Экстремист

5. ВЫСШИЙ ЗАКОН

Какие могут испытывать чувства человек, когда его пытаются уничтожить, как боевую единицу? Cамые положительные. Не знаю, кого как, а меня звуки ближнего боя бодрят, как стакан водки на поминках.

Цокают пули о цоколь, с квакающим звуком лопаются мины, автоматные трели, как песнь механических птах, по рациям родной, понятно-емкий набор слов, из которых явствуют откуда мы все вышли и куда вернемся. При минорном развитии событий.

Если серьезно: ситуация была неприятная. Во всяком случае, для меня. Простреливаемая клумба хризантем не самая удобная штабная землянка. Для руководства сражением.

От излишних прорех в организме меня избавил Арсенчик. Он действовал, как его учили: на внезапный огнестрельный огонь, отвечай встречным ураганным, а потом уже разбирайся, кто есть кто?

Его действия я бы внес в антологию ведения ближнего боя. И выдал международную премию за своеобычное и находчивое решение текущих ратных задач.

Противная сторона рассчитывала на неожиданность и свирепость своих деяний. Как после выяснилось, это был военный спецназ, выполняющий любой, даже преступный, приказ. Солдаты удачи, выдрессированные на убийство.

Я всегда утверждал, чем меньше интеллекта у полководца, тем легче подчиненные тискают гашетку.

Так вот вояки из спецназа «Грачи» не ожидали молниеносного ответного удара. На свой подлый удар.

Все, что происходило в эти трагико-комические минуты, надо было видеть собственными глазами. Иначе поверить в это нельзя.

Огромный мужик почти голый (семейные трусы лишь подчеркивали его атлетическую мощь), весь в зеленых маскировочных пятнах, похожий, повторю, на мексиканский гигантский кактус, чудовищно матерясь, галопом скакал по двору, качая «маятник», и гвоздил из двух автоматов АКМ. Рэмбо, е`!

От такой демонстрации силы наш противник замешкался, выражаясь сдержанно. Я бы ещё повалялся в благоухающей клумбе, да посчитал, что хризантемы скоро могут лечь на мою могилку. При таком нервном развитии событий. И лучше удалиться. С чувством собственного достоинства. Если мой вихляющий бег и олимпийские тройные прыжки в сторону от пуль и осколков, можно назвать так.

При этом я поспел похвалить десантника за подвиг и предложил отступить на загодя подготовленные позиции. И пополнить боезапас. Для нового наступления.

— Ну я им ужо! — и, вырвав из трусов Ф-1, лимонку, Арсенчик от душевной своей любезности шарахнул ею метров на сто.

Подобный демарш деморализовал нашего врага. Временно, правда. Но нам хватило, чтобы укрыться под защиту старых усадебных стен.

Я не мог понять, почему генерал Орехов решил действовать так бесхитростно. Как выяснилось позже, группа Е.Беня, к её чести, отказалась участвовать в акции возмездия, кроме майора-хозяйственника. Это раз. Во-вторых, очевидно, ярость после виртуальной сексраздевалки была такая, что помутила разум моего бывшего боевого приятеля. И в-третьих, страх. А что может быть страшнее этого чувства? Для предателя.

И поэтому штабной чин мечтал сразу стереть с лика планеты тех, кто вскрыл его гнойно-тошнотворную суть.

Опыта в боях у штаб-с-генерала не было, и он самонадеянно решил, что пятьдесят головорезов из диверсионного подразделения ГРУ размолотят в прах нашу группу.

Да, подготовленную к боям местного значения, но, как говорится, сила солому ломит. И потом у нас отсутствовала самая ратная единица, томящаяся в казематах Абу-Даби. Это я про Резо. Шучу. Хотя его на самом деле не хватало. Вместе с морпехом Колей Болотным.

Пришлось биться за себя. И за них. Коллектив, надо сказать, меланхолично приняла нападение, точно сходные неприятности случались у нас через день.

По моему приказу бойцы рассредоточились по зданию, чтобы перекрыть все зоны вторжения. Я предупредил: держать удар до захода солнца и поэтому беречь боеприпасы. По возможности. То есть: один выстрел — один труп. Или инвалид.

Наш же враг, решив, что пятнистый гопник с двумя механизмами и Ф-1 в трусах — это все, что имеется в боевом арсенале противника, засевшего в усадьбе ХYII века, пошел в атаку. В пыльных кустах замелькали бойцы в камуфляже, вели сбивчивую пальбу, рассчитанную на отдыхающего в беседке интеллигента в соломенной шляпе с бульварно-помойным романом века «Золото Всбесившегося Поца».

Мы ответили из всех своих ракетных шахт — и удачно. Для нас, конечно. Трое солдатиков завалились в можжевеловые кусты, подняв над ними замшевые облачка пыли, на которых уплывали молодые их души. В прозрачное поднебесье.

Что делать? Бред в летний день. Не я первым начал войну, что мало утешает тех, кто вынужден рисковать, теряя юные жизни из-за двух-трех высокопоставленных гнид.

Приспела тишина — стрельба прекратилась. У ворот догорал Lincoln. (Аня-Аня!)

Гнева не было — был чеканный и трезвый расчет: выжить и отомстить за свою младшенькую сестренку Аньку, которая непрерывно вела трудную борьбу со светской львицей Анной.

Я решил проверить тылы и подбодрить бойцов крепким словцом, чтобы они знали — все под моим неусыпным контролем.

Арсенчик держал под прицелом АКМ парадный вход — был напряжен, как мраморная статуя Геракла в греческом пантеоне. Я сказал ему, десантнику, разумеется, чтобы расслабился и получал удовольствие. От жизни. Уж коль мы выпихнули его, как затычку, из трубы, то выкарабкаться из этой заварухи, проходящей на вольных просторах нашей родины, нам сам Вседержитель велел.

— Понял, — был немногословен герой в трусах.

— А сколько у тебя, дружище, ещё Ф-1? — поинтересовался я.

— Есть маленько, — нехотя признался, словно опасаясь, что я реквизирую гранаты. Вместе с трусами.

Диверсант Куралев защищал тыльную сторону здания. В отличии от сдержанного десантника, был азартен и весел. Пристроившись у бойницы окна на втором этаже, он щелкал семечки и выглядывал опрометчивую жертву.

— Что за мокрятники? — задал уместный вопрос.

— Догадываюсь, да можно прознать, — ответил я. — Выдернем кого-нибудь? Попозже.

— Всегда готов.

— А вот от семечек заворот кишек случается, — заметил я. — Поберег бы здоровье.

— Вроде жмет в брюхе, — согласился и кинул кулек за окно. Как Арсенчик Ф-1.

Левый фланг держали Никитин и Алеша Фадеечев. Никитушка, обнимая любимый гранатомет «Муха», заявил, что этот керогаз он приготовил для Орехова. И он — будет не он, если не выполнит свою мечту. Я ответил — у меня тоже виды на генерала, но думаю, мы найдем консенсус, pardon, в этом вопросе.

Хакер скучал и я подбодрил его идеей использовать нашу «Логическую бомбу», чтобы взорвать всю банковскую Систему планеты к известно какой матери. Алеша пожал плечами — всегда рад поспоспешествовать нужному и важному делу.

На правом фланге обороны находились братья Суриковы. Снайпер Валера с любовью, как девушку, прижимал СВД с оптическим прицелом. А подрывник Олежек маялся от мысли, что не успел вовремя заминировать все подходы к зданию ХYII века. Я успокоил минера: у нас все ещё впереди. В ХХI веке.

Потом я вернулся к подъезду. Чтобы помочь Арсенчику метать гранаты. И вовремя: разламывая в сторону обгоревший остов импортной колымаги, вкатывалась БМП (боевая машина пехоты). Я порадовался, что не Т-80. Должно быть, танки использовали для наведения конституционного порядка в других местах.

Под защитой тарахтелки на литых колесах грачи мечтали приблизиться к желаемой цели. Без потерь в живой силе. Очевидно, командование посчитало, что они имеют дело с мирной демонстрацией, вооруженной кольями и булыжниками.

Надо ли говорить, что БМПэшка вспыхнула, как примус на дачной кухне. Никитин не выдержал и, плюнув на грезу засадить снаряд в жопу генерала, поджег неуклюжую машину.

Из железного короба вырвался экипаж — контуженный и беззащитный. Мы не стреляли. Не по причине своего благородства. В этом не было необходимости. Не существовало прямой угрозы нашей безопасности. От этого экипажа. А брать лишний грех на душу?

И снова тишина. Над клумбой гудел контуженный шмель. Правда, не слишком он долго гулял над дурманными бутонами — командование фронтом решило выбить нас планомерной осадой, применяя грантометы, минометы и ракетные установки «Град». Насчет градин на головы наши шутка, остальное истина.

Это было неприятно. По двумя причинам — шумно и, главное, усадьба считалась памятником архитектуры ХYII века. Быть может, тезка мой Александр свят Сергеич бился над поэтической строкой: Все кончено — глаза мои темнеют, Я чувствую могильный хлад….

Неприятно. Когда встречаются люди, не считающиеся с национальными достояниями. Таких надобно наказывать самым беспощадным образом. Сечь члены принародно на Лобном месте. Топором. В назидание потомкам.

Под грохот фронтовой канонады хорошо думается. И когда я почувствовал, что могильный хлад, неизбежно приближается, как экспресс Москва-Трускавец, то решил предпринять контрмеры.

Человек я любопытный и хотел узнать, кто конкретно действует против нас. И в каком количестве?

Диверсант задание понял и через подвальное окошко, через которое шмыгал кот Брынцало, улизнул в неприятельский тыл.

За полчаса ему, человеку, удалось все разведать и благополучно вернуться. Был в чужой спецназовской форме с нашивкой, где красовалась хищная птичка, похожая на стервятника. Я почему-то решил, что это грач. Не знаю почему. Плохо разбираюсь в природе родного края, это правда.

Куралев добыл ещё два пистолета пулемета «Бизон» и шипящую рацию. По его словам, вокруг нашей исторической усадьбы создается кольцо из 7 гв. ВДД, 104 ВДД, РВВДКУ, ВДБР, 242 УЦ.

Мама родная! Если переводить это на язык обывателя, то значит: конечная станция Трускавец-пиздец совсем близка. Для нас.

Какие бы мы ни были героями, однако, кажется, кто-то мечтает, чтобы герои были мертвы. В таком постоянном качестве они удобны. Для примера подрастающему поколению. Никаких проблем — лишь менять хризантемы у пьедестала. И почетный караул из мальчиков и девочек.

По-моему, я недооценил Орехова. Кажется, он обиделся? Хотя обижаться должен был я, надежно закупоренный в бронированной банке Пирамиды.

Странные люди, когда у них что-то не получается, обижаются не на себя, бестолочи, — на других.

С птичьим отрядом мы бы сладили, а вот против армейских группировок, обученных на взятие европейских городов, кавказских саклей и среднеазиатских аулов, согласитесь, воевать трудно. Хотя можно. Если нарыть окопов и траншей. И залить их бетоном. Такой возможности не было. И я понял, что на данного противника требуется воздействие моральное. И материальное.

Под грохот канонады мы с хакером впендюрили «Логическую бомбу» в Сеть самых любимых мной банков, которые, по-моему мнению, имели прямое отношение к генералу и иже с ним.

Поскольку я не имел конкретных доказательств этого сотрудничества, то попросил Алешу работать по программе минимум: вызвать маленький банковский кризис. В нашей республике. А мировой кризис всегда успеем — породить.

— А может не надо? — предупредил хакер. — Начнется хаос на рынке ценных бумаг. Еще дойдет до Царя-батюшки.

— Ничего, прочистим мозги, — ответил я, уточнив, — банкирам.

— Да?

— Да, — твердо сказал я. — Крути педали, Леха, это наш шанс. Единственный.

Хакер хекнул: ну, если так, и запустил заряд ЛБ в Сеть банков. В это время наше национальное достояние содрогнулось, словно от попадания авиационной бомбы НАТО. Или термитных снарядов из Т-80.

Я был близок к правде жизни: обстрел шел из гаубиц. Об этом сообщил (через космос) Никитин и что братья Суриковы контуженны.

Тогда я по шепелявой реквизированной рации спецназа высказал свое личное мнение. Об их действиях. И о тех долп`оеп`ах, которые ими руководят. Оказал на противника, так сказать, психологический пресс.

Это я делаю с удовольствием. Особенно, когда лопаются перепонки. От близких взрывов. Даю перевод. Пощадим уши нашей гнилой, как пенька Петровской эпохи, интеллигенции, читающей Монтеня и Генри Миллера под подушкой.

Что же я такое вопил? Ах, надсаживался, это к нам грачи прилетели. Ах, они выполняют приказы таких епнутых от рождения генералов от кавалерии, как то Орехов и Е.Бень. Смею всех уверить, они уже трупы! Это я гарантирую, как похоронное бюро ООО «Шанс». А также пламенный привет отечественным бизнес-банкирам господам Дубовых, В.Утинскому и примкнувшему к ним Гольдману…… блядь!!!

Я умею убеждать. Тихим и незлым словом. Обстрел прекратился. Чтобы закрепить успех, я пробился через руины к парадному подъезду. Там в известковой пороше и дымящихся камнях ХYII века отдыхал Арсенчик, похожий на cнежного человека Ейхуа, очутившегося под одноименной лавиной. Мы с ним (десантником) посовещались — и Арсенчик выполнил мою просьбу. После этого все боевые действия закончились.

Я заметил две гаубицы. В метрах ста пятидесяти. От парадного подъезда, который уже таким не был. Я остался охранять руины, а десантник потрусил на крышу усадьбы, откуда и пристроил бомбовой удар дюжиной Ф-1.

