Экстремист

4. АКЦИЯ «ФИЛИН»

Не люблю затишье на фронте. Когда надсаживается Бог войны артиллерия, можно сладко прикорнуть под бруствером. И спать и видеть сны о тишине. А тишина, плавающая туманными сгустками неопределенности над нейтральной полосой, гнетет опытного бойца и раздражает.

Столь изысканно бранюсь по причине нервов. Шалят, черт побери! И все потому, что ничего не происходит. Повторяю для новых русских, у которых каждый день свежий покойник, павший за светлое будущее. То есть жизнь у них продолжается во всем своем многообразии.

А у нас? Мир и покой. Нет, заблуждаюсь, действие было, грустное и печальное: похороны Форы.

Помню, мелочил теплый дождик. Как в таких случаях пишут: сама природа оплакивала невинную жертву. Капли на румяном, кукольном лице искрились алмазной крошкой.

Заштатное деревенское кладбище с деревянной церквушкой было окружено автомобильным стадом. Прибыли все, кто знал живую Фору. И чувствовал свою вину за её гибель.

Девочки из «Авроры» помогали маме, сельской учительницы русской словесности. Глядя на маму, нельзя было и предположить, что у неё такая дочь — была.

Мама не задавал никаких вопросов. Хотя у неё и была такая профессия спрашивать. А какие могут быть вопросы? На кладбище.

Хотя и не понимала, почему её девочке, повязанной батистовым платочком, оказывают такие почести. Камерный оркестрик, ореховый гроб, похожий на футляр виолончели, цветы, молодые лица, прощальный дождь, отпевание…

Мои мальчики вынесли гроб из церкви — закрапал дождик, но никто не попросил закрыть гроб. Все понимали, где-то в плотных сетях деревьев плутает прекрасная молодая душа, прощающаяся с телесной оболочкой, тоже прекрасной и невинной.

Господин Свечкин вымолвил нечто невнятное о молодости, вечной музыки и несправедливой судьбе. Затем скорые и умелые могильщики опустили гроб на канатах в могилу. Из неё бил крепкий дух холодного чернозема. И через несколько минут все было закончено.

Хекая и каторжно дыша, могильщики заполнили яму. Поднялся земляной холм, его надежно охватили венками и цветами. Получился жизнелюбивый по цвету шалашик. Если бы только не знать, что под ним находится…

Горько. Больно. Удар был нанесен расчетливый. Ничего так не угнетает, как нелепая смерть беззащитного человека. Не уберегли, потому что мысли не допускали. В самые омерзительные времена убивать женщин, детей и зверей было западло.

Тот, кто объявил нам войну, уверен: в этой кровавой бане он выйдет победителем. На это отвечаю — я тоже объявляю войну.

Нам отступать некуда — за нашей спиной смиренное сельское кладбище и шалашик из цветов. И портрет под стеклом — юной, бесстрашной и счастливой школьницы с кокетливым бантом, похожим на обесцвеченный нимб.

Некуда отступать, промолчали мы, поминая рабу Божiю Фору. Пусть земля ей будет пухом. Amen!

Мы вернулись в город. Я собрал группу и предупредил, что отныне выполняется лишь мой приказ. Беспрекословно. Каким бы он ни был. И никому не доверять. Какие будут вопросы? Мальчики помялись — нет вопросов. Ну и хорошо, сказал я, начинаем оперативные действия. При этом выполняются прямые обязанности по охране Тела.

Мой оперативный план предусматривал планомерную осаду банковских крепостей г.г. В.Утинского, Дубовых и Гольдмана.

Главная цель — прояснить ситуацию с «прокруткой» динаров и, по возможности, проверить службы безопасности банков. Не грешны ли они перед обществом? И нами?

Работы много. Но мы спецбойцы или кто? Необходимо продумать четкую систему взаимозаменяемости, связь, подстраховку и так далее.

Прессовать противника, пока он не совершит ошибку — роковую. А там действовать по обстоятельствам. То есть врага будем бить на его территории, как завещал великий Сталин.

На том и порешили. Единогласно. При одном воздержавшимся. Подрывник Олежек предложил взорвать все к известной матери. И никаких проблем. Я пообещал подумать над этим интересным предложением.

Через день план начал воплощаться в жизнь. Не буду подробно описывать все наши необходимые действия. Съем информации шел от использования стандартных жучков в трусах банкиров до лазерных установок, пробивающих бетон, бронь и керамические зубы.

И чем больше информации поступало, тем сильнее у меня возникало впечатление, что нас дурят — и дурят самым откровенным образом.

Все вроде было по-настоящему. Как бы. Производственные совещания, конфиденциальные переговоры, сплетни, доносы, телефонные откровения, матерок по поводу политики Центробанка, который не дает никакой возможности задышать честной коммерции на банковской ниве; и вся эта бурная деятельность была пропущена сквозь фильтры невидимого, всесильного цензора. Как говорится, участники банкета употребляют салфетками, куда и прячут объедки.

То есть никакой полезной информации для нас. В течение нескольких дней. Такого не могло быть. По дефиниции. Это я не ругаюсь — выражаю недоумение.

Проанализировав все записи, я убедился решительно: эта замечательная банковская тройка предупреждена. О нашем контроле.

Вот такое интересное заключение. Ни хрена себе, сказал я себе. Что все это значит, Алекс, родной? Кто-то всецело контролирует ситуацию. И тебя тоже. И ты бессилен, друг мой. Ты завис, как писюк, которого по утверждению хакеров можно поднять тремя пальцами. А чем поднимать себя?

Не пора ли признаться: враг в хитрой личине приятеля находится рядом. И знает то, что ты, Саша, не знаешь. О самом себе. Слишком много неудач. Много трупов. Много подозрительных случайностей. А ведь начиналось все так хорошо — с веселой шутки господина Моргулица, закончилось же алмазно-дождевой крошкой на молодом и мертвом лице.

И что теперь? Когда ничего не происходит. Когда вакуумная пустота. Когда пора сказать: надо взять ножовку и ампутировать конечность, зараженную газовой гангреной. Иначе погибнет весь организм.

Дело остается за малым: явить поврежденную часть, упрятанную под улыбки, дружелюбие, радость общения и проч.

Кто это может быть? Кто продает с потрохами? С кишечным эхиннококкозом. С дизентерийными жидкими фекалиями.

Вопрос показался мне интересным, это правда.

Чтобы сдержать чувства и не оттяпать первую попавшуюся под мою руку голову, я закрылся в кабинете и, как главбух общества трезвости, составил список. Претендентов на удаление миндалин через жопу — без анестезии.

В этот праздничный список угодили все, кого я лично знал, включая папу римского и бабу Маню, оператора общественных клозетов и писсуаров. Надо отдать должное моей принципиальности: себя я тоже не забыл.

А почему бы и нет? Говорят, что товарищ Берия зачастую сам себя пытал. В лубянских казематах. Для душевного равновесия. И частенько признавался под косметическими ударами денщиков, что он есть агент всех империалистических разведок.

Так что шел я верным, проверенным путем. В поисках врагов. В нашем коллективе. Однако после некоторых размышлений я себя вычеркнул из списка подозреваемых. Поскольку обладал алиби. Во всех подозрительных случаях.

У остальных спископодозреваемых доказательств своей безгрешности не оказалось. Что там говорить — испытывал муки танталовы, понимая, что занимаюсь несвойственной для себя деятельностью. Очернительством своих друзей, своих мальчиков, своих…

Эхма! Позор на мою головушку! Что за паскудные времена, когда ты сам вынужден составлять подобный черный реестрик. Но увы, одними эмоциями жить — не жить…

Итак, себя я удалил из рядов подозреваемых. Что радовало само по себе. Кто следующий? Никитин? О, нет! Слишком занят проблемой с Никой, чтобы заниматься пакостями на стороне. Резо! Вах-трах! Этот исключительно мечтает о девственной лохматушке и тоже далек от текущих проблем. Орехов! Этот покоряет альпийские высоты власти, с ним я знаком лет сто, и все это время он медленно, но верно карабкается по обледенелому склону, чтобы там, на желанной вершине, загаженной другими покорителями, установить флажок. Себе, любимому.

Теперь мои мальчики. У! Лапочка Арсенчик? Этот обаяшка-бегемотик? Никогда в жизни. Куралев? Ехидна во плоти, но умница и честен, как пионер. Морпех Коля Болотный — к нему страшно подойти. Чужому. Хватит ластой — и каюк. Братья Суриковы — эти друг за другом, точно нитка за иголкой. А двое — это коллектив, где нет никаких тайн.

Кто остался? Водитель Петров по натуре пофигист, только за баранкой проявляет интерес к жизни. Зазевавшихся пешеходов. После наезда.

Кто еще? Алеша и моя сестричка Анна — хакеры! Вот они, разбойники виртуального мира, могут. Ох, могут!.. А что именно могут? Передать по Сети сообщение банкирам: родные, мы взломали вашу секретку и теперь ждите больших неприятностей. А на хрена тогда вообще ломать, спрашивается?

И потом хакеры были так счастливы, и так упоительно исполняли танец животиков в предрассветном мороке, что баба Маня до сих пор не прийдет в себя, огибая подозрительное местечко стороной.

Не сходится! Не может сойтись. Нужно быть сучьей мордой, чтобы составлять подобные подметные списки. Эта мысль меня огорчила. И до такой степени, что я пришел в непередаваемую ярость и принялся драть лист бумаги, как мартовский кот дерет кору весеннего дерева. Или надушенную домашнюю кошечку.

Потом попинал ногами невинный сейф, размазал алюминиевую кружку по стене и без любезности гаркнул на стук в дверь:

— Кто там, вашу мать?!

— Это мы! — услышал радостный ответ Резо. — Кого гасишь?

— Мы — это кто? — пошкандыбал к двери: напольный сейф оказался прочнее ноги. — Мы — Николай Второй?

— Что? Какой Коля? — удивился Хулио. — Нет с нами никого Коли.

Легка на помине, елейная парочка. Пока она усаживалась, я собрал куски бумаги в мятую кружку и поджег их. Уничтожал улики своих душевных терзаний.

— Ты чего это? — поинтересовался Хулио. — Прометей, что ли?

— Хуже, — буркнул я. И перешел в наступление. — А сами с чем пожаловали? Небось, снова надумали какую-нибудь чертовщину?

Я угадал: парочка переглянулась и заявила, что имеет желание провести вечерок. Где и с кем, задал вопрос. И получил ответ — поглядеть высокую, как елы-палы, моду.

— Тьфу на вас, — справедливо возмутился я. — Никитин, имей совесть, ты достал высокой модой. Всех!

— А меня нет, — со всей ответственностью заявил Хулио. — Имеем мы право культурно отдохнуть? Или нет, да?

— А кто работать будет, не жалея живота своего? — спросил я. [S1]

— А сколько можно наблюдать? — заметил Никитин. — Нас уже все банковские девочки знают.

— Дают, — вздохнул Резо, уточнив, — пирожки с капустой.

— Больше ничего не дают?

— Нет, — признался. — А что?

— Плохо, — сказал я.

— Что дают только пирожки?

— Плохо, что тишина, — задумался я. — Мертвая.

Друзья не стали уверять меня в обратном. И повторили свою просьбу.

— А кто вас пригласил? — решил прояснить ситуацию.

— Это… Ника, вах! — солгал Резо. И заорал: — Ухи-ухи!.. Больно же!

Не люблю, когда врут в глаза. И поэтому помял уши товарища. Для его же пользы.

— Ну? Правду, и ничего кроме нее, стервы!

И парочка призналась — она пригласила сами себя. В демонстрационный зал. Случайно прослышав о показе новых моделей современного портяшки Юдашмана.

— Новые модели, говорите? — задумался я. — Любопытно. Думаю, Анне это будет интересно. И мне тоже.

— Алекс!

— А вы, друзья, будете прикрывать нас. С тыла.

— Санчо!

— Что? — поднял кружку с маленьким дымящимся Везувием.

— Нет, ничего, — поспешил с уверениями Резо. — Любуйся моделями, пожалуйста.

— Спасибо.

Почему я решил посетить высокосветский раут? Во всяком случае, не от желания уберечь праздную публику, глазеющую на модели через морские бинокли, от спецназовских ударов.

Во-первых, был должником сестрички. Она же меня пригласила в ресторацию, где мы оставили хорошие чаевые? Почему бы мне не ответить тем же, затащив на вечерний променад со знаменитым швецом. Во-вторых, хотел получить новую консультацию по эксплуатации писюков. И последнее, выступить с одной деликатной просьбой по молодежной, скажем так, тематике.

То есть когда ни мира ни войны, самое время идти на Фэшн-шоу клуба UP & DOWN. Бить морды. Шутка. Культурно отдохнуть в приятном обществе, где люди, кони, стили и так далее смешалось, как при Вавилонском столпотворении.

Сестра, подивившись моему желанию воочию увидеть фантазии отечественных мастеров иглы, решила, что это моя очередная дурь и соблаговолила составить компашку.

Забегая вперед, скажу: вечер «Дефиле без трусов» удался на славу. Буза вышла вселенская, свинско-замечательная. Кое-кто получил (и заслуженно!) по облику лица. Многие поняли: наши топ-модели самые лучшие, поскольку непредсказуемые. А некоторые гости из дальнего зарубежья поспешили паковать чемоданы, чтобы бежать из необузданной Russia без оглядки. И никогда не возвращаться. Ни за какие коврижки.

Однако буду последователен. Такого числа новых русских на один квадратный метр я не встречал никогда. Они, как каторжники, бряцали золотыми цепями и тренькали колокольчиками мобильных телефончиков. Каждого второго можно было брать в Бутырку, каждого третьего в Матросскую тишину, а всех остальных в Лефортово.

Они оккупировали первые ряды, и я хотел вызвать капитана Коваля со стремительным РУОП, чтобы освободить обзор себе и сестры, да, подумав, сдержался — зачем портить праздник моды тривиальной перестрелкой.

Анна была великолепна, не терялась в дамском обществе. Каких только б. и б. здесь не было. Что значит — барышень и барыней, а не то, что многим крестьянам подумалось.

У первых — ноги росли от корней зубов. У вторых — бриллиантовые безделушки на морщинистых выях доказывали платежеспособность матрон, мечтающих затащить в койку какого-нибудь молодого жиголо, в смысле, модель, кокетливо ферментирующую туда-сюда по освещенному подиуму. Многие б., б. и б. (бляди) друг дружку знали и кланялись, как цирковые лошади. После успешного выступления на опилках арены.

Пока публика готовилась к представлению, я задал сестренке несколько вопросов. Можно ли обнаружить взлом секретных файлов? В нашем случае нет, получил ответ. Не проговорилась ли она кому о своей неурочной работе и танце живота? Нет, улыбнулась, что-то случилось? Так, мелочи жизни, отмахнулся я.

На что Анна справедливо заметила: если я заговорил о мелочах, надо ждать крупных неприятностей. Я пожал плечами — никто не знает, что ждать от капризной судьбы, то ли ласкового чмока в попку, то ли удара в пах.

Аня посмеялась — мир меняется, а Санёк Селихов как бузил, так и бузит. Профессия такая, вздохнул я, чтобы многим, показал глазами на первые ряды, жизнь медом не казалась. Пусть повышают интеллектуальный уровень своих бандитских рож, похожих на зады гиббонов. Разве таким должен быть современный коммерсант? Ясно, засмеялась сестра, бац-бац в челюсть и Спиноза. Я хотел развить мысль о диалектической борьбе двух противоположностей (головы и жопы), да не успел: приглушили свет, из динамиков вымахнули музыкальные бабочки и все взгляды обратились на подиум.

В моде я понимаю меньше, чем козел в азбуке, и поэтому буду чрезвычайно субъективен. В своем пересказе того, что имел честь видеть.

Первое впечатление было таким, будто все мы находимся в бане, где водопроводчик Иваныч упился от душевной тоски, отключив подачу воды. Было жарко, потно и нервно. Зритель волновался по причине демонстрации летних коллекций, которые показывали топ-модели. В их числе была Ника и её лысая подружка Исидора. На последнюю я указал младшенькой и попросил воздействовать на голое её мировоззрение. Хочешь, чтобы я натянула парик, удивилась сестра. Я хочу, чтобы Ника забыла эту плешь, как дурной сон. Я могу подумать, спросила, озадаченная очередной моей вычурой.

Меж тем топ-модели фланировали по настилу, как марионетки. Туда-сюда. И обратно. Маршировали, как решительные солдаты моды. Надо заметить, марш этот был своеобразным. Как я понял, основная фишка для топ-модели походка. И чем больше амплитуда качания бедрами, тем лучше. То есть при движении голова, стан и ноги должны находиться как бы на одной линии, а все остальное обязанно уходить на полметра влево и настолько же вправо. Понятно о чем я говорю?

Туда-сюда, влево-вправо и обратно с вызывающим разворотом, да ко всему — летние костюмчики, шортики, купальники, где материал, как таковой, лишь угадывался; было от чего потерять последний ум.

Что там говорить, многовато случилось обнаженного, костлявого, женского тела. Понятно почему публика нервничала, хотя и пыталась скрыть свои низкие чувства, восхищаясь как бы работами короля инпошива Юдашмана, который в окружении голубых подмастерьев своих прел на престоле, как мокрый уголь в печи.

Наконец устроители шоу почувствовали, что светская компания обезвоживается, точно янки, блуждающие по пустыне Сахара в поисках города Солнца товарища Кампанеллы, и был объявлен перерыв.

В барах началась беспорядочная пальба — салют из бутылок шампанского. Все, за редким исключением — это я о себе, припали к живительным источникам. Моя сестра с королем инпошива удалилась за кулисы в качестве представителя фирмы, выпускающей мужское неглиже.

Какое счастье, что мои друзья воздержались от просмотра высокой моды. Не поняли бы общей авторской концепции и повели себя черт знает как. Вплоть до вульгарного мордобоя. Хотя скучали они рядом — в джипе. На чрезвычайный случай.

Дальнейшие события развивались странно. Даже для меня, интригана. Явившись из-за кулис, Анна улыбнулась стервозной улыбкой Seron Stoyn и шепнула мне на ушко, что требуется кошечка.

— Кто? — изумился я. — Кошечка?

— Тсс, — зашипела. — Можно и кота.

— А зачем?

— Саша, — с упреком покачала головой. — Делай, что говорят.

Я понял — лучше не задавать лишних вопросов. И передал по телефону просьбу мадам Курье — передал друзьям. Те в свою очередь тоже пришли в крайнее удивление и хотели узнать то, что не знал никто.

— Делайте, что говорят, — рявкнул я. — Кошечку или кота!

— Что, молодой человек? Вы мне? — кокетливо оскалилась глухая графиня из 1861 года, когда отменили крепостное право. Но с алмазами во лбу.

Я послал старую каргу на графские развалины, и только после обговорил с товарищами совместные действия по плану «Мурка».

Затем воротился в зал. От паров шампанского и уксусно-сексуа-льных запахов топ-моделей публика окончательно возбудилась и походила на штормовую волну, кипящую у волнореза-подиума.

Были подтянуты дополнительные силы секьюрити. Скоро пришило сообщение: кошечка и кот пойманы. О чем я сообщил Анне. А та — закулисному огольцу с порочным личиком ангела. Убей Бог, сестренку не понимал, хотя догадывался готовится пакость.

Между тем начался заключительный аккорд. На подиуме появилась Ника. В глухом бархатном платье, черном, как ночь. Я с облегчением вздохнул и уж хотел позвать Никитина, чтобы тот полюбовался на строгую красоту.

Но чу! С каждым движением модели по залу пробивался электризованный разрядом восхищения. Что такое, насторожился я.

И вот когда манекенщица развернулась, я перекрестился. Мысленно. И поблагодарил Господа, что выдержал паузу и не вызвал на это бесстыдство Никитушку.

Дело в том, что платье для вечера было декольтированно ниже спины. Кто в современной моде невежа, тем объясняю: на этом месте был округлый вырез, через который проглядывала попка. Вся. Двумя нагими полумесяцами. Впрочем, вполне симпатично-грушевидная попа. Вот не знать только кому она принадлежит.

Нет, королю инпошива определенно повезло. Никитин его изысков не понял. Бы. И пристрелил, как неоправдавшего доверие. Публика наоборот наслаждалась эстетическим мягким местечком, пуская липкие слюнки.

Что-то я не понимаю. Не только в моде, но и в жизни. Во все времена показ голой жопы считался оскорблением чести и достоинства. Неужели наступили новые времена, а мы с Никитиным этого не заметили и задержались в старых?

Что же дальше? На подиум припожаловала новая топ-модель. Снова в черном платье, верх коего был из настолько прозрачной органзы, что её наличие было чисто символичным для бюста. Для тех, кто опять не понял: остроконечные груди манекенщицы прыгали, как две сойки в силках.

Та-а-ак, сказал я себе, заднюю часть тела нам показали, верхнюю тоже, что еще? Кажется, легко догадаться.

И точно: была выпущена модель, смастеренная из настолько прозрачного черного шифона, что… Нет, сверху была наброшена ажурная туника, да она распахивалась при движениях… влево-вправо… и тогда весь зал с восхищением любовался тем, что находилось у манекенщицы между её же искривленных ног.

Для тех, кто опять не взял в толк, объясняю — топ-модель забыла насадить трусы на себя и теперь демонстрировала миру свою стриженную под пятиконечную звезду лохматушку.

Признаюсь, я не понимал новых русских. Каждый из них мог, прикупив все топ-модели вместе с их сексуально-озабоченным порфироносцем иглы, пустить их хороводом вокруг себя. В чем мама родила. Какие проблемы? Странно? Трудно понять нынешних нуворишей, как постоянных пациентов психлечебницы № 1.

От показа укромно-срамных местечек зритель расшалился, как дети в общественной хлорированной уборной, подглядывающие в дырочки за тетками из городского рынка.

Модельер сиял, точно медный грош в базарный день. Заговорщически улыбался: ждите-ждите сюрпризиков.

Какие ещё могут быть неожиданности? Мама родная! Неужто мужиков запустят на орбиту высокой моды? С их антеннами.

Я ошибся. Из-за кулис донеслось повизгивание и тявкание. К общему изумлению на подиум вырвался собачий выводок — огромный агатовый дог и четыре белые, как снега, болонки. Сдерживала их на поводке… Исидора, которая была в кожаных ботфортах и шортиках. И все. Если не считать кнута, коим она кокетливо прикрывала свою обнаженную чахлую грудную клетку. Публика взвыла от восторга: какой дизайн!..

Я до того увлекся поразительным зрелищем, что напрочь забыл о кошечке. И коте.

Как звериная семья попала на подиуме не заметил никто. Даже я. Материализовалась из воздуха. Перед самыми псиными мордами. От света и шума котяры растерялись, равно как и собачий выводок. От такого хамства и наглости.

