Экспансия

Глава 19

Третья по счету река, через которую они переправились, оказалась шире других и, пожалуй, более бурной, несмотря на морозы. Лед закрыл ее только у берегов, но и этот лед оказал при переправе существенное сопротивление. Как пурпурные сумели преодолеть его, упираясь шестами в скользкое, каменистое тут дно реки, Ростик представлял с трудом, но они все-таки справились. Должно быть, сработал старый трюк, придуманный, кажется, Кимом, когда с гравилета доставляли от берега веревку попрочнее и вытаскивали антигравитационные платформы не столько усилиями толкачей, сколько объединенными силами всех, кто оказывался поблизости.

Волов тоже приходилось переправлять на платформах, идти в студеную, свинцово-серого цвета воду они теперь боялись, хотя во всем другом держались молодцами — и траву умело выковыривали из-под снега, и, сбиваясь в стадо, грелись самыми студеными ночами, и умирали безропотно, если их силы приходили к концу.

Люди тоже умирали, иногда замерзали, свалившись в воду, а иногда просто от безысходности, сдавшись подступающей смерти в этих безжизненных, совершенно голых степях, тому враждебному давлению, которое было разлито, как казалось, в самом воздухе.

С топливом было очень плохо, иногда его приходилось даже подтаскивать грузовым антигравом, смотавшись то к одному, то к другому лесу. Но его все равно не хватало, особенно для обогрева. Пищу-то готовить пурпурные научились на зеркалах, что, с одной стороны, было неплохо, а с другой... Иногда, чтобы поймать лучи седого, зимнего солнца, приходилось останавливаться за два-три часа до наступления темноты, что сказывалось на величине суточных переходов самым катастрофическим образом. Готовить пищу сразу для всех, на платформах, как Рост ни пробовал, почему-то не выходило. Пурпурные как были разбиты на кланы, так и не смешивались даже в таких сложных обстоятельствах, они просто не умели преодолевать этот барьер. А возможно, тут было что-то другое, например, нежелание делиться пищей, чего при общей готовке было все-таки не избежать. Сказывалась жесткая организация общества пурпурных, которую Ростик помнил еще по плену.

Боноки атаковали по-прежнему и даже, следовало признать, активизировались. Но вот ведь как вышло, пурпурные в какой-то момент стали на них реагировать гораздо меньше, возможно, сработал фактор привыкания, или хватало других угроз, от которых защититься было невозможно, — холода, почти постоянного голода, непрерывных смертей и безбрежных расстояний, которые следовало пройти. И все равно, несмотря на морозы, несмотря на постепенно возросшее умение пурпурных отбиваться от них, медузы нападали и кормились, чаще всего — чрезвычайно успешно.

Из-за них приходилось идти по не самому удобному маршруту, а подальше забираясь в Водный мир, где было почему-то немного спокойнее. Вот только реки форсировать на территории, где они вытекали из Водного мира, было невозможно. Реки собирали свои воды с такого огромного пространства, создавая почти настоящие озера или болотины, что проще было все-таки спускаться вниз по течению, где река входила в преодолимые берега.

Но двигаться петляя, то отходя от безжизненной земли к Водному миру, то снова вынужденно ныряя в странные степи, где хозяевами были невидимые медузы, тоже было неправильно. Это слишком увеличивало расстояние, которое караван должен был преодолеть. Особенно плохо получилось между второй и третьей рекой, когда Рост решился на марш по дуге, разведанной с антиграва, и ошибся, так что пришлось проделать не менее лишней сотни километров.

Ростик успокаивал себя тем, что во время этого марша все немного отдохнули от нападений из ниоткуда, и это же позволило сохранить, вероятно, не одну сотню жизней, но в целом он понимал, что более толковый командир выбрал бы другой путь. Смага первый высказался по этому поводу, протестуя, как всегда, немного беспорядочно. Но на этот раз его поддержали Катериничев и даже Лада. Как Росту удалось отбиться от них и настоять на своем, он и сам не понял, так вышло, должно быть, потому, что он ни на что другое не соглашался.

Во время обсуждения этого Ростикова плана Лада, умница-разумница, предложила вообще уйти подальше от области боноков, как следует разведав возможность движения поперек Водного мира. В этом был резон, в некоторых местах болота промерзли чуть не до самого дна, и с антиграва казалось, что среди этих нагромождений твердой земли и низин, забитых льдом, можно найти дорогу. Но Рост и этот план отверг, потому что прекрасно осознавал — стоит им чуть глубже войти в болота, как их атакует борым. Тогда их беззащитному отряду сразу, может быть в одночасье, настанет конец. И никто не спасется, даже деревянные платформы будут съедены, одни железки останутся.

А вот там, где они шли, борыма почему-то не было. Рост даже пару дней раздумывал над этой загадкой, пробовал найти хоть какое-то объяснение, но и тут потерпел фиаско. Слишком мало он знал об этом месте, слишком плохо разбирался в летающих крысятах, чтобы прийти к однозначному выводу. Одно он уяснил, кажется, — борым не привык направляться в эту сторону их континента, потому что тут его ждала несомненная голодная смерть. Безжизненность территории боноков служила сейчас лучшей защитой для пурпурных людей.

Даже если все эти валы летучих тварей обладали зачатками коллективного сознания, караван был слишком ничтожной наживой, вот борым... и не прилетал. Хотя пару раз Рост видел тучи саранчи где-то на горизонте, километрах в ста или чуть больше. Причем однажды они закрыли полнеба, поднявшись так, что даже пропало впечатление раздела между твердью и небом, вернее, воздухом и поверхностью. Объяснить это Ладе не удавалось, она слишком переживала за пурпурных детишек, которых пожирали медузы, но слушать ее все равно было нельзя.

Так они и шли между двумя зонами смертельной опасности: с одной стороны от прозрачных прыгунов неизвестно откуда и с другой — от массы летающих крыс, способных сожрать все на свете, кроме камней.

К этому моменту пурпурных осталось уже чуть более четырех тысяч, и они были близки к тому, чтобы выйти из подчинения. Это Рост понимал обостренным командирским чувством и усиленно размышлял, как это перебороть.

Вот почему вечером того же дня, когда все расположились передохнуть после переправы и не думая продолжать поход, даже несмотря на то что находились в районе атак медуз, он решился. Вызвал к себе тех из пурпурных, кто оказался поблизости, и приказал собраться в центре лагеря. Народ собрался, хотя некоторая часть из них, особенно женщины с детьми, осталась у костров: и мерзнуть не хотелось, и жаль было жечь драгоценное топливо впустую, не используя его для готовки ужинов и каких-то согревающих отваров, которые губиски использовали вместо чая.

Построения тоже не вышло, все скорее столпились, разделившись не на колонны, а на кланы, на привычные, родственные сборища. Рост вышел к ним из своей палатки, почему-то прислушиваясь к скрипу снега под ногами Лады, Смаги, Катериничева, Василисы и всех остальных, кто держался поблизости, даже аглоров. Ромка, Футболист-Израилев и Марта со своим выводком все-таки построились у антигравов, хоть этим не нужно было приказывать, что необходимо строиться. Митинг, да и только, подумал Ростик мельком, усмехаясь замерзшими губами.

До выключения солнца осталось не более получаса, а то и меньше. Небо, как матовый колпак, нависало очень низко, из него сыпалась обычная для Полдневья снежная крупа, твердая, как сосульки. Со стороны Водного мира дул ветер, подгоняя вихристую поземку.

— Я собрал вас всех для одной цели, — начал он не слишком уверенно, размышляя, что пора уже придумать формулу обращения к этим людям. — Нам приходится плохо, поход оказался более трудным, чем мы предполагали. Гибнут самые незащищенные: дети и те, кто по разным причинам утратил способность сопротивляться, кто не может сражаться, кто пал духом. — Его голос разносился не слишком симметрично, ветерок, хотя и несильный, все-таки сносил его слова. Те, кто находился слева, немного придвигались, но все равно им было плохо слышно. Рост попробовал говорить громче. — Но я должен был построить вас, чтобы сообщить — мы посередине той полосы, которая находится между двумя лесами нашего континента. — Помолчал, решил, что необходимо сказать что-нибудь еще. — И мы форсировали сегодня самую большую реку, самую опасную, которая тут протекает. А это значит, что мы проделали путь, с которого уже бессмысленно возвращаться. Назад идти дольше и труднее, чем идти вперед.

Оглядел всех, кто стоял перед ним, замерзших, усталых, с резко выступившими чертами темных лиц, в обыкновенных русских ватниках, по виду лагерно-уголовных, обмотанных какими-то шарфами, в плохо связанных шерстяных шапочках и рукавицах, даже в шкурах, почти не выделанных и торчащих на теле угловатыми горбылями. Многие даже теперь не выпускали из рук подобие палашей или больших ножей на случай атаки медуз.

— Я надеюсь, — Ростик не удержался, все-таки опустил голову, — что теперь мы пойдем быстрее, потому что быстрее следует оказаться в более безопасном месте, где сумеем основать постоянное поселение, центр вашей новой цивилизации. — Он оглянулся, Смага ухмылялся, по своему обыкновению весьма ядовито, Лада не понимала, зачем он все это говорит, а Катериничев слушал по стойке «смирно», хотя тоже пока не понимал. — Для того чтобы эту середину нашего пути вы ощутили как серьезное достижение, приказываю выдать каждому по семьдесят граммов спирта на мужчину и по пятьдесят для каждой женщины. — Снова помолчал. — От себя лично хочу поблагодарить вас за проявленное мужество, силу духа и настойчивость в выполнении своего долга.

Больше он ничего придумать не мог, был не способен добавить хотя бы слово. Просто кивнул Катериничеву, тот понял. Вышел вперед, вытянулся еще ровнее, прокричал:

— Выдача начнется после ужина. А сейчас, отряд, слушай мою команду. Смирно!.. Вольно, разойдись!

Рост поневоле выпрямился, как Катериничев, потом кивнул еще раз, успокаивая себя после своей дурацкой речи, и потопал к палатке. Лада догнала его, хотя, скорее всего, рядом прежде нее оказались аглоры, Рост это определенно увидел по провалам их ног в рыхловатом снегу.

— Рост, — Лада была настроена решительно, — ты что, с ума сошел? Мы же еще километров пятьдесят до середины этой полосы на наших картах не дошли?

— Да и там, на другой стороне, еще неизвестно, сколько придется блуждать, пока мы действительно найдем безопасное место, — буркнул Смага.

— И поить их... — Катериничев покачал головой. — Прошлый раз попробовали отпаивать промокших после переправы, так из них потом почти десяток к утру замерзли. Они же не понимают, что тут пить — себе дороже. Обменивают выпивку, надираются до чертиков и...

— Это необходимо, — сказал Ростик, входя в палатку и пропуская Ладу с Василисой. Остальные сами могли подержать клапан, чтобы он не хлопнул им по физиономии. Но прежде чем прошли девушки, Рост ощутил перед собой слабое движение воздуха, это аглоры успели проскочить внутрь, и как это им удается?

В палатке посередине горел довольно жаркий костерок, сбоку была устроена лежанка для людей на коробах с топливными таблетками. В дальнем углу громоздились мешки запасной фасоли и сухофруктов, укрытые кусками брезента и старыми шкурами. Перед костерком на низких козлах были разложены доски, на которых лежали карты. Эту палатку Ростик не снимал даже во время движения, так ее и волокли на платформе самые сильные волы. На стоянках просто выключали котлы, и платформа ложилась на снег, иногда продавливая наст и оказываясь ниже его уровня, но так было даже теплее.

— И потом, они же ничего не соображают, как какие-нибудь эскимосы. — Лада повысила голос. — Они же детей поят, едва сумела добиться, чтобы хоть разбавляли спирт перед этим...

Полог снова распахнулся, в палатку вошли Израилев, Ромка, Марта с остальными. Эту процессию замыкал Микрал, у которого на морде повисли не слишком аппетитные сосульки по обеим сторонам губ.

— Марта, Игорь, образуете две команды по выдаче спирта после ужина, я думаю, через полчаса после того, как выключится солнце. Не раньше. Самим не пить, проверю. Потом будете обходить весь лагерь, и не по двое, как прошлый раз, а все вместе. — Он осмотрел людей, которые стояли перед ним. — Марта, ты в первой команде за главную, Израилев, ты командир второй группы.

— Опять не спать, — выдавила из себя Марта Чепенина с долгим вздохом.

— Ничего, завтра дам отоспаться в повозках до полудня, не растаете, — сказал Смага, почему-то принимая на этот раз сторону Ростика.

Вторая группа, помимо выводка Марты, как-то сама собой составилась из Израилева, Ромки, Яхи Якобсона, Микрала и переводчицы, которую Ромка отыскал для себя еще в Лагере. Кажется, ее звали Самбука, или как-то похоже, но все чаще ее величали просто Самба, и это африканское имя так прижилось, что она и сама все охотнее на него отзывалась.

— Оружие из рук не выпускать, обходить посты не реже чем раз в час.

— И чего эти посты-то обходить, все равно они в центре лагеря нападают, — пробурчал Мазанов.

— А нам кого из переводчиков отрядишь? — спросила одновременно с ним Марта.

— Команды они и по-русски понимают, — сказал Смага.

— В случае необходимости можете использовать Василису, — решил Ростик. И тут же продолжил, повернувшись к тому месту, где должны были, по его представлению, находиться невидимки: — Бастен, каждую из групп во время обхода должен сопровождать кто-то из вас. Одного все время держите в палатке, иначе...

Он не договорил, но и так было понятно. Если потери от нападения боноков среди пурпурных вызывали ощущение бессильной ненависти, то гибель кого-нибудь из людей вообще окажется бедой, слишком тяжко отразится на дисциплине среди губисков. Вот и приходилось во время сна сторожить в этой палатке одному из аглоров. Впрочем, этот порядок установился уже так давно, что Ростик мог бы об этом и не вспоминать.

Бастен снял с головы капюшон своей нузы, он оказался совсем не там, где думал Ростик, а чуть ли не за его плечом. Лада невесело хихикнула. Бастен серьезно кивнул и тут же снова скрылся за плащом невидимости.

Смага с Изыльметьевым и Катериничевым изучали карты, разложенные на импровизированном столе Ростика, словно никогда прежде их не видели.

— Что-то ты тут новое намудрил, командир, — высказался наконец Катериничев.

Рост подошел к ним.

Василиса с Ладой и даже, кажется, с Зули-вара принялись деловито греть на огне что-то похожее на застывшую от жира фасолевую кашу, ухитрившись рядом привесить еще и котелок для липового чая. Впрочем, Зули в последнее время откровенно экспериментировала с травами, которые в сушеном виде тащили в своих повозках пурпурные, и иногда у нее получалось нечто, что пить было приятно. Хотя и не так часто, как хотелось бы.

Внезапно клапан палатки распахнулся, Ильич и Чвиря, которые прятались по привычке за Мартой, шарахнулись в разные стороны. Но вошли, довольно мирно вытянувшись, Манауш с какой-то странного вида габатой, чем-то неуловимо похожей на Марту, вернее, на то, что сейчас от морозов и плохого питания Чепенина собой представляла.