И бой местного значения закончился. Неожиданно для многих. В том числе и для меня, не понимающего, каким оружием владеет наша группа. Нет, я имею ввиду не гранатометателя Арсенчика, а «Логическую бомбу». ЛБ, как выяснилось, в мгновение ока взорвала к чертовой матери парадный подъезд, скажем так, нескольких крупных банков. Что в свою очередь вызвало кризис всей банковской Системы республики. Я не специалист по дебету и кредиту и поэтому мне трудно объяснить, как это происходило, да факт остается фактом: мы, те скромные герои, сумевшие поставить господ банкиров в интересную и знаменитую позу доктора Трендэленбурга.

Впрочем, не буду торопить исторические события. И вернусь в час предвечерний, когда червонное светило верно катило к закату, удлиняя тени. В тихом воздухе плавали куски запахов гари, извести, крови, смерти.

Я проверил наши боевые ряды. Десантник потянул руку, когда изображал катапульту на крыше. Диверсант жаловался на спазмы в животе — облузгался таки, сукин сын, семечек. Хакер мучился совестью по причине нашей диверсии в общереспубликанском масштабе всего банковского дела. Никитин страдал мигренью — отвык от канонады. Серьезнее всех пострадали братья Суриковы: снаряд жахнул в соседнем будуаре, и ребята потеряли все ориентиры и вкусовые качества.

Я утешил группу: могло быть куда хуже. Если бы мы остались в спецотделе G. Никаких перспектив. А тут — свежий воздух через разбитые окна, глубокое небо, куда легко и свободно могут удалиться наши души, птичий гомон в деревьях. Сиди и надейся на лучшую долю.

От моего столь оптимистического настроя все почему-то пригорюнились. Пришлось вспомнить анекдот: одна тетка призвала на помощь мастера по ремонту мебели. Дверцы шкафа, говорит, все время открываются. Когда трамвай мимо дома проходит. Мастер стащил башмаки и в шкаф, чтобы лучше понять причину дефекта. Сидит, а тут муж возвращается. Видит чужую обувку, дверцы открывает: ах ты, гад, что делаешь? Мастер: земляк, бля`бу, трамвай жду.

Посмеялись — такое впечатление, что сидим в шкафу в ожидании трамвая, где кондуктором старушка-смерть.

Пересчитали боезапас — с гулькин нос. И даже меньше того. Разве что застрелиться. Что будем делать? И кто виноват?

На этот вопрос мы не успели ответить — реквизированная рация зашипела и сообщила: с нами желает встретиться представитель банковских кругов.

— А зачем? — удивился я, — у нас нет личных вкладов. Кажется?

— У меня есть, — пошутил диверсант. И показал рожок с патронами.

— Саша, — услышал знакомый голос. — Это Лариса Борcук, помнишь такую?

— Как же не помнить, — ответил я. — Снова на переднем крае?

— Я могу стать посредником.

— А что там у вас?

— Не знаю. Могу только сказать, журналистов здесь… много.

— Мы вас не вызывали.

— А мы сами. На звуки, — ответила знаменитая журналистка. — А если серьезно, принимайте решение, Александр Владимирович.

Я почувствовал: что-то изменилось в политической атмосфере. Что? Надеюсь, не за нас счет будут реставрировать усадьбу XYII?

— Хорошо, — сказал я. — Кто с вами?

— Адвокат Дурнаво.

— Дурнаво?

— Это такая фамилия, Саша.

— Пусть не делает резких движений, — предупредил я, — а так милости просим. В графские развалины.

События принимали странный, подозрительный и неожиданный характер. Хотя это куда лучше, чем быть погребенным под руинами.

И вот они появились, парламентарии. Двигались по двору, точно по минному полю. Рядом с известной журналисткой шлендал субъект в цивильном костюме. При галстуке. Владелец графской фамилии и адвокатской конторы. Что не мешало ему, как простому смертному, махать прутиком с мятым носовым платком. Нагляделся, бедняга, что ли, кино про войну?

— Однако, — прыгала по камням журналистка. — У вас здесь Аустерлиц… Ой, это кто? — Испугалась десантника Арсенчика, похожего черт знает на кого.

— Наш герой, — ответил я.

— З-з-здрастье, — проговорил герой, стыдливо прикрывая дырки на трусах.

— М-да, — задумался адвокат Дурнаво. О смысле жизни.

— Чем могу быть полезен? — шаркнул я ногой, вызвав камнепад.

Когда известковая пыль улеглась, представитель адвокатской конторы был обнаружен под руинами. Ситуацию я утрирую, но то, что этот хитрован и крючкотвор мне не понравился, это совершенно точно.

— Александр Владимирович, — выступил он. — Я прибыл с ответственной миссией.

— С чем? — не понял я.

— Лев Леопольдович, попроще-попроще, — заметила журналистка. — Мы не в адвокатуре.

Лев-Лео прекрасно понял даму и перешел на язык, доступный массам. Он прибыл по поручению. Для делового предложения. От кого? И что за предложение? От группы банкиров, ответил Дурнаво, которые желают заключить со мной, так сказать, сделку века: я им — пирамидную дискету, они мне — сто миллионов.

— Сколько-сколько? — удивился я. — Сто миллионов рваных и деревянных?

— Обижаете, Александр Владимирович, — улыбнулся мой собеседник. Долларов.

— Ого, — перевел я дух. — Сколько ж это они напыздили, простите? То-то народу так худо.

— Александр Владимирович, вы даете принципиальное согласие или нет? занервничал адвокатишко.

— Даю, — ответил я. — По пизде мешалкой. И только потому, что нам предлагают копейки.

— Я вас не понимаю: сто миллионов долларов?

— Все поймут, когда мы снова писюк запустим.

— Это… электропитание вырубили, — вмешался правдивый, как пионер, наш хакер.

— У нас автономная подстанция, — и показал кулак Фадеечеву, который позабыл, что находится на дипломатическом приеме.

Надушенный Дурнаво уже ничего не понимал. Почему он здесь, среди руин, вместо того, чтобы заседательствовать в столичной адвокатуре, пить теплый кофе и подсматривать за упругими ляжками секретаря Аиды. Почему эти оборванцы, пропахшие гарью-известью-потом-кровью, не желают идти навстречу фантастическому в мировой практике предложению? Сто миллионов вечнозеленых за какое-то компьютерное фуй-фуй? Непостижимо!..

В свою очередь я не понимал банкиров: то они готовы друг дружке глотки грызть за медную копейку, а то, пожалуйста, получите…

Ответ был получен скоро. Неожиданно за сиреневым лесом застрекотал летательный аппарат. Батюшки, испугался я, это ещё что на наши головы? Неужели будут разбрасывать листовки. С призывами шлепать в плен к НАТО. За добрый харч. Или будут посыпать головы дустом?

Военно-пятнистый МИ-24 проплыл на графскими развалинами и ушел за деревья. Чтобы, очевидно, плюхнуться на скоростной хавбей.

Я хотел сдаться на милость победителям (шутка), да по намекам всезнающей журналистки понял, что прибыл высокий кремлевский гость, умеющий плести тонкую подковерную борьбу. Прибыл в качестве греческого всесильного бога, появляющегося в самую трудную минуту для героя.

Кажется, наша местная заваруха приобрела вселенский характер и начала влиять на царственно-государственные дела?

Как выяснилось позже: американский спутник-шпион, карябая космическое пространство, случайно завис над среднерусской равниной и зафиксировал напряженные боевые действия. О чем немедля настучал на Землю. В Пентагон. А там, в кабинете № 1224U-SY действовал янки D.Ziberman, завербованный нашей внешней разведкой c времен Золотой Орды, и секретная информация тотчас же угодила на стол высокопоставленному чиновнику, любующемуся каждое Божье утро из окна на близкий лес Ясенево. Еще через несколько минут — докладную о начале гражданской войны читали в кремлевских палатях.

Были приняты отвечающие ситуации меры по выяснению причин возникновения опасного очага. В преступной близости с царскими угодьями.

Конечно, я маленько преувеличиваю потенциал нашего янки в Пентагоне, и тем не менее все службы сработали превосходно, и кремлевский чин решил: лучше один раз увидеть, чем слушать завиральные доклады.

И вот, проявляя мужество и отвагу, он летит (на вертолете) навстречу закату. Вместе с журналистской братией, которая, надо ей отдать должное, прибыла намного раньше, сбив окончательно с панталыку наступающую сторону. Как говорится, куда ни кинь — всюду клин. Для некоторых участников кровавой фиесты.

Словом, ситуация изменилась настолько, что спецназ и армейские части ушли, растворившись в сумрачных лесах и топях, будто их не было, а из усадебного дворика торопился прочь адвокат Дурнаво, не выпуская из рук все ту же веточку мира с мятым платком. Парламентарий, е`!

Наша группа занялась контуженными братьями Суриковыми. Шарандарахнуло близко и сильно, да братья хорохорились и делали вид, что готовы выполнять новые задания родины. Я приказал Никитушке и Куралеву: ходко в госпиталь Бурденко.

— Ааа?! — орали братья в две глотки, не понимая, что от них ходят. Патронов нету!

— На хрена мне ваши патроны, — отвечал я. — Вперед, в койку!

— Олег, трахнул Ольгу? — удивился снайпер Валерий. — Когда он успел? Мы ж все время вместе.

— Я не слышу сойку, — показывал минер на кусты.

Смех да грех. Наконец догадались вытащить блокнот; к счастью, братья не разучились читать — и были благополучно отправлены туда, где щебечут сойки, шныркают вялые аквариумные рыбки, а под койками крякают керамические утки.

Затем появилась группа людей — среди них я без труда признал моложавый кремлевский чин, когда-то промысляющий древней профессий — это я про журналистику. Был лобаст, щекаст, в легкой летней безрукавке. Улыбался демократично и просто.

Лариса Борсук сдержанно представила нас друг другу: Саша — Валя. Короткое рукопожатие. Душевный пригляд рысьих глаз. Мирный голос:

— Веселые дела твои, Господи.

— Веселее некуда, — ответил я и указал на покореженный сгоревший остов импортной колымаги.

… Прогулочным шагом мы вдвоем пошли гулять по аллеям. С вечерних деревьев ниспадали сумерки.

— Наслышан-наслышан о ваших подвигах, Александр Владимирович.

— Это мы только отбиваемся, — признался я. — Из последних сил.

— Думаю, силенок хватит, — усмехнулся мой собеседник. — На новую бузу, а?

Я пожал плечами: черт его знает, живешь, точно в чаду, и неизвестно, что ожидать от себя. И других. В которых верил больше, чем себе. Да, согласились со мной, люди ломаются, как сушняк в лесу.

И мы повели разговор о генерале Орехове — бывшем генерале. Продался Мудак Мудакович, продался. Финансово-промышленной группе. Организовал крышу для банкиров — костяк был составлен не без помощи генерала Бобока, бывшего сотрудника КГБ, а ныне радетеля интересов Рост-банка. В оперативную группу входило несколько бывших военных спецов плюс обиженные чекисты, выкинутые из гранитных стен Лубянки.

Это все понятно: на одну генеральскую зарплату не прожить, да продавал информацию, подлец. Продавал господам банкирам. Жизнь, как чемодан с двойным дном.

А дальше — больше. Когда ситуация, благодаря моим остервеннело-настойчивым действиям, начала принимать опасный характер, генерал пошел ва-банк, решив сделать бизнес на «Логической бомбе». При удачном стечении обстоятельств он достиг бы превосходных целей: 1) зараз уничтожил всех исполнителей, 2) получил от банкиров лакомый кус за ЛБ, 3) исчез на коралловых островах.

И надо отдать должное ему: расчет был верный и отличный, и уже бы грел пузо на экваторе под пальмой. Да на его беду группа имени Селихова вырвалась из бронированной западни.

— Как это удалось? — поинтересовались у меня.

— С Божьей помощью, — признался я.

— Понял, — хмыкнул мой собеседник. — Будем считать так.

— А где Орехов? — в свою очередь поинтересовался я. — И его команда?

— Пока не знаю. В бегах. Найдем.

— Я бы хотел сам, — признался, — поискать.

Кремлевский чин задумался и справедливо заключил: будет много трупов. Нет, отшутился я, мне чужих трупов не надо.

После этого мы начали обсуждать проблему с ЛБ. Мой собеседник популярно объяснил: игрушка является национальным достоянием республики и её надо вернуть под опеку государства.

— Какая игрушка? — начал я валять дурака.

— Логическая бомба, — хмыкнул кремлевский мечтатель. — Разве не из за не все эти шекспировские страсти.

— А, — вспомнил я. — Речь о компакт-диске?

— Да, — улыбнулся как родному.

— Нет её, — развел руками. — Там она, — и указал на догорающий остов Lincoln. — Прямое попадание фугасов.

— Не может быть? — поменялся лицом мой собеседник — его лоб покрылся алмазной крошкой смерти.

— Увы, передал сестре, — признался я. — Она сказала, что так будет лучше. Оказалось хуже.

— Идиот, — процедил мой симпатичный новый друг. — Вас надо судить военным трибуналом.

— Вас самих давно пора судить, — посмел выказать народную мысль вслух, — скурлатаев.

— Чего? — вытянулся лицом

— Подозреваю, Орехов работал на вас, друзья мои, — снизошел к объяснению. — Хотите спасти Большого БеНа и его лучшего друга Билла и поэтому организовали заговор скурлатаев?