Наступила знаменитая МХАТовская пауза. Публика не понимала мизансцены, я понял все: ай, да Анна, ай, да бестия!

И случилось то, что должно было случиться. Природу не обманешь. Кошачье семейство от страха и ненависти вспухло шерстью от страха и ненависти к своим заклятым врагам. Болонки взвыли, подобно Гаргоне, а дог, ахнув басистым лаем, кинулся за пушистыми наглецами.

Все происходило настолько быстро, что зритель не успел вникнуть в суть проблемы. Решив, что это гениальный взбрык мастера пошива, публика встретила взбрык шквалом аплодисментов.

От такой поддержки животные совсем озверели. Котяры сиганули в спасительную темноту, не подозревая, что там прячется праздный люд. Собачья упряжка рванула за ними — и лысая топ-модель, гремя костями, обрушилась на подиум. Мало того, была протащена по помосту, бороздя черепом дорожку на ковровом покрытии…

Началась такая вакханалия! О! Это надо было видеть!

Остервеневшие от ужаса кот и кошечка гуляли по головам зрительниц, те исступленно вопили и отбивались от животных. Мат и проклятье летели из первых рядов, как революционная песня, про Варяг, который не сдается.

Сорвавшись с подиума, болонки висели на ошейниках и визжали, как недорезанные. Дог дурил басом и метался на краю сцены. Бесталанная Исидора делала попытки восстать на ноги, да очередной рывок пса, и она тыкалась лысиной в доски подиума. Ко всему — какой-то мудак отключил свет и на зал пала варфоломеевская ночь.

Ситуация окончательно вышла из-под контроля устроителей праздника «Дефиле без трусов», когда новые русские решили, что на них организована облава и они начали отбиваться кулаками и газовым оружием. Запахло черемухой и прочими бодрящими запахами весны. Вдохнув газа, дамы посчитали, что надвигается тайфун, о чем они поспешили сообщить всем, в унисон верещащим болонкам.

Я понял, если мы с Анной хотим ещё пожить, следует покинуть приятное во всех отношениях общество. Что и сделали, отступив за кулисы. Там угорело носились голые, как в бане, топ-модели и вызывали службы по 01, 02, 03 и 04. Я нашел Нику и силой вырвал из этого бедлама. Девушка рыдала и пыталась бежать на помощь свой подружке, свергнутой с пьедестала подиума.

Я проявил твердость, несвойственную мне, попросив топ-модель следовать за мной и Анной. Ника заупрямилась — пришлось шлепнуть её. По месту, которое она недавно демонстрировала избранной публике. И белоснежный Lincoln уплыл в черную ночь.

И вовремя. Из всех дверей и окон клуба вываливалась праздничная публика, всклокоченно-возбужденная. Рвущая друг на дружке одежды, волосы и лица. То есть праздник высокой моды удался на славу. Каждый получил то, что хотел получить. Вот что может совершить женская смекалка, ей-ей.

Я прыгнул в джип и был встречен друзьями, ошалевшими от вечера, как и вся публика. Начались вопросы про кошечек-моду-Нику. Я поделился впечатлениями о последних модных течениях, о схватке домашних животных, об импровизационных падениях лысой топ-модели на доски подиума.

Товарищи мои хохотали, как полоумные. Никитин норовил увести джип с трассы, а Хулио — выпасть из него. Про дефиле Ники в вечернем платье я благоразумно решил умолчать, хотя надо было бы рассказать. Чтобы успокоить друзей.

Мало того, по возвращению в усадьбу Резо протрезвонил группе о «своих» впечатлениях. Не знаю, какие он там развел турусы на колесах, однако жеребячий хохот в глубокой ночи долго мешал уснуть — мне.

Нервы-нервы. Вот что значит окунуться в мир возвышенных страстей — все равно, что в чан с дерьмом. Не хочешь, а надо.

Через день после феерического праздника мадам Курье и Ника вдруг заявили, что лучше будет, если юная топ-модель уедет в Париж. Зачем? Учиться и учиться. Искусству моды. Почему? Потому, что с нашими кутюрье только хлебать щи лаптями. Вот с этим я был полностью согласен. С щами и лаптями. Однако ехать за три моря? Как на это поглядит Никитин. Для него это будет подлый удар, мной организованный. И потом: Исидора, бедняжка, кто её пожалеет?..

Дамы посмеялись надо мной — жизнь, сам же утверждал, полна неожиданностей, и её надо принимать такой, какая она есть. Уезжает Ника на год, и вернется на родину не вешалкой, но специалистом. Пусть уж Никитушка потерпит. Я пожал плечами — делайте, что хотите, однако с Никитиным разбирайтесь сами. Главное, чтобы он не пристрелил Исидору с горя. А там хоть трава не расти.

И что же? Скоро явился доверчивый мой друг заявил, что они с Никой приняли решение: она уезжает учиться в Париж, а по возвращению — свадьба. На тройке. С колокольчиками.

— Чья свадьба? — не понял я. — С колокольчиками?

— Наша, — твердо ответил друг. — Моя и Ники.

— Поздравляю, — а что ещё мог сказать?

Если человеку врут, а он верит, следовательно, ему так удобно. Господи, чтобы я был таким лохом. Жил бы счастливо. Беззаботно жил бы. И каждый день катался на тройке. С колокольчиками.

Провожали Нику мы всем коллективом. Даже прибыл генерал Орехов. С секретной инициативой, о которой он постоянно намекал.

Перед этим мы с ним поцапались, как кошка с собакой. На подиуме. Когда я плюхнул перед ним фото, где спецбоец Маслов целится в невидимую зверюху.

— Левша! — орал я. — Гляди-гляди! Левша, а?!

— Ну и что?

— Как что?! Кто-то фуфло толкает, а мы верим?

— Алекс, левша-правша — все это хрендя, — морщился генерал. — Он работал двумя руками, понимаешь. Равнорукий, установлено экспертизой. Могу показать заключение.

— На хрена оно мне? Я верю глазам своим.

— Что ты хочешь от меня?

— Крутим дело дальше.

— Дело закрыто! — возмутился Орехов. — И все довольны. Была криминальная группировка. Ее нет. И слава Богу. Что еще?

— Ничего, — ответил я. — Только я не верю в сказки. Совесть не позволяет. И ещё кое-что.

— Что?

— А вот этого я тебе не скажу.

— Почему?

— Не хочу. Нет доверия, — ляпнул, — тебе.

Мой друг потерял дар речи, потом затопал ногами и заблажил словами. Больше нецензурными. Мол, я ему харкаю в лицо. Я удивился — разве уже плюнул? Кажется, ещё нет? Но могу, если он попросит. Идиот, брызгал слюной генерал, и шутки твои идиотские.

Расплевались мы, это правда. И скорее был неправ я. Какие могут быть притязания к высокопоставленному чиновнику? Такой во сне оберегает свою кочку. От вражеских агентов. Можно лишь выразить сочувствие его вечной борьбе за место под солнышком.

И когда генерал пошел на мировую, передав через приятелей, что он погорячился, как блин на сковороде, хотя Алекс тоже хорош собой, я решил не усугублять противостояние. Зачем? Проще гору обойти, чем карабкаться по её скальным хребтам.

Провожали Нику мы в усадьбе. С разрешения господина Свечкина. Который после случайной встречи с полуголым хакером (Анной) в коридоре учреждения начал проявлять интерес к писюкам.

… Вечер был теплым, темно-синим. Комариные эскадрильи попытались атаковать нас, да горький дым отечества и костра, как кольца противовоздушной обороны вокруг Москвы, не дали им прорваться к нашим жизненно-важным объектам, в смысле, телам с витаминизированной кровушкой.

Каждый пил то, что были обязаны пить. Мальчики — молоко и сок, а девочки шампанское. Вместе с господином Свечкиным. Преследуя свои какие-то цели, Анна взяла нашего патрона в оборот, и они бродили по темным дорожкам сада, как две птицы. Группа ухаживала за ветреной Никой, заливающейся серебряным колокольчиком. Этот звук, похожий на брень свадебных колоколов умиротворял Никитушку и он спокойно дул молочко. Резо-Хулио готовил шашлык, матерясь на родном языке, и поэтому казалось, что поет песню. О неприступных горных вершинах и гордых орлах, живущих у облаков.

Было подозрительно хорошо. И спокойно. Точно мы находились в крепости. За её крепкими стенами свирепствует мор и война, а у нас тишь и благодать. Однако я знал, никакие крепости не устоят против измены и предательства. Я постоянно анализировал ситуацию, пытаясь обнаружить предателя. И всегда убеждался, моих душевных сил на сыск не хватает. Домыслы не могут быть доказательством. Только действием можно вскрыть подлеца.

Конечно, я его найду. Найду и намотаю кишечный тракт на колеса авто. Пока же меня опережают. Все время на шаг вперед.

Чтобы доказать себе и другим, что спецбоец Маслов был скорее левша, чем правша, я решил встретиться с его приятелем Матушкиным. И не успел. Охотник на лосей отправился в Вечный Лес, если выражаться красиво. По официальной версии — случайный выстрел дуплетом. Мол, Матушкин упился до такой степени, что спутал пасть зверя со своей.

Ничего себе пирожки с лосиной, пожаловался я капитану Ковалю. Тот был со мной полностью согласен: давно не встречал в своей практике таких регулярных и плановых убийств. И помогать он не отказывается, да искать у татарина кобылу[19] тоже не хочется. Слишком высокий залет. И верно — все, как в песне Хулио: холодные, льдиные макушки гор, зияющие опасные пропасти, слепящее солнце…

И здесь, прервав мои видения, прибыл генерал Орехов. Обещал быть — и вот он, герой нашего времени. С животиком, улыбочкой всезнайки, телохранителями и казенными шуточками: а вот и я — не ждали-с!

— Где именинница? — был радушен. — Где букетик, товарищи?

Из недр лимузина извлекли букет роз. Генерал облобызал девушку, как медовый пряник. Та смеялась: у меня именины зимой, на что г-н Орехов заявлял, что это не принципиально для такой прелестницы, и приказал телохранителям притащить ящик шаманского.

Шампанское! Шашлыки! Ура! Мирись-мирись и больше не дерись, утверждал наш высокопоставленный приятель. Что нам делить, друзья мои? Кроме участка номер три. (А «номер три» по фене — это кладбище.)

Когда праздник был в самом разгаре, генерал Орехов пригласил меня на прогулку. И мы неторопливо отправились к трем соснам и пихтам. С бокалами шампанского, как со свечками.

Подобные прогулки не бывают случайными, это к бабке не ходи. Генерал напомнил мне о существовании «Логической бомбы» и деликатно намекнул: вот-вот наступит время «Ч»., чтобы вплотную заняться этой проблемой заняться нашей группе. Плюс взвод чужих бойцов. Плюс моя сестренка Анна в качестве хакера.

— Ух ты, — удивился я. — Так это ты её вызвал из Штатов?

— Алекс, какая тебе разница?

— Никакой. Дело, значит, серьезное, если идут два хакера.

— Серьезное, — крякнул мой собеседник. — Год подступали, отслеживали.

— И что это конкретно?

— Потом, Саша. Будет большой сбор.

— Хорошо, — заметил я. — А кто наше Тело охранять будет, как зеницу ока?

— А оно тю-тю, летит в Абу-Даби, — ответил Орехов. — На две недели. Забыл?

— Забыл, — вспомнил я. — На выставку народного хозяйства.

— Ага. Двух орлов своих пошли, — отмахнул в сторону невидимого колониального континента. — Там защитничков избыток на халяву.

Я согласился: халява — она и в Африке халява. Ох, слаб человек, какую бы кочку не занимал. И главное, не может остановиться — все хапает и хапает. Уже невмочь, а все одно набивает брюхо. Заводами, землей, приисками, нефтяными и газовыми месторождениями, лесами и так далее.

— Вот именно, — сказал на это мой товарищ. — Пора наводить порядок в стране. Разболталось, сучье племя.

— А чем наводить порядок? Не штыками ли?

— Деньгами, Алекс, деньгам, — многозначительно проговорил Орехов. — У кого драхмы, тот и заказывает полет над родными просторами.

— И кто у нас заказчик?

— Военная тайна, — ухмыльнулся. — Подумай на досуге.

— Больше делать нечего. У меня жена беременная.

— Эх, Саня-Саня, — хлопнул по плечу. — Не представляешь, какая битва идет сейчас. Головы будут лететь, как капуста, — задрал свою к звездному полотну. — Ты мне люб, но предупреждаю: сиди в моем окопе.

— Сижу, — признался я.

— Все норовишь из него…

— Сижу, — повторил я, — и даже лежу.

— Вот лежать не надо, — поднял бокал. — Выпьем за нашу дружбу?

— Можно, — сказал я. — Хотя пока гонишь порожняк по делу.

— А я тебе говорю: делу конец, труп Маслова — всему венец, — нетрезво икнул.

— А я считаю, что нет.

— Что нет?

— Не конец. А начало конца.

— Ну вот. О чем с тобой говорить? Эх, Саня-Саня, трудный ты в общение… — и, заслав бокал в пихты, непроницаемые, как его мысли, удалился к костру, предупредив, чтобы я был готов к часу «Ч».

Его поведение во многом было странным. И подозрительным. Возникало такое впечатление, что пытается предупредить меня. В который раз. Что-то знает, а сказать не может, как младенец.

Я тоже невольно задрал голову на звездный холст. Летние небеса были молчаливы и праздны. Ответ не прочитывался. Впрочем, можно предположить, что я по своей природной нахальству пытаюсь приблизиться к самым основам власти — к звездам. Кремлевским.

Я вернулся к пионерскому костру. Праздник продолжался. Мои мальчики охмелели от молока и сока, а все остальные — от газированного шампанского. По требованию общественности на балкон выставили пианино. Господин Свечкин аккомпанировал. Дамы приглашали кавалеров. И наоборот. Генерал Орехов и Резо-Хулио отплясывали, как североамериканские гризли на славянском базаре в Тель-Авиве. Никитин сиял месяцем ясным. Все были счастливы. Такое иногда случается. С теми, кто не знает своего будущего. Творец оказался удивительно дальновидным. Он смастерил человека себе подобным, однако не дал ему возможности заглянуть в бездну грядущего. И это правильно — жизнь потеряла всякий смысл. Бы. Если бы каждый из нас знал, что завтра или через неделю, или через год, или через десять лет, или через сто… Баста!

А так живем и живем, и кажется — рождены для великой миссии. Великой и во многом не постигнутой нами самими. Живем, чтобы жить. И пока мы живем мы бессмертны.

На следующий день праздник закончился — фартовая топ-модель укатила в Париж. Скорым фирменным поездом, а мы остались на перроне, жарком и оплавленном солнцем.

Эх, Париж-Париж!.. Меж тем наш Свечкин через день убывал на Выставку достижений народов мира — по уничтожению себя самих. Каждый год в Абу-Даби проводится выставка IDEX, где страны представляют свои успехи в области вооружения.

Понятно, наша страна преследовала свои мелкие интересы, и господин Свечкин в составе делегации должен был приложить максимум усилий, чтобы все новые танки, самолеты, вертолеты, зенитно-ракетные комплексы, эсминцы, автоматы Калашникова и так далее превратились в золотой дождь. Для всего полуголодного народонаселения, клепающего все вышеназванные игрушки с немыслимым усердием. Что-что, а военный продукт мы научились мастерить со знаком качества.

В свете убытия нашего Тела в зарубежную командировку, позволю себе сей изящный канцоборот, я собрал группу попить чайку. И обсудить, кто будет сопровождать босса. Выяснилось, что желают все. Кроме меня и Никитина. Даже Хулио заявил, что всю жизнь мечтал поохотиться на львов и слонов. А то помрешь, так и не узнав, что это такое.

Почему наш друг решил, что на пыльных полигонах будет организована охота на диких животных, не знаю. По этому поводу все посмеялись — львы, слоны и крокодилы уже передохли, узнав, что Резо собрался в поход на них.

Я заметил: если и будет охота, то на людей, и поэтому у нашего Тела должны быть надежные тылы. Все со значением посмотрели на Арсенчика и Колю Болотного. За ними господин Свечкин был, как за каменной стеной. Морпех проходил без проблем. Более того, Тело привыкло к его постоянному и ненавязчивому сопению. За своей спиной. А вот по второй кандидатуре вспыхнули споры. Десантник в качестве живого щита был идеален, да был маленько неуклюж и мог в минуту ответственную наступить на ногу. Своей сорок седьмого размера лапой. Или патрону, как это однажды уже случилось, или его гостью. В пору их взаимопонимания.

Согласитесь, потерять контракт в сотни миллионов долларов из-за подобной нелепицы — роскошь непозволительная. Даже для такой зажиточной державы как наша. Наш народ не поймет своих сыновей, то бишь нас. На мои верные слова Арсенчик завел любимый припев, мол, он вовсе не такой, он хороший и будет смотреть под ноги.

Хороший-хороший, никто не спорил, но поедет другой. Кто? Диверсант Куралев хотел дать клятву не наступать на чужие ноги; если и наступать, то сразу на голову врага. Хакер Алеша Фадеечев и братья Суриковы нужны были для Акции. Кто же остался? Взоры всех вновь обратились на любителя экзотической охоты — Резо-Хулио. Тот шаркнул ножкой и заявил, что боготворит животных. В детстве у него жили три кошечки, и когда топили котят от этих плодовитых потаскух, он рыдал.

Я вздрогнул, вспомнив кошачье семейство на подиуме и что из этого вышло. Остальной же коллектив расчувствовался от романтических побасенок. Да делать было нечего — решение приспело само собой: Хулио — кандидатура достойная на поездку в пылающее сафари. При условии не брать в руки стволы. Не дай Бог срубит какой-нибудь истребитель «Мираж-2000». Будет международный скандал. Зачем нам лишние хлопоты?

Резо снова шаркнул ножкой и молвил, что оправдает доверие товарищей: собьет два самолета НАТО.

На этой оптимистической ноте совещание закончилось. Я предупредил группу — нас ждут великие дела в скором будущем. Однако никто не обратил на мои слова должного внимания. И правильно: день прожить — уже заслуга перед родиной.

Когда остался один, проверил содержимое сейфа. Вдруг случится мой околеванец,[20] комиссия вломится в шнифер, чтобы лучше узнать, чем жил и дышал покойник. И что же обнаружит? Пистолет «Стечкин», ржавый от праздности, три завалявшихся сухаря, пачку сахара, бумаги, место которым известно где, и, наконец, папочку. Кожаную, старую, как мир. Досталась она мне от отца. Он служил в ПГУ КГБ и погиб в Африке. Это было так давно, что иногда кажется — его не было, моего отца. Но есть я и эта папочка. Старенькая, треснутая, очень удобная. Можно хранить не только документы, есть секретка для тига — финского ножа.

Вот и сам ножичек. Тонкий, из легированной, крупповской стали. Моя детская мечта в детстве. Я повертел мечту в руках. Умели раньше работать вещицы. Для дипломатических переговоров. Пришел, скажем, на встречу с такой папочкой — слово за словом, ах, вы не желаете выполнять наши требования. И вжиг — тиг в глаз и выноси готовенького на погост.

Еще я обнаружил вексель. Совершенно о нем позабыл. Бумага, обнаруженный между Моцартом и Сальери. Когда мне удалось дешифровать безумный ребус, загаданный пациентом казенного дома некто Смирновым.

Я рассмотрел банковский вексель — красивый, из плотной бумаги. С радужными цветами и печатями. С виньетками подписей. Самая размашистая и уверенная — банкира В.Утинского. И что мне прикажете с этой подтиркой делать?

Хотел разодрать, да руку мою задержал. Здравый смысл и наш Вседержитель. Куда торопиться, всегда успею совершить акт — акт вандализма. Не лучше ли посоветоваться с докой подобных вопросах? Кто у нас специалист? Конечно же, моя сестричка Анька. Кто еще? Главное, найти её в хорошем настроении. Весь удар шампанским она приняла на себя. Вместе с генералом Ореховым. Даже отказалась провожать девочку Нику, уехав в свои апартаменты. Лечится рассолом. Перегуляли, мадам-с. Вот что значит долгое воздержание. Уж как мы умеем кутить, никто более не умеет. Прожигать жизнь — наша национальная черта, не самая дурная, кстати.

Через час я и Анна (с телохранителями) уже катили по скоростной трассе. В белом автолайнере имени Людовига XVII. Я решил: самое лучшее лекарство от мигрени и перепоя — поездка на малую родину. Вдохнуть парного кизячку, наступить на куриный помет, потужится в дощатом нужнике, продуваемом летними ветрами — что может быть милее для души, измученной заморской шипучей дрянью? Ничего. И потом — надо взбодрить Полину перед запуском в жизнь нового человечка. Все эти мои аргументы оказались сильнее головных болей.

И мы помчались по отечественному бану: вперед-вперед, в чудесное прошлое, в сказочное детство, в душистое разнотравье, в чистые воды Истры.

Моя сестренка смотрела на поля, зеленеющие урожаем, на перелески и овраги, на выцветевший холст неба с каленой вечной печкой. Щурилась то ли от ветра, то ли от воспоминаний. Может, вспоминала себя: Аньку, девочку-ромашечку, сотканную из солнечного света и запаха трав. Как верно написал поэт: Фиалки цветут в полуденной тиши, Овечки идут в зелены камыши. У ручья трели льет соловей, Солнца свет л`ожит средь полей.

Брр!

— Ты что, Алекс? — удивилась Анна. — Вроде не пил?

— Это я за тебя переживаю, — солгал.

— Ох, Санек, это наше хлебосольство… — вздохнула. — В Штатах все просто — пришел в гости, тебе стакан воды из трубы. И привет. Пей или сразу. Или глоточками.

— Янки, мать их! — обиделся я за такое отношение к человеку. Сквалыги.

— Они другие, Саша. Не поймут никогда, как можно за раз втянуть бутылку водки, закусить рукавом, а после продолжать жить.

— И требовать ещё один пузырек, — уточнил я.

— Вот именно. Два мира. Они — другая планета.

— Наша живая, — сказал я. — А там, как в пластмассовом ведре. Невкусно живут, яппи: кукуруза, биг-маги, гамбургеры, гондоны, лужайки, автомобили, небоскребы, банки… О! — Вспомнил о векселе; вытянул его из папки. Полюбопытствуй, что это?

Без интереса моя сестра приблизила плотный лист бумаги к лицу; долго смотрела в него, как птица в букварь; затем, как пишут в любовных романах, её чело побледнело, как полотно, и, обратив свой взор на меня, она тихо вопросила:

— Саша, откуда это?

— Наследство, — пожал плечами.

— Саша!

— А что такое? — занервничал. — Что смотришь, будто бомбу передал?

— Эх, Ливадия! — неудержимо захохотала Анна. — Ну, деревня-я-я!