— Командир. — Видно было, что Манауш настроен решительно. Впрочем, с тех пор как он стал летать вторым пилотом у Изыльметьева, он научился держаться с людьми поуверенней. — Наши требуют ответа на простой вопрос. Почему нас всех не переправили на тот берег континента антигравами. — Он осмотрел всех и все-таки твердо закончил: — У нас же каждый десятый умеет летать, даже лучше ваших. Мы бы...

— Мы обсуждали эту проблему, — немного подбоченившись, как он частенько говорил с пурпурными, отозвался Смага, когда Василиса что-то прошептала ему на ухо, видимо, перевод вопроса. — Но, видишь ли, недостаток топлива...

— Ты бы познакомил меня с этой... женщиной, — попросил Ростик негромко, и Смага умолк, словно ему заткнули рот кляпом.

— Это Рола. — Манауш даже не оглянулся на свою спутницу, которая была на две головы выше его. — На кораблях она была главным технологом, кажется, так это может называться, по производству молдвуна. Она хотела спросить...

— С антигравами, — Рост помедлил, — все просто. Мы бы попробовали их вам доверить, если бы вы так глупо не восстали. — Этот вопрос действительно все время возникал в среде пурпурных, Рост слышал его уже не раз, хотя вот так, в лоб, его сформулировали впервые. — Кроме того, никто не ожидал, что мы напоремся на такое сопротивление в этих... степях. — Последнее слово Ростик произнес по-русски.

— Ты этого ожидал, — неожиданно проговорила Василиса.

— Я ожидал неизвестно чего... Но мне не поверили, и я сам себе не поверил. — Он оглянулся, понимая, насколько это слабое оправдание перед теми, кто потерял в походе родных, друзей или, что самое скверное, детей. — А сейчас уже поздно. Вывозить отсюда весь наш отряд, сам понимаешь, никто не станет. У нас есть только один выход — дотащиться до цели. И тогда, — он вдруг обрел уверенность, что имеет право сказать то, что хотел сказать, — тогда, я обещаю, последующие команды будут переправляться только по воздуху.

Манауш кивнул, видимо, соглашаясь.

— Тогда еще вот что, эта вот Рола, она просится слетать в Лагерь. Она лучше других может наладить там производство молдвуна и его подготовку для переброски сюда, тогда голод станет... терпимее. — Он снова окинул Ростика оценивающим взглядом. — Хотя, разумеется, для этого нужно, чтобы вы выделили пару антигравов, лучше грузовых, и достаточно топлива. А пилотов и гребцов мы уж найдем сами, среди своих.

— Я, — Ростику был неприятен этот разговор, тем более что по всему Манауш, этот боец и вполне обученный офицер, был совершенно прав, — и сам не знаю, заработали ли котлы в Лагере. Десяток раз собирался слетать посмотреть, что из этого вышло, но... не сумел.

— Когда это выяснится? — спросила Рола. Голос у нее неожиданно оказался грудным, словно медовое сопрано, ощутимо низковатым для габаты.

— Я этим займусь, — вдруг предложил Ростик. — Обязательно.

Внезапно где-то не слишком далеко от их командирской палатки послышался дикий, захлебывающийся крик.

— Опять на кого-то медуза напала, — уронил Катериничев.

Рола и Манауш переглянулись и тут же вылетели из палатки. Ростик только проводил их взглядом. Хотя и ему было важно знать — успели пурпурные отбить очередную жертву или нет. Но это можно было выяснить и позже, завтра, когда съеденных придется пересчитывать. Заниматься каждым отдельным случаем было труднее, почти невозможно.

Глава 20

Василиса, добрая душа, готовила какое-то пойло все время, постоянно подносила горячий чай, который Ростик и прихлебывал, едва ли не чаще, чем дышал. Это было необходимо, потому что, когда Рост задумывался, он начинал замерзать быстрее, чем успевал это заметить. То есть стоило ему серьезно задуматься, как потом он вдруг обнаруживал, что его трясет от холода, от которого можно было спастись только одним способом, почаще пить вот эту горьковато-сладкую воду, обжигая губы и руки об алюминиевую солдатскую кружку.

Еще Василиса все время пыталась укутать его, почти как ребенка, даже на голову пробовала накинуть кусок пледа, который очень уважала за мягкость и сине-черные клеточки. Это был тот самый плед, под которым Рост когда-то спал в саду, еще на Земле. И в ночь Переноса он тоже спал под ним, а теперь плед как-то сам собой перешел в ведение Василисы, чем та, несомненно, гордилась.

Рост смотрел на карты, разложенные перед ним, почти не обращая внимания на покачивание антигравитационной повозки, почти не прислушиваясь к скрипу старенького котла, который каким-то образом работал, крутился, получая вращение от выброшенного сзади почти велосипедного колеса, или чего-то похожего. Этого колеса хватало, чтобы повозка плыла над снегом. И как такие вот хитрости получаются у аймихо? Конструкция-то была ими придумана. Правда, на остановках приходилось туговато, но волы, тянущие все устройство вперед, привыкли не останавливаться.

Василиса вдруг присела рядышком, погладила по руке. Рост повернулся к ней. Она почти улыбалась, по крайней мере вокруг ее глаз собрались морщинки.

— Ты чего?

Она вдруг вытянулась, привстала и поцеловала его в губы, к его чести, он выдержал это испытание, не дрогнув. Лишь мягко отстранился.

— Если бы я была тут одна у тебя, ты бы был... — Дальше она ничего не говорила, поднялась и пошла, кажется, за снегом, чтобы растопить еще воды.

Кажется, опять эта борьба женского в ней и... необходимо служивого. Вот чертовщина, голодные, согреться нечем, тащатся по заснеженной равнине, словно муха по стеклу, а все равно... Влюбляются, кажется. Хотя он старательно не давал им ни малейшего повода. А может, потому и влюбляются, что дело стало очень плохо, причем сразу, неожиданно, внезапно, обвально, как лавина.

Он снова присмотрелся к карте, заставил выбросить из головы все остальные мысли. Наконец решился, взял линейку, не слишком удачно выструганную из плоской планки. На ней с одной стороны даже зарубки были, сантиметровые, перебиваемые более мелкими, полусантиметровыми. Проложил ее между двумя точками, повертел в руках карандаш. Нет, не так, к морю, а вот так, поперек, по их маршруту. Провел, снова провел, снова, получилась дуга, неявная пока. Если ее не упрощать, то она была и не дугой, а извилиной, жирно прочерченной поперек карты.

Провел общую линию, от руки, стараясь не дышать, чтобы получилось точнее, насколько возможно. Экстраполировал, так сказать. На всякий случай провел еще одну линию параллельно, вторая вышла лучше. И тогда, прикидывая, как на эту вторую дугу лягут касательные, в точках самых активных нападений медуз стал набрасывать от них тонкие перпендикуляры. И тогда лишь понял, зачем это делает. Они все сходились в одной области, в нижнем течении третьей реки, теперь уже форсированной, хотя и крайне неудачно — слишком много трудов там затратили и слишком много пурпурных потеряли.

Область была — так себе, ничем не примечательная, довольно обширная, но... Что-то в ней было. Еще бы знать — что именно?

Клапан палатки откинулся, вошли Лада с Изыльметьевым. Лада сразу накинулась на Роста, Серый присел у костерка, грея руки. Они дрожали, сам он тоже выглядел не очень. Никаких полетных норм питания не хватало этим ребятам, вот они и уставали. Ростик вздохнул, потому что эти самые полетные нормы в его караване были... мягко говоря, тоже не слишком питательными.

— Вась, — заговорил Серый, щурясь от полутьмы, которую не мог развеять даже свет пасмурного дня через полиэтиленовые окошки, — ты бы хоть иногда тут проветривала, угореть же можно.

Василиса принялась что-то бурчать на едином, что выражало ее крайнее несогласие с этим нежданным упреком.

— Что? — спросил Ростик, отлично понимая, что мог бы и промолчать.

— Впереди, километров на сто, равнина, потом еще одна речка, обойти ее можно, но придется изменить направление, двигать вот сюда. — Изыльметьев поднялся, дотянулся до стола и грязноватым пальцем уверенно провел линию на карте перед Ростиком, обозначая приближение к той самой области, которую он определил своими тонкими линиями, у моря на западе и чуть сзади того места, где они находились. И вдруг склонился очень низко, после дневного света он в палатке еще плохо видел. — Что ты тут, командир, учудил?

Лада тоже склонилась сбоку, сделав карту совсем темной, потому что с третьей стороны ее закрывал сам Ростик.

— Да, что это?

— Если бы мы знали об этой вот области в районе третьей реки, — медленно ответил Рост, — мы бы избежали многих жертв. Мне кажется, как только мы к ней приближаемся, нападения боноков становятся чаще.

— Ерунда, — резковато отозвалась Лада, сконфузилась. — Ой, Рост, я не хотела... Просто это слишком новая для меня идея.

Изыльметьев поднял голову, он был строг, как перед боем.

— Командир, ты понимаешь, что... — Подумал. — А что, если их бабахнуть сверху, прямо вот тут, где ты нарисовал?

— Ага, бабахнешь их... Тут же область километров пятьдесят на сто, не меньше, — отозвалась Лада.

— Туда придется вылететь и посмотреть все вблизи, — пояснил Ростик. Оглянулся на Серого. — А идея «бабахнуть» мне тоже приходила в голову. Может, хоть тогда мы их несколько... усмирим.

Это соображение действительно грызло его уже неделю, еще до того, как он устроил всему составу выпивон после переправы через третью реку. Причиной было то, что он всем своим командным нутром предчувствовал — нужно что-то сделать с боноками, причем резкое и безусловно ломающее уныние пурпурных, чтобы они не выглядели, в своем представлении, как безвольные жертвы.

К сожалению, его речь, произнесенная перед условным праздником, когда они отметили половину пройденного пути, не дала результата, скорее, наоборот, настроение пурпурных, всех без исключения, пошло вниз. А ведь казалось, что хуже быть не может, и вот вышло, что — вполне.

— Значит, вот почему ты эти нападения отмечал? — слегка уныло, хотя и бодрясь, высказалась Лада. — А мы-то гадали — зачем это?

— Ты сразу это понимал? — спросил Изыльметьев. — Что они атакуют из какого-то гнезда?

— Гнездом я бы это не назвал, — пояснил Ростик. — Но тут что-то есть, что дает им какие-то возможности... Которые хотелось бы ограничить. Еще бы понимать, как это происходит, тогда у нас была бы более конкретная идея, чем просто «бабахнуть» по всему этому пятну.

— Что именно? — спросила, понимая их разговор с пятого на десятое, Василиса. Но Ростик промолчал, не знал, как ответить.

— Вообще-то врезать им хочется, — признал Серый Изыльметьев. — А то обнаглели совсем. Мне вчера Зули призналась, что даже на нее нападали, она просто говорить никому не хотела, воинского гонора в ней не меньше, чем в Бастене... — Помолчал, прикинул, поняли ли Рост с Ладой, что он им в действительности высказал.

Сообщение и вправду стоило того, чтобы о нем подумать. Если уж на аглоров кидаются, значит... дело зашло далеко. И все-таки следовало выяснить еще кое-что.

— Так, а прежнюю догадку проверил? — спросил Рост.

— Ты был прав. — Изыльметьев вздохнул. — Черт знает что... Вот мы прошли над вчерашним и позавчерашним маршрутами. По показаниям всех наших курвиметров, мы проползли километров пятьдесят. И по карте так, и по полетному времени... Скорость, как ты и просил, мерили тахометрами, ошибки быть не может.

— А по шагомерам, — тут же вмешалась Лада, — больше восьмидесяти. И на колесах, которые крутят котлы на повозках, на которые ты заставил нас поставить велоспидометры, тоже примерно восемьдесят. — Она пожала плечами. — Не понимаю, что здесь, пространство выпрямляется, что ли? В воздухе оно — нормальное, а по поверхности...

Рост этого тоже ожидал, если допустить какое-то «соседнее» пространство, которое наличествует тут, в этом районе, откуда боноки и совершают свои атаки, почему не допустить, что тут и пространство способно выпрямляться. Или, наоборот, сворачиваться, когда на степи с высоты смотришь... В общем, это было непринципиально, хотя и скверно, даже очень.

Но так у него выходило уже давно, едва он принялся очень точно отмечать их маршрут по картам. Этим и объяснялись немалые их трудности, с которыми они столкнулись при каждодневных переходах, и истощенность пурпурных, вынужденных преодолевать значительно большие расстояния, чем Рост, да и все остальные, вначале рассчитывали пройти.

— Что же тут творится?.. — Лада поежилась. Вдруг добавила: — Не заблудиться бы нам.

— М-да, — согласился Серый. — Прошли мы километров тысячу восемьсот, если не больше. А по карте — едва половину перевалили. И ведь расчет строился, что придется миновать едва три тысячи, даже с этими уклонениями... Откуда же еще более полутысячи появилось?

Палатка снова распахнулась, в помещение в сопровождении трех вооруженных ружьями охранников вкатила Рола. Она, правда, тут же опомнилась, повернулась к двум габатам и одному п'току, тут же стала их выгонять, чтобы ее появление не было неправильно воспринято. Рост остановил ее:

— Рола, пусть отогреются.

— Ладно, пусть греются, — согласилась Рола. Она деловито подошла к Ростику и почти по-военному выпрямилась.

Она вообще после того вечера, когда Манауш привел ее в эту палатку и представил начальству, значительно осмелела. Приходила, советовалась, подавала реплики, из которых следовало, что авторитет Ростика и всех остальных людей уже давно дал трещину. Но ее замечания звучали дельно, информация, которую Рола приносила о походном житье-бытье, бывала неоценимой, и вообще, Ростик был рад, что у него появилась такая помощница вдобавок к суховато-немногословному Манаушу и, наоборот, излишне эмоциональному Нифрату. Хотя воспринять эту эмоциональность бывшего рыболова мог, разумеется, только Ростик, который знал пурпурных, понимал их и мог оценить не только то, что они говорят, но и то, как они выражают свои впечатления.

— Господин командир-капитан, — начала Рола, — наши хотят знать, на каком основании ты просишь сдать стрелковое оружие на склады?

С оружием была проблема. Расставаться со стволами, очень ценимыми пурпурными, никто не хотел. Побаивались, что потом не получат свое добро назад со складов, а стоило оно, по боловским меркам, бешеные деньги. Чтобы на самый простой пистолет накопить, приходилось работать, вероятно, не менее полугода. Но избавить пурпурных от пушек было необходимо, хотя бы на время.

— Рола, ты же знаешь... — Рост взглядом подозвал Василису, которая тут же подошла к чуть отступившей Ладе с Изыльметьевым, принялась в четверть голоса переводить им разговор. — Когда медуза нападет на кого-нибудь из ваших, вы принимаетесь палить. Выстрелы пробивают оболочку медузы насквозь, у меня есть данные, что многие из атакованных боноками умерли именно из-за этих ран. Поэтому я предлагаю, чтобы вы в случае такого нападения действовали холодным оружием, а не расстреливали того, кому не повезло быть охваченным...

— Это ты объяснил всем, но мы все равно против, — отчеканила Рола. — И я имею честь доложить, что наши поголовно отказались сдавать ружья и пистолеты.