На меня посмотрели как на сумасшедшего. Что было недалеко от истины. Но интуиция, девушка капризная, подсказывала мне, что мы имеем то, что имеем. Не будет кремлевский чин плюхаться на вертолете только ради спасения, прошу прощения, демократии и горстки бойцов, куда там? Кремлевским мечтателям нужна была наша лапотная, но эффективная Логическая бомба, вернее, она была нужна Хозяину мира. А кто у нас Хозяин планеты всей? Правильно, отминетенный любитель игры на саксофоне и точечных ракетно-ядерных ударов.

Что же потом? В панике мой собеседник кинулся к остову Lincoln, у которого колдовала спецкоманда в прорезиненных одеждах. На траве был раскинут светлый полиэтилен, а на нем — то, что когда-то было моей сестрой Анной. Совсем недавно было Аней. Несколько часов назад Анькой. В другой жизни.

Специалисты утверждают: для человека заживо сгоревшего присуща поза «боксера». Не знаю. То, что осталось от сестры, напоминало ветвь обрубленного и обгоревшего в пламени туристического костра дерева. Обугленная ветвь дерева на светлом фоне, и больше ничего.

Получив невнятный приказ, специалисты принялись рыться в том, что осталось от человека и машины — искали ЛБ. Прости, Аня, сказал я, прости, в таком мы живем мире, где даже после смерти не наступает успокоение. Всю нашу жизнь нас преследует заговор скурлатаев. Они живут вокруг нас и в нас самих, с ними трудно бороться, однако можно. Правда, чаще всего результат этой борьбы — смерть. Но пока жив хоть один человек…

Что же потом? Сумерки наступали, как неприятельская рать, и Куралев спросил: не разжечь ли костерок? Я сорвался на безумный ор: пока живой, при мне никогда никаких костров! И отправил бойцов на местную ГРЭС, и через полчаса в графских развалинах можно было снимать фильм о привидениях. В качестве коих — мы. Начала появляться и обслуга, быстро пришедшая в себя от внезапного катаклизма. Лишь один садовник с лицом спившегося Иисуса страдал в развороченных минами клумбах.

Пора подводить очередные предварительные итоги. Ситуация упростилась донельзя: есть конкретная группа людей, подлежащая ликвидации. И не потому, что я столь кровожаден и мстителен. Если не мы их уничтожим, они будут пытаться источить нас с древа жизни, выразимся так.

Хотя напомню, все начиналось с бытового анекдота в клозете, а заканчивается космическими войнами с НАТО.

Мог ли я в самом страшном сне представить, что генерал Орехов, друг мой и товарищ, которого я знал лет сто, продаст нас. За сколько монет серебром? За тридцать? Или больше? Какая разница?

Одно утешает, я таки почувствовал ситуацию. Собственным задом. Иначе как объяснить, зачем потащил на Объект А. Гостюшева? Во всяком случае, то, что в его чемоданчике хранится лазерная пушка я знать не знал. Равно как и то, что иуда таится рядом.

Неужели Орехов вел игру с самого начала? С первой минуты, когда я вышел из зоны. Если это так, то Никитушка абсолютно прав: я един в трех лицах. Эх, Алекс-Алекс, не пора ли сбрасывать сбрую портупеи и запрягаться в мирное сельское существование. Если вся эта история удачно закончится, пойду в подпаски к дедку Евсею. В ливадийские ковбои. Там я буду на месте с пользой для дела крутить хвосты буренкам для повышения удоев.

— Александр Владимирович, — оторвал от мрачных мыслей и радужных перспектив хакер. — А что с «Бомбой» делать?

— С какой бомбой? — спросил я невнимательно.

— С нашей… Из Пирамиды.

— Да, — задумался я над новой проблемой. — Можно её пока законсервировать, как огурец в банку. До лучших времен.

— Не понял?

— В писюк, чтобы ЛБ никто не нашел. — И нашел место шутки. — И мы тоже.

— Теперь осознал, — и удалился выполнять задание: консервировать виртуальные овощи.

Только я решил присесть, как появился садовник. С предметом в добросовестных руках. И просьбой объяснить, куда это, выявленное в клумбе, удалить. Я присмотрелся — и мой чувствительный копчик обледенел, как атомоход имени В.И. Ленина близ полюса: цветовод удерживал мину — не разорвавшуюся.

В этот напряженный момент из окон усадьбы вывалились каменные глыбы и ухнули вниз — десантник и диверсант очищали площадку для сна.

Я заорал не своим голосом и хотел запустить мину, чтобы помочь бойцам более активно обстраиваться, да услышал шум мотора. Лихо катил таксомотор, а в нем — Хулио и морпех Коля Болотный. Из экзотической Африки. На одном из них по самые уши был нахлобучен пробковый шлем. Не трудно догадаться, на чьей тыкве держался бамбуковый привет из колониального континента.

— О! Вах! Братцы! А чего у вас? Землетрясение! — восторженно кричал плантатор. — О! Колян! А нас встречают хлебом-солью!

Должно, Резо почудилось в сумерках, что его поджидает красная девица, держащая дар пшеничного поля и соляных копи. А это был я с миной.

Как бы поступил на моем месте вспыльчивый гражданин? Я же себя сдержал: аккуратно стащил с головы путешественника шлем, заложил туда мину и после этого, как дискобол, заслал спортивный «снаряд» известно куда.

Импровизация удалась — взрыв шумно и ярко пыхнул в черных кустах. Все участники праздничной встречи привычно пали на грунт. Кроме водителя таксо, который меланхолично сидел в авто, ожидая обещанного тройного счета. Он его и получил — бамбуковые ошметки заколотили по капоту, как неожиданные градины в Африке. По прокопченным черепкам аборигенов.

Надо ли говорить, что через миг авто сошло со степелей усадьбы со скоростью стратегической ракеты СС-20. В неоглядные просторы нашей родины, мирной к вечеру.

— Эге, командир, ты куда?! — удивился честный Резо. — Куда это он? Не оплатили ж. Вот чудило, вах! — И нам: — Вы чего тут без нас совсем того?..

— А вы там — без нас, — заметил я. — Прослышали о вашем геройстве.

— Поклеп, Алекс, — горячился Хулио. — Колян, скажи, что клевета?

— М-да, — поправил челюсть морпех. — Вроде ничего такого. У вас поболее разгром.

— Бомбила НАТО, что ли? — не унимался Резо.

Я отмахнулся и ушел брать уроки компьютерной грамматики, оставив группу рассказывать байки о своих героических похождениях.

Хакер трудился в поте лица: пихал ЛБ в писюк. Тот жалобно попискивал, будто ему прищемило, прошу прощения, яйца дверью.

— Как дела? — поинтересовался я.

— Изучаю вопрос, — буркнул Алеша. — Гуляем.

— Молодец, — проговорил я. — И где гуляем?

— В Пентагоне, — ответил хакер.

— Молодец, — проговорил я. — Пентагон — это… — И забыл, что хотел сказать. Потом решил уточнить: — Не понял, где мы гуляем?

— Мощнейшая штучка, — с азартом признался взломщик. — Прожигает все защиты. Фантастика!..

— И что?

— Сутки работы и Америку всю можно обесточить. Будут жить как в пещерах.

— Уверен?

— Делов-то: уничтожить всю компьютерную Сеть…

Я вдруг собственной шкурой почувствовал, что 6-ой флот USA, елозивший теплое Средиземное море, развертывается на боевой курс к нашим холодным лужам.

— Думаю, прогулку надо закончить, Алеша, — осторожно попросил я. Пока

— Почему?

— День был трудным. Надо отдыхать.

— Да? — вздохнул хакер, щелкая по клавиатуре. — Жалко. Умеем-таки мастерить.

— Умеем-умеем.

И только убедившись, что прогулка по пентагоновским лабиринтам закончилась, я сделал хакеру выволочку. С употреблением ненормативной лексики. Не доставало нам международного скандала. И бомбардировки усадьбы Б-52.

Не успел я развязать этот противоречивый узел, как по двору начал таскаться Резо-Хулио с пустой трубой гранатомета и ором утверждать, что немедленно отправляется на поиски сучьей морды Орехова, чтобы из неё сделать фруктовое желе!..

Ему поверили и принялись ловить всей группой, вырешив, что чудак перегрелся на чужом солнышке. И ловили всю ночь. Бы.

Я не дал коллективу такой прекрасной возможности блудить по аллеям парка. Вырвав «Стечкин», выпустил всю обойму. По движущей, сумасбродничающей цели. И промахнулся. Странно? Либо я так умаялся за день, либо Резо научился наконец увиливать от пуль.

Под оптимистические вопли человека, вновь познающего отечество в тернистых кустах, группа поспешила пойти спать. Чтобы встретить новый день на подъеме всех своих сил, как физических, так и душевных.

Повторяю: каждому человеку обеспечен собственный труп. Некоторые забываются, надеясь, что их могут выручить телохранители, современные системы охраны, Божья воля и так далее.

Но раньше или позже ангел-хранитель, устав от мерзостей бытового разложения подопечного, сигает от него без оглядки. И наступает время ответа за грехи. И нет такой силы, могущей остановить, выражусь выспренне, меч возмездия.

На что рассчитывал генерал Орехов, пристраивая нам родовой склеп в спецотделе G. На это и уповал — на братскую могилку. Всем. И тогда он — в полном порядке. Был бы. И ферментировал под вельветовыми пальмами своего острова имени себя. И тискал за кокосовые титьки туземок. Бы.

Дело в малом: наша пыльная жизнь отличается от виртуальной, тем, что мы неизменно наталкиваемся на частицу БЫ. Как на противотанковый еж. Наступаем на нее, точно на противопехотную мину, запрещенную для употребления ООН. Кромсаем тело, когда продираемся сквозь заградительную проволоку из частиц бы-бы-бы.

Словом, вся жизнь способна кувыркнуться из этой ничтожной чепухи. Мнится, вот цапнешь Боженьку за бороду и прямым ходом в райские заросли, ан нет — откуда не возьмись ухает на голову БЫ, подобно сколку болида, и все вперед ногами. В подземную юдоль. Кормить червей.

Господин Орехов поступил неосмотрительно, используя свое служебное положение. Страх помутил его разум. По-иному трудно объяснить его действия. Поднимать армию? Зачем? Если можно полюбовно договориться. Я ему отдаю ЛБ, а он мне — жизнь. Свою, вельможную. И все были довольны. Бы. А так вновь возникают проблемы. У всех нас. И надо их решать — и решать оперативно.

И не успели первые петухи погорланить песнь во славу новому дню, я уже проводил производственное совещание в сохранившейся беседке. Я бы не поверил в то, что содеялось вчера, да полуразрушенная усадьба доказывала обратное. Было. Все было.

Ребята спали на ходу; пришлось их оживить сообщением: господин Орехов собирает войско для нового марш-броска. На нашу крепость. Странно, никто не поверил. Привыкли, паршивцы, к моим шуточкам, однако глаза приоткрыли, чтобы убедиться — уже утро и пора завтракать молочными продуктами.

Перед группой была поставлена четкая задача: найти и уничтожить врага. Который нам известен. Чтобы в прекрасном будущем у нас не возникало проблем. Меня поняли. Даже Арсенчик. Вот что значит постоянная боевая практика, улучшающая образную систему, мышление и здоровье.

Мы разработали план наших действий. Первое — транспорт. Есть договоренность: мы меняем чужой ПАЗ на свои джипы, запамятованные нами у стен Пирамиды. Договор заключен у облаков, то есть на самом высоком уровне, и поэтому есть надежда, что обстрела из шахт Объекта не последует. При нашем втором настойчивом появлении. Этой проблемой будут заниматься Никитин, Резо и Куралев. О! Как обрадовался Никитушка, поставивший было крест на своих авто. Он гекнулся с табурета и кинулся заводить мотор строптивому, как ишак, ПАЗику.

Затем навещаем госпиталь, где братья Суриковы доводят до белого каления сестричек в белых халатах — своими шуточками.

Резо-Хулио тут же оживился. При упоминание тех, кто дал клятву Гиппократа и подставлял утки под квелые зады. Все-таки он был безобразно любвеобилен. Я сделал Ромео замечание, предупредив, что кастрируем его, как кота.

Уничтожить врага нужно только в крайнем случае, если вдруг господин Орехов или товарищ Е.Бень повстречаются на Тверской, прогуливающимися с дамами по имени Танечка или Леночка, или Валечка или ещё как-нибудь. А так — постоянно сообщать о своих действиях и перемещениях по планете.

— Какие будут вопросы?

Вопрос был один — у хакера: он-то с кем и куда? Я ответил — с писюком до конца дней своих. Это вызвало ржание у коллектива. Я пригрозил устроить субботник и все поспешили заняться своими делами. А мы с Алешей обговорили наши возможные действия, связанные с ЛБ. Какие? Пока военная тайна.

Существовала ещё одна проблема: безопасность ливадийских обитателей фазенды. Есть, напомню, З а к о н наших каменных джунглей: в местных войнах не использовать женщин и детей. Такое западло. Тот, кто посмеет нарушить этот закон, подлежит немедленному уничтожению — уничтожению до седьмого колена. Однако ныне у нас беспредел, и надежды на то, что враг будет милосердным, нет никакой. Страх делает из человека рефлексивный шмат мяса, неспособный контролировать себя.

Способен ли господин Орехов на беспредел? Тот, из прошлой жизни, нет, а этот?.. Я решил не рисковать и призвал на помощь десантника Арсенчика.

— А почему я? — искренне огорчился боец. — Тут такие дела-делишки.

— Вчера, родной, ты все дела переделал, — заметил я. — Отдыхай на природе. И её лоне.

— Александр Владимирович!

— И не только отдыхать, но и стеречь покой и мир.

— Да, там ж медвежий угол, Александр Владимирович?

— Арсенчик, — занервничал я. — Сейчас будешь лететь и пердеть до Ливадии. И дальше. Ты меня знаешь.

