на привычное имя Валламахиси...

Но это ничего не меняло, и его плен не служил оправданием, ведь он все-таки вернулся. Его не съели там, в этом плену, ему удалось удрать, значит, он мог бы помочь и с войной за шхеры... Теперь они и не подумают не только помогать людям, но даже за молоком от ящерокоров не приплывут. Тоже еще, была охота рисковать встречей со смертельно опасным Фоп-фалла, чтобы торговать с тем, кто нарушает обещания...

Рост понял, что зверски устал от этих контактов с «плавающим» Фопом, только когда его почему-то под руку подхватила Винрадка. Ей помогал кто-то из аглоров, кажется, это была Зули. Она вообще проявляла о Ростике несвойственную невидимкам заботу, видимо, в память о том, что он ее спас, столкнув с Валламахиси, когда она вполне могла погибнуть.

Она даже немного посидела в их спальне, пока Ростика укладывали в кровать, словно маленького. Или раненого. Он слегка разозлился на нее, но спорить с аглором — это хуже, чем спорить с дваром. Или даже с целым племенем дваров. У него была в этом возможность убедиться.

Когда включилось солнце, Винрадка сидела рядышком на стуле и вязала что-то для детей на зиму. Благо шерсти у них теперь было навалом, местные козы давали такую нить, в которой не замерзли бы даже викрамы. Ха, подумал Ростик, ну и юмор у меня стал, под стать боловским начальникам, по крайней мере в этом я с ними совпадаю.

— Ты спал целые сутки, чуть больше, — отозвалась Винрадка на приветствие.

Рост сразу затосковал, опять выпадения сознания, опять пропадающие дни, и на что он после этого годится? Его уныние по поводу своей слабости не скрасил даже отлично приготовленный бульон с какими-то специями, которые осенью на целый год впрок набирала Ждо. Даже жареная картошка — страшный деликатес в Полдневье — не в радость пошла. Все-таки он спросил:

— А картошка откуда?

— Фермер, — фыркнула жена и, ничего не поясняя, ушла на кухню, чтобы нацедить квасу.

Рост ждал, ждал, уже решил подняться, как вдруг в его комнату, улыбаясь во все зубы, вкатила... Нет, вы только подумайте — Ладушка, Ладка собственной персоной. Когда-то она была у него чуть не личным пилотом, пусть и слабенькая еще была, по тогдашним-то нормам питания.

— Ага, проснулся... не запылился! — провозгласила она. Уселась вместо Винрадки. — Мы сюда еще вчера прилетели, с Кимом.

Рост промолчал, как-то сразу замкнулся, хотя с Ладушкой это было... Да, пожалуй, это было жестоко. Она ведь была в него влюблена, совершенно по-девчоночьи, на расстоянии, с примесью обожания и восторга, что именно он, дуралей-дураковский, почему-то подарил ей такое дивное и новое для нее тогда переживание — эту самую любовь.

— Ну, спрашивай, почему мы здесь? И какой в этом смысл?

— Было время, ты больше молчала, чем говорила, — вздохнул Рост почти по-отечески.

Она хмыкнула так, что он чуть не дрогнул. Все, теперь держать отеческий тон с этой девой у него не выйдет. Она уже даже не дева, она девушка, со всеми вытекающими для... хотя бы для этого разговора последствиями.

— Ох, и любила я тебя тогда, — мечтательно проговорила Лада, ничуть не смущаясь. А впрочем, нет, немного разнежилась. — Пока тебя не было, и пока ты тут от всех прятался, Гринев, я... В общем, я опробовала курс биологии в универе, у Пестеля, и ничего у меня не вышло, если тебя это интересует. Потом я проучилась у Поликарпа, стала, если так можно сказать, инженером-механиком... Хотя, знаешь, все еще люблю летать. — Она чуть вызывающе вздернула подбородок. — И у меня это получается, что бы там ни говорили разные... — «Пигалицей была такой и осталась, — подумал Ростик. — И как ты еще этими рычагами двигать умудряешься». Не дождавшись от него ответа вслух, Лада продолжила: — Еще я сходила замуж. За Серого Изыльметьева, ты его, кажется, не знаешь. Он, когда ты тут всем командовал, был еще юн, чтобы его начальство замечало. Хотела даже стать второй женой Полика Грузинова, но Любаня не пустила.

— А сюда зачем?

— Так я почти два года все пороги обивала, чтобы меня к тебе назначили. — Она чуть поежилась. — Так хотелось... Хотя бы посмотреть на тебя... Только посмотреть — ты не пугайся.

«Так я тебе и поверил», — решил Рост. Снова, как в разговоре с Баяпошкой, эта вот почти хищная женская направленность вывела его из равновесия. И что за напасть такая?

— Конечно, и Баяпош-хо начальство отговаривала... А тут, представляешь, вдруг сама ко мне приходит и спрашивает, не хочу ли я оказаться вторым пилотом у Кима, который летит к тебе. И дня не прошло, как она обо всем договорилась, и вот я тут. — Лада посмотрела на дверь. — Только Ким что-то задерживается, но скоро все равно зайдет.

— Ты вот что, — сказал Ростик. — Ты выйди, мне одеться нужно. Не такой уж я изможденный, чтобы вас в спальне принимать.

— Так тебя едва живого с берега увели, — с дурацкой улыбкой, которой прежде за ней не замечалось, пояснила Лада. — Винрадка говорит, тебе еще дня два лежать придется.

— Не придется, — окончательно разозлился Ростик, и это решило спор.

Впрочем, в главный зал он протащился, придерживаясь для верности за стену. Не хватало еще грохнуться на лестнице или вовсе на ровном месте...

Ким, Винрадка, Лада и незнакомый Росту бакумур в робе гребца на антиграве, больше похожей на древнеримскую тунику или женскую ночнушку, чем на почтенное одеяние, сидели за столом и чинно пили квас. Но Росту это было не так интересно, как вопрос, который он и задал:

— Ким, колись, почему решил вернуться так скоро? Ведь я русским языком сказал — нет, нет и нет... — Он не выдержал, покосился на Ладу. — И ее зачем приволок?

— Как зачем? — удивилась Лада. — Ведь я тоже как-то тебе года два назад сказала и тоже русским языком — если поманишь хоть пальцем, я буду тут как тут. Неужели забыл, Гринев?