— Стоп, — попросил ее Ростик. — Дай подумать. — Потер лицо, у него слегка онемела кожа на носу и на щеках, обморозился он уже недели две назад, но кожа почему-то не желала восстанавливаться, должно быть, постоянные морозы не позволяли ей вернуть чувствительность. — Допустим, ваши стрелки не сдадут свои стволы. Но тогда все ваши командиры должны обещать мне, что больше по людям, атакованным боноками, вы стрелять не будете, а научитесь наконец выходить из положения только клинками.

Собственно, это было почти невозможно. Рубиться, резаться на ножах и том подобии широких мечей, которые многие из пурпурных выковали себе еще в Лагере, не умели даже п'токи. Г'меты вообще не признавали свои мачете за оружие, должно быть, им не хватало сил размахивать этими железяками. Даже люди не слишком умели их правильно использовать... Это удавалось только аглорам, но на то они и аглоры.

— Бывает трудно сдержаться, когда... Видишь перед собой, как умирает кто-то из знакомых. — Рола не отвернулась, но теперь смотрела мимо Ростика и немного вниз.

— А без этого... — попробовал настаивать Рост, но договорить не сумел.

— Мы понимаем, что ты можешь быть прав, но сдавать ружья все равно не будем. Нам их потом не вернут.

— Не только вернут, но даже еще дополнительные выдадим, — сказал Ростик, — когда прибудем на место.

Вообще, то, что они вынуждены были тащить с собой чуть не пять телег с пушками всех калибров и боеприпасами к ним, что они готовились к привычной войне и не учли необходимость холодного оружия, было явным его просчетом. Пять тяжеленных телег совершенно бесполезного груза создавали неизбежные трудности, а кроме того, служили источником раздражения всех пурпурных. Но и бросить их теперь было непозволительной роскошью.

А кроме того, Ростик отлично понимал, что еще неизвестно, как развернутся события там, куда они со временем все-таки придут. Могло оказаться, что на том берегу океана без этих ружей они станут еще в большей степени жертвами, например, мясом для пауков, чем были теперь ходячей кормежкой для медуз.

— Ножей, или, как вы говорите, мачете, — последнее слово Рола проговорила по-человечески, но с ужасным выговором, — все равно не хватает.

— А это мы попробуем исправить, — сказал Рост. — И как можно скорее. Только ты должна обещать мне, что ваши бездумно стрелять больше не будут.

— Я буду это объяснять, — согласилась наконец Рола. И вдруг поскучнела. — Некоторые из наших пробуют отогнать прыгунов, стреляя верхом, но они... не слишком боятся.

— Учитесь лучше ножами размахивать как следует, — буркнул Рост. — Точнее, вернее, надежнее, чтобы спасать, а не добивать своих-то.

— Тогда — все, — подвела итог переговорам Рола и, развернувшись на каблуках, ушла со своими охранниками.

— Тяжко тебе с ними. — Лада стояла рядом, положив Ростику руку на плечо. И ему, как командиру, оставалось только смущенно улыбнуться.

Лада мгновенно подобрела, даже какой-то блеск в ее глазах заиграл. Она уже и вторую руку готова была вознести на Ростика, но Василиса твердо, словно сержант на плацу перед новобранцами, поставила на доски Ростикова стола очередную кружку горячего чая. Прямо на карту, чуть колени ему кипятком не обварила. Лада тут же смущенно отступила, улыбка ее стала слегка нервной.

А Василиса тут же, словно в ее действиях не было никакого намека, предложила свежего чая и Ладе с Серым. А потом выставила угощение, пресноватое печенье, в тесто которого был добавлен мед и какие-то зернышки, похожие на тмин. Рост тоже не устоял, принялся хрустеть печеньем, хотя думал совсем о другом.

Лада с Изыльметьевым ждали, тихонько, чуть не шепотом переговариваясь о чем-то своем. Наконец Ростик решился. Отодвинул кружку с недопитым чаем, и без того нахлебался так, что в брюхе плескалось.

— Вот что, ребята, как вы ни устали, а придется вам еще сегодня вылетать в Боловск, — объявил он. — Туда заберете копию вот этой карты, мои линии можете не перерисовывать, достаточно обозначить вот этот квадрат...

— Скорее прямоугольник, — подсказала Лада.

— Нет, скорее овал, — не согласился Рост. И твердой рукой обвел область, где, по его мнению, должен был находиться центр местного влияния боноков. — Это значит... — Он измерил своей линейкой размеры, прикинул, посчитал в уме. — Нужно накрыть кусок территории километров сто восемьдесят на шестьдесят. Это, если грубо, девять тысяч квадратных километров. Если бить правильно и равномерно, то нужно... — Он вздохнул. — Много, бомб триста, в крайнем случае двести пятьдесят. Никто нам столько не выделит.

— Что же делать? — спросил Изыльметьев.

— Ты и реку захватил краем, — подсказала Лада.

— Нет, у реки бомбить не нужно, — признал Ростик. — Если мы ее испачкаем нашей химией, то... И рыбу погубим, и в море вынесет эту гадость, а она и за десять лет не очень-то вымывается. Значит... — Он снова подумал и уже очень уверенно, сам не зная почему, обвел гораздо более мелкий овал к северо-востоку от центра большого. — Тут хватит бомб пятьдесят, думаю, за пару ходок Бабурин эту площадь накроет.

— От него это потребует почти по полторы тонны груза, — прикинула Лада, — если в две ходки бомбить.

— Много, — признал Изыльметьев, — трудно будет через полконтинента тащить, да еще и бомбиться. Может, мы ему поможем?

— Нет, пусть они нам помогают, — сказал Ростик резче, чем хотел бы. — Без нашего участия обойдутся, у нас другая задача. — И окинул взглядом пилотов. — И пусть сделают это быстро, иначе... Нам тут пурпурных в подчинении не удержать.

— Да что они могут сделать? — мельком спросила Лада и тут же посмотрела на Василису.

Изыльметьев, который все понимал, усмехнулся бледными, обветренными губами.

— Они и выяснять этого не станут, — объяснил он.

И с этим оставалось только согласиться.

— Да, — Рост снова потер лицо, оно оказалось еще более занемевшим, чем прежде. — На обратном пути захватите, сколько можно, ножей и этих... мачете, кажется. — Он удивленно покачал головой. — И кто такое дурацкое название придумал?

— Ты же и придумал, кто же еще? — Твердо отставив кружку после чая, Лада кивнула Изыльметьеву, принимая командный вид. — Ладно, ужинать будем в полете, сухим пайком, может, в Боловске отъедимся... — Посмотрела на Ростика. — Вылетим через полчаса, если ты не возражаешь. — Рост ничего не хотел говорить. Она это поняла. Добавила: — Ты тут без нас — не очень-то. Так и думай, если захочешь лишний раз рисковать — мол, пригодишься еще в будущем. — Она попробовала улыбнуться, но определенно беспокойно. — И скорее всего еще не раз пригодишься.

— Ладно — Изыльметьев тоже был готов, застегивал куртку. — Он и сам все знает, пошли уже.

Когда они вышли, Ростик понял. Вот его и отставили от практического участия в делах, к которым он привык. И так это незаметно, но неизбежно произошло, что оставалось только диву даваться.

Глава 21

Лада с Изыльметьевым вернулись только на третий день, после дневного привала, который с легкой руки людей почему-то все пурпурные называли «об'ед». Лада выглядела усталой, хотя и пыталась бодриться. Но под глазами у нее залегли глубокие тени, лицо еще больше покрылось морщинками, на этот раз не от морозов, а от того, что кожа стала почему-то сухой. Хотя и от морозов, наверное, тоже, ведь в Боловске стояла зима, и не в Белом доме они просидели все время, наверное. Серый Изыльметьев был поуверенней, только стал еще моложе на вид, совсем мальчишка, едва ли старше Ромки. Между собой они переглядывались как-то смущенно, но Ростика не интересовало, что между ними произошло. Он просто встретил их антиграв, провел к себе в палатку и терпеливо ждал доклада.

— Значит, так, — начала Лада как старшая по званию. — Мечей мы привезли около трехсот штук, ножей с сотню, больше не нашли, не кухонной же утварью их вооружать для такого дела.

— Какого дела? — не понял Смага. Но ему никто ничего не объяснил.

— Привезли еще с полсотни нагрудных доспехов и боевых касок, — продолжила Лада. — У тамошних начальников от наших докладов сложилось мнение, что боноки не нападают на тех, на ком много железа. Мол, медузам тяжело с металлом иметь дело... Вот Пестель и предложил попробовать, посоветовал пока водружать эти каски на малышню как на самых уязвимых.

— Это они-то уязвимые? — почти возопил Смага. — Да их всем лагерем охраняют, они сейчас...

— Господин офицер, — Ростик был вполне официален, — помолчи, пожалуйста.

— Вообще-то я капитан, — буркнул разобиженный зам Ростика, — как и ты.

— Виноват, — тут же признал свою ошибку Рост. Но Лада озорно блеснула глазами, поняла, что психологически Ростик уже выиграл, причем по всем статьям. — Что слышно от Бабурина?

— Он получил наше целеуказание, сказал, что за неделю подготовится и сделает.

— Неделю? Я правильно расслышал? — Рост начинал, кажется, кипеть, но показывать еще не хотел, сдерживался. — Они не понимают, что за неделю мы потеряем более двухсот человек или даже больше, если что-то пойдет не так, как хочется?

— Они, кажется, вообще не рассматривают потери пурпурных на марше как большую беду, — грустно высказался Серый. — Почему-то не принимают этого в расчет.

— А если у нас тут восстание снова вспыхнет? — поинтересовался Смага. — Теперь-то они аглоров не слишком боятся, привыкли, да и выбора у них особого нет...

Ростик пристально посмотрел на него, Смага замахал руками, показывая, что больше не будет.

— Ну, может, пораньше справится, — не слишком уверенно отозвалась Лада. — Он же все-таки твой друг, и общую ситуацию до него донесли, вдруг постарается поспешить?

— Как он планирует меня подхватить, чтобы я показал ему?.. — начал Ростик.

— Он прислал послание в Белый дом, где утверждает, что от мороза стекло капсул стало слишком хрупким, что бомбить тут придется на специальной машине, уже зараженной всякими ядами, и экипаж должен быть в войсковых химкомплектах. — Изыльметьев был этому, кажется, даже рад. — Назвал на всякий случай свою частоту для связи и сообщил, что тебя они подхватывать не собираются. Якобы эта операция требует экипажа с особыми навыками, которыми ты, командир, не обладаешь.

— У нас и радио нет, — все-таки не сумел смолчать Смага.

— Рация у нас имеется, — отрезала Лада, — на всякий случай. Только слабенькая и... как всегда, тут бесполезная.

— Та-ак. — Ростик был удручен. — Кажется, ребята, нас задвинули за угол.

— Может, к лучшему? — спросил Катериничев. — Ты же обозначил им район, где бомбиться.

— Надо бы слетать туда, — вздохнул Ростик. — Просто торопился очень, и целый день не хотелось тратить... Но лучше бы все-таки слетал.

— Да, еще они требуют, чтобы во время бомбежки ты там не показывался, чтобы вообще никто из наших там не крутился, — добавила Лада. — Эти бомбы стали слишком опасны, а высоты в три-четыре сотни метров может не хватить, чтобы мы не наглотались этой гадости.

— Что-то слишком уж Бабурин развел... безопасность. Ладно, не хотят — не надо. Главное, чтобы все-таки сделали свое. Что еще?

— От Таисии Васильевны тебе привет, — неожиданно грустно сказала Лада. — И от твоей прежней жены тоже, спрашивает, как Ромка, я ее уверила, что парень — молодец и что я из него настоящего пилота сделаю.

— Что еще?

— Лекарства от простуды привезли, — буркнул Изыльметьев. — Я уже попросил ребят Марты их перегрузить на платформу к больным.

— Так-таки от простуды? — не поверил Ростик.

— Ну, они сказали, что оно от переохлаждения и обморожения тоже помогает. Правда, что и как — не уточнили. Только назвали дозу — две таблетки в течение суток взрослым и по половинке — детям.

— Ладно, отдыхайте, завтра в вычисленный район смотаемся, пока его не разбомбили, — решил Ростик.

На следующий день, когда основной караван уже двинулся по маршруту, Рост забрался в кабину легкой лодочки, улыбнулся Ладе, которая по-прежнему была хмурой и непонятной, и приготовился.

Взлетели легко, подняв вихри снежной крупы, закрывшие ближайшие повозки. Ростик даже удивился такому старту, уж слишком нервно и избыточно мощно все получилось. Микрал даже рыкнул что-то непонятное от котла, но Лада его не слушала, ее что-то грызло. Рост не стал в нее вчитываться, захочет — скажет, не захочет — так тому и быть. Он и сам-то не слишком уверенно себя чувствовал.

Заснеженная степь под машиной стала привычно разворачиваться дальше, дальше... Конца ей не было, по крайней мере за то время, что Рост не летал, у него опять, уже в который раз, возникло чувство страха перед этим пространством, именно перед пространством, а не перед боноками или холодом. Его сознание отказывалось воспринимать эту беспредельность, глаза не видели ничего дальше пятидесяти километров, хотя воздух был чист и прозрачен, как бывает тут, должно быть, только зимой. Летом-то тут и пылевые тучи ползали, поднимаясь уж точно выше полетного потолка их машины, и дождики, вероятно, крапали чаще, чем в том месте, куда перенесло Боловск, все-таки вон сколько тут речек и болотин.

Лада твердой рукой вырулила на курс вдоль третьей по счету реки, которая темно-серыми штрихами нарисовалась на севере.

— И как ты ее разглядела? — удивился Ростик.

— Привычка, — буркнула Лада. Посмотрела на него, вздохнула. — Поработать рычагами не хочешь? А то ведь забыл, наверное, каково нам приходится.

— Ты лети давай, если почувствую, что устаешь, помогу, конечно. Но не раньше.

— Строгий ты, даже с избытком.

Рост хотел промолчать, но, так как им предстояло полдня крутиться над этим снежным пространством и лучше было не отмалчиваться, выдавил:

— Какой есть.

Река понемногу приближалась, Лада вела антиграв, словно танцевала на паркете, словно вчера и не перегоняла нагруженную машину за полторы тысячи километров или лишь немногим меньше, что им же удалось срезать над Водным миром. Хотя бы и с таким помощником, как Изыльметьев.

Ростик порылся в карте, вроде бы все было правильно и хорошо. Они действительно должны были накрыть обозначенный им маленький овал, и довольно скоро, часа через четыре, может, чуть раньше. Рассматривать внизу действительно было нечего, даже караван остался слева и сзади, его могла теперь видеть только Лада, и то, если привстанет с пилотского кресла и приникнет к окошку.

Котел сзади ощутимо грел воздух, Рост расстегнул офицерский бушлат, снял танкистский подшлемник, в котором в последнее время привык ходить, как в шапке. Главное удобство заключалось в том, что Василиса его отлично научилась стирать и, пока высыхал один, выдавала Ростику второй, чистый. Она вообще была чистюлей, каких поискать, вспоминая изрядную грязь, которая обычно царила в городах пурпурных, Рост только удивлялся этой особенности своей денщицы.