— Ну тогда ладно, — вздохнул десантник, переминаясь с ноги на ногу.

— Что еще?

— А где пополнить боезапас?

— Зачем?

— Для этого… Для охраны рубежей.

Я хотел послать собеседника, куда подальше, то бишь в Ливадию, налегке, да понял: Арсенчик прав — мало ли что? И подробно объяснил про лежку, предупредив, чтобы боец довольствовался малым и не тащил оттуда мортиру 1812 года.

С этими добросердечными напутствиями десантник убыл. На ПАЗе. Через Пирамиду. Вредоносный диверсант Куралев начал отпускать шуточки: а слабо повторить подвиг в трубе, что, жировые складки на жопе мешают? Арсенчик терпел, но, когда автобусик вываливался из усадебного двора, зажал интеллект оппонента подмышку. Последнее, что успел приметить я: ногой диверсант пытался отбиться от уха десантника. Дети, ей-ей.

В усадьбе нас осталось трое: я, хакер и морпех, если не считать обслугу, мужественно несущую хозяйственную вахту на графских развалинах. Мы с Алешей продолжили свои компьютерные игры, а Коля Болотный взял на себя охранные функции взвода.

Через час я услышал характерную автоматную очередь: тра-та-та! Что такое? Снова ближние бои с мимикрирующим врагом?

Ошибся. Прибыли строители из Турции. И это не штука. Меня предупредили об их появлении, а я забыл сказать морскому пехотинцу. Тот, действуя по уставу, крикнул: стой, мать вашу! Кто идет?!. А турки — они и у нас турки. Ни бельмеса. Переводчик же был пьян в ситец третий день. И поэтому Коля Болотный вынужден был долбить поверх строительных фургончиков, попридержав чужеземное вторжение на вверенную ему территорию.

Слава Господи, обошлось, хотя инородцы галдели, будто им сочинили секир-башка. Нервный народец, право слово; а главное, могли бы выучить великий и могучий. Впрочем, надо быть объективным: самые популярные изречения они употребляли. В полном объеме нашей начальной школы. Где мать было самым излюбленным словцом.

Короче говоря, до полудня я занимался черт знает чем, но не делом. За это время господин Орехов три раза мог бы дохилять до границы Гондурас. А товарищ Е.Бень замаскироваться под счетовода плодово-овощной базы в Чертаново.

Затем через космос объявился Арсенчик. У него был странный голос придушенный. Оказалось, десантника обкормили домашними пирожками со сметаной. И ему было плохо. Об этом информировал дед Евсей, разобиженный, должно быть, что гость дорогой не пожелал вкусить деревенского винца. Я снова предупредил дедка о вреде пития и поинтересовался состоянием жены.

— Порядок, — ответил Евсеич. — Мы тута порядок уводим у дому. Супботничек, значитца.

— А кто там у вас орет, как недорезанный?

— Так, это… порося, — и признался, что животину он решил подарить мне, чтобы я из него вырастил кабанчика.

— Дед, — сказал я, — мне порося не хватало для полного счастья.

— Добрая закуска буде, Александрь, под осень-то.

Я махнул рукой — народ уже готовился к празднику рождения нового человека.

И только после обеда мы начали плотно решать основную проблему. С точки зрения обывателя, наши действия подпадают под УК. Увы, иного не дано. Повторю для тех, кто верит, что проживет в обществе равных прав, где один закон на всех.

Обмен машин на Объекте, по слов Никитина, произошел миролюбиво. Если не считать, что с одного из джипов скрутили запасное колесо. И это в самой запертой зоне на планете? Нет, наш человек даже на плохо обитаемом Марсе найдет что урвать. В личное хозяйство.

Я успокоил друга, как мог, посоветовав стащить колесо у ресторана «Метрополь».

Итак, мы разбились на мелкие группы. Я — первая, Никитин и Куралев вторая, Резо и морпех Коля Болотный — третья. Хакер остался дежурить в усадьбе — следить за писюком и работой турок. Они, конечно, народ беспорочный, да пол-усадьбы захапать могут. В солнечную Анталию. В качестве сувенира.

Возникает увлекательный вопрос: можно ли в десятимиллионном мегаполисе обнаружить солдата в галифе с генеральскими лампасами? Разумеется, нет. Однако если очень надо, то можно.

Существует специальная программа поиска любой фигуры — живой. Тот, кто не успел примерить ореховый костюм, всегда оставляет след. Желает он этого или нет. Главное — выйти на этот след, а остальное дело техники: раскрутить кишки врага, как клубок, выйдя на его подельников.

По прибытию в столицу мы начали выполнять поставленную задачу: Никитин и Куралев отправились на место жительства гражданина Е.Беня, Резо-Хулио и морпех — на его бывшую службу; а я должен был найти лучшего друга-салдофона.

Но поначалу решил навестить контуженных братьев Суриковых. Враг может и подождать, а вот когда ты валяешься на больничной койке, то весь мир не мил. И витаминов жрать постоянно хочется.

Я прикупил экзотических фруктов — ананасов и бананов. Как утверждает медицина: ананас укрепляет память, а бананы содержат серотонин — вещество, необходимое нашим мозгам, чтобы те подали сигнал всему организму: ба! батенька, да вы счастливы!..

Теперь ясно, почему у нас на каждом углу висят банановые гроздья. Слопал заморский сладкий огурец и чувствуешь себя аборигеном на острове Моруа. После атомного подземного взрыва. Хорошо!

Военный госпиталь находился в парковой зоне. На аллеях прожигал жизнь поправляющийся люд. Все в тех же растоптанных шлепанцах-говнодавах.

В стране можно поменять социально-общественный строй несколько раз, а вот больничные тапочки никогда в жизни.

Пройдя километров пять по казенно-казарменным коридорам, я наконец сыскал отделение, где прибывали мои бойцы. Лежали они вместе в небольшой палате, как в одном окопе. Мне обрадовались необыкновенно. И принялись вопить нечеловеческими голосами: у них все отлично — в башках звенит, как в трамваях, да лекари говорят, временно.

— То есть трамваи уедут, — пошутил я.

— Ага, хавка нормальная, — отвечал на это Валера.

— Кого ты трахнул, — гнул свою линию Олежек. — И когда?

— Перловка отличная, — кивал головой снайпер.

— А, повариху Капу, — понял свое минер. — Она ж как слониха?

— Что, уже пора на полдник?

— Как слон, говорю!

— За стол?

— Слон-слон!

Поговорили, мать так растак. Оставив братьев с их трамваями и слонами, я отправился на поиски лечащего врача.

Лекарь оказался добродушным, проспиртованным малым в звании подполковника медицинской службы. Он поспешил меня успокоить: через недели три слух у братиков будет музыкальным, как у итальянского слоника в десять пудов Лучано Паворотти.

— У соловья, — поправил я безвкусного эскулапа.

— Ну да-ну да, — согласился тот, предложив чистого спирта: за здоровье, свое и пациентов.

Увы, отказался я, на работе. И удалился от соблазна. Выполнять конкретную боевую задачу.

И первым, что я увидел, выкатив на джипе из госпиталя, был дребезжащий старенький трамвай. Но без слона.

По телефончику я связался с друзьями. Новости, равно как и майор Бень, отсутствовали. В квартире проживала матушка, уверенная, что сынок её коптит в речном пароходстве; бывшие же сослуживцы дали самые лестные характеристики любителю катамаранов.

Я передал всем участникам городского ралли привет от братьев Суриковых и приказал отработать речную версию. А вдруг Бень бороздит просторы Москва-реки на шаланде? Неудивительно, что наши пути-дороги не могут пересечься.

Подтверждение этой версии мною было получено от некого Саввы Болтунка, лучшего друга майора.

Тип оказался примерзким. Плюгаш. С испитой рожей. Не человек — выродок шакалий. Пытался меня укусить:

— Паря, сука ментовская! Я — Савва Болтунок! По прозвищу Психованный! Асса!.. — И принялся скакать по своей малогабаритной, сшибая полки, табуреты и бутылки. — У мя черный пояс по кунг-фу! Я счас тя`делаю!..

— По мудэ у тя пояс, — и цапнул собеседника за его хлипкое горло. И так, что тот забыл все на свете. Сделал вид, что ничего не знает и не помнит.

Широкой общественности известно: я люблю людей и терплю их произвольные взбрыки. Правда, иногда на отдельных животных надо воздействовать решительнее. Что и было сделано: взболтнув Болтунка, как бутылку с прошлогодней простоквашей, я размазал его по стене. Рожей хари вперед. Мой оппонент пришел в глубокую философичность. Да «Стечкин» мигом реставрировал битую память.

Оставив Психованного в обществе загаженного донельзя унитаза, я полетел (на джипе) к берегу водохранилища. У деревни Рыбная Уха, такое вот название, обреталась хибара, где и таился наш герой Е.Бень. В трудные минуты своей жизни.

Слышу напряженные голоса: больно легко и просто — найти недоумка, уронить его организм в унитаз и… все? Что сказать? По этически-эстетическим соображениям я многое опускаю. Не живописать же подробно, как любитель восточных единоборств нагадил в портки, когда я промахнулся из любимой пушки. После того, как эта визжащая бешеная сволочь изловчилась укусить меня. За палец. Теперь вот проблема: делать прививку от бешенства. Сорок уколов в живот — это не встреча в обществе столичных книголюбов. Так что не все так просто, как кажется на первый взгляд.

Меж тем за штилевыми деревьями блёкнула водная гладь, как выражаются версификаторы. Пресное море. Эх, сейчас бы на бережок, да плюхнуться в набежавшую мазутно-малахитовую волну. Снова, черт подери: БЫ!..

Я решил не ждать боевых друзей, пылящих где-то далеко по отчим ухабам, сообщив, правда, им место нашей будущей встречи — Коммунистическая ул.157.

Оставив авто на пропахшем рыбой берегу, я знойными огородиками пробрался к хибаре. И залег у перекосившегося от старости забора. Под панамами лопухов. Тот, кто б меня видел, безвозвратно утерял бы веру в благородный чекистский труд. С чистыми руками и холодной головой.

Я к тому, что было грязно и жарко. Дворик с раскаленным солнечным столбом был пуст, как аравийская пустыня. Никого и ничего, кроме связки лещей на бельевой веревке, прикрытых марлей.

Домик был дачно-дощатыми, закрытым наглухо. Не уплыл ли майор к романтическим берегам Майорки? Ждать его возвращения? Или зайти в гости. Без приглашения. Не сушиться же на балде, то бишь солнце, точно рыбеха на веревке?

И я решил работать. По-пластунски — к стеночке, послушал тишину. Безмолвие. Лишь трудолюбиво зудели мухи над марлей.

Не люблю я такой тишины. Жди неприятностей. И оглушительных залпов из всех стволов.

Через малое окошко продрался в подвальное помещение. Сумрачно и прохладно — что-то наподобие погребка. С житейским хламом. По ступенькам взошел к двери. Приоткрыл её и почувствовал запах. Запашок. Сладковатый. Так пахнет, буду субъективен, брюквенная каша на пару.

По центру горницы находился стол, покрытый белой скатеркой. На столе бутылка водки, у бутылки — засохшая снедь. В кресле обретался майор Е.Бень. В парадной форме подразделения специального назначения МО «Витязь». С краповым беретом набекрень. От меткого выстрела ПМ в рот мозговой винегрет разметался по кустам домашних цветов, где пожужживали ленивые мухи.

Я хотел сделать шаг — и сдержал себя. В таких случаях говорят об интуиции. Не знаю. Во всей картинке наблюдалась какая-то неестественность и театрализованность. Хотя труп в берете или без оного всегда неестественен. Однако, зная привычку военного спецназа к антипатичным сюрпризам, я решил не поспешать. Почему бы майору не прихватить с собой на небесные острова чью-нибудь душу? С коллективом веселее. Под кипарисами вечности.

Я — крепок задним умом, повторю ещё раз. Это факт моей биографии. Иногда мне самому сложно истолковать мои же действия. Подумав, порылся в подвальном хламе. Обнаружил нечто похожее на багор — то ли противопожарный, то ли рыбачий. Тиснул его в щель двери и… последнее, что заметил: полуразложившийся труп, приподняв краповый берет, приветствует меня, мудака, уносящегося в ослепительно-громыхающее царствие Божiе!..

Про живой труп шутка, а все остальное правда — оказывается, как потом выяснилось, майор заложил под себя ТМ-62, то есть противотанковый фугас, и пристроил р а с т я ж к и по горнице.

Контуженный взрывом и собственным распиздяйством, я с остатком багра стремительно укатился в подвал, откуда был извлечен своими подоспевшими боевыми товарищами. Как боец с древком знамени полка.

Мои друзья плеснули на бездыханное, частично контуженное тело, ведро воды. Два ведра. Три. И когда я пришел в себя, то впечатление было одно: будто нахожусь на песчаной отмели острова, где по кругу ходят гадостно лязгающие буферами трамваи, на платформах коих восседают слоны, трубящие в свои резонаторные хоботы.

Тьфу, какофония е`! Как головушка моя не треснула по шву, не знаю. И ко всему этому было впечатление, что в ушах завязло по авокадо. Кажется, я начинал понимать братьев Суриковых. Как бы не оказаться третьим. В их палатном окопе.

Впрочем, друзей я постигал прекрасно. Никитушка крутил пальцем у виска (своего). Резо-Хулио радостно отмахивал руками, бегая вокруг порушенной в прах хибары, точно в немом кино. Куралев и Коля Болотный жевали сухих, искрящихся хрустальной солью лещей. С удовольствием. Мечтая о пенящемся холодном пиве.