Конечно, пару раз, кажется, она его видела, когда он бывал в Одессе или в Боловске, когда книгу начальству всучивал или когда за детьми ездил, чтобы привезти их на лето в Храм... А ведь она боится, что он ее прогонит, вот и частит, как Трындычиха. Он вздохнул, все менялось в этом мире, особенно Лада.

— Звучит не очень прилично, — пробормотал Ким, посмотрев на Винрадку.

Но Ладу такое пассивное сопротивление остановить не могло.

— Ким, а я уже такая, что о приличиях — ни слова.

Ким фыркнул, конечно, но довольно вежливо. Винрадка была спокойна. Все-таки какая непобедимая стойкость у этих аймихошек, решил Рост.

— Ладно, ну их, все эти нюни, — решительно заговорил Ким. И в упор, словно стрелял, спросил: — Это ты колись, Рост, что будем делать?

— Если для контакта с Фопом я почему-то не гожусь, тогда... — начал Рост и вдруг понял, что знает, о чем следует говорить.

Глава 4

В какой-то момент дело покатилось не так, как хотелось. Ростик, когда предложил слетать к пернатым бегимлеси, даже не думал, что получится неудачно. Он-то, вспомнив, что пернатики отлично уживаются с викрамами, решил у них просто проконсультироваться, и ребята эту идею поддержали. Сами они об этом не подумали, вернее, у людей, которые меньше, чем Рост, жили в окружении других разумных, просто не выработалось такой свободы в обращении даже с дружественными расами.

В общем, прособиравшись еще дня два, хотя, скорее всего, просто восстанавливаясь, Рост объявил, что готов лететь. Ким со своим загребным все это время отъедался, а Лада откровенно крутилась около Ростика. Причем так, что даже Кирлан стала ворчать, мол, нельзя мужчин настолько опекать, у них от этого все разлаживается. И, как ни смешно, сглазила.

Полетели, правда, легко, едва ли не весело. Когда волнения расставаний утихли и подошли к Одессе, Росту захотелось посмотреть на корабли, отбитые от Валламахиси. Два из них приткнулись чуть не к берегу, в самом глубоком месте, сбоку от реки, возвышаясь бортами не выше самых высоких домов города. Два других, откровенно притонувшие, не доползли до берега километров двадцать, так и оставшись у островов, на которых Рост с Кимом и кем-то еще однажды вынуждены были заночевать во время войны с невидимками, то есть с викрамами, про которых тогда и не подозревали. Не составляло труда догадаться, что это были поврежденные корабли, которые, насколько помнил Рост, викрамы подорвали снизу, из воды. Зато пара остальных... Вот над ними Ростик, сидя в пушечной башенке, и попросил повертеться.

— Ты же бывал в Одессе, неужто не насмотрелся. — Ким не понял его любопытства, а может, просто выяснял состояние друга. Но тут же получил тычок от Лады.

— А ты попробуй, рассмотри их с берега.

Все-то она понимает, подумал Ростик. Но Лада была права. Эти две огромные, как авианосцы, туши стояли настолько далеко, что не помогла никакая оптика, которую Рост пытался использовать, выпросив ее на время у Казаринова.

Рассмотрев все как следует, Рост спросил все-таки, чтобы быть уверенным:

— Эти, кажется, в норме?

— Ага, — согласился Ким, — хотя на тех заводах, которые внутри, не работают за ненадобностью. Просто выставили охрану и законсервировали, как могли, по требованию Казаринова. Он же, почитай, этим всю жизнь занимался.

— Не только, — буркнула Лада, слегка обиженная, и всем стало ясно, что уж ей-то, дипломированному инженеру, по полдневным меркам, это известно лучше других.

— Почему же их производственные мощности не используют? — спросил Рост, но договорить не успел.

— Заводы сняли с двух других, которые ближе к городу стоят. Для остального не хватает ни рук, ни решимости.

Полетели дальше, к вечеру нашли один из дружественных городов бегимлеси, в который, как сказал Ким, людей пускали почти свободно, даже ребятню отгоняли, чтобы она не путалась под ногами, и приземлились. В городе и вправду было мирно. На людей внимания не обращали, женщины возились по хозяйству, мужчины делали вид, что охраняют территорию, на которой что-то произрастало, хотя здесь, между других городов, защищаться практически было не от кого. Но так уж были созданы эти пернатые, с этим приходилось считаться.

Рост так устал за перелет, что даже не стал осматриваться, хотя, с другой стороны, что смотреть? Или он городов бегимлеси никогда не видел?

Его уложили в какой-то выгородке, больше похожей на лежбище экзотического зверя, а не разумного пернатика, и оставили в покое. Но к вечеру к нему зашла слегка возбужденная Лада и объявила:

— Они тебя тут страшно уважают. Уж не знаю, почему, — блеснула глазищами. — Готовится пир на три, кажется, города, будет о чем рассказать дома, я на таких... гм, мероприятиях еще не бывала.

— Плохо, — вздохнул Ростик, потому что это значило — серьезных разговоров, пока не отпируют, пернатые вести не станут. Нужно было ждать.

На третий день в городе появился Шипирик, старый дружище, с которым вместе бежали из плена. Он-то и взял переговоры с Ростиком на себя. Но и он, выслушав просьбу Роста, посмотрел ему в глаза, потрепал по плечу и куда-то ушел, сославшись на необходимость отдать какие-то распоряжения.

Рост хотел было увязаться за ним, но быстро понял, что это невежливо. А к вечеру следующего дня, когда даже Ким вконец измаялся бездельем, праздник наконец начался. Весь город уселся за огромные покрывала, выложенные прямо на земле затейливым лабиринтом, и если не знать, как пройти, то можно было и заблудиться. Перепрыгивать через них, разумеется, было нельзя, за это самых беспокойных маленьких пернатиков шлепали, правда, только для вида, потому что даже средняя мамаша бегимлеси мокла запросто гнуть подковы своими ручищами.

На покрывала выложили горы снеди, а потом расселись, и тоже не просто так. В центре лабиринта оказались бегимлеси в серых балахонах и гости. И каково же было изумление Роста, когда Шипирик, который и руководил гостями, тоже оказался в сером. А может, он прикидывается, почему-то с тревогой подумал Ростик. И лишь потом понял, что даже глупость должна иметь пределы, которых он, кажется, не соблюдает. Так надувать каких-то пришлых без перьев, ломая одно из самых важных установлений общества, бегимлеси, конечно, не стали бы.

