Экзегеза

Послесловие к первому изданию Я понимаю Филипа Дика

У настоящих историй нет начала, и нет ее у истории о встречах ФКД со Сверхразумом. Но мы, писатели, понимаем важность повествовательной экономии, и в целях повествовательной экономии его история казалась ему начавшейся с загадочного прорыва и потока его работ, что стало известно из статьи в «Rolling Stone», которая принесла Филу долговременную и весьма заслуженную славу. Датой прорыва было 11/17/71. Это была дата и стиль обращения со временем, которые Фил использовал часто.

К тому времени мне стукнуло 25. Это тоже был не случайный день рождения. Я встретил его, сидя и искренне готовя себя к Апокатастасису, последней апокалиптической ингрессии нового, реальной имплозии всего многомерного континуума пространства и времени. Я воображал, что мегамакрокосмос выльется, подобно воде из ванны, как гиперпространственная вакуумная флуктуация парных частиц, что наша вселенная столкнется со своим собственным призрачным образом после миллиардов лет разделенности. Логос уверял меня, что равенство будет соблюдено, все субатомные частицы, кроме фотонов, аннулируют друг друга, и вся наша вселенная тихо исчезнет. Единственными оставшимися частицами, согласно моим фантастическим ожиданиям, будут фотоны, наконец явится вселенная света, освобожденная от железной тюрьмы материи, свободная от ужасной физики, которая относится к менее целостным состояниям бытия. Все человечество отправится в обещанный сад.

Я чувствовал себя подготовленным к этому событию, поскольку, и сознательно, и невольно, и по воле моих друзей, оказался в плодородном, насыщенном галлюциногенами центре самого большого сада, который я мог найти, в непроходимом дождевом лесу бассейна верхней Амазонки в Колумбии. Моя убежденность в видениях была нерушимой. Разве не вел Логос меня к этому видению не только откровением, но и тщательными объяснениями? У меня не было радио, вообще никакой связи с внешним миром. Кому это было нужно? Я совершенно ясно осознавал, что мир времени, иллюзорной истории, подходит к концу. В мире начиналось божественное Второе Пришествие, и праведные, кроткие и смиренные покидали поля и фабрики, вставали из-за стульев в офисах и выходили к свету живого солнца, которое никогда не зайдет, ибо не будет конца вечному сиянию Логоса. Слезы радости бежали по их щекам, просветленные миллиарды обращали наконец глаза к небу и находили в нем утешение, на которое не смели и надеяться.

Однако изнуренный мир Никсона проигнорировал эсхатологическую возможность. Мир, поскрипывая, двигался своим унылым путем. Было только одно происшествие, которое впоследствии могло быть истолковано, даже в рамках шизоидной логики, бывшей моей едой и питьем тогда, как поддерживающее мою позицию. Незнакомый мне, борющийся, тяжеловесный НФ-автор, мой идол с детских лет, обнаружил, что его дом взломан, в его личную жизнь вломился Другой. Как странно, что в первый день нового завета по моему личному реформированному календарю он был ограблен пришельцами, ЦРУ или самим собой в помутненному состоянии. Факел был передан, странным образом наиболее интенсивная фаза моего просветления/сумасшествия закончилась как раз тогда, когда она началась у Фила.

Отсюда возникает несколько вопросов:

Можем ли мы считать бредовую систему folie a deux[197], если оба участника никогда не встречались и, вообще говоря, не знали о существовании друг друга?

Подтверждает ли экстатический бред одного визионера бред другого? Сколько нужно обманувшихся или просветленных визионеров, чтобы сделать бред реальностью? ФКД доказал, что одного достаточно. Но двое — лучше.

Когда мой брат взглянул на берег Амазонки и почувствовал всю странность невыразимых вещей в марте 1971 г., он вернулся, и с его губ сорвались только два слова: «Мэйдэй! Мэйдэй!»[198] — сигнал бедствия у пилотов.

Мэйдэй настал для меня в Беркли, где я ютился у друзей, которые были настолько обеспокоены состоянием моего ума, что поместили меня в больницу. Я был всего в нескольких милях от Фила, который тоже быстро сходил с ума, что подтверждается его психиатрической госпитализацией 3 мая 1971 г. Со мной и ФКД всегда так было. Мы никогда не встречались, но годами жили рядом. В Беркли мы оба жили на Сан-Франциско-стрит с разницей в пять кварталов и несколько лет.[199] Оба мы были родом из графства Сонома в графстве Оранж. Сколько раз мы сидели за соседними столиками в «Кафе Мед»? Сколько раз я обгонял его на улице, спеша по своим укуренным делам? Позже его доктор-гомеопат был моим доктором. На страницах этой книги есть искаженное упоминание обо мне (или моем брате).