Боже мой, как она смеялась. Негры-телохранители не знали, что и думать. Наконец девичья истерика закончилась. И мы принялись выяснять причину припадка. Оказывается, все было без затей, как латынь. Вексель был выписан на Предъявителя. То есть любой придурок, включая меня, мог с этой липой прибыть в Рост-банк с вагончиком и маленькой тележкой и требовать пятьсот миллионов долларов или около того.

— С-с-сколько-с-с-сколько? — потерял я свое лицо. И почувствовал, что уже бегу впереди нашего неторопливого авто. За чемоданами. Для манипулек, заработанных честным трудом.

— Саша, откуда это? Нет, я не доживу до счастливой старости. Или это все сон?! Ущипни меня!

— А ты меня!

И так цапнули друг дружку, что заорали на всю Московскую область. Телохранители опять не знали, что делать, то ли пристрелить нас обоих, то ли кого-нибудь одного. Не трудно догадаться, кого именно. И поэтому я под дулом М16 начал приходить в себя. Про винтовку — шутка, а все остальное правда.

Представим, что все это не сон, однако кто, находясь в здравом рассудке, имея под рукой службу секьюрити в полторы тысячи головорезов, выдаст вышеупомянутую сумму. Обменяет филькину грамоту на зелененькие и кредитоспособные ассигнации. Несомненно — никто.

Меня сотрут в зубной порошок, в звездную пыль, в кара-хен,[21] непригодный в употребление. А то, что вексель нечист, тому доказательства трупы, возникающие с регулярностью прибытия поездов метро на станцию назначения.

Я не стал посещать Анну во все эти проблемы, а лишь выразил ряд сомнений. В общих чертах. Моя сестра призадумалась, заметив, что забыла, где имеет честь быть.

Союз нерушимых республик свободных (б) — это не USA, и законы здесь, что дышло. Прав тот, у кого сила. Хотя формально я владелец теплых кипарисах островов в океане, при условии, конечно, моего желания приобрести их, предварительно вырвав лакомый кус из банкирского зоба.

М-да. Новая проблема, свалившаяся на голову, как комета на цветущие сады Юпитера. Что делать? Я имею ввиду, вексель? Пока ничего. Проблема требует времени и тщательной подготовки. Одним прихватом чемоданов не устроиться. Нужно разрабатывать миссию посещения Рост-банка. Чтобы встретили с распростертыми объятиями, а не пальбой из всех видов стрелкового оружия. Чтобы угостили турецким кофе и поинтересовались, не желаю-с ли я быть почетным вкладчиком? Пожизненно. (Или посмертно?).

Есть от чего призадуматься. Над зигзагами судьбы. Такую она вычуру крутит со мной и вокруг меня, что только диву даешься.

Мама родная! Ничего себе веселые напевы и планов громадье? А что дальше будет? При такой крейсерской скорости, с коей я двигаюсь вперед? В поисках приключений на собственную задницу.

Не знаю-не знаю, что нас ждет там за горизонтом?

Впрочем, в данном случае, там, за грубой линией леса, пряталось наше родовое поместье — фазенда. Во всей своей неприкрытой домоткано-лапотной красе, которую, если калякать вспыльчиво, я не обменяю ни на какие пряные медовые острова.

… Ливадийские собаки брехом встречали наше помпезно-торжественное прибытие. Lincoln неотвратимо, точно демонстрация трудящихся на Первое мая, проплыл мимо ДК, сельпо, сельсовета и вечных бабулек, сидящих в валенках, как полярники на льдине имени Ю. Шмидта.

Переполох затеялся и в доме отчем, когда наконец наша колымага прибилась к воротам. На тарарам животины и птицы из огородика выходила теща и сосед Евсеич, они тартали ведра с огурцами. А из прохладного дома явилась Полина, заряженная ребеночком.

— Ох, батюшки! Саша, ты бы предупредил, — запричитала Екатерина Гурьяновна. — Ой, гопники.

— Ничо-ничо, — необыкновенно оживился сосед Евсеич, предвкушая нежданный праздник. — Гости дорогие, дык какие. Чернобровые. Щас отмоем добелы у баньке. — И выступил со своей концертной программой, решив, что он является ярким представителем своего самобытного народа. И надо не ударить лицом в грязь. Перед заморскими гостюшками.

Он вдруг подпрыгнул, выбил чечетку на хилой груди своей, выкинул пару коленцев, затем низенько поклонился, черпая крестьянской ладошкой пыль с засохшим куриным пометом и произнес историческую фразу на подобие речей далекого генерального секретаря Коммунистической партии США:

— Товариши нигры, милость упросимо до нашей хатки. Учём богаты, тем и рады. Ес ай дусь? Аль не есть? Ё`, у смысле, ухряпнем по махонькой, — и щелкнул себя по вые. — Ни хрена не понимають, едрена вошь! Александрь?!

Товарищи негры ржали, как мустанги в Алабаме. Я и Анна плакали от смеха. И встреча между двумя народами на подмосковной грядке началась. Проходила она, как пишут газеты, в дружеской обстановке. Товарищи негры дули молоко и говорили ол`райт. Дедок пыхтел гаванской сигарой и тоже говорил ол`райт. Анна принялась рассказывать сказку о заокеанском житье-бытье, а я отправился, как бы по своим делам. Впрочем, так оно и было. Зайдя за сарайчик, нырнул в погреб. Там вкусно пахло холодной землей, соленьями в бочках, паутиной и счастливыми денечками, когда я был мал да удал.

Однажды в детстве я обнаружил природную выемку, нарыл удобную и секретную лежку. Никто не заметил моей кротовой деятельности, ни мама, ни отец. Потом даже провел лампочку Ильича и, лежа в этом самодельном склепе, зачитывался невозможной чепухой о шпионах. До сих пор помню роман некто Ник. Шпанова «Война двух океанов».

Может быть, после этого так невзлюбил бумагомарателей, пролистав сызнова сие творение в свои семнадцать лет. Что там говорить: во все времена шпановцев было пруд пруди, а Гоголь — один на всех и для всех. Один, как тихий и печальный гоголь на агрессивном квакающем пруду.

В тайнике же находился арсенал оружия. С незапамятных времен.

Итак, что мы имели? Взрывчатка — пластит пять килограммов, тротиловых шашек — килограмма три. Если «это» взорвать профессионально, то от малой родины моей останется легкое воспоминание и несколько дымящихся воронок. Далее — два автомата «Клин», три автомата КЕДР, четыре автомата Калашникова, его же пулемет, пулемет Дегтярева, один станковый авиационный пулемет, карабин Симонова, гранатометы «Муха», гранаты Ф-1 и РГД-5 в неограниченном количестве, две пары пистолетов «Смит и Вессон», три пистолета «ГЛОК», глушители к пистолетам и автоматам, оптические прицелы, прибор ночного видения, патроны по всем видам оружия, всевозможные ножи и так далее. Что не хватало для полного счастья, так это ранцевого атомного фугаса. Очень удобное средство для борьбы с жуками из Colorado. Как-то не успел приобрести в хозяйство.

Проверив железо, я уложил в спортивную сумку малую толику его. Для будущей акции. Хотя генерал Орехов предупреждал: пойдем мы в «Пирамиду» (название объекта) с голыми руками. И с голой жопой, выявил я неудовольствие. Без оружия идут лишь встречать лазоревые рассветы с любимой.

Из погребка выбрался, как из речного омута. Встретил меня зной — я посидел, прогревая кости, на брусочке. Все живое, казалось, схоронилось в тенек и в землю. Цвета были необыкновенно яркими — изумрудная дымка висела над огородиком и лугом, а дальше пронзительная синь речки, а за ней шафранные поля. И над всем этим — небесный и чистый купол, похожий на церковный. Великое таинство природы! И мы, люди, в ней, как недогляд Божьего провидения, ароматное дерьмо на прекрасном лике Мироздания.

… Известно, самолеты провожают не так, как поезда. Или пароходы. Или оленьи упряжки. За ж /д составом можно побежать. По шпалам. За морским судном поплыть саженками. За оленями дунуть на снегоходе. В тех случаях, коль позабыл сказать последнее прости любимой.

А вот как быть с дюралюминиевым гробом с крылышками? За ним не полетишь, как голубь мира с пальмовой веткой в клюве.

К чему я это? Господин Свечкин так тщательно готовился к поездке на Выставку достижений народного хозяйства в Абу-Даби, что упустил из виду всю документацию по средствам обнаружения пусков ракет средней дальности. Выяснилось это, конечно, в аэропорту. За час до посадки. Неприятно.

Неприятно, что авиалайнер принадлежал не родному Aeroflot, а петушино-упрямому Air France, не желающему идти навстречу клиенту и задержать рейс. Господин Свечкин угасал, как свеча. Такая ответственная поездка и пожалуйста, неприятная мелочь, будто гвоздь в башмаке.

— Ничего, впедрюлим петушку из France, — и, цапнув ключи от кабинета и сейфа, я прыгнул в джип.

И мы с Никитиным стартовали, как противоракета А-350, называемая нашими потенциальными врагами Galoshe.

Чтобы увеличить скорость и освободить трассу, я извлек ручную ракетную установку Stinger и демонстрировал ему всем, кто пытался преградить нам путь. В том числе и постам ГИБДД. Люди с жезлами испытывали самые противоречивые чувства, некоторые открывали хавы и держали их в таком положении, пока не менялись с дежурства, а иные почему-то, присев в три погибели, трусили под защиту стеклянного домика.

Наш бреющий полет над ночным пространством родины вершился на такой скорости, что план «Перехват» не срабатывал. Помимо скорости нам помогало общее российское разгильдяйство.

Скажем, пост № 1 сообщает посту № 2: по трассе мчатся какие-то придурки на джипе с ракетной установкой производства USA. Кто, находясь в абсолютном здравии, поверит подобному завиральному бреду? Никто. И только собственными глазами убедившись в правдивости такого ненормального положения вещей, торопились уведомить пост № 3 о возмутительном бесчинстве. Разумеется, на посту № 3 смеялись над Постом № 2: крыша у коллег съехала от тотальной загазованности и прошедшего горячего денечка. Однако из своего хрустального домика выбирались. Подышать свежим ночным воздухом. А там я. В бреющем полете. Со Stinger у весело-напряженой скулы. Пост № 3 ахал, приседал, обливался холодным потом и тоже трусил для экстраординарного оповещения посту № 4… Ну и так далее.

Кратко говоря, когда мы с документацией возвращались по той же дороге, то обнаружили на постах столпотворение: ГИБДД трудилось, не покладая рук. От взяток. Ракетную установку я убрал за ненадобностью — шоссе было свободным, как ветер.

А ещё говорят, автоинспекция берет взятки. Брехня. Хапает она их хавой и моторизованной попой, и правильно делает — не нарушай правила поведения. Блюди закон, и закон полюбит тебя, грешника.

Авиалайнер Air France не успел стартовать к звездам — мы успели раньше. В последнюю секунду. Перед самым закрытием люка. Симпатичная негритяночка-стюардесса с пышным бюстом попыталась им защитить французскую территорию, но я на общенациональном, доступном языке передал ей привет от Джонсона аnd Джонсона, а господину Свечкину — документы.

Самолет благополучно скользнул по направлению африканского континента, а мы потихоньку покандехали в город Катаев.[22]

На каждом посту нас задерживали, как добропорядочных граждан, передвигающихся со скоростью велосипедистов, и пытали: не встречали ли мы сумасшедший джип, похожий, кстати, на наш, с ракетно-зенитными комплексами «земля-воздух». Мы отвечали, что встречали — это мы сами. Нам не верили и желали счастливого пути. Странные эти люди с жезлами, говоришь правду — не верят, врешь — тоже не верят.

А что наша жизнь? Ложь. Без неё мир был бы другим. Лучше, хуже — не знаю. Сочиняют все, в смысле врут. Великая ложь, как проклятие, лежит на человечестве. За какие-такие чудовищные прегрешения Создатель наш наградил этим качеством Адама и Еву. Чем же они так уделали Боженьку? Про их несанкционированный свыше трах мы ведаем, а что еще? Черт его знает? История стыдливо умалчивает. Но факт: ложь — знамя человечества.

— Как там Ева? — спросил я, забывшись, где я и с кем.

— Кто? — оторопел Никитушка, с трудом вписывая авто в поворот.

— Тьфу! В смысле, Ника?

— Нормальный ход, я же говорил, — пожал плечами мой боевой друг. Будет работать на фирме «Шанель».

— Ну да-ну да, — припомнил я. И пошутил. — А не шарахнуть нам в Париж? Хлоп, как черти из табакерки, а там наша невеста с месье в кафешантане.

— Она моя невеста, — задвигал челюстью водило, как затвором карабина. — И никаких месье.

— Понял, — ответил я, интересуясь, куда это мы летим на всех парах зашибиться можно. Кто будет гулять на свадьбе? Я ещё надеюсь быть шафером и пригласить невесту на казачок: нет тебя милее, каблучок. Стукни веселее, казачок…

Мой товарищ не выдержал, заблажил не своим голосом, что я есть мудоеп`-долбоеп`-дуроеп`!

— И это все я? — искренне удивился. — В трех ипостасях, вроде как Будда, да?

— Мудда ты! — завопил мой спутник, разразившись длинной тирадой по поводу моего невыносимого характера.

Пришлось помолчать, пока говорил кто-то другой, потом я решил отвлечь друга от посторонних мыслей и спросил: куда-таки мы торопимся?

— Куда-куда, — буркнул Никитин, — домой.

— Э, нет, — проговорил я, звякая ключиками от кабинета господина Свечкина. — Время детское, лучше проведем ревизию казенного помещения.

— А что такое?

— Поищем жучков, — ответил я. — Кажется, там рассадник? — И продемонстрировал электронного кровопийцу, мной обнаруженного за сейфом, когда шарил в поисках рубильника, чтобы отключить сирену. Шутка.

— Штатовские, — покосился специалист по насекомым. — И кто слушает?

— Черт его знает, — ответил я. — Может, и мы, а я не знаю.

— А если утром, — предложил Никитин. — Все устали.

— А мы отпустим коллег, — потянулся к телефончику.

За нами катила наша группа на стареньком авто. За исключением Хулио и Коли Болотного, которые в настоящую счастливую минуту болтались у керамических звезд и пожирали отечественных кур, положенных по france-сервису.

Я приказал мальчикам ехать домой, пить молоко и отдыхать. Через полчаса наш джип подкатил к нашей же Компании. В очередной раз перепугав службу секьюрити, мы прошли в кабинет господина Свечкина.

Почему мы занервничали? Дело в том, что кабинет был, скажем так, радиофицирован — нами. Чтобы лучше знать образ мыслей тех, кто якшается с нашим Телом. И вдруг я, роясь в сейфе, обнаруживаю посторонний предмет.

Возникает вопрос: что делала в запертом металлическом коробе кровососущая тварь? Впрочем, иногда шнифер открывают и забывают закрыть, ведя конфиденциальные беседы…

Опасаясь чужих внимательных ушей, мы договорились с Никитиным говорить на посторонние темы, пока энтомолог будет колдовать со своей спецаппаратурой. Итак, мы начали в кабинете примерно такой диалог:

— Не правда ли хорошая погода, сэр?

— Жарко, как в Африке, сэр.

— Не желаете в сафари, сэр? — отмахнул в сторону сейфа.

— Отчего же, можно, сэр.

— Кажется, вы имеете пристрастие к охоте на львов, сэр?

— Не только на львов, ну и на мудаков, сэр.

Ну и так далее. На месте оператора, прослушивающего всю эту ахинею, я бы удавился.

А результаты, как болтают дипломаты, когда после их мирных переговоров завязываются военные широкомасштабные действия, превзошли все ожидания.

После «зачистки» мы имели на руках три чужих жучка и семь своих. Наши — это наши, но откуда посторонние? Такого хамства я не ожидал. Кабинет уже был чист и мы говорили, что думали.

— Сэр, как по вашему, чья это хуня?

— Хуня американская, я же говорил, сэр.

— Я про другое, сэр.

— Право, не знаю, сэр.

И так далее. После трудных размышлений мы решили: это либо происки военной разведки МО России, либо английского СИС, либо работа подразделений генерала Орехова. Его службы готовили здание к трудовой и боевой деятельности? Его! Тогда появляется вопрос — что все это значит?

Доверять-то он нам доверяет. Да, быть может, проверяет, следуя великим заветам железного Феликса и Лаврентия Палыча, не к ночи будут они помянуты. Странно? Не играет ли он свою партию? Если играет, то какую? По нашим сведениям, генерал полюбил гарцевать на малиновых теннисных полях с ракеткой, похожей на сковородку, сработанной по конверсии. К чему бы такая любовь к спорту. Спорт — ты мир? Или власть?..

Нет, мы сидим в одном окопе, без сомнений. Точнее, мы в окопе, а генерал в штабной землянке. И это правильно, товарищи: главнокомандующий фронтом не должен испытывать бытовых неудобств и давить вшей, брызгающихся соком переспелой малины. На эти мои рассуждения Никитин заметил, что люди меняются. Такие времена. Могут продать за фунт стерлингов. Если не за шиллинг.

— Кто бы меня купил, — заметил я. — Надо дать объявление в газетку: «Продам Родину. Торг уместен».

— Шути-шути, — хмыкнул мой друг. — Сам же удивлялся: много измены?

— И все нам Орехов пристраивает?

— Я этого не говорил.

— Какие у нас доказательства? Эти жучки? Или эти трупы? Или, блядь, что?

— Да, я, блядь, не про это.

— А про что, блядь?

— Нужно перейти на автономное, блядь, самообеспечение.

— Как это, блядь?

Выяснилось, что Никитин тоже ломал голову над этой проблемой. Проблемой нашего вечного опоздания. И пришел к выводу, что идет утечка. Из нашего окружения. Я горько посмеялся — об этом мне известно, когда Никитушка пехом ходил под стол. Толку-то. Может, он кого надыбил? Себе-то доверяет? Себе да, признался мой товарищ. А кому не доверяет? Оказалось, никому. Я ахнул — а мне? Никитин помялся: доверяет, однако я настолько импульсивен и непредсказуем, что меня надо опасаться, как природный катаклизм. Я обиделся: какой к такой-то матери катаклизм? Я такой, какой есть.

На что Никитин повторил: нельзя никому доверять. Даже собственной тени.

При этих словах мы обратили внимание на огромную тень джипа, скользящую над осветленными летней луной кюветами и кустарниками. Создавалось впечатление: мы, живые, отсутствуем. Нас нет. А есть механизированная дура, перемалывающая активно-биологическую плоть. В скисший фарш.

Тьфу, что за чертовщина?! Мы живее всех живых. И в доказательство этому факту я вырвал Stinger и жахнул по дальнему мрачному лесу, как оплоту демократии. И кажется, угодил в кремлевский Царь-колокол, который, как орех, раскололся ещё больше.

Выражаю надежду, что все понимают мои завиральные изгибы. А если нет, тоже не беда. Как говорится, натерпишься горя — научишься жить.

Было бы все смешно, если не так грустно. Проблема, точно глыба, нависла над нами и в любое мгновение могла рухнуть.

Надежда была лишь на то, что мы успеем выметнуть из опасной зоны и убежать в спасительные пески Абу-Даби. Под защиту нашего мужественного Хулио и зенитно-ракетных комплексов с милыми для славян названиями «Волга» и «Печора».

Новое утро для меня началось с сигнала, пришедшего из космоса. Небожитель Орехов обрадовал сообщением, что имеет намерение посетить наш уголок. Зачем, нам и без генералов хорошо, пошутил я. Про себя.

— «Ч». близко, что ли? — зевнул.

— Не болтай, — перепугался боевой товарищ.

— А что такое?

— Пора сажать хризантемы, — туманно ответил.

— Мы готовы, — догадался я. — Выполнить любой приказ партии.

— Какой партии? — крепко охренел мой собеседник.

— В смысле, родины.

— А, — успокоился. — Я уж думал, власть переменилась.

Нет, все без перемен. И утренняя балдюха, скользящая между стволов сосен и пихт, и ветер, путающийся в их высоких макушках, и клумба, которую реставрировал садовник, крайне задумчивый, как фламинго на теплой отмели острова Майорка.

Прибыл высокопоставленный чин к обеду. И мы отправились в беседку для конфидециальной беседы. Через час моя голова заныла, и я взялся за виски. Дело было настолько фантастичным, что я хотел сбегать в соседнее сельпо и загрузиться самодуринским вином, чтобы забыть все, как кошмарный сон.

Я утверждал и утверждаю: научно-технический прогресс погубит человечество, как Везувий Помпею. Вот правда нашей жизни. И от неё никуда.

По генеральскому утверждению, в Московской области действует Пирамида. Почти в натуральную египетскую величину, но маленько усеченная сверху. А вот вниз уходит до самого до земного ядрышка. Нет, там хранятся не мумии древних солнцепоклонников. И не бальзамированная куколка вождя мирового пролетариата.

Сооружение претендует на звание Восьмого чуда света, как считают специалисты, запускающие космических и земных шпионов к нам на огонек.

Если говорить языком техническим, то Пирамида есть многофункциональная радиолокационная станция системы противоракетной обороны республики. МФРЛСПВРО РФ — не хилая, как выражается молодежь, аббревиатура.

Кто не понял, я не виноват. Впрочем, можно объяснить подробнее. Задача Пирамиды — обнаруживать и сопровождать пущенные к нам межконтинентальные баллистические ракеты и другие подобные цели; наводить на них противоракеты, которые и уничтожают болванки с ядерной начинкой. Причем, что важно, без их подрыва.

В Пирамиде — командно-вычислительный пункт и шахтные пусковые установки противоракет двух типов: дальнего действия — для перехвата целей в стратосфере и космосе; и скоростные среднего радиуса. Скорость таких изделий на порядок выше, чем у пули. Саму ракету человеческое око не способно зафиксировать на выходе её из контейнера — лишь хлопок, дымок, как голубок, и всё. Улетела давать пизды империалистам.

То, что бетонится на среднерусской равнине, это только вершина айсберга. Там, под дерном, обитает вполне самостоятельная планета. Тысячи и тысячи служебных помещений, десятки тысяч километров кабелей, сотни километров водоводов, и более десятки тысяч задвижек к ним — для нормальной работы аппаратуры требуется несколько типов воды разного качества, состава, температуры. Единая фабрика водоснабжения с множеством обширных подземных переходов, бункеров. Заблудиться на Станции проще, чем в тайге. Шаг в сторону — и все, не жди мама сына-старлея домой, ушел в поход на штат Florida.

«Архитектура» вычислительного комплекса уникальна — три десятипроцессорных «Эльбруса». То есть тридцать параллельно работающих мощнейших Писюков. (Всем писюкам — писюки.) С чудовищным быстродействием в реальном масштабе времени. Этакий исполинский компьютер, порожденный гением, прошу прощения за пафос, советских ученых. Умеем, если очень надо. Особенно, ежели за спиной человек с берданкой. Я к тому, что первая система противосамолетной обороны столицы проходила под чутким руководством товарища Берия. Как говорится, без него, строгого сына своего многострадального народа, никуда.