Во время трапезы, когда все, кажется, кроме Роста и вот этих в сером, ели и пили от души, Рост обратил внимание еще на одну особенность. Шипирик стал говорить на едином с таким тяжелым акцентом, словно никогда не слышал этого языка прежде, а сам выдумывает все эти звуки, а они никоим образом не желают складываться в слова. Остальные в серых балахонах, украшенных поверх них разнообразными бусами и амулетами, даже не пытались выяснить, зачем люди пожаловали к ним.

Эти ребята вообще оказались молчунами, даже больше, чем Рост от них ожидал. Он-то не оставлял надежды поговорить с ними на интересующую его тему и несколько раз заводил речь о викрамах, но с таким же успехом мог бы обращаться к глиняной тарелке, стоящей перед ним.

Внезапно Лада повернулась к Росту и в упор спросила:

— Гринев, а тебя этот Шипирик так же кормил, когда вы обитали в городе пурпурных? — Рост непонимающе посмотрел на нее. — Ты в книге написал, что этот малый взял на себя ведение твоего хозяйства, когда... — Она поежилась и помяла себе живот. — Ты чего смеешься?

— Странно звучит твое определение Шипирика как «малого», с твоим-то ростом.

— А если по сути? — решила настаивать Лада. Вот тогда Рост и понял. Все понял, едва ли не до самого донышка. И загрустил, конечно. Настолько, что спустя еще пару перемен всяческой снеди, когда и Ким, кажется, уже не мог впихивать в себя переперченную рыбу, сухие коренья и почти сырые зерна, обратился к Шипирику:

— Друг, мы и так у вас загостились, извини. Нам следует улетать, причем довольно быстро. Лучше бы даже сегодня.

Шипирик посмотрел на Роста одним глазом, потом другим, дернул головой и едва ли не чище, чем мог бы выдать образованный бакумур, по-русски ответил:

— Сей-счас.

Потом что-то едва слышно сказал остальным в сером, те с каменными выражениями на клювастых физиономиях рассмотрели Роста, потом один из них, почти в таком же балахоне, как у Шипирика, без бус и нашивок, прикрыл глаза, и все было решено.

С командой из трех, не больше, мамаш племени Шипирик вывел гостей между полотнищами и продолжавшими веселиться бегимлеси к антиграву и тут на всякий случай спросил, тоже по-русски:

— Н'чго не зб'л?

— Нет, что ты, друг, все при нас, а из машины мы ничего почти и не доставали, — фальшиво уверил его Ростик и обнял за плечо.

Тут Шипирик дал волю чувствам. Он тоже так стиснул Роста, что у того захрустело в позвоночнике, и сдержанно, очень тихо, на едином попросил:

— Не сердись.

— Какие между нами счеты? — механически отозвался Ростик. Потом сообразил, что на его родном языке это звучит несколько двусмысленно, добавил на едином: — Все будет хорошо, Шипирик, не сомневайся.

Тот еще раз хлопнул Роста, потом сдержанно присел перед Кимом, Ладой и даже перед загребным, и ничего не оставалось больше, как улетать.

Уже в воздухе Ким стал жаловаться:

— Я никогда не чувствовал себя большим дураком. И ведь понимаю, что они расстарались, но... Мне и в голову не приходило, что можно есть такое. Теперь, наверное, неделю с горшка слезть не смогу.

— Скорее неделю на него взбираться... без надобности, — откомментировала Лада.

— Не-а, жрать... кя-к пэсн шп'ват, — вдруг вмешался загребной. Он был немного навеселе, мурлыкал себе под нос что-то, отдаленно похожее на звук работающего на максимальной мощности антигравитационного котла.

— Микрал, — неожиданно разозлилась Лада, — ты бы поменьше разглагольствовал.

— Всегда она так, — заступился за бакумура Ким, — кричит на загребных... Это потому, что незамужем.

— Рук-атса, — не теряя хорошего настроения, подтвердил загребной и стал петь потише.

Молчание в кабине наступило настолько тяжелое, что даже скрип управляющих штанг машины показался зловещим. Через полсотни километров Ким не выдержал:

— Рост, так мы добились хоть чего-нибудь?

— Нет, — спокойно отозвался Рост.

— Они тебе отказали? — удивилась Лада, да так, что Ким прыснул. Все-таки очень двусмысленным оказался вопрос, особенно от Лады.

— Зачем отказывать, когда можно устроить пиршество, от которого... Забудешь дорогу в гальюн.

— Они все сделали вежливо и... в высшей степени эффективно, — пояснил Ростик.

— Не понимаю, — продолжала удивляться Лада.

— Они решили не ставить свои отношения с союзными викрамами под сомнение.

— Черт знает что! — возмутилась пилотша. — Мы ведь тоже союзники. А с этим Шипириком ты даже...

— Вот поэтому нам и отказали в такой вежливой форме. По сути, — убежденно досказал Ростик, — максимально вежливо.

— Кажется, все правильно, — согласился Ким. Помолчал немного. — Даже странно, как я раньше не понял.

— Но что-то же они тебе отвечали, когда ты спрашивал их?

— Отвечали вполне стандартно, — нехотя отозвался Ростик. — Посоветовали приглядываться. Я только не понял, к викрамам или к ним, к бегимлеси. Можно было понимать их заявление и так и эдак.

— Халтурщики, — с чувством сказал Ким и вдруг бросил рычаги, Лада едва успела их подхватить, поднялся и всмотрелся в Ростика. — Ты им как-нибудь пальчиком погрозить не мог бы? Или чем-нибудь посущественнее?

— С ума сошел? — поинтересовался Ростик.

— Нет, на самом деле... Мы в них нуждаемся, и не в зеркалах каких-то, а в совете, в дружеской помощи. И они вместо этой самой помощи устраивают представление! И как мне показалось, даже разговаривают сквозь зубы.

— У них нет зубов, — невесело заметила Лада.

— Садись, дипломат, — хмыкнул Ростик. — И давай правь куда-нибудь подальше.

Ким так и сделал, хотя сердился уже, кажется, на Ростика. Он его не понимал. Рост и сам не очень-то понимал себя. Одно он знал наверняка — ставить под удар отношения с пернатиками, в принципе дружественные и союзнические, из-за их нежелания помочь в отношениях с рыболюдьми нельзя. Это было недопустимо. Это была бы страшная, ужасная ошибка, исправить которую удалось бы с большим трудом.