Мда, приятель, мир охренительно странное место, не так ли?

Не так. Или скорее, конечно, так. Но дело не в этом, дело в том, что я понимаю Филипа Киндреда Дика. Я знаю, что это звучит горделиво, и если я не прав, мне жаль (как где-то говорит Фил). Но часть бредовой системы, в которой я живу, содержит и предусматривает идею, что я знаю, что случилось с бедным чуваком. Мы делили с ним беду, манию, как Квикег и Измаил.[200] И, как один из тех гнавшихся за китом матросов: «Я один спасся, чтобы рассказать тебе об этом».

Фил не был чокнутым. Фил был жертвой вихря.[201] Шизофрения — это не психологическое расстройство, свойственное людям. Шизофрения — вообще не болезнь, а скорее локализованная блуждающая прерывистость самой пространственно-временной матрицы. Она вроде странствующего смерча радикального понимания, который появляется во времени. Он появляется во времени, как Альфред Норт Уайтхед говорил, что цветной голубь «появляется во времени как призрак».

Есть идея, которая хочет родиться, она хочет родиться уже долгое время.[202] И иногда это желание родиться укореняется в человеке. Без всякого долбаного повода. Когда ты «она», ты крут, а крутые ходят по одиночке. Ты просветлен и сведен с ума и вознесен чем-то, что находится за пределами слов. Оно хочет быть высказанным. Но дело в том, что эта идея настолько большая, что ее не высказать, или, скорее, вся история и есть высказывание этой идеи, запинающаяся и бессвязная попытка бедных сыновей и дочерей Ноя высказать эту ослепительную, расшатывающую реальность, выворачивающую наизнанку истину. И Фил был частью этого действа, главной частью.

Но я предвосхитил себя. Те, кто ухватывают роль в этом действе, заканчивают с двумя вещами: с опытом и их собственным идиосинкратическим объяснением опыта, основанном на том, что они читали, видели или слышали.

Этот опыт — частный, личный, центральный и совершенно невыразимый. Чем больше вы знаете, тем тише становитесь. Объяснение — вопрос другой, его можно попытаться дать. На самом деле оно должно быть высказано, ведь Логос говорит, а мы — его инструменты и его голос. Фил многое говорит в «Экзегезе», он осознает, что говорит слишком много, поэтому старается это как-то сбавить, приглушить. У меня есть свой опыт, тоже невыразимый, и свое объяснение, такое же занудное. Фил (иногда) считал, что он Христос.[203] Я (иногда) считал, что я — внеземной захватчик, замаскированный как болотный гриб. Важна система, которая в конечном счете появляется, а не фантазии об источнике системы. Когда я сравниваю систему Фила с моей, волосы встают дыбом. Мы оба сообщались с одним и тем же невыразимым чем-то. Танцевали два психа, не вместе, но один и тот же танец.

Истина или безумство, вам судить. Что следует попытаться выразить, так это: мир не реален. Реальность не страннее, чем вы предполагаете, она гораздо более странная, чем вы можете предположить. Время — это не то, что вы думаете.[204] Реальность — это голограмма.[205] Бытие — это твердая устойчивая матрица, а психоз — искупительный процесс ne plus ultra.[206] Подлинная истина расщеплена и рассеяна по всему времени. Внешние облики — безграничная и взаимосвязанная ложь. Окончательно познать Логос, если эти слова вообще имеют смысл — это познать его как, словами Фила, «единую абстрактную структуру». Некоторым образом здесь ФКД ошибся. Но это была не его вина. Он видел — мир 1975 г. был подделкой, за ним лежал мир 45 г. н. э. Но ему недоставало главной идеи, потому что она еще не была изобретена. В любом случае человек этот был НФ-писателем и изучал классическую философию, он просто не мог следить за загадочными открытиями, намечавшимися на дальних рубежах математических исследований. Но он подошел очень близко, интуиция у него было что надо, когда пришел к заключению, что за постоянно изменчивой обманчивой казуистикой обликов лежит единая абстрактная структура. Он нуждался в идее фракталов и фрактальной математике. Бесконечное повторение форм, составленных из форм, составленных из форм… до бесконечности. Принцип самоповторения. Фил был прав, время — не линейная река. Он был прав, Империя вечна. Параллельные вселенные — слишком простая идея, не вмещающая всего, что на самом деле происходит. Мегамакрокосмос — система резонансов, уровней, бесконечно упреждающих друг друга полоумных отражений. ФКД действительно был Фомой и Илией и всеми остальными рекурсивными сочетаниями, которые слились вместе в любящего котов толстяка, спрессовавшего мусор в золото. Логикой бытия, которую он искал и почти нашел, было не «или-или», а «и то — и то» и «и — и».