Но это уже история. А действительность наша такая: Пирамида входит в систему Войск ПВО МО и находится под защитой ГРУ.

Хотя и КГБ (ныне ФСБ) прикладывает максимум усилий, чтобы империалистические союзнички не прознали главную нашу военную тайну.

По грубым намекам генерала Орехова я понял: между службами идет «тихая» война, которая, однако, идет везде и всюду, где сталкиваются интересы этих двух спецслужб.

Так вот, вся эта ракетно-изумительная хрендя нашу группу не должна интересовать, предупредил мой боевой товарищ. Это опасно для всего мирового сообщества. Не дай Бог запустите какую-нибудь балду над Норвежским, например, морем. Все страны Скандинавии будут нервничать. И плакаться в жилетку дядюшки Джо. Начнется канитель, мать их так янки. Fuck you!

А что нас должно интересовать, прервал я отборный матерок друга. И мы наконец перешли к самому основному вопросу, после обсуждения коего я снова мечтал убежать в сельпо и купить ящик борматели, чтобы навсегда отравиться продуктами распада винограда 1999 года.

Дело в том, что Лубянка узнала, как всегда невзначай: в недрах Пирамиды создан и действует спецотдел G. Сверхсекретный донельзя. Военная разведка прикрывает его, как мать младенца. (Образ Орехова — не мой.)

Все доступы к спецотделу надежно перекрыты, как наша граница с островом Тайвань. Попытки проникнуть тихой сапой оказались неудачными. Хотя кое-что удалось узнать.

Спецотдел G подсоединен к компьютерной Сети «Эльбрусов» — это все равно, что микроскопическую хлипкую лампочку Ильича подключить к генератору АЭС.

Возникает справедливый вопрос: на хрена козе баян? Ответ имеется: в G. воздается или уже создано оружие нового поколения, так называемая, Л о г и ч е с к а я б о м б а, о которой я и Орехов однажды уже говорили.

ЛБ — своеобразная Система компьютерных «зарядов с вирусами», способных проникать, а затем разрушать и парализовать программы ЭВМ любого неприятеля. В результате чего он теряет контроль над собственными финансами, войсками, транспортом, подачей электричества, атомными станциями и проч. В стране за считанные часы наступает хаос. Кавардак. Коллапс. И это без единого выстрела. Просто — все одно, что сесть на унитаз и улететь на Луну. Или к созвездию Большой Медведицы.

— Да, — на это сказал я. — Не перейдет ли власть к какому-нибудь шибзу?

— К кому?

— К хакеру! Который л-л-легким движением руки поставит мир в позу Трендэленбурга.

— В какую позу?

— Рачком, дорогой, рачком-с.

— Э, нет, — хохотнул генерал. — А мы-то на что? Не они, а мы л-л-легким движением…

— Хрен редьки не слаще.

Мой друг обиделся: он всегда на страже интересов народонаселения. Я возражал — он на страже интересов 0, 00000000001 % населения, то есть власти.

Боевой товарищ решил не спорить, чувствуя себя в беззащитной позе Трендэленбурга, и поэтому сдержанно отмахнулся от меня, и мы продолжали обсуждать новую проблему.

Проведена огромная подготовительная работа. Моей группе, усиленной спецкомандой, остается лишь пройти несколько зон, как по набережной Круазетт, что в райском местечке Канны, проникнуть в G. Затем после работы хакеров, которые должны извлечь ЛБ, удалиться с чувством выполненного долга.

— Какие будут вопросы?

У меня их было много: от кому ЛБ нужно? до сколько положить трупов, чтобы не нарушить демографической ситуации в стране?

Нужно Родине, отвечал Орехов, тыкая пальцем в небеса, где между землей и небом на высоте горизонта пространства вольного власть, так что за ценой стоять не надо. Главное, чтобы был результат. Положительный для нас. А для врагов наших — само собой разумеется, отрицательный.

Опять авантюра, задумался я, нельзя ли попросить у товарищей из ГРУ эту бомбочку? Ласковыми словами. Может они мечтают поделиться тайнами и секретами, мучаясь от содеянного ими же монстра?

Генерал потребовал, чтобы я прекратил издеваться. Над ним. И мы бы занялись конкретной разработкой плана акции «Кондор».

— Как? — не понял я.

— Птичка такая есть, — огрызнулся генерал. — В Америке.

— А на хрена нам чужое? — не согласился я. — У нас своих хватает. Гусь там. Цапля. Ворона. Воробей-плебей.

Неожиданно генерал развоевался: я невозможный человек, не понимающий всей нешуточности дела. Превращаю все в балаган. В черт знает что!

Пришлось идти на компромисс, чтобы друга не хватил удар. Акцию мы назвали, чтобы никто не догадался, «Филин», и начали предварительную подготовку к ней — на бумаге.

Основной вопрос заключался в том, чтобы без лишнего гвалта пробиться в G., находящейся под защитой электронной системы наблюдения. Несанкционированное вторжение практически невозможно: спецотдел как бы окружен тремя зонами.

По словам генерала, гастрономического гурмана, на первом уровне из тебя делают ребра ягненка по-столичному в лимонном соусе, на втором фрикасе из филе морского языка со сморчком, а на третьем — через все, что получилось, пропускают электрический разряд в шесть тысяч праздничных вольт.

Я сглотнул голодную слюну и задал вполне непринужденный вопрос: есть ли шансы избежать такой замечательной перспективы — оказаться деликатесными блюдами у шамкающей пасти старушки по имени Смерть?

Мой друг резонно заметил: не было бы никаких шансов, он сейчас сидел бы в другом месте. И мы продолжили наши посиделки. Скоро приняли решение: нужна неделя для подготовки. Всем нам. Группа пополняется инженером-проводником из Пирамиды и командой бойцов, которую возглавляет бывший майор из шестого Управления КГБ Е.Бень.

— Как? — не понял я.

— Имя — Егор, фамилия Бень, — объяснился чиновник. — А что такое?

— Нет, ничего, — хекнул я. — Е.Бень?

— Бень, ты его знаешь?

— Не знаю, — признался я.

— А что такое?

— Ничего, проехали.

Генерал так и не смог вникнуть в суть вопроса, мне же остается лишь вспомнить бессмертного Николай Васильевича Гоголя: выражается сильно наш народ. И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство…

Через час высокая персона укатила руководить, я же задумался. Со мной такое случается — иногда.

Сомнений не было: под кремлевскими звездами в свете последних событий, начались тектонические подвижки. Если упростить обстановку до состояния амебы, то схватка идет между теми, кто хочет развязать Третью Мировую и теми, кто этого не желает. Над схваткой — Царь-батюшка, которому все до большого хай-фай, главное, чтобы серебренная чарка была наполнена тархунской водочкой. Каждая из противоборствующих сторон мечтает единолично доливать царскую рюмаху. Ради достижения цели этой можно использовать все средства. От иудовских поцелуев до развязывания, повторю, Третьей Мировой.

Наша акция лишь малая толика в этой невидимой беспощадной и кровавой бойне у трона. Мы гвардии рядовые на этой войне и должны, по мнению командования, беспрекословно выполнять любой приказы.

Вот тут-то и закавыка. Не хочется быть ни бессмысленным киборгом, ни пушечным мясом. Всегда успеешь примерить удобный деревянный костюмчик, это правда. И потом — нет знамени, под коем можно было бы без устали шагать, глотая дерьмо нашей великой эпохи.

Красное — слишком красно; трехцветное — слишком легкомысленно; зеленое с дядюшкой Авраамом Линкольном — слишком чужое.

Нет идеи — есть пустой пук о любви к отечественным гробам.

Упаси Боже мою родину от такой любви.

Я же оказался прав, предполагая, что наша группа готовится не только для охраны Тел, но и для выполнения диверсионных спецзаданий. Подобных групп, как понимаю, несколько.

Но без тщательной предварительной подготовки первый шаг наш может стать последним. Нет, то, что моя группа впереди планеты всей — это приятно и льстит самолюбию. Лучшие — среди лучших. Тогда почему нервничаю? Смутные и неотчетливые ощущения опасности. Не уготовлен ли нам капкан? А спецотдел G. - кусочек сыра?

От кого идет любезное приглашение к Всевышнему? Хотя зачем такая сложная комбинация? И потом — генерал Орехов есть всему гарант. Правда, полную гарантию дает лишь похоронное бюро. Покойнику. Что тот не пробудится от вечного сна в этот зловонный, как старый собачий чулок, мирок.

Что с тобой, Алекс, спросил я себя. Где уверенность, граничащая с безрассудством? Должно, ты перепил молока, закусывая яблоками. И потому тебя так мутит. От несварения желудка и вопросов. Проще надо быть, друг мой, проще. Садись-ка лучше под пыльным кустиком в позе североамериканской птички кондор и радуйся освобождению организма от шлаков, а все остальное приложится. И будет жим-жим, то есть в полном порядке.

Неделя подготовки прошелестела, как от воздушного зефира страницы книги, оброненной беспамятным дачником в беседке.

Обслуга усадьбы грешным делом решила, что идет интенсивная подготовка к захвату Кремля, и «стукнула» куда надо. Там их успокоили: готовится десант на остров Капри, который нам завещал великий Ленин. И мы продолжили спокойно сражаться со временем и своими недостатками.

В глубине парка было обустроено стрельбище и пальба стояла такая, будто бригада молотобойцев молотила горох.

Вокруг дома по асфальту гоняли бойцы. В полной боевой выкладке. И на скейтах. Зачем? Объясню после. На лужайке — проводились рукопашные бои. С исступленными воплями. И невольным мордобоем. Некоторые медитировали, сидя на клумбах, как Будды, пугая своим запредельным состоянием садовника. Хакеры с проводником Пирамиды воссоздавали объект в компьютерном варианте. Со всеми ловушками, лабиринтами, потайными шахтами и т. д.

Спецкоманда, приданная нам в помощь, состояла из тринадцати человек: бойцов, натасканных на самые решительные действия. Руководил ими действительно майор Е.Бень. Был немногословен, суров и походил на кинолога. Если я правильно представляю специалистов по собакам. С ним мы были дружелюбны, как два топтыгина в одной берлоге. Или клетке. Каждый из нас считал свою группу первой, всячески это скрывая. За предупредительными улыбками.

В первый день, правда, случилось небольшое недоразумение. Тренировки начались буквально с колес. И ближе к вечеру бойцы передружились. По личной инициативе диверсанта Куралева на полянке были устроены бои. На кулаках. Со ставками, как в тотализаторе. От нашей группы выступал Арсенчик, а с той стороны — вся дюжина.

То есть хитрый, как черт, Куралев завел такую карусель, что после разбора его новой развлекательной программы выяснилось: он заработал десять тысяч долларов — заработал бы.

И каким образом? Самым простым. Диверсант выдвинул на лужок доверчивого Арсенчика и сделал на него ставку. В двести баксов. Мол, мой боец вломит вашим двоим. Да, Арсенчик? Тот пожал плечами, почему бы не вломить — можно и вломить.

Такое хамское отношение задело специалистов ближнего боя, мастеров спорта по кикбоксингу в фулл-контакте. И прочих видах культурного бития морды.

В чем-в чем, а в психологии диверсант, сукин сын, разбирался отлично. Зная, что Арсенчик мордобой не уважает, организатор тото, шепнул ему на ушко о чести и достоинстве спортивного общества имени А.Селихова (то есть меня.) И десантник вышел на лужок, как в последний раз.

Не знаю подробностей этих боев, да яростные вопли из-за дальних кустов наконец обратили мое внимание и Е.Беня. Когда мы мирно сидели в беседке, отрабатывая варианты нашего проникновения в Пирамиду. Что такое? Вынуждены были полюбопытствовать: на Арсенчике висело четыре кикбоксера, а пятый зубами пытался укусить за самую незащищенную точку десантника. Деликатную, я бы сказал, точку.

Я рявкнул брэк и композиция развалилась. И выяснилось то, что выяснилось. Арсенчик в глубокой задумчивости удалился в сауну лечить ушибленные ребра; за ним, прихрамывая, пошли кикбоксеры, отбившие пятки о его металлические ребра. Организатор тото вместо десяти тысяч зеленых получил наряд вне очереди и был отправлен чистить общее отхожее место.

Чтобы подобные истории не повторялись — каждый получил индивидуальные задания подготовки и предупреждение о том, что любая инициатива будет наказуема. Вплоть до отчисления.

Дня через два хакеры (Алеша и Анна) вместе с проводником подготовили веселую компьютерную стрелялку, где вся наша Группа принимала активное участие. Зрелище на экране дисплея было презабавным — по лабиринтам бегали человечки, влетая во всевозможные западни и ловушки, в тупики и под электрические разряды. До спецотдела G. дотягивали единицы, да падали смертью храбрых на обратном пути. Перспектива перед нами вырисовывалась самая радужная, что там говорить.

После виртуального мира наш Мiръ казался милым, несовершенным, архаичным. С теплыми вечерами, комарами, звездными небесами и запахами, которые никакая уникальная машина не могла передать.

Процессор рационален — человек иррационален. И поэтому в будущей баталии у нас есть шанс околпачить технику — есть шанс.

Словом, сверхзадача перед нами ставилась следующая: пройти три защитных уровня, взломать писюк спецотдела G., скоммуниздить из него ЛБ и возвернуться под крышу дома своего. Пить шампанское. А лучше молоко.

Это я объясняю тем, кто до сих пор не понял, что происходит. И что скоро произойдет. А случится уникальное ограбление века.

Постепенно план акции «Филин» приобретал все более четкие очертания. Компьютерные человечки без проблем пробивались по лабиринтам, умеючи обходя все подлые ловушки. И уничтожая врагов пачками. Жили бы мы в виртуальном мире — никаких не было проблем. Бы. Утопил клавишку — и ты снова механическим кузнечиком прыгаешь под искусственными сводами подземелья. Я доверял своим хакерам и проводнику по фамилии Кротов, похожему всем своим затрапезным обликом именно на этого обитателя подземного царства. У меня не было оснований им не доверять. И все-таки после некоторых размышлений решил подстраховаться. Повторю: был бы один, штурмовал объект верхом на ракете «земля-земля», а тут отвечаю за коллектив. И брать лишний грех не хочу. По старой памяти вспомнил Анатолия Гостюшева — инженера-изобретателя от Бога, который бы нам не помешал. О чем я сказал Никитину. Тот согласился: страховочный фал при спуске в бездонный колодец Пирамиды не будет лишним. И мы решили, чтобы не возникало пустых разговоров, Гостюшев явится в последнюю секунду, как черт из коробочки. Так будет лучше. Для всех участников акции.

С этим Никитушка и умчался. Для доверительной беседы с инженером. А я занялся катание на скейте — это такие дощечки на колесиках. Для желающих одновременно свернуть шею, ушибить больно копчик и размазать мозги по асфальту.

Зачем это надо было нам? Это я про катание на дощечках.

По утверждению проводника Кротова, на уровне № 2 существовала зона, которую можно было пройти именно таким детским способом.

Он попытался подробно объяснить в чем дело, но я уловил лишь суть электронная защита зон через приемник-передатчик считывает код с пластикового пропуска. Этот пропуск невозможно расшифровать или перекодировать.

Его электронная начинка имеет 10000000000000000000 вариантов кодов. Не шутка — правда жизни. И как в таком случае поступают нормальные герои, когда нет возможности идти в обход? Бегать за каждой карточкой, вытряхивая её из трупов? Канительно.

Катание же на дощечках приведет защитную систему в глубокое недоумение. Проще говоря, она охренеет. Почему? Ей будет малопонятно, кто двигается по табуированный зоне. Или что? И как на это реагировать: призывать на помощь, или лучше промолчать? Конечно же, умная машина не захочет стать дурой. В глазах человека. И промолчит. Как говорится, писюк, а соображает.

Для обывателя все это кажется фантастическим бредом. Абсурдом. Галиматьей. Мне тоже так кажется. За одним малым исключением. Если мы не прошмыгнем уровень № 2, то Пирамида для всех нас будет братской могилой. А это очень неудобно, да и никакого удовольствия разлагаться коллективно.

И поэтому катался я прилежно, треснувшись всего три раза. Лбом о подвернувшееся некстати дерево, коленом об угол дома и все тем же копчиком о кирпич, обрамляющим клумбу.

Матерился так, что все вороны, каркая в ответ, ретировались вон. Наверное, не понравилось, что я начал метать в них кирпичные гранаты?

Словом, день, как всегда, проходил в интенсивной подготовке. К самому худшему.

Затем я поработал на стрельбище, помня меткое наставление дедушки американской коза ностры Аль Капоне: доброе слово, подкрепленное пистолетом, действует гораздо сильнее, чем просто доброе слово.

Золотые слова. Если бы все наше законопослушное население владело по стволу или по два, то уверен такого разбоя в республике не наблюдалось. Даже в США существует закон, предусматривающий, что любой гражданин имеет право на владение оружием. В своем доме. Почему бы и нам не принять такой закон? Надо. Надо срочно принимать закон — и тогда заживем, мои сердечные соплеменники, как в пластмассовых USA. Лет через двести.

Тем часом светило засело в макушках деревьев, как в гамаке, пропагандируя праздный образ жизни. Тени удлинились. Бойцы перешли к интеллектуальной работе — каждому из них был выдан лист с его маршрутом и его действиями. Воины разбрелись по парку, где между соснами и пихтами обвисали все те же гамаки, и через полчаса от мощного храпа начали осыпаться еловые шишки. Притомились, хлопчики. Живые люди, не механизмы, коем не понять послеполуденной услады в царствии Морфея.

Я сидел на веранде, зевая так, что едва не выворачивал челюсть, и уж хотел тоже последовать в гости к Морфею, да вкатился джип. С бронетанковым шумом. Никто не заметил его вторжения, кроме меня.

Водитель почему-то не вываливался из авто, пришлось мне самому пойти на стоянку. Джип был забит какими-то фабричными коробками. Да так, что было непостижимо, как это Никитин рулил руль и нажимал на педали.

— Что это? — спросил я, помогая другу выбраться из коробов.

— Ничего, — буркнул.

— Как это ничего? — удивился я. — Коробейник ты наш. Где был-то?

— Где был, там и был.

— Никитушка!

— У Гостюшева и был.

— А это что?

— Что-что?! — со злостью рвал коробку. — Вот что!

И продемонстрировал чайник. Миленький. В крупный красный горошек, как сарафан.

Я задумался о чем-то своем. А Никитушка разгружая коробки, рвал оттуда чайники легкомысленной расцветки.

Скоро мы оба оказались на странном поле. Веселенькие чайники хоботками угрожали нам, как оригинальный вид бытовых ракетных установок из серии СС-2-Т. Что значит: Семейный Скандал при участие двух противоборствующих сторон, не считая Тещи.

— Так, — наконец остановил товарища. — Это чайники, я уже понял. А на хрена тебе столько?

Мой безобидный вопрос вызвал у Никитина приступ хохота и ярости. Он хохотал, как гиена, на которую наступил слон. Одновременно всеми своими морщинистыми тумбочками. Я уж хотел треснуть друга чайником, да он сам угас. И после поведал историю в духе нашего времени.

Изобретатель от Бога А.Гостюшев трудился на оборонном НПО «Комета». Раньше там разрабатывали телемеханику для военно-косми-ческих сил, а ныне выпускают чайники. По конверсии, известно какой.

— Чайники тоже нужны, — заметил я. — Населению.

Никитин взвился — можно обойтись без дурацких шуточек? Я по — каялся и рассказ продолжился.

Дело в том, что оплата труда на НПО — это выпускаемая продукция. В данном случае — чайники. Поскольку нет бумажно-денежной массы для трудящихся. Нет и все. Засуха. Ни облачка.

И каждый кометовец сам вынужден беспокоиться о будущем. Своем и детей своих. Взял тележку чайников и в поход по магазинам. Для натурального обмена. Один чайник — десять буханок хлеба, ещё чайник — два батона колбасы, ещё — килограмм мяса. И все удовлетворенны.

Кроме инженера-гения, который не может в силу своей природной стеснительности принять рыночных отношений. Не может и все. И жена, учительница средних классов, тоже. Не может принять рыночных отношений. И дети-школьники пока не научились собирать пустые бутылки. Вот какая незадача. Не перешли на рельсы, понимаешь, капиталистической экономики.

И квартира изобретателя превратилась в склад. Что делать с этими окаянными чайниками, гений не знал. Самое обидное — укусить нельзя, чайник-то. Даже после недели добровольно-принудительного голодания.

Оголодавший Анатолий Гостюшев дал принципиальное согласие поучаствовать в авантюре, не подозревая о проблемах, могущих встретиться на нашем опасном пути.

— А игрушку попросил? — вспомнил.

— Есть, — и Никитин передал мне её.

Должно быть, многим любопытно, что перешло в руки мои? Не скажу. Это мое секретное оружие. В тайной войне против хитрой и коварной вражины, контролирующей каждый мой шаг. Скажу лишь — игрушечка-наживка заиграет в тот момент, когда я учую шкурой, что мои смутные предположения несомненны.

Господа! Я прост, как апельсин. Как авокадо. Но не до такой же степени, чтобы не понимать тяжести нашего научно-познавательного мероприятия. Поэтому предпринимаю меры. На всякий случай.

Доверяю всем. Без исключения. Да высоки ставки, господа, чтобы без ума шагать в капкан за кусочком сыра под названием ЛГ.

И пока есть возможность просчитать варианты, надо считать. Даже самые невероятные версии. Самые фантастические и бредовые.

Словом, денечки мелькнули, как темный парус одинокий в тумане моря голубом, посмею переврать классика. Поскольку на большом расстоянии парус, и белый тоже, кажется темным. Тем более в тумане. Нет поэзии — есть правда жизни, м-да.

Это к тому, что наше будущее находилось в тумане. Мы завершили подготовку и ждали у моря погоды. Ждали, когда прибудет руководящее лицо, чтобы дать добро. Или отбой. Что одно и тоже. В нашем случае. И мы решили без приказа штурмовать Пирамиду, иначе для многих все закончится психлечебницей.

Почему? Бойцы настолько усвоили «свои» действия, что превратились в биологических киборгов. По законам же программирования нельзя резко прерывать директивы: пойдет слом машины или её бунт против Создателя-человека.

К счастью, генерал Орехов прибыл, опоздав на час. Но на трех лимузинах. Я сделал-таки неуклюжий намек, мол, не девица красная, чтобы ждать. В полной боевой амуниции. Генерал обиделся и разразился тирадой — он человек государственный и имеет полное моральное право действовать так, как считает нужным для общества. И мы направились к веранде, где маялся коллектив. На веранду господин Орехов поднялся, как на пьедестал почета.