— Так что же делать? — спросила Лада.

Рост не отвечал. Ким резко и даже зло поднял скорость, направляясь на Боловск. Только тогда Рост понял, что их на отдалении, выказывающем нежелание быть даже внешне агрессивными, сопровождало с десяток птиц с седоками. Но все сопровождающие были вооружены, их пушки явственно отсвечивали на вечернем солнце.

«А я и не заметил, — подумал Ростик, — теряю бдительность, что ли? Или так избаловался безопасным житьем в Храме, что дальше некуда?»

Птицы, следующие за антигравом людей, тоже поднажали, но Ким скоро стал от них уходить. Да и не хотели пернатые демонстрировать свое присутствие или надеялись, вернувшись в городок, из которого вылетели, снова расположиться за полотнами со снедью, попировать вволю. В общем, часа за два до того момента, как выключилось солнце, они исчезли с горизонта. Ким немного сбавил скорость, давление воздуха на лобовое стекло и на ограждение кабинки с пушкой спало.

— По твоей книге у меня сложилось мнение, — неожиданно заговорила Лада, — что Шипирик какой-то вождь. Служака, офицер. А он на празднике сидел в жреческом балахоне.

— Он и был солдатом. Но, наверное, солдату можно переходить в касту жрецов, — ответил Ростик.

— А назад?

Рост подумал.

— Не знаю, но кажется, нет. Понимаешь, эти жрецы у них, как и у людей в древних сообществах, подчеркивают балахонами свою бесполость, принадлежность к служителям идеи... Нет, ни в чем не уверен.

— И откуда у разумных, казалось бы, существ эта страсть к воздержанию? — невесело пошутила Лада, и снова в кабине установилось молчание.

Полный провал миссии, думал Ростик. Более явной и показательной неудачи добиться мудрено. Даже если постараться. Но как же теперь быть?

Слева, очень далеко мелькнула на мгновение узенькая полоска воды. Это была Цветная река. Рост присмотрелся, но больше она не выглядывала из бесконечных зарослей кустов и диких, каких-то необузданных цветов.

— Слушай, а может быть, с этими викрамами?.. — начал было Ким.

— Нет, — сдержанно прервал его Рост. Потом пояснил: — Ты хочешь лишиться всех наших кораблей, которые пока стоят себе, и никому в голову не приходит, насколько они уязвимы?

— Они не посмеют.

— Только потому, что мы их отбили когда-то у пурпурных?.. Не смеши.

— Их защищает Фоп-фалла.

— Он и не подумает их защищать, если викрамы организуют настоящую атаку или какую-нибудь хитрость.

— Но он же ими питается, — вмешалась Лада.

— Ты тоже питаешься, предположим, овцами, но, когда они жуют свою траву, предпочитаешь не вмешиваться в их развлечения, верно?

— Ни хрена не понимаю, — с чувством сказал Ким и занялся своими рычагами.

«Я и сам не очень-то понимаю», — признал про себя Ростик. Но все-таки какой-то смысл в его высказывании был. И даже больше, чем просто смысл, в его словах была правда.

Микрал сзади завозился шумнее, наверное, отправился за очередным мешком с топливными таблетками. И тогда, может быть, под влиянием этих звуков, Рост решился.

— Ким, знаешь, давай-ка повернем к Бумажному холму. Это и ближе, и... Там заночуем.

— Там Ева, — Ким даже повернулся, чтобы посмотреть на Ростика. — Старая любовь не ржавеет?

— По-человечески прошу, сворачивай, водила.

— Так точно, господин капитан, уже сворачиваю.

И Ким действительно несколько раз энергично дернул рычагами, чтобы изменить курс. Машина плавно развернулась и пошла строго на юг, хотя очень-то уж близко до Бумажного холма не было. До Одессы, например, было ближе.

Глава 5

Садились уже в полной тьме, причем, если бы перед входом в нагромождение кубов не горели факелы, а над всякими наклонными поверхностями на крышах крепости не светились световые люки, они бы могли и вовсе проскочить ее. А так все стало понятно километров за пятнадцать-двадцать.

— Зачем они так факелят? — спросила Лада.

— Топливо, считай, дармовое, — отозвался Ким, — отчего же не жечь?

Правильно, решил Рост, если бы мог думать, как следует, сам бы и догадался. Но отчего-то он сейчас ничего не соображал, не получалось у него. Вообще, считай, ничего толкового не выходило.

Может, я и не могу уже ничего, в сотый, наверное, раз спросил он себя. И тут же добавил — а если отказаться? Инвалидам ведь полагается какая-нибудь поблажка. Вот и он сделался инвалидом... умственного труда. Так, бывало, говорил отец, хотя подразумевал под этим просто дураков. Ох, мудрым он был, наверное, отец, жалко, что... Не думай об этом, приказал себе Ростик и сразу же послушался. Тем более что Ким заходил на посадку.

Посадку произвели чуть не в трехстах метрах от крепости, при этом пальнув пару раз из ракетницы, обозначая себя. Ракеты падали, оставляя в прозрачном воздухе дымные следы, но выглядели мирно. А сколько было других таких же, которые свидетельствовали, например, о боязни оказаться застигнутым врасплох вражеским нападением. Или просьбу о помощи... Странно, решил Ростик, я даже к ракетам приглядываюсь, словно никогда их не видел.

Сидели в машине минут десять, прежде чем появился патруль. Бодрый паренек, который командовал тремя девушками и одним... пурпурным. Этот был просто носильщиком, почему-то Рост понял сразу, но от его присутствия все равно стало не по себе. Парень убедился, что нежданно прибывшие гости не представляют угрозы, и повел их, запалив факелы, к крепости.

— Строго тут у вас, — удрученно сказала Лада.

— Осенью всегда так, — пояснил парень, — слишком много всяких разных шляется.

Скорее всего, он имел в виду диких бакумуров либо пернатых. И, скорее всего, все было правильно. Дружба и сотрудничество — это хорошо, но безопасность важнее. У ворот в крепость, которые были настоящими воротами, в чем-то даже схожими с теми, которые Ростик видел в форте вырчохов, когда его перевозили в Нуаколу, пришлось немного подождать, пока стражники убеждались, что все без обмана и прибыли свои, а потом еще немного, пока Ким перегонял летающую лодку и осторожненько вводил ее под башней в крепостной двор. Тогда стало ясно, что крепость закрыта сверху сплошным сводом. Это же подтвердило и гулкое эхо, когда они пошли дальше.