— Микрал, ты как там? — вдруг выкрикнула Лада. — После вчерашнего не устал? А то нам, может быть, долго там крутиться придется.

— Не-а, съес'т мног скус, здрв.

— Вот и ладушки. Раз вчера наелся, значит, сегодня в форме. — Она посмотрела на Ростика. — Уверен, что не хочешь погреться?

— Топка греет. — И тогда Ростик решился. — Знаешь, Ладушка, я должен признаться... В общем, пока вас тут не было, у меня с Василисой... — Как продолжить, он не знал. — Наверное, я распущенный и к тому же совсем... один оказался.

Лада молчала долго, даже с каким-то ожесточением.

— Понравилось тебе? — вдруг спросила она.

— Не знаю... Нет, знаю, понравилось. Очень. Она такая искренняя, что я... Очень ей благодарен. — Он выдохнул воздух. Все-таки признаться было лучше, чем скрывать. Вот только — почему? — Теперь она как бы моя женщина, понимаешь?

Дальше летели совершенно молча, как в могиле.

На место прибыли даже раньше запланированного времени, прошли над рекой, от нее и стали плясать, выискивая обозначенный Ростом район. Ничего тут не было, ни малейшего сигнала. Равнина и медленные, заряженные снегом тучки над головой. Даже травы, торчащей из-под снега, не было, да и снега было мало. Почти везде плотный наст перебивали серовато-коричневые разводы голой, закаменевшей земли.

Лада развернулась, снова набрала скорость.

— Чувствуешь что-нибудь?

А Ростик ее почти и не услышал, напрягаясь так, что только зубы не хрустели. Пытался найти хоть что-нибудь, хоть малейшую зацепку, чтобы... Вот зачем он это делал, было непонятно. Пустота, бескрайняя, словно он заглядывал в бесконечный тоннель, и все, больше ничего. Ни малейшего признака, подтверждающего, что имело смысл сюда прилетать. Рассчитывал на большее, но оказалось, он всего лишь вычислил это место по карте, почувствовать ничего не мог.

Лада пошла еще раз над этим местом, теперь по широкой дуге, словно обозначала пространство со стороны. Наконец Ростик сдался.

— Возвращайся, все это бесполезно.

Они пролетели почти с полчаса, прежде чем она спросила:

— Но бомбить-то будем? — Поежилась, хотя от нее едва пар не валил, так она работала на рычагах. — А то не хотелось бы ловить Бабурина, да и сложно это, ведь неизвестно, каким он маршрутом пойдет, через лес или сразу в Водный мир заглубится, чтобы над болотами лететь. Он ведь от своих пещер пойдет, а это, как говорится, две большие разницы.

— Мне говорили, что рация зимой лучше работает, — рассеянно отозвался Рост.

— Все равно, считай, перехватывать его — еще та проблемка.

— Что? — Рост постепенно включался в действительность. — Да, конечно, нужно попробовать отбомбиться. Хуже не будет... Хотя, может, и будет.

— Хуже-то? — усомнилась Лада. И вдруг всхлипнула, да так, что Рост повернулся к ней. — Рост, я тоже должна сказать... Я тоже не выдержала. Ты же меня, как козу на веревочке, водишь вот уже три месяца.

Ростик смотрел на нее очень внимательно.

— В общем, мы с Изыльметьевым остались в городе вдвоем, в казарме, и... Примерно то же самое, что и у тебя. Только мне меньше понравилось. Я же тебя высматриваю. — Добавила: — И продолжу высматривать.

— Мне кажется, это нестрашно.

— Еще как страшно. — Она была откровенно расстроена. — Только я думала, что ты мне изменил раньше, гораздо раньше. Может быть, еще в Лагере. — Помолчала. — Зря я эту Василису привела тогда. И чуть не отравила она тебя, и теперь вот...

— Я не тебе изменил, а Винрадке. Не забывай, она — моя жена.

— Этим-то проще, у них... да, у аймихошей все проще. — Она снова замолчала, надолго. Потом подвела итог: — Ты мне изменил. Но я по-прежнему буду надеяться.

— Ладушка, милая, наверное, это глупо теперь.

— А это уж не твоя забота. Я нагрешила, сама и попробую исправить.

Рост не знал, что сказать. Не мог же он признаться, что она ему не нравится. Она ему нравилась, еще как. Но... все-таки рассматривать Ладу в качестве второй жены он был не способен. Даже как на временную подругу не мог на нее смотреть, она заслуживала большего. И поэтому, вероятно, ей ничего не достанется от него, решил он, и сам расстроившись. Плохо он понимал, какой в этом смысл, слишком подобные сложности были необычны для него, он не умел с ними справляться.

Они прилетели, Лада на целый остаток дня зависла где-то в палатках, которые, кажется, везли раненых, что она там делала, было непонятно. Но Рост был этому рад. Пробовал успокоиться, даже приказать себе, мол, эти квазисексуальные проблемы сами придут в норму, хотя бы относительную.

Шли они теперь довольно резво, должно быть, потому, что пурпурные на самом деле находились уже на последнем издыхании и могли только идти, идти... Так бывало с Ростиком, он помнил это состояние по своему плену, когда бич бывал самым эффективным орудием заставить кого-то сделать больше, чем он был способен. Конечно, за это приходилось расплачиваться невыносимой болью, а для него сейчас — еще и угрызениями разного рода, но он знал — так он, возможно, спасет кого-то, вот и следовало продолжать... ожесточаться.

Два дня шли в каком-то совершенно диком темпе, подбираясь к отметке сорока километров за переход, кажется, даже аймихо на это не бывали способны зимой. Еще Рост считал дни до момента появления Бабурина, хотя это выглядело глупо, еще не пришел назначенный им срок, ведь он же отчетливо отозвался — неделя, очень много в условиях, в которых они оказались...

И все-таки он что-то чувствовал и внутренне готовился. А также готовил и отряд. Расставлял посты, сам их иногда обходил, не доверяя выводку Марты Чепениной, иногда даже Катериничеву не доверял, почему-то вот так у него получалось. И тогда произошло...

Он вернулся с вечернего обхода, который затянулся, потому что увеличенный темп плохо переносили ребятишки и пришлось зайти к ним в детсадики. За время последних переходов возникла возможность распределить детей по повозкам, чтобы им было полегче и безопасней. Конечно, и тут следовало соблюдать неявные, но такие действенные клановые различия, выделять и назначать дополнительную охрану, что грозило изменением порядка уже на марше, и выслушивать разные реплики по поводу общественного статуса разных родителей этих детей, своего рода табели о рангах, хотя некоторые из пурпурных с ним уже не считались, но который все равно оставался значимым явлением... В общем, Рост устал.

Зули даже предложила ему руку, когда он неожиданно провалился почти по колено в острый, как каменный, наст и не сразу сумел выбраться, проклятая кромка снега все время проваливалась, пришлось лечь и выкатиться из дыры, в которой он оказался, да еще и ноги почему-то промочил, должно быть, попал в лужу, подпитываемую под снегом незамерзающим даже при нынешних морозах ключом.

В общем, когда он подходил к палатке, то был не в лучшем настроении. Но в палатке что-то происходило. Он оглянулся на Зули, которая поняла этот взгляд и набросила капюшон, оба подумали одно и то же — нападение, и никак иначе. Добежали, отдернули полог...

Посередине его командирской палатки, с другой стороны через костерок от его стола, за которым он обычно работал, стояла почти невероятная жестяная лохань, полная воды, от которой поднимался пар. В лохани сидела довольная и намыленная Ладка, а Василиса усиленно терла ей спину, закатав рукава до плеч.

Рост и Зули замерли как вкопанные. Ростик, впрочем, успел порадоваться, что отослал Катериничева и Ромку, когда обход подходил к концу. Надо же, какие глупые мысли лезут в голову, решил он, когда... ситуация складывается глупо.

— Задерни клапан, холодно же, — буркнула Василиса почти без акцента по-русски.

Зули, разумеется, проскочила раньше, Рост с некоторой задумчивостью сделал то же. Клапан на всякий случай даже застегнул на все деревянные шпенечки, устроенные вместо пуговиц, чего обычно почти никогда не делал.

— Чего смотришь? — спросила Лада, обмывая лицо, улыбаясь, словно сделала что-то очень умное и хорошее.

— А-а... почему у меня тут баню устроили?

— Все, командир, пришла тебе пора отвечать за все грехи, — бодро, хотя немного и нервно, оповестила Лада. — За то, что девушку мытарил, за то, что не любил ее и не холил. — Она даже немного просела в лохани, так что коленки ее вылезли из мыльной пены наружу. — Будет у нас сегодня первая брачная ночь, никуда я тебя больше не отпущу. — Она оглянулась на его лежанку. — Я уже и подушку принесла, и свое меховое одеяло. Теперь твою репутацию поправит только честное исполнение... специфически мужских обязанностей.

Рост посмотрел на Зули, та снова откинула капюшон, что с ее стороны было знаком вежливости, и хотя лицо ее почти не изменилось, но в том-то и дело, что почти. Она смеялась глазами, да и мечами, которые незаметно выхватила из-под нузы, когда они бежали к палатке, — делала ими какие-то слишком уж легкомысленные движения.

Ростик прошествовал к своему табурету, сел, ссутулившись. Посмотрел на Ладу, на Василису.

— Мы тут веревку протянули и набросили на нее брезент, так что теперь у тебя будет отдельная комнатка, — сказала пурпурная габата, его первая за много месяцев любовница, нимало не смущаясь, скорее даже в некотором запале, почти с восторгом, которого Ростик бы никогда не понял, проживи он хоть тысячу лет. — А если и этого недостаточно, могу на сегодня уйти в какую-нибудь из повозок, вот только... — Она снова окунула руки в парящую воду, обмывая мыло. — Ты же по утрам в снегу купаешься, так что все равно чистый. А я... Господин, — это она так по-своему подлизывалась, хотя для Ростика это звучало неприятно, — можно я тоже искупаюсь в этой воде, такую горячую и мыльную жаль просто так выливать?

Лада подмигнула Зули, поднялась, постояла в рост. Рост понял, что она не просто красива, от нее глаз невозможно было отвести. И как это удается самым обычным девицам, даже тем, которых, казалось бы, знаешь и с которыми вместе столько всего пройдено под серым полдневным небом?

Василиса решительно набросила на Ладу какую-то толстую простыню, придерживая нижний край, чтобы не намочить. Лада, как принцесса, стала еще красивее. Рост только нос потер.

Босиком, по ходу обтираясь, Ладка, вредная девчонка, прошлепала к его лежанке, полузадернула полог, который они тут вдвоем соорудили, весело отозвалась из-за него:

— Лежанку придется пошире сделать, ничего, я завтра Мазанова попрошу, он топором, как поэт, работает.

Василиса быстренько раздевалась, хотя и повернулась к Ростику спиной, нырнула в лохань, подняв целый шлейф пенных брызг. Зули отозвалась неожиданно:

— Не волнуйся, я отведу ее к палаткам пурпурных. А тут Бастен на страже останется.

— Бастен? — Рост повернулся к ней всем телом, никак не мог прийти в себя.

Аглор на миг блеснул в воздухе ладонью, как-то выдернув ее из плаща, показывая, что он тоже тут находится.

— И этот был тут все время? — Лада высунула взъерошенную после купания голову из-за брезентовой занавески. Нахмурилась, потом смирилась. Даже попробовала улыбнуться, нашла взглядом Ростика и тогда улыбнулась по-настоящему. — Представляешь, словно королева, которая не может даже ванну принять, чтобы придворные вокруг не толпились... Нужно будет купальник себе сделать, что ли?

Зули вышла, полог палатки оставался открытым чуть дольше, чем ей было нужно, вероятно, с ней ушел и Бастен. Василиса проговорила на своей жутковатой смеси русского и единого:

— А может, я голову подушкой накрою, чтобы ничего не слышать, все равно ведь уже теперь?

— Я... — Ростик действительно не знал, что сказать. Как-то они эту партию слишком здорово разыграли. Если бы он стал ругаться и что-то выяснять, то определенно еще раньше, чем девчонки, почувствовал бы себя дураком. — Нет уж, лучше все-таки отправляйся сегодня к своим.

— Они меня плохо принимают, считают, что я слишком удобно у тебя устроилась, — делано-равнодушно отозвалась Василиса. — Так что они теперь не вполне мои, они меня вашей считают. — Блеснула белоснежными зубками в улыбке. — Вернее, конечно, твоей.

— Интересно. — Ничего другого в голову Ростику просто не приходило. — Вообще-то, Лада, я привык сам добиваться чего-то и не люблю, чтобы мной так... манипулировали.

— Да знаю я, но ты же... лопух. Ничего в любви не понимаешь, только воевать умеешь.

— Хватит. — Рост поднялся. И тогда Лада, сама искренность и честность, оповестила:

— Нет, Ростик, уходить от тебя я не намерена.

Василиса с упоением плескалась, как выдра, соскучившаяся по воде. Ростик обошел ее осторожненько и понял, что сам виноват, что впустил этих девиц в свое логово, в свое обиталище. Они всего лишь воспользовались ситуацией, понимая ее... специфически по-женски. И зачем эта бодяга, и почему люди так устроены, и так ли уж это им необходимо?.. Дальше причитать было бесполезно, Ростик прошел за занавеску. Лада раскинулась, как какая-нибудь испанская маха, едва прикрывшись, несмотря на холод, царивший в этом углу палатки из-за занавески, наверное, которая не пропускала токи разогретого воздуха. Поднялась, стала стягивать с Роста его куртку, которую он от волнения и расстегнуть забыл.

Потом Ростик, немного стесняясь, присел на свою же кровать, на самый краешек. И вдруг Лада... Да, железная, прошедшая испытания, от которых и боевому офицеру могло стать не по себе, вот эта Лада... Расплакалась. Сквозь слезы она пояснила:

— А я так боялась, что ты меня прогонишь...

Глава 22

Изыльметьев орудовал кувалдой, скинув свою куртку на снег. Ромка ему помогал, придерживал что-то, Израилев пытался совместить штангу дырками с проушиной крепления к корпусу антиграва. Ребята работали увлеченно. Даже Микрал что-то мычал одобрительное, у него опять усы обросли не слишком аппетитными сосульками.

Рост стоял рядом, приглядывая, как работают ребята, Лада придавливала его своей спиной, то ли грелась, то ли не могла отойти ни на шаг. Она вообще, после того как Ростик взял ее в жены, потеряла всякий стыд, прилюдно демонстрировала, что между ними теперь все не так, как прежде, когда они оставались только сослуживцами.

Ромка по этому поводу только хмурился, но ничего не высказывал. А Изыльметьев, видимо, догадавшись, что Лада обо всем про них рассказала Росту, усиленно изображал занятость, стоило к нему хоть немного приблизиться. Вот и сейчас именно он махал кувалдой, хотя обычно такими делами занимался бакумур-загребной.

— Дело ведь как получилось, командир, — объяснял он, не поворачивая головы, избегая смотреть Росту в глаза, — на снег садиться очень трудно. Эти вот выносные «ноги» с блинами только против потоков вниз придуманы, если снег проваливается, если посадочные полозья не держат, то они выворачиваются, вот и погнули консоль... Ничего, прежде чем караван передохнет и тронется на второй дневной переход, мы уже будем тип-топ.