— Здравствуйте, товарищи, — обратился к личному составу.

— Здравствуй-здравствуй, хрен мордастый, — ответило большинство. Про себя, разумеется.

— Что имеем? — плюхнулся за стол, где лежали карты и схемы объекта. Порядок, Егор?

— Так точно! — отчеканил майор Бень. — Работали, как звери.

— Да? — военачальник с державной значительностью осмотрелся. — Как звери, говорите?

— Так точно.

Генерал хмыкнул: никакой самодеятельности, любое отклонение, небрежность и вся акция навернется, а мы все превратимся в чучел.

Идеальный вариант — никаких контактов с противником. Не дай Бог, Пирамида прекратит функционировать и тогда ракеты и самолеты супостатов пожалуют к нам — в гости.

— Какие будут вопросы?

Вопрос был у меня: если возникнет случайный боевой контакт, что делать?

— Экстрагировать объект, — поморщился Орехов.

— Что? — не понял.

Генерал огрызнулся, такие, как я, сами могут догадаться, что делать, когда враг не сдается. И подвел предварительные итоги: группа захвата имени Селихова и заградительная группа имени Е.Беня готовы к выступлению. Через час будет экипировка спецслужбы Объекта и вся необходимая техника для оперативной работы — от телемитричек и комариков до бронежилетов. Так что вперед, славяне!..

На этом совещание закончилось, и комсостав отправился в подвальную душегубку, где находился наш передвижной компьютерный Центр.

Комсостав — это генерал, майор и я, в прошлом капитан, а ныне гвардии сукин сын. По-моему, достойное звание? Лучше, чем каждый день лизать филейную часть начальства в мечтах на медаль и шаровары с малиновыми лампасами.

В Центре чин повел себя, как косолапый мишка в избушке. Был настолько галантен, что приложился к ручке мадам Курье, саданув локтем зазевавшегося Алешу. Затем наступил на оголенный кабель (шутка) и ухнул в кресло, где привычно дрых жирный усадебный кот Брынцало — это такое прозвище у зверя.

Дурно взревев, тот прыснул в окошко со скоростью луча света. Генерал повинился, заявив, что очень любит природу края своего. Мы ему поверили и начали демонстрировать успехи в виртуальном мире. Орехов посмотрел на человечков, покачал головой: все складно, да Пирамиду пройти — не жизнь прожить.

— Главное, товарищи, ЛБ, — строго проговорил. — Даю два часа времени. Более не могу. Успеете?

— Не знаю, — утомленно сказала Анна. — Будто да.

— Без пароля не успеть, — заметил Алеша.

— Пароль будет, — заверил генерал.

И напомнил, что после того, как хакеры овладеют ЛБ, необходимо уничтожить весь компьютерный интеллект спецотдела G.

— Взорвать, — обрадовался я.

Меня подняли на смех, что за старозаветные методы — запускается вирус, пожирающий всю Систему, как колорадский жук картофельные кусточки, и нет проблем.

Образ колорадского жука мне был знаком и понятен; дело швах — когда этот злодей оккупирует огород. Сражаться бесполезно, разве что огнеметом.

— И последнее, — сказал чин. — Чтобы с Бомбой ничего не приключилось, ты, Алекс, передаешь её в группу майора…

— Да-да, — энергично откликнулся служака.

— Почему? — удивился я. — Мы сами этот трофей…

— Саша, — с укоризной проговорил генерал. — Вы задержитесь на четверть часа. Пока этих жуков запустите в Сеть. Зачем рисковать?

— А?! — подумал я. — Правда ваша. Вы Софокл, генерал.

— Иди к черту, — огрызнулся.

Я вздохнул — это точно к дьяволу в пасть. Неужели нельзя договориться полюбовно? С противной стороной. Устроим бартер. Вон у нас сколько чайников веселой расцветочки. Обменяем десяток полезной посуды на одну дискету. И все довольны. Были бы.

Меня не слушали. С таким норовом служить бы мне в налоговой инспекции, цены не было. Все должники рыдали бы горючими слезами. И предлагали взятки — крупные.

Вот где романтика, а у нас тягомотина и серые будни. И никто, ничего не дает, кроме чайника в сарафанной расцветке. За собственную же копейку. Во жизнь! Прекрасная и удивительная, как роза, бля, ветров!

Потом случился легкий ленч — генерал поднял стакан молока за успех акции «Филин» и пообещал выписать премию — каждому.

Лучше грамоты, сказал я. Почетные. Деньга — мусор, а вот бумага с золотым щитом и мечом на долгую память.

Коллектив почему-то со мной не согласился. Странно? Неужто мир так изменился, что какие-то копейки могут заменить идею?

Наконец завезли амуницию и техсредства для наступления и защиты. Воины загомонили, засуетились, точно пугаясь не дополучить ранец с сухим пайком. Майор взял власть в свои руки, сделавшись ВРИО прапорщиком по хозяйству.

Мы с Ореховым на все махнули рукой и побрели к авто.

— Фу, жарко, — сказал он. — Горяченькие денечки.

— Живем, как в Африке, — и вспомнил про Резо и Колю Болотного, как они там на сафари? Отдыхают под баобабами?

Мой спутник внезапно помрачнел челом, тяжело задышал, затем выхаркнув свинцовый сгусток мата, поведал, что этот Хулио, пристроил интернациональную пьянку в готеле с янками, германцами, французиками, итальяшками, япошками и прочими народами мира.

— Нашли, кого посылать, — бушевал генерал. — Я тоже хорош! Как выпустил беса, не понимаю?

— Что он там намутил? — спросил я.

— Намудил, — поправили меня. — Пьет, как лошадь! Как лошадь! — Мой товарищ так страдал, что я грешным делом решил: сожалеет о своем отсутствии на африканском сабантуе.

— Неужто и Коля Болотный заложил за воротник? — не поверил я.

— Лучше заложил, мать их так! — потрясал чайниками. — Вот учим бить морды, а потом имеем международный скандал!

— Да, что ж такое?

В конце концов с посторонних слов я восстановил приблизительную картину происшедшего в далеком Абу-Даби.

Право, ничего уж такого, чтобы переживать, как Орехов, который пунцово набряк и возникало впечатление, что ласта морпеха приласкала и его мордатые щеки.

Что же случилось? Не буду утомлять интригой. Скажу сразу: история проста, как марокканский апельсин, выращенный в Подмосковье.

Виной всему скука, я так думаю. Скука. Что может себе позволить беспорочный наш командировочный в незнакомой арабской местности? Когда нет баб, а если и есть, то в парандже, и как не приглядывайся лунноподобного личика не узришь. А мужики в офицерских френчах и солдатской робе как-то глаз не радуют. И потом — сиживать днями в пекле на полигоне, точно на раскаленной сковороде, в чудовищном громе от постоянных запусков этих ссученных ракет, такой антисанитарии ни каждый выдержит.

Надо отдать мужеству Резо — неделю он держался, как верблюд. Пил только минеральную воду и плевался, как camal в зоопарке. Его, человека, сдерживал мой суровый наказ: беречь окружающую среду. И свое здоровье.

И-таки не выдержал. На общую беду у янки Томаса Йорка Морриса случился день рождения. Хулио с американцем подружился. Уж не знаю на какой почве. То есть у друзей появился серьезный повод.

Что-что, а организаторские способности у моего друга выдающиеся. Если дело касается легкого фуршета. Здесь он начинает свободно говорить на всех языках мирового сообщества и понимает всех, даже эскимосов. И алеутов. После третьего стакана.

Поначалу все было довольно пристойно. Разноплеменный народец потягивал слабые фруктовые коктейли с каплей джина, считая, что он безбожно зашибает. Странные люди: три четверти воды, кусок льда, запах елки и буркалы в куче.

Наш Резо-Хулио, человек доброй и широкой души, решил всю скучную компашку приобщить к культуре отечественного культурного пития. Так сказать, выступил полпредом нашего образа жизни. Что, согласитесь, похвально.

Каким-то чудным образом ему удалось протащить мимо таможни десять бутылок нашей родной светлой. И вот он с ней, теплой, как его хлебосольная душа тамады, явился перед публикой. Вместе с новорожденным Томасом Й. Моррисом.

Никто не успел и глазом моргнуть, как уже сосал коктейль «Серп и молот». Во славу дружбы между народами. И отличного ковбоя из штата Вирджиния.

После первого тоста у многих почему-то появилось желание поднять второй. Во славу piece во всем piece. А почему бы и нет — лучше поднимать стаканы, чем ракеты с ядерными боеголовками.

Третий тост у Резо был убийственно-проникновенный: за баб-с! Всего мира! И как тут не хлобыстнуть за всех матрешек и барби планеты?

После этого началось естественное братание, лобызание и абсолютнейшее взаимопонимание. Вот если бы все высокие политики перешли на коктейль «Серп и молот», никаких не возникала бы проблем. В подлунном piece.

Да, было чуточку шумно. Весело. И нервно. Некоторые оказались плохо подготовленными к таким перегрузкам, почувствовав физиологический дискомфорт, будто их яйца кромсал серп, а по кумполу гулял паровой молот. Вот что значит жить в дистиллированном обществе.

Многие жаловались на желудок. Ну и что? Как говорится, поблюй в уголок и продолжай веселый праздник. Многие так и делали. И праздник шел по накатанной колее — пели песни: «Подмосковные вечера», «Катюша» (по заказу немецкой делегации), «Любо-любо, братцы, жить», «Сулико» и многие другие.

И все бы ничего, да какой-то высокопоставленный язвенник и, стало быть, трезвенник, который от зависти полночи грыз подушку в своем люксе, и к тому же, видно, не любил советскую песню, настучал в местную полицию.

Более того, поимел наглость явиться вместе с полисменами. И держаться по-хамски, как генерал сухопутных войск Соединенных Штатов Америки. Впрочем, он им и был, но в пижаме. А на неглиже, известно, нет знаков различия. Понятно, народ гулящий возмутился, что за чмо в жеванном ночном пиджаке мешает празднику и миру во всем мире, фaк`ю его!..

И кинули наглеца в бассейн, но в пижаме. Генералишко развопился, что будет жаловаться в ООН и призвал на помощь силы правопорядка. Те начали было выискивать буянов и дебоширов да, к несчастью, один из полисменов-негативов наступил на блевотную лужицу и, подскользнувшись, уехал под стойку бара. А там стоял трезвый, как Черное море, Коля Болотный.

Морпех, как человек высокой социалистической культуры поведения, где главный принцип: человек человеку — брат, решил подать руку помощи несчастному угнетенному негру. Тот, воспитанный на совсем других принципах, огрел представителя великой державы дубинкой. Обидно.

Обидно, когда всем сердцем стремишься навстречу братьям, а они поступают столь шовинистически. Хотя скорее всего морпех машинально двинул полисмена в черную рыль. Так собака академика Павлова бежит хавать кашу, когда через неё пропускают ток. Условный рефлекс. Наука, здесь ничего не поделаешь.

И начался вселенский катаклизм. С элементами мордобоя. Морпех бился, как былинный наш Попович. Все остальные участники сабантуя помогали по мере сил своих. Резо-Хулио пел песню про Варяга и метал бутылочные гранаты в войска НАТО, поднятые по боевой тревоги в Саудовской Аравии и через четверть часа прибывшие к бою местного значения.

Силы оказались неравны. Для интернациональной дюжины телохранителей с серпами и молотами в башках полутора тысяч головорезов USA, вооруженных до зубов, оказалось как-то многовато. Равно как и для трезвого морпеха Поповича-Болотного.

Пришлось сдаться на милость победителям, которые тут же занесли эту операцию «Смерч в пустыне» в аналоги исторических битв. Наравне с Бородино. И Ваттерлоо. Янки — что про них говорить? Они из одной кучи дерьма могут сделать две кучки рыжья, то бишь золота.

— И где наши герои? — поинтересовался я.

Генерал Орехов ответил. Со всей солдафонской прямотой. В постоялом, блядь, дворе, то бишь тюрьме. Вопрос решается на самом высоком дипломатическом уровне; мало у нас проблем. А не проще ли нам выбросить десант в пустыню, пошутил я. Зачем? Для освобождения неустрашимых бойцов. Генерал от возмущения всплеснул руками, позабыв, что держит по чайнику. Тоц-тоц-первертоц!

Было такое впечатление, что под нашими ногами лопнула противотанковая мина. Высокопоставленную персону передернуло от испуга. Потом хлынул такой мутный поток, что даже я зек по призванию едва не захлебнулся в волнах матерщины. Чайники ухнули в кусты. На голову садовника.

— Саша, — проговорил мой спутник, когда наконец пришел в себя. — Ты кого хочешь допечешь (глагол мною заменен.) Даже папу римского.

— Ты у нас папа римский? — удивился я.

— Все-все! — отмахивался. — С тобой много общаться опасно для здоровья! — усаживался в лимузине, шумный, потный, раскормленный на казенных харчах. Вот что делает власть: превращает человека в трифон, то есть в мешок с говном. Я субъективен. Но Никитин прав — время меняет людей. И не всегда в лучшую сторону. — Ладно, — промямлил Орехов. — Желать ничего не желаю. Но надеюсь…

— Надежда умирает последняя, — брякнул я.

— Тьфу на тебя, — дверца хлопнула, и кортеж, прошелестев колесами, убыл из усадьбы.

Я постоял, думая о чем-то своем; потом, возвращаясь, залез в пыльный и теплый кустарник. Нашел там кинутые невыдержанным генералом чайники и побрел с ними, похожий со стороны на летне-беспечного дачника. Что было недалеко от истины. Бы. В другой жизни.

Что самое важное для участника исторических событий? Перед самыми этими событиями? Помимо спецподготовки. Правильно — крепкий и здоровый сон. Чтобы голова была светла в четыре часа утра, когда акция «Филин» взлетит в завершающую свою ввысь.

Поэтому всем участникам будущей ночной фиесты был дан приказ: спать. Двести сорок минут. После обеда. Хочется — не хочется, а лагерь (пионерский) нужно будет вспомнить.

И он наступил — мертвый час. Что может быть приятнее, как потянуться в неге на обдуваемом ветерком балкончике, зевнуть на выцветевший лоскут неба, подумать о чем-то приятном, затем смежить, повторим за классиками, вежды и уйти во временное блаженное забытье.

И приснился мне сон. (Не вещий ли?)

… Лес погибающей планеты зловонил — гигантские деревья разлагались в жиже наступающих болот; гнили трупы безобразных мутантов.

Он (как бы я) астронавт 1 класса ВКС пробивался сквозь чудовищные химеры и смрад. Ему было трудно дышать — планета разлагалась; в ядовитых болотных испарениях водились лишь мерзкие чавкающие твари — скурлатаи. Он жег их лазер-бластером, но, казалось, вся его бывшая планета кишит ими.

Он выбежал по тропе из зловония. Перевел дыхание. Ему повезло — он добыл для своей женщины мясо цетереки; теперь она, женщина, тоже будет жить — и очень долго; она не бессмертна, как он, но жить будет долго…

Тропа выводила к разлому, где кипела вулканическая магма. Скурлатаи боятся очистительного огня… Сквозь дым и газ он увидел её, любимую женщину. Она странно сидела и смотрела на пламя. Она любила смотреть на пламя, вырывающее из планетных недр. Сколько раз он просил её этого не делать.

Она не поднялась и не пошла навстречу ему. С бластером наперевес он поспешил к ней. Лучше бы он этого не делал.

В рассеченном клыком животе его беременной женщины сидел маленький детеныш скурлатая и, чавкая, умывал свою окровавленную тупорылую мордочку.

Потом взгляды встретились. И он увидел: бессмысленные глаза больной природы, подернутые тусклой пленкой подлого убийства.

Разрывая рот в свирепом оре, он выжег лазерным лучом зверя из утробы своей женщины. Затем развернулся всем телом к гниющему гигантскому лесу.

Только вера бесплатна. Бесплатных предательств не бывает.

Он знал, как поступить. После долгих поисков обнаружил полузатопленную шахту, которая должна была вывести к цели. В воде плавали костяные остовы его соотечественников. Он выбрался в светлую галерею, её стены были пропитаны сладковатым дурманным запахом тлена. Он брел по этой галереи и слушал больное дыхание отравленной планеты…

Когда-то она была прекрасна, его планета. Но случилась глобальная катастрофа, пока он путешествовал по другим галактическим мертвым мирам.

Он набрел на гигантское бомбоубежище. Около сотни тысяч его соплеменников сидело аккуратными рядами. Их лица были искажены в пароксизме сладострастного блаженства — смерть к ним оказалась милосердной. Им повезло — им дали право умереть.

Он прошел через все бомбоубежище, сквозь аккуратные ряды, и нежный прах осыпался к его ногам.

Каждому человеку обеспечен собственный труп.

Он долго брел по бесконечному туннелю, пока не наткнулся на бронированную дверь — там должна была находиться Центральная Система Управления и Программирования жизни на планете.

Там, за броней, программа Его жизни — бессмертной жизни. Он не хочет больше жить, нет смысла жить, бессмысленно быть одному; он хочет умереть и он умрет. Вместе с планетой.

Долгое время человеческой жизни.

От лазерного луча бронь расплавилась и мягкой массой потекла вниз. Взвыл сигнал тревоги — сигнал вторжения. Он полоснул лазерным лучом по стене, где скрывались электронные кишки системы защиты, и звук угас наступила мертвая тишина.

Сделав шаг, он увидел женщину — свою единственную женщину. Она сидела в любимой позе. Спиной к нему. Она повернулась на его крик — и он увидел… Он увидел: окровавленную морду скурлатая. Лазерный луч пробил пространство — и чудовищный призрак исчез.

Совсем не просто быть человеком.

Он продолжил свой бесконечный путь. Ему показалось: он угодил в западню и теперь будет идти вечно. Он обречен на вечность. И когда увидел новую дверь — обыкновенную, дощатую, не поверил. Нет, эта была дверь в Центр Управления. Он достиг своей цели.

… Прошел вдоль бесконечного ряда ячеек Системы. Где-то там, в глубинах процессора, зашифрована и его жизнь — жизнь на бессмертие.

Потом он увидел огромный экран: на него цвели цветы — яркий мазок из прошлого. Перед экраном сидел соотечественник и смотрел перед собой… как живой… Он притронулся к его плечу — плечо осыпалось. Прах и тлен. Прах и тлен.

Что может быть нелепее человека, отстаивающего себя?

Он включил Систему — заиграла бравурная маршевая музыка; на экране многомиллионная праздничная демонстрация с транспарантами, знаменами, шарами; она кишела у подножия огромной пирамиды, воодушевленная. Затем прозвучал уверенный голос:

— Отныне и во веки веков все будут счастливы! Все будут счастливы! Наступает эра всеобщего благоденствия и счастья!!!

И он увидел: над площадью запарили летательные аппараты, выбрасывающие пылевые облака — странные пылевые облака.

Покачиваясь, они опускались на площадь. Покрывали её серебристой пылью. Накрывали безумные лики тех, кто скандировал в экстазе:

— Счастье! Счастье! Счастье!!!

Дорога же ты, смерть человека: серебром — целых тридцать монет.

Он почувствовал движение за спиной. Движение — как тень. И понял что-то случилось. И, оглядываясь, уже знал — ч т о.

Он оглянулся и понял: обречен на бессмертие. Система, где находилась Его программа жизни, рассыпалась. В прах и тлен. В прах и тлен.

И серебристая пыль вечности покрывала его, живого мертвеца… Тьфу!..

Тьфу! Это я проснулся весь в лиственном пуху и пыльной дряни. Что такое? Вечерний ветер гулял по верхушках деревьев и вьюжил пыль.

Брр! Такая чертовщина приснилась, не знаешь, что и думать. Какое-то обреченное движение по бесконечному туннелю. Куда? Зачем? И ещё какие-то мерзкие, чавкающие твари, как их, скурлатаи?

М-да. Не отменить ли нам акцию «Филин»? До лучших снов. Жаль, что генерал Орехов не верит в белую и черную магии. Мы бы в этом случае с ним столковались. А так — герои, вперед! Вперед! Без всяких сомнений и упреков.

Начиналась операция в 23.05. За три часа до неё затеялась неспешная экипировка группы — проверяли связь, оружие, настрой. Было много шуток и смеха на нервной почве. Из более менее приличных для ушей обывателя анекдотов мне понравился такой: полюбил комар корову, хотел его приласкать — подлетел сзади, а она возьми и отмахни хвостом. Комарик брык! на землю, сокрушается: Ох, и горяча, подлая, только на хрена в грудь бить?..

Когда малиновый свет заката затопил все поднебесье, мы присели на дорожку. Зрелище было потрясающе фантастическим — было такое впечатление, что отряд астронавтов отправляется штурмовать враждебные галактические миры, и шансов вернуться из экспедиции никаких.

Как руководитель, я не мог не сказать несколько напутственных слов. Бодрящих, как стакан водки. Я сказал:

— Хлопчики, кто бздунишка, выходи вон!.. Потом будет поздно.

— Бздунишка у нас только Брынцало, — сообщил диверсант Куралев, держа за шкирку обожравшегося кота.

— Отпусти скотину, живодер, — приказал я.

— Есть, товарищ командир!

Коллектив хохотнул — обиженный и кастрированный кот, ковыляя, удалился прочь. Наш странный отряд поднялся и, тоже медленно ковыляя, направился к транспорту. Для полета в неведомые космические дали. Туда, где бушевали смертоносные звездные бури и где нас ждала планета с противоестественным названием Пирамида.

План операции я и Никитин расстроили сразу. На мой взгляд, планы для того и существуют, чтобы их срывать. Правда, этого никто не заметил, даже сидящие в джипе десантник, диверсант и хакер.

Это они приметили позже, когда на них упал Анатолий Гостюшев. Со своим чемоданчиком.

Нечаянная встреча. На одной из улочек на окраине столицы. Такое порой случается. С теми, кто ищет приключения и находит. На свои задницы, защищенные бронежилетами.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал ученый. — Александр, рад вас видеть.

— Не будете ли вы так любезны, сесть с меня на него, — диверсант кивнул на десантника.

— Вы про что? — не понял А. Гостюшев.

Арсенчик надулся и хотел процитировать что-то из великих матерщиников, да я приказал потесниться и быть внимательным к гению инженерной мысли. Тот застеснялся такого обхождения, хотя и был польщен.

— Надеюсь, Александр, — сказал он, — я вернусь из этой командировки?

— Анатолий, вы меня обижаете, — отшутился. — Безумству храбрых поем мы песню, или уже не поем?

— Поем, — согласился ученый. — Только у меня голоса нет.

— А у меня слуха, — признался. — Но наша капелла готова исполнить арию Дон-Кихота из одноименной оперы. Так?

— Так точно, — гаркнула капелла.

— О, мама моя! — вскричал ученый муж, понимая наконец, что по душевной простоте своей вляпался в историю.