Рассмотреть все это чрезвычайно разросшееся строение, закрытое даже сверху, чтобы, вероятно, не попасть под атаку летающих страусов бегимлеси или прозрачных китов, Ростику не удалось. Их как-то очень быстро взяла в оборот высокая и хмурая девушка, которая держалась бы еще отчужденней, если бы не Лада. Она быстро разговорила девушку, и лед стал подтаивать.

Потом они посидели в довольно большом и пустом зале, где было чуть душно, потому что факелы горели тут как-то слишком вонюче. Но все-таки посидели не зря, потому что к ним неожиданно вышла очень чистенькая пурпурная девушка и предложила поужинать. На ужин у них оказалось что-то похожее на жареные кабачки с котлетами. Ребята, которым за весь день пришлось отведать только малосъедобное угощение пернатиков на пиру, набросились на еду, как стая панцирных шакалов. Только Микралу и удалось сохранить при этом какое-то достоинство, но он-то и у пернатых заправился как следует, так что очень голодным не был.

— Знаешь, я думаю, — проговорил Ким с набитым ртом, — нужно было аглора какого-нибудь взять. Или мангуста, они все от мангустов в восторг впадают.

Лада посмотрела на Ростика и ответила вместо него:

— Это же был визит дружбы. Аглора все равно пришлось бы представлять пернатикам, которые нас принимали.

— И что? — не понял Ким.

— А напряженка от этого не упала бы, — ответила Лада. — Только поднялась, наверное.

Вот, обреченно решил Рост, теперь она за меня и отвечать взялась. Но ответила она почти правильно, так что он не расстроился.

Девушка, которая привела их в зал, вернулась в одиночестве. А Рост надеялся, что к ним выйдет Ева. Но что-то у них там происходило, и не хотелось гадать, что именно. Вздумают, сами скажут.

А потом он вспомнил... И только вздохнул. Почему-то вот именно такие простые вещи теперь в голове не укладывались. Забыл, начисто забыл.

Звуки шагов были тяжелыми, вкрадчивыми и неправильными одновременно. Она вышла из какой-то темной ниши, чуть прищурившись. Как и прежде, изумительно красивая, с прямой, как стрела, спиной, гордо вздернутой головой, отбросив назад свои несравненные волосы темно-красного цвета. Ни у одной другой девушки в городе таких больше не было, хотя аймихоши тоже очень заботились об этом атрибуте женской красоты. В руке у нее была палка, которую она почему-то чуть придерживала сзади, не выставляла вперед.

Подошла, медленно обвела всех взглядом, и глаза у нее остались прежние, такие же светлые, как у пурпурных, хотя при этом свете они казались серыми... А были какими? Он этого не помнил.

Она чуть тяжело села, вытянула ногу в армейской брючине, потерла колено. И только когда все было продемонстрировано, подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Улыбнулась чуть бледными губами.

— Здорово, Рост, рада тебя видеть. — Посмотрела на девицу, которая тут была за распорядителя. Это было понятно, передвигалась Ева действительно с трудом, даже при ее железной выдержке не набегаешься.

Рост хотел сказать, что он тоже рад ее видеть, что прекрасно понял, какой спектакль она устроила и как принялась защищаться вот этой ногой, как когда-то защищалась смехом и потряхиванием гривы...

— Болит? — на правах старой знакомой спросила Лада вместо приветствия.

— Да, Ладушка, болит. — Помолчала. — Что-то они там плохо зашили. Или не зарастает, как они надеялись... Говорят, придется, скорее всего, делать третью операцию. Может быть, выше колена.

— Плохо, — вздохнул и Ким. — Нам бы медицину получше.

— Медицина у нас такая, какой мы и не заслуживаем. Просто... Под выстрелы лезть не рекомендуется.

Рост, конечно, знал эту историю. После боя над Валламахиси, когда крейсер Евы чуть не в одиночку справился с воздуха со всеми лодками, которые успели к тому моменту взлететь, она получила рану, плохую рану... Но из боя не вышла, просто передоверила кому-то место главного пилота, а сама села за второго. Когда вернулись в Боловск, рана была уже неоперабельна. Отняли сначала лодыжку, потом, как она только что призналась, еще разок отрезали кость. Теперь речь шла о третьей операции, уже по поводу колена... Черт, и почему ее, а не меня, например, подумал Ростик. И не нашел ответа.

— А если уж лезешь, то лучше — чтобы сразу, — как-то жестко, вероятно, десятки раз обдумав эту идею, проговорила Ева.

— Это ты брось, — промямлил Ким.

— И бросать тут нечего. — Осмотрела Ростика уже внимательно. Все-таки ее выдержке и силе духа можно было позавидовать. Вот ведь, княжеская кровь, взяла себя в руки и стесняться перестала. Хотя чего же тут стесняться? Нужно просто терпеть и надеяться... Например, что хотя бы колено останется. — Зачем пожаловали?.. Ага, знаю, — она улыбнулась, на этот раз веселее, — Ростик придумал?

— Аймихо помогали? — спросил он неожиданно.

— Без них мне бы вообще каюк тогда настал.

Он долго-долго смотрел ей в глаза, она их не прятала. В них отражались блики факелов, но главное — умещалось очень много боли. И еще, он хорошо это видел, она почему-то не простила себе эту покалеченность, не смогла согласиться с ущербностью. И потому рана не зарастала, как должна была бы. Сложно тут все, вздохнул Ростик.

— Дай-ка я посмотрю. — Смело поднялся, подошел, вытер руки, жалея, что их негде вымыть. А вымыть очень хотелось, это существенно повышало чувствительность.

Ева дрогнула, но позы не изменила. Он поднес правую ладонь к колену, вобрал в себя все, что она выбрасывала в виде невидимых, но таких иногда явственных полей, токов, лучей боли и незарастающей ауры. Левую поднес к ее плексусу, попробовал закоротить на себе, образовав из них двоих единый контур.