Скоро я начал узнавать голоса и звуки мира. Вопли летних пацанят, трёкот мотоциклетки, на которой подкатил участковый в рваных кедах на босу ногу, трёх птах… Хорошо!..

— Вот так еп`нуло! — первое, что я произнес. После вынужденного молчания.

— Кто? — спросил Никитин.

— Какой конь в пальто? — не понял я.

— Кто там был, мать твою так?

— Бень, но без матери!

— Алекс, лечись!

— С кем? С конем?

— Какой ещё конь?

— Ты же говоришь про лошадь?

— Все! Поехали отсюда! — крикнул Никитушка. — Дохлое дело.

— Это точно. Какое может быть тело, — согласился я. — Все! Поехали отсюда! Дохлое дело.

Не знаю, что я смешного сказал — группа хохотала. Самым безобразным образом. Вместо того, чтобы посочувствовать командиру производства, который оказался на краю могильной бездны. Странные люди, право. Перегрелись на балде? Вот что значит не обращать достаточного внимания на активность нашего светила. Может, случится солнечный удар. С печальными последствиями.

Отсутствие результата — тоже результат. Майор Бень сделал свой выбор. Оригинальный — размозжил череп и подстраховался противотанковым фугасом. Хитро.

Что же он хотел сказать и не сказал? Нам. Этого никто не узнает. Обидно. Рассчитываешь на духовноподъемную беседу, а приобретаешь окровавленные фрагменты. Неприятно. Неприятно так опрометчиво поступать.

Следовательно у майора были причины заталкивать ствол пистолета Макарова под язык. Но какие причины? Такие бойцы добровольно не уходят. Помогли? А почему бы нет? Инсценировали самоубийство. Отыграл служака и на покой вечный. В лучших традициях нашего времени.

Вернувшись в усадьбу, мы обнаружили, что графская постройка ХYII века превращается в дворец будущего. С кислотными разводами на стенах, современными цветными витражами, мраморной парадной лестницей. Кого не хватало для полного счастья, так это павлинов, дерущих глотку между сосен и пихт.

Я хотел вмешаться в строительно-восстановительный процесс, но понял лучше заниматься своей работой. Тем более ситуация находится не под контролем. Пока. Необходимо во что бы то ни стало обтрупить, скажем так, господина Орехова. Потому, что с подобной мечтой носится он сам — первым грезит возложить на мою могилу букет незабудок.

Надеюсь, не родилась ещё такая сука, которая бы могла сделать меня? Я обречен на бессмертие, пока в этом дольнем мире обитают скурлатаи в человеческом облике. Думаю, все понимаю о чем речь?

Вечером я собрал группу. Для детального обсуждения новой акции «Памятник». Наши попытки обнаружить господина Орехова не принесли успеха, и я решил пойти на крайнюю меру: встретиться с теми, кто оплачивал его труд. А почему бы и нет? Я предлагаю банкирам хорошие условия. Они их принимают. Или не принимают. И жизнь продолжается дальше.

— Уверен, что пойдут на сдачу? — спросил Никитушка, отлично разбирающийся в карбюраторах и тормозных колодках, но не в психологии противника и его душевных порывах.

Надо признать, что шумные трамваи со слонами-трубадурами порой колесили по моим мозговым рельсам, и по этой причине я был несколько неровен в общении с окружающим миром. И пропускал мимо ушей некоторые малосодержательные вопросы.

— Начинаем в два часа дня, — продолжал я инструкцию. — У памятника А.С. Пушкина.

— Уверен, что пойдут на сдачу? — не унимался мой друг. — Чего ржете? Пусть ответит на поставленный вопрос.

— Он тебя пристрелит, — предупредил товарища Хулио. — И ему ничего не будет.

— Почему?

— Потому, что контужен. На всю голову.

— О чем это вы? — поинтересовался я.

— Это мы так, — уверил Хулио. — Прошу продолжать, командир.

— Спасибо, — рявкнул. — И ещё неизвестно, кто из нас контуженный более.

— Тогда отвечай на вопросы, — потребовал Никитин.

— А вопросы потом, — держался из последних сил. — Если до этого, я кого-нибудь не пристрелю.

Тонкий мой намек все поняли — посмеялись полезной шутке и мы продолжили.

Итак, начало акции в 14.00. Для контроля моей встречи с банкирами Дубовых и В.Утинским группа занимает следующие позиции.

Джип с Никитиным и ракетной установкой «Stinger» держит южный сектор обстрела. Диверсант Куралев в полной боевой выкладке прикрывает север, сидя на лавочке у фонтана и любуясь радужной водяной пыльцой и детьми. И голоногими их мамами.

— А если какая-нибудь мама?..

— Я сказал, вопросы потом.

Морпех Коля Болотный у памятника великому поэту делает вид, что ждет любимую. Для конспирации нужно купить цветочки. И спрятать туда крупнокалиберный пулемет.

Резо мается на балюстраде кинотеатра «Пушкинский», изображая из себя любителя кино, ожидающего начало просмотра порнографического фильма «Цирюльник». Мой товарищ исключительно возбудился и хотел бежать. Занимать очередь в кассу. Его удержали — c трудом.

Проще говоря, никто не принял серьезно акцию «Памятник». И я знал по какой причине. После подземного коллектора иная наземная работа казалась культурно-развлекательной программой.

Я предупредил, господа Дубовых и В.Утинский будут с телохранителями, и поэтому, если начнется заваруха, то лучше отступить на подготовленные позиции. Без пальбы. Только рукопашный бой. С использованием психологических методов воздействия.

— Каких методов? — не понял Никитин.

— Психологических.

— Это как? — не понял Резо.

— Матерясь, ёк теремок, — ответил я иносказательно.

— А ты уверен, что господа пожелают вести диалог? — не унимался Никитушка.

— Уверен, черт бы вас всех побрал!

— А почему?

Я неудачно плюнул — на себя и попросил хакера ответить на поставленный вопрос. Тот понес такую галиматью с использованием спецтехнических терминов, что я сам ничего не понял. Никитин же и все остальные сделали вид, что взяли в толк.

— То есть шантаж, — заключил смышленый Никитушка. — А по мне лучше: шарах из гранатомета!

— Никаких шарах! — вскипел я.

— А зачем тогда в полной боевой выкладке? — спросил Куралев.

— Психологический этюд, — ответил я. — Чтобы противник видел наши потенциальные возможности.

— А если мы их не убедим? — вмешался Резо.

— Убедим, — твердо сказал я.

— Ох, как бы мне памятник не поставили после «Памятника», — страдал Хулио.

— Иди вы все, — не выдержал я, — известно куда!

И все ушли на вечерний променад — подкормить аборигенных комариков. А я остался один, как главнокомандующий фронтом в штабной землянке. Перед решающим сражением.

Откуда такая уверенность, что встреча у памятника Поэту пройдет на высоком дипломатическом уровне? Отвечу: по космической связи я выискал господина В.Утинского. И наговорил любезностей по поводу его профессионально-деловых качеств, отдельной строкой упомянув сделку века. Мои познания привели банковского магната в крайнюю степень расстройства. И в конце концов после ужимок и страданий согласился на свидание. У памятника великому Поэту. Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслаждения — Бессмертья, может быть, залог!

— А как я вас узнаю? — задал вопрос жох.

— Я вас сам найду, — ответил. — Впрочем, в руке будет газета «Правда» и я спрошу, как пройти на ипподром; а вы ответите: не знаю, где ипподром, товарищ, а вот дорогу в Кремль, пожалуйста.

— А я знаю, где ипподром.

— Ну и славно, — сказал я. — Значит, будем делать ставки.

— Ставки?

— Каждый на свою лошадь.

— На какую лошадь?

— На свою, товарищ, на свою.

Кажется, меня поняли. Но возникает вопрос: нельзя ли это дельце было обтяпать по телефону? Можно, да не тот эффект. Нужна личная встреча, чтобы неприятель удостоверился в твоем земном существовании. И в серьезности намерений. И затем — не будем давать никаких шансов господину Орехову, если, конечно, он ещё прячется под родным кустиком.

Мы могли провести необходимые оперативные действия, расставив по столице капканы, но уже не было времени для долгосрочных экспериментов. Господин Свечкин вот-вот прибывал из Африки и наш враг мог предпринять контрмеры. И поэтому я решился пойти на такие радикальные меры.

Уже поздно вечером возникла новая проблема. Из недр ФСБ поступила информация, меня интересующая. С фотоматериалами. Когда ты служишь в Системе, то ничего нет тайного.

Для этой боевой акции мне нужен был Никитин. Обнаружил его под джипом, человек матерился, как медведь в буреломе, отбиваясь от комаров гаечным ключом.

— Как конь? — поинтересовался я.

— Ржет ретивый, етыть его, — последовал энергичный ответ.

— Это хорошо. По утру бы нам скакнуть.

— Куда?

— В Париж, — банально пошутил я.

— Куда?

— После того, как смотаем в одно сельпо, — уточнил я.

— В сельпо? Зачем?

— Купить солдатиков. А, быть может, куколку.

— Для кого куколку?

— Для твоей Ники, — пошутил, — вернее, для будущего её дитя, похожего на папу, какого-нибудь эфиопа.

— Алекс, блядь! — взревел Никитушка, делая попытку выбраться из-под карбюратора, придавившего его, как слон дрессировщика.

Я позорно бежал в ночь Спать. Согласен — шутка не слишком. Про папу-эфиопа. Однако это не повод орать благим матом, пытаясь убить буффона разводным ключом, похожим на лопату.

Все люди странные донельзя. На нашем земном шарике, летящем в космическом холодном вакууме. Одни мы во Вселенной, вот в чем дело. Может, кто ещё имеется в наличии среди керамических звезд, да с такой придурью, как у нас, поискать. И не найти, это точно.

Новое утро только-только окрашивалось нежным кумачовым светом зари, а наша мощная лошадка Ford уже пожирала километры скоростного хавбея Москва-Париж.

Не выспавшись, я и Никитушка выказывали друг другу претензии. Оказывается, мой друг ночь не спал. В мыслях об эфиопе, мать его так.

— Шуток не понимаешь? — удивлялся я. — Злопамятный, однако, какой.

— А ты неугомонный, как роза, блядь, ветров!

— Так надо, — расчехлял СВД; ту самую, из которой была застрелена Фора; разбитый приклад я заменил, и винтовка смотрелась, как новая.

— А сказать нельзя было по-человечески, куда мы? — обиделся Никитин.

— А вдруг бы проговорился, — ответил я, — во сне. А под кусточком Орехов.

Лучше бы я не вспоминал генерала (б). Мой друг по его поводу сказал все, что хотел. Мои уши привяли, как огурцы в зной. Хотя с товарищем я был согласен: сучья морда должна быть уничтожена! Вместе с теми, кто выполнял её приказы.

Должен существовать В ы с ш и й з а к о н, который нельзя нарушать никому. Иначе люди превращаются в скурлатаев — безжалостных, отвратительных, омерзительных мутантов эпохи разложения.

Впрочем, не будем сгущать краски — жизнь продолжается: сияет солнышко, блёкает Истра, в луговых поймах гуляют буренки, в полях стрекочут тракторные механизмы, пускающие выхлопные дымки, брехают деревенские собаки, у сельпо продают хлебные кирпичики, на ржавом стенде ДК имени В.И.Чапаева афиша, сообщающая зюзюкинцам о новом патриотическом фильме «Т-34». Слава Богу, ещё сохранились заповедные места, где живут люди.

Верно: мы с Никитиным прибыли в старые и знакомые места — деревню Зюзюкино.

Как известно, на противоположном берегу реки обретался кирпичный рай Аврора. С песочным пляжем, как в Анталии. Именно на этом шелковистом песочке любили валяться после завтрака те, двое, прибывших на отдых… после праведных трудов.

У разбитой церквушки я десантировался из джипа, изображая туриста. По хладным каменным ступеням — вверх-вверх, на колокольню. Оттуда открывался дивный вид на искрящуюся излучину Истры.

Товарищи архитекторы все предусмотрели для культурно-развлекательного отдыха сотрудников ЧК, не учли одного — церквушки, возвышающей над райским местечком.

Я собрал СВД с глушителем. Зачем пугать окрестный мирный люд, привыкший к реву тракторов и расхлябанному движению уборочных машин. Не хочу нарушать зюзюкинский природный покой.

Оптический прицел приблизил противоположный берег, мне знакомый. Совсем недавно на этом жарком песочке прыгала за волейбольным мячом живая Фора. Самое страшное и омерзительное: её уничтожили просто так. Во исполнения подлого расчета.

Я вижу: на бережку первые любители утреннего загара и водных процедур. Все молоды, красивы, с тренированными бицепсами и прочими мышцами. Среди них нет пока моей пары. Не почувствовала ли она опасность шкурой?

Нет, вижу, вытанцовывают на антальско-зюзюкинский берег — поджарые и тренированные тела. Улыбаются. Переговариваются. Неспеша идут в зеркальную реку с бегущей (в никуда) солнечной дорожкой.

Крест прицела, точно пал с тихих и вечных небес, позволю себе высокий слог. Я удержал дыхание — клац! И ещё — клац!..

Чем удобна снайперская винтовка Драгунова — из неё невозможно совершить ошибку.

Этим двоим повезло: они поднырнули в набежавшую волну и все. Даже не поняли, что произошло. Слишком скор был переход из одного состояния в другой. Кабы я не торопился, то поискал более утонченный способ умерщвления, чтобы враг осознал и почувствовал разницу между жизнью и смертью. Увы, не всегда наши желания совпадают с нашими же возможностями.

Я на минуту задержался — мало ли какие чудеса случаются на нашем свете? Никаких чудес. В данном случае. Истра покойно несла свои сумеречные воды, а в них — пищевые брикеты для подводного мира.