Словом, за оживленным трепом дорога промелькнула, как жизнь.

Потом в ночи мы увидели подозрительное свечение, лучисто расходящееся в темную синь небес. Говорить об НЛО избито — не хотят инопланетяне с нами вступать в контакт. Брезгуют? Или опасаются нашего добродушного и хлебосольного гостеприимства. С коктейлем «Серпом и молотом по яйцам». Так что искрящееся творение было, безусловно, рук человеческих. Наших, то есть, мозолистых дланей.

Песни и шутки прекратились сами по себе — из-за мрачной стены леса выплывала громадина усеченной пирамида имени ХХI век.

Поскольку воздушное нападение не предвиделось, то маскировка отсутствовала — мощные авиационные прожекторы били в ночное пространство и бетонные стены. Пирамида была окружена несколькими кольцами заградительной серебристой паутинки. По всему периметру, мы знали, пропускался электрический разряд. Такой, что все живое превращалось в прах и тлен. В прах и тлен.

— О, Боже мой! — ужаснулся А.Гостюшев. — Александр, что это?

— Наша пирамида Хеопса, Анатолий, — ответил я. — Сейчас будем искать клад.

— Да, — задумался ученый. — Лучше пойду чайниками торговать.

— Это тоже чайник, — заметил я. — Большой и с компьютерной начинкой. Думаю, нам будет интересно.

— Вы уверены, Александр?

— А как же, Анатолий!

Пока мы вели в такой степени содержательный диалог, джип подкатил к сектору А, контролируемый Службой безопасности.

Ксива была в полном порядке, что вызвало подозрение. У капитана с энергичным лицом принципиального трезвенника.

Вот так всегда — идешь чистым, задерживают, фальшивая ксивота — добро пожаловать.

Наконец вмешались невидимые нам, высшие силы — и джип покатил по бетонке. К следующему КПП. Там пьяненький от скуки майор пересчитал наши головы и оказалось одна лишняя. Есть какая-то, ик, седьмая, господа.

Пришлось доказывать счетоводу на доступном ему языке, что ничего подобного — в наличии шесть черепков. Пересчитали и действительно: шесть. А седьмая куда-то исчезла.

Майор опять икнул — и разрешил проезд. В надежде, что на третьем КПП установят истину.

Там дежурил полковник-грузин, у которого родилась внучка Шорэна (это имя такое); дедушка был настолько счастлив, что попытался угостить нас чачей.

Я сказал, что вскоре из африканского плена вернется наш друг и его земляк Резо и тогда праздник состоится во всем национальном колорите.

Полковник был наслышан о подвигах бойцов в Абу-Даби и с радостью согласился ждать великолепного и находчивого тамаду Хулио.

Что и говорить, начало акции было многообещающим. В духе нашего удивительного времечки. Ждешь серьезного отношения к делу, а случается такой извив, что в самом дурном сне не почудится.

Наконец джип припарковался под Объектом. Мы выбрались из авто и почувствовали себя лилипутиками близ башмака Гулливера.

Неуютное чувство. Казалось, вот-вот бетонный башмачок сдвинется и от нас даже мокрого местечка…

Потом направились в Пирамиду, отметив, что все транспортные средства нашей группы уже здесь. По замысловатому плану генерала Орехова: каждый из нас шел своим путем. Чтобы враг не догадался: ему готовят основательную бяку.

На КПП самого Объекта нас поджидал проводник Кротов и ещё один человечек в невразумительной технической форме.

По легенде — все мы являлись специалистами высшего класса в ракетостроении и были направлены командованием для профилактических работ. Легенда — на случай провала нашей миссии.

Между спецслужбами существовал меморандум о, скажем так, ненападении на сектора, ими контролируемые. Сектор А Объекта находился под контролем ФСБ, а сектор Б — под контролем ГРУ. Прекрасный пример разделения труда. Как между рабочим классом и колхозным крестьянством.

И вот наш тернистый путь к ракетным соплам начался — мы долго брели по коридорам лабиринтов. Пока ходили, я вспомнил свой последний сон. Кажется, я уже здесь был?

Затем рухнули в грузовом лифте куда-то в тартар. И час летели вниз, передавая привет стахановцам-шахтерам, прорубающимся в Охлахому. Для лучшей своей жизни.

У земного ядра обнаружилась конечная остановка: город Солнцеепск. Такое вот название, не мной придуманное.

Кажется, здесь, во глубине сибирских руд, трудились шутники из клуба веселых и находчивых. Во всяком случае, когда мы, покачаясь, выпали из лифта, то встретили это название, выцарапанное над люком одного из боксов.

Обойдя земное ядро три раза, мы оказались в пункте назначения. Отсюда наша команда должна была начинать мирный штурм сектора Б, контролируемого, ещё раз напоминаю, военной разведкой.

Не вдаваясь в технические подробности, скажу лишь одно: умные головы из сектора А обнаружили лазейку в защите сектора Б. Куда наше боевое подразделение и просачивалось, как вода в песок. Использую это оригинальное сравнение, но верное.

Не могу сказать, что наша общая нечаянная встреча в подземном Солнцеепске была бурной и радостной. Все-таки мысль, что над нами тысячи метров земной коры, тяготила.

Куда было приятнее сидеть на веранде в лучах заходящего малинового светила и гонять кастрированного кота Брынцало.

А здесь ни светила, ни кота, ни хрена. Но сестричке Анне я улыбнулся, как действительный кавалер Ордена подвязки.

Здесь приключилось небольшое недоразумение. Наш ученый друг А. Гостюшев настолько был потрясен окружающей средой и нашей экипировкой, что ходил по нам, как по городской площади. И в конце концов наступил на Е.Беня.

У майора зрительная память оказалась профессиональной и он открыл рот. От изумления. И долго хаву не мог закрыть. Пока я не помог. Хуком в челюсть. Шутка.

— Вы кто? — нервно поинтересовался служака.

— Кто я? — в свою очередь удивился ученый. — Не знаю?

— Это наш человек, — вмешался я. — Прошу любить и жаловать.

— Ваш человек?! — вскричал майор. — Вы с ума сошли?

— Почему?

— Это же посторонний… на таком Объекте?

— Это наше секретное оружие, — ответил я, сдерживаясь. — Что? Мы уже не имеем право на секретное оружие?

— Оружие? Какое оружие? — не понимали меня. — А, может, это лазутчик?

— Майор, ты чего плох? От перегрузок, — рявкнул я. — Это мой лазутчик. Что хочу, то и делаю!

— А вы кто такой?! — вдруг вспылил ученый, следуя моему положительному примеру. — Я вас не знаю, а с Александром Владимировичем мы ходили в разведку! Да-с! И успешно.

— Точно так, — подтвердил я. — Анатолий, я вами горжусь.

— Спасибо, Александр. Я тоже горжусь — собой.

На этом конфликт был исчерпан. Майор понял, что лучше не связываться с моим сверхсекретным средством. Против дураков.

В 1.15. по Гринвичу операция «Филин» началась. Весь наш птичий выводок разлетелся на соответствующие плану стайки из трех-четырех человек, и штурм цитадели Б начался.

Главная задача заключалась в том, чтобы мы все действовали одновременно, прогрызая электронную систему защиты неприятеля.

Мне трудно объяснить, но специалисты утверждали, что на подобную ситуацию, Система не может отреагировать адекватно. Обстоятельства для неё как бы нелепы. И она сделает вид, что ничего не происходит. Чтобы не выглядеть остолопкой. В глазах работодателя.

Другими словам, если бы претворялось в жизнь, например, двойное нарушение зоны, защита отреагировала мгновенно — и запустила сигнал тревоги. А так, извините — извините, господа, я вас не понимаю, уж лучше промолчу. Молчание — золото.

На это и был наш расчет: нарушить защиту в пяти условных точках.

Надо заметить, что в силу технических особенностей Пирамиды, между секторами А и Б не могло быть железобетонной стены, наподобие Берлинской. Не могло быть и все.

Правда, многим скудоумным головушкам этого хотелось. И чтобы человек с берданкой стоял. У стены. Не было бы никаких проблем. А так они были. И решили их, поставив на службу спецэлектроннные, ненадежные средства.

И адепты, приверженцы то есть, человека с ружьем оказались правы. В принципе. Нет такой системы, которую бы наш монтер Иваныч не объегорил, выражаясь складным поэтическим слогом.

Как бы машина не мудрила, а наш человек мудрее. Или мудее? Не понимает техника логики, отравленной алкогольными испарениями. Колдобится, точно Евсеич от НЛО, брякнувшемуся на его огородике. Была у дедка такая замечательная байка о неземной тарелочке, каковую он заприметил, когда пошел за огурцами. После недельного запоя.

Так что въехали мы на первый уровень Б, как НЛО на частнособственнический огородик деревни Ливадия. Выпав из воздуховода, наша группа (я, Арсенчик, Куралев, Анна и А.Гостюшев) спешно переместилась по туннелю № 5678 УФТ-666. Согласно предписанию. Остальные группы шли параллельными курсами.

На втором уровне единственная проблема, напомню, заключалась в том, чтобы не сковырнуться со скейта — это такая дощечка с колесиками. А то возникнут большие проблемы.

Вопрос с А.Гостюшевым, для которого катание на дощечках было незнамо, как для меня конструкция атомного реактора, решился просто — гений вскарабкался на холку десантника, и мы весело понеслись по бетонному туннелю, как недоросли по аллеям ЦПКиО.

Не знаю, как мои товарищи, но шкурой чувствовал, как электронная система защиты второго уровня, просчитывая варианты, пытается понять, кто или что двигается по табуированный зоне. То ли люди, то ли механизмы, то ли неведомые зверюшки?

Возможно, Система решила: летают летучие мыши и сделала вид, что ничего экстраординарного и опасного не происходит. No problem.

Третий уровень был самым сложным — спецотдел G. был защищен визуальной системой наблюдения, как яйцо известковым панцирем. Любое несанкционированное приближение фиксировалось и мгновенно передавалось на пункт наблюдения. А там работали люди, с которыми можно договориться. Добрыми словами, подкрепленными стволами у виска.

Надо ли говорить, что эта проблема решилась одним махом. Двумя подразделениями, нацеленными именно на выполнение этой боевой задачи. Три остальные группы столкнулись у бронированного люка в спецотдел. У каждой были свои локальные задачи.

Одни работали с шифровальным кодом, другие — с нейтрализацией системы общей тревоги, а наша группа готовилась к вторжению в отдел с помощью ладошки.

Все без затей — у Анны находился отпечаток десницы одной из сотрудниц, имеющей право входа в G. Прислоняй ладошку к электронному сторожу и проходи смело. Космический, мать его так, век!

Под большим секретом генерал Орехов поведал мне историю, как добывали этот отпечаток.

Не знаю, правда ли это все или вымысел, но я смеялся. От души. Черт его знает! Наша жизнь нынче — это сразу и триумф, и трагедия, и комедия!

Трудилась на боевом посту в спецотделе G. капитан Пестова Алина Николаевна. Страшная как термоядерная война. И по причине общего неудовлетворения своего организма отличалась характером необыкновенно стервозным. Гюрза по сравнению с ней была беспомощным шнурок на абажуре.

Все сотрудники отдела находились под бдительным оком военной разведки и обработать их не было никакой возможности. Без летального исхода. Кого-нибудь из них. Что вызвало бы панику и угрозу срыва всего предприятия.

А вот Алина Николаевна пользовалась полным доверием — любой, кто приближался к ней ближе, чем на два шага, получал достойный отпор. Словом. И ударами кремниевой коленкой в пах.

Посетили для начала квартиру. В отсутствии хозяйки. Стерильность, точно на солнце. Ни пальчика.

Долго ломали голову над тем, как же все-таки с н я т ь ладошку дамы? И придумали такую закавыку. Устроили на радость всем жильцам капитальный ремонт. Подобрали великолепную бригаду маляров. Двадцатилетних гренадеров. Красавцев. От одного вида коих весь женский коллектив дома от восьмиклассниц до восьмидесятилетних старушек млел от любвеобильных чувств, угощая солдатиков пирожками с котятами и ласково-личными прелестями.

История умалчивает, как красили стены маляры. Тем не менее покрас дошел и до квартиры гражданки Пестовой. И был среди солдатиков: всем малярам маляр — Степа Хренников. Писанный красавец из Вологды: глаза васильковы, уста алы, чуб льняной, броваст да понятно что… Фамилию свою полностью оправдывал тем, что прорастало в галифе, в смысле, шароварах маляра. Назовем это кисточкой, чтобы литераторы-землепашцы не догадались о чем речь. Хотя можно и сказать правду: он был прапрапрапраправнуком знаменитого Луки Мудищева. И ничем ему не уступал. И даже обставлял длиной. Это я все о кисточке, коею макают в ведра. Понятно, о каких ведрах речь?

Так вот была суббота. Алина Николаевна со своим меховым ведерком отдыхала в шелковом халатике с драконом на спине, когда явилась бригада маляров.

Вышитый умельцами Востока дракон был намного симпатичнее хозяйки, это правда, однако спецзадание есть спецзадание.

Вздрогнули маляры, да деваться некуда — надо. Надо красить стены. Хозяйка, конечно, поначалу устроила хай; солдатики повинились и хотели было уходить, не солоно хлебавши, да женское сердце, даже такой стервозы, оказалось не камень.

Капитан Пестова взяла управление бригадой в свои надежные руки. Через час случайно выяснилось, что она, офицер, и рядовой Хренников земляки вологодские. Алина Николаевна на малой родине давно не была, но прекрасно помнила и проспект Ленина, переименованный в Плеханова, и кинотеатр «Победа», и набережную с резными палисадничками, где многие волжанки с меховыми ведерками любили отдыхать.

Неизвестно, что повлияло на хрупкую тетку, то ли воспоминания о первой любви с Котей Гринбергом, сбежавшим в последствии от неё в государство Израиль, а ведь обещался, подлец, подвести под венец, то ли улыбка Степы Хренникова, то ли его кисточка, весьма заметная в шароварах. Неизвестно. Как говорится, все покрыто мраком.

Да факт остается фактом — операция «Маляр» вступила в решающую стадию. Не буду пересказывать подробности любви, транслируемые на Лубянку при гуманитарной помощи американского космического спутника-шпиона, поскольку наш обыватель не привык к подобным живописным актам. Скажу лишь одно: кисточку рядового офицер не выпускал из своих рук и прочих мест истосковавшегося организма все выходные. Плюс понедельник, как санитарный день.

Проще говоря, Степан Хренников, выполняя наставление командования, нагишом выпал из квартиры сексуальной маньячки, которая обмацала его, как марципан.

На лестничной клетке, охренев вконец от ожидания, находились специалисты, мигом снявшие с утомленного тела рядового все отпечатки неутомимой и любвеобильной бестии.

Кстати, самый лучший и верный слепок её ладошки случился именно с кисточки, находящейся в полной боевой готовности, как того требовала инструкция. Понятно, о какой кисточки речь?

Вот такой вот случился брех, благодаря которой наша акция имела счастливое продолжение.

Анна аккуратно приложила как бы ладонь капитана Пестовой к электронному сторожу; тот мало-мало покумекал, и через секунду вспыхнул зеленым огоньком — мол, ход свободен, господа офицеры.

Спецотдел G. представлял собой замкнутое, яйцеобразное, вполне свободное пространство, забитое компьютерными коробами. С пультом управления, похожим на космический. Должно, так выглядит НЛО — вид изнутри.

По времени наш ход был великолепен — вот что значит тщательная предварительная подготовка. Хакеры и примкнувший к ним ученый заняли места на пульте, и началось то, ради чего мы все собрались веселой компаний: добыча из недр Логической бомбы — ЛБ.

Я всегда с подозрением отношусь к операциям, проходящим без сучка и задоринки. Мы проникли в святая святых, как нож в масло. Лучше не сказать. И что же? Почему чувство беспокойства не покидало меня? Нервы? Какие быть могут нервы на девятикилометровой глубине? И тем не менее что-то мешало радоваться жизни. Что?

Я проверил (по связи) все подразделение, готовые к выносу ЛБ. Все было тики-так. Да, и какие могут быть ЧП в самые сладкие часы сна…

Стоп! Сон? Сон!.. Вот что не дает мне быть умиротворенным и спокойным. Плохо помню грезу о погибающей планете, но помню лейтмотив сновидения — п р е д а т е л ь с т в о. И что из этого следует? Кажется, на меня слишком давит толща земной коры, и я не в состоянии верно оценить сложившуюся ситуацию. Надо успокоиться и поразмышлять. Тем паче времени валом.

Допустим такую невероятную ситуацию — среди нас предатель. Здесь? А зачем? Бредово. Но предположим, что это так. И какую он преследует цель? Цель? Цель у нас одна — вырвать ЛБ.

Зачем ЛБ предполагаемому иуде? Вопрос второстепенный. Продать? Поменять? Подарить?.. Какая разница? Главное, ЛБ хотят упереть. А почему бы не подстраховаться? Я подобную ситуацию уже просчитывал. На своем компьютерном ящике, кой на плечах.

Думаю, генерал Орехов переживет несколько часов катарсиса. Заместо игры в «бомбу» поиграет в международную «сексораздевалочку» — эта игрушка, ботают, полезна для здоровья.

Безумие передавать достояние республики в незнакомые руки — это я про Е.Беня и его подразделение. У меня нет никаких доказательств их не лояльности, работают все хорошо и тем не менее. Береженого Бог бережет.

И, приняв такое простое решение, я немедленно успокоился. Как новый русский на кладбище. Прошу прощения за неуклюжую шутку. А все потому, что нервничаю. Нервы-нервы; если выберусь живым, буду лечиться электрическими разрядами. Или ледяными ваннами.

В душевных терзаниях часы мелькают, как века. Я приказал коллективу быть в готовности № 1 и, отвлекая внимания майора Беня какой-то чепухой, устремился к пульту управления, где колдовали мои хакеры.

На экране общего дисплея цвели невероятные дисгармонические всплески, состоящие из цифр, графиков, схем и проч.

Взломщики трудились в шесть рук — Ван Клиберн, который пианист, заплакал бы горькими слезами, глядючи на их потрясающую игру. На клавишах. И нервах публики.

Это я про себя. По-моему, в пещерном веке было куда попроще решать подобные проблемы.

— Как дела? — спросил я.

— Пока не родила, — находчиво отвечала Анна.

— А как скоро?

— Не мешай, а то зашибем младенца.

Намек я понял — и хотел уйти подышать свежей предрассветной атмосферой, да меня остановил напряженный голос ученого Гостюшева. У них, притомленных знаниями, свой взгляд на мир. Свое видение. Поначалу изобретают атомную чушку, способную разнести планету в куски, затем приходят в ужас от содеянного, предают себя анафеме и превращаются в фанатичных миротворцев и потенциальных пациентов известной клиники.

Я откликнулся на зов гения, и ученый задал мне вопрос — подозреваю ли я, какую гадость мы собираемся вынести из этого бункера?

— Догадываюсь, — ответил я.

А.Гостюшев занервничал — по его словам, я не представляю, какую чуму мы мечтаем подарить человечеству. Тот, кто будет владеть ЛБ, будет владеть миром.

— Так уж и миром? — не поверил я.

— Миром, — был тверд ученый.

Трудно вести разговоры с научной публикой. Она начинает нести такую околесицу — святых выноси.

Если дать перевод того, что в горячке наплел кометовец Гостюшев, то перспективы и вправду были чудные. А точнее, у того, кто обладал бы этой анафемной «Бомбой».

С её помощью легко поставить под свой контроль: все армии мира, все службы безопасности мира, все телефоны, почты, телеграфы, банки…

— Анатолий, и что из этого? — спросил я.

— Как что, Александр? — удивился ученый. — А если ЭТО поступит в недобросовестные руки?

— Это поступит в добросовестные руки, — пообещал я.

— Вы уверены, Саша?

— Да, Толя.

На этом наш конфиденциальный разговор был прекращен. Хакеры приступили к завершающему этапу. Я приказал майору Е.Беню проверить готовность своей группы, а сам уже был готов к приему продукции, как акушер-коновал в конюшне столичного ипподрома.

Пять-четыре-три-два-один!.. И через секунду уже держал компакт-диск, легкий, как перышко, тяжелый, как судьба…

В этом куске легированного железа хоронилась сила, разрушительнее всех атомных зарядов вместе взятых, созданные человечеством за все свое существование на воздушном нашем шарике.

Фантастика! Что на это можно сказать?

— Молодцы, братцы, — сказал я.

— Ой, водички бы сейчас! — потянулась Анна. — А лучше водочки!

Я крикнул Никитину, чтобы тот не жадничал и вытащил фляжку с бражкой. Потом выдрал себя из кресла и поспешил к люку, где томился майор Бень, как спринтер на старте.

— Поздравляю, — сказал я ему, передавая ЛБ в пластмассовом боксе. Ореху, привет!

— Кому? — не поняли меня.

— Орехову наше почтение.

— Ну да-ну да, — проговорил майор, прижимая долгожданную радость к груди. — Передам почтение-с.

И попрощались. Напоминаю: наша группа должна была уничтожить компьютерную Систему спецотдела G., после чего уйти по маршруту, никому неизвестному — даже мне.

Дальнейшие события напоминали кошмарный сон. В летнюю ночь. Если бы во всем этом я не принимал самое активное участие, то никогда никому не поверил — не поверил бы.

Я говорил и говорю, мне не нравится, когда Акция проходит без проблем. Как правило, затем случается такой слом, что лишь чудо может спасти отважных естествоиспытателей.

Что же случилось? Когда хакеры заканчивали свою разрушительную деятельность и наша группа готовилась покинуть бункер, свет вдруг погас. И мы все оказались в первозданном мраке. Такие потемки бывают в двух случаях. Либо в беспредельной дыре антимира. Либо в жопе у ночного верблюда. Не там и не там я ни бывал, но иные чудаки-испытатели туда наведывались и утверждают: мгла — не зги не видать. Хотя, подозреваю, не зги не видать это солнечный день по сравнению с тем, что имели мы.

Наступила мертвая тишина, словно все ожидали, что же последует дальше? Может быть, свет дадут и мы спокойно продолжим научные изыски.

— Пиздец! — сказал я. — Хакеры, чего вы там намудили?

— Александр, среди нас женщина, — сделал верное замечание А. Гостюшев.

— Извините, — покаялся. — Ни хрена ж не видать!

Меня услышали — и лучики фонариков заплясали по спецотделу G., точно по затонувшей атомной субмарине. Лица были искажены, и я сделал перекличку: я, Арсенчик, Куралев, Никитин, братья Суриковы и три хакера.

Восемь джентельменов и одна леди. Пересчет голов и проход к люку занял минуту. У меня. Потом минута закончилась — и началась новая. Но всё осталось на старых местах. То есть восемь мудаков и одна леди остались в бункере. По той причине, что люк намертво был захлопнут. Я покрутил бесполезное колесо, пытаясь воздействовать на бронированные створки — без результата. Арсенчик попытался вышибить люк плечиком и тоже без заметных успехов.