Да, так и есть, она сама не хочет, чтобы это зарастало. Не позволяет, не дает телу сделать свою работу, зачем-то борется, хотя бороться тут нельзя, от этого будет только хуже... Он почувствовал, что если еще немного останется с ней связанным, то придется скорее найти сортир и весь его ужин вывернется из него целиком. И все-таки он что-то мог бы изменить тут, только нужно, чтобы она сама на это согласилась... Нет, не согласится, именно потому, что это он — ее бывший друг, сослуживец и любовник.

Отдернулся от нее, едва не застонав. Сел на место, подавил дрожь в желудке, не хотелось слишком-то раскисать. Ева насмешливо смотрела на него, потом улыбка ее стала деланно-ядовитой.

— Как, эскулап, придется колена лишиться?

— Не знаю точно... Что-то не то и не так, как... Как ты говоришь. — Он провел рукой по лбу, это тоже было неправильно, впитанные ладонями миазмы теперь почти наверняка вызовут крапивницу, а то и наградят на ночь головной болью. — Тебе нужно ждать, ждать... — Он сам не совсем понимал, о чем говорит. — Почему-то мне кажется, это можно починить.

— Этого никто не починит, даже господь.

— Я очень прошу тебя, жди. Просто успокойся и жди.

— Не понимаю, — прошипел Ким. — Чего ждать?

— А ты и так умеешь? — спросила Лада, чтобы перебить его. И правильно сделала, решил Ростик.

В зал торопливо вбежал Лешка Астахов. Про него говорили, что он считается, так сказать, соправителем Евы на Бумажном, но вот отчего-то ему, видимо, не сразу доложили. Или он был где-то еще, не в крепости, но поспешил...

Раскланялись, пожали руки. Леха почти тотчас, как освободился от неизбежного ритуала, тут же подошел и встал за спину Евы. Даже одну руку положил ей на плечо, показывая — это мое, не сметь претендовать.

Ева чуть смущенно — даже сгорбилась — похлопала его своей ладонью, той, что не придерживала костыль. Осмотрела пустые тарелки и кружки. Тряхнула головой.

— И все-таки — зачем пожаловали?

Рост почесал свою бороденку, наверное, уже можно было пользоваться и руками, и внятно, очень кратко объяснил. Есть такое задание, достать травы ихны, увести пурпурных, рассадить ее с той стороны континента, установить максимально приемлемые отношения с тамошними дварами.

Леха Астахов не удержался, все-таки задал пару вопросов, Рост не поморщился, но отчетливо понял, парень просто хочет участвовать, хотя все и без его наводящих понятно. Ева сообразила это раньше других, а может, привыкла уже немножко к его чуть медлительному мышлению и слишком торопливой речи.

— Рост, почему ко мне?

— Очень просто, — внятно отозвался Ростик. — Ты теперь, почитай, главный в Боловске спец по отношениям с пурпурными. Может быть, в наших условиях даже лучший, чем я. К тому же без хороших офицеров и браться за это не следует.

— Рост, — Ева набычилась, — посмотри на меня.

— Если захочешь, все получится, — сказал он. И тут же пожалел, что не умеет говорить долго и убедительно, как когда-то. Слишком их разговор смахивал на скороговорку, которой обмениваются очень хорошо и давно знакомые люди. Астахову это показалось почти вызовом.

— Гринев, да ты просто... — От возмущения, хотя и наигранного, у него действительно не было слов.

— Подожди, — мягко сказала Ева и снова похлопала мужа по руке. — Ты сказал, что летал к бегимлеси за советом, как я понимаю. И что они?

— Ничего.

— Вот и от меня, похоже, ты ничего не добьешься. Даже совета. — Она смотрела в сторону, прятала глаза. — Понимаешь, я отбилась у Боловска от рук, наверное, это единственная для меня сейчас сколько-нибудь комфортная среда... Свой, так сказать, колхоз. И люди, за которых я отвечаю, и плановые поставки, и сдерживание дикарей... Нет, вот и весь сказ. — Все-таки подняла голову. — Да и офицер теперь из меня липовый. Я просто не выдержу того, что тебе предстоит. Физически не выдержу.

— Ты могла бы...

— Ничего я уже не могу, понятно? — Ответа не стала слушать, тяжело завозилась, с помощью Астахова поднялась, тяжелее, чем прежде, оперлась на палку и, отбрасывая ногу вбок, помаршировала в ту же нишу, из которой пришла. Перед пятном тьмы все же обернулась. — А знаешь, твои манипуляции помогли... Хотя, должна признать, совсем немного.

— М-да, сурово нас тут встретили, — сказала Лада. Но по голосу ее легко можно было определить, что чрезмерно она этим не расстроена.

— Если я когда-нибудь стану таким, ты меня лучше пристрели, — простодушно прошептал на весь зал Ким.

— Она не такая, как ты подумал... — тут же вскинулась Лада. — Девушкам такие вещи труднее даются.

— У них дети есть? — спросил Рост, как ему показалось, ни к селу ни к городу.

Вопрос остался без ответа, и это было самым красноречивым ответом. Лада завела какую-то речугу, в которой пыталась обосновать положения о девчоночьей стойкости духа, но, в общем, это было уже неважно. Их отвели в общую, хотя и очень небольшую каморку, и предложили укладываться. Ким с Ладой устали, улеглись довольно быстро. Почти не обращая внимания на условности, вызванные таким вот совместным ночлегом. Микрал, как выяснилось, еще раньше ушел спать к своим. Рост все-таки умылся с помощью пурпурной девушки и как следует вымыл руки. Головной боли пока не было, но на лбу выступила красная и немного жгучая полоса. Хорошо хоть желудок успокоился.

Рост улегся, слушая ленивые, сонные уже переговоры Кима с Ладой, которые почему-то принялись обсуждать преимущества гравилетов перед экранопланами, и стал думать о том, что, может, у него такая вот полоса приключилась, что его никто всерьез не принимает... Или, возможно, наоборот, все подряд, не оказывая ни грана помощи, почему-то считают, что он со всем справится? И даже лучше, чем с их-то советами.

Но тогда, спрашивается, куда делось его умение входить к людям в доверие, убеждать их в своей правоте, поднимать на действия, которым он и сам когда-то удивлялся?

Может, вправду, он и в этом виноват? Как тогда сказала Баяпошка — стал деревянным? А хорошо ли приниматься за такое задание, не умея исполнять самые простые штуки, например, правильно разговаривать с людьми?