Ни одна живая душа на солнечном берегу не заметила, что кто-то уже уплыл в вечность.

Я раздробил приклад винтовки о старую кладку. Одна проблема решена. Но новые ждут меня. И всех нас.

… Кто и ждал меня, так это Никитин. Сидел в чистеньком джипе, жевал ржаной хлебушек, щурился от солнечных бликов, и был, кажется, счастлив. Я запрыгнул в домик на колесах, заметив две картонные коробки на заднем сидении.

— Приданное? — пошутил я.

— Это вам-с, — ответил мой друг, выруливая авто с площади.

Мелькнули хозяйские постройки, обшарпанный фасад ДК имени легендарного комдива, покосившиеся заборы… Я потянул руку к коробкам.

— Никитушка! Ты чего это?! — завопил, вытащив метровую белокурую кралю. С неисправимым косоглазием ультрамариновых глазищ. — На хрена она нам?!

— Девочке! — кротко ответил враг прекрасного.

— К-к-к-акой девочке?! — потерял голову.

— Твоей.

— Ах, ребенку! — взвизгнул я не своим голосом. — А если будет мальчик?

— Будет девочка, — пожал плечами.

— Почему?

— Мне так кажется.

— Иди ты к черту! — взревел я. — А во втором коробе что?

— Что-что? То же самое.

— Что?!

— Пусть будет. Про запас.

Как я хохотал, Боже мой, пытаясь вышвырнуть кукольный ширпотреб вон. Никитин не дал мне этого сделать. Я так хохотал, что казалось закончу свой жизненный путь от разрыва селезенки.

Жаль, что не околел от смеха. Как показали последующие события, лучше бы я это сделал именно тогда на трассе Зюзюкино-Москва.

Когда я иногда выхожу на улицу для праздной прогулки, то обращаю внимание на соотечественников. И не понимаю, почему они в большинстве своем не выходят из животного состояния. Они готовы служить телесным материалом для бессмысленных, обреченных на неудачу опытов, которые так любят проводить кремлевские утописты.

Впрочем, надо отдать должное моим единоплеменникам — шкура у них дубленная, к вседержавным опытам привычная, и, когда уж совсем невтерпеж, посылает власть к такой-то матери. Власть сопротивляется и не идет. И возникает извечное противостояние. Власть тешит себя иллюзиями: она любима и нужна народу, а народец, положив на властные структуры известно что, жительствует своей жизнью.

Такие вот беззаботные мысли посетили меня, когда я прогуливался у шумного гранитного фонтана. Праздный люд гулял и был, как бы сам по себе. Вне всяких социальных формаций. Може, это и есть великое достижение последних лет?

Моя группа прибывала на своих местах. Маскируясь, Резо-Хулио купил пломбир и лизал его, как горный козел соль. Он же, человек, конечно, сообщил с балюстрады: господа едут-с. И я ему поверил — луковицы уличных часов утверждали: два часа по полудню.

Акция «Памятник» стартовала. Господа банкиры прибыли на двух «Mercedes benz-300SE», заработанных кровью и потом — чужим. Но ведь это мелочи жизни. Надо быть выше обывательских слухов. Всякая банкирская гнида должна иметь надлежащую упаковку, иначе потенциальный вкладчик не поверит в её трудолюбие и не понесет свои драхмы в бронированное хранилище.

Господа Дубовых, В.Утинский и дворовая их челядь подступили к памятнику А.С.Пушкина, словно жаждя возложить к пьедесталу цветы. Увы, кроме автоматического оружия в руках телохранителей, я не заметил ничего празднично-душистого. По поводу средств уничтожения живого — шутка, хотя борта пиджаков людей в костюмах от Версаче (в тридцатиградусную жару) оттопыривались, будто подмышками прятались бутылки со светлой и родной.

Граждане и влюбленные парочки на лавочках неожиданно начали покидать опасную зону, смекнув в миг, что у бронзового Александра Сергеича забита «стрелка», которая может закончится интенсивной пальбой. А говорят — народ не принимает реформы. Очень даже вникает в суть, когда дело касается его жизненных интересов.

В очередной раз я должен был шагать в зону. Такая у меня, видать, судьба, от неё никуда.

Надо признаться, что хотел прихватить с собой пяток килограммов пластита в качестве последнего аргумента в беседе с оппонентами, да друзья отговорили — и то: если бы рвануло, от памятника, фонтана, кинотеатра, харчевни «Макдоналдс» на противоположной стороне, фонарей и иной окружающей среды ничего не осталось бы, кроме дымящейся воронки.

Когда я убедился, что господа прибыли с самими добрыми намерениями, я предстал пред ними. Как черт из табакерки. Но с газеткой «Правда», как обещал. И в солнцезащитных очках, в коих имелись оптические линзы, помогающие контролировать ситуацию на расстоянии: например, своевременно заметить снайпера на крыше.

От такого будничного явления обыденного человека мои будущие собеседники крайне смутились. Вот так вот среди белого дня возникает наглый фигляр с оппозиционной власти газетенкой, щерится грошем, помышляя самым безобразным образом шантажировать. И кого? Золотой фонд республики.

Господин Дубовых, как заяц, закосил глазами в разные стороны, а господин В.Утинский покрылся потом, как марафонец на сороковом километре бега. Телохранители потянулись за револьверными механизмами.

— Господа, не правда ли, хорошая погода? — сказал я. — Ой, что за тучка? — И указал на балюстраду, где Резо примостился с пулеметом SR-25 очень удобным, аккуратным из-за оптического прицела, средством уничтожения живой силы противника. — Ой, и там тучка. — И показал на пыльные кусты, где скрытничал диверсант Куралев с ручной ракетной установкой «земля — воздух». — Ой, а это что? — Из фонтана выбирался в полной боевой выкладке морской пехотинец Коля Болотный, не выдержавший жары и окунувший в искусственном водоеме.

Разумеется, ничего подобного не происходило. Все просто — владея некоторыми навыками гипноза из учения Шаолинь, я убедил противную сторону в том, что диалог должен быть конструктивным. А потом — жара-жара, от неё тоже случаются странные фантомы, будто миражи в песках ОАЭ.

— Прошу в тень, господа, — был любезен я, как мой великий тезка народу.

— А мы с вами, молодой человек, незнакомы? — насторожился банкир В.Утинский

— Не имел чести, — шаркнул я ногой. — Называйте меня Петей.

— Отлично, Петя, — хмыкнул господин Дубовых, присаживаясь на гранитную лавочку, но с деревянным насестом. — Что вы хотите от нас, Петя? Деньги, Петя? Это, извините, Петя, хуй знает что?

— Нахуя мне ваши деньги, господа? — удивился Петя. — Нужен некто Орехов.

— И это все, Петя? — в свою очередь изумился Дубовых, покосившись на своего спутника.

— А вам этого мало?

— И все? — не мог взять в толк г-н Дубовых.

— Все, — твердо ответствовал Петя. — А в чем дело?

— Я сейчас объясню, — вдруг занервничал г-н В.Утинский.

— Сука какая! — внезапно вскричал Дубовых и смазал своего компаньона по сытым ланитам. — Нагреть хотел! — И ещё одна оплеуха.

— И на сколько? — проявил Петя интерес.

— Много, — крикнул банкир. — И кого? Меня?!. Да, я кожаных сумок нарежу из тебя, гусь лапчатый!

— Я не понял его, — заюлил В.Утинский. — Ей-Богу, не вник!

— ……….! — брызгал желчной слюной Дубовых.

Я развел руками: господа, маракуйте сами друг с другом. Без меня, Пети. Сдайте генерала, и я вас более не тревожу в ближайшее время.

— Погоди, Петя, — вскинулся господин Дубовых. — А почему мы должны сдать нашего человека?

— Он нужен мне.

— Ха! Он и нам нужен, Петя.

Тьфу! Наконец я понял, что господин В.Утинский, будучи очень хитропопым, переврал все на свете, и поэтому я и Дубовых так трудно находим общий язык.

Пришлось вернуться к истории вопроса. После коротенького экскурса меня начали понимать.

— Так вы, Петр, утверждаете, что в состоянии разрушить все наши банковские Системы?

— Совершенно так.

— Сомневаюсь я.

— А вам мало нынешнего кризиса в Рост-банке?

— Вы хотите сказать, батенька, что пристроили это безобразие?

— Хорошо, — передернул я плечами. — Вы желаете убедиться?

— Да-с!

— А опыт с господином В.Утинским не убеждает?

— Что с него взять, как с козла молока, — прицыкнул Дубовых.

— Ну вы, право, — вконец расстроился банкир с пылающими щеками. — А вас, молодой человек, я таки видел где-то?..

Ответив, где он мог меня видеть — при получении фантастических дивидендов в Рост-банке, я вместе с Дубовых отправился в авто для проведения актуального эксперимента.

Через спутник «Космос — 2227» я дал указание хакеру Фадеечеву работать по плану «Копейка», ранее оговоренному; банковский же компьютерных дел мастер проверял эффективность наших угроз, используя портативный писюк.

Не вдаваясь в технологические подробности, скажу лишь одно: через минуту целенаправленный заряд ЛБ шарахнул по Системе банка, владельцем коим был господин Дубовых, и так, что мой собеседник в одночасье лишился пятьсот миллионов долларов. О чем сдержанно сообщил специалист, щелкающий на Pentiume.

— Как это? — не понял Дубовых, оправдывая свою фамилию. — А куда они ушли?

— В бюджет России, — последовал ответ.

— Это серьезно?

— Боюсь, что молодой человек говорит правду, — сказал специалист.

— Ах, как плохо, — огорчился хозяин жизни.

— А я предупреждал, — сказал я со скромностью клерка. — Могу продолжить?

— Пока не надо, — поднял руку мой собеседник. — А где гарантии, Петя, что подобное не повторится?

— Мое слово, — ответил Петя.

— Это черт знает что! — занервничал Дубовых. — Простите, Петя, кто ныне верит словам?

— Вы поверите. И потом — мои требования очень скромны.

— Скромный молодой человек, — хмыкнул хозяин жизни. — А вы на кого трудитесь, Петя?

— На себя.

— Так не бывает, Петенька.

— Бывает.

— Не бывает.

— Бывает.

— Ну хорошо, — сдался мой собеседник. — Я почему-то вам, Петр, верю. И хочу быть с вами тоже откровенным: наша беседа записана на видеоапаратуру.

— Отлично, — улыбнулся я. — Надеюсь, я фотогеничен?

— Так что сами понимаете, если вы, Александр Владимирович, — ответил улыбкой, — нарушите слово, мы вынуждены будем принять адекватные меры. У вас, как я знаю, жена на сносях…

— Мечтаю быть папой, — ощерился я, переведя дух. Какой позор: так недооценить противника! Так лопухнуться. Так околпачиться. Стыд и срам.

— Не хотелось бы переступать некие законы, которые ещё тлеют у нас здесь, — потукал себя по груди. — Понимаете, Александр Владимирович, о чем речь?

— Понимаю, — скрипнул я всеми суставами. — Сука Орехов продал с кишками. Нарежу из него кожаных портмоне. Я — не я буду!

— Кровожадны вы, Александр Владимирович, кровожадны, — добродушно засмеялся великий интриган. — Жаль нам терять такого… эээ… работника, но, — развел руками, — вы меня убедили. За свои ошибки надо платить. Иногда собственной головой.

— Ваша правда, — дипломатично подтвердил я.

— Кстати, не желаете сбыть, так сказать, свою игрушечку. По хорошей цене.

— Не продается.

— А подумать. Добрая цена. Можно прикупить необитаемый островок. В личное пользование.

— Мой остров — Россия, — не без пафоса ответил я.

— М-да, жаль, — покачал плешивой головой Маккиавелли банковского производства. И щелкнул пальцами. Из знойного марева появился гибкий человечек. С географической картой Московской области. — Ну, любезный Петр, слушайте меня внимательно.

Выяснилось, господин Орехов и два его телохранителя отдыхают в санатории Министерства Обороны «Заречье», что в семидесяти пяти километрах от белокаменной. Местечко прекрасное — сауна, теннисные корты, спортивные тренажеры, река с пляжем. Кормят на убой. Так что дело за малым — рвать в «Заречье» и накрывать подлеца за употреблением диетической брюквенной каши.

Я поблагодарил господина Дубовых за полезную информацию. Вот что значит найти общий язык с достойным противником. Никакого кровопускания и мордобоя, кроме легких душевных оплеух, и все довольны. Даже праздный народец несмело начал возвращаться на лавочки, когда уяснил, что перестрелка ракетными снарядами временно отменяется. Приятно, черт дери, дарить людям праздник, на это сказал господин Дубовых, когда мы решили прогуляться вокруг памятника. Я согласился: это благотворно действуют на нас флюиды великого Александра Сергеича. Наше национальное богатство, с гордостью подтвердил мой спутник, как там: Деньги? — деньги Всегда, во всякий возраст нам пригодны; Но юноша в них ищет слуг проворных И не жалея шлет туда, сюда. Старик же видит в них друзей надежных И бережет их как зеницу ока.

На такие прекрасные и злободневные поэтические строки раздались аплодисменты: публика решила — начинается Пушкинская декада и с воодушевлением приняла декламатора. И его декламацию. О финансах.

Через несколько минут мы с банкиром едва выдрались из толпы почитателей гениального поэта. Под декламацию его стихов. Вот что значит всенародная любовь. И я не шучу. Какие могут быть шутки в этом самоочевидном вопросе?