— Так, — проговорил я. — Глухо, как в танке. Заклинало, что ли?

И здесь раздался смех. Не знаю, как у кого, у меня от этого истерического хохота мороз по коже продрал — точнее не выразишься. Брр!

Такое впечатление было, что хохает мертвец, зашедший к нам в гости. Благо мы все находились в грунте.

Смеялась моя сестричка Анна. Под лучом фонаря лицо её было изуродовано тенями, слезами и квакающими звуками.

Никогда я не видел, чтобы человек так бился в конвульсиях. Рядом с земным ядром. Я тоже хотел посмеяться, да как-то было не до этого. Казалось, мы находимся в тостере в качестве хлебобулочного изделия и вот-вот поджаримся румяной корочкой.

— В чем дело, Аня? — строго спросил я.

— Заклинило, что ли? — передразнила. — Сашенька, ты до сих пор так и не понял? Родненький ты мой братик!?.

— Что не понял?

— Всё!

— Что?

— Миленький, это тебя заклинило!.. — И снова смех — нездоровый.

Вот так всегда — женщина она всегда женщина. И никогда не будет мужиком, хотя некоторым дуркам и подшивают силиконовые шланги ниже пупа для красоты.

Наконец мне всё надоело. Жара и гробовая тишина, где веселый смех был неуместен. Я шлепнул сестричку по щекам, стараясь не выбивать сразу её прекрасные передние american зубы.

— Саша, блядь! — обиделась Анька. — Больно же!

— Прости, — сказал я. — Темно, не видно, куда бить.

— Эх, Ливадия, — перевела дух и объяснила причину истерики.

Когда она все сказала, что хотела, то хохотушки начались у меня. Не столь истеричные, да с долгими тирадами мата и странными словами:

— Вот он сланец! Ах, поганец! Ах, заговор скурлатаев! Да, я вас всех уделаю, мать вашу так растак и ещё много раз так!..

Боюсь, что в глазах всей группы я выглядел законченным олухом небесным. Правда, бить морду постеснялись. Но желание такое угадывалось в удушливой атмосфере западни.

Это была западня. Ловушка. Капкан для доверчивых мудаков. И пристроил нам эту встречу с вечностью никто иной, как… Ху, в смысле кто?

В аккурат одного камешка не хватало для четкой картинки в калейдоскопе нашей жизни. И вот он этот камешек — генерал-полковник Орехов. Вольдемар Вольдемарович. Мой боевой друг. Товарищ. Приятель. Милый и добрый пузан. Любитель выпить и закусить. За чужой счет. Безобидный как наша политика с НАТО. Бабник, засыпающий на любовнице, как на пуховой подушке. Мечтатель о звездах. Которые на погонах. Великий актер МХАТа начала века.

Как он прекрасно играл простодушного. Как сочувствовал мне, сумасброду, в мои же терзаниях и поисках.

Такого издевательства судьбы трудно было вынести. Какой изощренный выверт. И от кого? Тьфу!

Но ещё не вечер, как утверждают в подобных случаях, когда механизм запуска отточенных палачом ножей гильотины начинает свое необратимое движение.

— Все-все! — успокоил я всех. — Это от радости жизни! Отрыл-таки иуду, а это стоит мессы. Какие будут предложения?

Предложение было одно — взорвать люк к такой-то матери! После скорых расчетов все успокоились — проще подорвать себя, чтобы не мучаться от удушья. Вся система жизнеобеспечения отдела была отключена и мы, по мнению генерала и иже с ним, должны уйти на вечный покой. А если и выживем, то на входе нас встретят заградительным огнем те, кто непосредственно обязан защищать вверенный участок.

На все про все у нас четверть часа, пока команда майора Е.Беня выходит из Объекта. Отдаю должное генералу Орехову — операция проведена исключительно блестяще. Как блицкриг. За одним маленьким исключением, о котором скажу позже. Если буду жив, разумеется.

Меж тем группа разбрелась по камере смертников. В поисках запасного выхода? Выход всегда имеется. Даже у приговоренных к повешению. Сочинил на имя Высшего Синода милостивейшую просьбу: не вешайте, господа, как пса безродного, расстреляйте, как человека благородного, и, пожалуйста, просьба полностью удовлетворена. Огонь! Пли! И с чувством глубокого удовлетворения и килограммом свинца душа счастливчика отправляется в Чистилище.

— Александр! — обратился А. Гостюшев. — Можно я испытаю ЛАГ?

— Антатолий, — ответил я несколько нервно. — Не время для испытаний. Сам видишь, какая обстановка?

— А вдруг ЛАГ нам подсобит?

— Какой ещё ЛАГ, мать его так?! — вспылил я.

— Лазерный Аппарат Гостюшева, — скромно проговорил гений. — Опытный образец, так сказать. Я хотел вам показать… Что с вами, Александр?

Я почувствовал — мне дурно. Нет! Этого не могло быть. По всем законам поэтического жанра. Если представить нашу жизнь, сонетом.

Нет, определенно моими действиями водила рука Господняя. Другого объяснения не могу найти. Я просчитал все варианты, кроме одного, что нас могут без проблем закупорить в железобетонном отсеке. Откуда нет выхода. И только чудо… И вот оно — в руках человека, посланца Всевышнего. Вырвусь из этой мертвой зоны, поставлю свечку, ей-Богу!

И потом — сон в руку. Как тут не вспомнить героя с лазерным агрегатом. Боже мой, у меня сейчас мозги зашифруются от такого напряжения.

ЛАГ — был похож на массивный пистолет с удлиненным стволом. Не доверяя никому, ученый сам решил испытать детище бессонных ночей своих.

Видимо, это был единственный случай в практике оружейного дела. Я не настаивал, хотя самому очень хотелось поэкспериментировать.

Неумело выставив руку вперед, гений включил портативный аппарат тонкая лучистая игла пробила мрак и впилась в бронь люка. Казалось, что сверхпрочный металл, как пластилин, плавится не от этого луча, а от света наших фонарей.

Сказать, что коллектив затаил дыхание, ничего не сказать. Все мы оказались участниками магического действа. Великий Копперфильд не добился бы такого эффекта, как наш простой, советский самородок, сумевший из чайника смастерить чудо-пушку.

Наконец луч закончил свой путь там, где его начал. Возникла такая тишина, что было слышно, как под нашими ногами бурлит магма вулкана Этна, что на Сицилии. Но это кипела наша кровь.

— Кажется, надо толкнуть, — сказал ученый. — Это.

— Арсенчик, — сказал я тихо, словно боясь вспугнуть суку-судьбу.

Обычно десантник кочевряжился, когда его просили вышибить головой дверь, здесь же без лишних слов навалился телом на оплавленный круг. Хрясь!..

И мы увидели взлетевшие вверх армейские ботинки сорок седьмого размера. Вот что значит, не соизмерить свои силы. И улететь на бронированной крышке, как на фанере.

По этому поводу мы хохотали. Когда выпали в туннель. Советуя старательному бойцу эту крышку прихватить с собой. На память. Чтобы утрамбовать ею всех наших врагов — в блин.

Радовались жизни мы рано. Это выяснилось после того, как заблудились в бесконечных коридорах Пирамиды, как в тайге.

Схема выхода существовала, но доверять ей после всего случившегося? И мы решили действовать на авось. Вдруг нелегкая вывезет. Как это часто случается в нашем криминальном бытие.

Да, и ситуация осложнилась — появился тягучий мерзкий звук, точно взвод солдат тянул огромного африканского слона за пыльные уши. Или пудовые яйца. И тот таким отношением к себе возмущался — трубил в свою трубу.

Тревога! Стало быть, команда Е.Беня успешно выполнила конкретную боевую задачу. Что радовало. Меня. Почему? Отвечу на этот вопрос после. На свежем воздухе. Нехорошо лишь то, что нас решили похоронить в Пирамиде. Без соответствующих почестей. И чужими руками.

Трудно придумать более бессмысленной ситуации. Во многие истории я вляпывался, но чтобы так — по самую макушку. В такое дерьмецо!

И пока мы галопировали по туннелям, я для бодрости духа вспомнил быль, поведанную Евсеичем, соседушкой по ливадийским огородам.

Однажды по весне, когда жизнь и природа обновлялись, дедок был призван обустроить соседский нужник. Полковник в отставке Чубук, добрейшей души человек, штабист МО, совершил элементарную тактическую ошибку: угостил дедка первачом перед трудовой деятельностью.

Перебрался отставник в сельскую местность недавно и был далек от народа, как народ от него. К тому же дело случилось под вечерок и плотник торопился, чтобы до ночи самогон весь не скис.

Тяп-ляп — готово, сосед! А тот и поверил на слово; к тому ночка вовсю гуляла в огородике — не зги не видать.

По утру же начались хлопоты — ждали гостей. И они прибыли — лучший друг Кобачков, тоже полковник в отставке, при всех своих регалиях, полученных в кабинетных сражениях. С супругой Нунехией Эмильевной, женщиной уважаемой и полной, если не сказать точнее, упитанной, как японские борцы сумо, вес коих зашкаливает за полтора-два-три центнера.

И все бы ничего — праздник удался на славу. Бы. Боевые друзья вкусили первачка из кизячка, хрумкнули по преждевременному огурчику; жены их совершили променад по чудным ливадийским окрестностям. А по возвращению Нунехия Эмильевна имела неосторожность почувствовать позывы к освобождению кишечника. И заместо того, чтобы пристроиться под надежным кустиком, покрытым первым весенним малахитовым светом, она, женщина культурная, вломилась в дощатую будку нужника, как бегемот в секс — шоп.

Само собой, ни один из сельских хез трестов не был рассчитан на её габариты и вес. Вины Евсеича, как плотника, никакой, хотя после на него спустили всех собак. Быть может, и не прибил он какую дощечку, но разве дело в дощечках?..

Короче говоря, случилось то, что случилось: уважаемая Нунехия Эмильевна обвалилась в выгребную яму, как обваливаются города при десятибалльном землетрясении по шкале Рихтера.

Супруга полковника Чубука почему-то решила, что это звуки здорового организма гостьи и благовоспитанно удалилась на веранду. К благоверным. Там они втроем пропустили по рюмашечке. За здоровье дам-с! Потом посплетничали о последних политических событиях и наконец обратили внимание на странное звучание, назойливо доносящиеся из огорода.

Создавалось такое впечатление, что где-то там, на грядках, рожает свиноматка, такое предположение сделала жена Чубука.

— Мать, — удивился хозяин, — откуда у нас хряки?

— Соседские?

— Какой дикий народ, — на это сказал полковник Кобачков. — Не приглядывают за скотиной, а потом удивляемся, почему наши полки все в тушенке из китайских собак?

Затронули проблемы сельского хозяйства, пропустив ещё пару рюмашечек, затем решили-таки проверить, что за безобразие происходит на личном в 0,6 га участке? Не пора ли принять роды у свиноматки?

Картина, представшая перед участниками банкета, была замечательная. С точки зрения баталиста.

Сам коробка нужника завалилась, обнажив, так сказать, свое богатое внутреннее содержание, то есть в золотисто-сверкающей на солнце луже, переполненной добром, с вялой обреченностью бултыхалась мадам Кобачкова. Была грустна и печальна, как Гретхен после неудавшегося свидания с любимым рыцарем.

Надо ли говорить о тех чувствах, которые обуяли тех, кто мечтал о молочных поросят?

Госпожа Чубук без чувств рухнула в ранние помидоры. Полковник Кобачков, потерявший голову, бесстрашно кинулся тащить подругу жизни из подлой и зловонной западни. И весьма неудачно — подскользнувшись на дерьме, как на льду, тоже ухнул в яму. Во всей парадной форме и со всеми штабными регалиями.

То есть ситуация вышла из-под контроля — вонь поднялась над Ливадией такая, что даже дед Евсей, привычный к запахам родного коровника, обратил внимание на амбре, плывущее из соседнего двора. И на заполошные вопли: убивают!

Дедок полюбопытствовал и едва не стал жертвой охотничьего азарта господина Чубука, решившего, что во всех бедах виноват он, соседушко!..

Под беспорядочным огнем берданки, дед Евсей мигом смахал в МТС и через полчаса вся деревня сбежалась глядеть, как будут вынимать из выгребной ямы супружескую пару горожан. С помощью подъемного крана в 5 тонн, о чем сообщала цифра на его крюке…

К чему это я? Нет, повторю, безвыходных положений. И пока ты в состоянии бултыхаться в говне нашей прекрасной действительности, бултыхайся. Иначе каюк. Крест. Бесславный конец. Пиздец, короче!

И по этой причине мы неслись по галереям Пирамиды с азартом. Если кому интересно, то сначала мы двигались по туннелю с обозначением ПРДЖ-34870-34УЦ, потом перебежали в туннель СДЖР-23497 КРТ, наконец перемахнули на грузовом лифте на объект ВАРТУ-11178. А из него — в туннель КРТБ-16745Д. Здесь мы несколько попридержали шаг. По двум уважительным причинам — приустали мотаться, как фекалии в городской канализации, а потом — звук тревоги, нас так нервирующий, исчез. Мы могли перевести дух и спокойно поразмышлять, в какую часть света выдираться.

Расположились мы в прохладном бетонированном склепе, чистеньком и уютном, как красный уголок в/ч. С ведерком, наполненным песком. И со слабым дежурным светом, что не мешало рассмотреть наше положение. Более внимательно.

— Какие будут предложения? — поинтересовался я, надеясь на коллективный разум.

Разум безмолвствовал — все лакали воду из фляжек. И делали вид, что проблема выхода из недр их не касается. М-да. Где бы нам сыскать подъемный кран, который бы вырвал нас из этой ямы?.. И тут я задрал голову. Машинально. И увидел!..

Мать моя Родина! Прости своих заплутавшихся сыновей!.. Четыре огромных диска, выкрашенных в густую киноварь, парили, выражаясь поэтическим слогом, над нашими головами. И были они мне до боли знакомые.

Ба! Это же сопла стратегической ракеты СС-20, среднего радиуса действия против НАТО. Я задумался над смыслом жизни: а если эта крашеная дура стартует в стратосферу для поражения цели противника, что тогда? От нас не останется даже праха. Тени. Такие вот брызги шампанского! И веселые напевы.

По простоте душевной мы забрались в шахту для пуска. Что там говорить, удобный и приятный способ подъема к проотцам.

Чтобы дополнительно не раздражать боевых друзей, я сделал вид — надо мной безоблачное небо и повторил вопрос: что делать?

И куда нам весело шагать. По просторам — по просторам, как поется в детской песенке.

Почему вы, придурки, не вылетели сломя голову из-под СС-20, слышу напряженные голоса, проникающие сквозь земные недра.

Отвечаю: во-первых, от судьбы не убежишь, во-вторых, у империалистов, как утверждали мои командирские часы, время было жевать гамбургер с силиконовой сосисой, а в-третьих, умаялись мы после забега и прочих приключений. И поэтому посиделки вокруг ведерка с прохладным песочком продолжались. Как во дворе нашего детства.

— Хорошо сидим, — сказал я.

— Да, — согласилась Анна. — Детишки в песочнице.

— А мне нравится, — заметил Никитин. — Тихо.

— Как в могиле, — хмыкнул диверсант.

— И никто не узнает, где могилка моя, — изобразил хор имени А.А. Александрова десантник.

— Наверное, уже рассвет? — помечтал хакер Алеша.

— Птички поют, — сказал подрывник Олежек.

— И туман, как молоко, — поддержал брата снайпер Валера.

— А у нас зарплату обещали выдать, — вспомнил А.Гостюшев. — Сегодня.

— Чайниками? — уточнил я.

— Не, вроде деньгами.

— Тогда надо поторопиться, — заключил я, — в кассу.

И после обмена мнениями о нашем положении, мы приняли решение: нашему коллективу не хватает сердечного друга. Того, кто бы добровольно-принудительно указал нам путь. Из бетонного трифона, мешка то есть.

Где бы его надыбить, друга? Сидеть и ждать, пока явится за ведерком, чтобы обновить песочек? Можем не дождаться. Не лучше ли самим поискать пирамидного Сусанина?

— А зачем здесь ведерко? — вдруг спросила моя сестричка. — Ничего не понимаю? Что за страна чудес?

— А нечего было уезжать, — огрызнулся я. — Страна как страна. — С ведерками под стратегическими ракетами, промолчал.

Ну и что. Так мы живем. Не надо нас учить уму-разуму. Свой, понимаешь, путь развития. Шли, идем и будем идти, ёк-теремок, избушка на курьих ножках!..

… Кто ищет, тот всегда найдет. Это верно про нас — меня, Арсенчика и диверсанта Куралева. Мы двигались впереди, за нами тащился обоз с хакерами, защищенными тремя бойцами. Связь через комарики была отменной, и мы двигались в крепкой и уверенной связке.

Должно быть, в шесть утра заканчивалось боевое дежурство. В лабиринтах начали появляться люди — потенциальные Сусанины. Проходили либо большими группами, либо мелькали тенями.

Наконец мы встретили трех офицеров-связистов. И неприметно пристроились к ним. И так шли километр, пока десантник и диверсант не улучили удобную секунду — для временного экстрагирования двух субъектов. Третий не приметил, что его друзья ушли отдыхать в подсобное помещение, и все делился со мной впечатлениями о некой Ирочке, страстной на ложе, как алкахинский скакун в свободной калмыцкой степи.

Когда мы подступили к грузовому лифту, я прервал повесть капитана Сусанина. Профилактическим ударом по холке — извини, дорогой друг, погодь, пока обоз подтянется. От неожиданности мой новый знакомый брякнулся в беспамятство.

После общего сбора, он был приведен в чувство. И ему сообщили радостную весточку: отныне он является нашим проводником по имени Данко. Если пожелает сыграть роль Ивана Сусанина, то это будет его последняя роль. На сценических подмостках жизни.

Капитан — специалист первого класса, примерный семьянин, любимец коллектива, понял, что лучше быть романтическим героем и пойти впереди странной группы, материализовавшейся из бетонных шхер, чем увековечить себя в памятнике. Из мраморной крошки.

И потом, если судить по родной экспрессивной речи, то это, видимо, свои, заблудившиеся после учений, проходивших месяц как назад. Такое случается в Пирамиде. И поэтому всякие сомнения были отброшены прочь, и мы, оживленной гурьбой загрузившись в лифт, поплыли вверх. Да здравствует солнце, да скроется тьма!..

Эх-ма! Радость оказалась преждевременной. Лифт остановился на административном этаже, где, как утверждал наш Данко, был вольный проход из Объекта. Всего два КПП с визуальной системой защиты. То есть с боями прорваться можно.

И вот двери лифта открылись — и что мы увидели? Увидели такое, что с криками: «Мы ещё покатаемся, граждане вертухаи», утопили все кнопки.

Должно полагать, по тревоге была поднята рота автоматчиков, которая добросовестно закупорила своими телами выход на свободу.

Начинать бои местного значения? Со своими. Нет, такой радости мы не доставим чебурахнутым от своего квашено-самодовольного патриотизма янки.

Мы привычно ухнули вниз в металлическом коробе, успев выпасть из новой западни в последнюю секунду — отключили электропитание.

Суровое и мрачное подземелье встретило героев, тьфу!

Кажется, мы угодили в виртуальный мирок, где нет выхода в Божий свет. Компьютерным человечкам намного легче — бегай и бегай. До одури оператора. А как быть нам?

Не захватить ли межконтинентальную ракету и наперевес с ней прыснуть на свободу? Эту крамольную мысль я высказал вслух. Чтобы подбодрить боевых товарищей, утомленных перспективой пожизненного странствования по подземным лабазам.

К тому же включили громкую связь и полупридушенный голос придурка начал вещать о том, что имеет место нарушение табуированный зоны и все лица, находящиеся в ней без особого на то разрешения подлежат немедленной физической ликвидации — экстрагированию.

А ещё утверждают: мы живем в правом государстве. Да, ни хрена подобного, господа! Если возникают подобные заявления. Где советский (б) суд, самый справедливый в мире? Черт знает что! А вдруг возжелаешь вернуться в лоно закона и что? С удовольствием влепят в лоб свинцовой примочкой. И вся недолга.

Словом, я выказал желание стартовать на стратегической дуре в межгалактическое пространство. Зная мою слабость к шуткам на сложных этапах большого пути, группа не обратила внимания на этот бред, а вот наш новый приятель Данко Сусанин принципиально изменился в лице и начал лепетать о сложном международном положении.

Чудак, можно подумать, что я его не знаю: хреновое положение. Миталиристическое НАТО тянет свои империалистические щупальца к нашим славянским землям. И хитро тянет — через Балканы тянет. Притрушивает родственный нам народец бомбами и ракетами, заявляя, что делает это исключительно в гуманитарных целях. И весь мир ладит вид, что лечебные процедуры очень даже полезны окочуривающемуся пациенту. А не пора ли ебнуть по сусалам супостату, чтобы привести в натуральное чувство.

— А если по коллектору связи?.. — спросил с надеждой Данко; по-моему, он был пацифистом.

Его предложение встретило внимание всех, включая и меня.

По словам капитана, Пирамида изрешечена воздуховодами, водостоками, коллекторами и так далее, как головка голландского сыра. (Сравнение не мое.) И поэтому есть возможность сделать попытку выйти на поверхность нетрадиционным путем.

Выбор у нас был небольшим. Либо с веселыми напевами мчать в атмосферу, уцепившись за ракетный стабилизатор, либо тащиться в коллекторе. Почему-то коллектив выбрал второй вариант. И я был вынужден согласиться с мнением большинства.

Мы перебрались в помещение, похожее на машинный зал электростанции, если я правильно представляю ГЭС. После отдельных сомнений и долгих поисков наш Данко указал на бетонное, зарешеченное окошко — вот начало пути, товарищи. А таких окошечек, кстати, я насчитал больше десятка. Да, что делать — мы гости.

Скоро диверсант, забравшись на плечи десантника, топтался на нем, как на танцплощадке в ЦПКиО, выворачивая болты из решетки. Арсенчик кряхтел, пытаясь спрятать уши от чужих и грязных шузов. Он ещё не знал, что это было только начало. Его трудовых подвигов.

Когда путь оказался свободным, группа, используя Арсенчика в качестве лесенки, вскарабкалась в коллектор. И поползла вперед, а я со старательным десантником остался — укреплять решетку на место. Чтобы никто не догадался, куда это мы все удалились.

Дальше — больше. Коллектор не был похож на Ленинский проспект в столице нашей родины, это факт. Создавалось впечатление, никто не предполагал, что по нему будет продираться крупногабаритный, скажем так, исследователь.

Вскоре Арсенчик начал жаловаться — ему тесно и неудобно. Я сдержанно отвечал: трепыхайся-трепыхайся, детка.