Глава 6

Дом в Боловске показался ему с самого начала немного чужим. Знакомым, но чужим. И жить в нем отчего-то не хотелось. Ведь сам выстроил, хотя бы начинал сам строить... Знал тут каждый наплыв литого камня, знал каждое дерево в саду, а вот поди ты... Правда, решил он, кусты уже появились незнакомые, раньше их не было, мама ожесточенно выдирала с корнем, все больше цветниками развлекалась.

Мамы, кстати, в городе не было. Она устраивала где-то на краю обитающего тут человечества больницу для фермеров, которым, конечно, недосуг было слишком далеко ездить в город лечить разные хвори и неизбежные для Полдневья травмы. А еще, как Ростик недавно с удивлением узнал, мама очень старательно и добросовестно занималась лошадьми. Он-то, пока жил в Храме, об этом и не догадывался, а сама Таисия Васильевна, когда приезжала, многого о себе, как выяснилось, не рассказывала. Зато ему эту «новость» с большим вкусом и обстоятельностью расписала Рая Кошеварова, которая как была библиотекарем в универе, так и осталась, поэтому у нее была масса времени для разговоров.

Впрочем, очень-то осуждать ее не хотелось, она растила семерых весьма крепеньких потомков, из которых пятеро оказались мальчишками. Поликарп, ее муж, твердо взявший в свои руки вагоноремонтный завод, должен был ощущать себя счастливейшим отцом семейства, как, наверное, и было на самом деле.

Рост провел в безделье два дня. Вернее, он пробовал размышлять, чтобы решить, берется он за дело, ему порученное, или подождет... влезать в эту кашу. И ничего не мог придумать. Для вида он занялся самообразованием. Порылся в книжках отца, но там было слишком много справочников по радиосвязи, изданных, разумеется, еще на Земле, и совершенно бесполезных тут, в Полдневье. После этой неудачи Рост попробовал понять, что читает мама, но ее часть библиотеки состояла из книжек по медицине, из которых Росту понравился только анатомический атлас человека, который он помнил столько же, сколько помнил себя, и по которому когда-то пробовал самостоятельно научиться читать, не подозревая, что все эти очень наглядные и красивые картинки описываются чуждой латынью.

Зато в дальнем углу поверх шкафа нашел чудом сохранившиеся после борыма выпуски «Роман-газеты», на которую отец регулярно подписывался. Выбрал для себя роман в желтой обложке с интересным названием «Убить пересмешника». Но к вечеру отложил. Переживания горстки ребятишек с невообразимого теперь американского Юга показались слишком далекими, хотя написано было интересно.

Просто походил по дому, в котором все выглядело немного забытым и сильно отдавало маминым одиночеством. Ростик уже знал по разным сплетням, что доктор Чертанов спустя несколько лет после Ростикова пленения неожиданно для всех женился на какой-то молоденькой девчонке, и мама его, конечно, прогнала. Больше он у них и не показывался, может, опасался каких-то слов, которые мог услышать, а может, тоже был занят. Врачи, они всегда немного перегружены, такая у них судьба.

Понаблюдав за тем, как стоят разные вещи, Рост пришел к выводу, что мама, пожалуй, скорее довольна таким оборотом дела, чем раздражена или вынашивает какие-то слишком уж горестные мысли. В общем, она и в этой своей жизненной перипетии оказалась куда прочнее, чем он о ней мог бы подумать... Вернее, он знал, что она сильнее, чем кажется, но как-то стал это забывать... Вот теперь и вспомнил.

А осознав это, решил, что все, что произошло, — правильно. И ему только оставалось принять простую истину, что мама была у него самоотверженной и спокойной. Или, если еще проще, — работягой, каких поискать. Только жалко было все-таки, что она, такая умница, и вдруг осталась без поддержки, да еще с тремя новыми детьми на руках. Рост повздыхал, попереживал за нее немного и решил больше за этой незнакомой теперь для него жизнью не подглядывать. Просто смирился, что потому так и получилось у его Таисии Васильевны, что она умна, у таких женщин частенько не все получается в жизни.

К вечеру второго дня, когда он уже становился противен себе из-за депрессии, или как там еще называется такое состояние, к нему неожиданно громко и уверенно пришел Ромка. Да не один, а с приятелем Виктором. Рост его знал немного, вернее, знал, что это старший сын Раечки, всего-то на пару месяцев старше Ромки. А так как обе матери были подругами с детства и жили на одной улице, ничего не было удивительного в том, что и эти двое существовали, как близнецы, даже не душа в душу, а угадывая мысли и обходясь без слов. Они даже чем-то были похожи, как иногда и Рост почему-то становился похожим на Кима, хотя рожи у них определенно были разные — у одного славянская, у другого отчетливо корейская.

Ромка был в каком-то полувоенном темном комбинезоне, похожем на танкистский, а Витек пришел в цивильном костюме, пошитом еще на Земле, из которого он определенно вырастал. Пиджак, наброшенный на футболку, был короток, и прежде всего в рукавах. Виктор вообще выглядел нескладным, что только подчеркивало его слишком молодой, почти подростковый вид.

Стоп, остановил себя Ростик, накрывая чай гостям и себе на столе под их знаменитой вишней; они и есть подростки. Им всего-то... да, по восемнадцать, если считать по местным, боловским меркам.

— Пап, — заговорил не очень уверенно Ромка, — ты чего молчишь?

— Я должен что-то говорить? — удивился Рост.

— Нет, но я подумал, что ты мог бы... хотя бы спросить, зачем мы пожаловали?

— Вы сами скажете. — Рост плохо помнил себя в этом возрасте, но, кажется, он был таким же... активным.

— Ходят слухи, Ростислав...

— Можешь называть меня капитаном, по званию. Если осмелишься, конечно.

— Кап... капитан, — с трудом проговорил Витек, — вы собираете команду, чтобы совершить очередной поход на юг, к пурпурным и паукам.

— Я еще не решил, что соглашусь на это.

— Но все говорят, — горячо вмешался Ромка.

— Понятно, — кивнул Ростик, принимаясь за чай, — Ким подсказал.

— Возьмите нас с собой.

— Виктор, а тебя мама пустит? — усмехнулся Рост.

— Вот, я же говорил, что с этими родителями...

— А если серьезно, — Рост понял, что допустил ошибку, которую приходилось теперь исправлять, — вы не подготовлены для такого похода. Вы же учитесь, кажется, в универе? И что-то я не слышал, что вы получили хоть какие-нибудь дипломы, или что там теперь выдают вместо них.