Манауш, который тоже стоял невдалеке, разговаривая с пустотой, а может, и с кем-то из аглоров, умолк, прислушался, наверное, что-то понял по-русски и продолжил говорить, теперь посматривая на привал, где роились пурпурные, занятые приготовлением обедов и исполнением всех тех неизбежных дел, которые возникали после первого, как теперь было принято говорить, дневного перехода. То есть перехода от утра до привала.

— Если не справитесь, — высказался Ростик, — сообщите, я с вами на всякий случай аглора оставлю. Ему наши нормы похода — плевое дело, запросто догонит.

Он уже хотел идти к стоянке, чтобы выслушать те доклады, которые созревали у всех командиров компаний только во время стоянок, на ходу обычно Роста не дергали. Но тут...

Где-то поднялся обычный вой, суета, даже пару раз кто-то выстрелил, на этот раз, как Ростик того и требовал, в воздух, лучи ушли над головами, хотя второй выстрел был слишком низкий, непонятно зачем и в кого сделанный. Может, от нервов, да, определенно из-за волнения.

Потом, почти сразу же... Тоже суета, в другом конце стоянки, у самой слабой колонны, где было много джумров, соплеменников Василисы. Лада оторвалась от Ростика, всмотрелась, толкнула его плечом. Потом перевела взгляд на него, глаза у нее стали какими-то необычными — слишком пристально она его разглядывала. А Рост, хотя сознанием еще и оставался тут, с этими ребятами, уже был не вполне тут.

Он знал, что-то произошло, причем настолько худое, что они, пожалуй, и не готовы к этому. Но он приходился командиром всему отряду и обязан был что-то придумать... Оказывается, он и не заметил, как произнес:

— Сейчас что-то случится.

Лада подняла руку и, не коснувшись его, опустила. Потому что сразу в двух, нет, в трех местах снова — нападение. Изыльметьев все-таки повернул голову, рассеянно уронил:

— Что-то они сегодня чересчур...

Дальше он не успел. Рост смотрел на все происходящее, словно был отделен от этого мира, от всего, что существовало вокруг него, толстенным, непробиваемым и очень прозрачным стеклом. Плохое сравнение, подумал он мельком, особенно после того, как появились медузы...

Став на миг видимым из-за поднятой в воздух снежной крупы, по белой скатерти равнины уже несся к стоянке кто-то из аглоров, оставляя за собой следы, тот, с кем разговаривал Манауш. Сам г'мет тоже семенил в не очень удобной, мешковатой одежде следом, все больше отставая от аглора.

— Продолжай, — сказал Ромка Изыльметьеву, не поднимаясь с колен, — там хватит народу, чтобы справиться...

Дальше все произошло мгновенно. Откуда-то сверху и чуть сбоку, пожалуй, даже со стороны, где стоял Ростик с Ладой, возникло что-то серовато-мутное, едва видимое даже в этом странном зимнем свете через холодные облака, которые действовали как гигантский световой люк, остужающий землю, поднявшее тем не менее слабые снежные вихри. Вот если бы не эти вихри, возможно, Ростик и не успел бы... А так он даже не понял, почему в его руке появился палаш, который он уже заносил чуть вбок и вниз, придерживая его клинком к себе.

Холодное марево накрыло Изыльметьева, сразу от ног до головы, отделив его от всего мира, как Росту казалось мгновение назад, что отделен он сам.

Рубашка на Изыльметьеве, чуть влажная от пота и растаявшего снега, облепила тело, сделав его каким-то хрупким и тающим, а потом... Да, он стал пропадать, растворяться в воздухе, словно привидение... В этом было что-то запредельное, невиданное, почти мистическое.

А Рост уже прыгнул вперед и, хотя опоры под ногами не было, уже ударил, что было, кстати сказать, непросто, потому что, изогнувшись всем телом от боли, Изыльметьев стал выпрямляться, но... Не мог этого сделать, потому и корчился, наверное, или дергался от невыносимой боли, захлебываясь сумасшедшим, нечеловеческим, звериным криком.

От дергающегося Изыльметьева мутная пелена, покрывшая его, стала видна всего на один краткий миг, не дольше удара сердца, но Игорек Израилев уже стоял рядом и ножом, как мешок, снизу вверх, пытался этот полупрозрачный полог нащупать и вскрыть.

Палаш Роста просвистел в воздухе, определенно встретив какое-то препятствие, хотя ничего по-прежнему видно не было. Он перехватил палаш двумя руками и взмахнул еще раз, на этот раз стараясь срезать с тела Сереги рубашку, которая еще немного была видна на фоне снега, хотя должна была вот-вот истаять, как и все остальное, бывшее некогда лучшим пилотом отряда. Снова клинок врезался во что-то прямо в воздухе, чего быть тут не могло. Рост развернул клинок и рванул его вниз, туда, где должны были находиться ноги человека, попавшего под атаку медузы...

Он снова ощутил слабое сопротивление мечу, и еще... Да, определенно это была какая-то жидкость, брызнувшая ему на рукав бушлата. Почему-то, вместо того чтобы драться, освобождать Изыльметьева, Ростик очень хорошо увидел эти самые капельки мутноватой жидкости, поверхность ткани под ними мгновенно размягчилась, превращаясь в неправильные, остро пахнувшие в морозном воздухе дыры.

Рядом с Израилевым уже стояла Лада, деловито орудуя ножом, ей было проще, потому что теперь тварь, напавшая на человека, была немного заметнее. Лохмы ее прозрачного тела раскрылись и потеряли свою абсолютную невидимость.

Ромка каким-то образом, соединив усилия с Микралом, выдернули Изыльметьева, вернее, то, что должно было им оказаться, наружу из распоротого мешка... Рост еще раз двадцать ударил в то место, где на снегу шевелилось нечто, похожее одновременно на кучу легкого тряпья и на тающую медузу. Теперь-то он отчетливо понимал, почему боноков так называли.

— Быстро мы с ним расправились, — сказал Израилев. — Любо-дорого... — Его зубы еще были ощерены, как у зверя. Он боялся, но не хотел этого показать.

Сбоку, всего в шаге, Лада склонилась над Изыльметьевым. Что-то она делала, хотя было непонятно, что именно, потому что над ними, изогнувшись, словно арка, нависал Микрал, он даже свою лапу положил девушке на плечо, чтобы быть к ней ближе.

Ромка поднял голову, вытирая руки снегом, который черпал почти до локтей.

— Пап, ты посмотри...

Ростик посмотрел, ничего не увидел.

— Ты же ему, считай, полголовы снес, наверное, первым же ударом... Потому и быстро. — Ромка повернулся к Израилеву, который дышал, как конь, выбрасывая фонтаны пара в морозный воздух. Потом он еще раз зачерпнул снег, оценил, как Рост чистит свой палаш о сугроб, и посоветовал: — Пап, сними полушубок и как следует промой, этот их желудочный секрет — страшная штука, считай, всю органику проедает, как кислота. Дойдет до руки, плохо придется.

— Откуда ты все знаешь? — уже с усмешкой, слегка покровительственно спросил Израилев.

— Он же биологом был, — пояснил Ростик, тоже отходя от запала борьбы. — Хотя и недоучился.

Сзади в лагере уже творилось что-то невообразимое, как во время первых, еще не очень сильных нападений боноков, когда они не умели быстро справляться с паникой... Хотя нет, что-то более скверное, общее, словно стоянку атаковали сразу со всех сторон, даже волы ревели, как сирены, а пурпурные, которые предпочитали не смешиваться, на этот раз сбивались в кучу, одну общую толпу, не различая ни каст, ни прочих различий.

— У него все лицо обожжено, — подняла голову Лада. — Глаза бы спасти... На щеках и на лбу шрамы, кажется, останутся. — Она вздохнула и поднялась на ноги, вот только Микрал все равно ее от себя не отпускал. — Я такое уже видела... Правда, у пурпурных.

— Это, считай, первое нападение на людей, да? — спросил Израилев, хотя сам отлично знал ответ.

— Вот что, пока бросаем ремонт и несем Серого на госпитальную повозку, — решил Рост. — Только держаться надо рядом, как можно плотнее.

— Это понятно, — буркнул Израилев, ловко расстилая куртку Изыльметьева и укладывая с помощью Лады его на эти носилки.

Они подхватили, понесли, хотя Рост думал, что лучше бы его нес один бакумур, уж очень незащищенными выглядели спины ребят, когда они топали такой вот растопыренной толпой, чтобы каждому достался уголок, за который можно было бы нести Изыльметьева.

Теперь Микрал определенно нависал над Ростом, но тому это было почти незаметно. Он пытался определить, почему Серый не приходит в себя. То, что обожжен, как Ромка сказал, желудочным секретом медузы, это понятно. Но почему всего за несколько мгновений, пока они его вырубали из тела прозрачного прыгуна, он так основательно отключился?

Внезапно он все понял. Скомандовал:

— Нет, ребята, несем его в мою палатку.

— Зачем? — не понял Ромка.

— Там рация.

До командирской повозки они дотопали нормально. У нее с какими-то импровизированными протазанами, больше похожими на косы, стояли четыре бакумура. Они жались друг к другу, как испуганные псы, и никуда бежать, помогая отбивать нападение медуз, не собирались. Рост снова скомандовал:

— Возьмите двоих из этих охранников, несите Изыльметьева дальше, пусть его там как следует обиходят, когда он сможет говорить, известите, я хотел бы его расспросить.

— Он теперь не скоро сможет говорить, — подсказала Лада.

— Лада, на всякий случай останься со мной, ты с рацией лучше всех работаешь, — приказал Рост. Чего греха таить, он и сам боялся теперь оставаться в одиночестве, даже удивительно было, как до сих пор разгуливал без опаски. — Только держись как можно ближе.

Жестом приказав двоим бакумурским охранникам следовать за собой, они вошли в палатку. Тут все было, как обычно, даже Василиса возилась у огня над двумя котелками, словно ничего с Изыльметьевым и не произошло, словно ничего не происходило со всем караваном. Будто она оглохла. Лишь подойдя к ней, Рост заметил, что у нее дрожат губы, оказывается, она тоже боялась.

Лада довольно быстро отыскала в углу, за мешками с топливом, армейскую рацию с динамо-машинкой, выставила все устройство на стол. Рост сел, Лада угнездилась почти ему на колени, рядом с обоими волосатиками с заметным облегчением устроилась и Василиса. Оба бакумура переглянулись, один остался у плеча пурпурной, а другой прислонился к Ростику, возвышаясь так, что едва не загородил весь свет. Теперь стал отчетливо ощущаться его запах от свалявшейся шерсти, ставшей за зиму длинной, как у таежного волка.

Покрутив динамку, Лада поднесла наушник к виску и прижала ларинг к шее.

— Все, кто слышит меня, прием.

Треск, обычное шипение, обычный фон пустой, не наполненной человеческой речью аппаратуры. Ростик взял другой наушник.

— Говорит караван Гринева, прошу отозваться, если в зоне слышимости, прием.

И вдруг вполне отчетливо донеслось, хотя приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова:

— Это Бабурин, слышу вас хорошо. Даже не надеялся, что тут такая связь. Прием.

Лада тут же передала ларингофон Росту, тот поерзал им по шее, ощущая, как борода мешает точно определить место голосовых связок.

— Костя, ты где? Что поделываешь? Прием.

— Часа два, как отбомбились по твоему квадрату. Топлива очень мало, потому что несли полную нагрузку, поэтому заглянуть не могу, уж извини. Прием.

— Это первая бомбежка, прием?

— Нет, мы выпросили у начальства три грузовика. Один про запас... Так что сумели уложиться в одну ходку. Весь тобой отмеченный овал завалили, хотя я и не понимаю, зачем?

— Кость, ты передай по начальству, что после твоей бомбежки у нас тут форменная война началась. Они атакуют массово, именно — всеми силами. Кажется, уже не для того, чтобы есть, а чтобы убивать. Пурпурных теряем десятками, среди наших тоже есть жертва — Изыльметьев. Он плох. Может, все-таки завернешь к нам, а топлива мы тебе подбросим?

— Не заверну, Рост. У нас одна ампула раскололась, когда мы от китов над лесом уворачивались. Как могли, почистились снегом, но, сам понимаешь, стоит мне у вас приземлиться, и к прочим неприятностям мы свои принесем. Потравим твой народ к чертовой бабушке.

— А если оставить Изыльметьева одного, сумеешь его...

Что-то в приемнике щелкнуло. Лада усиленно крутила рукоять, но связь не восстанавливалась. Ростик на всякий случай кивнул ей, чтобы она не останавливалась.

— ...больше химкомплектов не захватили, так что завернуть его будет не во что. Кроме того, вы лучше всех эти раны, наверное, научились лечить...

Они пробовали вызвать Бабурина еще с четверть часа, пока Лада не проговорила:

— Наверное, все, больше связи не будет. И так, считай, повезло.

— Повезло, — признал Ростик. — Это же на какое мы расстояние Бабурина выхватили? Километров на триста?

— Нет, если он уже возвращался, считай, мог немногим менее двухсот мимо проходить, если через Водный мир вдоль хребта.

— Определенно повезло, — признал окончательно Ростик.

Клапан палатки распахнулся. Ввалился Ромка, очевидно, с аглором за спиной, потому что пропустил нечто неопределенное, прежде чем застегнуть «двери» на средний колышек.

— Они напали даже на одного из аглоров, — доложил он. — Кроме того, валятся, как из прохудившегося мешка, иногда бросаются, распахнувшись как можно шире, на любую толпу, травят своим соком сразу трех, а то и пятерых пурпурных. — Он подсел к огню, не обращая внимания на Василису, которая чуть посторонилась, пуская его под защиту бакумура. Он погрел занемевшие, вероятно, еще от работы у антиграва, руки. Мальчишески шмыгнул носом, хотя по всему держался молодцом. — Никогда такого не было.

— Что с аглором?

— Бастен изнутри разорвал его в клочья, хотя сам, как признает, теперь должен будет подлечиться... — Ромка проводил неопределенным взглядом что-то, что мокрыми следами отправилось в угол платформы, поближе к котлу. — Какими-то своими способами.

Бастен скинул капюшон, не поворачиваясь доложил:

— В целом я в порядке, но они задели своими испарениями легкие. Лучше я пару часов помедитирую и правильно подышу, это поможет.

— Бастен, они сильные?

— Если бы я не понимал, что должен это сделать, возможно, и не удалось бы. — Аглор уже возился, устраиваясь на какой-то подстилочке. — Человеку это не под силу, даже бакумур не сможет.

Полог снова приоткрылся, хотя его никто и не расстегивал. В образовавшуюся щель просунулась головенка Самбы. Она окинула помещение прищуренным взглядом.

— Ты что, сдурела, — тут же бросился к ней Ромка, чтобы впустить вторую переводчицу, — в одиночку расхаживать?

Василиса, смешно наморщившись, изогнувшись, как змейка, посмотрела на Ростика. Да, видно, не у одного у меня проблемы с женщинами, признал он, хотя Ромке... рановато еще.