ФКД не мог написать точнее:

«Пожалуй, мудрее всего сказать: истина, подобно Самости, расщепилась на тысячи миль и лет; частички там, сям, и они должны быть собраны вместе; частички появляются у греческих натуралистов, у пифагорейцев, у Платона, Парменида, Гераклита, в неоплатонизме, зороастризме, гностицизме, даосизме, манихействе, гностицизме, ортодоксальном христианстве, иудаизме, брахманизме, буддизме, орфизме, и в других мистических религиях. Каждая религия или философия или философ содержит одну или несколько частичек, но полная система переплетает их с ложью, так что каждую полную систему следует отвергнуть, и ни одну нельзя принимать за счет всех других…»

«Мне пришлось развить в себе любовь к неупорядоченному, запутанному, рассматривать реальность как безграничную загадку, над которой можно с радостью биться, без страха, с неустанной увлеченностью. То, что было нужно больше всего — это постоянное тестирование реальности и воля, чтобы встречать само-отрицающий опыт: т. е реальные противоречия, которые одновременно истинны и ложны.»

«Загадка жива, она знает о нас, она меняется. Частично она создана нашим разумом: мы изменяем ее, воспринимая, поскольку мы не снаружи ее. Когда наши взгляды меняются, она тоже меняется в том смысле, она вообще не здесь (акосмизм). В другом смысле это безграничный разум; в ином смысле это тотальная гармония и упорядоченность (как логически она может быть всеми тремя? Однако она ими является).»

Таким вещам нельзя научиться. Такие вещи можно только услышать. И говорит их Логос. Ключ — в И Цзин, который Фил любил и использовал, но которому, к сожалению, уделено не так много места в размышлениях Экзегезы.[207] Словно встречное течение, запирающий разум удерживал Фила от ключевого элемента, необходимого для универсальной дешифрации всего, что он пытался понять. Время — фрактальная структура или имеет фрактальную структуру. Все времена, моменты, месяцы и тысячелетия имеют паттерн, один и тот же паттерн. Этот паттерн — структура, в которой, на основе которой события «претерпевают действительное формальное происхождение», как говорил Уайтхед. Паттерн повторяется на каждом уровне. Влюбленность, падение империи, смертельная агония простейшего, все происходит в контексте того же самого, но вечно меняющегося паттерна. Все события — отзвуки других событий, в других частях времени и на других шкалах времени.[208] Можно понять математическую природу этого паттерна.[209] Ее можно записать в виде уравнения, примерно как уравнения Шредингера или Эйнштейна.

Исходный материал, текст Ур, из которого можно извлечь математический паттерн — это последовательность И-Цзин царя Вена. Вот где скрывается тайна. В древнейшей книге мира. Конечно же. Однажды найденный, паттерн этот можно обнаружить повсюду. Конечно же. Он повсеместен. Одно из любимых слов Фила. Я знаю это, потому что Логос научил меня этому паттерну, и я освободился от железной тюрьмы мира, чтобы сказать вам о нем. Я опубликовал его, я читал о нем лекции, я написал основанные на нем программы. Мои книги уже издаются, некоторые из них — издателем Фила, компанией Bantam. Ставлю сто против одного, что если бы Фил был жив, смог увидеть, почувствовать и понять, что этот вдохновленный ФКД слуга Логоса принес домой с пляжа, он бы принял это. Это нельзя сообщить, не будучи воспринятым психом или кретином. Мне очень жаль. Как сказал Фил Дик, «Что следует преодолеть, так это ложную идею, что галлюцинация — это личное дело».

Важно, что истина этой идеи уже близка, она в действительности уже свершилась, и ФКД показал путь. Ответ найден. И этот поразительный гений, этот мягкий, настрадавшийся, поклоняющийся красоте человек показал путь. В конечном счете он оказался прав. Да здравствует Филип Киндред Дик.

Теренс Маккенна Запад, Калифорния Июнь 1991 г.

Теренс Маккенна и его брат Деннис Маккенна написали в 1975 г. книгу «Невидимые ландшафты», которая будет переиздана Harper San Francisco в 1992 г. Он также автор «Архаическое возрождение: эссе и беседы Теренса Маккенны», Harper San Francisco, 1991 г. Его лаборатория по исследованию единой абстрактной структуры времени была написана для MS-DOS как Timewave Zero Version 4.0, от Dolphin Software, 48 Shalluck Sq. #147, Berkeley, CA 94704.