— Да кому они нужны?! — Ромка определенно опережал события. — Эти дипломы...

— Допустим, мне.

— Нет, так дело не пойдет, — проговорил сын, как-то очень смахивая в этот момент на отца. — Ты скажи, чего мы там не видели? Или ты все еще цепляешься за формальное образование?

— Пожалуй, да, цепляюсь. Потому что сам остался неучем.

— Да ты... Гораздо толковее, чем все наши преподаватели, кроме Пестеля, конечно. Но ведь он же из вашей компании.

— Спасибо, — Рост усмехнулся и тут же спросил: — Вы у него учились?

— У кого же еще? — хмуро спросил Витек.

— Понятно, биология не задалась, вот и решили сбежать на войну.

— Под твоим командованием мы гораздо скорее научимся чему-то настоящему, — выдал Ромка.

— Не уверен. Кроме того, дисциплина — это не только умение строиться, но и...

«А ведь я им нотацию читаю, обыкновенную родительскую нотацию». И тут Рост сам собой умолк.

— Ты покажи ему, что мы принесли, — подсказал Витек, который к нотациям, видимо, не привык. Поликарпа дома было не застать, он дневал и ночевал на работе, а Раечка была слишком мягкой, чтобы использовать такой рискованный способ воспитания.

Ромка поднялся, сходил к крыльцу и принес с собой папку, почти такую же, в какую складывала свои рисунки — или иллюстрации, как она их называла, — Баяпошка. Отодвинул чашки и чайники, раскрыл.

Это оказались его, Ростиковы, рисунки, когда он еще пытался что-то изображать как рисовальщик. Он и забыл, что было время — стоило выдаться свободной минутке, как он начинал рисовать.

— Вот Шир Маромод, вот... — начал было Ромка, но Витек дернул его за рукав, и тот все понял.

Рост поднял один лист, другой, полистал блокнот, который брал с собой в разные передряги, например, в их поход со старшиной Квадратным к Олимпу. Точно, тогда они еще Олимп открыли, Перевал и, кажется, Водный мир. Еще, если не изменяет память, впервые опробовали гелиограф. Кто теперь из этих ребят поверит, что они были когда-то такими отчаянными первопроходцами.

Рисунки были беспомощными, сейчас бы он сумел сделать что-то получше. Точнее, выразительнее, даже, пожалуй, определеннее. Но такой свежести взгляда точно не добился бы. Это вот и можно принять за похвалу, решил Рост и спросил:

— Откуда?

— Мама как-то пришла к бабушке, они посидели, поболтали о тебе немного, и мама принесла их к нам. Я их с детства разглядываю.

Рост нашел еще один блокнот, где он рисовал план города, когда они с Кимом сидели на горе, выслеживая, как пернатые варят вогнутые зеркала. Неожиданно рука его дрогнула, рисунки на миг размазались, словно очень близко что-то взорвалось.

Он понял, что, как бы он теперь ни делал вид, что не согласен с предложенными ему заданиями, бросить это дело не сможет. Так и будет носиться туда-сюда, но в конце концов пойдет туда, зная куда, пока окончательно не сделает то, что нужно. Хотя, возможно, это окажется совсем не то, чего от него ждут.

«Интересно, — отстраненно подумал Ростик, — почему?» Ведь это не было обычным его предвиденьем, это было что-то иное... Или все-таки очень хорошо сбалансированное, почти подчиненное его волей предвиденье? Без обычных болей, тошноты, темноты в глазах?

Но чем оно вызвано? «Нужно вспомнить, — решил Рост. — Так, я думал о том, делая эти рисунки, что, если даже мы не выживем, кто-нибудь найдет нас, и обязательно, хоть в таком виде, но разведанная нами информация станет известна людям. И тогда...»

Эта нехитрая идея и оказалась ключом к его очередному всплеску, и он увидел... Нет, не увидел даже, а почувствовал, руками, ладонями, кожей, хотя и глазами тоже увидел, что на рисунках вокруг почти каждой из нарисованных фигур присутствует еще что-то. Какая-то аура, которую он выразил не четкими линиями, а специально как бы размытыми следами карандаша, хотя иногда определенно рисовал и напрямую, почти как иконописец выводит вокруг головы святых нимб.

«Неужели же я даже тогда это видел? — удивился Ростик. — Ведь ничего почти не понимал, не мог бы даже словами описать, а вот оказывается — видел».

Он еще раз пересмотрел рисунки и понял, что он действительно нарисовал то, что видел, но почему-то эта особенность стала заметнее только после того, как его рисунки много лет рассматривал Ромка. И не он один, наверное. Что происходит с рисунками, вообще с изображением, когда их рассматривает множество людей в течение долгого времени?

Нет, решил Ростик, нужен конструктивный подход, какая-нибудь философия... И едва он это про себя решил, как почти сразу же понял — в его рисунках, которые он для экономии бумаги делал на одном листе чуть не поверх друг друга, все — Шир Гошоды и махри, бакумуры и пернатики, двары и даже викрамы — все чем-то разделены. И только люди, которые иногда были прорисованы весьма схематично, объединяют их.

То есть с точки зрения формальной композиции именно люди определяли единство того, что Рост изображал, иногда даже вовсе о том не думая. Но эта особенность прослеживалась, она была, иногда даже казалась немного навязчивой.

— Так, — Рост отложил рисунки и посмотрел на своих нежданных гостей. — Ты молодец, что принес эту папку.

— А что? — как бы невинно спросил Витек.

— Долго пояснять, — отозвался Ростик.

Но впервые за все последние дни отчетливо представил, что из него, кажется, потому и не мог получиться художник, что он рисовал что-то иное, не то, что видели глаза. А то, что он понимал о мире другим, не переводимым в изображение образом.

— Главное, — он снова осознал, что небрежничает, а ведь не терпел этого, и когда сам был в возрасте мальчишек, и теперь презирал в людях едва ли не больше, чем трусость. Да ведь это и было трусостью, только неосознаваемой, а потому как бы прощаемой... Если люди настолько недисциплинированны, что позволяют ее прощать. — Я понял главное. Что на острове по ту сторону нашего моря есть трава ихна. — Он подождал, пока ребята переключатся на новый оборот их разговора, и убежденно добавил: — Она там есть, нам нужно только ее выменять на что-то... Или отвоевать, если не будет другого выхода.