Десантник бился, как кашалот на суше, и в конце концов застрял в одном из к о л е н, то есть там, где труба как бы имела изгиб.

Чем опечалил меня и себя. Не знаю, кого больше. Я принялся материться и так, что притащился диверсант Куралев, юркий и радостный, и спросил, что случилось?

Я фонариком осветил печальный и потный лик десантника, изображавшего из себя раскаявшуюся непорочную деву Марию. Вид заклинившегося товарища вызвал приступ хохота у вредного диверсанта.

— Ой, Арсенчик! Ха-ха! А ты тужься-тужься, как на горшке!

— Иди ты в жопу! — рявкнул боец и заметно сдвинулся вперед. В попытке цапнуть насмешника. За ноги. Чтобы поменять их местами?

— Во! — обрадовался я. — Слово — в дело!

— Да, притворяется, — хихикнул Куралев. — Отдыхает, пацан жирновой.

— Ну, блядь такая! Ты меня достал. Ну, я теб-я-я!.. — и невероятным усилием воли вырвал свой зад из бетонного капкана.

— Мамочки! — и диверсант юркнул во мрак трубы, совершив, между прочим, доброе дело.

Чтобы подобных закупорок более не случалось, я потребовал от воина полного разоблачения — до трусов. Ибо неизвестно, что нас ждет впереди. Арсенчик меня послушал, оставляя за собой всю сложную амуницию, в том числе и бронежилет, кроме оружия.

Я оказался не один такой умный: отряд, впереди плетущийся, тоже решил принять участие в подземном стриптизе.

Не знаю, какие чувства одолевали боевых товарищей, однако у меня было однозначное впечатление, что мы прорываемся в канализацию Белого дома, что в Соединенных Штатах Америки. По моим сдержанным прикидкам, мы уже находились под Атлантическим океаном.

Если серьезно: четыре часа на карачках, да в закрытом и темном помещение — не лучший вид отдыха и развлечения. В темном, потому что фонарики начали меркнуть, не выдержав испытаний, и я приказал использовать их в крайнем случае.

Наконец поступательное движение прекратилось — и пришло сообщение, что хода дальше нет. Что делать?

Я ответил: надо, блядь, подумать и, лежа на спине в потемках бесконечной бетонной кишки, задумался о смысле всего нашего человеческого бытия.

Почему судьба-сука непрерывно устраивает нам проверки на дороге жизни, выражаясь сдержанно. Все ей хочет поставить нас в позу Трендэленбурга и поиметь до глубины души. Мало ей, что мы обогнули три раза в вышеупомянутой позе земной шарик, так ещё мечтает, блядь шершавая, чтобы мы вернулись на исходные позиции и начали все сначала. Десяток коллекторов даже для таких испытанных бойцов, как мы, многовато будет.

Проклиная все на свете, я решил удостовериться лично, что хода нет. Поначалу переполз через снайпера, осведомившегося который час, будто спешил на свидание к любимой. Или в библиотеку.

Потом наткнулся на подрывника и отобрал три гранаты РГД-5, которыми он хотел воспользоваться в личных и корыстных целях.

Ученый А.Гостюшев мгновенно задремал от усталости и я его не стал будить, аккуратно вытащив из чемоданчика чудо-пушку ЛАГ.

Затем я повстречал сестричку в нижнем неглиже. Нельзя сказать, что она была воодушевлена нашим общим положением, но мило улыбнулась и сказала, что больше со мной, сукиным сыном, связываться не будет. Никогда в жизни, милый братик.

После я подбодрил хакера Алешу Фадеечева намеком на то, что виртуальная хреновина слаба с нашей прекрасной действительностью. С чем он вынужден был согласиться и даже не спорил.

Никитушка в трусах прохлаждался, как на пляже в Серебряном бору, и заявил, что никакая сила не сдвинет его с места. Я пообещал затолкать ему в трусы гранаты и пополз дальше.

У бетонного тупичка отдыхали двое — диверсант Куралев и Данко Сусанин. Я присоединился к ним, и мы начали соображать на троих. То бишь думать.

Пучок кабелей в небольшом желобе ускользал в неизвестное; что там знал только Господь наш.

По предположению связиста — там мог быть колодец, выводящийся на поверхность планеты.

Перспектива возникла радужная. И я решил действовать по наитию: запустил в желоб одну гранату, за ней вторую, третью оставил на виду, как взрыватель; затем наша троица удалилась на безопасное расстояние, предупредив коллектив, что скоро последует маленький подземный взрыв.

Судя по радостным воплям, эта новость всех подбодрила. Можно найти положительное, если очень хочется.

Что же потом? Наступила минута истины. Пан или пропал. Вывози, нелегкая. Перекрестившись (мысленно), я направил лучик ЛАГа в сторону желоба. И через секунду впереди раздулся яростный и ослепительный шар…

Нас качнуло, будто находились в вагоне подземки. Или в столичном троллейбусе. Посыпалась бетонная труха.

Если судить по взрывной волне, удалившейся вверх, у нас появился шанс… Тем более я увидел сквозь пыль и бетонную прореху мутный живой свет. Батюшки, надо ли говорить, что мой забег на карачках был рекордно-скорым.

Неужели мы все родились под счастливой звездой? Вытянув голову из бетонной раны, я увидел дальний небесный лоскуток, заглядывающий в ствол колодца.

Мама родная! Одна надежда, что это наше небо, а не в штате Кентукки. Черт с ним, пусть будут Кентукки — только выдраться из этой обрыдлой подземной норы. На прогретую полянку, пропахшую разнотравьем.

Металлические скобы тянулись лесенкой вверх — по ним я, как цирковая обезьянка, вскарабкался и — полянка. Та самая, о которой я мечтал, пахнущая дурманными травами.

Только что-то в ней, легкомысленной, было странным. Кости. Кости птиц и зверей, выбеленные солнцем, дождями и временем.

Мы ещё находились в зоне, защищенной паутинкой, через каковую был пропущен оздоровительный ток. Сама Пирамида угадывалась за перелеском. Кажется, у нас появился шанс выйти живыми из боя?

Я дал команду на подъем — и через минуту дикая грязная и оборванная банда ползала по поляне. Со слезящимися от счастья и прошлого мрака глазами.

Со стороны походили на грешников, прошедших все круги ада. Впрочем, так оно и было. Потом все разбрелись по кустам — облегчить душу и мочевой пузырь. Затем началась романтическо-восторженная фуйня.

— Ой, солнышко, ой, родненькое! — смеялась Анна. — Где это мы? Не в USA ли?

— На Сахалине, — отвечал диверсант. — Арсенчик, ты чего это без трусов? Потерял?

— Я с трусами, — обиделся десантник, стыдливо прикрывая свои частично ободранные, бледные, но мощные ножки. — Как дам сейчас!

— И это вместо благодарности, — фыркнул Куралев и поведал в лицах об аварии, происшедшей в начале нашего продолжительного пути.

Все дружно погоготали, катаясь в полевых ромашках. Конечно же, не над злоключениями бойца — от счастья, что удалось вырваться из капкана.

Надо было торопиться, однако. На взрыв должны были обратить внимание. Вдруг мы нарушили связь между Кремлем и Белым домом, что в Москве? Непорядок.

Короткими перебежками приблизились к проволочному заграждению. Табличка с нарисованным черепом и скрещенными костями предупреждала о лечебных процедурах. Желающие не находились. Привелось ломать родную природу и ставить деревянные распорки. Все, опять вспомнив любимую позу населения Трендэленбурга, переползли под заграждением.

Более счастливых людей я не видел. Даже наш Данко Сусанин радовался, как ребенок, хотя его, быть может, ждал военный трибунал. Моя сестричка пристроила танец живота, вовлекая в круг диверсанта Куралева и десантника Арсенчика. Последний был прекрасен; этакий огромный славянский пупс в рваных трусах. Светил задницей в пупырышках, точно лучом света в темном коллекторе.

Все остальные похохатывали, притопывая и прихлопывая. Зрелище было настолько несуразно, что нечаянный свидетель этого праздника добровольно бы сдал себя в руки медицины.

Хорошо, что я не терял бдительности и заметил облачко пыли на горизонте. Не по наши ли это души?

Я прекратил веселье, и вся наша анархическая команда распласталась под кустарниками. Нас выдавал лишь бледнеющий зад десантника. О чем я и сказал диверсанту Куралеву. Тот меня понял — и припорошил Арсенчика придорожной пылью, превратив того в валун.

Наступили мучительные, как утверждают в романах, минуты ожидания.

… По ухабам пылил ПАЗ — это такое средних размеров транспортное средство, скрещенное нашими кулибиными меж автобусом, автомобилем и танковой самоходкой. Надпись на выпуклом боку утверждала, что это есть «Тех. помощь». ПАЗ медленно подкатил к нам и притормозил акурат близ Арсенчика, изображающего, напомню, придорожный валун.

Дверца распахнулась — из автобусика выпали офицер и два бойца в казенной форме связистов. Еще был водитель, тот прыгнул из кабины и принялся облегчаться. Прямо на десантника. Шутка. Но то, что шофер облил колесо ПАЗа, это истина. А служба протопала к ограждению и там застопорилась. В задумчивости. По причине праздника мы запамятовали удалить распорки.

— Кажись, кабаны блудят, — заметил солдатик из деревенских.

— Кроты, небось? — предположил его напарник из городских.

— Оба вы охфуели, — присел перед распорками офицер. — Тут медведь лазал. — И подумал. — В человеческом обличье. А ну-ка связь со службой охраны.

В этот миг из светлого ниоткуда появился я, интересующийся, как пройти в деревню Пердищево. Мне и моим дружкам, нарисовавшимся из жаркого воздуха, как прекрасные миражи в песчаных ОАЭ.

Не стволы устрашили наших оппонентов, утерявших дар речи, а наш парадный выходной видок. Особенно ужасен был Арсенчик; создавалось такое впечатление, что его переехал ПАЗ. Потому что водителя, попытавшегося удрать от кошмара дня, десантник скрутил в колесо. И шваркнул на муравьиный холмик. Кажется, шоферюга таки имел неосторожность оросить бойца?

Связистам повезло больше — Данко Сусанин заступился за сослуживцев: отвечаю головой и хочу остаться с ними.

— А если с нами? — предложил я.

— Упаси Боже, — перекрестился. — Лучше в дисбат.

Я посмеялся, пожал руку герою — приятно иметь дело с теми, у кого с чувством юмора нормальный ход.

Затем наш дружный коллектив загрузился в ПАЗ и с патриотическими народными песнями и ветерком покатил от Пирамиды.

Хотя можно повторить подвиг, пошутил я, вернемся, друзья мои, на Объект? И тут выяснилось, что группа утеряла чувства добрые и юмор в коллекторе, исступленно заорав все, что они думают. Обо мне. Как руководителе. И человеке. И я понял — меня любят. Как папуасы аппетитных миссионеров.

Я совершил трагическую ошибку. Не до конца понимал, с кем имею дело. Образ недотепы-служаки, мечтающего о маршальских звездах, помутил мой разум. Иначе не могу объяснить, почему группа вернулась в усадьбу. Может быть, я притомился от наших авантюрных похождений? И на голову тоже.

Надо признать, я не был готов к такому внезапному, глобальному и подлому предательству. И мне требовалось время, чтобы осознать ситуацию.

Понимал — локальная война вспыхнет, как только враг узнает о нашем фантастическом спасении. Да, надеялся, что генерал находится в прострации от пирровой своей победы. По одной-единственной причине, о которой речь позже. И пока он развлекается на компьютере, мы успеем восстановить силы, пополнить боезапас и после вступить в бой.

Хорошо, хватило ума расстаться с Анатолием Гостюшевым, гением нашей эпохи, утверждаю это без всякой иронии. Если бы не он, мы бы уже давно жарились на тефлоновых сковородах ада.

С кометовцем мы расстались на МКАД.

— Толя, давай с нами, — предложил. — Полный пансион.

— Нет-нет, спасибо. У вас чересчур… того… — улыбался, щурясь от солнышка. — Пойду я, обещали зарплату дать.

— Чайниками, — повторил я шутку.

— Не знаю.

— Победим, возьмем штатным Кулибиным, — сказал я. — Спасибо, Анатолий, — и тиснул в его руку ассигнации.

— Что это, Александр? — взглянул на импортную бумагу, точно на холерные эмбрионы.

— За труды праведные, Толя.

— Прекратите, Саша.

— Анатолий!

— Александр!

Я запрыгнул в ПАЗ и приказал Никитину крутить штурвал автобуса. Ученый заковылял вслед за транспортом, потом огорченно отмахнул и побрел по обочине промасленной и прожаренной кольцевой дороги, как простой смертный. Получать зарплату хозяйственной посудой.

Мы закатили в усадьбу, до смерти напугав своим видом обслугу, и занялись срочными проблемами. Пока группа приводила себя в порядок, я и сестренка сели в беседке, овеваемой свежим ветерком. Попить молочка да поговорить по душам.

Не верилось, что несколько часов назад мы ползали у земного ядра. Без надежды на удачу.

Поначалу младшенькая вызвала по спутниковой связи авто, затем заказала авиабилеты на ближайший рейс в Нью-Йорк, и только после этого сказала, что она меня внимательно слушает.

От возмущения я подавился молоком и завопил: это я её буду слушать. Я ЕЕ буду слушать! Я ЕЕ! И никак не наоборот, мать её так! Вопил я громко, да. Позволил себя поблажить, после того, как понял, что меня подставили. Ну нет слов, как подставили. Кому верить?!.

— Никому, — спокойно ответила Анна. — Даже мне.

— Как это, — сразу успокоился. — Тогда все это, — широко раскинул руки, — бессмыслица.

— А кто-то находит смысл, — пожала плечами. — Закон времени, Саша. Мир меняется, а ты нет. Эх, Ливадия-Ливадия…

— Как понимаю, Орехов поменялся?

— Поменялся, — улыбнулась, закурив. — А ты этого и не заметил, брат мой. Да, и я далеко от тебя не ушла. Лохи мы с тобой, Алекс, — пыхнула дымными колечками. — И знаешь, я не обижаюсь. Красиво он нас сделал. Кра-си-во!

— Хотел сделать, — уточнил я.

— Почему хотел сделать? Он и сделал.

— Во всем он облажался.

— Нет, Санек, у него Бомба, — пустила колечко дыма. — А это извини, ваши — не пляшут.

— Пляшут, Анечка, ещё как пляшут, — извлек пластиковый бокс, открыл его; там находился компакт-диск — отливался сусальным золотом.

Моя младшенькая взглянула на этот диск с каким-то классическим отстранением. Так, очевидно, египетские царицы обозревали гладиаторские бои. Наконец она, моя сестра, подняла проясненный взор и тихо-тихо спросила:

— Что это?

— Ты знаешь.

— Бомба?

— Ага.

— Этого не может быть?!

— Может, — сказал я. — Не такой уж я Шурик из Ливадии! А?

— Сашка!!! — и кинулась мне на шею.

С револьверным треском табурет подо мной развалился и наша парочка вывалилась из беседки, точно из шлюпки морского лайнера.

Кто-то из поэтических натур верно заметил: в наших женщинах при внимательном дозоре можно заметить единство арфы и мясорубки. Лучше не сказать. Как я вырвался живым из объятий любящей сестры, никто не знает.

— Молодец, Санька, — наконец успокоилась она. — Как удалось надуть Вольдемарчика?

Я искренне признался, генералишко не причем; общая ситуация, когда у нас шли провалы за провалом, и конкретная обстановка в Пирамиде, пробудили во мне подозрение, и это заставило меня обменять компакт-диски.

— И я даже знаю когда?! — ликующе захлопала в ладоши. — Когда я попросила водички?

— Или водочки.

— Точно-точно. — И удивилась. — А что Орехов получил?

Я потупил очи долу и признался — сексраздевалочку. Есть такая игрушечка для полуимпотентов.

— Ха-ха, — от души расхохоталась. — Знаю-знаю. Представляю ряшку Вольдемара, когда он виртуальную лохматушку увидал! Ха-ха!.. — И снова хотела кинуться в мои объятия.

— Анна, прекрати! Ответь, пожалуйста, на несколько вопросов. Как на духу.

— Ну начинается. Отдыхай, Саня.

— Боюсь, нам хотят пристроить вечный отдых, — сказал я.

И задал вопрос, который мучил меня, она, сестра моя, работала на него, генерала? Не она ли сообщила о наших изысках в банковской Сети и танцах в предрассветном коридоре. С шампанским.

— Я, — призналась. — Долгая эта история, Алекс, как наш путь в трубе.

— А я не тороплюсь, — сказал я. — И тебе некуда.

— А на самолетик, братик.

— Он подождет, — строго проговорил я. — Если надо, рейс отменим. В национальных интересах.

— Ох, аника-воин, — пыхнула сигареткой. — Ну слушай сказку-быль.

По её словам, генерал Орехов умеючи перекроился в новых условиях. На кого трудится? Это она не знает. На какую-то финансово-промышленную группу. Как? На банковский синдикат, деревня. Понятно, ответил я. А почему она так считает?

Сестра вздохнула и сказала, что надо въехать в прошлое. Я согласился покататься на горках былого.

И мы поехали — оказывается, лет десять назад, когда наша республика переживала компьютерный бум, организовалась фирма ЛТД «Компьютерейшен-трейшен» (название условное), сотрудничающая с домом Курье.

Делами заправлял Роби, супруг Анны, но ей удалось узнать о конгениальной афере, которую прокручивали заинтересованные стороны.

Все просто, как бином Ньютона. ЛТД заключала официальный договор с домом Курье о приобретении, скажем, десяти тысяч компьютерных машин. С предварительной оплатой. И гнали в USA мешки с баксами. В банк имени Авраама Линкольна.

Дальше — ещё проще. Дом Курье поставлял писюки — факт. Но штук сто вместо десяти тысяч. Как говорится, почувствуйте разницу. То есть два нолика каким-то странным образом терялись в официальных документах.

Разумеется, вся сумма, которая висла в банковских хранилищах Авраама Линкольна, делилась между ушлыми пройдохами. Мошенниками международного класса. В каких долях? Это покрыто мраком, какой был в подземных коллекторах. Да это и неважно.

И скорее всего, это только маленькая толика бизнеса, коим занимался господин Орехов, являясь надежной «крышей» для подобных сделок.

— Да, — задумался я. — Два нолика, как в нужнике.

— Ты о чем, Саша?

— Нет, ничего, — ответил. — Все на своих местах. Играл со мной, как кошка с мышкой. — И возмутился. — Вот, сука толстопузая?! И все эти трупы. Фору не пожалел, выродок. Нас держал до последнего, нужны были. А ее!.. Урод!.. Я его сделаю!..

— Успокойся, брат. Он и меня надул, как дуру последнюю.

— Тебя?

— Конечно. Обещал миллион долларов за помощь.

— Ну? — не поверил.

— Гну, — засмеялась сестричка. — Ой, мне пора…

В усадьбу заплывал белый автолайнер; два кента-друга из Алабамы, выглядывали из окошек, зубасто улыбались, как родные.

Слава Богу, мы их не взяли на Объект, хотя они настаивали. Представляю, как эти головорезы вместе с Арсенчиком пихались бы в одной трубе. Не зная, в отличие от нашего солдата, самого могучего языка народов СССР(б). С помощью коего можно творить самые невероятные и феерические дела.

Я и Аня прошли по мирному дворику усадьбы. Бойцы попрятались в холодных комнатах, кроме Арсенчика, размалеванного зеленкой по всему большому своему телу, и от этого схожего на мексиканский ядовитый кактус. Ратоборец занимался нужным делом — чистил АКМ.

— Молодца, — похвалил я. — Вот такие у нас люди, герои.

— Отличная маскировка, герой, чуть мимо не прошла, — пошутила Анна. До свидания. Рада была познакомиться.

— Так это… — необыкновенно засмущался Арсенчик; попытался, поднявшись, сделать книксен. — И вам всего…

— Да, сиди ты, ради Христа, — струхнул я от такой галантности: ещё пальнет ненароком.

Мы подошли к Lincoln. Я пожал руки телохранителям, будто передавая им сестру в полной сохранности.

— А куда ты эту бомбульку?.. — Анна задержалась у открытой дверцы.

— Спрячу в надежное место — в бочку с огурцами.

— Предупреждаю, за неё Орехов войска поднимет, — нырнула в салон; предложила: — Отдал бы мне. На сохранение. Никто не догадался бы.

— Аня, — обиделся. — Национальное достояние. Нельзя.

— Тогда держись, Саня, я тебя предупредила, — отмахнул легкой перчаткой. — Что-то я ещё хотела сказать?

— Ждем осенью, — вспомнил о будущем необратимом событии. — Скоро будешь теткой.

— Я — тетка? Какой кошмар!

— Будешь гордиться, — шел за импортной колымагой; бумеранг знака качества плыл на багажнике.

— Бай всем! — закурила.

— Ага!

Обогнув клумбу, лимузин зашелестел по асфальту — вперед-вперед! К дальним металлическим воротам.

Подойдя к клумбе, я остановился и смотрел вслед авто. Не знаю почему? От хризантем поднимался душноватый и теплый запах. Он запомнился мне, этот запах. Умирая, буду помнить этот душноватый и жирный запах смерти.

Створки автоматических ворот открылись — Llincoln, шаркнув колесами, устремился вперед! Вперед в свободное лиственное пространство, похожий на огромный бумеранг, запущенный уверенной и твердой рукой.

… Чудовищная сила двух кряду взрывов прервало это вольное движение.

Обесцвеченное пламя, обрамленное нечистым дымом плеснулось к деревьям, опаляя их изнеженную живую ткань.

Мне показалось — кричат деревья. От бессилия. Но, кажется, кричал я. От ненависти.

… Автомобильная коробка корежилась, как пластмассовая игрушка, кинутая детьми в костер.

В какой-то шалый миг, показалось: там, в огненной геенне, мелькнула Аня, отмахивающая мне рукой. А в руке той сигаретка, пыхнувшая прощальным нимбом — прощальным сиянием грешной её души.

(Думаю, моей младшенькой, повезло: от прямого попадания двух фугасных ракет — смерть легка и летуча. Человеческая система жизнеобеспечения не успевает отреагировать на подобное молниеносное насилие.)

… Секунда, похожая на вечность. Вечность, похожая на секунду. И за эту секунду прекрасный мир рухнул, превратившись в обугленную и мертвую планету по имени Анна.

… Вечность, тошнотворная от запаха хризантем.

И, рухнув в эти душные цветы смерти, я продолжал исступленно орать. И, казалось, что именно от моего ора лопаются стекла окон усадьбы, дыбится земля и в кроваво-рваные клочья рвется надежда и смысл нашей жизни.

На самом же деле это был стандартный обстрел объекта, проводимый отрядом спецназначения по чрезвычайным законам военного времени.