Самба что-то залепетала, ее смесь единого с русским была еще более невразумительной, чем у Василисы. Но Ромка ее отлично понимал.

— Входи же и садись вон там, поближе к аглору... Только не мешай ему, он лечится. — Потом поймал взгляд Ростика. — Пап, ты как, не против?

— Я для тебя тут... все-таки командир, в крайнем случае капитан.

— Да, извини, я от волнения... Командир, больше не повторится.

Лада соскользнула с Роста, выпрямилась, посмотрела на Ромку так ласково, словно у нее и другого дела не было, кроме как любить все, что ее окружало.

— Командир, — она чеканила каждый слог, — что делаем?

— Как нам ни хреново, а двигать вперед нужно, — решил Рост и стряхнул с себя еще и бакумура. — Поэтому давайте-ка, братцы, уберем рацию, прихватим обоих бакумуров, хватит тут для защиты и одного Бастена, хотя он и в медитации, и отправимся искать наших. Чтобы антиграв доделать и передать приказ — выступаем через час. Не позднее.

— А если?.. — начала было Лада, но Рост ее оборвал:

— Никаких если, Ладушка. Останемся тут, вообще костей не соберем. Поэтому, повторяю, выступаем через час.

— А если ты прав и это уже не кормежка, а война?.. — Лада не хотела угомониться.

— Тем более если это война. — Рост поправил свою задубевшую после «стирки» в снегу куртку и хотел было уже идти к выходу из палатки.

— Есть еще и третье дело. — Лада была как паровоз, резко тормозить не умела. — Вас, мальчики, без стальных нагрудников и касок я больше не отпущу. — Она поежилась и добавила: — Да и сама в них обряжусь.

Глава 23

Особенно скверно каравану пришлось на переправе через четвертую реку и сразу после. Кажется, за одну неделю, пока переправлялись, пока пытались убежать от этой, в общем-то, не самой широкой и бурной реки, потеряли почти тысячу человек. Одно только было хорошо, научились спасать детей. Как, каким образом — Ростик не слишком вникал. Почему-то всем караваном принялся, и не всегда наихудшим образом, командовать Смага, выбрав себе в помощники Катериничева. Они действительно сработались, причем Игорь даже не слишком при этом страдал. Вероятно, многие из идей, распоряжений и поступков Смаги не вызывали у него раздражения. Или сам он их придумывал и внушал своему командиру, такое тоже в армии бывает. Потому что для Смаги главным было, чтобы не Гринев это придумал, хотя для самого Роста было странно, почему у его зама возникала такая реакция.

Ростик довольно долго приглядывался к этому удивительному тандему, но потом подумал, что это было наилучшим решением. Все-таки он подвизался только на этот поход, а следовало уже начинать думать дальше, что будет после него. И получалось, что Смага, со всей его командной манерой, с его очевидной механикой думать всего-то на шаг вперед и ни миллиметром дальше, с работой в целом справлялся. Даже пурпурные каким-то образом выделили ему еще одного переводчика, паренька всего-то с метр ростом, очень юного, но не по годам смышленого. Смага даже немного ворчал, потому что совершенно неожиданно для Роста воспылал любопытством, каково это — иметь пурпурную подругу. Но это уже были мелочи, в которых сам же Смага и должен был разобраться.

Вот что немного показалось Ростику неприятным, так это тот простой факт, что Самба ушла в адъютантки к Катериничеву. Тот немного оторопел от такого оборота дела, Ростик даже застал их как-то за серьезным «выяснением» в палатке, которая служила общей казармой для летного состава, когда Игорек пытался то ли оправдываться, то ли что-то горячо объяснял. В общем, это тоже было неинтересно, потому что на Ромку это никакого впечатления не произвело. Он как был еще зеленым и слишком юным для этих перипетий, таким и остался.

В день после переправы через четвертую речку боноками была предпринята еще одна атака на человека. На этот раз на обходящий ночные посты «выводок» Чепениной. Жертвой оказался Вася Табельков. То ли ребята были сонные, то ли шли неправильной, слишком раздробленной группой, но нападение оказалось успешным, Табельков исчез. И атакующая медуза даже не поплатилась за это. Как призналась во время разбирательства по этому случаю Марта, она, когда поняла, что теряет человека, даже выстрелила в то место, где бонок накрыл Васю. Выстрелила, хотя, по ее же словам, отлично помнила приказ огнестрельным оружием прозрачных прыгунов не останавливать.

— И понимаешь, командир, его там уже не было... Не было! Вернее, обоих не было, и Васьки, и той твари, что его охватила, — объясняла она, растерянно поводя глазами с командира на потолок, как ученица на уроке, которого не понимает.

Рост покивал, опечалился, но не слишком. Он плохо знал Табелькова, да и весь отряд Чепениной не слишком уважал. Хотя потерять человека все-таки было... неправильно.

Странным образом эта гибель, в отличие, например, от первой атаки, на Изыльметьева, примирила пурпурных с людьми, может быть, вернее, чем все речи Роста перед ними, все его решения и даже медленное подтаивание языкового барьера.

Изыльметьев, кстати, поправлялся, медленно, хотелось бы побыстрее, но все же выходил из того ступора, который нагнала на него та атака. Когда он совсем пришел в себя и Рост его посетил, он смущенно объяснил:

— Капитан, они как-то душат... И включают в себя, становишься даже не собой, а этим... Боноком становишься. Словно бы сознание тебе — раз, и стерли. — Он ежился под больничным одеялом от воспоминаний. — Страшно. И еще... Ничего при этом не чувствуешь. Даже боли особенной нет, есть только... Какая-то вспышка, которая угасает перед глазами. Вернее, не так, не вспышка, просто свет меркнет.

А Ростик во время этого монолога рассматривал своего лучшего пилота и отлично понимал, что ожог на пол-лица, включая весь лоб, подбородок и особенно нос, превратился у этого человека в какую-то маску, словно бы с него содрали кожу, деформировали все мускулы, да так это и затвердело. Отец говорил, что иногда так же страдали танкисты в Отечественную, если их успевали вытащить из горящего танка. Но в отличие от них у Изыльметьева, кажется, уцелели глаза, хотя легкие слегка прихватило. Но это могло со временем и пройти. Видимо, во время атаки он инстинктивно глубоко вдохнул побольше воздуха, в котором уже слишком много оказалось желудочного сока этой твари. У него даже голос изменился, стал резким и грубым, и через нос ему тяжело было дышать, как он признавался.

Лада, добрая душа, просиживала с ним дольше других, если у нее не было другого дела. И мучилась, вероятно, но, как каждая сильная девушка, сделав выбор, постепенно перебарывала эмоции и приходила в норму. Все же она один раз призналась Ростику, когда они укладывались спать:

— Он красивый был, даже очень... Ты не замечал, но он был на тебя здорова похож, ну, не сейчас, а на того, каким ты был когда-то. Даже улыбался так же.

— Просто старая любовь не ржавеет, — сварливо, должно быть, отозвался Ростик.

— Нет, — она была печальной, — не так. Таким, каким он был, я могла бы... Да, — она тряхнула головой, хотя ее короткие волосы совсем не требовали такого жеста, — я могла бы его как любовника держать. В мужья — нет, не согласна. Мужем у меня можешь быть только ты.

— А мое мнение тебя не интересует?

— Во-первых, — она смеялась, — ты бы ничего и не узнал. А во-вторых, полигамия — дорога в обе стороны, ты не находишь?

И Рост тоже улыбнулся, даже не потому, что ему было весело, а потому, что очень уж приятно было видеть эту смеющуюся рожицу. И еще, кажется, несмотря на... деревянность, он все-таки влюблялся в Ладку. Слишком их физическая близость оказалась обжигающе-прекрасной. И теперь, вот когда он это понял, ни за что бы не отказался от нее, не сумел бы обойтись без этой замечательной борьбы-единения. Даже если бы Ладка ему вздумала изменять, он бы... Возможно, примирился бы на время, хотя не исключено, что попытался бы вытравить свое отношение к ней, сделаться снова доброжелательным и равнодушным... Вот только пришлось бы бороться с собой.

— Я буду думать, что ты по натуре — изменщица.

— Думай, — она снова смеялась, — как и я о тебе то же самое думаю. — И тут же она потянулась, целуя его уже огневым поцелуем. — Только мою любовь это не отменит никогда.

Но подобные всплески относительно хорошего настроения, полноты ощущения мира были редки. Ситуация становилась трагической, и Ростик почему-то здорово заряжался этим, пока за дневные переходы работал с пурпурными, да и с людьми тоже. Насыщался, как губка, может быть, потому-то Ладушка и казалась ему необходимой — не давала совсем и окончательно провалиться в депрессию. Чего командиру нельзя допускать.

Перед пятой переправой, разведанной Ладой почему-то с Ромкой, из которого у нее получилось сделать второго пилота, атаки стали чуть слабее. Большая часть пурпурных восприняла это как добрый знак, но Росту затишье показалось не слишком убедительным. И не зря.

Во время пятой переправы они испытали такой штурм, какого, кажется, еще не знали. Они даже не предполагали, что такое возможно. Всего за несколько часов они потеряли почти с полтысячи душ, и при этом атаки были так здорово организованы, что куда-то пропало чуть не треть повозок. Раньше они умели их защищать, отбивали, чего бы это ни стоило. А сейчас...

Вероятно, кто-то из «возниц» и даже переправщиков попросту сбежал, растворились в общей массе пурпурных, оставив телеги на тех, кто, защищая их, погиб. И пурпурные не стали выдавать виновных, хотя Ростик уже полагал, что может обсудить любое дело с формальными командирами губисков. Или на них подействовало, что они не могли даже уследить, куда боноки теперь утаскивали свои жертвы, как утащили Табелькова. Раньше они оставляли кости или изуродованные тела... Теперь же люди и предметы просто растворялись, и следов практически не оставалось.

Поразмыслив над этим, Рост решил, что понять, куда исчезают боноки с жертвами, он не способен. Было что-то такое в устройстве их мира, чего он никак не мог осознать, даже если стимулировать свои «прорывы» всезнания. Вероятно, и для него была очерчена граница, за которую тренированное и неплохо зарекомендованное ранее представление о мире не допускалось.

Или, что было еще хуже, боноки тоже учились нападать, совершенствовали свою технику боя с людьми и пурпурными. В самом-то деле, не все же людям обмысливать противника. У медуз, кажется, тоже хватало соображения, чтобы анализировать, делать выводы, распространять «удачные» приемы среди тех, кто решил поохотиться на оказавшийся на их территории караван.

И вот, когда они уже переправились через пятую по счету и по карте реку, на третий, кажется, день, когда и пурпурные стали замечать, что снег стал более тяжелым и комковатым, словно бы весна уже обещала свой приход, хотя в календарном отношении до нее было еще больше месяца, они вышли... к новой реке.

Это открытие, неожиданное для всех, включая даже Роста и остальных людей, которые лучше других ориентировались в происходящем, заставило караван остановиться намертво. Даже не на берегу реки, а километрах в десяти от нее, в той точке, откуда определенно стало видно, что впереди — река.

Больше всех почему-то разволновался Смага. Или он вообще был склонен к неожиданно бурным реакциям, что не замедлил проявить.

— Рост, мы заблудились, определенно заблудились. Если мы не найдем разумного объяснения, я... Думаю, пурпурные вообще перестанут подчиняться приказам.

Страшнее он, конечно, ничего придумать не сумел. Но это в самом деле требовало объяснений, решений и — главное — действий. Рост и принялся действовать. Приказал расположиться лагерем, хотя положение было не самым лучшим, слишком близко от разбомбленной Бабуриным зоны, а значит, атаки снова грозили обернуться массовым избиением павших духом губисков и, возможно, даже новыми атаками на людей. В последнее время Росту это казалось даже более возможным, потому что если боноки принялись воевать, то разумнее всего выбивать командиров, как поступали солдаты всех армий в сражении.

Убедившись, что лагерь худо-бедно, но устойчиво и относительно безопасно выстроился, Рост вместе с Ладой отправился на разведку. Вылетели на лодочке без верхней башни, хотя было понятно, что они уже подобрались так близко к другому, дальнему от Боловска лесу, что приходилось принимать в расчет и прозрачных китов над ним.

Рост решился на это главным образом потому, что остальные машины были в разгоне, должны были подтащить к каравану очередную порцию продуктов и топлива для повозок, а основной антиграв, оказавшийся под рукой, тот самый, который они чинили перед нападением на Изыльметьева, ни один пилот не любил. Что-то они в этой левой передней «ноге» сделали неправильно, и все, кто работал на рычагах, жаловались, что лодку уводит в сторону и тяга распределяется настолько неравномерно, что компенсировать ее приходится дополнительными усилиями.

Лодочка, взвихрив снег, поднялась, и Лада тут же пошла к виднеющейся уже даже через пелену сырого воздуха кромке леса. Она так лихо разогналась, что Рост прикрикнул на нее:

— Ты особенно-то не торопись, может, имеет смысл сгонять к пятой реке, чтобы понять...

— Ага, ты еще к первой сгоняй, чтобы пересчитать их сначала.

Формальное уважение, когда они оставались вдвоем, Лада к Росту потеряла окончательно. И почему командирство с любовью так плохо совмещается? Или это, так сказать, фигура обороны, которую поневоле должны принимать обе стороны, если слишком уж сближаются?

Но в замечании Лады был резон. Даже если бы они слетали к предыдущей реке, не исключено, это ничего бы не прояснило. Подняться бы повыше, где воздух прозрачнее, тогда можно было бы в хорошую оптику рассмотреть все реки, но... Потолок дыхания для людей тут составляли несчастные четыре сотни метров, а по зимнему времени даже меньше. Да и оптики подходящей в караване не было, подзорная труба, которой страшно гордился Смага, была все-таки слабовата, чтобы смотреть на много сотен километров, пусть даже на реки, которые полосами темной незамерзшей воды были нарисованы на бумаге этих степей.

— Тогда дуй вниз по реке, — приказал Ростик.

— Эй, командир, не желаешь девушку покатать?

— Работай, лейтенант, а то начальству пожалуюсь... на бунт среди подчиненных.

— Смотри, Рост, я и так уже сильнее тебя. — Лада хихикнула. — Сколько раз убеждалась... в совместной борьбе. — Ох, и любят девицы не к месту вспоминать... про всякое, мрачно подумал Ростик. — Будешь отлынивать от упражнений, я тебя окончательно покорять стану.

Чтобы смахнуть интонацию угрозы, Лада неожиданно вытянула руку, погладила его по щеке, но вдруг схватила за ухо и довольно сильно дернула. Тут же снова захихикала и придержала рычаг, который, пока его не контролировали, медленно качнулся, грозя опрокинуть машину.

Рост только посмотрел на нее, но она была и этим довольна. Она даже улыбнулась, потому что могла так с ним обращаться. В общем, она была счастлива.

Летели они не слишком долго, километров семьдесят, как все разъяснилось.

— Так, — решил Ростик, — это не река, это один из притоков. Понимаешь, тут, наверное, толком и не летал никто. Просто наметили пять рек, пересчитали, кстати — правильно, окинули взглядом и нарисовали на картах.