На этом наша встреча закончилась, и господа банкиры удалились в свои родовые поместья. Что там говорить: хорошо, что все хорошо заканчивается. Таки дернули меня за мотню и так, что заломило весь скелет. Нельзя быть таким самоуверенным болваном, предупредил я себе, небось, они держали Орехова в багажнике. В качестве консультанта. Хотя подозрительно легко он сдан. Как стеклотара. Не порешен ли генералишко, пока мы разводили антимонии у памятника? Вот это будет фельда![23]

По рации мною был дан отбой акции «Памятник», и скоро все бойцы пыхтели в джипе, выбирающегося на тактический простор скоростного бана. Я начал разбор полетов, чтобы не забыть деталей прошедшей операции.

— Резо, — спросил я. — Зачем выдернул пулемет? Без приказа. Приятно, что народ у нас культурный: решил — кино снимают.

— Ничего не знаю, — буркнул Хулио. — Ты махнул газеткой — махнул. Как договаривались.

— Я махнул?

— Так точно, Александр Владимирович, — сказал Куралев. — Было дело.

— Готовность номер один, — поддержал товарищей морпех. — Как договаривались.

— М-да, — крякнул я. — Радует, что не начали долбить.

— Новой отмашки не было, командир, — радостно сообщил диверсант. Жаль, жахнули бы. Со всех стволов!

— Мы разве о газетке договаривались? — удивился я.

— А как же, — хохотнул Резо.

— Ну да, — подтвердил Никитин.

Я неумело перекрестился. На что Куралев сочувственно заметил, что во мне, наверное, старая контузия блудит: тут помню, а там глубокий овраг.

— Вроде порядок, — аккуратно пощупал голову. Под смешок товарищей. Функционирует нормально, как космическая станция. Но в следующий раз никаких отмашек — стояли на пороге гражданской войны.

— И до чего дотрекались? — поинтересовался Никитин окончательным результатом переговоров.

— Сдали Орехова.

— Не подставка?

— Хер их знает, — развернул я географическую карту. — Может, и подстава. Давай-ка в обход?

И мы тихо-мирно покатили проселочными дорогами. Нормальные герои идут непроторенными путями, это правда. Если и существует низкий заговор, мы обойдем врага с тыла и вмажем из всех наших огневых средств.

— А лучше запустим в санаторий диверсанта и морскую пехоту, предложил я. — Они сработают без шума. Так?

— Так точно, — гаркнул морпех.

— Заметано, — заговорщически кивнул Куралев.

— А я куда? — поинтересовался Резо, который не навоевался в Абу-Даби.

— Замаскируешься в канавке, — ответил я.

— Вах, какая канава? — возмутился Хулио.

— Сточная, — прыснул Никитин.

И так далее. Приятно было трепать языком, болтаясь в авто на родных пыльных рытвинах. Не за какое золото мира и денежную требуху невозможно добыть этого чудного единения и с товарищами, и с тихими, обомлевшими от зноя перелесками-полями, и с выцветевшими высокими небесами, и шафранным жарким солнечным светом.

Эх, родина моя, чем прогневала Творца? Почему в наш благодатный край насылаются, как смерчи, окаянные напасти? За какие такие грехи? Нет ответа. Можно предположить, что народец нарушил некий В ы с ш и й з а к о н внутри себя, и поэтому имеет то, что имеет. Вот в чем дело. Такая вот печальная диалектика. И, кажется, нет силы, способной изменить такое положение вещей. Или-таки есть такая сила? А?

Случилось то, что должно было случиться. В патовых ситуациях большинство предпочитает действовать по арифметическому правилу: вычитание. Вычитание человека из жизни — и никаких проблем. У оставшихся жить.

Пока мы плутали по горячим дорогам отечества, в местечке Заречье, произошли следующие события. Ужасные, с точки зрения культурно отдыхающего обывателя.

После обеда, в самый мертвый час, на охраняемой стоянке взорвался автомобиль BMW. В клочья из металло-телесного мяса. Такая вот неприятность. Для водителя и двух пассажиров.

Подкатив к санаторной зоне, мы без труда заметили сутолоку на асфальтированном пятачке, над которым возвышалась будочка. Под будочкой теснились уазики поселковой части.

— Ха! Если там Коваль, с меня бутылка, — сказал я, — ему.

— А если Орех всмятку? — поинтересовался Резо.

— Тогда бутылка с него — нам.

— От кого, — не поняли меня. — От капитана?

— От Орехова, — буркнул я. — За легкую кончину.

Эх, и почему я не родился в эпоху инквизиции? Был бы алхимиком, ладя из железа золото, за что меня, конечно, сожгли бы на костре, но зато какая, мать её так, стабильность. А сейчас? Живем, точно на вулкане Этна, курящемся дачным примусом. Не знаешь, что новый день принесет. Либо сваришь геркулесовую кашу на этом гигантском примусе, либо он полыхнет индиговым пламенем до самых небесных сфер?..

Я ошибся в одном: капитан Коваль со своей бригадой прибыл, но после нас. Ба! Какая неожиданная встреча, посмеялись мы в который раз, да несколько сдержанно — огромная раскромсанная консервная банка автомобиля, запах гари, паленого мяса, лужи спекшейся крови мешали принимать жизнь во всем её великолепии.

— Саша, — пошутил капитан. — Еще сколько будет трупов?

— А здесь область, — отшутился я. — Не ваша епархия, товарищ?

— Санаторий Минобороны, товарищ, — напомнил Коваль. — Прописан к городу.

— Тогда отвечаю, как на духу: эти последние. Кажется.

— Ох, Александр, и почему я не верю? Не твоя работа?

— Моя. Могла бы быть.

— Ох, смотри.

— Смотрю.

Посмотреть было на что. Эксперты складывали на простыни три невозможно изуродованных, обожженных тулова и к ним рваные фрагменты. Сколки костей рвались из конечностей. Один из спецов таскал оторванную руку, как ветку, предаваясь трудным размышлениям, какому корпусу она принадлежит?

— А часики-то тикают, — радостно сообщил он. — Во! Какая побасенка!

М-да. Скоро картина ЧП была полная. Испуганная обслуга центрального корпуса признала по фотографии господина Орехова, хотя фамилия этого гражданина другая — Ефимов, что ли? Жил в люксе спокойно и мирно. С ним ещё двое, очень аккуратные и обходительные. После обеда нежданно засобирались по делам в город, как сказали, да вещички вот прихватили…

Важнейшим и единственным свидетелем взрыва сказался бедовый ханурик-охранник Паша Теменко, проживающий в фанерном будочке. Из его бессмысленной речи следовало, что ничего такого подозрительного он не наблюл. За два года своей тяжкой службы. Судя по истерзанному виду и перегарной атмосфере вокруг него служба действительно была каторжная.

— Шиба-ба-ба-нуло так, граждане мои, ч-ч-что меня сду-ду-дуло из до-до-домика, — заикался свидетель. От контузиии. При рождении.

— И ничего подозрительного перед тем, как шиба-ба-ба-нуло? — спросил капитан Коваль. — Никто-ничего-никуда? Не шабуршил?

— Клянусь ма-ма-мамой, никто не ша-ша-шабуршил.

— А может ша-ша-шабуршил?

— Не-не-не ша-ша-ша…

— Прекрати издеваться над человеком, — вмешался я. — Если кто и ша-ша-ша-тьфу-буршил, то профессионально.

Капитан вздохнул, соглашаясь: чистая смажа. Дело можно списывать в архив. Хотя, быть может, я желаю поделиться с ним гипотезами? Капитан, на это ответил я, успокойся, или тебя ждет вечный покой.

— Но ты, друг мой, занимаешься? — справедливо заметил Коваль.

— Уже нет, — признался я.

— Почему?

Указав на останки, возлежащие на сухих накрахмаленных простынях, я признался, что, если среди них тот, кого я сам пытался уничтожить, то проблема решена — моя.

Правда, доказать, что один из троих тулов принадлежал моему бывшему высокопоставленному приятелю будет нелегко.

По мнению экспертов, наблюдалась странная картина: возникало такое впечатление, что потерпевшая сторона имела по килограмму пластита в трех «дипломатах». Многовато. И никаких шансов у гражданина Ефимова и его подельников не было. Чтобы после случившегося продолжить трудовую вахту.

Так работают две структуры, выражаясь поэтическим слогом, банковская или силовая. В любом случае, господин Орехов допустил несколько мелких промашек, приведшие его к крупным неприятностям. Нельзя переползать из одной штабной землянки в другую. Через фронт. Во время боя. С мечтою и банковскую хавку съесть, и на маршальский жезл сесть. А в результате сел в авто и был отправлен скорым экспрессом в рай. Или ад. По усмотрению нашего Главного Кондуктора.

Единственное, что смущало в банальной ликвидации, это количество взрывчатки. На хрена столько? На троих — три килограмма. Много, повторю. Можно железнодорожный состав с импортной тушенкой из китайских собак расфасовать на витаминизированные молекулы.

Странно? Перестраховались, господа? Такое случается. Да, и зачем забивать голову столь философскими измышлениями: сколько кг. тротила требуется на единицу души? В каждом конкретном случае свой порцион. Кому достаточно грамм сто, а кто от пуда только окрепнет.

Что еще? Никаких чувств не испытывал. Слишком высока была цена этой победы. Победы? Могут быть в этом кровавом деле победы?

И никаких чувств. Устал: вместо крови — жидкий свинец. Будто прорвал фронт после мучительных и кровопролитных боев, и теперь, сидя во вражеском окопе, забитым трупами, не знаю, что делать?

— Ты чего, Алекс? — спросил Никитин. — Скис малость.

— Небось, сам мечтал такую мокруху пристроить, — предположил Резо. Не свезло тебе, Санчо.

— А есть там Орехов? Все как по заказу, а? — поинтересовался я.

— Не знаю, — пожал плечами Хулио. — Вроде брюхо его… вон та с кишками распущенными. И рука с часиками его «командирскими».

— Часы его, а рука нет, — допустил Никитин.

— Вах! Как это?

— А вот так. Подставка.

— Уверен?

— Все может быть?

— Не, больно хитро, на Ореха несхоже.

— Уверен?

— Тьфу, Никитушка, ты меня достал, — возмутился Резо. — Уверен? Я сам в себе не уверен, вах-трах!..

Я отмахнул рукой: на сегодня хватит, дадим слово специалистам, пусть они определят кто есть кто, а мы потерпим-подождем. Денек-другой.

Потом я попрощался с капитаном-ментягой, выразившим надежду, что новая наша встреча случится в более благоприятных условиях общественно-политических.

Вот и все. Дело о современном иуде-скурлатае, если он и впрямь испустил дух, можно списать в архив. Остались те, кому он служил. Им я дал свое слово. По неопытности. Шутка, да проблемы остаются. И главный вопрос: к чему такая спешка. Уничтожали свидетеля? Свидетеля чего? Впрочем, это только одна из версий. А если это работа тех, с кем я нахожусь в одном окопе? И что?

Нет, необходим привал для бойца. Не будем торопиться в удобное окошко гильотины. Всегда успеем перебить тростник позвоночника. За день-два ничего не случится. Аню нужно похоронить без суеты. На ливадийском кладбище. Такое решение принял я. Тем более выяснилось, что сестренка оставалась подданной России. И американская сторона не настаивала, чтобы обгоревшие останки потерпевшей направлять в благодатный край USA. (Вместе с останками её телохранителей.)

— Назавтра все проблемы решены? — спросил я.

— Похороны? — спросил Никитин

— Да.

— Нет проблем.

— Нет проблем, — повторил я.

Когда нет человека, какие могут быть проблемы? Никаких. Один из основных законов нашей жизни. Мы вынуждены жить по этим казенным законам, отбирающим у нас свободу и достоинство. Впрочем, свободу теряешь тут же, как только считаешь, что достиг её. А вот достоинство? Почему мы торопимся превратиться в ничто, поменять свежее, как ветер, лицо на маловразумительную личину скурлатая, поспешаем раствориться в толпе, в зашарканном подошвами асфальте, в дефектоскопических взглядах?

На мой взгляд, нарушен высший закон нашего бытия — быть самим собой. Быть самим собой. В любых обстоятельствах. Понимаю, все это слова-слова. Трудно быть самим собой, когда у многих вообще нет энтузиазма Б ы т ь. Поэтому так и живем? В суетном чаду бессмыслия, немочи и скорбного бесчувствия, как сказал кто-то из великих: Вот если б вас заставить жить, как жили мы всегда, то мир бы быстро стал другим — ведь так?

Мою младшенькую сестру Анну хоронили в цинковом, запаянном гробу. Прошел прощальный мелкий дождик, и капли синели на цинке, отражая небо. На кладбище находилась только наша группа, даже Арсенчик был вызван из фазенды.

Затем гроб опустили в могилу. Каждый из нас кинул по горсти земли. И когда я смотрел, как отмахивают лопатами гробокопатели, и как пласты мокрой глины исчезают в яме, и как в лужах плывут облака-пароходы, облака-материки, облака-звери, раздался характерный сигнал спутникового телефона.

Скорее механически я приблизил трубку к лицу и спросил со сдержанным раздражением:

— Да?

— Саша, — услышал голос Полины. — Это я. — Услышал странный голос. Это я. — Услышал родной, но м е р т в ы й голос. — Это я.

— Что? — встревожился.

— Ты далеко?

— Нет.

— Будь добр, приезжай. И один, пожалуйста.

— Один?

— Да.

— Орехов? — разгадал я.

— Да.

— Буду.

Что наша жизнь? Игра. Нас дергают за ниточки, развлекаясь. Хотел бы знать, кто имеет такую веселую натуру? Думаю, я бы с ним разобрался. До летального исхода. Одного из нас.

