Электрическая Вселенная

Благодарности

И эта книга, подобно другим, написанным мной, выросла из лекций, которые я читал в годы преподавания в Оксфорде, за что я просто обязан поблагодарить Ральфа Дарендолфа, Эви Шлаима, Роджера Оуэна и всех, кто тогда работал в колледже Св. Антония. Идея обратить лекции в текст, который рассказывал бы столько же о практической технологии, сколько и о лежащей в ее основе науке, отчасти связана со временем, которое я провел с исследовательскими или «сценарными» группами крупных компаний, и здесь особого упоминания заслуживают компании Microsoft, BMW, Shell и Pfizer, а отчасти с присущим всей моей родне сдержанным отношением к миру: с ее ощущением, что место это хоть и чудесное, но странное, однако спокойное понимание его — и уважение к практическим навыкам — позволяет нам идти по нему своим путем.

Таким отношением к миру я в особенности обязан моему дяде Мюррею Алперту, скончавшемуся как раз в то время, когда я дописывал эту книгу. Он прослужил в воздушных силах США едва ли не дольше всех, вступив в военную авиацию незадолго до начала Второй мировой войны и закончив службу уже в эпоху истребителей «стелс» Ф-117. Он спокойно и уверенно брался за любую техническую работу, не делая разницы между прокладкой — в спокойные выходные — труб для домашнего душа и уходом за электрическими системами этих огромных военных самолетов. Я очень любил наблюдать за тем, как он работает.

Книга начинается с упоминания о моем покойном отце, сначала мальчике, потом юноше, перебравшемся в 1920-х в Чикаго, а заканчивается портретом моей матери, происходившей из фермерской семьи штата Огайо — отец встретил ее вскоре после Второй мировой войны, и это положило начало семье, которая и окружала ее почти шестьдесят лет спустя, когда она показывала нам его первые любовные письма. Если эта книга и демонстрирует какую-либо проницательность, я обязан ею им обоим. Два брата матери, Лео и Жене Пасселлы, и ее сестры, Сара Алперт и Дорис Истон, также разделяли с ней замечательно серьезное отношение к жизни — я с большой любовью вспоминаю их всех, уже семидесяти- или восьмидесятилетних, собиравшихся в своем фермерском доме в Огайо у телевизора, чтобы посмотреть выпуск новостей, и понимаю: эта картина содержала в себе более чем четырехсотлетний запас воспоминаний, которыми я должен поделиться с людьми, толково и умно подбирая слова.

Множество друзей помогало мне на разных этапах создания этой книги, в том числе Ребекка Абрамс, Шанда Балес, Санни Бейтс, Джулиа Биндман, Жасмин Бертлз, Дуг Борден, Ричард Коэн, Эстер Эйдинов, Джанет Эванс, Энни и Крис Финн, Бетти Сью Флауэрс, Бранди Фрейзингер, Мэтт Голди, Ронда Голдштейн, Джо Хэйнал, Тим Харфорд, Мэттью Хоффман, Наташа Иллум Берг, Джоанна Калмер, Тара Лемэй, Адам Леви, Сюзанна Либерд, Карен Лейбрих, Питер Мейн, Терри Маннинг, Артур Миллер, Фран Монке, Дэн Ньюмен, Миа Нибрант, Тереза Пул, Рамана Рао, Марсиа Розенгард, Харриет Рубин, Джонатан Раффл, Тира Шубарт, Джули а Стюарт, Дженнифер Салливан, Илан Троэн и в особенности Габриэль Уолкер; я хотел бы поблагодарить каждого и каждую из них отдельно, но мне не хватает для этого слов, и я могу лишь сказать: их доброта и проницательность во многом изменила книгу к лучшему.

Начало этому проекту положила в издательстве Crown Эмили Луз, а завершила его Рэчел Клейман, обеими руководили и помогали в его осуществлении Кристин Кизер и Стив Росс; терпение, которое они проявляли по отношению к автору, вечно стремившемуся «изменить еще кое-что», не оценить невозможно. Crown — крупная фирма, однако ей каким-то образом удается внушать своим авторам чувство, что они составляют часть некоего содружества. Помню, однажды я вел с Рэчел, Кристин и Стивом шутливый разговор о том, как строит свои книги Эрик Ларсон, и это заставило меня обратиться к его «Урагану Исаака», книге, из которой я и почерпнул в итоге идею набранных курсивом вставок, помещающих историю электричества в более масштабную астрономическую картину. Не будь того разговора, я этого сделать даже не попробовал бы.

По-настоящему сочинение книги началось в те минуты, когда ее будущий автор лежал, накрывая телом разлетевшиеся бумаги, на переднем сиденье «лендкрузера», стоявшего на высоте 6000 футов с закрытыми окнами — тщетная попытка заслониться от урагана, который налетал из долины Грейт-Рифт (дело было в Танзании), — а приятельница автора, полная энтузиазма скандинавка, кричала — расслышать ее сквозь рев ветра было трудно, — что обычно здесь не так холодно! И едва она это прокричала, как ветер утих! Она была права, хоть это и выяснилось лишь через несколько часов, когда я сидел на балконе ее дома, глядя на закат, чувствуя, как понемногу восстанавливается мое кровообращение, и болтая с ней о том о сем; когда же она принялась читать что-то вслух, а я, полузакрыв глаза, слушал ее, мне вдруг стало ясно, какой могла бы быть интонация этой книги. Мир стар, однако электричество намного старше его. Это оно сформировало холмы Масаи, которые были едва-едва различимы с того балкона, и оно же сформировало жизни всех тех, кто бродит по этим холмам.

А завершилось написание книги в пяти милях над Атлантическим океаном, когда я сидел в уютном кресле реактивного лайнера рядом с моей восьмилетней дочерью, летя с ней домой, к ее старшему брату. Как сильно помогли мне мои дети, им только еще предстоит понять. Когда мне требовалось быстро написать большой кусок этой книги, они принимались осыпать меня нетерпеливыми вопросами; а утратив в какой-то из глав основную нить рассказа, я старался опробовать эту главу на них, рассказывая им истории из нее, пока мы поутру шагали, скакали, бежали — в общем, продвигались к их школе.

Какие-то куски книги сочинялись ночами, однако по большей части я вставал очень рано и писал по утрам. У нас большая кухня с большими окнами, и я, прогулявшись в темноте по еще тихому Лондону, возвращался в нее, заваривал кофе или чай, а затем раскладывал бумаги по деревянному столу, за которым нам предстояло спустя несколько часов завтракать. Как правило, я заглядывал, вернувшись в дом, в комнаты детей — к Сэму, у которого висит на стене огромная афиша с изображением Гомера Симпсона, к Софи, которой Симпсона заменяют сказочные замки, — но если и не заглядывал, само сознание того, что они рядом, наполняло мою душу великим покоем.

Мало-помалу в парках за окнами начинали все громче и громче петь птицы, затем возникали первые проблески света, а в половине седьмого или в семь на кухне появлялся первый облаченный в пижаму ребенок, еще сонный, но готовый поболтать или, по крайней мере, подкрепиться соком либо теплым шоколадом. Они сидели, прислонясь к стене под самым большим из окон, и либо читали что-то, либо рисовали, а то и вовсе ничего не делали, — просто радовались возможности побыть в обществе папы. Я писал, стараясь не улыбаться и чувствуя, как проникают в мою душу их мысли, их нежность.

Чувствуя, как их удовлетворенность жизнью проникает в мои слова.