— Ничего себе, такой вот... исток не увидели?

— Истока для этих рек, считай, нет. Они же из болот выходят, то есть у них скорее водосбор имеется, а не исток. Вот и пропустили... Обычное дело для вас, пилотов. Теперь, пожалуй, иди к лесу.

Лада удовлетворенно кивнула.

— Хочешь быть героически съеденным китами?

— Нет, перед лесом держись степи, примерно там, где мы должны будем пройти караваном.

— Там уже горы намечаются. — Лада почему-то не хотела идти в ту сторону, или на нее напал стих неподчинения. Или она в самом деле хотела, чтобы Ростик помог ей тягать рычаги, чего он делать не собирался.

— Вот именно.

Лада и это поняла, протяжно вздохнула, вывернула лодку на юго-восток, и они пошли над степью, которая теперь почему-то показалась не такой светлой, как обычно. Они летели уже довольно долго, когда Ростик спросил:

— На твой тренированный взгляд, сколько до леса?

— От притока — километров сто с небольшим. За полтора часа придем к углу леса, где он, судя по картам, сворачивает на юг. Но опять же, Рост, там — горы. Проход между их вершинами и лесом может оказаться слишком узким. Если уж приток не заметили... Значит, действительно никто тут «толком не летал».

Они прошли от леса километрах в сорока и особенных гор не разглядели. Зато тут имелось плато, довольно обширное, хотя по полдневным меркам — пятачок, на котором и город-то строить было бы неправильно, слишком мало пахотной земли.

Впереди что-то заискрилось, должно быть, на мгновение солнце пробило тучи. Или... Нет, все-таки это какое-то слишком изысканное освещение, решил Ростик, до моря еще далеко. Он снова попытался определить расстояние до моря и снова понял, что может здорово ошибиться.

— Море видишь? — спросил он.

— Километров триста, — спокойно ответила Лада. — Или чуть меньше. Вот эти горки мешают.

Рост удивленно окинул горы, которые теперь находились от их антиграва почти строго на востоке. И ничего они не заслоняли, но, может, Лада определяла расстояния не просто так, а как-нибудь... панорамно, тогда они для нее становились помехой. Или, как каждый пилот тут, в Полдневье, она чувствовала в них угрозу своему полетному всемогуществу, потому что они могли оказаться выше слоя воздуха, которым можно дышать, и, следовательно, представляли непреодолимое препятствие.

По заснеженной степи с той стороны гор определенно текла река. Только была она какой-то чересчур неровной, странной, не такой, как реки, к которым он привык. И еще этот блеск дурацкий...

— Иди вдоль гор с южной стороны.

— Зачем?

Неожиданно он рассердился, сейчас Лада ему мешала, он работал на пределе своих сил, а она явно развлекалась. Даже не устала еще от полета, а пристала...

— Затем.

Она благодушно кивнула, вышла со стороны склонов, обращенных к морю. Теперь стало ясно, что горы действительно великолепны... И слишком высоки. Преодолеть их было невозможно. Придется тащиться по плато, хотя это и слишком близко к лесу, решил Ростик. Но к местным дварам все равно придется обратиться... Правда, он бы предпочел слетать туда на антиграве, может быть, даже крейсер из Боловска для этой цели затребовать, чтобы местные лесовики больше уважали...

Внизу открылась река. Она вытекала из узкого каньона и по камням довольно бурно устремлялась на юг. Лада взглянула на Роста, что-то несердито буркнула и плавно развернула перед ним всю панораму, направившись под углом вдоль реки. Теперь они шли на удивление близко к поверхности, всего-то метрах в двухстах или даже меньше.

— Здешние горы-то повыше будут, чем наш Олимп, — решила Лада.

— Олимп тоже никто не измерял.

Внезапно открылся водопад, сначала Рост заметил его по странной, седой радуге, которая заиграла в водной пыли. Лада опять не сумела удержаться:

— Здорово!

Водопад они все-таки обошли стороной, не хватало еще обледенение на корпусе машины подхватить.

После водопада река изменила характер. Теперь это была полноводная, тяжелая, у берегов даже примерзшая река, которая становилась все шире. Впрочем, ее настоящие размеры трудно было оценить из-за сплошного белого покрывала, которое закрывало переход льда в степь.

— Весной тут, наверное, красотища.

— Для нас, — от приступа сварливости Ростик и не собирался избавляться, он по-прежнему работал, а это в его положении не позволяло любоваться окрестностями, — важно только то, что луковицы ихны тут сажать не придется. Все равно не приживутся.

Река стала уже очень широкой, и странный блеск, заметный издалека, стал слепить.

— Это же лед, — удивилась Лада. — Озеро... И какое огромное!

Да, озеро, которое эта река образовала, было велико. Пожалуй, километров тридцать на десять, и то, если принимать во внимание узкую часть. А ведь есть же еще, наверное, заливные луга или какие-нибудь заливчики по обеим сторонам.

Лада чуть обеспокоенно посмотрела на Роста. Едва снова рукой не потрогала, чтобы обратить его лицо к себе, чтобы всмотреться в глаза. Он почувствовал это ее желание, но лишь отодвинулся к правому окошку, он работал. Лада поняла, фыркнула и вдруг подняла скорость, да так резко, что сзади что-то прошипел Микрал, видимо, он крутил котел без привязи, вот его и качнуло назад.

Озеро стало сужаться, до тех пор пока снова не перешло в водопад, на этот раз не очень высокий, метров двадцать, но все равно это был настоящий «водяной молот», как, кажется, называли водопады на одном из африканских наречий на Земле. Этот «молот» прорубил узкое русло, стенки которого поднимались почти вровень с уровнем, на котором на озере лежал лед.

Рост проследил реку дальше, но мало что разобрал в ее потоке. Повернулся к Ладе.

— Новые водопады видишь?

— Нет. Скалы, которые на берегу торчат, вижу. А ты нет?

Они подошли ближе к этим скалам, Лада немного успокоилась, сбросила скорость, а перед скалами они даже повисели в воздухе. Собственно, скалами эти возвышенности назвать было бы неправильно, скорее это были какие-то остроугольные горы, которые почему-то возносились на крутых и узких тут берегах реки, бывшей, вероятно, очень глубокой.

Пока они висели, а Ростик удерживал лодку, Лада легко сбегала на корму, выяснила количество топливных таблеток, которые они сожгли, и, кажется, еще по какому-то делу, которому все пилоты учились едва ли не сразу, — наплевав на приличия, справлять нужду с высоты, — а потом вернулась.

— Все, командир, нужно возвращаться. Я же не знала, что мы так далеко разведывать станем, вот и взяла топлива не в полную загрузку... В общем, пора домой.

Они пошли назад, по уже проложенному в воздухе пути. Только какие-то невидимые и непонятные для Ростика углы Ладушка теперь срезала, экономя и топливо, и силы.

К каравану они подлетели, когда уже выключилось солнце, хотя Рост этого совсем не ожидал. Он, правда, время не высчитывал, но полагал, что еще пара часов у них в запасе имеется. Оказалось — ошибался.

Смага доложил, что пытался провести полную перекличку по листам, составленным еще Ромкой с подручными в Лагере, но из этого мало что вышло. Или слишком многих они потеряли во время похода.

Ночь прошла как обычно, с многочисленными атаками, криками и борьбой... которая, теперь это следовало признать, была малоэффективной. Рост спал тяжко, что-то ему мешало, к тому же и Лада пару раз его очень неудачно придавливала. Наверное, она в самом деле была сейчас гораздо сильнее, чем Рост думал.

Поутру он не сумел встать, приподнялся на локте и рухнул. Лада, которая уже знала, что с ним, веско поставила диагноз:

— Опять растратился, командир. Только не пойму — где? Вернее, на чем?

Он попробовал объяснить, что пытался вглядеться в разницу между зоной боноков и нормальными местами, но запутался. Его трясло, он чувствовал, что замерзает, и в то же время потел. Лада привела кого-то из пурпурных медиков. Маленький, даже по принятым меркам, г'мет общупал Роста, предложил обтереть его тряпкой со спиртом, объявил, что у него жар, и удалился.

Лада убежала командовать или еще что-то делать, обтирать Ростика выпало, как ни удивительно это теперь для него было, Василисе. Но хотя он смущался и пробовал протестовать, она отлично со всем справилась. Потом Рост понял, что он действительно не сумеет оклематься до полудня, на что втайне надеялся, и уснул, тем более что повозку с его палаткой очень успокоительно качало. Переправа через реку и дальнейший поход по разведанным ими вчера степям проходили без него.

Потом он почему-то выспался и полночи лежал без сна. Смотрел в скаты палатки, которые то приближались, то неимоверно удалялись, как бывает только при очень большой температуре. Даже обтирание спиртом, что должно было сбить жар, мало помогло. Чтобы он уснул, Василиса с Ладой как подручной снова его ворочали, мучили ледяной тряпкой так, что это напоминало не лечение, а пытку. Но после этого он все-таки уснул.

Кажется, караван потом снова двигался дальше, хотя в этом Ростик был уже не слишком уверен. Вполне возможно, что его самого как бы раскачивало, а все крики, рев животных, чьи-то команды он воспринимал просто потому, что у него обострился слух.

И все-таки... Все-таки он проснулся, и, хотя был так слаб, что не смог бы нокаутировать и только что вылупившегося цыпленка, чувствовалось, что кризис миновал. Теперь имелась уверенность — он пошел на поправку.

Даже солнышко сквозь брезентовый потолок светило как-то весело, по-февральски. И над ним стояла Лада. Она улыбалась и выглядела просто прекрасной, какой ухаживающая женщина бывает сразу после болезни. Рядышком с ней немного деловито, вернее, неподвижно, словно стесняясь чего-то, возвышалась и Василиса. Но она заметила его взгляд и отступила назад, выпав из поля зрения. А Лада говорила что-то, шевеля губами. Рост прислушался, заставил себя понять ее.

— Ростик, милый, за ночь не было ни одного нападения... Неужели мы прошли? Как думаешь?

От полноты чувств Ладка, вредная девчонка, наклонилась и крепко, хотя и без страсти, поцеловала его в губы. Ведь знала же, видела, что он слабый, что малейшее прикосновение доставляет ему боль... Или почти боль, а все равно — целует. Да и грязный он был после болезни, от засохшего на коже пота его самого чуть не тошнило...

— Неужели — все? — снова спросила она, вглядываясь в него, выдыхая воздух у самого его лица.

И вот тогда Ростик сделал штуку, которую и сам от себя не ожидал. Он пожал плечами. Говорить и объяснять что-то еще не хотелось, или он не мог внятно что-либо объяснить, но определенно знал — теперь-то главное и начнется.

Например, сумеют ли они заложить город? Как поведут себя местные ящеры? Как отреагируют на весь поход пурпурные, после стольких-то потерь? Ведь они-то подчинялись только потому, что им деваться было некуда... А что будет теперь, когда относительная свобода действий для них возникнет неизбежно?

Да, определенно, главные трудности только начинались. Но чтобы в них вникнуть, следовало выздороветь. Чем Ростик и занялся, закрыв глаза, чтобы уснуть. Или хотя бы попытаться.

Глава 24

Они стояли на опушке нового, как все говорили — Другого леса уже дня три. Люди отдыхали. Рост как-то незаметно отошел от командования караваном, хотя совершенно обособиться не удалось, то и дело к нему приходил кто-то из пурпурных со своими делами, иногда жалобами. Рост их принимал, но с приказами уже не лез, просто советовал Смаге, что и как сделать. Тот ворчал, но при этом стал заметно добрее.

Вообще, в караване теперь многое изменилось. Пурпурные стали какими-то менее пугливыми, Смага научился отдавать даже прямые приказы тоном совета, и в них можно было, по словам Василисы, разобрать интонации Роста, Изыльметьев поправился настолько, что пробовал ходить без поддержки волосатиков, Ромка рылся с командой из дюжины пурпурных, которых он понимал, наверное, лучше других, в степи, то ли выискивал почвы, совместимые, по его мнению, с пресловутой ихной, то ли просто разведывал местность. Лада с Манаушем висела над опушкой, стерегла прозрачных китов, как она говорила, но, может, ничего она там и не делала особенного, тем не менее киты почему-то не появлялись.

А Рост колдовал над картами. Он вообще, когда очухался после своего внезапного нервного срыва, или даже болезни, какой ни с кем больше в караване не приключилось, много думал о природе того междулесья, которое они преодолели. Ну и готовился, конечно, к тому, что должно было произойти, без чего они тут не смогли бы обосноваться ни за какие коврижки.

На деле он ждал, хотя понимал, что мог бы этого, кажется, не делать. Сидел, заставляя сидеть других. Тем более что активно никто не протестовал, просто восприняли эту передышку как отдых от главного перехода по опасным и тяжелым землям.

На третий день Лада пришла к нему перед обедом, одна, подтянутая и веселая, словно только что съела мисочку отличных сливок. Присела к Ростикову столу, подождала, пока он поднимет голову.

— Здорово, — восхитилась она, — ты даже меня заметил. А я подумала, что меня теперь за мебель держат или за бакумуршу, с которой и поговорить не о чем.

— Что? — спросил Ростик.

— А более развернуто невозможно, да? Например, не случилось ли, глубокоуважаемая Лада, чего-то необычного в нашем королевстве?

Ростик ждал.

— Ладно. — Она примирилась. — В лесу какое-то шевеление. Манауш только что вернулся оттуда. — «Интересно, — подумал Ростик, — а где тогда ты сама была?» — И сообщил, что там возник какой-то шест с красной тряпочкой. Что бы это значило?

Правильно, решил Рост. Тут все по-зимнему серое и белое, и вообще, кажется, он где-то читал, может, еще на Земле, что в лесу больше всего привлекает внимание красный цвет. Ну, за исключением, конечно, костра. Но к огню двары не благосклонны, поэтому выбрали другой, более подконтрольный и безопасный для деревьев способ.

Рост потянулся за своей курткой, отыскал унты, на всякий случай поддел теплые носки, кто знает, сколько времени там придется ждать. Василиса, молодчага, понимала без слов, просто подносила то, что было нужно, а после одежды — ружье и даже заряженную ракетницу отыскала в его горой сваленной амуниции.

Лада смотрела на эту суету несколько скептически. Наконец поинтересовалась:

— Это то, чего ты ждал?

— Дорогу к этому шесту Манауш тебе сообщил?

— Я все окрестности теперь, как свою ладонь знаю.

В палатку ввалилась целая компания. Смага, неизменный теперь при нем Катериничев, Футболист-Израилев, которого Рост после нападения на Изыльметьева примечал отдельно, Ромка и даже Яха Якобсон. Возможно, как второй пилот, замена для Израилева, хотя бы на время.

— Мне уже доложили, — зачастил Смага, он так торопился, что даже немного запыхался. Ну, не умеет человек рассчитывать, не понимает, что лучше бы Роста встретить у летающих лодок, а не тут. — Ты лучше вот что... Возьми не маленькую лодочку, а солидный, вооруженный антиграв. Вдруг...

— Типун тебе на язык, — отчетливо проговорила Лада.