Если я умру, то прежде всего от себя, от своего беспредельного мудачества. Орехов знал меня прекрасно, чем и воспользовался. Ах, ты заслуженный артист ДК «Чекист»! Ах, ты откормленный на казенных харчах поц! Ах, ты, скурлатай, мечтающий уничтожить мою душу!

Но не понимаю его действий. Не понимаю? Зачем пошел на бессмысленный беспредел? Пытается что-то доказать? Что? Мог же улететь в теплые края и жить там богато и счастливо. Для такой сладкой жизни нужны только капиталы. Однако какие могут быть у меня финансы?.. Что у меня есть? Ничего. Как это ничего? А вексель, Алекс? На предъявителя. Конечно же?! Вексель. Совершенно о нем забыл. Вот что значит — не мое. Ё-мое! Я оставил его в папке, а папку на книжной этажерке. И все эти свои действия не скрывал — Аня видела. Эх, сестричка-сестричка, она могла сообщить об этом генералишко. Только она знала об этой подтирке в папке… Эхма, Ливадия!..

Допустим, это так. Да, картинка не складывается. Зачем я нужен? Неужто этот мудак, уже коцанный смертью, не сыскал вексель? Ничего не понимаю? Мирно явился, никто не знает из обитателей, что он иуда, пирожками угостился-подавился и с векселем удалился. Бы. В неизвестном направлении.

Ладно, будем живы, разберемся. Может быть. Главное, не делать резких движений и действовать по обстоятельствам. Достоверно знаю лишь одно кто-то из нас двоих будет трупом. И очень скоро.

… По сырому родному дворику беззаботно бродили куры. В луже лежал милый розовый поросенок, должно быть, подарок Евсеича. Из бочки переливался жидкий цинк.

Я неспешно поднялся на веранду. Куда торопиться? Всегда успеем встретить смерть? Ступеньки скрипели, как несмазанные колеса истории.

Пол веранды был засорен газетами и книгами. За длинным столом сидела моя жена Полина. Ей было неудобно на жестком табурете, но она улыбалась, молодец. За её спиной находился господин Орехов. Обычно так фотографируются семейные пары. На долгую память. Правда, у женского виска чернел монокль пистолетного дула, и это обстоятельство несколько нервировало окружающих. По воинственному тещиному виду можно было сказать одно: мечтала хапнуть скалку и звездануть по вражьему лбу. Вот тебе и миролюбивая хлебосольная Екатерина Гурьяновна. На мелкой скамеечке скромно пристроился дед Евсей, опечаленный бездействием и отсутствием рогатины под рукой.

— О! Кого я вижу, — постарался выказать радость. — Живой труп в гости к нам пожаловал. Мечите пироги на стол.

— Я ему такое метну, козлу! — не сдержалась теща.

— Он чё`дурновой? — подал голос Евсеич.

— Молчать! — рявкнул наш оппонент.

— Глас народа, — развел я руками. — Народ знает своих героев. И любит до смерти.

— «Стечкина» долой, — нервничал господин Орехов; не привык к самостоятельной оперативной работе и, видимо, боялся застрелить себя.

— «Стечкин» гуляет, — представил нежилую кобуру. — Будем договариваться полюбовно, Вольдемар. Так что, в чем дело, товарищ?

— Вексель, — хрипнул мой собеседник.

— А какие проблемы? — удивился я. — Будет вексель, только пушку отклони от жены. На меня можешь, пожалуйста. Или на Евсеича, — позволил себе полезную для здоровья шутку.

Дедок поблимкал глазами и вдруг перешел как бы на древнеславянский сленг:

— Ой-еси! Съехалси, мил человек. Она на сносях, наша голубка сизокрыла…

— Спокойно, дед, — на это сказал я. — Наш герой с бабами токо ой-еси!..

— Вексель! — и не уважил нашу общую просьбу; наверное, он воспитывался в детском приюте, где детишек били по голове ночными хрустальными вазами.

— Пожалуйста, — поднял руки. — Вон там этажерочка. На этажерочке папочка. А в папочке той…

— Нет там векселя, блядь, — несдержанно прервал мой сказ.

— Как так нет? — и сделал шаг. К этажерочке, где была папочка, а в папочке той…

— Стоять!

— Стою! — согласился. — Екатерина Гурьяновна, глянь на этажерочку, там папочка, а в папочке той… Ей-то можно к этажерочке?

— Ну, — нервно кивнул головой. И пистолетом — у виска моей жены.

— Чтобы ты, злодей, сдох, — поднялась теща, — чтобы горел в геенне огненной, чтобы дети твои прокляли тебя во веки веков, чтобы собаки могилу отрыли, чтобы черти душу твою сгноили, чтобы…

— Екатерина Гурьяновна, — не выдержал я народного творчества. — Клиент нервничает.

— А ты, Александр, тож хорош, с гадами нечеловеческими водишься, среди газет и журналов нашла папку, открыла её. — Нету ничего.

— Было же? — искренне удивился я. — Не понимаю?

— Ох, горе горькое, — и, положив папку на стол, Екатерина Гурьяновна вернулась на место.

Наступила, как в таких случаях говорят, гробовая тишина. Вексель исчез — это был факт. Печальный. Для всех нас.

— Вексель! — заученно изрек наш враг. — Пристрелю суку твою!

— А вот так не надо, товарищ генерал, — заметил я. — Не надо. Я терплю, хотя очень хочу сказать. А ты знаешь, я умею говорить.

— Вексель!

— Он тоже мне нужен, — и обратился к ливадийским обитателям. Приходил кто-нибудь, родные?

— Арсенчик разве, — вспомнила теща.

— Энто… само… про шо вы? — наконец заинтересовался текущими событиями дедок. — Энто такая ладная… бумаженция?

— Ладная! — сдержал я дыхание.

— С печатками што ли?

— С печатями, — перевел я дух. — Где она, Евсеич?

— Так этно… — почесал затылок дедок, выбивая пыльное облачко. — Дак упорядок мы дом приводили. Супботили, значитца.

— И что?

— Я папочку тряханул и не заметил, должноть.

— И дальше что?

— Так я костерок смастрювал… и того… усе… туды… Мусорь…

На месте господина Орехова я бы застрелился. На него было жалко смотреть — он ничего не понимал: тряс бабьими щеками, пучил глаза и покрывался сальным страхом.

— Вексель! — взвизгнул живой труп.

Я бы посмеялся от души. Да ситуация была патовая.

— Убью, — всхлипнул бывший генерал окончательно потерявший голову. Всех!

— Всех не успеешь, — посчитал я нужным предупредить. — И потом зачем? Много на душу грехов брать. Да, и мои мальчики едут, — указал на далекий танковый гул. — Скоро будут. Я их сдерживал до последнего. Найдут везде и всюду, ты их знаешь. Найдут — и разорвут в клочья.

Не знаю, что убедило больше господина Орехова не совершать опасных и резких движений, то ли мои слова о душе, то ли проклятия тещи, то ли перспектива быть разодранным в клочья, но он потребовал, чтобы я задержал движение автоколонны. Для последующего своего убытия из Ливадии.

Я выполнил просьбу. Когда меня так убедительно просят, как отказать. И танковый гул прекратился.

— Что еще?

— Ключи от машины.

— Они в джипе.

— Она со мной, — сообщил живой труп, защищаясь Полиной. — До автомобиля.

— Ой, лишенько! — заголосила Екатерина Гурьяновна. — Что ж ты, подлый, делаешь? Она же несет детишек…

— До машины, я сказал! — заорал г-н Орехов, далекий от проблем акушерства.

— Саша! — сказала жена.

— Ты отлично выглядишь, родная, — заметил я. — Держись.

— Сашка, я от всех вас устала, блядь!..

— Потерпи пять минут.

— Пять?

— Ну три. Что такое три минуты в нашей жизни, дорогая, тьфу, мелочь.

— Ой, замолчи, дурак!

Между тем все присутствующие на веранде находились в движении. Враг наш, прикрываясь живым мелкобеременным щитом отступал на выход, а я вместе с дедком Евсеем уходили в глубину дома.

— Сашка, я после тебе все яйца оборву, — предупредила Полина, обладающая прекрасным чувством юмора и природным оптимизмом.

— Во! Энто у саму точку, доцка, — хихикнул Евсеич.

— Согласен, родная, — опрометчиво брякнул я, взяв со стола папку, старенькую, потертую, отцовскую. — Сделаешь все, что душа пожелает.

— А ты сам-то сделай что-нибудь, еп`вашу всех мать!

Дилетант в терроризме, обхватив горло жертвы для собственной безопасности, медленно отступал к воротам. Я как бы шел за ними. На расстоянии семи метров.

И здесь случилось то, что случилось. Великий комедиант Демиург-драматург наш выпустил на подмостки сцены розового поросенка подарок деда Евсея. Она, юная чушка, хлюпнулась в лужу и там забылась в сладкой истоме, мечтая, должно быть, о пахуче-питательных помоях. Заметить её было трудно. Тому, кто пятился.

Никто не знает и не узнает, как я молился на эту поросячью задрыгу, чтобы она оставалась лежать в истоме и луже. И Бог услышал мою молитву.

Господин Орехов наступил на поросенка — наступил, сука. И неистовый взвизг прорезал ливадийскую мертвую тишину, пробив тело моего врага, подобно электрическому разряду. И этот разряд материализовался в стальной тиг, вонзающийся в ушную раковину ссученного.

В подобных случаях говорят: повезло. Не успел счастливчик понять, что случилось. В данном случае, с его ушами. Нож вошел в одно ушное отверстие, а вышел в другое. Факт сам по себе потешный.

Хотя было не до смеха — мне. Неприятно конвульсирующий труп, кровоточа, валился навзничь, пытаясь затянуть в свою безжизненную орбиту Полину. Совершив олимпийский прыжок, я успел вырвать жену из опасного захвата.

Через минуту все закончилось — я отнес супругу на веранду, а прибывшие мои мальчики утащили падаль с тигом в окровавленных ушах прочь со двора. В её же авто, припрятанное, оказывается, в березнячке.

Надо признаться, я не извлек финку из поверженного неприятеля. Вот такая вот романтическая блажь. Уверен, отец бы меня понял и простил.

Потом в соседнем березнячке громыхнуло. Дед Евсей, перекрестившись, догадался:

— Энту гадину хенеральску управили. Ну и добре, хлопчики.

— Добре-то добре, — заметил я. — Вот только не знал я, что ты у нас так порядок любишь?

— Ну сказанули мне бабоньки — усе в костерок.

Я хотел сообщить дедку о сумме, которую он отослал к такой-то матери в огонь, да передумал — не дай Бог поверит, кондрашка хватит. Не доставало нам ещё этой проблемы.

— Усе в костерок, — повторил я задумчиво. — Спасибо свинье.

— Дык я ж его вмастил тёбе, Александрь?

— Вот памятник и поставлю.

— Мне?

— Ему, Евсеич, ему.

— А мне, мил человек? — разобиделся дедок. — Я ж тебе подарковал порося.

— А тебе, родной, бутылку родной.

— Вот за энто блаходарствую.

Наша столь содержательная беседа была прервана Полиной — она требовала меня к себе. Я приготовился к самому худшему — оторвет кое-что, и будет права.

— Ты как, любимая? — поцеловал в горькие, прокушенные до крови губы.

— Саша, надеюсь, такое в последний раз?

— Конечно.

— Я почему-то не верю.

— Поставим Пост и никаких проблем!

— Уйди, несчастье мое!

— А ты мое счастье! — И пообещал. — Нарожаем кучу-малу, мать. Ох, весело будет!

— А зачем рожать? — И кивнула в окно. — Вон сколько у тебя мальчиков.

— А девочек нету.

— Вон и девочка… уже приехала, — засмеялась Полина. — Ну, живем, как в кино, честное слово.

И действительно: у ворот притормозило такси и появилась на подиуме нашей удивительной жизни… Ника. Во всем своем великолепии. Когда случилась трагедия с Анной, мы послали топ-модели телеграмму в Париж. И вот девочка здесь, опоздав на час. Европейская культура за короткое время уже успела наложить свой отпечаток на её облик. Выглядела прекрасно и стильно, как с картинки из журнала мод «Hustler».

Группа посуровела от такой неземной красоты. Арсенчик и Болотный подавились помидорами, под Куралевым треснула дощечка. Алеша прекратил играть в тетрикс. Никитин побелел, как полотно, иначе не скажешь. Лишь Хулио остался самим собой — на зависть всем чмокнул девичью персиковую ланиту, помацал её плечики:

— Вах! Ангелочек ты наш!

— А с Анной, это правда?

— Правда, — ответил я.

— Как же так? — спросила Ника. — Как же вы ее?.. — и заплакала.

Я выматерился — про себя. Не люблю девичьих слез, вот в чем дело:

— Так получилась. Вот.

— Ее уже похоронили?

— Да, здесь на кладбище.

— Она просила вам передать, — и протянула мне дамский конвертик с оливковой серебристой веточкой в верхнем углу.

Я удивился, но конверт с этим серебристым вензелем мира взял. И когда остался один, не считая жены и тещи, (все остальные ушли на деревенский погост), распечатал его и прочитал быстрые летучие строчки:

Вот и все. Ливадийская девочка победила американизированную леди победила ценой собственной жизни. Как часто мы ошибаемся, чтобы затем с кровью и хрустом костей, своих и чужих, исправлять промахи.

Ну что ж — жизнь продолжается. И продолжается она и будет продолжаться по своему Высшему закону. И нет такой силы, способной этот закон отменить. А что касается совета младшенькой сестренки, то скорее всего им воспользуюсь. Иногда я прислушиваюсь к мнению тех, чьи души летают над нашими запыленными теплыми тихими садами и огородами.