— Ну, я же за тебя отвечаю, — «нашелся» Смага. Ростик окинул его глубокомысленным взглядом,

Смага отступил на полшага, даже он понял, что мог бы сказать Ростик. А сказать он мог бы многое, потому что, когда он предложил идти к этому лесу всем вместе, всем караваном, так сказать, показать местным дварам, кто они, сколько их, и даже предположительно обозначить их возможности, Смага взвился под потолок. Он даже пытался кричать, слегка брызгая слюнями.

Его аргумент сводился к тому, что прежде-то Ростик хотел направиться к лесу отдельным, почти безопасным для остального каравана посольством. А потом, когда они находились уже на кромке плато, разведанного во время памятного полета с Ладой, он вдруг понял, это может быть ошибкой, не слишком значимой, но все-таки... И предложил идти всем лагерем под лес.

А впрочем, возможно, Ростик был тут не слишком... справедлив. Крик поднимали все, кто только мог, и высказывалась гора сомнений пополам с аргументами — дельными и не слишком, — но все-таки он одолел всех, даже не доказал, а просто настоял на своем.

Вот теперь-то они тут и стояли в ожидании. Вернее, уже дождались.

Рост проверил свою пушку, вставил новые, не слишком отсыревшие патроны, которые в этих зимних туманах оказывались не очень-то надежными, похлопал Василису по плечу в знак благодарности. Смага следил за ними хмуро, потом почему-то проговорил:

— Гринев, взгляд у тебя стал... Ты так на дваров не смотри, а то пальнут.

Ого, он даже шутить пытается. Или это была не шутка? Странно, что остальные не воспринимали всякие Ростиковы «выражения» лица, а этот... Стоп, он же просто повторяет чьи-то слова. Да, так и есть. Ну а то, что они его обсуждают как командира — обычное дело, ничего страшного в этом нет.

То, как легко Ростик об этом догадался, показало, что он будет в отличной форме, когда дело дойдет до переговоров. Может, даже приступ всезнания у него возникнет или еще что-нибудь столь же ценное. Только бы прежде времени не случилось, тогда можно и испортить все дело.

— Со мной Лада и Яха. На пушке — Футболист.

— Загребных я, пожалуй, двух возьму, — медленно проговорила Лада. — Микрала и Чераку, — она повернулась к Ростику, — ты с ним не летал, кажется, а он выносливый, как буйвол.

— Не летал, — отозвался Рост, — но знаю.

Черак был п'током, одним из тех, кого присоветовал использовать Манауш, знающий всех, кто когда-то имел отношение к антигравам. Причина была понятна, летать приходилось много, иногда очень много, вот штатные загребные и не справлялись. К счастью, среди пурпурных было немало п'токов, которых раньше уже использовали в таком качестве, а на полетную норму питания перейти из них были согласны почти все. Даже Манауш приобрел себе замену, как бы собственного второго пилота, такого же, как и сам, мускулистого и внешне невыразительного г'мета. Но в воздухе этот самый парень, которого почему-то среди людей прозвали Кучером, работал совершенно невероятным образом, у него даже Лада пробовала учиться. И как-то под вечер выразилась в том смысле, что жалко, что Кима тут нет, он бы мог повторить эти трюки. Подразумевая при этом, что остальные пилоты на это повторение не способны.

— Может, вместо меня Кучера возьмете? — спросил Яха. — А то я ведь с бортовых пушек стрелять почти не умею.

— Я умею, — буркнула Лада.

— А если...

— Все, — вмешался Ростик. — Тут важно будет не стрелять, а доложить потом, что произошло, если произойдет... Поэтому — ты.

Рост уже давно понял, что Яха, несмотря на желание всегда держаться сзади, в тени, на третьих ролях, непревзойденный наблюдатель.

Они взлетели с назначенным экипажем. Рост сидел на мешках с топливными таблетками в корме, придерживал свое ружьецо, даже не думал ни о чем, что тоже было неплохо, потому что это подразумевало возможность собраться позже. Когда будет нужно и наилучшим образом.

Долетели быстро. Лада не подвела, отыскала выставленный среди не слишком высоких деревьев шест с красной тряпочкой с первого же раза, даже по курсу, кажется, не рыскала.

Место для посадки Ладку разозлило, но она и тут справилась, выбросила Роста с первого захода, хотя приказала котел не глушить, чтобы мощность на антигравитационных блинах не упала. Рост выбрался через донный люк и пробился между двумя крайними блинами, ощущая, как кровь у него уходит в ноги, и голова кружится, и вообще как эти самые блины обжигают его, словно бы даже не жаром, а, наоборот, каким-то холодом.

Но выбрался. Должно быть, Лада все-таки чуть сбросила их мощь на время, пока он будет под лодкой проползать. И тут же взлетела, покачалась, словно самолет, обозначая, что у нее все в порядке. Рост забыл ей сказать, чтобы она отошла подальше, но потом решил, что она бы и не послушалась. Слишком уж трудно было вглядываться между деревьями, пусть и по-зимнему без листьев, в то, что происходило внизу.

Он подошел к шесту высотой чуть не в десяток метров, с розоватым флагом, совсем не кумачовым, как бывало во время демонстраций на Земле, и сел на кучу сухих веток, заранее кем-то приготовленных.

Сидеть теперь нужно было долго, по крайней мере он к этому приготовился... И вдруг осознал, что за ним наблюдают.

Из-за ближайшего дерева, словно призрак, появился двар в белоснежных доспехах, каких Рост никогда прежде не видел, даже пушка у него была белой. И был он огромным, даже непонятно стало, как за таким не слишком толстым и зимним деревом могло спрятаться... такое? Потом Ростик обнаружил, что он окружен доброй дюжиной дваров, но ружья они держали наперевес.

Он поднялся, потянулся, демонстрируя полную свободу, тщательно отставил свою пушку и прокричал в этом мертвенно-тихом лесу слово мира:

— Л-ру, господа. — Зачем он добавил это обращение, и самому стало непонятно. Неужто все-таки побаивался? Впрочем, слово мира получилось неплохо, как у дваров, гортанно, чеканно, но и напевно.

Один из дваров сделал жест, словно приглашал за собой. Рост кивнул, перевесил ружье на плечо и потопал. Шли по глубокому снегу долго, Ростик запыхался и даже немного взмок под своим офицерским бушлатом. Подумывал уже было расстегнуть его совсем, чтобы хоть немного проветриться, как они вдруг пришли.

Это было подобие бобровой хатки, сложенной из сухих веток, только ветки эти походили на стволы небольших деревьев, а сама «хатка» была таких размеров, что четырехметровый двар мог бы войти в нее, лишь слегка склонив голову.

Рост вошел, в шалаше, как он и надеялся, была Она, полусидя-полулежа на невероятного размера куче из мягких, свежих веточек, каждая из которых была не больше, чем те, что в человеческом мире использовали для банных веников. Для дваров, вероятно, это было то же самое, что сено для людей.

Рост еще раз проговорил слово мира, получив в ответ такое же. Потом глубокий, низкий, с некоторыми взрыками голос проговорил... на едином:

— Мы знали, как тебя следует вызвать,

— Я пришел, — сказал Ростик с облечением. Он-то сразу, едва вошел, подумал, как же он тут будет рисовать, если темно? То, что двары отлично видели в темноте, он не сомневался, но вот за свои возможности опасался — проявлять перед дварами какую-нибудь неполноценность, с точки зрения ящеров, было бы несомненной ошибкой.

— Двое гонцов из трех заплатили за переход по Мертвым землям своими жизнями.

— Мы сожалеем об их гибели, но вы все равно должны были знать о нашем появлении. К тому же вы как-то переговариваетесь с... кланами на той стороне континента, почему бы и не на этот раз...

Он решил сразу считать, что лес тут един, общий, и двары, соответственно, общие, хотя иногда даже в том лесу, что был неподалеку от его Храма, ящеры вели серьезные войны. И все-таки переговоры следовало начинать именно с этой позиции, вдруг хоть немного поможет?

— Вас было мало для перехода по... — Дальше шло что-то невразумительное, рык пополам с едва ли не жалобным попискиванием. Ну, если предположить, что ящеры умеют пищать. Концовка этой «реплики» прозвучала на едином: — Вы тоже заплатили за этот поход многими жизнями.

— Мы прошли.

— Вижу.

— Мы шли по этим степям впервые, были не готовы, ничего о них не знали. Подготовились плохо, но впредь будем умнее, расчетливее и лучше подготовлены.

— Это не просто степи.

— Если бы друзья на той стороне нас предупредили, мы бы сумели это предположить заранее.

— Они вас не понимают?

— Понимание тут ни при чем. — Не мог же он ей сказать, что, когда люди заполучили черные треугольники, они пробовали даже угрожать дварам, выступили с позиции силы, чтобы собирать с них дань смолой деревьев, вернее, латексом, из которого можно было делать топливные таблетки для антигравных котлов. Вот и поплатились, кажется. — Мы собираемся сотрудничать с вами, потому что у нас, возможно, общая цель — продвигать лес на восток. — Стоп, подумал он, востока она может не понять, поэтому поправился: — В пустыню, где обитают пауки.

— Комши ваши враги? — Недолгая пауза. — Нам они не мешают. Не понимаю, зачем с ними воевать. Ведь в итоге вашего похода вспыхнет война?

Рост вздохнул. Все-таки вести переговоры с дварами оказалось труднее, чем «объясняться» рисуночками...

— Война, скорее всего, вспыхнет. Предполагалось, когда мы высадим траву ихну, вы поможете нам ее защищать, чтобы пауки ее не уничтожали.

— Почему?

— Мы надеялись, что продвижение леса в пустыню и для вас может быть... — Он не сумел придумать вескую формулу на едином, поэтому сказал так: — Фокусом приложения сил.

— Слова не понимаю, но смысл... — Рык и шипение. Пауза. — Но мы не хотим вам помогать.

— Даже если подразумевается отвоевывание новых территорий?

— У нас достаточно территории. Кроме того, новые леса — это совсем не то, что леса давние.

— Правильно ли я понял твои слова как отказ в помощи?

— Мы не отказываем. Мы хотим к вам присмотреться, понять, почему вы привели сюда губисков, почему одолели их, как хотите справиться с комши, зачем вам это нужно... — Вождиха, а это, без сомнения, была одна из мамаш местных племен, снова помолчала. — Видишь ли, мы не любим траву, хотя нашим деревьям она и нравится. Но деревья — наши господа, а трава... Она может быть помехой, когда научится думать.

Рост понял, что они зашли в такие дебри мифологии дваров, которые он не в силах уразуметь. Хотя по-прежнему был в отличной форме... Или не просто мифологии? Возможно, за этими словами стояло что-то такое, о чем Ростик даже не догадывался.

— Мы пришли сюда, и лучше для обеих наших сторон принять это во внимание.

Он сказал это едва ли не автоматически, раздумывая над предыдущей фразой мамаши, и, едва договорил, понял — это было ошибкой. Он уже открыл было рот, чтобы исправить неудачное выражение, но мамаша рыкнула. Едва ли не раньше, чем у него восстановился от этого громоподобного рыка слух, на его плечо упала лапа ящера, который оказался близко, совсем близко, чуть не за его плечом. А Рост никого и не заметил, когда входил. Хорош командир... в отличнейшей форме.

Он ничего не понял или почти не почувствовал, как оказался на свету зимнего дня. Около него стоял не один, а целых два двара. Левый держал ружье, на этот раз в боевой позиции. Второй осторожно, замедленно, словно опасался этого вот крохотного, всего-то ему до пояса, человека, убрал руку с его плеча. Отвел вторую, от пояса, и показал пустую лапу.

«М-да, здорово они умеют, — решил Ростик, — я и не знал. Ладно, будем считать, что переговоры провалились. Но двары по крайней мере всех видели и теперь, как обещали, будут следить дальше. Если научиться отбиваться от комши, возможно... Черт, как же скверно все получилось!»

Он еще раз проговорил слово мира, прощаясь, повернулся и по следам, продавленным в снегу, когда он только подходил к этой хатке, двинулся назад. Идти было по-прежнему трудно, поэтому он не спешил. Так, переставлял ноги и соображал, что же теперь предпринять. И лишь тогда понял, что догадывался о том, чем эти переговоры могут закончиться. Потому ничто из осознанного предвидения на него и не снизошло, это было бы все равно бесполезно.

А вот каравану придется сниматься с места уже сегодня. До завтра ждать... Вообще-то, можно и подождать, особых беспокойств двары не доставят, просто затаятся...

Он едва не прошел мимо той крохотной заснеженной полянки, на которой прежде возвышался шест с флагом. Теперь его не было. Рост выволок из-за пояса ракетницу, досадуя, что не сообразил и не вызвал антиграв прежде с первой же удобной для «присядки» поляны. Пальнул.

Лада появилась, почему-то шурша брюхом машины по самым ветвям деревьев, некоторые даже ломались от антигравитационных волн. Развернулась, села. Рост с теми же муками, что и при высадке, пробрался внутрь через люк, причем Микрал ему помог, выдернув его, как морковку из грядки, даже отряхнул. Оказалось, он почти до пояса был в снегу.

Лада бросила машину на Яху, сама протиснулась мимо котла в трюм.

— Что и как?

— Помогать они не будут. — Рост хмыкнул, хотя веселья не испытывал. — В конце переговоров даже что-то вроде напряженности наметилось.

— Война? — разом помрачнев, спросила Лада.

— Скорее вооруженный нейтралитет. Но... Кажется, очень вооруженный.

— Недружественный? — Лада хмурилась, обдумывая, не бежать ли к рычагам, чтобы поскорее отсюда убраться.

Вот ее Ростик читал, как открытую книгу. Жаль, у него такого с дварами не получалось. Или они как-то специально защитились?

— Почти... недружественный. Но дверь к сотрудничеству все-таки не захлопнулась. Если мы будем молодцами.

И лишь тогда стало понятно, что он говорит с Ладушкой, как с мамашей дваров, резковато и преувеличенно значимо. А она-то, оказывается, его тоже читала. Причем очень точно и без малейших усилий. Но такое с ней и раньше случалось. И Ростик, против своего обыкновения контролировать мышление, даже руководить им, вдруг как-то боком, совсем не дисциплинированно, а отпуская вожжи, фигурально, конечно, подумал, что за одно это на Ладушке следовало бы по-честному жениться. За одно это.

— Что же теперь? — спросила она, разглаживая свою нахмуренность.

— Нужно что-то придумать. — Машина качнулась, Яха, как оказалось, даже разворачивался с натугой или от волнения задел деревья. — И отбиться от пауков. Причем наши потери двары тоже считают и по степени их осмысленности судят о нашей способности вести войну.

— Слабые союзники им не нужны?

— Слабые никому не нужны. — Рост вздохнул и потер лицо. — Даже нам самим... не нужны.

И Ладка, вредная девчонка, вдруг разулыбалась. Да так, что трудно было догадаться, что еще мгновение назад она хмурилась.

— Ну, это ты умеешь... Я хочу сказать — вести войну. — Она ему подмигнула, черт побери. — Даже могу добавить — боже, помоги дварам... Они еще не знают, с кем связались.

— С кем? — не понял Ростик, зачарованный не смыслом ее слов, а сменой настроений.

— С тем, кто побеждает, когда положение действительно безвыходное.